– Схватки длились сорок шесть часов.
      Пышущая румянцем женщина подбрасывает улыбающуюся пухленькую дочку на колене. Сэм делает вид, что ей интересно.
      – И, наконец, пришлось срочно делать кесарево. Они уже собирались взять эти клещи, или щипцы, как их там, но слава богу, обошлись без них и сразу схватились за нож, – она расхохоталась и потянулась за очередным куском морковного торта.
      Сэм поняла, что скоро придет ее очередь.
      – Как прошли ваши роды? – Все взгляды обратились к Сэм.
      Интересно, удастся ли выхватить Джорджа, который зажат между двумя другими младенцами, у которых столь же ошарашенный вид, как у него, и рвануть к выходу?
      Она смотрит в полные нетерпения лица других матерей, сидящих в этой незнакомой гостиной, и улыбается.
      – Замечательно.
      Господи, да она видит этих женщин в первый раз в жизни. Ее роды – не их ума дело, к тому же, если повторять изо дня в день одну и ту же историю, можно же повеситься со скуки. Вот когда Джорджу была неделя от роду, ей доставляли удовольствие страшилки об ужасах деторождения. Но ему шесть месяцев. И какого черта они до сих пор ее об этом спрашивают? И вообще, какого черта она делает в этой комнате, среди незнакомых женщин? Какого черта притворяется, будто у них есть что-то общее, хотя на самом деле нет ничего, кроме детей одного возраста?
      – Вы рожали в больнице колледжа? – спрашивает одна из женщин.
      Сэм кивает и подпрыгивает с места, как раз успевая спасти Джорджа, который рискует быть задавленным одним из младенцев.
      – Скажи, что тебе здесь не нравится, – шепчет она на ухо Джорджу, маскируя свою уловку поцелуем и объятиями.
      Но Джордж делает вид, что ничего не слышал. Со вздохом смирения Сэм опускает его на пол и возвращается к остальным.
      Группа матери и ребенка была последней соломинкой. Сэм казалось, что она готова стать матерью. Она представляла себе, как беззаботно шагает по улицам со своим малышом, с ног до головы одетым в фирменные костюмчики, и благосклонно улыбается прохожим. Идеальная мать идеального ребенка.
      Рисовала в воображении пикники в парке. Мечтала о том, как будет подбрасывать малыша (или малышку) в воздух, в то время как он (или она) будет заливисто хихикать и смотреть на нее с обожанием. Разумеется, она знала, что ее ждет усталость и недосыпание, знала, что больше не останется времени на себя (хотя она и не представляла, на что это похоже в действительности). Но к чему она была совершенно не готова, так это к одиночеству и скуке.
      У ее подруг были или дети старшего возраста, которых нужно было постоянно возить из садика в гости, или вообще не было детей.
      – Не переживай, ты познакомишься с людьми, – уверяли ее подруги, у которых были дети. – Пойди в группу матери и ребенка. Или запишись на курсы детского массажа. Там всегда безумно интересно.
      До недавнего времени Сэм избегала подобных сборищ.
      Она видела их в чайной. Стайка гогочущих гусынь, окруженных колясками и прочими младенческими причиндалами. У женщин был измученный, но довольный вид. В Хэмпстеде сборища были пошикарнее – женщины даже пытались краситься, отважно замазывая крем-пудрой синяки под глазами.
      Она проходила мимо них в парке. Они собирались у входа в клуб «Один час» и снисходительно улыбались, когда Сэм волочилась мимо со своей подержанной коляской.
      Она избегала их, потому что приходила в ужас от мысли, что превратится в мамашу. Сэм понимала, что с рождением ребенка сбылась мечта всей ее жизни, и признавала, что с восторгом бросила работу, как только забеременела, но ее страшила мысль о том, чтобы стать домохозяйкой и мамочкой на полный рабочий день, или еще хуже, что кто-нибудь посмотрит на нее и подумает, что она – домохозяйка и мамаша, ничего более. Она была в замешательстве. Ей бы никогда не пришло в голову, что она может так себя чувствовать.
