«Ты проходишь по площади в Санта-Фе и чувствуешь, что кто-то снова идет за тобой следом. Звуки шагов точно совпадают с твоими, когда ты пересекаешь середину площади. Ты медленно оборачиваешься. Со стороны может показаться, что ты оборачиваешься беспечно и лениво. Но в тебе все напряжено. Ты точно знаешь; что сегодня обязательно поймешь – кто он.
      Ты останавливаешься, сосредоточенно и внимательно вглядываясь в окружающее. Индейцы возле Дворца Правительства торгуют серебром и бирюзой. Вороны летают над площадью, машут черными глянцевитыми крыльями. Арки дверных проемов черны и непроницаемы.
      Он прямо позади тебя, всего в пятидесяти футах. Может, он притворяется, что изучает туристскую карту? Или делает вид, что любуется ярко-зелеными зарослями сосен на склонах желто-красных холмов? А может быть, он читает книжку на скамейке, вон там?
      Ты никогда не можешь с уверенностью сказать, что это – он. Он только дает понять, что следит за тобой. Но никогда не обнаруживает себя.
      Нет.
      Ты явно чувствуешь его присутствие. Нет ничего более явного – он всегда идет следом за тобой по пятам. Ты можешь только обернуться и взглянуть ему в лицо. Но ты – боишься.
      То же самое происходит, когда ты мчишься по улицам в автомобиле. Он едет за тобой, куда бы ты ни направилась, в машине, взятой напрокат. Причем, автомобили он меняет каждый день. А тебе остается лишь глядеть в зеркало заднего обзора. Он рядом. Это ясно, как Божий день. Так не пойдет.
      Кроме того, я стремлюсь к следующему: ты прекрасно знаешь, что за тобой наблюдают. У тебя есть доказательства, которые ты можешь представить полиции. Но ты никогда не видела конкретного человека. Ты не сможешь опознать его среди других. Ты стала сверхподозрительной, оглядываешься через плечо. Пристально осматриваешься даже на вечеринках, вглядываешься тревожно в переполненную гостями, полуосвещенную комнату. И когда работаешь… Особенно, когда работаешь…
      Итак, ты на съемочной площадке. Последние штрихи гримера, ты выходишь вперед, становишься перед камерой. Выслушиваешь последние указания режиссера о том, как сыграть сцену. И снова ты остаешься в свете прожекторов, и ты знаешь… Ты знаешь, что он здесь наблюдает за тобой. Но кто он? Все смотрят на тебя. В этом и состоит твоя работа, чтобы на тебя смотрели. Значит, он должен действовать специфичнее.
      Как он дает знать о себе? Так, чтобы ты никогда не была уверена, что это не шизофрения, что ты ничего не придумываешь. Но ты постоянно должна чувствовать эту хрупкую грань между вымыслом и реальностью, готовую разрушиться в любую минуту.
      Моя идея такова: он каким-то конкретным образом дает тебе знать, что наблюдает за тобой. В самые интимные моменты он фотографирует тебя через телеобъектив. А потом присылает тебе твои увеличенные фото. Он может в письме точно описать, что ты делаешь в эту минуту. Настолько точно, что и сомневаться невозможно – он видел все. Возможно, для него это лучший вариант: просто рассказывать тебе о тебе.
      Но когда ты оборачиваешься или внимательно осматриваешься, ты снова никого не замечаешь.
      Поэтому, где бы и с кем ты ни была, тебя всегда сопровождает страх неотвратимости. И ты чувствуешь страх. Когда тебе страшно, ты гениальна».

      Ей стало не по себе еще до того, как она испугалась, до того, как прозвучали выстрелы. Возможно, это случилось из-за пустынности темной дороги, или из-за иссиня-черной ночи с отблесками огней Санта-Фе на горизонте. Грузовик-пикап обогнал ее, она нажала на педаль тормоза, чтобы успеть вписаться в крутой вираж.
      Это было не предчувствие, а скорее, ощущение близкой опасности. Она почувствовала тревогу три дня назад, уезжая из Лос-Анджелеса. Потом, когда она поселилась на ранчо Леонарда, тревога усилилась. Сердце вздрагивало и неровно билось от подозрения, что кто-то скрывается неподалеку. Когда она рассказала об этом Леонарду, он ответил:
      – Прекрасно. Это в тебе оживает сценарий. Хороший знак.
