Охотник за смертью (№5) - Охотник за смертью: Судьба

Саймон ГРИН

ОХОТНИК ЗА СМЕРТЬЮ. СУДЬБА

Оуэн Охотник за Смертью: «Я всегда знал, что мне не хватит времени».

Хэйзел д'Арк: «Я не успела сказать, что люблю тебя, Оуэн».

Джек Рэндом: «Все политики — дерьмо. Им место — на виселице».

Руби Джорни: «Мирная жизнь — всего лишь сон».

Пророчество юного экстрасенса: «Я вижу тебя, Охотник за Смертью. Ты в жестоких объятиях судьбы, борись как можешь. От тебя содрогнется Империя, ты увидишь конец всего, во что раньше верил, и ты сделаешь это во имя любви, которую тебе не суждено познать. А когда все кончится, ты умрешь в одиночестве, вдалеке от друзей и помощников».

Так завершается эта история, начинающаяся сейчас.

ГЛАВА 1

ДОЛГ КРОВИ

Планета Лакрима Кристи, «Слеза Христова», полностью оправдывала свое название. На ней по-прежнему шел дождь. А вот Охотник за Смертью не проронил ни единой слезинки с тех пор, как Кровавые Наездники похитили Хэйзел д'Арк… Заплакать означало бы уступить страху и отчаянию, а он не мог позволить себе ни малейшей слабости. Ему следовало быть сильным, готовым в любой момент убраться с этой чертовой планеты и найти Хэйзел. Он должен был оставаться сильным, ради нее. А потому он загнал свое отчаяние подальше, постаравшись заглушить его беспрерывной, изматывающей работой. При этом вероятность того, что Хэйзел д'Арк уже мертва, не только не рассматривалась, но даже не принималась во внимание.

Со дня захвата Хэйзел миновало уже две недели, и все это время Оуэн практически не смыкал глаз. Сейчас он, вымотанный до крайности и взмокший от пота, сидел, уронив голову на руки, на голой земле внутри ограды разрушенной Миссии. С самого рассвета Оуэн был всецело поглощен текущими делами по ее восстановлению. Работа на износ помогала забыться, однако он был всего лишь человек, и его тело не могло бесконечно выдерживать чудовищную нагрузку. Оно требовало отдыха, хотя для него самого отдых означал лишь мучительные попытки отогнать жуткие мысли о том, что могли сделать Кровавые Наездники с его Хэйзел. Когда терзания делались невыносимыми, Оуэн снова с головой погружался в изматывающую работу, не думая, готов он к этому или нет.

Прокаженный, безликий в своем сером плаще с низко надвинутым на лицо капюшоном, нерешительно приблизился к Охотнику за Смертью. Он протянул Оуэну кубок вина. Его рука, затянутая в перчатку, слегка дрожала. Оуэн, кивнув, принял кубок, и прокаженный торопливо удалился. Уцелевшие прокаженные Миссии видели, как атакующее воинство Гренделианских чудовищ было сметено прочь одной лишь силой мысли Охотника за Смертью — подобно тому, как сметает сухие листья шквальный ветер. На их глазах он преградил путь могущественному врагу, не дрогнув перед вражеским натиском, и стал их спасителем, внушавшим благоговейный трепет.

Они не знали, что теперь он был просто человеком. Не знали, что ради их спасения он выжег в этой схватке все дарованные ему Лабиринтом силы.

— Не напрягайся так, Оуэн, — прозвучал в его сознании тихий голос Оза. ИР казался обеспокоенным. — Нельзя предаваться подобному самоистязанию. Ты убьешь себя.

— Дело должно быть сделано! — отозвался Оуэн, понизив голос, чтобы его не расслышали работавшие рядом. — Нападавшие разрушили многие постройки до последнего камня. Другие дома кренятся, наваливаясь друг на друга, их крыши похожи на решето. Своими силами прокаженным с этим не справиться, тем паче что многие из них прикованы к постелям.

— Дело не в прокаженных и не в ущербе, нанесенном Миссии, — возразил Оз. — Не думай, будто ты можешь кого-то обмануть. Труд до полного изнеможения и отупения для тебя всего лишь способ забыться. Ты казнишь себя за несчастье с Хэйзел.