      Она видела, как это происходит с другими. Когда-то они были рассудительными, умными, интересными женщинами, у них была карьера, собственное мнение и сильная жизненная позиция. Но в ту самую минуту, как у них рождался ребенок, они становились слабым подобием своего прежнего «я». Не хватало времени, чтобы читать газеты, и, даже если удавалось раз в неделю посмотреть последние новости, не было никаких сил составить собственное мнение о текущих событиях. Кратковременная память исчезала напрочь. Все их разговоры были на тему младенцев, детей, ухода за детьми, и о том, что им никто не помогает.
      – Ты слишком цинична, – сказал Крис, когда она попыталась объяснить ему свои страхи. – Откуда ты знаешь, что эти женщины на самом деле «безумные мамаши», как ты их презрительно называешь? Откуда ты знаешь, что они не такие же, как ты? Может, они тоже невероятно умны и могли бы сделать карьеру. Ты ничем не лучше их, понимаешь?
      – Понимаю, – Сэм моментально набычилась.
      Она была возмущена. Ей стало стыдно. Потому что она понимала, что Крис прав. Она считала себя выше этих женщин.
      Но после того как пять месяцев Сэм разговаривала сама с собой, она поняла, что сыта по горло. Как-то утром она рассказывала Джорджу об оттенках краски и советовалась с ним, выбрать ли ей цвет яичной скорлупы или ячменный, а он не проявлял ни капли интереса. Но, по крайней мере, она все объясняет ребенку, и это ему на пользу. Проклятье, он уже давно должен был стать не просто гениальным ребенком, а самим Эйнштейном!
      (Хотя Джордж, похоже, будет специализироваться на овощных пюре и оттенках краски).
      Она поняла, что нужно что-то менять, когда толкала Джорджа в коляске по дороге и заметила впереди женщину, которая тоже шла с коляской. Ускорив шаг, почти переходя на бег, Сэм наконец догнала ее. Женщина выглядела чудесно. Ее ребенок был примерно одного возраста с Джорджем, но взгляд у нее был вовсе не измученный. Обутая в яркие кроссовки «Адидас», она толкала перед собой красивую трехколесную коляску. Они могли бы подружиться, подумала Сэм.
      – Привет, – поздоровалась Сэм с улыбкой, и многозначительно подняла брови, будто хотела сказать:
      «Ох уж эти детки и коляски. Боже, какой кошмар. Все время орут. Мы с вами в одной лодке, ведь нам приходится оставаться молодыми и модными, хотя у нас уже есть дети. У нас столько общего, может, погуляем вместе, а потом выпьем капучино? Вот мой номер телефона, звоните в любое время дня и ночи, если захотите».
      – Здравствуйте, – женщина улыбнулась в ответ, осторожно и немного холодно.
      Сэм продолжала, как ни в чем не бывало.
      – Красивая коляска, – произнесла она, задыхаясь: впервые за пятнадцать месяцев ей приходилось так напрягаться физически, как за последние две минуты. – Мы тоже подумываем купить такую. Вам нравится?
      – Она очень легкая, – ответила женщина, и Сэм расслабилась.
      Наконец они поравнялись и теперь шли в ногу.
      – И удобная. Мне очень нравится.
      – У вас чудесная девочка, – засюсюкала Сэм, наклонившись над коляской.
      Малышка куталась в крошечную дубленку, которая защищала ее от холодного ноябрьского ветра.
      – Сколько ей?
      – Пять месяцев, – женщина замялась. – А вашему малышу?
      – Почти шесть месяцев. Время летит так быстро. Невероятно.
      – Угу.
      – Кстати, меня зовут Сэм. А это Джордж.
      – Эмма. А это Хлоя.
      – Вы идете в парк? Мы могли бы прогуляться вместе. Если вы туда идете. То есть если хотите.
      Эмма покачала головой.
