– Она сказала, что ей надо быть в образе и перед камерой, и без нее. Когда фильм снимут, она сможет выйти из сюжета и образа. Вот как она оправдывала свое поведение. Я называю это ненормальностью. Это работа. Нельзя разрушать свою жизнь, становиться проституткой, чтобы сыграть проститутку. Не убивать же людей, если твоя роль – роль убийцы. Где был бы Клинт Иствуд, если бы он думал, что должен насиловать всех подряд на экране и в жизни? Ответьте-ка мне? Потом нам сообщили, что ее нашли мертвой в захолустном переулке. Ее убили выстрелом в голову. Я считаю это высшей степенью халатности со стороны режиссера. Мы наняли хорошего юриста, но дело не выдержало представления в суде. Не было произведено надлежащего вскрытия тела. Ее кремировали там же, а пепел прислали домой. Это было ужасно. А сейчас Тэсс Джуран. То же самое, такой же проклятый случай. Сколько погибнет еще, прежде чем режиссер-маньяк осознает, что нельзя убивать актрис ради искусства?
– Ваша дочь никогда не получала писем угрожающего содержания? – спросил Харм. – Может быть, это были какие-то странные письма, не преследовал ли ее кто-нибудь?
Кэтлин Риз ответила отрицательно:
– Насколько я знаю, нет. А ты, Джим? Она регулярно писала нам. Я сохранила все ее письма. У меня целый альбом, – глаза Кэтлин Риз наполнились слезами, она помешала кофе ложечкой.
– Ну-ну, дорогая, – Риз положил руку на плечо жены.
– Может быть, мистер Боланд хочет посмотреть снимки. Робин прислала нам их из Мексики. Они были на пленке в фотоаппарате. Их отпечатали для нас после ее смерти.
– Конечно, – сказал Харм.
Кэтлин повела его в небольшой кабинет за гостиной. Она сняла с полки альбом, достала из шкафчика для документов обувную коробку. Не говоря ни слова, она раскрыла альбомные страницы.
Групповой снимок возле бассейна – Ния, Джек, Робин, несколько лиц были Харму незнакомы. Робин и Ния во внутреннем дворике. Ния в шезлонге. Дэн Хоув и Робин танцуют. Конни гримирует Робин на съемочной площадке. Дьердь Файн со сложенными на груди руками и неизменной зубочисткой во рту.
– Это ее друг? – спросил Харм, указав на фотографию Робин и Хоува.
– Мне кажется, она познакомилась с этим молодым человеком, когда училась в университетском колледже Лос-Анджелеса, не так ли, дорогой? Я помню, она писала, что очень обрадовалась, встретив среди персонала «Визионфильма» старого знакомого. Видите ли, она собиралась писать сценарии, а не играть. Она начала сниматься, когда посещала занятия по импровизации. Выяснилось, что актерская игра удается ей довольно хорошо.
– Была у нее когда-либо любовная связь с Леонардом Джакобсом? – спросил Харм.
Кэтлин Риз опустилась на край диванчика, поставив коробку на колени.
– Связь? Я не назвала бы это связью. А ты, дорогой?
– Сукин сын, – пробормотал Риз и нахмурился.
– Леонард Джакобс сопровождал ее на вечеринки, – сказала Кэтлин. – Именно это слово она употребляла. Не свидания. Не связь. Она сообщала нам в одном из писем, что пытается уговорить его быть сдержанней. Его жена была на месте съемок, рядом с ними. По-моему, Робин была немного влюблена в него. Но она четко знала: отношения с ним – только приятное времяпрепровождение. Я всегда ей советовала: «Дорогая, будь недоступной». Она злилась, когда я твердила об этом. Но она понимала разницу между настоящей любовью и беспорядочными связями, – Кэтлин Риз любовно взглянула на обувную коробку, словно в ней хранился прах дочери. – Вот последнее письмо, которое я получила от нее.
Миссис Риз открыла коробку и протянула Харму голубой авиаконверт. Тонкая бумага. «Приехали», – подумал Харм.
– Она всегда писала вам на таких конвертах?
