Однако они не могли устоять против искушения его усовершенствовать. Теперь, чтобы открыть или закрыть двери, не нужно было прилагать никаких физических усилий. Достаточно было всего лишь представить, как ты к ним приближаешься, и те срабатывали автоматически. То же самое касалось и синтезаторов пищи. Чтобы поесть, Оуэну не требовалось заказывать определенную пищу — замечательные устройства знали все его желания наперед. Однако то, что управление полетом тоже осуществлялось столь необременительным образом, было уж слишком. В практике Оуэна была пара случаев, когда он пытался посадить космический корабль в состоянии полного смятения, но о них лучше не вспоминать. С тех пор он дал зарок впредь на себя ответственность за посадку не брать. Поэтому выполнить эту задачу он поручил компьютерам, а сам решил посвятить себя более полезному делу. Например, посидеть и помолчать.

Оуэн наблюдал за тем, как меняются краски за окном звездолета. Снизу медленно вырастал темно-синий мир, вид которого навевал почти ностальгические настроения. Последний раз Дезсталкер был на Голгофе, когда на ней пылали страсти. Восстание переживало последние минуты агонии, и на планете невозможно было сыскать человека, который бы не считал Оуэна своим врагом. На этот же раз Дезсталкер прибывал на Голгофу совсем в ином качестве, хотя миссия его была ничуть не менее важной, чем прежде. Между тем Оуэну прежние времена были куда больше по душе. Тогда он твердо знал, кто его враги и где их искать.

Оуэн перевел взгляд на Хэйзел, которая сидела рядом с довольно грозным видом. Даже тогда, когда Хэйзел Д'Арк пребывала в расслабленном состоянии, казалось, что она вот-вот вскочит и разорвет кому-нибудь глотку. Но Оуэн к этому уже давно привык и не обращал на ее странности никакого внимания.

— Итак, — бросила Хэйзел, каким-то образом почувствовав на себе его взгляд, несмотря на то что сама даже не подняла глаз. — Куда мы отправимся дальше? У тебя есть планы?

— Разве я обязан думать за двоих? — мягко запротестовал Оуэн. Подобный разговор у них возникал далеко не в первый раз. — А что скажешь ты? Не может быть, чтобы у тебя не было какой-нибудь идеи.

— У меня тьма идей, — ответила Хэйзел, — но у тебя всегда не хватает духа их реализовать.

— Потому что все твои идеи имеют пагубную тенденцию: если они не сосредоточены вокруг насилия или убийства, то непременно касаются кровавого разбоя или похищения. Больше этим мы заниматься не можем. Мы с тобой уже не мятежники и не преступники. Теперь мы представляем власть и официально служим закону.

— Какая скучища! — возмутилась Хэйзел. — В последнее время, Дезсталкер, ты стал невыносимым занудой.

— А знаешь, что мы будем делать дальше? — оживившись, спросил Дезсталкер. За время общения с Хэйзел у него выработался иммунитет к ее колкостям. — После того как мы приземлимся и отчитаемся перед Парламентом, мы сразу же отправимся по горячим следам за Валентином. Он далеко не уйдет.

— Ты это уже раньше говорил, — парировала Хэйзел, — а ему все равно удавалось смыться. Сколько я помню Вольфа, он всегда находился не там, где его ожидали встретить. Именно поэтому ему до сих пор удается избежать возмездия. Знаешь, Дезсталкер, ты лучше расслабься и отдохни. Нам надо подзарядить аккумуляторы. А что касается Валентина… Уверена, он очень скоро заявит о себе какой-нибудь вопиющей выходкой. Вот тогда мы и устроим на него очередной налет.

Оуэн не мог сдержать улыбки.

— Что я слышу? В тебе заговорил голос разума. Видать, дела наши совсем плохи.

— Думаешь, я ничего не вижу? — фыркнула Хэйзел. — Нам нужно временно выйти из игры, Дезсталкер. Виримонд выбил нас из колеи.

