Харм положил револьвер в чемодан и сдал в багаж на рейс до Альбукерке. Он решил, что в самолете оружие ему не понадобится. Со вчерашнего дня он жалел, что у него мало опыта в расследованиях на местности. Его не хватает, чтобы появилось подспудное чувство – следят за ним, или нет. Приходилось постоянно осматриваться, стараясь делать это не слишком заметно. Ему не нравилось находиться в подобной ситуации. Он предпочитал быть преследователем, наблюдателем со скрытой камерой. У него было не очень развито периферийное зрение, это осложняло его теперешнюю работу. Вспомнилось, как дедушка когда-то учил его этому. Рассвет. Сыро. Холодно. Туман. Ты знаешь, что они придут. Остается только ждать.
      Он облегченно вздохнул, когда они с Нией заняли свои места в самолете. Оба радовались, что почти на час можно приостановить обозревание окружающих, отдохнуть, подумать. Передышка перед тем, как самолет приземлится в Нью-Мексико.
      Ния перевернула страницу журнала, выглянула в окно. Западная Калифорния, Мойаве. Пустыня. Красный песок. Потрескавшаяся земля.
      Он был рад, что они снова в движении. Остаток воскресенья они провели в гостинице. Телефонные звонки Куинтане. Примирение с Дьердь Файн. Объяснение, почему он не пришел в кафе «Роз». Он рассказал ей вполне достаточно, но сохранил при этом секретность дела. Файн сообщила, что тоже возвращается в Санта-Фе. Она была в возбуждении от того, что это – самая грандиозная история в ее жизни. Она решила остаться в Санта-Фе до тех пор, пока не найдут виновного.
      Ния не захотела прощаться с матерью.
      – Хватит, – сказала она. – Я не могу видеться с ней, пока она не вылечится от алкоголизма, Но такое маловероятно, – добавила она.
      Харм плотно задернул шторы на окнах. В перерывах между ласками, любовными играми и близостью, Ния дремала под монотонное жужжание кондиционера. А Харм снова и снова просматривал информационные карточки, перемешивал, тасовал и снова раскладывал в различные модели на письменном столе. Внутреннее чувство подсказывало, что он приближается к разгадке. Единственное, что надо – улики, на которые можно было бы опереться.
      …Самолет резко наклонился, снижаясь к горам. Харм вспомнил, как два года назад он летел в Аризону на встречу в Темпе. Чувство возбуждения в животе. Но утром перед встречей он был совершенно спокоен, идя со своим портфелем, полным бумаг и денег. Он спокойно прошел, не задумываясь, не опасаясь, прямо в западню. У него плохой нюх на ловушки.
      Ния в самолете спала. Спала она и в машине по дороге из Альбукерке. Проснулась только, когда они въехали в Санта-Фе. Куинтана ждал их возле дома Харма. Он сидел в машине без опознавательных знаков и читал газету. Они поздоровались. Куинтана обратился к Нии:
      – Я понимаю, вы испугались. Но, пожалуйста, не сбегайте никуда больше, как в тот раз. Если дело, действительно, обернется плохо, мы кое-что предпримем.
      – Например, спрячете меня? – спросила Ния. – Я и пыталась залечь на дно.
      – И без особого успеха, верно? – сказал Куинтана. – Забавно. Одни пытаются спрятаться, и их очень легко найти. Другие исчезают, и их невозможно обнаружить. Обычно исчезают дети. Стычки с опекунами, похищение. Но, мисс Уайтт, если вы вновь почувствуете охоту к перемене мест, то я вам посоветую следующее – сообщите мне или мистеру Боланду, что случилось. Нам тоже нужна ваша помощь.
      Харм открыл дверь и улыбнулся Куинтане. Дом был в безупречном порядке. Все прибрано и расставлено по местам.
      – Спасибо, – поблагодарил он.
      – Никаких проблем, – ответил Куинтана. – Не знаю, понадобится ли нам план мисс Уайтт. Я не отбрасываю его, но у нас есть кое-что сейчас, над чем можно было бы поработать. Я послал человека за письмами и отчетом из судебной лаборатории сегодня утром, как вы и просили меня. В некоторых письмах обнаружены образцы волос, мы провели их анализ. Готовится ордер на обыск не только помещений Джакобсов и комнат Дэна Хоува, но и на личностный осмотр. Это означает, что мы можем обыскать человека. Нам необходимо получить образцы волос, чтобы сравнить их с найденными в письмах. А также снять отпечатки пальцев. Все это займет немного времени. Мы не хотим ввязываться неподготовленными. Нам еще предстоит получить разрешение судьи и доказать, что наш случай правдоподобен. Очень важно, каким способом мы получаем информацию. Можно собрать достаточное количество улик, чтобы пригвоздить обвиняемого, а на суде он опровергнет все наши доказательства.
