— А все-таки им не испоганить Темзу Уистлера, — произнёс чей-то голос.

— Простите, — отозвался Роу. — Я прослушал.

— В метро безопасно. Эти подземелья бомба не проймёт.

«Где-то я видел этого типа», — подумал Роу. Жидкие обвислые седые усы, оттопыренные карманы, из которых владелец вытащил кусок хлеба и кинул в речной ил; не успел хлеб упасть, как поднялись чайки, одна была проворнее других, схватила кусок на лету и плавно пошла по реке, мимо выброшенных на мель барж, — белый клочок, несущийся к прокопчённым трубам Лотс-роуд…

— Сюда, милашечки, — сказал старик, и руки его вдруг стали посадочной площадкой для воробьёв. — Знают своего дядю, — приговаривал он. — Знают… — Он зажал губами кусочек хлеба, и они стали носиться вокруг его рта и тыкаться в него клювами, словно целуя его.

— В военное время нелегко прокормить всех ваших племянников, — заметил Роу.

— Да, это верно, — ответил старик, и, когда он открыл рот, обнажились чёрные гнилые обломки зубов, похожие на обугленные пни. Он посыпал крошек на свою старую коричневую шляпу, и на неё сразу уселась новая стайка воробьёв. — Да, надо сказать, это полное беззаконие. Если бы министр продовольствия знал… — Он упёрся ногой в большой чемодан, и воробей сразу сел ему на колене. Весь он словно оброс птицами.

— Я вас где-то видел, — сказал Роу.

— Даже наверняка…

— Теперь я вспомнил, что за сегоднянший день я видел вас уже дважды.

— А ну-ка сюда, милашечка, — позвал старик.

— В аукционном зале на Чансери-лейн.

На него взглянула пара незлобивых глаз:

— Мир тесен.

— Вы покупаете книги? — спросил Роу, поглядев на его потрёпанный костюм.

— Покупаю и продаю, — сообщил незнакомец. Он был достаточно проницателен, чтобы угадать мысль собеседника. — Рабочий костюм. В книгах столько пыли.

— Вы торгуете старыми книгами?

— Моя специальность — художественное садоводство. Восемнадцатый век. Фуллов, Фулхем-роуд, Баттерси.

— И есть покупатели?

— Больше, чем вам кажется. — Он вдруг широко расставил руки и, закричав: кш! кш! — прогнал птиц, словно это были дети, с которыми ему надоело играть. — Но все замерло в эти дни, — сказал он. — И зачем им только воевать, никак не пойму. — Он любовно дотронулся ногой до чемодана. — Тут у меня пачка книг, — сказал он. — Из библиотеки одного лорда. Вытащены после пожара. Некоторые в таком виде, хоть плачь, ну а другие… не буду бога гневить, покупка выгодная. Я бы вам их показал, но боюсь, обгадят птицы. Первая удачная покупка за последние месяцы. В прежние времена берег бы их как зеницу ока. Подождал бы до лета, пока не понаедут американцы. Теперь же рад каждой возможности поскорей обернуться с деньгами. Если я их не доставлю покупателю в «Ригел-корт» до пяти, продажа не состоится. Он хочет увезти их за город, пока не объявят тревогу. А у меня несколько часов. Не скажете, сколько времени?

— Сейчас только четыре.

— Надо двигаться, — сказал мистер Фуллов. — Но книги — тяжёлая штука, а я чего-то устал. Вы меня, сэр, извините, если я на минутку присяду. — Он присел на чемодан и вытащил измятую пачку сигарет. — Может, и вы закурите, сэр? У вас у самого, позвольте заметить, вид не очень-то бодрый.

— Нет, я пока держусь. — Незлобивые, усталые и уже старческие глаза ему нравились. — А почему бы вам не взять такси?

— Да понимаете, сэр, прибыль моя в нынешние времена самая грошовая. Возьмёшь такси — четырех шиллингов как не бывало. А тот, глядишь, увезёт книги за город, и какая-нибудь ему не приглянется.

— По художественному садоводству?

— Вот именно. Утраченное искусство. Ведь тут, понимаете, дело не только в цветах. А сейчас садоводство только к этому и сводится, — и он добавил с презрением, — к этим цветочкам.

— Вы не любите цветы?

— Да нет, цветы ничего, — сказал букинист.

— Боюсь, что и я мало разбираюсь в садоводстве, если не считать цветов, — сказал Роу.