      – Вообще-то, мне нужно по магазинам. Извините. Было приятно познакомиться, – она улыбнулась и развернула коляску на углу.
      Какое-то время Сэм стояла на месте, борясь с желанием броситься ей вслед, сказать, что ей тоже нужно за покупками. Что она к ней присоединится. Но тогда Эмма бы поняла, что Сэм в отчаянии, а Сэм не хотелось, чтобы кто-то видел, что она в отчаянии.
      – Мне тоже, – крикнула Сэм, когда Эмма и Хлоя почти исчезли из виду. – Увидимся? – последнее было сказано не как прощание, а как вопрос, и Эмма с улыбкой обернулась, пожала плечами и кивнула, а потом ушла.
      Сэм стояла на перекрестке, и к лицу ее подкатывала горячая волна. Она знала, что означает эта улыбка. Так она улыбалась, когда плохо одетые задерганные мамаши навязывались ей в подруги. Эта улыбка будто говорила: не думай, что можешь стать моей подругой, потому что я не такая, как ты. Ты – задерганная мамаша, а в моей жизни происходит много всего интересного, помимо заботы о ребенке. Тебе скучно, одиноко, ты – жалкое зрелище, чего нельзя сказать обо мне (даже если мне тоже скучно и одиноко).
      Сэм повернула голову и медленно оглядела свое отражение в витрине винного магазина. Черные обтягивающие леггинсы когда-то были четырнадцатого размера, но сейчас растянулись если не до неузнаваемости, то, по меньшей мере, до восемнадцатого размера, как бы того ни боялась Сэм. Черные ботинки на плоской подошве были единственной обувью, в которой было удобно ходить, но криком моды их точно не назовешь. Она подтолкнула коляску ближе к витрине, взглянула на свое лицо и нахмурилась.
      И лишь тогда она поняла, почему Эмма так натяну то, высокомерно улыбнулась, прежде чем убежать. Сэм выглядела в точности как те жалкие женщины, которых сама же избегала. О боже. Неужели все так плохо?
      Это не я, хотелось закричать ей. Смотрите! Давайте я покажу вам фотографии, на которых я похожа на себя, фотографии, сделанные давно. Но ведь уродливое отражение в витрине магазина – это реальность. Это она, Сэм. В тот момент ее сопротивление было сломлено, и она, наконец, решила записаться в группу матери и ребенка.
      Сэм возвращается в кружок к другим женщинам и потягивает кофе. Это их первая встреча, хотя некоторые мамы до этого виделись дважды, а кто-то вместе лежал в больнице или занимался на курсах для беременных.
      Сэм чувствует себя аутсайдером, и то, что они договорились каждую неделю ходить друг к другу в гости, не помогает. Сэм неуютно сидеть на диване дома у женщины, которую видит впервые в жизни, и жевать морковный торт, который приготовила одна из мам. С ума сойти, как у нее нашлось время?
      Кроме нее здесь еще четыре женщины. Натали, мама Оливии; Эмили, мама Джеймса; Сара, мама Лоры, и Пенни с дочкой Лиззи.
      – Слава богу, у нас еще один мальчик, – Эмили наклоняется к Сэм и смеется. – На прошлой неделе были одни девочки.
      – Поразительно, правда? – говорит Сара.
      Это ее дом.
      – В последнее время рождаются одни девочки. По-моему, мальчики только у вас двоих.
      Все согласно бормочут что-то невнятное.
      – Что ж, мальчикам повезло, – произносит Натали. – Придется пораньше рассказать Оливии о птичках и пчелках.
      – До или после того, как вы разучите алфавит? – спрашивает Пенни с улыбкой.
      – Моя дочь – вундеркинд, – с гордостью заявляет Натали.
      Глаза у нее блестят.
      – Алфавит? Да в следующем году она уже напишет свой первый роман.
      – Слава богу, – смеется Сэм. – Я-то думала, у меня одной гениальный ребенок.