— Меня не было рядом с ней, когда она нуждалась в моей защите, — проворчал Оуэн, мрачно уставясь в землю. — Окажись я рядом, мне, может быть, удалось бы сделать… что-нибудь…

— Ты утратил свои силы. Теперь ты всего лишь человек. Ничего бы у тебя не вышло.

— Работа — это благо! — заявил Оуэн. — Простые проблемы с простыми решениями. Она помогает мне не думать и не вспоминать. Иначе я просто сойду с ума.

— Оуэн…

— Она находится в плену уже две недели! Четырнадцать дней и ночей, в звездной системе Обейя, за пределами Империи, где похитители могут мучить и пытать ее, как им заблагорассудится. А я застрял здесь, без силы, без надежды на то, что какой-нибудь корабль заберет меня с этой планеты и у меня появится наконец возможность отправиться по ее следам. Страшно представить, что могли они сделать с Хэйзел за четырнадцать дней и ночей.

Когда Хэйзел попала в руки Кровавых Наездников, Оуэн на некоторое время впал в безумие. Несколько дней он не ел, не спал и слепо бродил по территории разрушенной Миссии, а до смерти напуганные прокаженные бросались врассыпную, едва завидя его. Охотник за Смертью звал Хэйзел, выкрикивал страшные угрозы и выл, как раненый зверь, пока не обессилел до такой степени, что сестре Марион удалось повалить его наземь и удерживать до тех пор, пока мать Беатрис не вколола ему сильнодействующее снотворное. Оуэн провалился в сон, полный кошмаров. Когда он пробуждался в лазарете Миссии, его приходилось привязывать ремнями к больничной койке.

Он потерял голос от криков и воплей, но продолжал клясть всех и вся, в то время как Мун тихонько сидел рядом, старясь утешить и успокоить его, насколько это было возможно. К тому времени, когда к Оуэну вернулся рассудок, он и физически, и эмоционально был истощен до предела. Но он ни разу не заплакал. Мать Беатрис частенько навещала его и предлагала утешение от имени своего Бога, но он отвергал все. В его остывшем сердце не осталось места для каких-либо желаний, кроме спасения Хэйзел — или мщения за нее.

Когда ему наконец разрешили встать, он безвылазно засел в коммуникационном центре Миссии, пытаясь вызвать корабль, который мог бы забрать его с планеты. Любой корабль. Он пустил в ход весь авторитет и влияние, какими располагал, дергал за все известные ему веревочки, разрывался между посулами и угрозами, предлагал любые деньги, но все было бесполезно. Шла война. Точнее сказать, велось несколько войн одновременно. Империя подвергалась атакам хайденов, ИРов с планеты Шаб, Гренделианских чудовищ и инопланетных насекомых, не говоря уж об угрозе со стороны «возрожденных». В нынешних условиях Оуэн уже не являлся столь значимой фигурой, чтобы посылать из-за него драгоценный корабль к лежащей в стороне от оживленных космических трасс Лакрима Кристи. Ему не оставалось ничего другого, кроме как ждать.

Наверное, Охотник за Смертью разнес бы вдребезги этот чертов коммуникационный центр, если бы не мать Беатрис, если бы не ее глаза, полные искреннего и глубокого сострадания. Вот и вышло, что вместо разрушения Оуэн занялся восстановлением разоренной Миссии. Благо, работы было выше головы. Он заставлял себя есть и пить с регулярными интервалами, потому что стоило ему забыть об этом, тотчас мать Беатрис или сестра Марион оказывались рядом и стояли над ним, пока он не подкрепится. Когда тьма сгущалась настолько, что работать становилось невозможно, Оуэн ложился на койку и, притворяясь, будто спит, с опустошенным сердцем дожидался рассвета.