      Она не считала это хорошим знаком. Когда страх переполнил ее, она взглянула в зеркало заднего обзора на черноту гор Сандла на фоне темного неба, выключила магнитофон, глубоко вздохнула и громко произнесла свое имя:
      – Ния! – словно выбранилась, как сделала бы ее мать, будь она здесь: «Ну-ну. Успокойся. Ты всегда выдумываешь что-то невообразимое».
      Казалось, звук выстрела донесся от ближнего холма – легкий хлопок, больше похожий на отголосок, чем на выстрел. Сначала она подумала, что лопнула шина. Прозвучал второй хлопок, переднее стекло покрылось трещинами, посыпались мелкие осколки.
      Дальше все происходило, словно при замедленной съемке. Так бывает, когда понимаешь, что вот-вот умрешь. Когда животный инстинкт подсказывает, что смерть рядом.
      Машину занесло на насыпной вал вдоль дороги. Завизжали покрышки. Машина подпрыгнула, словно легкая пустая коробка под сильным порывом ветра. Сквозь боковое стекло мелькнул желтый огонек – дом где-то вдали, кусочек семейного уюта, островок спокойствия.
      Автомобиль перевернулся несколько раз, снова встал на колеса, вздрагивая и покачиваясь. Яркий свет фар замер на скалах.
      Движение на дороге было редким. Большинство автомобилистов предпочитают шоссе Санта-Фе – Альбукерке, а не «Путь Бирюзы» – живописную дорогу, извивающуюся вдоль гор Сандиас, названных так из-за того, что на закате солнце окрашивает их в желто-розовый цвет дынной мякоти.
      Прошло несколько минут, может быть, чуть больше. Ния не могла точно определить – сколько. Она утратила ощущение времени. Какой-то автомобиль остановился на дороге. Вторая машина подкатила и затормозила рядом с первой.
      Человек сбежал вниз, рывком распахнул дверцу, крикнул:
      – Она в порядке! Она жива!
      Возле нее оказались два человека. Они отстегнули ремень, осторожно извлекли Нию, опасаясь, что у нее могут быть переломы или ушибы.
      – Вы в порядке? – спросил ее один из мужчин.
      – Нет, – почему-то ответила она, потом добавила: – Думаю, что в порядке. Да, со мной все в порядке.
      Мужчины подхватили ее под руки и повели к полувысохшим ручьям на склоне холма. Прохладный воздух был наполнен запахом сосновой хвои и шалфея. Стояла поздняя июньская ночь.
      Лица мужчин были рядом с лицом Нии, но ей казалось, что они где-то далеко. Один из мужчин предложил второму, помоложе:
      – Поезжайте в Серрилос и сообщите в полицию штата, хорошо?
      Тот повиновался и стал быстро взбираться мимо искривленных сосен на дорогу.
      Ния почувствовала во рту соленый привкус. Из носа пошла кровь. Она откинула назад голову. Звезды сияли над ней, словно крошечные прожектора. Скоро головокружение и кровотечение прекратились.
      Мужчина подвел Нию к автомобилю, стал рассматривать лобовое стекло, не переставая разговаривать. Она сидела на земле, дрожа всем телом, думая, что сейчас ее все-таки вырвет.
      Когда мужчина открыл заднюю дверцу ее автомобиля, она чуть не вскрикнула, но было уже поздно. Страницы сценария разлетелись из раскрытого дипломата. Порыв ветра, налетевший из каньона, разметал их по земле. Мужчина захлопнул дверцу.
      – Извините, – сказал он, – и побежал за трепещущими в зарослях шалфея белыми прямоугольниками.
      Собрав рукопись сценария, он вернулся к машине, склонился над передним сиденьем.
      – Посмотрите-ка, – закричал он. – Вот что это. Пуля прошла сквозь обивку кресла и засела сзади сиденья. Хорошая машина «Мерседес», – мужчина по-прежнему кричал: – У моей сестры «Эль-Дорадо» почти такого же цвета. Кремовая. Ее совершенно невозможно содержать в чистоте. Хотя на Вашей совсем нет грязи. Вы из Санта-Фе?
