— Неплохо, Джеймс, — похвалил Эш. — Эта комбинация здравого смысла и неприкрытой паранойи очень тебе пригодится в Шэдоуз-Фолле. Нет, я не буду отвечать на твой вопрос. Я впервые увидел тебя лишь сегодня, а ты уже успел узнать обо мне так много. Поэтому позволь придержать для тебя в запасе пару сюрпризов. Но из великодушия я разрешаю тебе задать мне еще вопрос. Один. Только быстро.

— Хорошо, — сказал Харт, твердо решив выудить хоть крупицу какой-нибудь информации. — Почему она так называется — галерея Мощей?

— Еще один хороший вопрос. Если б я только мог дать на него исчерпывающий ответ… По сути, галерея Мощей построена из ископаемых окаменелых костей чудища столь древнего, что никому не ведомо, какой оно было породы. Легенда гласит, что это кости существа, поставленного охранять Дверь в Вечность в те времена, когда Шэдоуз-Фолла еще не было и в помине, а сам мир был чертовски молод. Никто не знает, как и отчего это существо нашло свою смерть. Знать это может Время, но если старик и знает, то не говорит. Кстати, времени на разговоры уже не осталось. Дедушка-Время в курсе, что мы здесь, и чем дольше мы его заставляем ждать, тем меньше у него останется желания отвечать на твои вопросы.

Решительным шагом Эш направился в глубину зала. Тоскливо оглянувшись на потрескивающий в камине огонь, Харт вздохнул и побрел следом Некоторое время они шли молча, и единственным звуком был теряющийся в необъятном зале тихий шелест их шагов. Непонятно откуда вокруг Харта и Эша соткалось свечение, сопровождая их путь по залу; так они и шли в широком коконе золотистого света. Голые стены зала тянулись мимо плавно и однообразно. Харт думал здесь увидеть коллекцию каких-нибудь старинных пейзажей или портретов — в подобном месте они были бы уместны. Но на невыразительно голых стенах не было ни дверей, ни проходов, ведущих в ответвления коридоров. Был лишь зал. Зал — и свет, сопровождающий их движение. Харт оглянулся через плечо, оглянулся всего на миг. Позади не было ничего. Лишь сплошная черная темень.

Они шли долго, а может, им так показалось. Ориентиров не было никаких, и Харт не очень-то удивился, обнаружив, что часы его стали. Как это ни удивительно, ему уже поднаскучила их прогулка. Неожиданно в круг света навстречу им шагнула высокая стройная фигура. Харт тут же остановился, и фигура впереди остановилась тоже. Эш, стоя рядом, переводил взгляд с Харта на фигуру с теплой понимающей улыбкой.

У пришельца был облик человека с телом, составленным почти полностью из деталей часов. Колесики вращались, храповики щелкали — все части единого механизма согласно и негромко шумели. Вся фигура являла собой сложную структуру взаимосвязанных узлов, сформированных из мельчайших и замысловатых деталей. Каждая косточка, каждый мускул, каждый сустав повторялись в тысячах дубликатов из стали или из меди, однако не было кожного покрова, чтобы скрыть от глаз механизмы. Лицо — искусная фарфоровая маска с изящно нарисованными чертами. Но глаза — плоские, тусклые и пустые, а улыбка будто приклеена. Наверное, железная маска выглядела бы более человечной. Фигура терпеливо стояла перед ними и тихо жужжала, словно в ожидании вопроса или команды.

— Это… Время? — наконец вымолвил Харт.

— Нет, — ответил Эш. — Это один из тех, кто ему прислуживает. Пропусти-ка его, пусть идет.

Харт посторонился, и фигура грациозно двинулась дальше с таким изяществом и таким проворством, какие человеку не снились. Быстро перейдя световую границу, фигура растворилась во мраке. Несколько мгновений Харт еще слышал, как она размеренно движется в темноте, не испытывая нужды ни в свете, ни в тепле, ни в каких-либо других присущих человеку потребностях.