Восстановление продвигалось медленно, в последнем противостоянии он сжег силы, дарованные ему Лабиринтом. Теперь он был не сильнее и не быстрее обычного человека. Особые способности оказались утраченными, забытыми, точно слова старой песни, которую он так и не мог толком вспомнить. И хотя порой нескончаемыми бессонными ночами ему казалось, будто где-то на задворках подсознания что-то шевелится, на поверхность это «что-то» так и не поднималось. Когда наконец наступало новое утро, оно находило Охотника за Смертью всего лишь человеком.

День за днем он проводил, работая бок о бок с теми из прокаженных, которые были в состоянии трудиться. Они, участок за участком, восстанавливали высокую стену. Работа даровала своего рода успокоение: во всяком случае, он снова стал человеком среди людей, частью человечества, а не отрезанным ломтем. Членом сообщества, а не вождем. Его привлекала возможность забыться в монотонной работе, отупляющей, но не бессмысленной, и в конце каждого дня видеть достигнутый результат. Еще несколько дней, и стена Миссии будет восстановлена, останется лишь заделать дыры на покатых крышах и ликвидировать прочие мелкие повреждения. Это пугало: Оуэн не знал, чем сможет занять себя потом.

Он устал настолько, что, выпив принесенное прокаженным вино, даже не поморщился от горечи. Они снова стали добавлять в него стрихнин, чтобы придать напитку чуть больше остроты.

— Она может находиться где угодно, — тихо промолвил он, сознавая, что лишь понапрасну себя мучает, но не имея сил остановиться. — На любой из планет системы Обейя. Мне там бывать не доводилось, и никого, кто там бывал, я не знаю. Выяснить, на какой из тамошних планет ее прячут, невозможно. И они могут делать с ней все, что угодно. Всем известна репутация Кровавых Наездников: они превратили пытки в искусство и убийство в науку. Возможно, она умирает прямо сейчас, а великий, могущественный Оуэн Охотник за Смертью ничего не может предпринять для ее спасения.

— Что толку терзаться, Оуэн, — подал голос Оз. — Она мертва. К настоящему моменту ее наверняка убили. Оплакивай ее, но пойми, что ей уже не поможешь.

— Я не могу.

— Тогда, по крайней мере, будь терпелив. Рано или поздно какой-нибудь корабль придет.

— Я люблю ее, Оз. Я готов умереть ради ее спасения.

— Это само собой.

— О господи…

— Тсс, Оуэн. Тсс.

Внезапные испуганные крики заставили Оуэна резко вскинуть голову. В следующее мгновение он вскочил, отбросив винную чашу в сторону: недавно установленный на место фрагмент стены, разрушив крепления, угрожающе накренился, нависнув над дюжиной копошившихся под стеной прокаженных. Он весил несколько тонн, и канаты, которые должны были удерживать его на месте, лопались с громким треском, один за другим, словно выстрелы. Прокаженные бросились врассыпную, но было ясно, что прежде, чем они успеют отбежать на безопасное расстояние, стена накроет их и раздавит всмятку.

Оуэн прошептал родовое кодовое слово «спурт», и сила огненным потоком влилась в его мышцы. Мир вокруг него зримо замедлился, в то время как его движения многократно ускорились: обретенный в результате генно-инженерных манипуляций наследственный дар клана Охотников за Смертью снова, пусть на короткое время, превратил Оуэна в сверхчеловека. В считанные секунды, преодолев расстояние, отделявшее его от рушившейся стены, он обеими руками ухватил последний уцелевший страховочный канат. Его пальцы сомкнулись вокруг толстого, натянувшегося как струна троса. Плавно, как при замедленной съемке, бежали прочь прокаженные, а Охотник за Смертью с рычанием удерживал канат, сдиравший кожу с его пальцев. По ею запястьям текла кровь.

Потом раздался щелчок: этот трос лопнул, как остальные.