— А все дело в фокусах, которые они устраивали, — незлобивые глаза блеснули хитрецой и восхищением. — Машинерия!

— Машинерия?

— У них были статуи, которые пускали струю воды, когда вы шли мимо, и гроты… где только они не устраивали эти гроты! Ей-богу, в порядочном саду вы шагу не могли ступить спокойно.

— А я-то думал, что сады нужны для того, чтобы вам там было спокойно!

— Они этого не считали, сэр, — сказал букинист с энтузиазмом, обдав Роу запахом гнилых зубов. Роу захотелось сбежать, но в нем заговорила жалость, и он остался.

— И потом там были гробницы… — продолжал старше.

— Они тоже пускали струю воды?

— Ну нет. Они придавали торжественность, сэр.

— Мрачные мысли под мрачной сенью?

— Это вы так на это смотрите, сэр. — Однако сам он, видно, смотрел на это с восхищением. Он смахнул немножко помёта с пиджака. — У вас, сэр, вижу, нет вкуса к Возвышенному и Смешному.

— Да, пожалуй, я предпочитаю человеческую натуру такой, как она есть.

Старик захихикал:

— Понимаю, отлично вас понимаю, сэр! Ну там у них в гротах хватало места и для человеческой натуры! И для удобного ложа. Они не забывали об удобстве ложа… — и он снова восторженно дохнул вонючим ртом на собеседника.

— А вам, пожалуй, пора двигаться, — сказал Роу. — Мне бы не хотелось, чтобы у вас из-за меня сорвалась сделка. — И тут же пожалел о своей резкости, видя перед собой эти добрые усталые глаза и понимая, что у бедного старикана выдался нелёгкий день; в конце концов, у каждого свои вкусы… Да к тому же, подумал Роу, я ему, видно, понравился. А уж симпатии к себе он никогда не мог оставить без ответа, до того она его удивляла.

— Да, сэр, пора, — букинист встал и смахнул с себя не доеденные птицами крошки. — Приятно поговорить с хорошим человеком. В наши дни это редкость. Только и знаешь, что бегать из одного убежища в другое.

— Вы ночуете в убежище?

— Сказать по правде, сэр, — ответил тот доверительно, словно признаваясь в каком-то чудачестве, — не выношу я этих самых бомб. Но разве в убежище выспишься? — Он с трудом тащил тяжёлый чемодан и выглядел просто дряхлым. — Многие не желают ни с кем считаться. Храп, свара…

— А зачем вы пришли в парк? Ведь отсюда вам дальше идти.

— Охота была немножко передохнуть, сэр, — тут и деревья и птицы.

— Ну, давайте-ка ваш чемодан, я его поднесу, — сказал Роу. — На этой стороне реки автобус не ходит.

— Что вы, не беспокойтесь, сэр! Как же это можно! — Но протестовал он не слишком рьяно; чемодан был действительно тяжёл; фолианты по художественному садоводству оказались очень увесистыми. Старик виновато объяснил: — Ничего нет на свете тяжелее книг, сэр, разве что кирпичи.

Они вышли из парка, и Роу переменил руку.

— А знаете, вы, по-моему, опаздываете.

— Виноват мой длинный язык, — с огорчением признал старик. — Видно, все-таки придётся раскошелиться на такси.

— Боюсь, что так.

— Если бы я мог вас подвезти, сэр, не было бы так обидно. Вам случайно не в эту сторону?

— Мне все равно, в какую сторону, — сказал Роу.

На углу они взяли такси, и букинист блаженно откинулся на сиденье.

— Если уж ты решил выложить деньги, получай, по крайней мере, удовольствие.

Но в такси с закрытыми окнами его спутнику было трудно получать удовольствие: запах гнилых зубов был слишком пронзителен. Роу заговорил, чтобы скрыть отвращение:

— А вы сами занимались художественной разбивкой садов?

— Да нет, насчёт разбивки садов хвастать не буду. — Он все время выглядывал в окно. Роу вдруг показалось, что его простодушное удовольствие немного фальшиво. — Я хочу попросить вас, сэр, ещё об одном одолжении. Понимаете, лестница в этом «Ригел-корте» для человека моих лет — просто ад. А таким, как я, разве кто подсобит? Я торгую книгами, сэр. Но для них я ничем не лучше любого приказчика. Не сочтите за труд, поднесите наверх чемодан. Только спросите мистера Траверса из номера шесть. Он ждёт этот чемодан, вы оставите его там, и все. — Старик искоса взглянул на Роу, не пахнет ли отказом. — А потом, сэр, за вашу доброту я подвезу вас, куда вам надо.

