Присяжный заседатель

Мальчик обречен, если мы с тобой не попытаемся его спасти. Ты мне, конечно, не веришь, ты думаешь, что я лгу. С твоей точки зрения, я интриган, сторонник холодной логики. Но ты, Джулиет, совсем меня не понимаешь. На самом деле я играющий ребенок, сентиментальный дурак. Мне ничего не стоит прикончить Оливера. Это все равно что пальцами щелкнуть. — Он наклоняется над Джулиет и щелкает пальцами у нее перед лицом. — Конечно, никакой пользы от этого не будет, но некоторым людям смерть мальчика доставит много горя. Я тоже его очень люблю, но тем не менее я сделаю это. Ведь я обещал Энни, что убью ее сына, если она меня предаст. А я человек слова. Путь Силы не ведает отклонений. Что ты на меня смотришь? Ты все еще думаешь, что я играю с тобой в игры?

Джулиет смотрит на него немигающим взглядом, ничего не отвечает.

— Энни тоже думает, что я с ней играю. В этом виновата ты — убеждала ее не слушаться меня. А сейчас ее в этом убеждает полиция. Они искушают ее ласковыми речами, хотят, чтобы Энни сломалась. Ей предстоит сделать выбор, никто не придет ей на помощь, всем на нее наплевать. Днем и ночью на нее давят полицейские. Как ты думаешь, сможет ли в этих условиях Энни принять правильное решение? Думаю, что нет. Она поддастся влиянию своих новых друзей. Чтобы этого не произошло, Энни должна получить от меня сигнал — ясный, четкий, убедительный. Нужно ее встряхнуть. Пусть проглотит эту горькую пилюлю, придет в чувство. Я должен слегка ее напугать. И тогда, я знаю, она мне поверит. Джулиет молчит.

— Это совсем просто. Глотаешь таблетки, запиваешь бромовыми каплями, у тебя убыстряется кровообращение, нейроны обогащаются ионами хлорида, ты засыпаешь, никакой боли, сплошное удовольствие. Благостное, умиротворенное, всепрощающее настроение. Так как, Джулиет, ты мне поможешь? Ты поможешь мне спасти Оливера?

Она не отвечает. Видно, что ей очень страшно — зрачки превратились в крошечные точки. Но она его слышит -Учитель в этом не сомневается.

— Возможен и другой вариант, — говорит он. — Ты начинаешь сопротивляться, я в тебя стреляю. Конечно, я оставлю записку, попытаюсь инсценировать самоубийство, но не уверен, что полицейские на это купятся. Придется мне на несколько лет исчезнуть. Оливера все равно убьют, но сделаю это не я. Я буду, как дурак, сидеть у себя в поместье на острове Кюрасао, ловить рыбу, кататься на яхте, подыхать от скуки. И кому от этого лучше? Мне хуже, тебе хуже, Оливеру тоже. Так что выбирай сама. Что ты предпочитаешь?

Она молчит, не двигается. У нее слегка дергается левый глаз, и это вызывает у Учителя отвращение — нервный тик делает ее лицо упрямым, туповатым, примитивным. Кажется, она намерена наброситься на него с кулаками. Учитель готов к этому.

Но затем выражение ее лица меняется. Джулиет закрывает глаза, обмякает.

— Джулиет, — проникновенно шепчет он. — Ты ведь не хочешь, чтобы Оливер умер, еще не начав жить? Мы можем его спасти. А, Джулиет?

Глава 13

МЫ С НИМ КАК МУЖ И ЖЕНА

Следующее утро. Энни звонит своей подруге Инез.

— Целый дом? — ахает та. — Ты совсем сбрендила. Ты хоть представляешь себе, сколько стоит дом в округе Вестчестер?

— Но мне нужен совсем старый, заброшенный домишко, — говорит Энни. — Какая-нибудь развалюха, где никто не живет. Я собираюсь сделать из него скульптуру.

— И что это будет за скульптура?

— Пока мне не хочется об этом говорить.

— Ничего себе. Ты хочешь, чтобы я раздобыла деньги на покупку дома, а рассказывать о своей идее не желаешь. По-моему, подруга, ты совсем свихнулась.