– Никогда не задумывалась, не придавала значения, – сказала Кэтлин. – Я подумала, что, наверное, она смогла купить только такой. До этого момента я и не замечала, что это французский конверт. А должен быть испанский, верно? Для вас он что-то означает?
Харм быстро прочитал письмо. Написано от руки, а не отпечатано. Должно быть, она просто попросила у кого-то почтовую бумагу. Пользовалась ли ей Мирина в то время? Когда Мирина потеряла конверты? И потеряла ли?
Харм внимательно перечитал ту часть письма, где Робин писала о Леонарде.
«…Довольно опьяняюще – появляться на вечеринках с режиссером. Я сразу же становлюсь заметной. Но временами возникает паршивое чувство, будто я – молодая актрисочка, пытающаяся получить известность через него. Мне хочется стать известной через свои работы. Говоря по правде, иногда, вдобавок ко всему, он – зануда. Я пытаюсь сыграть молодую, обожающую его девицу. По крайней мере, хотя бы на тот срок, пока мы снимаем фильм. Для меня роль в этом фильме – шаг вперед. Я не хочу потерять ее, враждебно относясь к Леонарду.
Здесь делается еще одно, по-настоящему хорошее дело. Оно может привести к крупному успеху в моей карьере. Я получила возможность читать рабочий вариант, кажется, очень значительного сценария. Один писатель – я поклялась сохранить тайну – работает здесь на съемках «Мертвой жары». Подумать только! Он считает, что я идеально подхожу для главной роли. У меня будет шанс участвовать в пробах на роль. Он работает увлекательно. Берет события, действительно происходящие здесь, и вводит их в сюжет. Создается впечатление, что буквально все в реальной жизни служит для его вдохновенной работы. Я не могу выдавать слишком много. Сценарий об актрисе, которая получает письма от поклонника. Спустя некоторое время он начинает за ней охотиться. Все настолько захватывающе. Я возбуждена, я могу видеть работу настоящего писателя. Я многому учусь у него».
Письмо продолжалось, но превратилось в пустую болтовню о том, что они едят, о прогулках на лодке, о солнечных закатах, о плавании с маской в темной воде.
– Она никогда не упоминала имени писателя? – спросил Харм.
– Не думаю, – Кэтлин, прищурившись, взглянула вверх. – Несколько страниц сценария лежали в вещах, которые нам прислали после ее смерти.
– Можно мне увидеть их? – попросил Харм, стараясь быть сдержанным, хотя ему захотелось закричать.
Кэтлин открыла шкаф, опустилась на колени, порылась в папках с документами, вынула одну и проверила содержимое.
– Вот, пожалуйста. Джеймс обвиняет меня, говорит, что я напоминаю ему барахольщицу. Но, кто знает, не захочется ли посмотреть что-либо из старых вещей. И если уж нет никакой более важной причины, просто для того, чтобы вспомнить.
Еще не прочитав текста, Харм узнал матричный принтер. Точно такой же шрифт, что и в последних письмах. С тех пор, как поклонник отказался от пишущей машинки. Это была весомая находка. Все разговоры в письмах поклонника о сюжете. Кто бы ни писал их, писал и сценарий. Автор пользовался не только своим богатым воображением, но не чурался событий, происходящих в жизни близких ему людей. Как показывали последние письма, для него исчезла разница между реальностью и вымыслом. Он поверил, что придуманная история более реальна, чем жизнь. Жил своим сюжетом сам и пытался подчинить ему жизнь других людей.
В последнем письме Робин говорилось, что было два писателя. Сотрудничество. На это Харм не рассчитывал. Леонард и Мирина? Мирина и Леонард? В догадке было много здравого смысла, чтобы подвергать ее сомнению.
Харм встал.
– Мне хотелось бы взять все это на время, если можно. И фотографии. Я обязательно верну их.
– Это – последнее письмо Робин, – запротестовал мистер Риз.
– Понимаю. Я сниму с письма фотокопию и пришлю его сразу же назад, даже сегодняшней почтой.