— Вы себе и не представляете, куда мне сейчас хочется.

— Рискну, сэр! Была не была!

— А что, если я поймаю вас на слове и поеду невесть куда?

— Замётано, сэр! Положитесь на меня, — говорил старик с какой-то напускной бодростью. — Продам вам книжечку, и будем квиты.

Может быть, ему был противен искательный тон старика, а может, и его запах, но Роу вдруг не захотелось оказывать ему услугу.

— Почему бы вам не заплатить швейцару, чтобы он и поднёс чемодан?

— Я ему не доверяю, а вдруг не отдаст?

— Но вы можете проследить, чтобы он поднял его наверх.

— Все дело в лестнице, сэр, под конец тяжёлого дня. — Он откинулся на спинку. — Если хотите знать, сэр, мне нельзя было его нести. — Он показал рукой на сердце-жест, на который не было ответа.

«Что же, — подумал Роу, — я могу сделать хоть одно доброе дело, прежде чем уйду навсегда», — но что-то ему во всем этом не понравилось. Правда, старик и в самом деле выглядел настолько больным и усталым, что это оправдывало его хитрость, но уж больно легко она ему удалась. «Почему, — думал Роу, — я сижу в такси с чужим человеком и собираюсь тащить тяжёлый чемодан с книгами восемнадцатого века в комнату другого чужого человека?» Он чувствовал, что его на что-то вынудили, что им управляет чья-то воля.

Они остановились возле «Ригел-корта» — эта странная пара запылённых, небритых людей. Роу ещё не дал согласие выполнить просьбу спутника, но понимал, что у него нет выбора; ему недоставало той неумолимой силы воли, которая позволила бы ему уйти и предоставить хилому старику самому тащить свою ношу. Он вышел из такси, чувствуя за спиной подозрительный взгляд швейцара, и потащил тяжёлый чемодан.

— У вас заказан номер? — спросил швейцар и нехотя добавил: — Сэр…

— Я не собираюсь здесь жить. Мне надо передать чемодан мистеру Траверсу.

— Справьтесь у портье, — сурово сказал швейцар и кинулся обслуживать более представительного приезжего.

Букинист не соврал: тащить чемодан по длинной широкой лестнице отеля было тяжело. Эту лестницу, видно, построили для того, чтобы по ней плавно спускались дамы в вечерних туалетах; архитектор был романтиком, он не предвидел, что по ней будет карабкаться мужчина с двухдневной щетиной на щеках, таща тяжёлый чемодан с книгами. Роу насчитал пятьдесят ступеней.

Портье за барьером внимательно его оглядел и заявил прежде, чем Роу открыл рот:

— К сожалению, свободных комнат нет.

— Я принёс книги для мистера Траверса из шестого номера.

— Да, он вас ждал, — сказал портье. — Он вышел и распорядился, чтобы вас провели к нему в номер. — Распоряжение было явно ему не по душе.

— Я не буду его дожидаться. Я хочу оставить ему книги.

— Мистер Траверс распорядился, чтобы вы его обождали.

— А мне наплевать на его распоряжения.

— Мальчик! — сердито крикнул портье. — Проведи этого человека в шестой номер к мистеру Траверсу. Мистер Траверс распорядился, чтобы его впустили к нему в номер.

Речь портье состояла всего из нескольких фраз, и он повторял их почти дословно. Роу подумал: сколько фраз ему нужно, чтобы прожить жизнь, жениться и народить детей? Он шёл за посыльным по бесконечным коридорам, освещённым скрытыми в карнизах лампами; как-то раз навстречу из какого-то номера с писком выскочила женщина в розовых шлёпанцах и халате.

— Вам, наверное, приходится, как Ариадне, разматывать за собой нить в этом лабиринте? — спросил Роу, пошатываясь под тяжестью чемодана — лакей и не думал ему помочь — и чувствуя лёгкое головокружение. Но спина впереди — туго обтянутые ягодицы в синих брючках и кургузый китель — шествовала безмолвно. Роу показалось, что отсюда до самой смерти не найдёшь дороги назад, только портье за конторкой будет знать, куда ты запропал, но и сам он вряд ли отважится далеко заходить в эти дебри.