— Автомат, — оживленно прокомментировал Эш. — Время собирает таких по деталькам. Отчасти как хобби, отчасти для того, чтобы запускать агентами за границу по всему миру и иметь свои каналы связи. Чем ближе будем подходить к логову Времени, тем чаще они будут нам попадаться. Не обращай на них внимания, они совершенно безобидны: по сути — всего лишь навороченные мальчики на побегушках.

— А они… Они — как, живые? — спросил Харт, когда онипродолжили путь по залу.

— Не совсем. Автоматы — глаза и уши Времени за пределами галереи. Теперь он очень редко выходит в мир, разве что во время праздников и каких-либо церемоний, где требуется его присутствие. Чем старик древнее, тем он становится более замкнутым и нелюдимым, но и в лучшие свои годы Время никогда не был душой компании. Тем не менее, с тобой повидаться он не откажется. Надеюсь, что не откажется. Пошли.

Они продолжили путь, сопровождаемые коконом света, и автоматы, выполняя неизвестную Эшу и Харту миссию, появлялись и исчезали, их невидящие глаза были устремлены вперед, в направлении той загадочной цели, к которой они спешили. Наконец Эш с Хартом подошли к двери — высоченной, футов в пятнадцать, из полированного дерева, украшенного узорами из шляпок черных металлических гвоздей. Дверь возвышалась над ними, и Харт почувствовал себя мальчиком, неожиданно вызванным в кабинет директора школы. Он собрался с духом и усилием воли развеял охватившее его поначалу чувство. Он проситель, а никакой не мальчик. Уже не мальчик. На двери не нашлось ручки, и Харт потянулся было постучать, но не успел коснуться огромной полированной плоскости, как дверь внезапно распахнулась без всякого шума. Усмехнувшись, Эш провел Харта в галерею Мощей.

Галерея открылась бесконечными ярусами-этажами, убегающими вдаль и тянущимися вверх настолько, насколько хватало взгляда в теплом, медового цвета освещении. Харт медленно двигался вслед за Эшем, ошеломленный и подавленный размахами помещения. Ему никак не удавалось разглядеть конец прохода, по которому они шли, и даже сама попытка вычислить приблизительные размеры галереи вызывала головную боль. Вдоль обеих стен тянулись картины, бесконечные серии пейзажей и портретов, заключенных в изящные, филигранной работы серебряные рамы. Один из пейзажей показался ему знакомым — это был живой, медленно меняющийся вид Саркофага из парка: туман рассеялся, но камень был весь опутан ползучим плющом, будто с тех пор, как Харт видел Саркофаг в последний раз, минули столетья. Он перевел взгляд на соседнее полотно и увидел людей, беспечно шагающих вдоль торговой улицы. Ничто в их облике не говорило о том, что они знают, что за ними наблюдают. Эш вежливо кашлянул, и Харт испуганно огляделся по сторонам. До него только сейчас дошло, что он стоит на месте. Сделав вид, что остановился по какой-то причине, Харт поспешил за Эшем.

Картины на стенах, казалось, не кончатся никогда, и Харт ошеломленно помотал головой, вновь попытавшись постичь размеры галереи. Нескончаемой вереницей текли мимо них заключенные в рамы живые лица и виды мест; Харт будто смотрел из окна медленно идущего поезда, и каждый раз возникали новые удивительные образы, пейзажи и люди, видимые с расстояния или большого, или же настолько близкого, что порой казалось: протяни руку — и коснешься их пальцами. Картины безмолвствовали лишь до того момента, пока Харт не останавливался перед ними, — тогда в галерее оживали звуки и голоса, притягивающе робкие, словно им пришлось покрыть невероятные расстояния, чтобы достичь ушей Харта.

— Сам Время показывается наружу нечасто, — легко проговорил Эш. — Благодаря галерее он в курсе происходящего, так что выбираться отсюда ему нет особой нужды. В галерее Мощей можно увидеть каждый клочок земли и каждую живую душу Шэдоуз-Фолла. Если постоянно вести такое наблюдение, можно свихнуться, но Время именно этим и занимается. Будь это простой работенкой — с ней справился бы каждый.