      – О нет, – Натали энергично качает головой. – У всех нас гениальные дети. – Остальные мамы со смехом соглашаются. – Более того, это не какая-нибудь там обычная группа матери и ребенка. Это группа создана специально для одаренных детей. Правда, вы только посмотрите на мою дочь. Видите, как мило у нее изо рта свешивается язычок? На самом деле это – язык жестов. Мы вместе его разучивали, и на самом деле она говорит: «Мам, я умираю со скуки, и с какой стати ты заставляешь меня лежать на игровом коврике, ведь это занятие недостойно моего интеллекта».
      – По крайней мере, теперь я знаю, что попала по адресу, – говорит Сэм.
      – Раз уж мы заговорили о птичках и пчелках… – отваживается заговорить Сара.
      – Ой-ой-ой! – оживившись, произносит Натали, и Сэм решает, что она ей нравится. – Это обязательно?
      – Просто интересно, вы все уже этим занимались?
      – Сексом? – хохочет Эмили. – Ты спятила?
      – Неужели вам до сих пор больно?
      Сэм в ужасе.
      Надо признать, после родов у нее напрочь пропало желание заниматься сексом, но они с Крисом делали это пару раз, и, хотя в первый раз ощущения были довольно странные, но уж никак не болезненные.
      – Нет! Я имела в виду, зачем это вообще нужно. Неужели кому-то хочется?
      – Признаю, я полностью согласна, – встревает Пенни. – У меня уже кончаются отговорки, но правда в том, что я совершенно без сил. И уж точно не чувствую себя сексуальной с отвисшими грудями и толстым животом. Боже. Только секса мне сейчас и не хватало. Вечером, когда я ложусь в постель, мне не хочется ничего, кроме как отрубиться.
      – Слава богу, мне ни разу не пришлось заниматься сексом, – хвалится Натали. – Я говорю Мартину, что швы болят. Это блаженство.
      Сара смотрит на Натали, нахмурив брови.
      – Швы? Ты же говорила, что тебе делали кесарево?
      – Ну и что?
      И они покатываются со смеху.
      Но это правда, печально думает Сэм, хотя тоже смеется. У них с Крисом был умопомрачительный секс, хотя сейчас этого не скажешь. Подруги твердили, что с замужеством все меняется, но к Сэм и Крису это не относилось. До рождения Джорджа им как-то удавалось заниматься сексом по меньшей мере три раза в неделю. Моменты близости после рождения Джорджа можно легко пересчитать на пальцах.
      Впервые она увидела Криса шесть лет назад, на вечеринке. Там было полно ее знакомых, и, хотя тогда Сэм не охотилась за потенциальным мужем, она была уверена, что на этой вечеринке ей ничего не светит. Джулия должна была пойти с ней, но в последний момент отказалась из-за сильной простуды, и Сэм присоединилась к компании друзей, лишь бы не идти одной.
      Она прекрасно провела вечер. Тянула коктейли один за другим, невинно заигрывала с мужчинами, с которыми в жизни бы не стала встречаться, и танцевала до поздней ночи.
      К концу вечеринки она оказалась на кухне. Сидя на кухонном столе напротив стиральной машины и болтая ногами, она хохотала над шутками Тони, который отчаянно пытался ее закадрить, но был совершенно не в ее вкусе. И тут что-то привлекло ее внимание.
      Открылась входная дверь, и в комнату вошел человек, который заставил сердце Сэм замереть – в буквальном смысле. Улыбка стерлась с лица, и она наклонилась вперед, чтобы лучше видеть. В нем не было ничего особенного. Средний рост. Обычная внешность. Приятная улыбка. Коричневая кожаная куртка – такие многие мужчины носят. Но, сложив все это вместе, Сэм поняла, без тени сомнения, что этот мужчина изменит ее жизнь.
      – Он будет моим, – подумала она, но, к сожалению, проговорила свои мысли вслух.
      Ошарашенный Тони так и остался стоять на кухне, а она спрыгнула со стола и пошла навстречу своей судьбе.