Правда, воду здесь можно нацедить из крана, а в сумерки выйти на добычу и набрать банок с консервами… Он шёл, вглядываясь в убывающие номера: 49, 48, 47, и вдруг его захватила давно забытая жажда приключений. Потом они срезали угол и вышли мимо шестидесятых номеров прямо к тридцатому.

Дверь одной из комнат была отворена, и оттуда доносились странные звуки, будто там попеременно свистали и вздыхали, но мальчика ничто не могло удивить. Он шёл и шёл вперёд — законный отпрыск здешних мест. Сюда заезжали на ночь самые разные люди — с багажом и без багажа, а потом уезжали прочь; иногда здесь умирали, и трупы тайком увозили в служебном лифте. Поэтому мальчик все принимал как должное. Роу спросил:

— А назад вы меня проводите?

На каждом углу висела надпись: «Бомбоубежище»— со стрелкой, показывающей дорогу. Натыкаясь через каждые несколько шагов на эти надписи, Роу испытал такое чувство, будто они кружат на одном месте.

— Мистер Траверс распорядился, чтобы вы его ждали.

— Но мистер Траверс мне не указчик.

Здание было очень современное, в нем царила восхитительная и тревожная тишина. Вместо звонков бесшумно зажигались и гасли лампочки, словно здешние обитатели сигнализировали друг другу о важнейших и неотложных новостях. Тишина теперь, когда они перестали слышать свист и вздохи, стояла такая, какая бывает на потерпевшем крушение корабле: машины перестали работать, и ухо ловит только зловещий плеск воды в отсеках.

— Вот и шестой номер, — сказал мальчик.

Если бы не хромированная цифра, дверь нельзя было бы отличить от стены, словно здешние обитатели были изолированы. Мальчик сунул в скважину отмычку и толкнул дверь внутрь. Роу едва успел произнести: «Я только поставлю чемодан», как дверь за ним захлопнулась. Мистер Траверс был, видимо, очень влиятельное лицо; он отдал распоряжение, и, если Роу его не выполнит, ему самому придётся искать дорогу назад. Во всей этой бессмысленной истории было что-то увлекательное; теперь, когда он уже все решил и справедливость и обстоятельства требовали, чтобы он покончил с собой (оставалось только выбрать способ), он мог насладиться превратностями судьбы. Гнев, раскаяние, ненависть — все это кипение чувств слишком долго заслоняло от него дурацкий лик жизни. Он отворил дверь гостиной.

— Ну, это уж слишком, — сказал он. Там была Анна Хильфе.

— Вы тоже пришли к мистеру Траверсу? Разве и вы интересуетесь художественным садоводством?

— Я пришла, чтобы повидать вас…

Наконец-то он имел возможность её разглядеть. Она была очень маленькая, тоненькая и выглядела слишком молодо для того, что пришлось ей испытать; здесь, вне служебной обстановки, она не казалась и деловитой, словно она только играла в деловитость, да и то лишь>; когда под рукой были игрушки взрослых: письменный стол, телефон, чёрный костюм. Без всего этого она про сто радовала глаз и казалась очень хрупкой, но он-то знал, что даже жизнь не могла её сломать. Все, что ей удалось, — это начертить несколько морщинок возле глаз, ясных и широко открытых, как у ребёнка.

— Вам тоже нравится машинерия в парках? — спросил он. — Статуи, которые выбрасывают струю воды?

Сердце его забилось, когда он её увидел, словно он юноша и пришёл на первое свидание в кафе или во двор провинциальной гостиницы, где шли танцы… На ней были старенькие синие брюки — она подготовилась к ночной бомбёжке — и вишнёвый джемпер. Он меланхолически подумал, что более красивых бёдер, чем у неё, ему не приходилось видеть.

— Ничего не понимаю, — сказала она.

— Как вы узнали, что я потащу мистеру Траверсу тяжелейшую груду книг — кто бы он ни был, этот мистер Траверс? Я ведь сам об этом узнал десять минут назад.

— Я не знаю, какой предлог они выдумали, чтобы вас заманить. Уходите. Я вас прошу!

Она выглядела ребёнком, которого приятно подразнить, без всякого зла конечно; в конторе ей можно было дать лет на десять больше.

