Странное чувство охватило Нию, когда она наклонилась, чтобы запереть дверцу взятой напрокат машины. Ощущение, что кто-то заглянул через плечо или тихо входит в комнату позади нее, но, повернувшись, она краем глаза увидела только движение тени. Нервная дрожь от затылка расползлась на плечи и спину, вызывая озноб во всем теле. Прошлой ночью за подобным ощущением последовал выстрел, и машина свалилась с дороги.
      Ния медленно повернулась лицом к стоянке, вглядываясь в круглое правительственное здание, потом заглянула за полуразрушенную глинобитную стену перед машиной.
      Стоянка была пустой. Ния стояла одна посреди площадки. Она прошла за угол по направлению к ресторану, осмотрев напоследок улицу, церковь Святого Мигуэля, магазинчики, закрытые на ночь.
      Сюжет оживает в ней. «Хороший знак», – сказал бы Леонард. Те дни прошли. Сейчас сияющий ореол вокруг сюжета вызывает болезненные видения и тревожную тяжесть в голове. Машины, припаркованные в начале и конце квартала, казались пустыми. Почему-то Ния послала воздушный поцелуй как бы невидимому любовнику, ждущему ее в конце тихой улочки.
      Щеки ее горели, когда она вошла во внутренний двор между баром и обеденным помещением «Пинк Адоб».
      Сейчас Ния понимала, как легко она могла соскользнуть в игру, создав, в мгновение ока, целый воображаемый мир. Может быть, вся ее жизнь была воображаемой?
      И это чувство, что на тебя постоянно смотрят – по правде говоря, ей оно всегда очень нравилось. Будь в центре, поворачивайся лицом к страхам, вживайся в сцену и импровизируй, дорогая, импровизируй. Что же тогда игра» если не это?
      Она села возле окна, положила пакет с письмами и заказала коктейль. Когда его принесли, она выдавила в пену сок лимона и облизала пальцы. Сгущающиеся сумерки были густо-синими. В углу массивного бара росло дерево и тянулось сквозь потолок к небу. Бар был украшен в народном стиле – огромными драконами с желто-красными ухмыляющимися мордами. Из проигрывателя гремел джаз.
      Ния пристально смотрела в небольшое сводчатое окно и вздрогнула, когда голос Харма раздался рядом с ней.
      – Вы выглядите совершенно по-другому, – Боланд подошел к столу через высокие стеклянные двери е внутреннего двора, выдвинул стул напротив нее, делая знак официантке.
      – Это из-за волос, очков и губной помады. Итак, что есть ваш настоящий облик?
      Волосы Ния зачесала назад. На губах – темно-красная, как вино, помада. Одета она была в серые мешковатые брюки, заправленные в короткие коричневые ботинки. Свободный черный свитер перехвачен ремнем чуть ниже талии.
      – Вы хотите сказать, что сейчас больше меня, чем кожи без бретелек? Все образы – я. У меня много костюмов. Это – моя работа.
      – Можно заметить.
      Маленькая свечка горела в стакане между ними. Нию удивило, что ее тянет к нему. Он был в рубашке из грубой хлопчатобумажной ткани. Светлые волосы, немного длинноватые, падали на глаза, и он откидывал их назад рукой. Что в нем такого? Он выглядел приятным в самом обычном смысле. С щетиной на подбородке, с добрыми карими глазами. Может быть, дело в спокойствии, которое она чувствовала в нем, уверенности, словно в хорошем враче. Она доверяла ему. Люди, не принадлежащие к их кругу, были теми, кто они есть на самом деле. Без второй жизни. Им не надо использовать свою внешность, чтобы зарабатывать что-то. На секунду ей захотелось, чтобы они превратились просто в путешественников, встретившихся в Санта-Фе друг с другом первый раз. Еще одна фантазия. Надо держаться реальности. Взгляд Харма был открытым, он не отводил от Нии глаз.