      Куинтана походил по комнате, осмотрелся.
      – Я бы на вашем месте не оставался здесь. Сюда уже врывались однажды. Понадобится место для жилья, дайте мне знать. У меня полно родственников. Может быть, это – не четырехзвездочный отель, мисс Уайтт, но в тех домах готовят лучшие блюда, какие только можете представить. И большинство моих родственников чертовски здорово стреляют. Особенно женщины, – он направился к двери, потом обернулся. – И еще одно. Я даже не знаю, почему эта штучка привлекла мое внимание. Мы нашли, когда убирали здесь, – он вытащил из кармана маленькое черное перо. – Это единственная вещь, которая выделялась среди остальных, – сказал он. – Ния, у вас нет шляпы с перьями? Или платья?
      Ния взглянула на Харма.
      – Шляпа из фильма. Из истории, которую мы отсняли в Нью-Йорке. Она была у Мануэля Моравио в тот вечер за обедом. Он просил меня надеть ее.
      – Так, – сказал Куинтана. – Теперь у нас кое-что появилось. Я могу включить в ордер на обыск костюмерную и комнату Моравио. Я поеду в Тесукве чуть попозже, когда будут готовы все ордера.
      – Мы тоже туда поедем, – сказал Харм. – Мирина собирает весь состав «Визионфильма». Она хочет поговорить о продолжении работы над фильмом.
      – Будьте там поосторожней, – предупредил Куинтана. – Держите глаза открытыми.
      Харм остановил машину перед ранчо, поставил ее возле колеса от автофургона. Джек Дризер появился из распахнутой двери, пошел навстречу Нии. Она выбралась из джипа. Джек подошел и обнял ее. Харм машинально прижал руку к боку, где под курткой у него находился револьвер. Ему захотелось оказаться в самолете. Там было спокойнее и безопаснее.
      Джек взял лицо Нии в ладони, заглянул в глаза. Харм почувствовал, что вернувшись сюда, Ния как бы утратила уверенность. Дризер тихо произнес:
      – Мне очень жаль, что так случилось. Знаешь, я думаю, никто из нас не понимал, как обстоят дела с Леонардом. Насколько плохо у него, в действительности, обстоят дела.
      – Ты, правда, хочешь закончить фильм, Джек? Ты думаешь, что сможешь сниматься?
      «Молодец, – подумал Харм. – Ния начала свою игру».
      – Да, хочу, – ответил Джек. – И скажу тебе честно, не ради Леонарда или Тэсс. И даже не ради Мирины. Я – эгоист. И хочу закончить фильм, потому что это моя первая настоящая главная роль. Потому что я снимаюсь в нем с тобой. И считаю, что картина должна получиться чертовски хорошая.
      Ния вошла в дом вместе с Джеком.
      – Я рада, что ты здесь, – сказала она Джеку.
      – Черт побери! Что ты сделала со своими волосами? – спросил Дризер.
      Прямо за дверью на длинном столе располагалась целая выставка из глиняных чаш, плетеных корзин, сухих букетов. В квадратной корзине рядом с деревянной фигуркой койота, стопкой лежала почта. Харм наблюдал, как Ния потянулась, быстро просмотрела конверты.
      – Все за домом, возле бассейна, – сказал он.
      – Мы будем там через несколько минут, – отозвалась Ния.
      Харм пошел вслед за Нией через гостиную во внутренний дворик, вышел через застекленные двери, резко остановился.
      – «Что такое? – подумал он. – Вернись назад на минутку». – Он повернулся. Странное ощущение – вернуться за чем-то забытым и никак не вспомнить, за чем именно. В вестибюле под столом на терракотовых плитках лежала одна-единственная кожаная перчатка. Он поднял ее и сунул в карман.
      Отпечатков нет ни на машине Джакобса, ни в домике, ни на ноже. Харм нашел перчатку – коричневую мужскую перчатку.
      Выйдя из дома в тень портика, он остановился. Мирина приподнялась навстречу.
      – Харм, спасибо вам. Спасибо, что вы привезли Нию домой. Садитесь, – махнула она рукой.