— Я еще не до конца все продумала. Сначала мне нужно увидеть дом.

— Где же я найду тебе спонсора?

— Не знаю. Попробуй кого-нибудь подыскать. Если ты меня любишь, сделай это. Обещаю тебе, что такого произведения мир еще не видывал и вряд ли когда-нибудь увидит.

— Ладно, позвоню Заку Лайду.

— Нет!

— Как это нет? Ты что? У этого парня есть деньги, он на тебя буквально молится. Я уверена, он охотно согласится…

— Только не Зак Лайд.

— Но никого другого я этой идеей не заинтересую.

— Только не этого сукина сына — ты слышала?

— Послушай, детка…

— Слышала или нет? Не смей совать нос в мою работу!

— Как ты со мной разговариваешь?!

— Инез, это я не с тобой…

— Ничего не понимаю.

— Извини.

— Энни, что с тобой происходит? Ты попала в беду? Тебя что-то угнетает?

— Нет, я абсолютно счастлива. Я хочу заняться своим новым проектом. Я знаю, что сделаю это. Если ты мне не поможешь, придумаю что-нибудь другое.

Потом Энни расхаживает по своей мастерской из угла в угол, думает о доме. Давно уже она не испытывала такого неистового желания работать. Ежеминутно ей приходят в голову новые идеи.

Поток ее мыслей прерывается неожиданным дребезжанием телефона. Звук этот настолько ей неприятен, что Энни немедленно снимает трубку. Звонит Генри, друг Джулиет..

— Энни, это ты?

— Да.

— Джулиет умерла.

— Джулиет умерла, — тупо повторяет Энни.

— Они говорят, что онa покончила с собой.

— Нет.

— Она мертва.

— Нет.

— Она наглоталась снотворного, оставила записку. В записке говорится, что она устала, не может больше выносить напряжение, хочет уйти от всего и от всех, не может больше изображать из себя сильную личность. Энни, я не верю. Джулиет не такая. Что все это значит? Что происходит?

Энни чувствует, что ей совсем плохо. Чтобы как-то ослабить боль, она берет в руки лопату, которой обычно работает в саду, размахивается и вышибает стеклянную дверь. Потом методично принимается за окна. Во все стороны летят мелкие осколки стекла, и ей кажется, что в их хаотичном движении можно обрести забвение.

Стеклянные окна разлетаются на кусочки одно за другим, но боль не ослабевает. Тогда Энни принимается за ящики. “Мечта об увольнении” превращается в груду щепок. Боль на это никак не реагирует. Нет спасения, нет избавления, нет облегчения…

Энни роняет лопату. Из горла вырывается истошный вопль. Энни впивается в ладонь зубами. Тишина. По лицу сбегает кровь. Щека горит огнем.

Оливер и Джесс подъезжают к дому на велосипедах. День пасмурный, холодный, с погодой сегодня опять не повезло. Маминой машины на месте нет — наверно, поехала куда-нибудь по хозяйственным делам, но у Оливера на душе неспокойно.

Он и Джесс объезжают дом, и вдруг Оливер нажимает на тормоз. Он видит, что в мастерской выбиты все стекла, дверь висит на одной петле. Повсюду щепки, осколки.

— Ни фига себе, — ахает Джесс.

Но Оливер уже соскочил с велосипеда и бежит к мастерской. Перескочив через бетонные ступеньки, он вбегает, смотрит во все глаза.

Эти ублюдки расколотили один из маминых ящиков. Оливер смотрит на доски, оборванные провода, сломанный моторчик. Потом взгляд его падает на лопату. Рукоятка окровавлена, рядом на полу свежие пятна крови.

— Мама! — кричит Оливер и выбегает во двор. Джесс так и застыл с разинутым ртом.

Продолжая кричать, Оливер бежит к дому, судорожно тыкает ключом в замочную скважину. В доме тихо. Оливер бежит по лестнице наверх, но мамы там нет. Где она? Что делать? Звонить в полицию? А может быть, нельзя? Что сделает этот подонок, если Оливер вызовет полицию? Почему он не оставит нас в покое — ведь мама сделала все, что он хотел?

— Мама!