      – Я Сэм, – она протянула руку.
      Крис взглянул на нее и улыбнулся. Он как раз снимал куртку, но остановился, чтобы пожать ей руку. И не разжал ладони.
      – Крис.
      – Пойдем, Крис?
      Он так и не снял куртку.
      Они отправились в отель в Свисс-Коттедж, потому что в такое время ночи только отели были открыты. Сели на огромный плюшевый диван и стали говорить обо всем. Они говорили, и Сэм все больше убеждалась, что он – ее судьба.
      Он отвез ее домой, она скользнула в подъезд, даже не поцеловав его на прощание. Но все равно зная, что он – ее судьба.
      На следующий день он позвонил ей в шесть. К тому времени Сэм заразилась простудой от Джулии. Она лежала в кровати, с одной стороны у нее была упаковка салфеток, с другой – пульт от телевизора, а на прикроватном столике – кружка горячего лекарства.
      – Что ты делаешь? – спросил он. – Завидую, – ответил он после того, как она рассказала, чем занимается. – Как бы я хотел быть рядом с тобой, но у меня есть одно незаконченное дельце.
      – И ты поделишься со мной, что это за незаконченное дельце? – поддразнила его она.
      – Да. Я встречался с одной девушкой. Но теперь понял, что больше с ней встречаться не хочу. Думаю, было бы несправедливо сказать ей об этом по телефону, поэтому сегодня вечером я ужинаю с ней и собираюсь ей во всем признаться.
      – О'кей, – Сэм довольно улыбнулась, не сомневаясь в его словах ни на минуту.
      Ей не хотелось больше слышать ни слова о той таинственной девушке. Это уже не важно, по крайней мере, не сейчас.
      В пятнадцать минут двенадцатого Крис позвонил еще раз.
      – Что ты делаешь?
      – И как ты думаешь, что я делаю? – засмеялась Сэм. – Все еще лежу в кровати.
      – Звучит заманчиво, – произнес он. – Буду через пятнадцать минут.
      Он приехал. И остался навсегда.
      У них всегда был потрясающий секс. С Крисом Сэм чувствовала себя полностью удовлетворенной, даже спустя шесть лет. Неважно, что произошло в течение дня, они всегда стремились к тому удивительному физическому единению, что существовало между ними. Секс никогда не был скучным, не превращался в рутину. Ощущения всегда были так же сильны, как в первый раз, даже сейчас, и они привыкли заниматься любовью в конце дня.
      Даже когда они ссорились, перед сном все равно были вместе. Но теперь, после рождения Джорджа, секс превратился для нее в изнурительное занятие, и, наверное, поэтому в последнее время они так часто ругаются. Для Сэм и Криса секс никогда не был про сто сексом: он был проявлением близости, интимности, доверия. С тех пор как их сексуальная жизнь совершила резкий скачок вниз, все стало по-другому.
      Сэм вдруг резко отстранилась от Криса. Ей казалось, что он не имеет представления о том, как она живет, о том, что она ощущает себя загнанной в клетку. По колено в подгузниках, ей было трудно оставаться прежней Сэм. Крис чувствовал то же самое, но по другим причинам. Каждый раз, когда кто-либо из них делал неверный шаг, непонимание усиливалось, и, впервые за все время семейной жизни в конце дня они не обретали заново любовь друг к другу.
      Сэм все еще с интересом разглядывала его тело, когда поздно ночью он бродил по комнате без одежды, но теперь она делала это слипающимися от сна глазами, потом закутывалась одеялом и бормотала «спокойной ночи».
      Ей нравилось его тело, его физическое присутствие, ровно до тех пор, пока он не посягал на ее спокойствие. Только не сейчас. Сейчас единственное, о чем она мечтала, – крепкий, ничем не прерываемый ночной сон. Пусть она жаждет близости с другим взрослым и борется с желанием подойти к незнакомым людям на улице. Даже этого недостаточно, чтобы восстановить ее пропавшее либидо.