Кэтлин положила альбом на стол, поставила коробку, полную писем и памятных вещей.
– Вы можете взять все, мистер Боланд, – сказала она. – Я искренне надеюсь, что все это поможет доказать, что Леонард Джакобс – убийца.
Глава 21
Ния проснулась поздно и с трудом сообразила, где находится. В соседней комнате работал телевизор. Ния почувствовала жар приближающейся мигрени. Кофе бы сейчас. Она потянулась к телефонному аппарату на прикроватной тумбочке. Нашла в записной книжке номер Харма.
И в офисе и дома сообщение принял автоответчик.
«Харм. Это Ния. Со мной все в порядке. Хочу, чтобы ты знал, я – в безопасности. Мне необходимо залечь на время. Фильм может подождать. Все может подождать. Я позвоню тебе вечером в шесть часов. Пожалуйста, будь дома. Если тебя не будет, попытаюсь дозвониться рано утром в воскресенье».
Ния приняла душ, с наслаждением подставляя под горячие струи затылок и спину. Воспоминание о вчерашних событиях вызывало боль в груди. Она несколько раз глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Может быть, Сюзанна права? Может, и впрямь ее побег выглядит подозрительно? Неужели они не понимают, что она не могла остаться? Ни ради контракта, ни ради полиции, ни ради «Визионфильма», ни даже ради Тэсс.
Вернувшись в спальню, она бросила влажное полотенце на край кровати, еще раз набрала номер Харма.
«Еще одно, – сказала она после сигнала. – Я все время думаю о тебе. Я думаю о Ямайке, о голубой воде, об ананасах и подводном плавании. Я не знаю, не могу вспомнить, плаваешь ли ты? – После паузы она добавила: – Я скучаю по тебе».
Кэрол сидела за стеклянным столиком у окна в белом шелковом костюме, в белых туфлях на высоких каблуках с открытыми мысами. Серебристые волосы безупречно уложены при помощи геля, рот обведен красной помадой с блеском. На подпиленные ногти нанесен яркий лак. Она поднесла стакан ко рту. Кровавая Мери в одиннадцать часов утра. Даже со стебельком сельдерея и листочками петрушки. Когда-то нежная кожа на лице истончилась от повторяющихся операций и инъекций коллагена. Былая красота напоминала маску, которую она носила. Старость проступала в морщинках под глазами, отекших веках, поредевших ресницах, покрытых слишком толстым слоем туши. Избыток загара сделал кожу оранжевой.
– Ты попала в газеты, – сказала мать, подталкивая через стол «Лос-Анджелес Таймс».
«Актриса убита на съемочной площадке», – гласил заголовок. Ния быстро прочитала статью. Пока что не было установлено, является ли смерть Тэсс убийством. Ожидаются результаты дальнейшего расследования и вскрытия тела.
Ния опустила голову на руки. Тэсс. Почему ее вдруг так поразило, что Тэсс убита? Сам факт: убита. Внезапное потрясение. Нелепость происходящего. Но до Нии только сейчас дошло, что Тэсс, действительно, мертва. Они никогда больше не увидят друг друга, не будут работать вместе на съемках. Не закончат этот фильм. Тэсс ушла безвозвратно. И ее смерть была ужасной, отвратительной ошибкой. Должны были убить ее – Нию. Если он добьется своего, больше не погибнет никто. Все смогут успокоиться.
«Прекрати», – сказала она себе.
Мать перевернула страницу газеты, статья продолжалась на внутренней полосе.
– Прочти внизу, детка. Именно там упоминаешься ты.
Ния громко и спокойно прочитала:
«Некоторые члены съемочной группы и актеры труппы «Визионфильма» сбежали из Нью-Мексико после смерти Джуран, заявляя, что им необходимы безопасность и уединение. Джек Дризер, оставшийся в Санта-Фе, защищает тех, кто уехал, утверждая, что на месте съемок поселился страх.