      – Я взяла ее напрокат, – ответила Ния. – Это не моя машина.
      Прибыли две машины – патрульная и полицейская. Невысокий мужчина с аккуратно подстриженными черными волосами, в круглых очках с металлической оправой, остановился возле Нии.
      Она показала:
      – Думаю, кто-то был здесь. Впрочем, я не уверена в направлении, Дважды кто-то стрелял, по-моему.
      Ей показалось, что мужчина задавал одни и те же вопросы несколько раз. Полицейский и двое автодорожных патрульных тихо переговаривались, освещая фонариками сосны, шалфей, траву вокруг. Растения призрачно светились во тьме на фоне песка.
      – Наверное, какой-нибудь пьяный, – сказал полицейский.
      – Подростки, готов биться об заклад. Наркотики, не спиртное, – сказал другой.
      – Или браконьеры. Они устраивают по ночам засады, поджидая оленей и кроликов.
      – Скорее всего, какой-нибудь сумасшедший. Помните, Ортиц говорил о чем-то подобном, случившемся в марте? Кто-то подавал жалобу, что снайпер засел среди холмов. Но помнится, тогда никто не пострадал. Надо поговорить с Ортицем.
      И только потом они спросили ее:
      – Мисс, ни у кого не может быть причины стрелять в вас, так?
      Она ответила отрицательно:
      – Конечно же, нет. С какой стати кто-то будет стрелять в меня? – и добавила, сама не зная зачем: – Я из Лос-Анджелеса, – словно это могло разъяснить что-то.
      Они еще раз внимательно осмотрели машину, Нию, ее черную кожаную юбку, джинсовую куртку, темно-красную помаду на губах. Испанец-полицейский представился:
      – Америко Куинтана, – и протянул ей бумажное полотенце, какие обычно бывают на заправочных станциях.
      Потом он предложил ей поехать в Санта-Фе. Они уже вызвали грузовик для буксировки «Мерседеса». Куинтана извлек пулю из пола позади переднего сиденья.
      – Похоже, оружие тридцать восьмого калибра, – сказал он.
      – Скорее всего, у него был убойный пистолет. Стрелявший должен был находиться прямо впереди. Если бы стреляли сбоку, как вы, мисс, говорите, пуля прошла бы вдоль стекла.
      – Может быть, стреляли из «Магнума»? – предположил один из патрульных.
      – А может, и нет, – сказал Куинтана.
      Ния ждала в полицейской машине, пока приехал грузовик и вытащил из кювета ее машину.
      Ния смотрела в боковое зеркало, зажав в руке свои длинные светлые волосы, но не видела своего отражения. Глаза у нее были круглыми от испуга, лицо – до неправдоподобности бледным.
      «Наверное, я выгляжу ужасно», – подумала она.
      Она уставилась на свое отражение в зеркале и смотрела до тех пор, пока не увидела себя. Но это – не она. Страх изменил ее. Вот оно – свойство растворяться, уходить в себя. На языке остался металлический привкус. Кожа все еще была белой. Леонард говорил, что испугавшись, она выглядит средним между оленем и акулой. По его словам только он мог разглядеть в ней акулу.
      Актриса. Качество, которое она унаследовала от матери, которое в ней развивали бесконечными репетициями. Она превращалась в другого человека, сливалась с ним. Перевоплощалась.
      Когда она была несчастна или напугана, то впадала в депрессию, понимая – ее вообще не существует как личности. Просто никто. Пустой экран.
      Она замерзла, наблюдая за мужчинами, двигающимися в резком свете автомобильных фар, за длинными изломанными тенями.
      Вверху на черных скалах кто-то шевелился. Ния напряглась, настороженно вглядываясь в темноту, в колеблющиеся тени.
      Она опустила стекло в полицейской машине и безучастно смотрела, как лебедка вытягивает на дорогу «Мерседес». Потом снова стала разглядывать еле различимые склоны гор. Там никого не было. Игра воображения. Возможно, просто пробежал койот, или ветер шевелил кроны сосен.