— Да. Прямо скажем, гостеприимством он не отличался. После немного затянувшегося молчания Хэйзел подняла на Оуэна глаза и спросила предупредительным и деликатным тоном:

— Оуэн, почему ты никогда прежде не говорил мне о Кэти? Я имею в виду, что у тебя была возлюбленная. Ведь она наверняка много значила в твоей жизни.

— Да, — ответил Оуэн. — А не рассказывал о ней я только потому, что не было повода. Вряд ли ты смогла бы понять наши с ней отношения.

— Все равно следовало рассказать, — не унималась Хэйзел. — А я бы уж постаралась понять. Кто она такая, эта Кэти? Как вы познакомились?

Оуэн довольно долго молчал, и Хэйзел уж было решила, что отвечать он не собирается. Когда же наконец Оуэн заговорил, голос его звучал спокойно и бесстрастно — иначе повествовать о столь болезненной теме он не мог. Как бы там ни было, но за все время рассказа он даже ни разу не поднял на Хэйзел глаз.

— Ее звали Кэти Деврайс. Очень красивая, всю свою сознательную жизнь Кэти была своего рода придворной. В Доме Удовольствий ее обучили быть предупредительной и чуткой, угадывать и исполнять все возникающие у гостей желания и способствовать появлению новых. Во время Зимнего Бала на Голгофе она была особенно хороша. Настоящая королева бала. Поэтому, когда нас друг другу представили, я подумал, что более очаровательного создания в своей жизни еще не встречал. Мы танцевали и разговаривали. Она внимательно слушала все, о чем я ей рассказывал, и даже понимала то, что другие зачастую понять не могли. По крайней мере мне казалось, что к моим россказням она проявляет неподдельный интерес. Даже мои шутки Кэти находила довольно забавными. Словом, она была само совершенство. В результате я выкупил ее контракт за огромные деньги, и она стала моей любовницей.

Конечно, на деле оказалось, что до совершенства ей было очень далеко. Застольные манеры, мягко говоря, оставляли желать лучшего. По утрам она отнюдь не являла собой образец очарования и привлекательности. И ко всему выяснилось, что она агент Императрицы, приставленный ко мне шпионить. Кэти докладывала на Голгофу обо всем, что я делал и говорил. Об этом поначалу узнал Оз. Он предупреждал меня, но я отказывался слушать. Кроме того, я был чрезвычайно далек от политики. Можешь представить, какими скучными были ее донесения!.. Мы были счастливы. Я даже не помню, чтобы у нас когда-нибудь возник спор, не говоря уже о ссоре. Мы провели вместе семь лет. Иногда мне кажется, что такого счастья у меня больше никогда не будет. Думаю, в глубине души я всегда знал, что рано или поздно его у меня отнимут.

Я очень ее любил. Разве я мог когда-нибудь подумать, что убью ее собственными руками? Воткну нож ей в ребра и проверну внутри. А потом буду держать ее на руках, пока она не истечет кровью.

— О Господи, Оуэн…

— Я бы ее спас, если бы мог.

— Но ведь она пыталась убить тебя!

— Порой мне кажется, что она меня убила. Я никогда не спрашивал, любит ли она меня, — боялся услышать не тот ответ. Возможно, если бы я его получил, она не унесла бы с собой в могилу часть моей души.

— Хватит, Дезсталкер, кончай разводить сантименты. Будешь продолжать в таком духе, мне придется собраться с силами и буквально выбить эту дурь из твоей головы.

Оуэн слегка улыбнулся.

— Неужели ты решишься?

— Можешь не сомневаться. Никогда не занимайся самобичеванием. Оуэн. В мире всегда найдутся люди, которые охотно это сделают за тебя. Не лишай их такой замечательной возможности. Кэти безвозвратно ушла в прошлое. А потому давай не будем оглядываться назад. Нужно жить и идти вперед.

— Но ты же сама затеяла этот разговор, — мягко заметил Оуэн. — Одного не могу понять. С чего это вдруг тебя так заинтересовало мое романтическое прошлое? Хотя, если порыться в твоем, там наверняка откроется много неожиданного. До сих пор не могу забыть случай на Мисте, когда Вампир по имени Эббот оказался одним из твоих бывших дружков.