Оливер смотрит в окно, видит, что к дому подъезжает мамина машина. Снизу уже орет Джесс:

— Эй, мужик, не психуй! Она приехала!

Машина гудит клаксоном — веселый, согревающий душу писк. Оливер сломя голову несется вниз — чуть шею себе не свернул на ступеньках. Выбегает во двор, кричит во все горло:

— Мама!

Он плачет, прижимается лицом к стеклу.

— Что произошло?

Энни опускает стекло, на сына не смотрит. Кажется, она даже не заметила, что он плачет. На щеке у нее порез, над бровью ссадина. Кроме того, она почему-то выкрасила волосы в рыжий цвет! По лицу Энни блуждает смутная улыбка.

— Ну-ка, ребята, садитесь в машину. Отвезем Джесса домой. Как дела в школе?

— Мама, что тут произошло?!

Джесс с любопытством на них смотрит.

— А, ты про это? — небрежно пожимает плечами Энни, глядя на мастерскую. — Так, настроение было паршивое. Сам знаешь, со мной это случается. Багажник открыт, положите туда велосипед Джесса и поедем.

Ничего не поделаешь, нужно слушаться. Когда машина выезжает на улицу, Энни вручает мальчикам по шоколадке. На лице ее все та же странная улыбка. Она включает радио на полную громкость, слушает музыку, шуршит шоколадкой. Все трое молчат. Оливер искоса смотрит на Джесса, и тот красноречиво закатывает глаза — мол, чокнутая у тебя мамаша.

Возле дома Джесса Оливер помогает другу вытащить из багажника велосипед. Мама выходит из машины и вдруг спрашивает:

— Послушай, Джесс, а где твой заграничный паспорт?

— Что-что?

— Где твой паспорт? Вы ведь в прошлом году всей семьей ездили в Англию, правильно? Вот я и спрашиваю, где твой паспорт.

Джесс смотрит на Оливера.

— Ну, по-моему, мама держит все документы в гостиной, в ящике.

— Можно мне посмотреть на твой паспорт? Понимаешь, я тут задумала одну скульптуру и хочу нарисовать паспорт Оливера. Мне нужен образец.

— Почему бы вам не взять паспорт вашего сына?

— А он не ездил за границу, у него паспорта нет.

— На моем такая паршивая фотография, — вздыхает Джесс. — Жутко идиотское выражение лица.

— Ничего, я только минутку на него посмотрю и тут же верну.

Джесс пожимает плечами и отправляется за паспортом.

— Вот, любуйтесь, только, чур, не смеяться, — говорит он, вернувшись.

Энни смотрит на его паспорт, потом достает из сумочки свой, сравнивает.

— Ничего особенного, — говорит она. — У меня на фотографии такое же выражение лица — очень серьезное, без всяких там улыбочек.

Оливеру хочется только одного: чтобы эта дурацкая сцена поскорее закончилась, однако мама не торопится. Она разглядывает паспорт Джесса, задумчиво качает головой.

— У тебя тут такой вид, как будто накануне умерла твоя любимая собака.

— Да? — пожимает плечами Джесс. Наконец Энни возвращает ему паспорт и они с Оливером уезжают. На Ивовой улице Оливер не выдерживает:

— Мама, зачем ты это сделала?

Энни прижимает палец к губам. Когда они возвращаются домой, во дворе она притягивает Оливера к себе и шепчет:

— Пойдем прогуляемся.

— О`кей. Куда?

— Помнишь, в лесу есть такая дорожка, которая тянется вдоль старой железной дороги?

— Ну, помню.

— Веди меня туда.

Они идут по направлению к лесу. Мама то и дело оглядывается, словно проверяет, не следит ли кто за ними. Они идут быстро, возле трансформаторной будки делают короткую передышку. Потом углубляются в лес, Оливер ведет маму по своей секретной тропе.

— Мам, зачем ты подменила паспорта?

— Ты заметил?

— Конечно.

— А он, по-твоему, заметил?

— Нет. Он пялился на тебя во все глаза. По-моему, Джесс решил, что ты свихнулась. Зачем тебе понадобился его паспорт?

— Не мне, а тебе.

Оливер останавливается.