      Многие из тех, кто был на памятном обеде, снова собрались здесь. Рассаживались на стулья в тени возле бассейна. Дьердь Файн прилетела утренним рейсом. Журналистка была в новом костюме. В черных кожаных штанах и тонкой сверкающей кольчуге. Ноги в красных кожаных ботинках она положила на стол. Магнитофон был включен. Мирина, должно быть, дала ей полный доступ к актерам. И полную свободу, чтобы она могла писать о съемках. Если «Визионфильм» теряет деньги, им понадобится привлечь к фильму внимание публики. Газетная шумиха вовсе не будет лишней.
      Харм внимательно оглядел присутствующих. Хоув сидел впереди, неподалеку от Мирины. Он был в своем неизменном рыбацком жилете с кармашками.
      Присутствовала и продюсер Леонарда Полетт, с которой Харм беседовал на обеде. Полетт стояла рядом с Сюзанной Сколфильд. Джино и Конни щелкали жевательной резинкой. Джек с Нией сели неподалеку от Мирины. Та продолжала разговор.
      «Интересно, где Моравио?», – подумал Харм.
      – Мы рассчитываем на три дня, – сказала Мирина. – На полных три дня. Фактически, нам осталось отснять пару кадров в мотеле. С этим можно справиться за день, если как следует поднапрячься. Потом сцена с поездом. Все вы знаете Катарину Палмер. Она прибыла сниматься в сценах вместо Тэсс Джуран и закончит с нами фильм. Катарина, мы в долгу перед тобой. Ты спасаешь нас.
      Все захлопали. Мирина продолжала:
      – Джек Дризер и Дэн Хоув помогут мне с режиссурой, а Мануэль Моравио займется развитием сюжета и изменениями, хотя, начиная с этого момента, мы будем снимать то, что написано в первом варианте. Необходимо максимально облегчить работу, что поможет нам закончить съемки в срок. Больше никаких поворотов.
      Полчаса она отвечала на вопросы, потом группа разошлась. Мирина обняла Нию, и они вместе направились в кабинет Леонарда. Ния оглянулась на Харма, он пошел вслед за ними.
      Мирина предложила им сесть, постояла несколько мгновений перед столом Леонарда. На столе лежала папка с бумагами. Прежде чем сесть, Мирина пролистала страницы. Она глубоко вздохнула и положила голову на стол. Поколебавшись, Ния подошла к ней. Мирина обняла ее одной рукой. Плечи вздрагивали в беззвучных рыданиях. Раньше Мирина была очень сдержанной. Она выпрямилась, откинулась на спинку стула. На минуту задержала руку Нии в своей. Глаза Мирины были сухими. Черные волосы распущены по плечам.
      «Она постарела», – подумал Харм. За те дни, что они не виделись, она постарела, действительно. В каждой морщинке проступил ее истинный возраст. Мирина с трудом сглотнула раз, другой.
      – Кажется, я не могу плакать, – она дотронулась до горла. – Все застревает здесь. Думаю, что полный упадок сил наступит где-нибудь через год. Сейчас для этого неподходящее время. Моя семья держалась точно так же в Праге. Оставшиеся в живых. Стоики.
      Ния села в кожаное кресло. Мирина протянула открытые ладони.
      – Все так добры. Без вашего благородства… Спасибо, Ния. Я знаю, как тебе трудно было вернуться на съемки.
      – Как ты и говорила, Мирина. Ради Леонарда.
      – Я весь день сидела на связи, разговаривала с юристами, – Мирина вздохнула. – Мне надо рассказать вам, почему Леонард полетел в Лос-Анджелес. Дело в деньгах. Боюсь, что мы управлялись ужасно плохо. Леонард подготавливал документы для объявления банкротства. Потому я и настаиваю на продолжении съемок. Не только ради Леонарда. А чтобы спасти «Визионфильм». Может быть, спасти и себя. Я не понимаю, почему кто-то хочет причинить нам вред? Вы обнаружили что-нибудь в Лос-Анджелесе, Харм? Какую-нибудь зацепочку, которая помогла бы понять происходящее? Мои актрисы… Мой муж… Я не могу допустить, чтобы фильм развалился, остался недоснятым. Не могу потерять «Визионфильм». Поэтому, пожалуйста, не судите меня слишком строго, как судят некоторые члены труппы за то, что я не бросила работу. За то, что стараюсь завершить фильм. У меня, действительно, нет выбора. И как бы там ни было, я всегда верила в незаурядный талант Леонарда. Ты знаешь, что бы он сказал нам, Ния? Соберите энергию эмоций и донесите ее до камеры.