— Это была моя ошибка.

— И, говорят, не первая и не последняя.

— Интересно, кто же это говорит? — сверкнув на него глазами, осведомилась Хэйзел.

— Практически все. Журналисты из светских новостей питают к тебе особое расположение. У тебя был ежедневно обновляющийся сайт в «Матрикс Нет».

— Надеюсь, ты не читал эту муть?

— Нет, конечно. Только разглядывал картинки.

* * *

Когда они наконец высадились в столице Голгофы, где до сих пор размещался Парламент Империи, Оуэна с Хэйзел атаковала толпа репортеров. Они представляли все главные издания, равно как и второстепенные, выславшие на Голгофу своих внештатных сотрудников. Подвиги таких героев, как Оуэн и Хэйзел, всегда становились объектом пристального внимания. Отчеты о том, как те действовали и что обнаружили на Виримонде, каким-то образом просочились в журналистские круги, возбудив их интерес до крайности. Поэтому репортеры ожидали прибытия героев на Голгофу с огромным нетерпением и, когда это событие произошло, буквально оцепили Оуэна и Хэйзел, не давая им прохода. Со всех сторон репортеры выкрикивали какие-то вопросы, а фотографы размахивали камерами над головами, стараясь отыскать наилучший ракурс. Пытаясь продвинуться к Оуэну с Хэйзел, интервьюеры расчищали себе путь локтями, а те, кого оттискивали назад, переходили на кулаки. Однако подойти слишком близко к Хэйзел и Оуэну никто из них не решался. Они знали, чем это может кончиться, и, надо сказать, порой это знание доставалось очень дорогой ценой. Нет, никого из журналистов Хэйзел пока еще не убила, как бы ни чесались у нее к этому руки.

Оуэн спокойно ждал, пока среди журналистов улягутся страсти и определится очередность. Хэйзел, яростно стреляя глазами по сторонам, то и дело руками нащупывала оружие. Большинство обращенных к ней вопросов носили предвзятый характер и касались исключительно ее отношений с обожаемым всеми Дезсталкером, но отнюдь не этот факт выводил ее из себя. Однажды во время интервью она хотела отшутиться, однако ее ответы напечатали, делая вид, будто приняли их за чистую монету. Хэйзел, недолго думая, решила отлупить всех причастных к этому делу, но другие в это время сняли акт ее расправы на пленку. С тех пор Хэйзел дала себе зарок ничего журналистам не говорить. Другими словами, она отвечала им односложно и отказывалась давать какие-либо комментарии. Хотя Оуэн находил всю эту затею исключительно забавной и всякий раз не упускал случая перед камерой подмигнуть зрителям, Хэйзел от этого было не легче.

Когда один из репортеров коснулся последнего фильма о Дезсталкере, напряжение достигло наивысшей отметки. — Едва Восстание победоносно пришло к завершению, как буквально через неделю на голоэкраны Голгофы обрушился шквал документальных лент — полнометражных фильмов, наскоро смонтированных из короткометражных, весьма различающихся между собой по качеству отснятого материала. Однако во все времена голым историческим фактам люди предпочитали приятные сердцу истории о любви. Поэтому вскоре на смену документальным лентам пришел первый художественный фильм о Дезсталкере. Насыщенный действием примитивный сюжет сделал свое дело и принес несметные доходы всем заинтересованным лицам, за исключением тех, чьи судьбы были в нем отражены. За ним последовали многие другие ленты, показывающие события с различной степенью достоверности. Что бы в них ни изображалось, будь то завоевание приза Тоби Шреком или дикая фантастика, создатели которой подчас не удосуживались удостовериться в правильности имен, публика поглощала все без разбору.

Последним и самым популярным в этой киновакханалии оказался фильм, претендующий на биографическую точность в изображении событий из жизни Дезсталкера. Образ Оуэна был наделен чертами святости и бескорыстия, меж тем как его помощница Хэйзел Д'Арк выглядела в фильме кровожадной психопаткой — если ее неуемную жажду крови что-то и сдерживало, то лишь собачья преданность Оуэну.