Оуэн вполне мог отпрыгнуть назад и спастись: прокаженные, в большинстве своем, уже были в безопасности. Но несколько несчастных все еще копошились в тени падающей стены. Оглядевшись по сторонам, Оуэн приметил лежавшее на земле бревно, которому предстояло быть распиленным на доски. Весило оно никак не менее полу тонны, но это не помешало Оуэну, крякнув, поднять его, развернуть и, наклонив под углом, подпереть им падающую стену. Сила удара была такова, что бревно частично расщепилось, но, к счастью, не переломилось и задержало падение. Теперь стена давила на бревно всей своей тяжестью, так что его торец все глубже уходил в мягкую землю, а трещина в нем, дюйм за дюймом, змеилась все дальше и дальше. Чтобы не дать ему сломаться, Оуэн обхватил бревно обеими руками и стиснул, стараясь помешать увеличению трещины. Напряжение было чудовищным, руки пронизывала боль, не хватало воздуха, но он удерживал опору до последней возможности.

Пот ручьями стекал по его лицу. Мышцы на спине вздулись и горели. Оуэн оглянулся: почти все прокаженные уже успели выбраться. Ему нужно было продержаться всего несколько секунд. Дерево трещало и изгибалось в его руках, как живое, злобное существо, шершавая кора царапала и рвала кожу. А потом Мун крикнул ему, что последние прокаженные уже вне опасности, и Оуэн, отпустив бревно, бросился прочь. В тот же миг древесный ствол, словно спичка, переломился пополам, и стена, как грохот судьбы, обрушилась в паре дюймов позади успевшего отскочить Оуэна.

Проковыляв еще несколько шагов, он упал и сам: стоило отключить «спурт», и у него не осталось сил даже дышать. К нему вернулось привычное время. Оказалось, что прокаженные, давеча едва шевелившиеся, теперь мчатся к нему со всех сторон с восторженными криками. Хайден Мун поспел как раз вовремя, чтобы оградить обессиленного Оуэна от слишком пылких изъявлений благодарности. Но все равно на какое-то время Оуэн оказался в водовороте прокаженных, стремящихся похлопать его по спине или потрясти его руку. Охотник за Смертью улыбался и кивал в ответ, делая вид, будто ничего особенного не произошло. Они не знали, что он больше не сверхчеловек. Никто не знал этого наверняка, кроме Муна, сохранившего все свои силы.

В конце концов прокаженные устали воспевать величие Оуэна и вернулись к работе. Группа наиболее усердных занялась восстановлением рухнувшего фрагмента стены, стараясь придать ему дополнительную прочность с помощью длинных гвоздей. Мун сел рядом с Оуэном.

— Ты знаешь, я мог бы поспеть туда вовремя. И мои усиленные мускулы гораздо лучше подходили для взятия такого веса.

— Но ты не успел. Кроме того, мне приятно чувствовать себя полезным.

— Как твои руки и ладони?

Оуэн благоразумно старался не смотреть на них.

— Болят как в аду, но уже начинают восстанавливаться. Одно из преимуществ «спурта».

— Оуэн, ты не можешь без конца притворяться, будто остаешься сверхчеловеком. С помощью «спурта» этого не достигнешь. И ты прекрасно знаешь, как скажутся на тебе последствия ускорения.

— Тобиас, я не могу оставаться сторонним наблюдателем. И никогда не мог.

— Даже если это убьет тебя?

— Мун, у тебя что, кроме меня нет других забот?

— А с тобой все будет в порядке?

— Уходи, Тобиас. Пожалуйста.

Хайден кивнул, медленно поднялся и неторопливо удалился. Оуэн глубоко вздохнул. Никому не следовало знать, чего он лишился. Только жалости ему и не хватало! Кроме того, в свое время Оуэн Охотник за Смертью нажил немало врагов. Теперь он не мог допустить слухов о своей… уязвимости.

— Знаешь, а ведь Мун прав, — заметил Оз.

— А тебе тоже не мешало бы заткнуться.

— Остынь, приятель, и следи за своим языком. Сюда направляется святая Беа.

Оуэн поднял гудящую голову, и сердце его упало: к нему действительно направлялась мать-настоятельница Беатрис, похожая в своих хлопавших на ветру просторных монашеских одеяниях на идущий под парусами корабль. Святая Беа, конечно же, как всегда, имела добрые намерения, но у него не было желания выслушивать наставления, пусть даже исполненные сострадания. Он хотел было встать, но мать Беатрис властным жестом велела ему оставаться на месте. Мышцы Оуэна повиновались этому жесту помимо его воли. Святая Беа часто пользовалась таким приемом. Подобрав рясу, она уселась рядом с Оуэном… и весьма удивила его тем, что не стала теребить его разговорами. Вместо этого она некоторое время просто сидела рядом с ним, вполголоса напевая что-то невнятное и печальное. Оуэн поймал себя на том, что невольно расслабился.