— А мне зачем?

Энни не отвечает, тянет его за собой. Она явно спешит.

— Мы что, уезжаем из страны? — спрашивает Оливер. — Мам, что стряслось? Почему в мастерской разгром? Что вообще происходит?

— Потом.

— Послушай, суд закончился. Мафия оставила тебя в покое. Ты, часом, не свихнулась, а? Ведь все уже кончилось.

— Почти.

— Давай поговорим. Объясни мне, в чем дело.

— Сейчас я не хочу об этом говорить.

— Ну хорошо, может, ты поговоришь с Джулиет? Давай ей позвоним.

Энни не отвечает. Вот и заброшенная узкоколейка — прямая просека через лес.

— Если мы пойдем вдоль железной дороги, куда мы выйдем? — спрашивает Энни.

— На Моррис-роуд.

— Нет, я имею в виду, если мы будем идти долго.

— Ну, не знаю. Наверно, в Кротон-Фоллз.

— Отлично.

— Но это семь, а то и восемь миль.

— Значит, нам нужно поторапливаться.

Они идут через лес. Начинает моросить, день и вовсе делается серым. Оливер смущен, растерян, молчание матери его пугает. Но со временем на него находит странное успокоение. Они пустились в бега? Вот и превосходно. Прощайте, контрольные по математике, прощай, Лорел Палиньино. Единственное, чего ему будет не хватать — так это встреч с Джулиет. Он уже сейчас по ней скучает.

Они идут несколько часов. Таинственное путешествие через лесные дебри, мимо осенних пастбищ, под моросящим дождем… Оливер нарушил молчание всего один раз. Он спросил:

— А нельзя нам было взять из дома кое-какие вещи?

— Чего тебе не хватает, Оливер?

— Не знаю. Вообще-то, у меня ничего с собой нет.

Чуть подумав, Оливер сказал:

— Я бы хотел взять с собой череп, который мне подарила Джулиет. Отличная штука. Приносит счастье. Джулиет знает, куда мы идем?

— Нет.

До Кротон-Фоллз они добрались после полудня. Оливер устал, умирает от голода. Энни покупает ему сандвичи, а потом они идут на станцию. Электричка отвозит их в Нью-Йорк.

Возле Центрального вокзала мать и сын садятся в такси и едут в универмаг. Покупают два чемодана, целый ворох дешевой одежды, затем снова садятся в такси и едут в аэропорт Ла Гуардиа. У Энни паспорт Джулиет — она не объясняет сыну, почему. В паспорте кое-что подправлено, например, рост: вместо шести футов трех дюймов значится пять футов три дюйма; кроме того, вес мисс Эпплгейт уменьшен на тридцать фунтов.

За билеты Энни платит наличными. Кладет на стойку паспорт Джесса, говорит:

— Это мой племянник. Наконец-то я заставила его подстричься. Правда, ему так лучше? — Она треплет Оливера по волосам.

Оливер удивлен — он и не подозревал, что мама умеет так ловко и без смущения врать.

Самолет в Гватемалу вылетает через тридцать минут. Мать и сын сидят в зале ожидания на пластиковых стульях. Все дела сделаны — остается один телефонный звонок.

В квартире следователя Кэрью звонит телефон. Фред убавляет звук — по телевизору транслируют бейсбольный матч. Жена ставит на столик телефонный аппарат, Кэрью снимает трубку. Это Энни Лэйрд. Звонит из какого-то людного места — слышен гул голосов:

— Я решила, что согласна сотрудничать с вами.

— Хорошо.

— Он убил Джулиет. Вы об этом знаете? Инсценировал самоубийство, но на самом деле это убийство.

— Джулиет? Кто это?

В трубке молчание.

— Они кого-то убили? Кого?

— Джулиет Эпплгейт, — медленно говорит Энни. — Это моя подруга. Она врач. Разве вы не знаете, что она мертва?

— Впервые слышу.

— Как это?

— Почему вы ничего не знаете? Он всегда все знает. Он знает о моей жизни абсолютно все.

— Этот человек знает о вас абсолютно все, потому что хочет причинить вам вред. У меня же иные цели.