Оуэну и Хэйзел прислали приглашения на премьеру, и они отправились на просмотр, ни сном ни духом не ведая, что их ждет. Оуэн хохотал до колик в животе, поэтому очень скоро билетеру пришлось попросить его выйти, дабы не мешать смотреть фильм остальным. Хэйзел, вцепившись руками в подлокотники кресла, все же набралась духу досмотреть этот бред до конца. А когда он закончился, открыла по экрану огонь. К счастью, пока тушили пожар, Оуэну под шумок удалось выволочь ее из зала, не дожидаясь, пока это сделают блюстители порядка. А потом ему пришлось провести с Хэйзел разъяснительную работу. Разоружив напарницу, Оуэн прижал ее к полу и сидел на ней верхом до тех пор, пока та не пообещала не убивать всех, кто причастен к созданию данного фильма. Во время своей воспитательной акции Оуэн прибегал к разным аргументам. Наиболее веским из них оказалось то, что подобное поведение Хэйзел может лишний раз убедить публику в достоверности изображенного на экране.

Стоило одному репортеру поднять вопрос об этом фильме, как остальные тотчас шарахнулись от него во все стороны, чтобы, чего доброго, не пострадать вместе с ним. Реакция Хэйзел была мгновенной. Она схватила висящую в воздухе камеру и прицельным броском угодила репортеру аккурат между глаз. Бедняга упал без сознания. Оуэн быстро подскочил к Хэйзел сзади и прижал ее руки к туловищу. Наблюдая за происходящей сценой со стороны, репортеры старались сохранять безопасное расстояние. Когда же Оуэну удалось более или менее утихомирить Хэйзел, журналисты стали медленно продвигаться вперед, обступая валявшееся без сознания тело коллеги. Из соображений здравого смысла никто болезненной темы больше не касался. Однако, к сожалению, речь зашла о коммерции.

Массовый зритель продолжал проявлять к знаменитостям острый интерес. Несмотря на то что в свет вышло невероятное количество сериалов и документальных лент, утолить неуемный аппетит публики пока не удалось. Кроме того, она с той же ненасытной алчностью раскупала всякий хлам, тем или иным образом связанный с данными фильмами или их героями. Поэтому на рынок хлынула бездна подобного рода продукции. На всю эту дребедень, начиная с исключительной безвкусицы и кончая откровенной пошлостью, Оуэн с Хэйзел смотрели сквозь пальцы. Пока к ним поступали проценты, они попросту закрывали на это глаза. Но больше так продолжаться не могло.

— А мы это видели? — осведомился Оуэн и тут же пожалел о своем вопросе, потому что репортер достал и передал ему маленькую пластиковую фигурку.

— Таких у нас выпущена целая серия, — приветливо пояснил тот. — Они отражают всех основных действующих лиц Восстания. И чрезвычайно популярны среди публики. Особенно фигурка Императрицы. Люди любят над ней поизмываться.

Достав еще несколько фигурок, он протянул их Оуэну с Хэйзел. Фигурки отливали яркими красками, а изображенные на них герои, все, как один, отличались подчеркнуто выпуклыми формами. Казалось, все они на одно лицо. По крайней мере Оуэн не смог в них узнать никого из своих знакомых и перевел вопросительный взгляд на Хэйзел.

— Разве мы давали разрешение?..

— Понятия не имею, — ответила та, метнув свирепый взгляд на огромный бюст фигурки, которая, по всей вероятности, изображала ее, — мы подписывали уйму всяких документов. Я уже потеряла им счет.

— По крайней мере эти безделушки достаточно безобидные, — продолжал Оуэн. — Безвкусные, но хотя бы безобидные…

— Как бы там ни было, надо проверить, — заявила Хэйзел. — Наверняка на этой дребедени кое-кто сорвал хороший куш. А если так, то я была бы не прочь получить свою долю. А где тут Руби? — поинтересовалась она у репортера.

— Вон та, что обвешена оружием, — ответил тот.