      Сэм с грустью качает головой и возвращается в настоящее. Возвращается в чужую гостиную с бархатными диванами шоколадного цвета и орнаментом в виде животных на занавесках. Пять женщин болтают о том о сем, в то время как их малыши спокойно лежат на разноцветных ковриках на полу.
      – Господи, не могу дождаться, когда же можно будет вернуться на работу, – говорит Натали. – Смешно, правда? Мне так хотелось поскорее уйти в декрет, а теперь не терпится заняться чем-нибудь еще, кроме приготовления экологически чистой детской смеси.
      – Не говори, – смеется Пенни. – Так ты все-таки решила вернуться?
      Натали пожимает плечами.
      – У меня декрет на шесть месяцев.
      – Шесть месяцев! – комната наполняется изумленными возгласами.
      – Не все они оплачены, – со смехом поправляет она. – Но еще две недели, и я возвращаюсь. Знаете, я-то думала, что буду потрясающей матерью. Всю жизнь ждала этого момента, и, честно говоря, вообще не планировала возвращаться на работу, но у меня такое ощущение, будто мой мозг застыл. Боже, я обожаю Оливию, ни за что на свете не хочу ничего менять, но неработающая издерганная мамаша – это не для меня. Я не создана для такой доли. Пенни, ты просто чудо, но я в жизни не смогу жить так, как ты.
      – То есть сидеть дома и присматривать за Лиззи? Натали, я бы тоже не смогла жить, как ты. Не подумай, я тоже скучаю по работе. Но мне было проще от нее отказаться, потому что, когда я была маленькой, моей матери никогда не было рядом, и я не хочу, что бы с Лиззи случилось то же самое. Я прекрасно понимаю женщин, которые ищут признания в карьере, не ограничиваясь материнством. Но я уже добилась профессионального признания и теперь делаю свой выбор: я хочу стать хорошей матерью. Мне этого достаточно. Я всегда боялась, что мне захочется чего-то большего, но это не так.
      Сэм с восхищением смотрит на Пенни. Ведь она только что высказала именно то, что Сэм чувствует. Или, точнее, то, что ей хочется чувствовать, потому что она тоже хочет дать Джорджу то, чего ей не хватало в детстве, но теперь уже начала подозревать, что карьерное признание ей тоже необходимо. Но она надеется, что это пройдет.
      – Должна признать, я чувствую себя ужасно виноватой из-за того, что не могу быть просто матерью, – произносит Натали, но потом смеется. – Но если я буду сидеть с ней дома целыми днями, будет еще хуже. Конечно, моя малышка – прелесть, но главное событие недели для меня теперь – собрание группы матери и ребенка. Жалкое зрелище, не так ли? Все что угодно, лишь бы насладиться нормальным взрослым общением.
      – Но в результате мы все равно говорим только о детях, – смеется Эмили.
      – Ты права, – приходится признать Натали. – Но, по крайней мере, мы общаемся.
      – А чем ты раньше занималась, Пенни?
      Сэм разбирает любопытство.
      – Работала в банке.
      Сэм представляет Пенни в одном из центральных отделений крупного банка. Она подходит для этой роли. Может, она даже работала менеджером. Пусть сейчас на ней растянутые леггинсы для беременных и необъятный серый свитер, она явно достойна большего.
      – В каком банке?
      Оказывается, в Американском инвестиционном. Возглавляла отдел слияний и приобретений. У Сэм чуть не случается сердечный приступ. Выясняется, что Натали – маркетинговый директор крупной фармацевтической компании. Сара открыла собственный сайт в Интернете, посвященный моде. Он так популярен, что Сэм регулярно видит сообщения о нем в финансовых газетах.
      Эмили – воспитательница детского сада.
      – Вот видишь, – смеется Натали, заметив озадаченное выражение Сэм. – Разношерстная подобралась компания, да?
      – Это точно, – отвечает Сэм.