Насилие и угрозы досаждали фильму с начала съемок. Как сообщают, полиция разыскивает Нию Уайтт, чтобы задать ей вопросы по поводу смерти Тэсс Джуран. Полиция заявила, что нет никаких твердых подозрений и улик на этот счет. Импрессарио Уайтт, Сюзанна Сколфильд, заявила, что актриса скрылась для восстановления сил после переутомления. Она, конечно же, встретится с полицией, как только улучшится ее состояние.
Источник информации, который просил сохранить анонимность, предположил, что Уайтт остановилась в клинике Бетти Форд, ей прописано лечение от злоупотреблений наркотиками».
– Потрясающе, – сказала Ния. – Значит, я не только подозреваемая, но еще и наркоманка. Просто потрясающе. Чертовы наглецы.
– Это – свободная печать, Ния, – мать добавила в «Кровавую Мери» немного черного перца, попробовала, добавила еще.
– Я не нуждаюсь в таких публикациях, – сказала Ния.
– Чем больше суматохи вокруг съемок фильма, тем больше людей пойдет смотреть его.
– Мама, это все давно устарело. Глупые фантазии вашей Мерилин Монро. Если ты умрешь на съемках, то станешь более знаменитой. Чем ужаснее смерть, тем реальнее шанс стать классическим трагедийным идолом. Все стало предметом торговли. Ужасные вещи, происходящие вокруг, не сделают тебя преуспевающим и уважаемым человеком.
– Посмотри на Джона Леннона.
– Мама, Джон Леннон стал известным и почитаемым до того, как его убили.
– Но его чтят гораздо больше, чем Пола. И ты совершенно ничего не слышала о Джордже, не так ли?
Ния закрыла глаза, потерла лоб.
– Сделай мне что-нибудь выпить. Ты высказала все, что хотела?
Кэрол встала, молча взглянула на Нию и процокала каблучками на кухню.
– У меня был опыт в этой области, к твоему сведению, – крикнула она. – Мне иногда хочется, чтобы у меня было больше трагедий. Но вообще-то, твоя жизнь – вполне достаточная трагедия для любой матери.
– Моя жизнь не трагедия.
Кэрол Уайтт наклонилась в холодильник, повысила голос:
– Знаешь, ты всегда можешь поговорить с полицейскими по телефону, – предложила она. – Ты можешь переслать заявление через адвоката. Дать письменные показания. Фактически именно это тебе и следовало сделать – встретиться с адвокатом. Твои дела по-прежнему ведет Эрнст Баум? Если нет, у меня есть очень хороший юрист. Я встречалась с ним, но наши свиданки ни к чему не привели.
– Мама, когда в последний раз твои отношения с мужчинами сработали или привели к чему-то серьезному?
– Вы, дети, думаете по-другому, чем мы. Что такое вообще – сработало, привело к результатам? Для нас любовь – есть любовь.
– Мама, слышала бы ты себя. Тебе следовало бы вернуться в «мыльные оперы».
– Да. Я могла бы сделать это хоть сейчас. Сид Харрис сказал, что они с удовольствием взяли бы меня. Они снимают «Как раз вовремя». Но я ненавижу работу по часам, я ненавижу Нью-Йорк. Он плохо влияет на мою кожу.
– Ты ненавидишь просыпаться по утрам.
– Ну что ж, зато ты встаешь ни свет ни заря. Детка, ты только что уволилась с работы. Кстати, по контракту. Полиция разыскивает тебя, чтобы допросить, считая, возможно, убийцей. Так что не будем копаться в моей жизни. Кроме того, сегодня после полудня я играю в гольф с мужчиной. Я познакомилась с ним во время круиза. Он недавно уволился, вернее, ушел на пенсию из аэрокосмической промышленности. И находит меня живой и очаровательной, – ее голос выводил трели. – Ему сделали имплантирование ткани в области пениса, – добавила она.
– Мама!
– В семьдесят лет это по-настоящему ценное приобретение. И вполне эротично. Никогда не знаешь, куда тебя может занести жизнь, детка. Зато ты не можешь сказать, что я была скучной матерью.
– Это уж точно.
– Ния!
– Что?