— Ничего подобного, — отрезала Хэйзел. — Руби при всем желании не сможет взять с собой столько оружия — вес перетянет ее назад, и она упадет. Должна вам заметить, что при таких размерах груди ей ни за что не удержаться на ногах. И вообще, разве у женщин бывает такая грудь? Если, конечно, не брать в расчет девочек из Дома Удовольствий…

— И много у вас еще такого товара? — спросил Оуэн у репортера, возвращая ему фигурки.

— Да, сэр Дезсталкер. Коробочки для ленча, афиши, игры… Все это сейчас имеет огромный спрос.

Репортер достал пакет и, выудив из него две долговязые куклы, протянул их Оуэну и Хэйзел. По крайней мере телосложение кукол более или менее соответствовало пропорциям нормальных людей, а одежда довольно точно воспроизводила оригиналы, чего нельзя было сказать о лицах. Репортер нажал на кнопки, встроенные в спины кукол, и куклы заговорили. Та, что изображала Оуэна, начала выкрикивать: «Боритесь за справедливость!», а жалкое подобие Хэйзел завопило: «Убивать! Убивать! Убивать!»

У Хэйзел хватило духу сдержаться, она уже научилась распознавать провокации и не поддаваться им. Оуэн чуть было не расхохотался, но вовремя осекся, не слишком убедительно сымитировав кашель. Вконец разочарованный репортер решил, что наступило время достать свой основной козырь. Если и это не произведет впечатления на Хэйзел, ему придется проглотить свое удостоверение, тем самым признав профессиональную несостоятельность. Убрав куклы обратно в пакет, он аккуратно извлек из него последние образцы.

— И наконец вот это, — прокомментировал он, демонстрируя две мягкие игрушки, наряженные в костюмы Оуэна и Хэйзел.

— Мягкие игрушки? — Тон Хэйзел предвещал надвигающуюся бурю, — Они превратили нас в мягкие игрушки?

Все присутствующие затаили — дыхание и стали прикидывать, куда им придется бежать, когда грянет гром. В любом случае камеры сделают прекрасные снимки — если, конечно, уцелеют. От затянувшегося напряженного молчания репортер покрылся испариной.

— А ведь они довольно симпатичные, — произнес Оуэн.

— Тебе нравятся эти страшилы? — удивилась Хэйзел.

— Не скажу, что я горю желанием положить их рядом с собой на подушку, но я был бы не прочь сохранить их на память об этой акции. Представляешь, какие доходы?

Его аргументы подействовали на Хэйзел, и она быстро успокоилась.

— Пожалуй, ты прав. К тому же от подобных игрушек всегда без ума дети. Одно Рождество, и мы обеспечены на всю оставшуюся жизнь.

Оуэн улыбнулся про себя. Если не знаешь, как успокоить Хэйзел, заведи с ней разговор о деньгах. Это правило Дезсталкер применял всякий раз, когда ему нужно было сбить напарницу с толку.

Постепенно журналисты стали понимать, что ничего интересного встреча с героями Восстания им не сулит, и разочарованно вздохнули. Некоторые даже принялись убирать камеры. Репортер-провокатор, агент по игрушкам, с угрюмым видом начал засовывать образцы в пакет. Толпа уж было собралась расходиться, но вдруг прибыл представитель Парламента, и в предвкушении предстоящего зрелища заскучавшие журналисты оживились.

Перед присутствующими появился типичный парламентарий. Самоуверенный, если не сказать нахальный, чиновник, одетый явно не по доходам. О статусе курьера свидетельствовала венчавшая его голову традиционная красная повязка и исключительно злобный настрой. Когда он устремился к Оуэну с Хэйзел, журналисты расступились перед ним. Первым делом чиновник вскинул голову вверх и бросил взгляд свысока, словно давая понять, какую роль в данном спектакле отводится играть героям Восстания. После этого, не взяв на себя труда даже представиться, приступил к заранее заготовленной речи.