      Мирина рассортировала бумаги на столе.
      – Вот твоя почта, Ния, – она протянула кипу конвертов и журналов.
      Харм увидел несколько голубых конвертов.
      Мирина внимательно взглянула на Харма.
      – Часть писем пришла сегодня.
      Ния удивленно взглянула на Харма, он закрыл глаза. Он совсем забыл, что разговаривал с Мириной о письмах. В беседе с ним она упоминала о голубых конвертах, рассыпавшихся на постели.
      «Волосы», – подумал он. – Куинтана обнаружил улики… Вполне вероятно, что на постели Мирины могли быть ее волосы».
      Мирина повторила Нии все, что рассказала Харму о потерявшихся конвертах.
      – Ты будешь читать сейчас? – спросила Мирина.
      – Письма подождут, – ответила Ния. – Думаю, спешить некуда.
      – Пойду, закончу укладывать кое-какие вещи. Я не собираюсь оставаться на ранчо. Здесь слишком много привидений. Вот номер, по которому можно связаться со мной. Ночлег и завтрак в городе. – Она поднялась и вышла.
      Ния еле дождалась, пока в коридоре замер стук каблучков Мирины, вынула из пачки все голубые конверты, перевернула их.
      – Видишь, – показала она письма Харму. – Леонард, Мирина, Мануэль Моравио, все они посланы через ранчо. Мирина не открывала ни одно из них. Она перехватила даже то, которое послано через Моравио. Бьюсь об заклад, он даже не видел его.
      Потом Ния вытащила еще одно письмо и протянула его Харму. Адрес был напечатан на уже знакомом принтере.
      – На нем нет почтовых штемпелей. Его просто оставили здесь. – Харм взял письмо из рук Нии. – Открой его ты, – попросила Ния. – Что там написано?
      Харм разорвал конверт.
      – Здесь всего три слова: «Я тоже готов».
      «Времени почти не осталось.
      Вся моя жизнь в последние годы – это длинный коридор к одной особой двери. По пути я заходил в другие комнаты – и в ту, и в эту. Но всегда стремился к конечному пункту. И вот я здесь. Я знаю, куда ты ушла, я знаю точно, где ты в этот самый момент. Сегодняшний вечер принадлежит мне для создания заключительной сцены. Монтажа не будет. Это – театр жизни. Полная импровизация. Исход неизвестен.
      Я снова увидел тебя. Увидел тебя и сияющий вокруг тебя ореол страха. Я понял, что должен добраться до тебя прежде нее. Она придет за тобой. Я приду за тобой. Вопрос только в том, с кем из нас тебе выгодней встретиться; Я знаю, уверен, что ты будешь благоразумной и выберешь путь со мной. Ты увидишь, что по развитию ее сценария у тебя не будет такого шанса. У тебя вообще не будет никакого выбора.
      Получив твое письмо, я узнал наверняка, что мы оба готовы сделать правильный выбор.
      После обсуждения, я вышел к ее машине, оставленной возле грунтовой дороги на ранчо. Она просила меня пойти туда с ней, поговорить наедине.
      – Сейчас все хорошо. Все должно закончиться хорошо, – сказала она. – Все улики уничтожены, сценария нет. Никто никогда ничего не узнает. Никоим образом невозможно выследить, кто писал письма, – успокоила она и протянула мне деньги в конверте. – Это тебе за все, что ты вложил в проект. Мне жаль, что мы не сможем запустить сценарий в производство сейчас. Это слишком рискованно. Ты и сам, конечно же, знаешь обо всем. Верно? – спросила она.
      Я ответил, что все понимаю. Убедился, что вся моя многолетняя работа, работа всей моей жизни сведена на нет. Счета сведены. Простой обмен. Я не сказал, что слишком хорошо понимаю ее. Оставил свое мнение при себе.
      Она вышла из машины и захлопнула дверцу. Не знаю, почему я поднял бумажку. Я заметил белый лоскуток между сиденьями. Она что-то искала в чемодане. Я развернул узкую длинную бумажную полоску – квитанция на бензин с заправочной станции в Лас-Вегасе. И дата; первое июля. Это было вчера. Я сунул бумажку в карман. Вышел из машины. Вернулся к дому. Вот тогда-то я и понял, что произошло.