– Я рада, что ты вернулась домой. И ты, конечно же, не трагедия. Все образуется. Ставлю пари, что все уладится, – мать стояла в дверях кухни, свежая выпивка подрагивала в руке. – Только не торопись, дорогая. Подумай обо всем как следует. Дай мне знать, если тебе понадобится адвокат. Никто не причинит тебе вреда.
Где Ния слышала раньше эту фразу? Ния давилась яичницей-болтуньей, которую приготовила для нее мать.
– Поверишь ли ты, что это рецепт для людей, соблюдающих диету? – сказала Кэрол.
Позавтракав, Ния извинилась и сообщила, что она собирается пройтись. Санта-Моника Пирс был в нескольких кварталах. Ния шла подставив лицо соленому ветру, дующему с океана. Солоноватая пыль оседала на губах. Увлеченная своими мыслями и переживаниями, она не замечала ничего вокруг.
На мостовой велись ремонтные работы. Задумавшись, Ния стала переходить дорогу и чуть не попала под машину. Водитель засигналил, резко свернул в сторону. Ния рванулась в другую, споткнулась, упала на колени в выбоину, вырытую строителями в мягком песке.
К счастью, яма оказалась неглубокой. Она выбралась, отряхнула руки и колени. Почувствовала боль в лодыжке. Встряхнув головой, она побежала по трапу, ведущему на пирс. Туфли на резиновой подошве глухо постукивали по дощатому настилу. Она прошла мимо аркады Синдбада, мимо фотобудки, где фотографировалась всякий раз, когда останавливалась у матери, а не в доме Джакобсов на Беверли Хиллз. «Скибол за двадцать пять центов», – гласила вывеска.
«Смешно, – подумала Ния, – за время, проведенное здесь, я так и не выяснила точно, что такое скибол».
Она прошла мимо игральных автоматов и «Счастливых случаев» Дорины, прислонилась к деревянным перилам. Прибой с силой бился о сваи. Чайки пронзительно кричали над мусорными баками. Ния добрела до конца пирса, села на скамью. Пурпурный голубь опустился возле ее ног, закружился, заворковал, поглядывая красноватыми глазами.
Ей вдруг показалось, что она галлюцинирует. И гостиная Кэрол, розовый свет – тоже галлюцинация. Рыбаки, говорящие по-испански неподалеку от нее, были окружены желтыми ореолами. Из затылочной области к глазам накатывала боль. Приближался приступ мигрени. Но головная боль не так страшила ее, как то, что появлялось вместе с ней. Чувство, что она находится опять внутри сюжета. Знакомая напряженность, тревожное оживление, желание продолжения. Затягивающее любопытство – что дальше?
Она не хотела больше быть Нией Уайтт. Если бы душа ее стала чистым листом, на котором она сама напишет свой сценарий. Такой, какой захочет. Всю жизнь ее контролировали другие. Она решила оставить их. Но так и не смогла уйти от прошлого по-настоящему. Не пошла дальше, не создала новой жизни. Она потерялась. Бесцельно бродила в чужом ей мире, среди чужих привязанностей и страданий. Жизнь ее была прекрасной и безоблачной, пока она не встретила Леонарда. Связь с ним убила ее. Каждый раз она уступала. С ним было тепло. Он опутывал ее своей нежностью. От его ласковости и нежности она становилась безвольной и покорной. Наконец-то она сумела освободиться от связывающих тенет, но часть души все еще твердила ей: дом. Хоть был он таким, каким его создали для нее другие.
У нее была знакомая актриса, которая заявила пару лет назад, что голливудская сцена надоела ей до тошноты. Они сидели у подруги дома, и та сказала Нии:
– Конечно, я могу преуспевать и в другом месте, но где еще меня поднимут на такую высоту? Другие тоже видят во мне средство заработать деньги.
Она крутанула старый школьный глобус, направляя палец на бегущие страны. Они часто играли так в детстве. Глобус замедлил движение, под пальцем оказалась папуасская Новая Гвинея. Она закончила артистическую карьеру тем, что вышла замуж за сына вождя племени. Тот защитил диплом в Оксфорде. Они уехали. Она много путешествовала в отдаленные районы. Способствовала сохранению племенной культуры и этнических традиций, когда в стране началась модернизация. Работала в организации, создавшей «Фестиваль искусств Пан-Пасифик».