— Сэр Дезсталкер и мисс Д'Арк. Вам приказано прибыть на вечернюю сессию Парламента и отчитаться о своей миссии на Виримонде. Я уполномочен сообщить, что Парламент выражает крайнее неудовольствие по поводу того, что ни один из бунтующих Лордов не был доставлен вами живым, не говоря уже о том, что вы позволили отъявленному злодею Валентину Вольфу избежать правосудия. От вас потребуется дать подробные объяснения столь непростительным упущениям в своей работе. Разумеется, о вознаграждении не может быть и речи.

Телекамеры вновь зажужжали, и репортеры навострили уши. Едва они увидели парламентского курьера, как сразу поняли, что скоро грянет буря.

Ради того, чтобы утихомирить присутствующих, Оуэн решил слегка урезонить чиновника.

— Мы положили конец порочной практике на Виримонде, — спокойным тоном произнес он. — Склепа больше не существует. Мертвые отомщены. Мы уничтожили в зародыше самый опасный вражеский оплот Империи. По-моему, неплохо для одного дня работы.

Представитель Парламента самонадеянно фыркнул.

— То, что вы смогли или не смогли сделать помимо предписанных вам инструкций, к делу отношения не имеет. Важно одно: вы не выполнили требований Парламента.

Оуэн с Хэйзел переглянулись.

— Только после тебя, — великодушно произнесла Хэйзел.

— Благодарю, — сказал Оуэн.

Сделав шаг вперед и улыбнувшись заносчивому чиновнику, он нанес ему крепкий удар. Бедняга беспомощно растянулся на взлетно-посадочной площадке и, слегка подергиваясь, остался лежать.

Одарив журналистов широкой улыбкой, Оуэн произнес:

— Учитесь, как надо разговаривать с такими людьми. Если не все усвоили, могу повторить еще раз.

Репортеры в один голос заявили, что прекрасно поняли с первого раза, и, поблагодарив за урок, принялись наперебой расспрашивать Оуэна и Хэйзел обо всех неизвестных подробностях последней миссии. Прежде всего их интересовало, о каком таком Склепе шла речь и почему он стал оплотом врага. А также какие виды имел на него небезызвестный Валентин Вольф. Групповое интервью очень скоро переросло в кулачный бой. Журналисты были столь одержимы стремлением получить у героев дня факты, что ради этого готовы были перегрызть друг другу глотки. Воспользовавшись возникшим замешательством, Оуэн с Хэйзел решили тихо скрыться. Парламентский представитель, казалось, зашевелился, и Хэйзел — исключительно ради того, чтобы не остаться перед ним в долгу — больно пнула его ногой.

— Видишь, а ты думала, что они наконец образумились и принялись носить бронекостюмы, — произнес Оуэн.

— Должно быть, этот парень новенький.

— Если он не усвоит хороших манер, стать стареньким ему не придется. Дай-ка я проверю, не было ли при нем каких-нибудь письменных предписаний.

Оуэн опустился на колени и принялся тщательно обыскивать чиновника, который время от времени издавал стон. Наконец Оуэн нащупал у него несколько запечатанных приказов, на которых значилось имя Дезсталкера.

Хэйзел нахмурилась.

— Вот так штука. Почему на подобных документах никогда не указывают мое имя?

— Они просто тебя побаиваются, — заверил ее Оуэн.

Вскрыв восковые печати, он быстро ознакомился с содержанием бумаги, которая, в угоду моде, была написана обыкновенной ручкой и чернилами.

— Проклятие! Для нас организовали очередной парад. Прямо сейчас, по дороге в Парламент. Терпеть не могу парады.

— Зато люди их обожают, — пожав плечами, ответила Хэйзел, пока Оуэн засовывал приказы в карманы парламентского курьера. — От тебя немногое требуется. Просто улыбайся и помахивай рукой. И при этом старайся выглядеть как истинный герой. Не забывай целовать детишек и дружески гладить их по головке. Только не вздумай выкинуть какую-нибудь глупость.

Оуэн тихо засмеялся.

— Как мне надоела эта чушь собачья! Тебе, я знаю, нравятся всякие публичные почести, а я мечтаю лишь о том, чтобы меня оставили в покое. Терпеть не могу толп народу. Терпеть не могу, когда на меня пялятся. И ненавижу давать автографы. Помнится, последний раз после этого занятия у меня целую неделю болела рука.