      – Для меня большое облегчение, что Леонард согласился нанять профессионала, который разобрался бы во всем. Но я подумала – почему я должна была ждать его решения? – она взяла несколько поп-корнов, поставленных на стол официанткой. – Должна признать, я сожалею, что не наняла вас сама.
      – Почему?
      – Было бы проще. Я хочу, чтобы вы работали на меня, а не на Леонарда.
      Харм вопросительно взглянул на нее.
      – Я чувствую, что Леонард считает эти «инциденты», как он любит их называть, чьими-то попытками саботировать его фильмы. Нанимая Вас, он стремится защитить свои профессиональные интересы и, частично, успокоить меня, позаботиться о моем душевном состоянии, чтобы я не свихнулась. Но я думаю, что все намного проще. Мне кажется, что кто-то хочет убить меня, – Ния заметила, что улыбается. Она подумала о том, как все это нелепо. И вдруг ясно осознала, насколько она боится и нервничает. Харм Боланд вынул блокнот и написал сверху листка дату.
      – Давайте просто подытожим факты, – сказала Ния. – Одну из моих хороших подруг убили, когда на ней было мое платье. Мы выглядели настолько похоже, что нас взяли на роли двойников в том фильме. Вчера ночью в меня дважды стреляли. А сейчас от меня ждут, что я совершенно успокоюсь и закончу последнюю неделю съемок, так что мой режиссер не превысит финансовую смету.
      Харм подтолкнул досье через стол, и Ния открыла его – вырезки из газет, присланные из конторы «Визионфильма». Она читала все эти материалы раньше.
      – Сегодня днем я читал о Робин Риз, – сказал Харм. – Что вы можете рассказать мне? Чего нет здесь? И что там с одеждой? Это – черное шелковое платье, верно? – Он вынул из досье копии фотографий всех трех актрис. Ния взяла фотографию из журнала «Люди». Она совсем забыла, что ее фотографировали в том платье, что она стала зарегистрированным фактом.
      – Да, – сказала Ния, – Леонард купил мне его в Париже. За несколько месяцев до начала съемок «Мертвой жары» он попросил разрешения взять его на время. Он представлял, что главная героиня будет носить именно такое. Я отдала, мне оно больше не было нужно. Оно превратилось в реквизит. Но, конечно, осталось по-прежнему моим. Думаю, именно потому я и забрала его после съемок. – Ния рассказала Харму, как Робин осталась в ее комнате и без разрешения оделась в это платье, чтобы идти на вечеринку, после которой Робин убили. – В какой-то мере я всегда считала, что в ту ночь предполагалось убить меня. Психиатр, к которой я обратилась, сказала, что я занимаюсь самовнушением. Стараюсь облегчить горе, убеждая себя, что это – моя вина. Если бы принесла платье в комнату… Если бы она не осталась у меня… Врач сказала, что если я могу принять вину за смерть Робин, то какая-то часть моего сознания считает возможным вернуться в прошлое и предотвратить убийство.
      Точно так же, как я отстраняюсь от принятия реальности. Возможно, он прав.
      – Что еще? – спросил Харм.
      – Все «инциденты» – смерть Робин, взлом и нападение, выстрелы – точно соответствуют сценариям, с которыми я или работаю, или читаю. Словно сцены сюжета разыгрываются в реальной жизни.
      Харм смотрел на нее со странным выражением лица.
      «Пожалуйста, поверьте мне», – думала она.
      – Вы слышали об этом? – спросила Ния. – О совпадении событий? Существует такая концепция, что в основе нашей жизни заложено гораздо больше моделей, чем мы осознаем. Между случайными событиями возникают связи, и именно они создают значение нашей жизни. Будто вы натолкнулись на слово, определение которого только что узнали – и сразу встречаете его повсюду. Или вам приснился сон с красной машиной. На следующий день вас подвозят на красной машине. Или прочитали письмо от старого возлюбленного. И неожиданно после многих лет, когда вы ничего не слышали о нем, вы встречаетесь. Разве с вами никогда не происходило ничего подобного?
