Я слышала в ее голосе надежду, предвкушение.
– Значит, он умеет готовить? – подразумевается: он будет хорошим мужем?
– Понятия не имею, – ответила я. – Но думаю, он будет угощать меня не бутербродами и чипсами.
– Подумаешь, чипсы и бутерброды, – быстро проговорила Вив. – Если мужчина умеет готовить, это бонус, а не необходимость.
– Мужчина вообще – не необходимость, и точка, – твердо отрезала я. – Он просто пытается пробиться ко мне, чтобы я оставила ребенка.
– А это возможно?
– Вив! Сколько тебе говорить? Я еще не надумала.
Мы прощаемся, и несколько минут я смотрю в пространство, потому что две недели назад я уже приняла решение. Две недели назад я собиралась сделать аборт и продолжать жить так, будто ничего не произошло. А теперь я не знаю.
Когда в мою голову прокрались сомнения? Как мне вообще пришло в голову, что может быть альтернатива? Почему я так и не назначила встречу с доктором в женской клинике?
О чем я только думаю?
Воскресенье – один из тех удивительно холодных, морозных дней, когда солнце ярко светит посреди ледяного голубого неба и когда выглядываешь в окно, чувствуешь, что весна уже близко, и не понимаешь, почему зиму считают депрессивным временем года.
Стелла все время справляется, как я себя чувствую. Мы со Стеллой стали пугающе близки за пугающе короткий промежуток времени.
Она приходила вчера вечером. Заглянула после похода по магазинам в Вест-Энде, просто проверить, все ли у меня в порядке. Принесла с собой половину супермаркета «Маркс и Спенсер» и в конце концов осталась почти на весь вечер.
Мы ели чипсы с соусом и рассказывали истории. Делились секретами. Хохотали за тарелкой мороженого и сплетничали, уминая бананово-карамельный пирог.
– Мне так этого не хватает, – задумчиво произнесла Стелла.
Мы провели пальцами по тарелке, соскребая последние капельки банана и ириски.
– Чего? Сидеть дома в воскресенье вечером, обжираться, как бегемот, и чувствовать себя, как кит, выброшенный на берег?
– Да, и этого тоже, – мы расхохотались. – Но я имею в виду женскую дружбу, как у нас с тобой. Мне не хватает непосредственности общения с подругой. Чтобы можно было прийти в гости, как сейчас, и не волноваться о том, как выглядишь и о чем разговариваешь. Я не хочу сказать, что ты моя лучшая подруга…
– Осторожно, – предупредила я с улыбкой, потому что чувствовала то же самое. – Не влюбись в меня.
– Но теперь ты точно не станешь моей лучшей подругой. Я уже влюблена, – фыркнула она. – Но тяжело жить без лучшей подруги. Понимаешь, о чем я?
– Моей лучшей подругой всегда была мама.
– Господи, ты серьезно? Я свою мать терпеть не могу. Мы не можем находиться в одной комнате.
– У меня потрясающая мама. И она действительно моя лучшая подруга. И наверное, единственный настоящий друг женского пола. Я имею в виду близкий друг, конечно, у меня есть подруги, – поспешно добавила я, зная, что говорю неправду, – но мне некому довериться, по крайней мере здесь, в Лондоне. До сегодняшнего вечера я и не понимала, как мне этого не хватает.
– Хорошо быть женщиной, – засмеялась Стелла, поднимая бокал. – За женскую солидарность.
– За женскую солидарность. И дружбу.
Я засыпала с улыбкой на лице, ощущая тепло и благодать, чувствуя, что, может, беременность – и не самое худшее в жизни, что могло произойти. Чувствуя, что, в конце концов, моя жизнь не так уж ужасна.
И вот сегодня светит солнце, и мне здорово. Я предвкушаю, что день будет интересным, хоть и не уверена, хорошая ли это мысль – провести его с Марком. Что, если окажется, что у нас нет ничего общего? Что, если нам не о чем будет поговорить?
Ну и что! Я одергиваю сама себя. Я же не проверяю его на предмет пригодности на роль супруга. Я просто пытаюсь узнать его поближе, прежде чем он и я примем самое важное решение в моей жизни.
Вот и все.
– Ты не заблудилась?
Марк открыл дверь, и я расхохоталась, потому что на нем был фартук! Можете представить, на нем действительно был фартук! Но он отказался его снять, и мне понравилось, что он даже не стесняется такого идиотского предмета, как фартук, пусть и мужского, в темно-синюю и черную полоску.