      Она готова провалиться под землю от стыда. Как она посмела судить этих женщин, предполагая, что в их жизни нет ничего, кроме младенцев, и винить их в этом? – теперь я это понимаю.

      Крис приходит домой в десять минут седьмого – через двадцать минут после того, как Сэм укладывает Джорджа спать. Он опаздывает: заглянул в магазин, чтобы купить Сэм формочки для льда. Взмыленная Сэм носится по кухне, взбивая экологически чистое пюре для Джорджа в огромных количествах, чтобы сразу же после приготовления заморозить его в фор мочках для льда.
      Вечер пятницы. Неделька у Криса выдалась нелегкая. До рождения ребенка – д. р. р., как он мысленно привык повторять, – он с нетерпением ждал выходных.
      Д. р. р. по вечерам в пятницу Крис ходил в паб с ребятами из мастерской, такими же художниками и плотниками, как он. Выпив по паре пива, он встречался с Сэм, и они шли ужинать. Раньше они отправлялись в Вест-Энд, и каждую неделю открывали для себя новый шумный модный ресторанчик, а после этого иногда шли в клуб. Но в последние несколько лет предпочитали ужинать в местных ресторанах.
      Д. р. р. по вечерам в пятницу они ели пиццу, или карри, или китайскую еду. Ужинали не спеша, расслаблялись за бутылочкой вина и флиртовали напропалую, зная, что в пятницу вечером у них точно будет секс, и как бы поздно они ни вернулись домой, как бы сильно ни устали, в субботу можно безмятежно проспать хоть все утро.
      Д. р. р. они всегда выходили в свет. Необязательно в дорогие места, но всегда в уютные ресторанчики с прекрасной кухней. Кафе в Хайгейте или местные итальянские рестораны в Хэмпстеде. Иногда Сэм готовила ужин. Крис возвращался домой, открывал входную дверь, и до него сразу же доносились чудесные ароматы домашней кухни.
      Но самое лучшее было зайти на кухню и увидеть Сэм. При взгляде на нее он чувствовал себя любимым, желанным, чувствовал, что здесь его дом. Его мать отлично готовила, и еду он воспринимал как проявление любви.
      Он считал их самой счастливой парой из всех своих знакомых, и гордился этим. Они не были идеальны, никогда, но он до сих пор смотрел на Сэм и видел девчонку, которая накинулась на него на вечеринке шесть лет назад; девчонку в сияющим взглядом и самоуверенной улыбкой; девчонку, на которой он захотел жениться на следующей же неделе после знакомства.
      Сэм стала для него лучшим другом, и, более того, более страстной любовницы у него не было никогда. И она была его женой! Боже. О чем еще можно мечтать?
      Но все это, с горечью размышляет он, вставляя ключ в замок, было д. р. р. Теперь он женат на орущей, истеричной, злобной стерве. Все время, пока он дома, он словно ступает по минному полю: один неверный шаг, и она начинает орать во всю глотку. Крис с нетерпением ждет, когда же можно будет пойти на работу.
      Единственное светлое впечатление от пребывания дома – Джордж. Гениальный Джордж, думает Крис с улыбкой. Чудесный пухленький улыбающийся комочек. Плоть его плоти. Самое совершенное создание, которое он видел. Когда Крис заходит в комнату, глаза Джорджа загораются.
      В субботу утром Крис сидит на диване, а Джордж спит у него на груди. Теплый, мягкий сверток, любовь в ее чистейшем проявлении. Более замечательного чувства он не испытывал за всю свою жизнь.
      В те редкие минуты, когда Крис и Сэм все-таки близки, они сидят на кровати и улыбаются друг другу.
      – Он такой красивый, правда? – шепчет Сэм, хлопая в ладоши и пытаясь сдержать эмоции.
      – Я знаю. Он просто чудо, – Крис качает головой, не в силах поверить, что они создали такого идеально го ребенка.
      – Чудо, – эхом отзывается она, и они смотрят друг на друга.