      Похоже на сцену, в которой она будет сниматься через пару дней. Только в фильме действие происходит на железнодорожных путях, на необозначенном переезде. А все остальное совпадает: перевернувшаяся машина, ее, Ниин, прыжок в последнее мгновение через раскрытую дверцу.
      Сегодня у нее не было времени на прыжок. Ей это не нравилось: события фильма повторялись в малом, а потом – и в большом. Сюжеты сценария начинают сливаться с событиями ее жизни. Синхронизация.
      – Но в этом и состоит прелесть, – сказал режиссер. – Параллель, кажущаяся совпадением, модель поведения!
      Прекрасно, если речь идет о голубе, севшем на перила моста или о песне, услышанной по радио. И голубь, и песня совпали с фоном в сцене тридцать седьмой, дубль первый. Но когда ее машина падает с дороги на скалы, почти как в сценарии, в этом нет ничего привлекательного. Если ее жизнь начинает повторять эпизоды из фильма и почти обрывается… Нет. Ния почувствовала желание запереть сценарий в дипломате. Оставайся там. Буквально на пару дней. Пока не закончатся съемки фильма. Оставайся только фильмом.
      – Оставайся там, где твое место! – сказала она.
      – Вы что-то сказали? – спросил Куинтана, наклонясь к окну машины.
      – Я остановилась в Тесукве, – ответила Ния. – За дорогой к Охотничьему Домику.
      – Чувствуете, что готовы поехать туда?
      – Вообще-то, через город немного быстрее. Это минутах в пятнадцати от площади.
      Куинтана сел в машину и медленно повел ее навстречу городским огням. Они проехали через Санта-Фе, городок, похожий на декорации для фильма: лабиринты узких улочек, расходящихся от квадратной площади; розовые глинобитные постройки с разукрашенными деревянными наличниками; узкие, сводчатые окна в глинобитных стенах; дым, причудливо извивающийся над каминными трубами. Запах, ошеломлявший Нию всякий раз, когда она бывала здесь – нежный запах сосновой хвои.
      Она приехала в Нью-Мексико, чтобы сниматься в фильме. Впервые она выбралась сюда работать. Раньше она приезжала отдыхать. На ранчо Леонарда можно было спрятаться от суеты, посидеть возле пруда, полюбоваться песчаными красновато-желтыми холмами и далекими вершинами синих гор Сангре-де-Кристо, с бесконечно меняющими свои очертания, голубыми и фиолетовыми тенями. Здесь было спокойно. Ради покоя она и приезжала сюда.
      Ния заметила, что Америко Куинтана пристально рассматривает ее в зеркале.
      – Вы Ния Уайтт, не так ли? – спросил он. – Черт! Я писал ваше имя на бланках, и только сейчас до меня дошло. Я видел вас в «Погоне»! Здорово! Особенно хорошо вы играете сцену, где думаете, что с тем парнем покончено, а он пробивает ножом дверь. Черт! Я знал, что это – вы. Вы – прямо вылитая она! Я имею в виду, что вы выглядите прямо как вы! – он рассмеялся своему косноязычию и погладил усы.
      Они выехали на дорогу к Тесукве. При въезде на ранчо Куинтана вышел из машины, чтобы отпереть синие деревянные ворота. Собственность Леонарда Джакобса составляли всего несколько акров вниз по каньону. С дороги это выглядело, словно небольшая ферма – обычный длинный глинобитный дом, несколько флигелей, ветряная мельница. Уроженцы Нью-Мексико подсмеивались над тем, что Леонард именовал свое владение «ранчо». Для этого, считали они, необходимо иметь, по крайней мере, сотню акров земли.
      Хорошо продуманная композиция «ранчо» позволяла гостям увидеть еще одно творение Леонарда Джакобса. Это был уголок для отдыха, выдержанный в местном стиле – с полами, выложенными керамической плиткой и связками сухого красного перца, развешенными вдоль длинной веранды. По ночам веранда освещалась гирляндой «рождественских» фонариков, прикрепленных по краю крыши.