— Вы и так уже причинили мне вред, — говорит она;

— Раз вы решили с нами сотрудничать, мы сможем ему помешать.

— Еще бы. — В ее голосе нет иронии, но и энтузиазма нет. Кэрью не может понять эту женщину.

— Вы приедете к нам? — спрашивает он.

— Не сейчас.

— А когда? Утром?

— Скоро.

— Когда “скоро”?

В это время пищит служебный биппер. Кэрью говорит:

— Подождите секундочку, я сейчас вернусь.

Это Гарри Берд. Он на служебном радиотелефоне.

— Энни Лэйрд сбежала, — сообщает Берд.

— Что-что?

— В доме не было огней. Мы заглянули — ее нет. Мальчика тоже нет. Машина стоит на месте. Окна в мастерской выбиты…

— Гарри, я с ней сейчас разговариваю по городскому телефону.

— Правда? Где она?

— Не знаю, сейчас спрошу.

Он хватает трубку, но там звучат прерывистые гудки.

Энни и Оливер едут на автобусе. Гватемала-Сити остался позади, автобус движется в северном направлении, в Хуэхуэтенанго. Там придется сделать пересадку, чтобы добраться до городка, где живет и работает Черепаха. Автобус набит битком — на том же самом сиденье пристроились еще две пузатые индианки. Оливер, сидит у окна, рядом Энни, затем индианки в ярких национальных нарядах.

Энни пытается уснуть, но ей очень тесно. Она то уронит голову, то вскинет. На переднем сиденье квохчет курица, сидящая в корзине. Курица любопытная, то и дело поглядывает круглым глазом на Энни, а на каждом повороте машет крыльями и бьется. Энни вздрагивает, смотрит на курицу, курица на нее. Энни думает, что никогда в жизни не сворачивала шею цыпленку — интересно, как это делается. Курица, очевидно, улавливает ход ее мыслей и прячет голову в корзину.

Очень хочется спать. Провалиться в сон, забыться, избавиться от мучительной ярости.

Всю ночь они с Оливером провели на автовокзале, дожидаясь автобуса на Хуэхуэтенанго. Взять напрокат автомобиль Энни побоялась. Кредитной карточки Джулиет у нее не было, а свою собственную она использовать не хотела — слишком легко будет проследить ее маршрут.

Узнает полиция, узнает и он, подумала она.

Водитель автобуса слушает радио — зажигательные мелодии салсы. Окна открыты, пахнет ароматом тропических растений, выхлопным дымом, гарью, гниющими отбросами.

Учитель все равно узнает. Они все на него работают. Вся эта история со следователями была его трюком, ловушкой. Судебный процесс был фарсом. Все они в заговоре против меня, думает Энни. Хотят они только одного — убить моего ребенка. Для того чтобы подготовиться к этому, они затеяли судебный процесс, убили Джулиет, а теперь ждут не дождутся, пока я совершу какую-нибудь промашку. Оливер фыркает:

— Кто это воздух испортил?

Никто из пассажиров не знает английского, но гримаса Оливера понятна без перевода. Смеются крестьянки, смеется хозяйка курицы. Все переговариваются между собой, а потом поднимается какой-то пьянчужка с хлебными крошками и яичной скорлупой на подбородке, раскланивается перед Оливером и стучит себя кулаком в грудь — принимает ответственность на себя. Все смеются, Оливер тоже. Судя по всему, ему в Гватемале нравится. Давно уже Энни не видела своего сына таким веселым и беззаботным. За все время он ни разу не захныкал, ни разу ни на что не пожаловался. Оказывается, сделать его счастливым совсем просто: достаточно оторвать его от проклятого компьютера и отправиться в увлекательное путешествие. Нет, вы посмотрите на него — он просто счастлив, так хохочет, чуть не лопается.

Энни смотрит на своего сына и думает, что Учитель каким-нибудь неведомым образом наблюдает сейчас за ними.

Ему наверняка известно, где они. Он подслушивает смех Оливера. От этого человека не спрятаться, не убежать. Ей становится страшно, она хватает сына за плечо.

— Не так громко!

— Почему?

— Не знаю, — пожимает плечами Энни. — Ведь эти люди не знают, над чем ты смеешься.