— А ты просто расслабься и постарайся получить удовольствие. Мы это заслужили. Так пусть нас боготворят, раз им хочется.

— Ладно, — покорно согласился Оуэн. — Все равно другого выхода у меня нет. Когда эта пытка закончится, мы отчитаемся в Парламенте о проделанной работе. Потом, стоически борясь с искушением расстрелять это скопище придурков, ответим на массу глупых вопросов. И только тогда мы отправимся домой и немного поспим.

— Вот именно, — подхватила Хэйзел. — Кажется, я могла бы не просыпаться целую неделю.

— А знаешь, этот тип прав, — продолжал Оуэн. — Это была не самая удачная наша миссия.

— Брось, как бы там ни было, мы отомстили за твоих людей. Помни это и перестань себя терзать. А сейчас пора идти. Поклонники нас заждались.

Тщательно изучив опыт прошлых парадов, организаторы мероприятия решили предоставить Оуэну и Хэйзел грависани. Теперь герои парили над главной улицей города на достаточном от обезумевшей толпы расстоянии, так что никто не мог достать их руками. Случалось, что увлекшаяся общением с поклонниками Хэйзел чересчур страстно выражала им свое расположение, однако столь благие с ее стороны порывы подчас заканчивались несчастными случаями. Во избежание неприятностей организаторы парада сочли, что будет гораздо безопасней для каждой из сторон, если героев держать подальше от толпы.

Оуэн улыбался и махал рукой, как автомат. Стараясь по возможности отгородиться от шума и гвалта на улице, он изо всех сил пытался сосредоточиться на отчете, с которым ему предстояло выступить перед Парламентом. Ему никогда не нравилась толпа. Когда на него смотрело много народу, он ощущал нервозность и неловкость. Помнится, как-то раз, еще в той жизни, когда он был историком, ему нужно было прочитать доклад перед собранием ученых. Тогда он заперся в туалете и просидел там до тех пор, пока за ним не пришли. Теперь обстоятельства изменились. В его руках была власть и судьбы людей. И все это знали. Он прошел сквозь огонь войны, сражался с полчищами имперских сил и ни разу не испытывал колебаний.

Несмотря на это, Оуэн по-прежнему чувствовал себя среди толпы неуютно. По-прежнему ненавидел, когда на него таращили глаза.

Не спасало положения и то, что Хэйзел наслаждалась парадом, будто только о нем и мечтала всю жизнь. Расплывшись в лучезарной улыбке, она махала рукой и вертела головой, предоставляя всем и каждому разглядеть ее во всех ракурсах. Какая-то группа фанатов скандировала ее имя. Когда же Хэйзел удостоила их своим вниманием, те приветствовали ее громким визгом. Причем среди них были и женщины. Кто-то бросал ей розы на длинных стебельках. Хэйзел ловила их, не обращая внимания на шипы, а в ответ посылала воздушные поцелуи. Толпе это нравилось. Оуэн делал вид, что ничего не замечает. Однако роз ему никто не кидал.

Восстановление города шло полным ходом. Во время войны было разрушено и повреждено много домов, и их реконструкция еще продолжалась. На стенах зданий работали ремонтники. Они не упускали случая бросить в адрес Хэйзел какую-нибудь непристойность. Та отвечала еще более крепким словцом, чем приводила их в неописуемый восторг. То здесь, то там щелкали камеры, подчас сталкиваясь друг с другом, когда их хозяева стремились получить наилучший ракурс.