      – Может быть, – ответил Харм. – Но, если это и случалось, я, возможно, не заметил. Однажды я играл в пул, и последний шар вошел точно так же, как «Горонко» забивают гол в регби. Хотите еще выпить?
      Ния покачала головой.
      – Только воды, пожалуйста. Иначе я буду выглядеть одутловатой. Помехи в работе.
      – Для меня, похоже, это более незначительная помеха. Итак, вы говорите, что смерть Робин произошла параллельно чему-то в сюжете «Мертвой жары».
      – Не чему-то, а совершенно точно. Героиня – моя героиня, ссорится в баре с мужчиной, уходит, и ее убивают выстрелом в затылок на улочке.
      – Кроме вас, кто-нибудь еще заметил схожесть?
      – Все заметили. Леонард и Мирина – они все поняли, но отрицают это. Они не могут позволить себе признать, что связь настолько очевидна. И фильм, который мы снимаем сейчас – в нем тоже есть насилие и жестокость. Завтра я занята в сцене, где керосиновая лампа падает со стола. В комнате мотеля начинается пожар. Чуть позже машина застревает на железнодорожных путях и ломается. Вы понимаете, к чему я веду?
      – Расскажите о проникновении в ваш дом, – попросил Харм. – Вырезки, которые дал мне Джакобс, довольно ограничены. Кого-нибудь арестовали?
      Она покачала головой.
      – Это произошло в то время, когда большое жюри расследовало смерть Робин. Предполагалось, что я пойду в тот вечер на званый обед, но я не смогла. Весь день я провела у юристов. Потом стала читать сценарий, который мне по-настоящему понравился. Так что, единственное, чего я хотела – это сесть на диван и читать. У меня в доме есть маленькая читальня с диваном и письменным столом. Я заснула со сценарием на груди. Когда я проснулась, тот человек… он понятия не имел, что я там – диван стоит лицом к окну, вдали от стола. Он находился за моей спиной, рылся в столе и на полках. Я даже не подумала спрятаться или затаиться. Я поднялась и стала смотреть на него.
      Ния остановилась.
      «Сюжет», – подумала она. Можно снова войти в него. Проиграть все события. Она вздохнула, медленно выдохнула и продолжала рассказывать:
      – На нем была маска и длинный, темно-зеленый плащ. Увидев меня, он выбежал. Есть еще одна дверь, ведущая через ванную в мою спальню, я проскользнула в нее. В тумбочке возле кровати я держу газовый баллончик, я и побежала за ним. Он подошел ко мне сзади. Конечно, у него тоже был баллончик, он прыснул мне в лицо. Я закричала, глаза начало жечь, потекли слезы. Он с такой силой зажал мне рукой рот, что из губ потекла кровь. На руках у него были коричневые кожаные перчатки. Я перестала сопротивляться и лежала, не двигаясь. Боялась, что он изнасилует меня и притворилась, что потеряла сознание.
      – Потом я ощутила прикосновение револьвера к виску. Похоже на обрезок железной трубки – холодный, жесткий. И знаете? Было совсем не так, как рассказывают. Говорят, что жизнь проходит перед тобой за одно мгновение. Я находилась точно там, где была, в своей спальне. Он мог убить меня. Но все, о чем я могла думать тогда: «Боже, какой гнусный конец». Потом он трижды нажал на курок. Мне показалось, что это были самые громкие звуки, которые я когда-либо слышала. Больше похоже на грохот, чем на щелчки, будто что-то взрывалось в мозгу: раз, два, три. Представьте только. Очевидно, оружие не выстрелило. Кто-то решил сыграть в «Русскую рулетку», только вместо своей головы подставил мою. Потом он опустил револьвер и исчез. Я скатилась на пол и лежала там, ослепшая, пока не убедилась, что он, действительно, не вернется. Я ждала долго. Потом нащупала телефон и вызвала полицию. У меня в телефоне автоматический вызов 911.
      – Он взял что-нибудь?
      – В кабинете было все перевернуто, но, насколько я знаю, ничего не пропало. Я долго думала, может быть, что-то исчезло, но, кажется, все осталось на своих местах.