— Мы все смеемся над одним и тем же. Вот тот тип взял и пукнул.

— Понятно…

Автобус останавливается, внутрь втискиваются еще несколько человек. Под окном собирается стайка оборванных мальчишек. Они галдят, орут, грызут арахис. У одного из мальчишек нет ног, он перемещается по земле на ящике с колесиками, отталкиваясь руками. Когда автобус трогается с места, калека мчится за ними, глядя на Оливера и Энни. Ничего не говорит, не просит, просто смотрит, и все.

— Господи, мама, — с ужасом бормочет Оливер. — Это не страна, а ад кромешный, правда?

Энни думает о своем.

Учитель на автозаправке. Он заливает полный бак, оставляет машину на стоянке и направляется в ночной кафетерий. Путь его лежит через мужской туалет, потом на служебную лестницу, а оттуда — на стоянку грузовиков дальнего следования. На стоянке горит свет, полно народу, в дальнем конце, под деревьями, — стол и стулья.

Там уже сидит Эдди.

— Винсент, она исчезла, — говорит он. Учитель смотрит на старого друга, видит, как тот в последнее время раздобрел — шея стала прямо бычья.

— Не хотел говорить тебе это по телефону, — продолжает Эдди. — Телефонам больше доверять нельзя. Их наверняка прослушивают. Мы по уши в дерьме. Того и гляди потонем.

— Так она исчезла, говоришь? — ровным голосом спрашивает Учитель. Эдди кивает.

— Когда?

— Сегодня утром. Я думаю, что ФБР переселило их с парнишкой в какое-нибудь убежище. А может быть, это полиция штата. Во всяком случае, она теперь работает на легавых.

Учитель обдумывает эту вероятность и качает головой:

— Нет, она быстро учится и слишком умна. Думаю, решила прогуляться. Она не предаст нас.

— Ты совсем рехнулся? Они взялись за нее всерьез. Винсент, нам пора сказать всем “до свидания”. Давай уедем на Кюрасао, там нас никто не найдет. Луи мы выручили, он не будет в претензии. Поехали, брось свою машину к черту. Я только заберу дочку, и первым же самолетом вылетим в Майами.

— Где Фрэнки?

Эдди пожимает плечами.

— Сейчас-то? В четыре часа ночи? Спит — где ему быть.

— Я хочу, чтобы он проверил хозяйку художественной галереи. Она дружит с Энни, может, что-то знает. Другая вероятность — человек по прозвищу Черепаха. Судя по фотографии, он живет где-то в Гватемале. Надо это выяснить.

— Надо ноги уносить, а не выяснять всякую хреновину!

— Нет, не вижу необходимости скрываться. Нужно держать Энни под постоянным напряжением. Она немножко растерялась, напугана. Ничего удивительного — прошлой ночью у нее умерла подруга.

— Какая подруга?

— Та, которая работала в госпитале.

— От чего умерла?

— Судя по газетам, наложила на себя руки.

— Ты ее убил? Винсент, зачем ты это сделал?

— Газеты пишут, что версия самоубийства подозрений не вызывает.

Эдди сердито хмурится. По кронам деревьев ползают яркие пятна света от фар.

— Эдди.

— Ну что еще?

— “Мудрец бесстрастен. Для него все люди — как соломенные псы”. Не нужно сверлить меня взглядом. Если ты чего-то не понимаешь, спроси. Я все тебе объясню.

— Пошел ты со своими объяснениями. Я хочу только одного — чтобы все это дерьмо закончилось. Представляешь, что будет, если тебя зацапают? Меня в этом случае тоже заметут, а меня это никак не устраивает. По-моему, ты вел себя как последний кретин. Я люблю тебя, но на этот раз ты облажался.

Учитель смотрит на встревоженное лицо Эдди.

— По-моему, ты мало спишь в последнее время, дружище.

— Какое тебе дело?

— Наверное, видишь кошмарные сны?

— Какие еще сны?

— Тебе никогда не снятся сны про Энни?

— Пошел ты в задницу. Она сделала то, чего мы от нее хотели. Оставь ты ее в покое.