От улыбки у Оуэна уже ныла челюсть. Кроме того, он не переставал поглядывать по сторонам. Любовь толпы — хорошо, но бдительность прежде всего. Не исключено, что за окном какого-нибудь ремонтируемого здания скрывается снайпер. К тому же, несмотря на то что жители города оказывают им столь радушный прием, среди них довольно много и тех, кто скорее предпочел бы видеть Оуэна и Хэйзел в гробу. Если кого и могло одурачить ликование толпы, то только не Оуэна. Он прекрасно знал, что за этим стоит. После того как Империя понесла столь многочисленные потери с обеих сторон, появилось много материала для пересадки органов и тканей. Люди, которые прежде были вынуждены выстаивать непомерно длинные очереди и подчас умирать, не дождавшись операции, теперь обрели новую надежду. И все это благодаря мертвецам, которые на совести Оуэна и Хэйзел.

У льстивого почитания толпы существовала и еще более темная сторона. Воодушевленные сверхъестественными способностями Оуэна и Хэйзел, многие из простого люда задались целью во что бы то ни стало «усовершенствовать» себя. Все это привело к граничащему с безумием буму в пересадочной хирургии. Исправить положение Оуэн не мог при всем желании, хотя неусыпно следил за развитием этой тенденции. Неужели он спас человечество от Императрицы Лайонстон только затем, чтобы превратить его в жалкое подобие хэйденов?

Казалось, конец парада никогда не наступит. Между тем они все-таки добрались до старинного дома, в котором размещался Парламент. Поскольку в течение нескольких веков Парламент слыл чисто формальным органом власти и никто его серьезно не воспринимал, занимаемое им здание находилось в захолустье. Благодаря такому расположению огонь Восстания практически не коснулся его, хотя строение существенно обветшало.

Едва Оуэн с Хэйзел приблизились к дому Парламента, как толпу оттеснила вооруженная охрана. Герои парада беспрепятственно выбрались из грависаней и поспешно скрылись в вестибюле. Когда тяжелые дубовые двери плотно закрылись, Оуэн облегченно вздохнул. Не важно, что предстоит встреча с враждебно настроенным Парламентом, — это его беспокоило значительно меньше, чем истерическая толпа.

Служащие сопроводили Оуэна с Хэйзел в дальнюю Палату, где дожидались начала вечерней сессии те, кому было предписано предстать перед Парламентом. Нынешний орган власти привлекал на свои заседания гораздо большее число диссидентов, нежели Двор Императрицы. Хорошо еще, что не под страхом смертной казни. Если тебе и грозила тут смерть, то скорее всего от скуки.

Все знали, что нынешний Парламент унаследовал у своего предшественника обычай заседать каждый день. Однако в повседневный орган управления Империей он превратился большей частью по чистой случайности. Его конкуренты, постоянно воюя между собой, истощили в этой борьбе все свои силы, поэтому единственным действенным органом остался Парламент. Таким образом, сами того не желая, конкурирующие с ним организации сослужили ему хорошую службу. Постоянных членов Парламента насчитывалось двести пятьдесят человек. Их избирателями были люди, имевшие определенный годовой доход и пожелавшие участвовать в голосовании. Не имевший доселе реальной власти, новый Парламент отнесся к новому статусу с немалым энтузиазмом. Кое-кто жадно включился в работу, стремясь показать, на что способен. Другие забились в свою скорлупу и не желали оттуда выбираться; их пугала сама мысль о работе. Большинство из депутатов попросту воспользовались возможностью и продали себя по максимально выгодной цене. Надо сказать, что недостатка в организациях, фракциях или просто могущественных лицах, желающих оказывать влияние на постоянных членов Парламента, не было. А следовательно, назрела острая необходимость поддержания порядка внутри и вокруг здания Парламента.

За пределами Парламента шла воистину ожесточенная борьба. Различные фракции решали споры между собой посредством грубой силы. Число жертв росло с каждым днем. В ход шли мечи, бластеры, бомбы и даже яд. За исключением утренних и вечерних часов пик, власти даже не пытались восстановить порядок. Каждая из воюющих сторон легко бросала другой обвинение в терроризме, несмотря на то что сама не гнушалась пользоваться теми же методами. Оуэн и Хэйзел пришли было к выводу, что пора вмешаться, однако Джек Рэндом быстро их отговорил. Это дало бы фракциям повод объединиться за пределами Парламента на почве общей цели: убийства Оуэна Дезсталкера и Хэйзел Д'Арк.