Харт нахмурился:

— Погоди. Что-то не нравится мне все это. Ну а право на неприкосновенность личной жизни?

— А что тут такого? — спросил Эш. — Если учесть, что число отслеживаемых Временем мест, людей и событий близко к бесконечности, какая разница, наблюдает он за тобой или нет? А даже если и наблюдает, то, во-первых, толькотогда, когда ты делаешь что-нибудь интересное, и, во-вторых, когда то, что ты делаешь, он видит впервые. И потом ведь в большинстве своем мы полагаем, что приглядывает он не за мной, а за кем-то другим, и, если честно, по большей части мы правы. Поэтому не бери в голову.

— Ты все твердишь: не бери в голову, — а я не могу. Мне жутко не по себе от этого места — получается, настоящий Большой Брат [6], в прямом смысле слова.

— Я предпочитаю думать о нем скорее как о Большом Дяде, исполненном благих намерений, но только чересчур озабоченном. Сейчас я тебе кое-что покажу — надеюсь, это позволит тебе немого отвлечься. У картин есть и другое назначение. Взгляни-ка на эту. Уверен, тебе понравится.

Эш остановился перед необычным портретом, и Харт встал рядом с ним. На полотне была изображена решетчатая вязь переходов в стиле хай-тек [7], стиснутых плотно вместе, словно пчелиные соты, и наполненных неясными фигурами, снующими взад-вперед настолько стремительно, что успеть детально их рассмотреть не было никакой возможности. Огни подсветки конструкции на картине были болезненно ярки и слишком интенсивны для человеческих глаз, однако теней нигде не было видно. Там и здесь замысловатые механизмы, словно живые скульптуры, бесшумно трудились над выполнением непостижимых заданий.

— Что это? — понизив голос, словно боясь быть услышанным, поинтересовался Харт.

— Будущее, — отвечал Эш. — А может, прошлое. Неважно. Смотри, что будет дальше.

Один из автоматов Времени быстро и уверенно прошел по залитому ослепительным светом коридору, громко бряцая стальными подошвами по стальному полу. Он словно вырос на полотне — поначалу сделались хорошо различимы его нарисованные глаза и улыбка, а затем и сам он настолько заполнил собой картину, что Эш попятился. Харт внезапно понял, что должно произойти, и, запнувшись, тоже отпрянул назад, не в силах оторвать взгляд от картины. В воздухе медленно сгущалось напряжение, давление нарастало безжалостно, пока дуновение неприятно теплого ветерка вдруг не хлынуло с полотна в просторы галереи: он нес запахи озона и машинного масла Автомат грациозно ступил из картины на пол галереи и, не удостоив взглядом Харта и Эша, зашагал прочь. Теплый ветерок тут же прекратился, а все, что осталось, — удаляющийся автомат и угасающие запахи озона и масла.

— Ну и как тебе «хронометраж»? — спросил Эш. — Каковы были наши шансы оказаться в нужном месте в нужное время, чтобы стать свидетелями этого?

— Да-а, — протянул Харт. — Каковы шансы? Астрономические. Скорее всего, Время следит за нами, и уже давно.

Он быстро огляделся вокруг, словно ожидая увидеть Дедушку-Время здесь, в галерее Мощей, рядом с ними, но Эш лишь пожал плечами и покачал головой.

— Не факт, — беспечно сказал он. — Совпадение или стечение обстоятельств — одно из любимейших инструментов Времени. Пойдем, не стоит заставлять его ждать.

— Ну, что ты заладил одно и то же! Я сюда добирался двадцать пять лет. Ничего с ним не случится, если подождет лишних пять минут. Можно подумать, он чуть ли не король, раз ты при одном упоминании его имени вытягиваешься по стойке «смирно».

— Ты не понимаешь, — сказал Эш. — Но поймешь, когда повидаешься с ним. Он и вправду особенный.

Харт фыркнул и посмотрел вслед исчезающему автомату;

— А как много этих… штуковин у Времени?

— Не думаю, что кому-либо это известно наверняка, разве что самому Времени. Чтобы изготовить одного, ему нужны годы, и, по общему мнению, он занимается этим веками. Автоматы — его мысли и его руки в окружающем мире и, в известном смысле, его дети. Ведь других детей у него нет.