Но то, чего хотела Ния, было другим. Ей хотелось спокойной жизни. Хотелось быть необходимой кому-то. Ей нужна была возможность любить и быть любимой. Быть просто женщиной.
«Невозможно», – подумала она.
Возвращаясь, она прошла мимо лотков, вдохнула запах пригорелого жира и кокосового масла. В одном из ларьков купила бейсболку и продолговатые солнечные очки. Надела шапочку, спрятав под нее волосы. Торговец поставил зеркало, чтобы она могла взглянуть на себя.
– Совершенно новая, – сказал он. – Выглядите как совершенно другая девушка.
– Спасибо, – сказала Ния и пошла мимо игровой площадки. Карусель не работала, но маленькая девочка сидела на раскрашенной лошадке, держала в руках поводья и ждала. А может быть, ее совершенно не волновало, что лошадка не двигается. Девочка все равно мчалась куда-то в своем воображении. Все аттракционы принадлежали только ей.
Вернувшись в квартиру, Ния обнаружила записку:
«Ушла на увлекательнейшую игру в гольф с мистером «Аэрокосмонавтика». Возможно, вернусь поздно».
Решение пришло возле лотка, где Ния купила шапочку. Она еще не знала, что из этого получится. Она чувствовала, что сейчас именно это ей и нужно. Направляясь в Беверли Хиллз, она остановилась в банке, получила наличные из автомата для выдачи денег вкладчикам.
Она решила направиться в Вествудский Павильон. Но не на Сансет Плаца и не на Бульваре. Там места ее прогулок, там ее могут узнать. Она остановила машину возле массивного трехэтажного здания, длиною в целый квартал. Служащий предложил вымыть и вычистить машину, пока мисс будет делать покупки.
– Не надо. Спасибо, – отказалась она.
Ей стало легче, как только она начала действовать. Она словно парила, и ощущение было приятным.
Войдя через боковой вход на втором этаже, она опустилась по эскалатору на первый этаж. Неторопливо прошла вдоль всего павильона. Из застекленного сводчатого потолка на пыльные пальмы в больших кадках лился рассеянный свет. Шарообразные фонари на столбах придавали магазину вид улицы. Ния кружила между белыми колоннами. Здесь было так много товаров, что у нее закружилась голова. Разнообразие и богатый выбор сбивали с толку.
Зайди в любой магазин и купи любую одежду, если решила изменить внешность. У тебя много денег, ты можешь стать кем угодно. Возьми себе любое имя, если невмоготу носить свое, не все ли равно какое – Палома, Донна…
Вдруг ей захотелось стать скучающей продавщицей, хорошо одетой, в дорогом костюме с мини-юбкой в черно-белую клетку, стать за прилавок и ждать, когда пройдут сорок семь с половиной минут до следующего перерыва.
Возле магазинчика, торгующего постельным бельем, у нее появилось желание ввалиться, разбросать выставленные на витринах подушки с подобранными в тон одеялами, упасть на одну из этих кроватей и застыть. Стать манекеном.
В парикмахерском салоне только что прошла смена, ее приняли сразу же. Салон был затемненным, с черными стеклами и отделкой, имитирующей черепаховый панцирь.
Шон сделал ей массаж головы, посадил перед зеркалом. Отбросив назад ее волосы, он произнес слова, которых Ния боялась с самого приезда в Лос-Анджелес:
– Да это же Ния Уайтт!
Ния заговорила с легким французским акцентом:
– Вы, должно быть, Джон Малькович! – воскликнула она.
– Да нет же, право, вы – Уайтт, – сказал он. – Ну, скажите же, что это – вы? Вы должны быть ею.
– Нет, я – Эллен Баркин, – Ния усилила акцент. – А сейчас подстригите мне волосы покороче. Я хочу покрасить их в черный цвет с рыжеватыми перышками. Я хочу выглядеть похожей на черноволосую Анни Леннокс. Вы любите их музыку?