      Когда они подъехали к дому, Мирина, жена Леонарда, выглянула в окно. Лампочки, прикрепленные снаружи дома, освещали ее лицо. Мирина поправила волосы, отошла от окна и через несколько мгновений появилась во дворе.
      Куинтана помог Нии выйти из машины.
      – Что случилось? – обратилась Мирина к полицейскому и, не дожидаясь ответа, спросила: – Ния, Тэсс с тобой? Тебя арестовали, или случилось что-то еще? Леонард! – позвала она, повернувшись к дому.
      – Никакого ареста, мадам, – сказал Куинтана.
      Неподалеку хрипло крикнул павлин. Леонард показался в дверях, пробежал мимо Мирины, взял лицо Нии в свои ладони.
      – С тобой все в порядке? Что случилось? Где машина?
      – «Мерседес» перевернулся, – Ния говорила тихо, сквозь зубы. – Какой-то дурак стрелял в меня, я потеряла управление.
      Их взгляды встретились, темный взор Леонарда, казалось, проникал в самую душу.
      – Ну как, звучит знакомо? – спросила Ния.
      – Мирина сказала, что ты поехала в аэропорт.
      – Я встретила самолет, но Тэсс не прилетела. Она пропустила этот рейс, а также возможность быть убитой.
      «Он не понимает, – думала Ния. – Он не понимает, что это – одно и то же».
      Ния повернулась к Куинтане и представила ему Леонарда.
      – Наш режиссер, – добавила она.
      – У нас полно киношников, ведущих подобный образ жизни, – сказал Куинтана, – Санта-Фе превратился в пригород Лос-Анджелеса. Я встречался с Редфордом, когда он снимал в Тручас. У моей кузины была эпизодическая роль в его фильме, – Куинтана протянул руку, объясняя: – Кажется, что-то подобное тому, что случилось с мисс, произошло у нас пару месяцев назад. Какой-то псих возле Мадрида стрелял в проезжающие машины. Завтра я проверю все отчеты.
      Это хиппи из Англии, опустившиеся бродяжки, не замечающие, что шестидесятые годы давно прошли. Вся беда в том, что не стало никаких границ, – продолжал Америко Куинтана. – И не осталось территорий, куда они могли бы направиться и не мешать никому. Надо бы сделать фильм об этом. Могу подбросить пару историй.
      – Не сомневаюсь, что можете! – ответил Леонард.
      Мирина стояла возле него, обняв рукой за талию и прижавшись.
      – Ну что ж, мистер и миссис Джакобс, мисс Уайтт, – сказал Куинтана. – Жаль, что все так произошло. Но для меня большая честь познакомиться с вами. Знаете, у нас в Санта-Фе происходят кинофестивали. Пару лет назад показывали все ваши фильмы. Они прекрасны, даже те, что с субтитрами. Ну вот, – он потер подбородок и кивнул, словно одобряя, что познакомился с ними.
      – Так в чем же дело? – спросила Мирина с мелодичным акцентом. – Никакого ареста? Она не пострадала? Только машина?
      – Правильно, мадам. Мы почти уверены, что это – чистая случайность. Мы займемся этим завтра же с утра. Поедем и осмотрим местность, поищем отпечатки шин, пустые гильзы, возможно оставшиеся где-то поблизости, – он вежливо попрощался.
      Ния смотрела, как полицейская машина движется по пыльной дороге к воротам. Павлин снова вскрикнул и затих в ивовых ветвях. Когда Куинтана уехал, она поняла, что при нем чувствовала себя гораздо спокойней.
      «Не уезжайте», – подумала она. Мигнули красные огоньки стоп-сигнала. Куинтана уехал.
      Случайность. При мысли об этом она снова ощутила приступ головокружения. Значит, смерть – это случайность. Он завтра прокатится в автомобиле и осмотрит место происшествия.
      Мирина оторвалась от Леонарда и заключила Нию в объятия.
      – Тебе надо выпить, не так ли? Ты хорошо себя чувствуешь?
      Они вошли в дом. Ния почувствовала облегчение, когда дверь захлопнулась. В большом камине из необожженного кирпича горел огонь. Комната была обставлена просто и элегантно: черный кожаный диван, простой деревянный стол, картины местных художников. На каминной решетке стоял серебряный подсвечник с зажженными свечами.