— Отчего же?

Эш посмотрел на него без всякого выражения:

— А ты подумай, Джеймс. Время бессмертен или почти бессмертен, что, черт возьми, одно и то же. Сколько детей может остаться у человека через несколько тысяч лет? И сколько детей будет у этих детей? Нет, Джеймс, не было никаких детей и в ближайшем будущем не предвидится.

— И его это не заботит?

— У него было достаточно времени свыкнуться с этим, — пожал плечами Эш. — Но вообще-то — да, конечно заботит. Иначе, как ты думаешь, зачем он делает автоматы?

Харт перевел взгляд на картины на стенах, а затем вновь огляделся по сторонам. Он знал, что хочет сказать, но не знал, как это сказать поточнее, не боясь показаться наивным. И все же решился:

— Леонард, а Время — человек?

— Прекрасный вопрос! — улыбнулся Эш. — Вопрос, который вот уже много веков будоражит умы людей — жителей Шэдоуз-Фолла. Выглядит он достаточно человечным, и человеческих недостатков и слабостей у него с избытком, но рожден он не был и смерть ему не грозит. Время появляется на свет ребенком, за один год проживает жизнь мужчины и умирает стариком лишь для того, чтобы восстать из собственного же праха. Одни называют его фениксом из древней легенды, другие — концепцией Времени как такового, но во плоти и крови человеческой. Мнений множество, но правды толком не знает никто, а Время на этот счет помалкивает. Есть лишь одна вещь, по которой у всех единое мнение насчет Дедушки-Времени.

— Что за вещь?

— Он терпеть не может ждать. По этому поводу ты и набросился на меня, Джеймс.

— Ничего я не набросился. Просто не люблю, когда на меня давят.

— Как скажешь, — сказал Эш. — Пошли.

В молчании они отправились дальше, только гулкое эхо шагов замогильно отдавалось в пустой галерее. Пейзажи и портреты плыли навстречу, чтобы пропасть у них за спиной, и иногда какой-нибудь автомат, тихо жужжа, плавно шествовал мимо по заданию хозяина. Харт начал уже гадать, долго ли им идти, — ему казалось, что весь сегодняшний день он провел на ногах, так они у него гудели. Галерее же, как и залу некоторое время назад, не было ни конца ни краю. Он обернулся взглянуть на пройденный путь, но за спиной не было и намека на дверь, через которую они вошли в галерею. Куда бы он ни смотрел — галерея тянулась в оба конца покуда хватало глаз, будто не было у нее пределов. Это беспокоило Харта, и он подумал, что бы такое сказать, чтобы отвлечься от беспокойства. Долго думать не пришлось.

— Леонард, ты все твердишь о том, что Дедушка-Время так важен для Шэдоуз-Фолла. Чем же на самом деле он занимается в свободное время, когда не следит за горожанами и не копается в механизмах часов?

— Сложно сказать, — отвечал Эш; тон его не вызывал сомнений: говорить об этом ему не хотелось.

— А ты попробуй сказать попроще, — жестко настоял Харт.

— Прежде всего, — начал со вздохом Эш, — тебе необходимо понять, что Шэдоуз-Фолл по своей сути в высшей степени нестабилен. Новые временные пласты постоянно возникают и исчезают — по целому ряду причин. Люди и существа всех видов приходят и уходят, некоторые из них невероятно сильные и потенциально несут в себе дестабилизирующее начало. Кто-то должен держать их в узде, иначе город в мгновение ока развалится на части. Время поддерживает порядок, следя за балансом между различными временными зонами, регулируя споры и конфликты прежде, чем события вырвутся из-под контроля, и в основном применяя на практике планово-предупредительные меры. И очень важно, что Время так могуществен: абсолютно никому и в голову не приходит перечить ему. Хотя.. Грязную работу он по большей части перекладывает на плечи своих агентов.

— Ты имеешь в виду автоматы?