— А тут неплохо обслуживают, — сказал Роу. — Смотрите, целая квартира для человека, снявшего номер на одну ночь. Можно сесть, почитать книгу, приготовить обед. — Комната была разгорожена бежевой портьерой, он отдёрнул её и увидел двуспальную кровать, телефон на тумбочке, книжную полку. — А что там? —он открыл дверь. — Видите, тут есть и кухня с плитой, и прочее. — Роу вернулся в гостиную. — Живя здесь, можно забыть, что это не твой дом. — Беззаботность прошла, это настроение длилось у него какую-нибудь минуту.

— Вы ничего не заметили? — спросила она.

— В каком смысле?

— Для журналиста вы не слишком наблюдательны.

— Вы знаете, что я был журналистом?

— Брат разузнал о вас все.

— Все?

— Да. — И она повторила: — Вы ничего не заметили?

— Нет.

— Мистер Траверс не оставил здесь и обмылка. Посмотрите в ванной. Кусок мыла даже не распечатан.

Роу подошёл к входной двери и запер её на засов.

— Кто бы он ни был, ему сюда не войти, пока мы не поговорим. Мисс Хильфе, прошу вас, объясните мне толком — видно, я туп, — откуда, во— первых, вы узнали, что я здесь, и зачем вы сюда пришли?

Она заупрямилась:

— Как я узнала, не скажу. А зачем — я прошу вас поскорее уйти отсюда. Помните, в прошлый раз я оказалась права, что вам позвонила.

— Да, вы были правы. Но чего вы волнуетесь? Вы же говорите, что знаете обо мне все…

— Вы никому не причиняете зла, — сказала она просто.

— Зная все, вам не стоит беспокоиться.

— Я люблю справедливость, — сказала она, словно признаваясь в какой-то причуде.

— Да, если её встречаешь, это вещь хорошая.

— Но они её не признают.

— Кто? Миссис Беллэйрс и каноник Топлинг?.. — Все было слишком сложно, у него не было больше сил бороться. Он сел в кресло — в этом эрзац-доме полагались кресло и кушетка.

— Каноник Топлинг — человек хороший, — сказала она и вдруг улыбнулась. — Но мы говорим такую чушь!

— А вы скажите брату, чтобы он обо мне больше не беспокоился. Я сдаюсь. Пусть убивают, кого хотят, — я выхожу из игры. Уезжаю.

— Куда?

— Неважно. Они меня не найдут. Я знаю такое место… Но им и не к чему меня искать. По-моему, они боялись, что я их найду. Теперь уж я, наверно, никогда не узнаю, в чем там было дело. Кекс… и миссис Беллэйрс.

— Они — плохие люди, — решительно сказала Анна и словно расправилась с ними этой простой фразой. — Я рада, что вы уезжаете. Нечего вам в это вмешиваться. — И, к его удивлению, добавила: — Я не хочу, чтобы вас снова заставили страдать.

— Как же так?! — удивился он. — Вы же все про меня знаете. Вы наводили справки. — И он повторил за ней ребяческие слова: — Я тоже плохой человек.

— Ах, мистер Роу. Сколько я навидалась плохих людей там, откуда приехала! А вы не такой, у вас не те

приметы. Вы слишком мучаете себя тем, что было и про: шло. Говорят, в Англии — справедливый суд. Что ж, они вас и правда не повесили… Ведь убийство было из жалости, об этом писали даже газеты.

— Вы читали газеты?

— Да, все до единой. И даже видела фотографии. Вы прикрыли лицо газетой… — Он слушал её с немым удивлением. Никто с ним так открыто об этом не разговаривал. Ему было больно, но это была та боль, которую чувствуешь, когда льёшь йод на открытую рану, такую боль можно стерпеть. — Там, откуда я приехала, я видела много убийств, но ни одно из них не было убийством из жалости. Не мучайте себя. Дайте себе волю.

— По-моему, нам надо решить насчёт мистера Траверса…

— Уходите, вот и все.

— А что будете делать вы?

— Я тоже уйду. Я тоже не хочу попадать в беду. Но Роу сказал:

— Если они ваши враги, если они вас обидели, я останусь и поговорю с мистером Траверсом.

— Да нет же, — сказала она. — Это не мои враги. Это ведь не моя родина.

— Кто же они такие? — спросил Роу. — Не понимаю. Они ваши или мои соотечественники?

— Такие, как они, есть повсюду. — Она протянула руку и несмело дотронулась до его руки, словно хотела проверить, какой он на ощупь. — Вы думаете, что вы плохой, но вы просто не могли видеть мучений. А они сколько угодно могут смотреть, как мучаются люди, и им ничего. Им все равно.