      «Лас-Вегас. Первое июля». Она доехала до Лас-Вегаса из Санта-Фе на машине. Рейс в Лос-Анджелес.
      Вот когда я с абсолютной уверенностью понял, кто убил Леонарда Джакобса.
      Вот когда я совершенно точно понял, что и я, и ты, дорогая, будем ее следующими жертвами. Я все сопоставил, и вывод напросился сам.
      Но я не могу предоставить ей доступ к тебе или мне. Я должен опередить.
      Поэтому я вернулся в свою комнату. Уложил вещи. Осталось довести до финала заключительную сцену. Я снова сел к компьютеру и снова записал все задуманное. Экран мягко светился в темной комнате. Посмотрел на часы. Сейчас ты уже там. Я знаю, что должен делать».

      – Эпизод с поездом, – сказала Ния. – Я знаю, они введут каскадера, когда машина будет стоять на железнодорожных путях. Но я не хочу садиться в эту машину. Совсем не хочу, после того, что случилось с «Харлеем».
      Створчатые двери «Пинк Адоб» открыты во внутренний двор. На розовые стены ложатся тени. Фонари зажжены. Ния повернула стеклянный кувшин с мерцающей свечой. Пристально глядела на пульсирующее пламя.
      – Мы можем попросить людей Куинтаны осмотреть машину вдоль и поперек, проверить все механизмы, – успокоил ее Харм.
      Ния потягивала вино и разглядывала маски на стене. Дерево, растущее в баре, все так же тянуло свои ветки через крышу – к небу. Харм продолжал:
      – Хотелось бы знать, почему ты панически боишься сцены с поездом, но хочешь участвовать в захвате этого парня?
      – Там управляю я, – ответила Ния. – Это – моя сцена. Я придумала ее и ставлю. Машина может взорваться, поезд сойти с рельсов. А его я просто буду ждать где-нибудь в комнате, а вы с Куинтаной – неподалеку наготове. Дадите мне передатчик и револьвер…
      – Возможно, он не захочет, чтобы ты была вооружена.
      – Но я вооружена. Я и сейчас вооружена.
      – Как?
      – Я взяла револьвер из тумбочки, когда мы останавливались и заходили к тебе домой. – Ния посмотрела вниз на карман куртки.
      – Ния, это незаконное утаивание.
      – Это ты утаиваешь, – ответила она.
      – У меня есть разрешение.
      Она перегнулась через стол, взяла его за руку.
      – Ты все преувеличиваешь, – сказал Харм. – Тебя знобит, да?
      – Это называется страх, – тихо ответила Ния. – Леонарду нравилось, когда я впадала в подобное состояние. Он считал, когда мне страшно, когда я боюсь – то играю исключительно.
      – Если мы благополучно проведем задуманное, тогда, надеюсь, он прав.
      – Я тоже, – сказала она. – Знаешь, сегодня я подумала о, действительно, странных вещах. Я говорила тебе, что после взлома, мне казалось, что в спальне чего-то не хватает. Так случается, когда привыкаешь к вещи, перестаешь ее замечать. Потом она вдруг исчезает, и ты никак не можешь вспомнить, что пропало.
      Харм кивнул.
      – Я поняла. Я вспомнила в то утро, в гостинице, когда собирала вещи. Я вспомнила, как пропал халат из домика на ранчо. Так вот, это уже вторая пропажа. У меня исчез еще один халат. Тот, который Леонард купил мне в Париже. Я надевала его, когда мы путешествовали. И только тогда, когда была с ним. Целый год или около того я просто не видела халата. Он был шелковый, цвета шампанского. Харм, я думаю, что его украл тот человек, который ворвался в мой дом в Каньоне Лорель.
      – Что тебя заставляет так думать?
      – Как-то странно. Леонард вдруг спросил у меня о халате. Фактически, это последнее, что он мне сказал. Он вернулся с дороги и спросил, что стало с ним. А халат исчез из моего дома той весной. Я не хватилась его, потому что мы с Леонардом перестали бывать вместе. Я просто чувствовала, что из гардероба что-то исчезло.
      Над ними склонилась официантка.
      – Простите, – сказала она. – Вы – мисс Уайтт?
      Ния кивнула.
      – Вас просят к телефону. Аппарат в конце бара.
      – Ты говорила кому-нибудь, что мы пойдем сюда? – спросил он.
      – Ты говорил Дьердь, – прошептала Ния, испуганно взглянув на Харма. – Она спросила, и ты ответил.
      Ния отодвинула стул, но Харм удержал ее.