— Да. И кое-кого еще. Харт нахмурился:

— Мне не все понятно. Что же делает его таким могущественным? И как он справляется в тех делах, которые не по силам его агентам?

— Честное слово, все гораздо проще, чем ты думаешь: чаще всего он просто отправляет сообщение через автомат, и этого оказывается достаточно. Кому охота злить Время? В редчайших случаях, когда кто-то отказывается следовать его рекомендации, Время направляет к нему Джека Фетча. Надеюсь, тебе повезет и ты никогда не встретишься с ним. Это… довольно жуткий тип.

— А как ко всему этому относится шериф? — медленно проговорил Харт. — Я о том, что шериф здесь вроде как представитель законной власти?

— Время более могуществен, чем закон. Закону не по силам справиться с таким укладом жизни, как в Шэдоуз-Фолле, закон негибок. Все это принимают, хотя не все — как, например, наш славный шериф — с этим согласны. Однако большинство людей имеют достаточно здравого смысла не слишком раскачивать лодку. Время добросовестен и честен, он с головой в трудах, и ему абсолютно все равно, что люди думают о нем. Или о том, сколько подошв ему надо стоптать, чтобы выполнить какую-то работу. Шериф и Время почти всегда ужасающе вежливы друг с другом и изо всех сил стараются как можно реже объединять свои усилия.

Эш вдруг замолчал, и оба резко остановились, когда им навстречу неожиданно выплыл автомат и стал как вкопанный прямо перед ними. Фарфоровая голова повернулась сначала к Эшу, затем — к Харту. На лице были нарисованы усы и монокль, и Харту хватило мгновения понять, что они делают лицо автомата много реальнее, чем лица других слуг Времени. Джеймс спокойно и уверенно выдержал взгляд маски; у него не было сомнений, что плоскими глазами автомата его пристально разглядывает кто-то другой.

В автомате что-то прожужжало и щелкнуло, будто он обработал какую-то команду, и тут в голове Харта, словно истекшие из-под купола массивного колокола, гулко зазвучали слова — четко, ясно и настолько громко, что заставили его вздрагивать при каждом произнесенном слоге. Вот так же, наверное, Господь Бог гудел в голове ветхозаветного пророка, когда хотел завладеть его вниманием.

«Леонард Эш. Ты прибыл наконец, чтобы пройти через Дверь в Вечность?»

— Нет, — спокойно ответствовал Эш. — Я просто решил еще раз воспользоваться вашим радушием. Я привел кое-кого познакомиться с вами. Пришельца зовут Джеймс Харт. Правда, он здесь не совсем новичок: когда ему было десять лет, он покинул Шэдоуз-Фолл с родителями. Помните, было пророчество…

«Да, я помню. Веди его ко мне. Кукла укажет дорогу. Ступай строго за ней — это в интересах вашей безопасности».

Голос резко прервался, и Харт оторопело помотал головой. В ушах звенело — будто он только что ушел с рок-концерта, где стоял у самых динамиков. Харт глянул на Эша — тот понимающе улыбался. Вещий голос, похоже, его абсолютно не взволновал.

— Что, ошарашила неопалимая купина? Не робей, он всегда так наезжает на новеньких. Одна из его причуд. Время придает большое значение тому, чтобы произвести правильное впечатление. А сам любит быть грубым с людьми. Одно из немногих преимуществ его работы.

Автомат дважды громко прожужжал, плавно развернулся на каблуках и зашагал по коридору. Харт и Эш поспешили следом. Некоторое время они шли молча, затем Харт вздохнул обреченно:

— Ну хорошо, Эш, что же тогда ты так беспокойно высматриваешь? Эта кукла ведет нас туда, куда мы с тобой и шли, так ведь?

— Так, но именно это меня и тревожит. Честно говоря, я ждал возражений: Время ведь терпеть не может визитеров. А больше визитеров он не терпит лишь чужеземцев, а ты олицетворяешь собой и тех, и других. Думаю, мы не ошибемся, если предположим, что он заранее знал о твоем приходе.

— Погоди-ка, — сказал Харт. — Если он увидел меня через одну из своих картин, мог он тут же узнать, кто я такой и кто были мои родители, а?