– У тебя чудесный дом, – сказала я, делая вид, что не поражена его размерами.
Но это был один из самых огромных домов, в котором я только была в жизни. Так что я притворилась, будто меня не впечатлила громадная квадратная прихожая и ступени в светлую, просторную кухню. Притворилась, будто мой дом не очень-то отличается от этого. Только он меньше. На много, намного меньше.
– Хочешь пить? – спросил он, наливая в стакан что-то, подозрительно напоминающее морковный сок.
– Это выглядит отвратительно. Думаю, обойдусь без питья, – я робко понюхала содержимое.
– Это не отвратительно. Это вкусно. И подходит по цвету к твоим волосам. Домашний витаминный коктейль из манго и банана. Вкусно и питательно. Попробуй.
Я попробовала. Коктейль действительно оказался вкусным. (И питательным.)
– М-м-м. Какой приятный запах, – я взглянула на разные кастрюльки на плите и поняла, что аромат явно исходит из духовки. – Кто бы мог подумать, что юрист Лондонского Дневного Телевидения – прекрасный повар.
– Единственное, что доставляет мне больше удовольствия, чем удачный судебный процесс, – корпеть над горячей духовкой. Вот, садись, – он отодвинул стол от кухонного стола, и я села, поблагодарив его за заботу.
– Видишь, какие у меня хорошие манеры? – он взял у меня пальто и пошел повесить его в прихожую.
– Неплохие для юриста, – улыбнулась я, и он предложил мне закуски.
– Что? А где же орешки? – я не смогла удержаться.
Я заглядывала в книжки, которые он мне купил, и знала, что у женщин, которых во время беременности тянет на орехи, часто рождаются дети с тяжелой аллергией на арахис. И я знала, что он тоже это знает.
– Хм-м, боюсь, орехов у меня нет. Ты же не объедаешься орехами? – у Марка был такой обеспокоенный вид, что я начала смеяться.
Его можно читать, как раскрытую книгу.
– Расслабься, – я потягивала свой коктейль. – За последние три месяца ни одного орешка не съела.
Он громко вздохнул с облегчением.
Я встала и прошла в гостиную, посмотрела расставленные повсюду фотографии, книжные полки, рассеянно перебрала компакт-диски. И вдруг до меня дошло: если бы я не знала, что Джулия уехала всего несколько недель назад, я бы в жизни не догадалась, что Марк живет с девушкой. Здесь не было ни одного признака женского присутствия. Ни одного.
На фотографиях были незнакомые мне люди. Но ни одного снимка Джулии. Книги на полках – в основном труды по юриспруденции, или биографии, или документальные романы, типично мужское чтиво. Но ничего, что могло бы принадлежать женщине.
– Почему здесь нет вещей Джулии? – спросила я, предположив, что, возможно, ему было слишком больно и он убрал все следы ее присутствия.
Марк вошел в гостиную и подлил мне еще коктейля.
– Понимаю, звучит странно, но на прошлой неделе мне в голову пришла та же мысль. Она никогда не чувствовала себя здесь как дома. Ей всегда казалось, что это мой дом. Что он для нее слишком огромный. Я никогда не замечал, чтобы она хранила здесь свои вещи, здесь не было ничего ее.
– Тогда зачем ты купил этот дом?
– Мне он понравился. И до сих пор нравится. На верное, я вел себя как эгоист. Я знал, что Джулия любила свой маленький домик, что она обожает маленькие уютные комнаты, но мне казалось, она привыкнет. Я думал: она обязательно влюбится в этот дом. Но теперь понимаю, что его величина всегда подавляла ее. Только когда она уехала, я осознал, что в доме нет ее вещей. Вот каким я был эгоистом.
– Не похоже, что ты был эгоистом. Скорее у вас не было ничего общего.
– Скажи мне что-нибудь, чего я не знаю, – он грустно улыбается.
– Может, мне не стоит спрашивать, влезать не в свое дело, но что произойдет, когда она вернется из Нью-Йорка?
– Она не вернется.
– Что?
– Она позвонила два дня назад. Ей предложили работу на Би-си-эй, и она согласилась.
– Боже. Она предупредила начальство?
– Нет. Прошу тебя, никому не говори.
– Конечно. Буду молчать как рыба, – я внимательно взглянула на него. – И как ты себя чувствуешь?