Он мог бы слушать её часами; ему стало жаль, что он должен убить себя, но у него не было выбора. Разве что он предоставит сделать это палачу.

— По-видимому, если я дождусь мистера Траверса, он выдаст меня полиции.

— Я не знаю, что они сделают.

— А этот маленький ловкач, торгующий книгами, видно, тоже в этом замешан. Сколько же их?

— Ужасно много. И с каждым днём все больше.

— Но почему они знали, что я останусь, когда принесу книги? — Он взял её за руку, за маленькую худую кисть, и грустно спросил: — А вы, неужели вы тоже с ними?

— Нет, — сказала она просто, не вырывая у него руки

и констатируя факт. У него создалось впечатление, что она не лжёт. У неё, быть может, хватает разных пороков, но не этот, самый вульгарный из всех.

— Я и не думал, что вы с ними, — сказал он, — но тогда… тогда, значит, они хотели, чтобы мы оба очутились здесь… Они хотят зла нам обоим.

— Ох! — воскликнула она, словно он её ударил.

— Они знали, что мы задержимся, будем разговаривать, объяснять, как очутились здесь… Они хотят зла нам обоим, но вами полиция не интересуется. — Он воскликнул: — Вы сейчас же уйдёте отсюда вместе со мной.

— Хорошо.

— Если ещё можно уйти. Они, кажется, умеют рассчитать время. — Он пошёл в переднюю, тихонько отодвинул засов, приоткрыл дверь, бесшумно закрыл её снова. — Как легко заблудиться в этой гостинице, в её бесконечных переходах.

— Да?

— Но мы не заблудимся. Там в конце этого коридора нас кто-то поджидает. Стоит спиной. Лица не видно.

— У них все предусмотрено, — сказала она.

Роу почувствовал, что в нем опять просыпается бодрость. Несколько часов назад он решил, что сегодня умрёт, но теперь он знал, что этого не будет, он останется жить, потому что кому-то нужен. Ему уже больше не казалось, что он просто влачит по свету стареющее бесполезное тело.

— Голодом им нас не уморить. А войти сюда они не смогут. Разве что через окно.

— Нет, я смотрела. В окно они не влезут. Под ним двадцать футов гладкой стены.

— Значит, нам остаётся сидеть и ждать. Мы можем позвонить в ресторан и заказать обед. Уйму разных блюд и вино. Пусть Траверс платит. Начнём с сухого хереса.

— Хорошо, если бы мы были уверены, что обед принесёт настоящий официант.

— Вы тоже умеете все предусмотреть, — сказал он. — Это у вас европейская выучка. Что же вы советуете?

— Позвоните портье, мы его знаем в лице. Пожалуйтесь на что-нибудь, потребуйте, чтобы он пришёл сюда сам, и тогда мы уйдём вместе с ним.

— Вы правы. Так мы и сделаем.

Он поднял портьеру, и она пошла за ним,

— А что вы ему скажете?

— Не знаю. Придумаю. По вдохновению. — Он поднял трубку и стал слушать. — По-моему, телефон не работает. — Он подождал ещё две минуты, но телефон был мёртв.

— Мы и правда в осаде, — сказала она. — Интересно, что они задумали. — Оба они не заметили, что держатся за руки, словно их застигла темнота и теперь надо ощупью искать дорогу.

— С оружием у нас небогато, — сказал он. — Теперь дамы не носят шляпных булавок, а единственный нож, который был у меня, наверно, в руках полиции. — Они вернулись, держась за руки, в маленькую гостиную. — Давайте хотя бы не мёрзнуть, включим камин. Тут так холодно, что, кажется, вот-вот поднимется вьюга, а за дверью нас стерегут волки.

Она отпустила его руку и присела на корточки у камина.

— Не зажигается, — сказала она.

— Надо опустить монетку в шесть пенсов.

— Я опустила целый шиллинг. — Было холодно, и в комнате быстро темнело. У обоих сразу возникла одна и та же мысль. — Попробуйте включить свет. — Однако рука его уже повернула выключатель. Света не было.

— Нам будет очень холодно и очень темно, — сказал он. — Мистер Траверс не очень-то заботится о наших удобствах.

— Ой, мне страшно, — прошептала мисс Хильфе, по-детски прижав руку ко рту. — Нехорошо так говорить, но мне страшно. Я боюсь темноты.