Эш вздохнул, задумчиво глядя в спину автомата:

— Время знает многое из того, что, по нашим соображениям, знать не может. Это одно из его самых неприятных преимуществ. Я уже начинаю сомневаться, правильно ли я поступил, приведя тебя сюда. Насколько я слышал, пророчество о каком-то отношении вашей семьи к уничтожению города довольно специфично. Вдруг он решил, что ты слишком опасен, чтобы разрешить тебе свободно разгуливать по Шэдоуз-Фоллу. А у Времени есть очень неприятные способы ведения дел с опасными личностями.

Харт остро глянул на Эша:

— Что умолк? Выкладывай, какие такие у него методы для тех, кого он считает опасным? Сажает в клетку? Командирует в юрский период играть в прятки с динозаврами? А?

— Посмотри налево, — ответил Эш.

Харт посмотрел и замер. Эш тоже остановился, а в нескольких шагах впереди плавно притормозил автомат: он не стал разворачиваться и смотреть, что делают люди, — просто терпеливо ждал, когда они продолжат движение. Впечатление складывалось такое, что он готов прождать их целую вечность, если потребуется. Харт, однако, не замечал ни Эша, ни автомата Его взгляд был прикован к портрету напротив. Сперва ему показалось, что на картине очередное незнакомое лицо, но в то мгновение, когда Харт встретился со сверлящим взглядом исступленных глаз, которым они смотрели на мир, он понял, что здесь стряслось нечто ужасное. Рот был искривлен непреходящей досадой, руки мужчины были в ярости стиснуты в кулаки так, что побелели костяшки пальцев, но сам он при этом оставался неподвижен. Неправдоподобно неподвижен, словно застигнутый между двумя мгновениями: шагнув из одного, не успел войти в следующее.

— Его «удалил» Время, — пояснил Эш, осторожно понизив голос. — Замуровал в мгновении, как муху в янтаре. Он торчит здесь в галерее, а время идет дальше без него. Все, кого он когда-либо знал, умерли. Его друзья, родные, знакомые — канули в лету так давно, что уже и праха не осталось. А он так и стоит здесь, в галерее: наглядный урок каждому, кто осмелится думать, что может противиться Времени.

— И как долго Время собирается его так держать? — помолчав, спросил Харт.

— Не знаю. Старик пока еще никого не отпустил. Пошли, Джеймс. Давай не будем испытывать его терпение.

Харт с трудом вызволил взгляд из капкана неистовых глаз застывшей на портрете фигуры и отрывисто кивнул Эшу. Возобновил движение автомат, даже не озаботившись оглянуться, следуют за ним гости или нет. Харт быстро зашагал за куклой, хмуро глядя в ее бесчувственную спину. Он не смотрел на Эша, безмолвно шедшего рядом и погруженного в свои мысли. Харт хмурился. Он доверился Эшу. Эш ему понравился, и он ему доверился. Он хотел поверить, что наконец-то в этом ненормальном городе у него появился хотя бы один человек, друг, знавший его когда-то мальчишкой. Еще он хотел поверить, что у Дедушки-Времени найдутся ответы на его вопросы, что Время поведает ему, кто он есть на самом деле. В результате же получается, что Эш не друг, а предатель, и у Времени не найдется для него ничего лучше, чем заморозка на веки вечные в этой картинной галерее Ужасов. Мелькнула мысль о бегстве, но куда бежать-то? Он даже не знает, как вернуться в Шэдоуз-Фолл без помощи Эша. Он проделал колоссальный путь, он так верил и надеялся — и все напрасно! Неожиданно Харт улыбнулся, хотя в этой его улыбке веселого было мало. Он еще не сломлен, и если Время думает иначе — старика ожидает неприятный сюрприз. Харт не знает слово «сдаваться».

— И много народу он вот так заморозил? — спросил наконец Харт, все еще не глядя на Эша.

— Неизвестно. Вернее, известно ему, Времени. Однако в склонности обсуждать эту тему он замечен не был.