      Мирина направилась в кухню. Леонард задержался возле Нии, провел рукой по ее распущенным волосам, по спине, по бедру, обтянутому черной кожаной юбкой. На мгновение она прислонилась к нему, потерлась щекой о его грудь.
      – Ты уверена, что с тобой все в порядке? – спросил он. – Тебе не нужен доктор?
      Ния отодвинулась от него, устроилась на диване, подтянув колени к подбородку. Леонард сел рядом с ней, положив подбородок на ладони.
      – Я думаю, со мной все в порядке. Честно, – ответила она. – Немного побаливает здесь, от ремня безопасности, – она дотронулась до шеи.
      Болело сильнее, чем сразу после аварии. Ей не хотелось, чтобы он обращался с ней столь нежно, словно вернулись прежние времена. Он не должен садиться с ней рядом, ей и так иногда очень трудно держать его на расстоянии. Его длинные седые волосы спускались по шее. Он, не отрываясь, смотрел на огонь в камине. Он такой красивый.
      «Хватит, – подумала она. – Просто сейчас ты беспомощна и испугана. Не надо расслабляться».
      – Значит, ты ждала, а Тэсс так и не прилетела?
      – Она прислала записку. Меня вызвали по радио и передали, что она прилетит завтра после полудня.
      – Это не может повториться, – сказал он. – Это в последний раз, я имею в виду совпадение событий. Ты знаешь, когда я первый раз прочитал в сценарии то место, где машина переворачивается и падает со скалы, подумал, что надо подойти к этому моменту как-то по-другому. Такое уже было.
      – Ну что ж, это, действительно, было, – сказала Ния. – Леонард, ты не имеешь никакого отношения к случившемуся, правда? Я думаю, что это не было одним из твоих технических приемов? Ты не хотел таким образом создать творческое вдохновение для этой проклятой сцены, верно?
      – Я, по-твоему, идиот? Я никогда не стал бы рисковать твоей жизнью, Ния! Никогда! И еще больше после Робин.
      После Робин. Он всегда так выражался. Никогда не говорил: «После смерти Робин». И никогда: «С тех пор, как убили Робин». Он всегда оставлял конец фразы незаконченным, повисшим в воздухе.
      – Все мои приемы имеют отношение только к психологической настройке, а не к физической опасности. К тому же, ты слышала, что говорил полицейский – подобное случалось и раньше, у них были жалобы. Хотя раньше, когда начиналось дублирование сцен и образов, я считал это хорошим знаком. Меня по-настоящему волновало и будоражило, когда то, что я воображал или создавал, происходило на самом деле. Мне казалось, что сюжет вибрирует в воздухе, меня радовали подобные совпадения. Я чувствовал, что открываю что-то новое и стоящее.
      – В какой-то степени ты все-таки доволен, – вздохнула Ния. – Я хочу сказать, что случившееся тебя волнует, возбуждает, впечатляет, наконец – в меня стреляли, словно в ковбойском фильме.
      Леонард погладил бороду, тронутую сединой и произнес, словно беседуя с самим собой:
      – Я не могу допустить, чтобы кто-то саботировал съемки. Я не могу допустить, чтобы фильм не состоялся.
      – А как насчет меня, Леонард? Стреляли не в фильм, а в меня! Неужели ты не понимаешь? Я не хочу никакой синхронизации с сюжетом. В сценарии убивают людей. Я хочу раз и навсегда внести ясность. Вот наша работа, твой фильм, а вот – наши жизни, наши совершенно отдельно существующие от него жизни. В конце концов, нам придется отделить одно от другого.
      Ния встала, обхватив плечи руками. Она все еще дрожала, хоть в камине ярко пылали сосновые щишки и в комнате было тепло.
      – Робин мертва, Леонард. Это не было целью сценария и съемок. Реальное событие случилось в реальной жизни.