— Рад бы, но не могу. У меня такое ощущение, что мы с ней сочетались брачными узами. Как же я могу ее отпустить?

Путешествие Энни и Оливера продолжается. Теперь они едут в кузове грузовичка, куда набились еще полтора десятка местных жителей. Грузовичок несется по ухабам проселочной дороги, поднимаясь по горной дороге все выше и выше. Хуэхуэтенанго остался позади, теперь нужно добраться до городка Туй-Куч, где живет Черепаха.

У Оливера новый друг. Его зовут Хуан Калмо Круз, это мальчик того же возраста — может, на год постарше. Оливер учит Хуана английскому, Хуан его — местному диалекту.

Оливер показывает пальцы и говорит:

— Сигара.

Хуан Калмо отвечает:

— Сич. — И надувает щеки, как бы затягиваясь табачным дымом.

Оливер показывает и говорит:

— Женщина.

Хуан старательно складывает губы колечком:

— Жен-щи-на. Жен-щи-на.

Оливер передергивается.

— Холодно.

Этого Хуан не понимает.

— Мам, как по-испански “холодно”?

— Не помню. Кажется, фриа.

— Си, фрио, — радостно кивает Хуан, глядя на летнюю одежду иностранцев.

Он наклоняется к окошку водителя, кричит что-то на местном наречии.

Вскоре грузовичок останавливается у придорожной лавки. Хуан жестом зовет Оливера и Энни за собой, помогает задешево купить две теплые хлопчатобумажные рубашки в красно-белую полоску. Точно в такие же рубашки одеты все жители, включая самого Хуана. Кроме того, по его совету Энни покупает шерстяную накидку с изображением летучей мыши для Оливера и шерстяное одеяло с воротником из кроличьего меха для себя.

Когда, облачившись в новую одежду, Энни и Оливер возвращаются в кузов, все хлопают в ладоши.

Туйкучанцы не похожи на круглолицых обитателей долины, с которыми Энни и Оливер вчера ехали на автобусе. Жители гор высоки ростом, скуласты, у них резкие черты лица, походка гордая и мужественная. Когда они сидят, плечи у них расправлены, головы подняты.

Дорога поднимается на перевал, потом идет вниз, под уклон. Грузовичок ныряет в густое облако. Оливер и его новый друг стоят над кабиной и смотрят вперед; белесый ветер обдувает их лица. Целый час они стоят так, ничего не говорят и просто смотрят перед собой.

Когда туман поднимается, грузовик уже едет по узкой долине, утопающей в зелени. Тут и расположен городок Туй-Куч, зажатый между маисовыми и картофельными полями. Это не городок, а просто поселок. Дома с соломенными крышами, на холме — развалины каменной церкви. Над крышами вьются струйки дыма, с отвесного склона горы сбегают водопады.

— Мам? — поворачивается Оливер к Энни. — Мы приехали?

Энни смотрит по сторонам, выражение лица у нее каменное.

— Коносе… коносес… гринго… сельяма… Черепаха?

— Комо? — переспрашивает Хуан.

— То есть не Черепаха, а Уолтер Райзингер?.

— Комо? — по-прежнему не понимает Хуан.

— Уолтер Райзингер! — повышает голос Энни. Мальчик недоуменно качает головой. Тот же вопрос Энни задает остальным, но никому из них это имя неизвестно.

— Медико, — поясняет им Энни. Все опять пожимают плечами. Тогда Оливер достает свой словарик и ищет, как по-испански “черепаха”.

— Тортуга, — читает он.

— А, тортуга! — раздается сразу несколько голосов. Водитель громко сигналит и подбавляет газу. Навстречу машине выскакивает, истошно визжа, тощая свинья. Со всех концов деревни сбегаются свиньи и собаки.

Грузовичок останавливается на рыночной площади, и Хуан вызывается проводить гостей до дома Тортуги. Большинство пассажиров охотно присоединяются к шествию. Шумная толпа идет мимо маисовых полей, по узким, благоухающим цветами улочкам. Оливер тащит тяжелый чемодан, поглядывая по сторонам. Толпа все разрастается и разрастается. Часто звучит одно и то же слово — “эспоза”.

— Мам!

— Что?