      – А как же система безопасности?
      – Она была отключена. Ее установили за месяц-два до того случая. Я не часто пользовалась ей. Включала только тогда, когда уходила из дома.
      – Похоже, вы прервали кражу и спугнули его.
      – Так подумала и полиция. Но есть одна вещь, – сказала Ния, – спустя неделю, когда все успокоилось, я, наконец, закончила чтение сценария. В одной из финальных сцен мужчина приставляет незаряженный револьвер к виску женщины и трижды нажимает курок.
      Харм искоса взглянул на нее.
      – Кто имел доступ к сценарию? Кто знал, что он у вас?
      – Леонард, Мирина, практически все на «Визионфильме», мужчина, с которым я встречалась, множество людей в «Объединенных Художниках» – они рассматривали возможность финансирования – «Вэстрон Видео», драматург, написавшая сценарий…
      – Если человек действительно намеревался убить вас, не кажется ли вам, что он бы зарядил револьвер?
      Леонард говорил, что полиция нашла патроны на дороге перед вашим домом.
      Ния посмотрела на свои ладони.
      – Ну, хорошо, может быть, он просто пытался напугать меня. Или же это был какой-то сумасшедший. Значит, мне следует меньше волноваться? – Ния допила воду. – И то, что случилось прошлой ночью – выстрелы в машину – все это есть в сценарии, с которым мы сейчас работаем. То же самое. Совершенно то же самое.
      Она подвинула пакет с письмами через стол к Харму. Их было уже около полусотни. На мгновение она задержала руку на пакете.
      – И вот еще это. То, что я хотела показать вам. Никто не знает о них. Никто.
      – Что это?
      – Письма от поклонника. Любовные письма. Все от одного и того же человека. Первое я получила около трех лет назад. Сначала я подумала, что это – просто прекрасные послания. Не очень-то много получаешь интересных писем от поклонников, писем, которые радуют по-настоящему. Человек, писавший их, был остроумным, хорошим критиком. Знал историю и теорию кино. Высказывался о связи кино и живописи. А потом… Я не знаю…
      Она смотрела, как Харм читает первое письмо, кивая, что слушает ее, молча шевеля губами.
      – Но последние письма приобрели странный тон. В них появилась навязчивая идея. Люди просто не понимают, что ты и твои герои – не одно и то же. Вот это письмо пришло сегодня.
      Харм быстро прочитал оба письма, просматривая страницы. Ния наклонилась над свечой.
      Закончив чтение, он просмотрел конверты.
      – Их отправляли со всего мира, – сказал он. – Он пишет вам пятнадцать-двадцать писем в год? Лондон, Нью-Орлеан, Торонто. Создается впечатление, что он не совсем здоров психически. Вы не догадываетесь, от кого они?
      Ния провела рукой по волосам.
      «Надо освободиться от этого», – подумала она.
      – Я хранила эти письма потому, что какое-то время считала – их написал Леонард. Долгие годы мы были любовниками. Я решила, что он выбрал письменный путь объяснения, так как не мог выразить свою любовь ко мне другим способом. Я вообразила, что их прислал он. Не знаю, почему. Я хотела думать, хотела верить, что это – он. Мои фантазии. Я начала получать их сразу после того, как порвала с ним. Кроме того, он всегда знает, где я нахожусь. Письма иногда приходили в производственную компанию или студию, финансирующую съемки. Иногда – в контору моего импресарио. Но иногда они приходили прямо туда, где я остановилась – в гостиницу или на почтовый ящик, которым я пользовалась, полагаю, что довольно много людей могут легко выяснить, где я нахожусь в данное время.
      Харм сложил конвертом последнее письмо.
      – Вы не возражаете, если я прочту все?
      – Пожалуйста.
      Харм откинулся на спинку стула.
      – Значит, вы думаете, что эти отдельные «инциденты» каким-то образом связаны с данными письмами. Человек, который пишет эти письма – возможно, Леонард Джакобс, то есть человек, который нанял меня выяснить, кто стрелял в вас вчера ночью?