      Ния протянула руки к камину, согревая ладони. Во время съемок последнего фильма, который они вместе делали, была убита одна из актрис. Ее застрелили в переулке, на месте натурных съемок, в небольшом городишке Мексики. Тогда события их жизни пошли синхронно сюжету сценария. Они подшучивали друг над другом до тех пор… До тех пор, пока не убили Робин. Они потихоньку посмеивались над Леонардом, пытавшимся воссоздать на экране настоящую жизнь. И над его киноискусством, словно громадное зеркало в комнате смеха, отражавшим, искажавшим действительность и неожиданно пугающим. Шутки кончились с тех пор, как Робин… Робин Риз убили точно так же, как убивали одну из героинь того фильма.
      – Снова прокручивается одно и то же, Леонард. Сценарий, съемки, но нет камеры. Нет команды: «Мотор». Нет прокручивания отснятого за день. Нет реплик: «Повторить кадр». «Снято». Все произошло в действительности, словно сюжет начал жить своей собственной жизнью. Я хочу остановить это. Я действительно хочу остановить…
      Леонард пересек комнату и притянул Нию к себе.
      – Хорошо, – произнес он ровным голосом, пытаясь успокоить ее. – Хорошо. Что же мне делать? Я должен закончить съемки.
      – Ты обещал, если случится вновь что-нибудь подобное, то наймешь человека, который постоянно будет со мной на съемочной площадке. Ты обещал нанять детектива, чтобы расследовать происходящее.
      – Если за тобой будут постоянно наблюдать, это не помешает твоей работе над фильмом?
      Ния молчала. Будет наблюдать? Да они все и так наблюдают. Их болезненное любопытство удовлетворяется созерцанием эротических сцен. Они и так все глазеют на нее. Не было никого на съемочной площадке, кто бы не смотрел…
      – Пожалуйста, ты же знаешь, чего я хочу.
      Он попробовал поцеловать ее, но она отвернулась и отступила. Стуча каблуками по плиткам, вернулась Мирина.
      – Выпивка, – объявила Мирина. – А потом мы все хорошо выспимся, верно? Если такое возможно.
      Леонард взял у жены поднос.
      – Ния хочет, чтобы это дело расследовал частный детектив, – вопросительно глядя на жену, сказал он.
      Мирина потягивала вино из высокого стакана.
      – Думаю, неплохая идея. Просто для того, чтобы она успокоилась. Да и всем нам будет спокойнее.
      – Но полиция и так займется расследованием, – возразил он. – Разве мало забот и без того?
      – Ты обещал, – настаивала Ния.
      Она старалась сдерживаться, не унижаться до мольбы. В конце концов, она главная актриса в фильме. Она хочет работать в безопасности. Она требует этого.
      – Мне наплевать, если совпадение кажется случайным. Ты знаешь, что и прошлый раз были случайности… Ты игнорировал их. Мы все почти не обращали на них внимания.
      Мирина и Леонард обменялись взглядом – одним из своих мгновенных телепатических разговоров, из которых они всегда исключали Нию.
      – Ния абсолютно права, – просигналила Мирина.
      – Хорошо, – ответил Леонард. – Она права, ты права.
      Мирина немного помолчала, потом произнесла:
      – Утром мы кого-нибудь наймем. Я об этом позабочусь.
      Она протянула Нии стакан вина.
      – Возможно, нам понадобится также охрана и на съемочной площадке.
      – Мы никому не позволим причинить тебе вред! – успокоил Нию Леонард. – Ты веришь мне, не так ли?
      Чуть поодаль от главного здания стояло еще несколько домиков, окруженных искусственным парком. За деревьями был загон для лошадей.
      Ния медленно направилась к своему домику. По пути остановилась у загона, поглядела на лошадей. Странно было жить одной в маленьком флигельке, а не с Леонардом в главном доме. Странно не быть любовницей Леонарда. Три года прошло с тех пор, как они расстались. Когда-то они были по-настоящему вместе. Время от времени у них и потом была близость, но отношения были окрашены печалью, словно воспоминания о прошлом.
      Ния открыла дверь, в потемках нащупала выключатель, зажгла свет и закрыла большие окна. Она разделась и, обнаженной, нырнула под тяжелое стеганое одеяло. Летние ночи в горах были холодными.