— По-моему, они считают, что ты — жена Черепахи.

Оливер оглядывается назад и видит, что за ними идут человек тридцать, а то и сорок. Все улыбаются, смеются.

Они проходят мимо водопада, спускаются вниз по склону и останавливаются перед длинным приземистым зданием, на котором вывеска с надписью “Клиника”. Тут же, рядом, маленький домик с садом, где разгуливают куры.

Возле двери дома установлен деревянный шест с изображением черепахи.

— Тортуга! — скандирует толпа. — Тортуга! Дверь открывается, выходит маленький человечек. Оливер глубоко разочарован. Неужели они тащились за тридевять земель, чтобы полюбоваться на этого шута горохового? Он ростом не выше Оливера. Маленькие поросячьи глазки. Башка лысая, остатки волос собраны в конский хвост. Плюс к тому ощипанная бороденка, да еще очки, перемотанные изоляционной лентой. Самое большое негодование у Оливера вызывает улыбочка, с которой это чучело смотрит на маму.

Так вот к кому мы перлись за несколько тысяч миль, Думает он. Да уж, видно, совсем плохи наши дела. Если в этом человеке наше спасение, я нам не завидую.

Бюро путешествий, принадлежащее Сари. Дверь закрыта на ключ, владелица фирмы прижата к стене и страстно дышит — Эбен держит ее в объятиях. Из соседней комнаты доносятся перезвон телефонов, стрекотание принтеров, но Сари ничего этого не слышит. Ее губы заняты поцелуем, пальцы лихорадочно расстегивают пуговицы на рубашке Эбена.

Однако Эбен берет ее руки в свои и покрывает пальцы Сари нежными поцелуями. Тем самым он дает понять, что сейчас не время для страсти.

— Разве ты не хочешь заняться со мной любовью? — шепчет она. — Давай прямо здесь. Эбен, ну пожалуйста…

Он не отвечает. Легко проводит пальцами по ее плечам, по груди, но взгляд у него какой-то отсутствующий.

— Эбен, с тобой все в порядке?

— Мне просто хотелось повидаться с тобой.

— Что-нибудь случилось?

— Так… проблемы на работе…

— Расскажи мне о них.

— У меня неприятности.

— Что случилось, милый?

— Сегодня один из моих коллег предложил мне контракт на строительство нефтепровода в Мексике. Это Пит Мордакай, ты его знаешь. Он из компании “Пемекс”, а сумма контракта — полтора миллиарда долларов.

— Но ведь это же чудесно!

— Было бы чудесно, если бы… Понимаешь, вчера фьючерсный фонд, на который я работаю, заключил огромную сделку на акции компании “Вест тексас интермидиэйт”. До официального объявления их цены. А сегодня эти акции так нырнули вниз, что… В общем, я подозреваю, что меня крепко подставили. Ответственность несу один я.

— Ты думаешь, речь идет о нечестной игре?

— Да, но я в этом участия не принимал. Ты знаешь меня, Сари, я человек с предрассудками. Однако мне известно, что управляющий фьючерсным фондом несколько дней назад совершил тайную поездку в Гватемалу. Там проходила Всеамериканская ярмарка, на которой, естественно, были и представители компании “Пемекс”. Я подозреваю, что управляющий — это женщина — тайно договорилась с “Пемексом” и об афере с акциями, и о предложении выгодного контракта, которое продемонстрирует, что я на мели.

— Так разоблачи эту женщину!

— У меня нет прямых доказательств. Если бы удалось установить, что она действительно летала в Гватемалу, я бы доказал свою невиновность. Но как это сделать?

— Погоди. Ты хочешь выяснить, летала ли некая женщина в Гватемалу, причем произошло это несколько дней назад?

— Да. Но как это выяснишь?

— Может быть, я смогу тебе помочь. Мне нужно сделать несколько звонков. — Сари садится к компьютеру. — Как ее имя?

— Энни Лэйрд.

— Ты знаешь, где она живет?

— Да. Штат Нью-Йорк, Фарао, Семинарский переулок.

— Постой, я припоминаю, что как-то раз ты мне звонил из Фарао. Ты говорил, что работаешь с важным клиентом…