— Они ничего не могут с нами сделать, — сказал Роу. — Дверь на запоре. Они не посмеют её взломать. Это приличный отель.

— А вы уверены, что тут нет двери в смежный номер? Может быть, в кухне?

Он что-то вспомнил и открыл дверь в кухню.

— Да, — сказал он. — Вы и тут правы. Чёрный ход. Прекрасно оборудованные номера.

— Но вы можете закрыть и эту дверь на задвижку. Пожалуйста!

Роу вернулся в гостиную и сказал очень мягко:

— В этой прекрасно оборудованной квартире есть только один недостаток: задвижка на кухонной двери отломана. — Он поспешно взял её за руки снова: — Ерунда! Мы себя запугиваем. Тут ведь не Вена. Поймите, это Лондон. Нас большинство. В этой гостинице полно людей, которые за нас. — Он повторил: — Они за нас. Все вокруг. Стоит нам только крикнуть.

Мир быстро погружался в ночь; как торпедированный лайнер, который кренится набок, он вот-вот нырнёт в темноту. Они стали разговаривать громче, потому что не могли разглядеть друг друга.

— Через полчаса завоют сирены, — сказала мисс Хильфе. — И тогда все спустятся в убежище; останемся только мы… и они. — Рука её была совсем холодной.

— Вот этим мы и воспользуемся, — сказал он. — Когда начнётся тревога, мы пойдём вместе со всеми.

— Но мы в самом конце коридора. Может, никаких людей здесь не будет. Откуда вы знаете, что в этом коридоре есть кто-нибудь ещё? Они все продумали. Неужели они не сообразят этого? Наверно, они заняли все комнаты рядом.

— Попробуем. Если бы только у нас было какое-нибудь оружие — хоть палка или камень. — Он отпустил её руку. — Если там не книги, то, может, кирпичи… — Он пощупал одну из скоб чемодана: — Он не заперт. Сейчас посмотрим.

Но оба смотрели на чемодан с опаской. Мастерство противника обезоруживало. Враг так тщательно все предусмотрел.

— Я бы не стала его трогать.

На них напало безволие: говорят, птица испытывает это под взглядом змеи, ведь змея тоже на все способна.

— Но ведь и они могут допустить ошибку, — сказал он.

Темнота их разделяла. Где-то очень далеко застучали зенитки.

— Они подождут, пока начнётся тревога, — сказала она. — Пока все не сойдут вниз, где ничего не слышно.

— Что это? — спросил Роу. Он сам начинал нервничать.

— Где?

— Мне показалось, что кто-то потрогал ручку.

— Они все ближе и ближе, — сказала она.

— Клянусь богом, они так легко нас не возьмут! Помогите мне пододвинуть кушетку. — Они приставили её углом к двери. Им почти ничего уже не было видно: кругом царила полная тьма.

— Хорошо ещё, что плита электрическая, — сказала мисс Хильфе.

— Разве она электрическая? А что?

— Мы от них заперлись. Но они могут пустить газ…

— Ну знаете, вам бы впору самой играть в эту игру! Чего только не придёт вам в голову! Ну-ка, помогите мне ещё. Мы продвинем эту кушетку в кухню, к чёрному ходу… — Но они не успели. — Поздно. Кто-то уже там. — Они услышали еле внятный стук закрываемой двери. — Ну, а что будет теперь? — Ему вдруг некстати вспомнился «Маленький герцог»: «В старые времена всегда посылали гонца с требованием, чтобы замок сдали».

— Тише, — шепнула она. — Прошу вас, тише. Они все слышат.

— Мне надоело играть в кошки-мышки. Мы ведь даже не знаем, есть ли там кто-нибудь. Они просто запугивают нас скрипом дверей и темнотой. — На него напала лёгкая истерия. — Входите! Входите! Можно без стука! — Но никто не ответил.

Тогда он рассердился:

— Не на такого напали! Они думают, что могут всего добиться страхом. Но вы наводили обо мне справки… Я же убийца. Вы это знаете. И я не боюсь, я убью. Только дайте чем. Дайте хотя бы кирпич.

Он поглядел на чемодан. Мисс Хильфе сказала:

— Вы правы. Надо что-то делать, даже если это неверный шаг. Нельзя позволить им распоряжаться, как они хотят. Откройте чемодан.

Он нервно сжал её руку и отпустил. Потом поднял крышку чемодана…

Книга вторая

СЧАСТЛИВЕЦ