— Иными словами, он тут и судья, и присяжные, и палач — и все смотрят на это сквозь пальцы?

— А кому придет в голову его остановить? Это же смысл его бытия — служить городу и защищать его от опасностей.

— Но ведь Время в одиночку решает, кто виновен, а кто опасен. Или потенциально опасен.

— Кому же это лучше знать, как не ему? Картины в галерее обеспечивают его полноценной информацией. И в любой отдельно взятый момент он знает о происходящем в Шэдоуз-Фолле больше, чем кто-либо другой.

— И ты доверяешь ему, даже несмотря на его безграничную власть?

— Я доверяю ему делать то, что он считает правильным и лучшим для Шэдоуз-Фолла, — осторожно проговорил Эш. — Прошу тебя, поверь мне, Джеймс, я привел тебя сюда не для того, чтобы бросить на растерзание волкам. Единственный, кто может ответить на твои вопросы, — это Время. И гораздо лучше тебе самому явиться к нему, чем если бы он послал кого-то за тобой. Доверься мне, Джеймс: так лучше. Если он решит помочь тебе, у него имеется доступ к таким людям и к такой информации, каких нет здесь ни у кого. И Дедушка-Время вовсе не такой плохой. Учитывая, что на самом деле он не человек.

Гнев Харта начал понемногу таять. На Эша трудно было сердиться подолгу: своей беззащитной искренностью он напоминал щенка, который все время спотыкается, путаясь в собственных непомерно больших лапах.

— То есть, — проворчал Харт, позволяя своему голосу чуть смягчиться, — он просто замораживает тех, кто его раздражает, так?

— Ну, не совсем так уж конкретно. Здесь собрано много народу — это те, кто должны были пройти через Дверь в Вечность, но не нашли в себе мужества сделать это. Речь идет о людях, в которых перестали верить, у которых не осталось никаких предназначений и занятий в реальном мире, а они отказывались поверить этому. Вот они и болтались по Шэдоуз-Фоллу, становясь реальнее и злее, в то время как мир, оставляя их не у дел, двигался дальше. Они же по-прежнему были не в состоянии подойти к Двери. В конце концов они потеряли контроль над собой и стали кидаться на всех и вся, что ни подворачивалось им под руку, и Время привел их сюда и заморозил — ради всеобщей безопасности. Подобный компромисс мало кому по душе, за исключением, пожалуй, Времени, потому как подобных им осталось еще больше. — Эш вдруг умолк, задумчиво вглядевшись в очередной портрет. — Я и сам могу вот так же застыть. Неутешительная мысль.

Повернув за угол, они внезапно остановились: галерея обрывалась тупиком с закрытой дверью. Автомат недвижно стоял перед ней, будто ждал дальнейших инструкций. Харт посмотрел через его плечо. Дверь на вид была обыкновенная, непритязательная и простая, абсолютно нормальных размеров и пропорций. Харт взглянул на Эша, выжидательно смотрящего на дверь, и уже было собрался спросить ехидно, не пора ли, мол, постучаться, как вдруг дверь тихо и плавно распахнулась сама по себе.

Автомат, грациозно отступив в сторону, жестом пригласил их войти. Эш последовал приглашению, Харт шагнул за ним, стараясь держаться от автомата как можно дальше. Нарисованное на фарфоре лицо казалось чуждым и загадочным как никогда. Харт почувствовал себя еще более подавленным, когда вошел в комнату и не увидел никого, кто мог открыть им дверь. Ее, конечно, могли открыть и автоматически — дистанционно, но что-то подсказывало ему, что это не так. За их спинами, будто ставя точку на завершенном этапе, дверь тихо затворилась, но Харт не подал виду, что его это интересует: он расправил плечи и ненароком огляделся по сторонам, как будто происходящее ему не в новинку.