— Знаешь, Охотник за Смертью, — промолвила она наконец, — по правде сказать, выглядишь ты дерьмово. Я сутками ухаживаю за ранеными и умирающими, так что глаз у меня наметанный, и если дело дрянь, вижу сразу. Ты исхудал, осунулся. Морда бледная, кожа да кости, а уж глаза запали, ровно дырки в сугробе… когда на него помочатся. Я беспокоюсь за тебя, Оуэн. Здесь есть умирающие, которые выглядят лучше тебя.

Оуэн слегка улыбнулся:

— Не тяни, Беа. Выкладывай, что ты думаешь на самом деле.

Мать Беатрис покачала головой:

— Оуэн, ты сущее дитя. Слышишь только то, что хочешь, и ни хрена больше. Впрочем, должна признать, когда ты действовал, на тебя было любо-дорого посмотреть. Спасибо, что был героем. В который раз. Почему бы тебе не передохнуть? Хотя бы чуток.

— Я не могу, — буркнул Оуэн.

— Тебе хоть поспать-то удается?

— Иногда. Но спится мне погано.

— Я могла бы дать тебе какое-нибудь снадобье, чтобы спалось получше.

— Мне снятся плохие сны.

Мать Беатрис сменила тактику.

— Собственно говоря, я не затем пришла. У меня хорошая новость. Коммуникационный центр только что сообщил о контакте с Имперским курьерским кораблем, который направляется сюда. Они отправили наш церковный грузовой корабль, чтобы добраться до тебя. Выходит, что кому-то там ты еще нужен. Постарайся продержаться до прибытия звездолета. Я не хочу, чтобы наша Миссия стяжала себе сомнительную славу того самого места, где великий Оуэн Охотник за Смертью уморил себя тоской.

Оуэн слегка улыбнулся:

— Обещаю тебе, корабля я всяко дождусь.

— Возможно, что Хэйзел уже мертва, — тихо заметила мать Беатрис. — Ты должен это учесть!

— Не хочу и не буду! — возразил Оуэн.

— Не все зависит от твоего желания. Возможно, узнав, куда подевали ее Кровавые Наездники, ты поймешь, что уже ничего нельзя сделать.

— Всегда остается мщение, — нахмурился Оуэн.

Что-то в его голосе заставило святую Беатрис невольно поежиться. Она кивнула, поднялась, покряхтывая, и ушла. Есть вещи, на которые и у святых нет ответа, Оуэн проводил ее взглядом, сохраняя внешнюю невозмутимость, хотя его мысли лихорадочно работали. Курьерский корабль означал послание от Парламента. Должно быть, он потребовался им для чего-то неотложного. Чего-то слишком трудного или слишком опасного для кого-либо другого. Но как только он окажется на корабле и покинет эту планету, звездолет направится прямиком к системе Обейя. И к черту тогда весь Парламент с его приказами! Его ментальные способности, включая возможность связи с Хэйзел, исчезли, но он по-прежнему знал, куда надо двигаться, чтобы добраться до системы Обейя. Как-то раз ему довелось через безмерную даль дотянуться мыслью до Кровавого Наездника, прозванного Скуром, и убить его. Путь, проделанный тогда его сознанием, отпечатался в памяти, и чтобы найти дорогу к миру Кровавых Наездников, ему требовалось лишь сосредоточиться и вновь ощутить уходящую вдаль тропу. Ему недоставало лишь одного — корабля… Если Хэйзел до сих пор жива, он вызволит ее и заставит этих Кровавых Наездников заплатить за похищение пеплом и кровью. А если погибла…

Тогда он запалит всю эту проклятую систему Обейя, чтобы они вечно горели, корчась во тьме, как погребальный костер Хэйзел.