      Нии не хотелось высказывать свое предположение вслух. Она сдерживалась. Она никогда не говорила этого сама себе, по крайней мере, не так отчетливо. Что она делает? Это – ее бывший любовник, ее друг, учитель, режиссер. Когда она впервые почувствовала сомнения? После того, как убили Робин. В конце концов, она кивнула, соглашаясь.
      – Может быть, это безумие. У меня нет никаких доказательств, что Леонард писал эти письма. Они все отпечатаны, подписи нет. Но все взаимосвязано. По крайней мере, для меня.
      Харм на минуту прикрыл глаза рукой.
      – Да, – произнес он, – вам следовало самой нанять меня. Это определенно усложняет ситуацию.
      – Есть еще кое-что, – добавила Ния. – Вот эту кассету я получила тоже от своего поклонника, примерно полгода назад. У вас есть видеомагнитофон? Если нет, то есть на ранчо.
      – Видеомагнитофон у меня есть, – Харм встал, – пойдемте.
      В баре было темно и многолюдно. Ния и Харм проталкивались к дверям. Он сказал, что живет недалеко, можно дойти пешком. Ния предложила подъехать и они молча направились к ее машине.
      – Мне надо знать кое-что еще, – сказал Боланд, захлопнув дверцу машины. – Знала ли Мирина Джакобс о вашей любовной связи с ее мужем?
      – Все время. Она отнеслась благосклонно. У нее были свои собственные романы, такой уж у них брак. Что-то вроде свободного соглашения. У него были и другие женщины после того, как мы расстались. В Мексике он какое-то время имел дело с Робин Риз, но мне кажется, она ушла от него. Не думаю, чтобы кто-то из них воспринимал эту связь серьезно.
      – А с другой актрисой, с Тэсс Джуран у него не было любовных отношений? Не из-за того ли она оставила съемки «Мертвой жары», или ее попросили уехать?
      – Обстоятельства ее отъезда, довольно непонятны, но, определенно, существует и такая возможность.
      – Кто знал, что вы поедете встречать Тэсс Джуран?
      Ния быстро взглянула на Харма в полумраке машины. Он указал поворот направо на Главный Оросительный Канал, улицу, называемую горожанами «Начало Канав».
      – Почти все в съемочной группе. Мы все ждали, когда прилетит Тэсс.
      – Поверните здесь, – сказал Харм.
      Она подогнала машину к глинобитной стене, окружающей небольшой дом. Они вышли. Харм отомкнул входную дверь, распахнул ее настежь.
      – Чувствуйте себя как дома, – сказал он. – Я установлю аппаратуру.
      Нии понравилось, что он не стал сопровождать ее. Ей понравился его дом, заполненный полуразвалившимися плетеными кресло-качалками, яркими полосатыми мексиканскими одеялами, разбросанными по вытершейся тахте, книгами, сложенными в кучу возле кожаного кресла и дивана. Она прошлась по коридору, заглянула по пути в спальню – матрац, стеганое ватное одеяло, лампа на полу возле кровати.
      В ванной вдоль стены стояли пластмассовые фигурки Микки Мауса. Она не догадывалась, что у него есть дети. Хотя обручального кольца на его руке нет. И никаких признаков присутствия женщины в доме – ни парфюмерии, ни косметики.
      «Это хорошо», – подумала она и тут же ощутила робость. Ее тянуло к Харму. Здесь она чувствовала себя в безопасности. Она подняла фигурку Дональда Дака и поставила ее на раковину.
      Харм позвал ее из комнаты, находящейся чуть дальше по коридору. Она вошла. Харм уже вставил видеокассету в прорезь магнитофона и ждал ее.
      – Апартаменты для развлечений, – произнес он. – Это, конечно, не первоклассные номера, но – родной дом, – он улыбнулся. – Извините, что пришлось сказать это. Я не могу свыкнуться с мыслью, что вы здесь. Ставлю пари, с вами такое случается нередко. Думая, что если скажу что-то подобное, то смогу расслабиться. Неужели вы не злитесь, когда окружающие нервничают?