      Довольно долго она лежала без сна, думая о той части сценария, которую они отсняли в Канаде и на Манхэттене: утонувший мужчина, безмолвное танго на чердаке в мастерской художника, грузовик» мчащийся к лежащей на дороге женщине, палатка под дождем. Она вспомнила все, что знала о предстоящих съемках: машина, застрявшая на железнодорожных путях, пожар в комнате мотеля, любовная сцена, свадьба.
      Она поставила телефон рядом с собой на подушку, зажгла настольную лампу и набрала номер своего импресарио в Лос-Анджелесе. Подождала немного, пока служба ответа вызовет ее. Через несколько минут зазвонил телефон. Ния схватила трубку.
      – Ния? – выдохнула Сюзанна, голосом густым от южного «А». Большинство людей произносили ее имя неправильно, ей приходилось поправлять их: «Меня зовут Ния, с долгим «И». Теплый голос Сюзанны звучал хрипловато-напевно, сердечно.
      – Мне сказали, что вызов срочный. У тебя что-то случилось?
      Ния опустила подробности о темном пустынном шоссе, обогнавшем ее «пикапе», разбитом лобовом стекле, о темном ручье на склоне.
      – Леонард обещал тебе нанять частного детектива? – спросила Сюзанна.
      В трубке неясно послышался мужской кашель, шепот.
      – Первым делом завтра, – ответила Ния.
      Она представила Сюзанну. У той была привычка, разговаривая по телефону, рассматривать края длинных ухоженных ногтей. Сейчас она, скорее всего, в желтовато-зеленом шелковом халате, переливающемся при свете настольной лампы, а длинные каштановые волосы разметались по алым простыням.
      – Я тоже, первым делом, поговорю утром с Леонардом. Его законная обязанность – обеспечить тебе защиту. Мне хотелось бы успокоить тебя, но, если говорить начистоту, не получится. Ты знаешь, что я думаю об этом человеке, – добавила Сюзанна, – Ния! Постарайся не оставаться одна, хорошо? Я говорю: не оставайся наедине с Леонардом.
      После разговора с Сюзанной Ния выключила свет и слушала, как в загоне топают лошади. Должно быть, она вскоре заснула и вздрогнула, услышав звук скрипнувшего дерева. Ния села и прислонилась спиной к стене. Прямо напротив нее, в кресле с прямой спинкой, кто-то сидел. Голова оставалась в тени, руки лежали на подлокотниках.
      – Леонард? – прошептала она.
      Дотянувшись до тумбочки, включила свет. Черная кожаная куртка висела на кресле. В рамке над креслом была фотография Джорджии О. Кифф в молодости, сделанная Штигинцем.
      Сердце Нии билось часто и неровно, она затаила дыхание. В груди болело. Ветер зашумел в кронах деревьев. Ния немного успокоилась, но лишь на несколько секунд. Потом поднялась, засунула куртку в шкаф, задернула белые шторы на окне и проверила, заперта ли дверь.
      Снова выключив свет, она встала и еще раз проверила дверь.
      «Первый раз он убил ее в своем воображении. Он ясно представил это. Он ждет ее в темном доме в Каньоне Лорель. Он будет ждать в ее комнате. Он будет ждать и перебирать ее одежду, халаты и платья на вешалках в шкафу. Он будет прижимать халат к лицу. Прохладный скользкий шелк струится сквозь пальцы. Ее запах возле его губ.
      Нет. Назад. В комнате он наденет кожаные перчатки, потому не сможет ощутить нежность и прохладу ткани. Он будет просто ждать, сидя на кровати. Услышит шум ее автомобиля на дороге, лязг черных, обитых железом ворот, скрип ключа в замке. Сейчас она поднимется по лестнице, включит свет.
      Нет. Он изменил сюжет. Он будет ждать в коридоре, он спрячет свое лицо под маской. Когда-то он купил ее для дня Всех Святых. Это была маска, полностью закрывающая голову, из толстой и холодной резины.
      Она пройдет по коридору, направляясь в ванную, а он просто протянет к ней руки, запихнет ей в рот мочалку, залепит клейкой лентой и потащит женщину в спальню.