Разумеется, Харт не знал, чего ему следовало ожидать от частных владений Времени, но уж только не того, что он увидел. На первый взгляд просторная, комната оказалось битком, от стены до стены, набитой грохочущим и вибрирующим оборудованием, напоминающим механизмы времен викторианской Англии. Изобилие трубок, и сальников, и вращающихся колес наводило на мысль о сложной системе нагнетания давления пара. Циферблаты и круговые шкалы, по большей части противореча друг другу в показаниях, торчали повсюду, где только для них находилось свободное пространство. В углу напротив неслышно и плавно вздымался и опускался массивный противовес, однако, к чему он был прикреплен, оставалось загадкой. Отовсюду шел ровный низкий гул движущихся частей механизмов, в который периодически вмешивался свист выпускаемого избыточного пара. Кое-где из швов чуть подтекало и редкими каплями падало на пол масло, но под каждой такой протечкой была заботливо подставлена емкость. В приятно теплом воздухе висела чуть заметная дымка.

Через скопище механизмов виднелся узкий проход, и Харт неторопливо двинулся по нему. Эш медленно последовал за Хартом. В воздухе, казалось, стоял «запах» единой цели, будто все громоздко и неуклюже соединенное оборудование было занято работой над чем-то значительным и жизненно важным. Внезапно Харт почувствовал, что он каким-то образом забрел в рабочий цикл механизма одного из автоматов Времени, но не в состоянии постичь ею истинные форму и назначение из-за необъятности масштаба последнего. Он был мышонком внутри старинных дедушкиных часов, насекомым на дисплее компьютера, силящимся разглядеть вещи такими, какими он их привык видеть, но не в состоянии ухватить суть процесса и реальность места его протекания, потому что его разум был недостаточно сложен.

В дальнем конце помещения с грохотом распахнулась дверь, и некто в нее вошедший быстрым шагом хозяина направился через лабиринт станков. Харт с трудом собрал разбегающиеся мысли и решил, что подготовил себя к встрече с Дедушкой-Временем, однако был застигнут врасплох, завидев молодую стройную женщину. Подойдя ближе, она остановилась и принялась остро всматриваться в лица гостей. Ее крупные татуированные кулаки угрожающе лежали на бедрах. Девушка казалась чуть старше подростка,одета была в потертую черную кожу с цепями и, судя по выражению ее лица, была обижена на весь белый свет. Короткие жесткие волосы торчали по-могикански, а на висках были высоко выбриты; лицо наполовину пряталось за кричащей маской черно-белого макияжа. Мочку одного уха пронизывала английская булавка, с другой свисало лезвие бритвы. Харт растерялся: то ли ему улыбнуться и в приветствии протянуть руку, то ли медленно отступить. В конце концов он коротко улыбнулся, сделал шаг назад и оглянулся на Эша, прося помощи.

— Молодую леди зовут Маделейн Креш, — легко сказал Эш. — Можно просто Мэд. Ее все так зовут. Она у Времени компаньон, ассистент, личный секретарь и так далее и тому подобное, все, что угодно, кроме, пожалуй, одного — она ему не родня. Просто как-то утром возникла на его пороге девушка, замерзшая и дрожащая, он привел ее к себе, налил кружку молока, и с тех самых пор она здесь. Мэд — что-то вроде комбинации телохранителя и сторожевого пса, и каждый, кто хочет видеть Время, должен сначала предстать пред ее светлые очи. Так ведь, Маделейн?

— Не называй меня Маделейн! — рявкнула девушка хриплым грудным голосом, сверля Эша глазами. — И забудь о том, чтобы повидаться с Временем. Он занят. Проваливай.

— Ну, не надо так, Маделейн, — спокойно сказал Эш. — Я понимаю, твое сердечко начинает биться чаще, как только ты видишь меня. Кстати, цепи твои мне нравятся: они выглядят круче с тех пор, как ты надраила их. А теперь будь паинькой, доложи Времени, что мы здесь. Он нас ждет.

— Я сказала, к нему нельзя! И кончай вякать, умник. Я давно раскусила тебя. Ты считаешь, что для тебя правила не писаны потому, что ты мертв, но только со мной этот номер не пройдет. Ты всего лишь еще одна тень, у которой не хватает духу пройти через Дверь в Вечность. Не видать тебе сегодня Дедушки-Времени. Вали отсюда, не то я спущу на тебя собак.