      – Нет. Вообще-то, это – разновидность одиночества.
      – Никогда не задумывался с такой точки зрения.
      – Когда-нибудь я смогу все бросить, уеду и куплю ранчо или еще что-нибудь где-нибудь в Монтане. Буду писать мемуары и кататься на лошадях. Заправлять в баре с автоматом-проигрывателем и жарить картофель-соломку. Не смейтесь! Я сумею.
      – Бар-гриль у Нии?
      – У меня есть даже название для него – «Комната воспоминаний». Вам нравится?
      – Неплохо, но не знаю, будет ли дело прибыльным. Может быть, если вы оклеите стены старыми статьями из журнала «Люди»?
      – И показывала бы свои старые киноленты.
      – Да, но тогда вы снова стали бы самой собой – знаменитостью.
      – Вы правы. А знаете, я могла бы использовать вас, Харм. Вы относитесь к семейству «мозговитых».
      – Каких?
      Ния улыбнулась, почувствовав непонятную грусть. Харм сел на небольшой диван, она опустилась рядом с ним, коснувшись его плечом. Она не отодвинулась, он – тоже.
      – Он прислал только одну видеокассету, – объяснила Ния. – И, если это не Леонард, то кто-то хорошо знающий кино. Лента довольно замысловатая.
      Харм щелкнул выключателями. Экран телевизора засветился, зажужжал. Пленка начиналась домашними киносъемками. Ния – маленькая девочка в ковбойском наряде скачет верхом на палочке с лошадиной головой. Позади загородный дом возле проселочной дороги. Быстрые, черно-белые кадры: Ния в балетной пачке стоит около матери с именинным тортом в руках.
      Здесь Харм остановил, задержал кадр.
      – Ваша мать кажется мне знакомой, – сказал он.
      – Кэрол Уайтт. «Время в семье», «Выйти и бежать», «Была там». Вы помните какое-нибудь из этих старых шоу? Конец пятидесятых – начало шестидесятых годов. Она снялась в паре кинофильмов, в одном – с Генри Фонда, но никто не помнит ее. Главным образом, работала на телевидении.
      – Она участвовала в игровых шоу, верно? Я и не догадывался, что это – ваша мама. Значит, вы пошли по ее стопам?
      Нии понравилось, как он сказал: «Ваша мама». Создавалось впечатление, что Кэрол – домашняя, уютная, словно между ними не произошло ничего плохого. Дом, родной дом.
      – Нет, – призналась Ния, – скорее, она потащила меня по своим стопам. Настоящий сценический образ.
      Харм снова включил видеомагнитофон. Леонард, молодой режиссер, разговаривает с Нией на съемках ее первого фильма. Это были домашние съемки матери, перенесенные потом на видеопленку. Выполнено искусно, с черными вставками между частями. Кадры светились, потом снова затемнялись: торт на дне рождения, спальня Нии. Звучит скрипичная музыка. Снова кадры. Мирина и Ния в шерстяных пальто стоят перед Эйфелевой башней, обнявшись. Нии семнадцать лет. Она заговорила:
      – Тут много снимков из студии, они печатались во многих журналах. Семейные – пару лет назад показывала Би-Би-Си. Они готовили выпуск о работе Леонарда. В то время он снимал фильм в Лондоне. Он попросил у меня детские фотографии, я забрала у матери. Все это – общедоступный материал.
      Они смотрели дальше. Вот оштукатуренный дом в миссионерском стиле кто-то снимает из окна отъезжающего автомобиля. Дом уменьшается, превращается в смутное пятно.
      – Здесь мы жили с Мириной и Леонардом. Это – Лос-Анджелес. Мне было девятнадцать лет, я собиралась изучать методику игры.
      Харм рассмеялся, когда пошли немые отрывки из серии фильмов-ужасов. Ния в страхе прижимается к стене. Убегает от руки с зажатым кинжалом. Визжит, прячется в чулане.