– Такие прекрасные волосы, – запротестовал Шон, приподнимая ее золотистые локоны.
– Но мне необходимо стать совершенно другой девушкой, Шон. – Он искоса взглянул на нее. – Забудем про знаменитости и известности, дорогой, – попросила Ния. – С чего бы Ния Уайтт захотела укоротить свои чудные волосы? Только дурак может сделать такое. И этот дурак – я. Так что, режьте!
Шон взмахнул ножницами и принялся за работу.
Ей понравился новый облик. Она стала выглядеть игривой и плутоватой. Она купила себе помаду с пурпурным оттенком. «Юг Франции, – решила она, подкрасив губы. – А не Южная Америка, где все будут искать меня у Моравио. Или, что еще хуже, отыщет сам Моравио. Ферма на юге Франции. У меня хватит денег. Завтра встречусь с адвокатом, приготовлю завещание, рассчитаюсь с долгами, переведу счет в швейцарский банк. Год на ферме, в провинции. Буду писать. У меня есть свои задумки сценария».
Выйдя из парикмахерского салона, она примерила одежду в нескольких магазинах. В конце концов, остановилась на партии модных блузок из хлопка. И трех вязаных свитерах – черном, сером и кремовом… Она расстанется с зелеными ботинками, джинсовыми куртками и фиолетовым кожаным платьем.
Из-за вишнево-черных волос и ярко-красных губ кожа казалась очень белой. Ния натянула черную блузку и сандалии с ремешками до щиколоток, надела солнечные очки в форме «кошачьих глаз». Она совершенно не напоминает Нию Уайтт. И, конечно же, больше никто не примет ее за Робин Риз.
«Да, – подумала, она. – Совершенно новый тип».
Расплачиваясь кредитной карточкой, Ния радовалась, что оформила ее на свое настоящее имя: Элинор Н. Уайтт. Ния, в действительности, было ее второе имя и стало актерским псевдонимом. Элинор – ее бабушка по материнской линии. Нора. Ну что же, хорошее имя. Литературное.
Нора Уайтт, писательница, живущая на юге Франции. Езда на велосипеде. Виноградники на склонах гор. Соломенные шляпы-канотье. Спокойный год, два, пять. Какая разница, на сколько лет она выйдет из игры? Она хотела родить ребенка после тридцати лет. У нее будет десять спокойных лет за пределами съемочного безумия. Она вообще может больше не возвращаться в большое кино.
Складывая ее покупки в блестящую сумку, клерк в магазине одежды спросила Нию, не из Восточной ли она Европы.
– Должно быть, судя по изменениям в ваших странах, что-то важное происходит в этом году?
Ния удивленно посмотрела на женщину, потом поняла. Она старается говорить с акцентом, словно играет роль. Жар полыхнул в груди, кровь ударила в лицо, когда она поняла, чей это образ. Мирина. Именно ее образ создавала Ния. Элегантная писательница в Париже и южной Франции. Никто иной, KQ.K 66 любимая Мирина двадцать лет назад. Мирина впервые встретившая Леонарда Джакобса и влюбившаяся в него.
«Не подходит, – подумала Ния. – Совсем не подходит».
Сложив покупки в машину, Ния вернулась и села на скамейку в павильоне, прислушиваясь к бормотанию покупателей. Весь день она перевоплощалась. Все началось с торговца. Совершенно новая девушка. Ну, хорошо. Результат налицо. Никто не узнает ее. Она не та. Она изменила свою внешность, придумала программу действий, чтобы сбежать в Европу или Бразилию. Что ж ей теперь, так и прятаться всю оставшуюся жизнь?
Ее бегство только подогреет сплетни и слухи. Все поверят, что она имеет прямое отношение к смерти Тэсс.
Надо было придумывать что-то другое. Она покончила с ролями, в которых видеть ее хотели другие. Но этот сумасшедший, убийца, требует от нее игры по сценарию, созданному для нее его безумной фантазией. Загоняет ее в угол. Он будет преследовать ее, подталкивать, пока у нее не останется нигде пространства для свободного перемещения. И тогда единственным местом для нее останется пропитанная алкоголем кухня матери.