Снаружи к стенам Миссии подступали багряные джунгли. Гигантские черные деревья вздымались над шумящим морем растений, сияющим всеми оттенками красного — от яркого алого до тревожного розового. Джунгли Лакрима Кристи были живыми, наделенными чувствами и большую часть времени (за исключением периода полового возбуждения) чрезвычайно воинственными. Но когда через лес шел Тобиас Мун, все эти шипы, колючки и щупальца лиан инстинктивно отстранялись, давая ему дорогу. Не из страха, а из искреннего дружеского расположения: он единственный во всей Миссии обладал способностью устанавливать ментальный контакт с Красным Мозгом, средоточием сознания единой планетарной экосистемы. Для сознания обычного человека такого рода контакт был бы непосилен, однако Мун был хайденом, сумевшим уцелеть, пройдя Лабиринт Безумия. Когда он думал об этом, он чувствовал себя садовником, немногим более значительным, чем обычно.

В данный момент он надзирал за рубкой деревьев: для восстановления Миссии требовались строительные материалы. Разумеется, проведение работ стало возможным лишь с согласия Красного Мозга, который разрешил представителям человеческого сообщества взять то, что им необходимо, и сделал все возможное, чтобы облегчить работу по удалению самых опасных и кровожадных растений в этом районе. Присутствие Муна на наиболее сложных разрабатываемых участках помогало избегать ошибок или непонимания. Пока, впрочем, все шло гладко, без осложнений. Проконсультировавшись с Красным Мозгом, Мун отдавал распоряжения относительно вырубки, а поспевавшая повсюду сестра Марион следила за их выполнением. Спорить с ней никому не приходило в голову. Казалось, будто тонкая, как тростинка, Сестра Славы, монахиня-воительница и полнейшая психопатка, ухитряется находиться в нескольких местах одновременно. Облаченная в длинное черное платье, изодранное в лохмотья, в изумрудных вечерних перчатках, она производила сильное впечатление и прекрасно это знала.

Ее лицо покрывал толстый слой макияжа, щеки были нарумянены, губы окрашены в изумрудный цвет, а на макушке красовалась черная остроконечная ведьмовская шляпа, отделанная, ко всему прочему, узкими и длинными пурпурными лентами. Стоило какому-нибудь прокаженному попытаться увильнуть от работы и спрятаться, чтобы перевести дух и покурить, как в считанные секунды резкий, скрипучий голос сестры Марион тут же гремел у самого его уха, направляя заблудшего на путь истинный. Призывы сии сопровождались отборной бранью и страшными проклятиями, каковые в устах монахини звучали особенно убедительно.

Валка высоченных, необхватных стволов отнимала уйму времени и сил. Непрерывный ливень делал работу еще труднее. Однако величественные деревья пусть медленно, но все-таки падали на землю одно за другим. Когда Гренделианские чудовища или хайдены могут нагрянуть снова, не знал никто, но все понимали, что почувствуют себя в гораздо большей безопасности, когда Миссия будет восстановлена. Поэтому прокаженные день за днем трудились под проливным дождем, не покладая рук. То и дело с треском обрушивался на землю очередной лесной великан. Ветви с красными листьями старательно обрубались, после чего подвижный подлесок смыкался вокруг бревен, подхватывал их и перемещал туда, где они были нужны. Красный Мозг с трогательным усердием старался быть полезным своим новым друзьям — контакт с Муном избавил его от безмерно долгого одиночества.

Оуэн продрался сквозь алые и багровые заросли и подошел к Муну. Охотник за Смертью выглядел сосредоточенным и задумчивым. Проливного дождя он, похоже, не замечал, равно как и поклонов прокаженных, провожавших его долгими взглядами. Они чувствовали, что он обрел цель, а с ней и новые силы. Это не укрылось и от Муна. Он вперил в Оуэна взгляд слабо светящихся, золотистых глаз и поднял бровь.

— Я так понимаю, сюда направляется какой-то корабль?

— В точку попал, Тобиас. Будет здесь уже завтра, спозаранку. В связи с чем я бы попросил тебя кое-что для меня сделать.

— Сделаю, если смогу. Что ты задумал?