      – Подожди. Мне это совсем не нравится. Ты слишком заметна. Как только выйдешь на середину зала, ты будешь, словно на сцене.
      Ния огляделась – маленькие окна, выходящие на улицу, широко распахнутые створки стеклянных дверей.
      – Ты думаешь, что кто-то, вооружившись винтовкой с оптическим прицелом, засел на каменной стене перед церковью?
      – Он уже наблюдал за нами однажды, помнишь? Он снял нас на пленку, а мы даже на заметили, где он находился.
      – Почему бы тебе не пойти со мной? – предложила Ния.
      – Я принимаю твое приглашение, – произнес голос в телефонной трубке, она не узнала его.
      Мужской голос, почти шепот. Легкий иностранный акцент. Длинные гласные, твердые согласные. Восточная Европа. Но на Мирину совершенно не похоже. И, определенно, голос мужской.
      Харм прислушиваясь, теснее прижался к ней.
      – Но, конечно, твой выбор места встречи совершенно не подходит. Дураку понятно, что ты готовишь ловушку. Как бы ты сказала: установка декораций.
      – Неправда, – ответила Ния. – Я хочу жить. Я понимаю, что смогу жить, только если буду рядом с тобой. Мне приходится уступить, и я сделаю это. Я только жду твоих указаний. Скажи мне просто, чего ты хочешь. Говорю тебе – я готова. Ты пленил меня. Не могу поверить, что, действительно, слышу твой голос.
      – А я не могу поверить, что в твоем голосе слышится готовность следовать за мной.
      – Говорю тебе, что хочу быть с тобой. Хочу уехать. Хочу, чтобы ты увез меня из этого сумасшедшего дома. Скажи мне только, что делать.
      – Мне очень жаль Леонарда, Ния. Я знаю, как сильно ты любила его. Ты должна мне поверить, что я не имею отношения к его смерти. Но я знаю, кто его убил. Именно поэтому мы должны уехать сегодня вечером. Потому что следующая очередь – наша. Мы оба на мушке. Для нас обоих готовится западня. Времени почти не осталось.
      Ния прислонилась к стене за баром, испуганно уставилась на Харма, снова огляделась. На виске, прижатом к телефонной трубке, пульсировала жилка.
      – Я хочу, чтобы ты приехала в Эль Нидо, – продолжал незнакомец – Сегодня вечером, около десяти. Жди в баре. Я проверю, одна ли ты приехала. Или обманываешь меня. Тебе позвонят. Я скажу, что делать дальше. Мы встретимся на моих условиях. Или не встретимся вообще. Все должно быть точно и правильно. Ты поняла?
      – Эль Нидо, ресторан за Тесукве, – повторила она. – Десять. Одна. Прекрасно.
      – Ния? – спросил он.
      – Да?
      – Ты боишься?
      Она ничего не ответила. Через несколько секунд голос зазвучал по-другому. Акцент исчез. Но она никак не могла узнать, кто звонит.
      – Я очень люблю тебя. А ты всегда была вне досягаемости для меня. Я не хочу, чтобы ты боялась меня. Я не знаю, как могу удостовериться, убедиться, что ты хочешь быть со мной. Что ты, действительно, выбрала жизнь со мной по доброй воле. Ты не лжешь мне?
      – Но; дорогой, у меня нет выбора. Ты – моя воля.
      В трубке послышался смех.
      – Бог мой, – сказал он. – Ты – прекрасна. Наступила тишина, Харм склонился поближе, чтобы не мешала музыка, гремящая в зале.
      – Осталась одна сцена, которую необходимо завершить, – сказал голос в трубке.
      – Что? – переспросила Ния.
      Послышались гудки. Ния опустила трубку на рычаг и повернулась к Харму.
      – Послушай, – сказал он, – я позвоню Куинтане. Нам не придется создавать западню. Он сам устраивает ее себе. Все, что нам остается сделать – подыграть ему. – Он вынул из бумажника карточку и набрал номер телефона Куинтаны. Бармен снова включил стереоустановку. Харм повернулся к стене, закрывая одно ухо, громко сказал Нии:
      – Я хочу договориться, чтобы Куинтана встретил нас у моего дома.
      Ния дотронулась до его руки, чтобы сказать, что ей надо сходить в туалетную комнату. Но он поднял руку, давая понять: подожди минутку. Она направилась к застекленным дверям. Надо было перейти через дворик. Туалеты находились в помещении ресторана.