Она не может оставаться только преемником его навязчивых идей. Она устала находиться постоянно в кадре. Устала от его подглядываний с видеокамерой. Устала от того, что он врывается в ее комнаты, ворует одежду, следит за ней, наблюдает в интимные моменты. Она устала от его безумных писем и мнений, какова ее роль в его истории, и как его история вытесняет все остальное из ее жизни.
Она перехватит его сюжет и даст свое продолжение. Он хотел ее? Пожалуйста, пусть приходит и берет. Ее сюжет сильнее. Она опутает его сюжетом, и сюжет поглотит его. Она подождет, и он покажет свое лицо. Пусть продолжает. Пусть похищает и уносит в свои фантазии. Она будет ждать. Войдет в его мир и сделает его мир – своим. Единственный путь, который у нее есть, чтобы выжить – подыграть убийце.
Возвращаясь из павильона к машине, Ния зашла в магазин канцелярских принадлежностей. У вежливого и внимательного продавца она спросила, есть ли у них конверты, которые складываются внутрь, а сверху пишется адрес. Молодой человек принес ей пачку. Она уже доставала из кошелька деньги, чтобы рассчитаться, когда в голову ей пришла шальная мысль.
– Скажите, а нет ли у вас французских конвертов с надписью: Par Avion?
– Почему же нет? Мы торгуем и такими. Пожалуйста – он принес ей пачку голубых тонких листков, она попросила еще, чтобы хватило на всех.
Она доехала по Ла-Чинега до кофейни, села за столик, заказала «Каппучино» и принялась писать:
«Мой дорогой поклонник!
Долгие годы ты писал мне, но это была односторонняя связь. У меня никогда не было возможности выразить тебе свою признательность и привязанность, или поделиться с тобой своими мыслями. Но сейчас мы оба знаем, что наши отношения зашли далеко. Они превосходят все возможные фантазии. Стало ясно, если я приму то, что ты называешь «историей», то смогу, действительно, жить. Ничто иное, как твоя история, ее завершение – источник моей дальнейшей спокойной жизни. Следовательно, для меня жизненной необходимостью станет решение, не увиливая, войти в историю твоей любви. Ответив на твою любовь, я обрету истинное предназначение и свое лицо.
Предлагаю встретиться, обсудить наши возможности и планы. Я не стеснена в средствах. Верю, что осталась в живых для объединения с тобой. Я знаю, что ты хочешь только этого, а не моей смерти. Вместе мы начнем новую жизнь. Я буду существовать только для тебя и твоей истории. Стану твоим созданием. У тебя нет причин испытывать такие мучения, страдать, фантазируя.
Через пару дней я вернусь в Санта-Фе, чтобы окончательно во всем разобраться. К тому времени я буду готова уехать с тобой, покончить со своей прежней жизнью. Я готова служить твоей воле, создать тебе счастье.
Посылаю это письмо через моего хорошего друга, потому что знаю – ты недалеко от меня. Твои письма приходили ко мне через близких людей. Это будет величайшей, талантливейшей игрой в моей жизни, дорогой. Потому что это будет моей настоящей жизнью, моей новой жизнью с тобой. Пожалуйста, свяжись со мной, чтобы мы смогли подготовить красивую встречу. Знаю, ты сможешь найти меня. Как находил всегда.
Искренне твоя. Ния».
Она переписала письмо на нескольких листках и аккуратно сложила. Записная книжка лежала в сумке. Она адресовала письма на офисы «Визион-фильма» в Лос-Анджелесе, в Нью-Йорке и Париже, на ранчо в Тесукве – лично Мирине и Леонарду, Мануэлю через Мирину и в Бразилию, в загородный дом. Сюзанне Сколфильд, на дом в агентство. Полетт Джойс, продюсеру Леонарда. Джино, Джеку, Конни, Дэну. Всем, кого вспомнила из съемочной группы «Визионфильма». Все письма она адресовала через них Нии Уайтт.