      Их глаза переполнены слезами нежности к ребенку.
      Иногда они смотрят друг на друга поверх колыбельки, стоя по обе стороны и любуясь Джорджем, который крепко спит, распластав ручки и ножки.
      – Думаешь, другие родители любят своих детей так же крепко, как мы Джорджа? – шепотом произносит Сэм в уверенности, что ни одна мать не любит своего сына так сильно, как она.
      – Не знаю, – шепотом отвечает Крис. – Но очень в этом сомневаюсь.
      Джордж – само совершенство. А вот отношения Криса с Сэм далеки от идеала. Крис не уверен, в чем именно проблема, но проблема определенно существует. Он чувствует себя брошенным. Покинутым. Нежеланным. Понимает, что нехорошо испытывать эти эмоции, ведь Джордж стоит на первом месте, но ничего не может с собой поделать. Иногда все, что ему нужно, – всего лишь доброе слово, нежный взгляд, ласковый поцелуй, но вместо этого он наталкивается на злобу. Раздражение. Безразличие.
      Крис делает все, что в его силах. Он предложил вставать вместе с Джорджем, и время от времени Сэм ему это позволяет, но ему не хватает сноровки, и она всегда появляется в дверях с раздраженным видом, и отнимает у него Джорджа. Крис бы пришел в ярость, но дело в том, что на руках у матери Джордж немедленно затихает.
      Крис не только не способен утихомирить собственного сына, у него еще много чего не получается. Он не умеет правильно готовить молочную смесь (добавляет слишком много или слишком мало порошка); не может нагреть бутылочку до нужной температуры (у него получается или обжигающе горячая или слишком холодная); не умеет нормально поменять подгузник (застегивает недостаточно крепко); не может правильно накормить Джорджа («боже мой, Крис, это нужно делать быстрее, иначе он начнет орать»); не умеет купать ребенка («ты что, прилетел с Марса? На нашей планете так никто не делает!»).
      Поэтому он даже не предлагает свою помощь. В ответ на это Сэм орет, что вынуждена в одиночку делать всю работу по дому. Ситуация безвыходная.
      Но слава богу, сегодня дома хотя бы приятно пахнет. Как в старые добрые времена. Он узнает этот запах – так пахнет лук, тихонько обжаривающийся на мягком масле. Его сердце радуется – вдруг Сэм решила устроить ему сюрприз? Вдруг сегодня тот самый вечер, когда к нему вернется прежняя Сэм? Неужели она приготовила ему вкусный ужин? И между ними вновь промелькнет волшебная искорка, которая, казалось, погасла навсегда?
      Он заходит на кухню. Сэм стоит у раковины и моет посуду.
      – Привет, милая, – он целует ее в шею.
      – Джордж спит?
      – Ты же знаешь, что он ложится спать без пятнадцати семь. Где же ему еще быть?
      Крис решает не обращать внимания на ее язвительный тон. Ему уже до смерти надоело ругаться. Ему только хочется, чтобы сегодняшний вечер был приятным.
      – Он спит? Можно, я зайду к нему и пожелаю СПОКОЙНОЙ НОЧИ?
      – Нет. Извини. Если он уже лег, сам знаешь, как будет себя вести. Он тебя увидит и начнет орать, как только ты уйдешь. Можешь разбудить его утром.
      – Хорошо. Так я и сделаю. Твоя мама приедет завтра?
      – Да, – кивает Сэм. – Сказала, что заберет его гулять на весь день.
      – Хочешь сказать, что мы останемся вдвоем? Вместе? Наконец-то свобода?
      – Да уж, – она улыбается, и на минуту Крису кажется, что прежняя Сэм снова с ним, что они все еще могут нормально общаться.
      – Фантастика, правда? Чем займемся?
      – Я-то знаю, чем бы мне хотелось заняться, – усмехается Крис, обнимая ее за талию, привлекая к себе и зарываясь носом ей в шею.