— Вернуться через джунгли туда, где мы впервые грохнулись, найти обломки «Звездного бродяги-2», демонтировать межзвездный привод и доставить его сюда.

Мун задумчиво опустил бровь.

— А ты что, нашел применение для отсоединенного привода?

— Еще бы! Второго «Звездного бродягу» оснастили новейшим приводом инопланетной конструкции. Корабль, на который я его переставлю, станет одним из самых быстрых в Империи. Чтобы поспеть к Хэйзел вовремя, мне необходимо выжать из него всю возможную скорость. Помоги, Тобиас. Мне это очень нужно.

— Когда браться за дело?

— Хорошо бы прямо сейчас.

Мун задумался, и вся работа замерла: прокаженные ждали, что он скажет. Наконец хайден пожал плечами: жест был не слишком привычным, но все же понятным.

— Ладно. Валка леса почти закончена, а то, что осталось, мои люди смогут завершить и сами. Так и быть, Оуэн, я соберу небольшую команду, и мы отправимся за твоим приводом. Но имей в виду: когда ты оснастишь свой корабль, лететь за Хэйзел тебе придется одному. Я вполне разделяю твою тревогу за нее, но не могу оставить здешних людей одних. В настоящее время я единственный, кто может осуществлять связь с Красным Мозгом… и ответственность за происходящее здесь лежит на мне.

— Все в порядке, — заверил его Оуэн. — Я тебя понимаю. Мне ли не знать, что такое долг и ответственность.

Они обменялись улыбками, прекрасно понимая, что им, возможно, предстоит расстаться навсегда. Прокаженные, в кои-то веки не подгоняемые хлестким языком сестры Марион, медленно вернулись к работе. Оуэн огляделся по сторонам в поисках монахини и, к немалому удивлению, обнаружил ее сидящей поодаль на пеньке.

Она смотрела в землю, устало сложив руки на коленях. Плечи ее согнулись, словно под тяжкой ношей, а голова упала на грудь, как будто оказалась слишком тяжелой для шеи.

— Выглядит она неважно, — заметил Оуэн.

— Она умирает, — сказал Мун. — Недуг приближается к последней стадии, и ее силы убывают день ото дня.

— Надо же, а я и не знал! — воскликнул потрясенный Оуэн. Трудно было представить себе, что неукротимую монахиню-воительницу способно сразить что-либо, кроме удара вражеского мече или выстрела дисраптера. О том, что монахиня заражена проказой, он знал, но всегда считал ее слишком упрямой и сильной, чтобы поддаться болезни. — И давно это с ней?

— Да уж… некоторое время. У тебя были свои проблемы, так что ты ничего вокруг не замечал. А хоть бы и заметил, помочь-то все равно бы не смог. Проказа неизлечима. Для каждого заболевшего наступает свой час, пришел и ее черед. Она обречена, но хочет до последнего мгновения приносить людям максимальную пользу. Хуже всего будет, когда болезнь свалит ее на больничную койку: для столь активной, деятельной натуры сама мысль о беспомощности и бездействии стократ хуже смерти. Смириться с этим для нее невозможно, что же до всего остального… Я тут спросил, примирилась ли она с Богом, а она лишь рассмеялась в ответ и сказала: «А мы никогда и не ссорились». Наверное, когда мы отправимся к «Звездному бродяге-2» за твоим приводом, нужно будет взять ее с собой. Последнее приключение — это именно то, что ей нужно.

— Послушай, Тобиас, — заметил Оуэн. — Сдается мне, ты становишься сентиментальным.

— Стараюсь, — хмыкнул хайден.

* * *

Путешествие через джунгли к разбившемуся звездному кораблю оказалось гораздо легче, чем первоначальный путь от места падения до Миссии. На сей раз темно-красная растительность, извиваясь, расступалась перед ними, образуя широкую тропу для Муна, сестры Марион и полудюжины прокаженных, взятых для подсобных работ. С неба сыпал нескончаемый дождь, серые балахоны прокаженных промокли насквозь, а пурпурные ленты сестры Марион прилипли к ее шляпе. Беспрерывно моросивший теплый дождик ничуть не беспокоил Муна, но ему хватало ума помалкивать об этом. Вместо этого он связался с Красным Мозгом, и широкие листья пурпурных пальм развернулись над тропой, частично прикрыв идущих от дождя. Размокшая почва хлюпала под сапогами, в которые уже успела набраться дождевая вода. Шли молча, да и что тут можно было сказать? Не будь эта экспедиция предпринята по личной "просьбе самого Охотника за Смертью, ради которого прокаженные были готовы на все, они, пожалуй, повернули бы назад, невзирая на Муна и сестру Марион.

Сам Оуэн остался в Миссии. Он хотел встретить курьерский корабль на посадочной площадке.

Сестра Марион поскользнулась на слякотной тропе. Мун поддержал ее, но, получив в благодарность свирепый взгляд, мигом отдернул руку. Монахиня в сотый раз вынула из прохудившегося рукава драный носовой платок и утерла мокрое лицо.

— Терпеть не могу джунгли, — проворчала она. — Стволы у деревьев черные, как головешки, а листья и трава красные, ровно кровавые потроха. Не говоря уже о вонище!

— Опавшая листва, перегнивая, удобряет почву и дает новую жизнь, — заметил Мун.

Сестра Марион фыркнула:

— Ага. «Даже самая дивная роза корнями растет из навоза». Знаю, все я знаю. Дождь, вонища и джунгли, с виду смахивающие на скотобойню. Не удивительно, что сюда приперлись именно мы: черта с два удалось бы найти других таких дураков.

— Мы почти подошли к месту аварии, — примирительно сказал Мун. — Теперь уже совсем близко.

— А я тебя об этом спрашивала? — рявкнула сестра Марион.

— Я подумал, может быть, тебе интересно, — спокойно отозвался Мун. — Это на прогалине, прямо перед нами.

— Ненавижу дождь, — пробурчала монахиня, глядя на землю. — Никогда его не любила.

Наконец они вышли на поляну. Когда все подтянулись и огляделись, растерянные и сердитые взгляды прокаженных обратились к Муну. Проплешина, поросшая алой и багровой травой, решительно ничем не отличалась от множества других, попавшихся им по дороге: никаких признаков разбившегося звездного корабля на ней не было. Сестра Марион медленно повернулась к Муну. Вид ее не сулил ничего хорошего.

— Если ты хотя бы заикнешься насчет того, что сбился с пути, я дам тебе такого пинка по заднице, что все твое дерьмо выскочит через уши. Что, кстати, пойдет на благо твоей душе, если таковая у тебя имеется.

— Не стоит горячиться, — невозмутимо отозвался Мун. — Место то самое, мы не заблудились. А корабля не видно потому, что все обломки поглотили джунгли.

— Будем надеяться, что еще не переварили, — буркнула монахиня.

Неожиданно она пошатнулась, непроизвольно потянулась рукой к голове, но усилием воли заставила себя остановиться. Затянутая в перчатку рука сильно дрожала, но все сделали вид, будто ничего не заметили.

— Так сразу корабль не откопаешь, на это потребуется время, — осторожно промолвил Мун. — Почему бы тебе, сестра, не найти тут поблизости сухое местечко да не присесть? Ты ведь, надо думать, устала.

— Видишь ли, хайден, я умираю, а это занятие утомительное, — отозвалась сестра Марион, медленно покачав головой, и осторожно присела на полусгнивший древесный ствол.

Мун жестом отослал прокаженных, и они отошли подальше, чтобы оставить его и монахиню наедине. Марион тихонько вздохнула:

— К чему катится мир, если единственным, с кем я могу поговорить на пороге смерти, оказался чертов хайден? Мать Беатрис слишком занята, у Охотника за Смертью свои проблемы, а остальные прокаженные… они слишком боятся меня. Так что остаешься только ты.

— Зато я всегда в твоем распоряжении, — отозвался Мун. — Так же как и вся заложенная в меня информация.

Долгое время сестра Марион молча смотрела на мокнущую прогалину, прислушиваясь к монотонному шепоту дождя.