– Мне жаль, что отношения потеряны, но вместе с тем я испытываю облегчение. Огромное чувство облегчения. Уверен, мне будет не хватать постоянных отношений, но даже это нелепо, ведь мы почти не видели друг друга. Ну ладно, хватит обо мне. – Было видно, что ему неприятно говорить об этом. – Проголодалась? Думаю, обед уже готов.
Мы вернулись на кухню и сели за стол, где нас ждал суп из моркови и кориандра с горячим французским хлебом с хрустящей корочкой.
Я уплетала еду, умирая с голода, и с нетерпением ожидала главного блюда.
– Это так вкусно, – простонала я с полным ртом запеченного ягненка с хрустящим жареным картофелем и домашним мятным соусом. – Я так вкусно не ела с тех пор, как жила с мамой.
– Джулия говорила то же самое, когда мы только познакомились. Но потом, думаю, ей все надоело.
– Надоел жареный ягненок? Она с ума сошла?
– Надоело жить с человеком, который любит сидеть дома.
– Какая чушь. Что может быть лучше дома.
– Теперь ты меня удивляешь, – Марк поднял бровь, не веря своим ушам. – Ты же звезда вечеринок. Карьеристка. Ты уж точно не создана для домашней жизни.
– Именно потому, что я так тяжело работаю, дом так важен для меня. После работы мне меньше всего хочется выходить в свет и отрываться на всю катушку. Ш-ш-ш, – прошептала я, – не выдай мою тайну. Но дело в том, – продолжала я, – я обожаю сидеть дома одна, быть эгоисткой и думать только о себе. А ты – ты совсем другой человек.
– Что ты имеешь в виду?
– В один прекрасный день, Марк, ты станешь кому-нибудь идеальной женой.
– Только если в брачном контракте будет указано, что я не должен гладить.
– О, так, значит, есть хоть одна вещь, которую ты не умеешь делать?
– Я не говорил, что не умею гладить. У меня к этому прирожденный божий дар, – с улыбкой произнес он, – но я терпеть не могу это занятие, и заплачу любую сумму, лишь бы это делал кто-то другой.
– Чтобы содержать в чистоте этот дворец, тебе придется заплатить домработнице, садовнику и еще бог знает кому.
– Насчет домработницы согласен, У меня есть Лиззи, которая приходит дважды в неделю, но садовник? Ни в коем случае. Видишь эти руки?
Он вытянул пальцы, и я заметила, что у него на самом деле красивые руки. Большие руки. Сильные. О-о-о. Представь те, на что способны эти руки (ведь я уже забыла, что эти руки делали со мной). По спине пробежали мурашки. Нет, Мэйв. Еще этого не хватало.
Я кивнула, все еще глядя на его пальцы.
– Алан Титчмарш со мной не сравнится. Что касается сада, эти руки волшебные, от одних только их прикосновений все цветет.
Я засмеялась.
После обеда я задремала на чудесном мягком диване в гостиной. Тем временем Марк взбивал молочную пенку для моего капучино без кофеина. Потом я проснулась.
Он притушил свет. На улице было уже темно, и на минуту я потеряла ориентацию. Потом увидела Марка – он сидел на диване напротив и читал «Санди Тайм». Потрескивали дрова в камине, и я быстро выпрямилась, смущенная тем, что уснула. Я была в ужасе: как можно было быть такой бестактной, помять его подушки в бессознательном состоянии или еще чего похуже.
Марк взглянул на меня поверх газеты и улыбнулся.
– Привет, Соня. Или тебе больше нравится Ворчунья?
У меня не было настроения улыбаться в ответ. Я-то знаю, на что похожа моя прическа после того, как я поспала на диване.
– Хочешь чаю? – спросил он, и я благодарно кивнула, наблюдая, как он выходит из комнаты.
Интересно, почему такого золотого мужчину до сих пор никто не прибрал к рукам?
Не то чтобы я этого хотела. В тот вечер я ничего такого к нему не испытывала, как и утром. Я приятно провела день, и он оказался в точности таким, как я его представляла (только в школе он учился играть не на скрипке, а на кларнете). Но в этом смысле он меня не интересовал.
Но должна признать одно: когда тем вечером я ехала домой, борясь с усталостью, мне было очень приятно от мысли, что за мной весь день ухаживали. Раньше обо мне никто не заботился. Только Вив, но это не считается.
О, и еще одно. Я согласилась пойти на УЗИ.
Так, на всякий случай.
17
Я все еще не уверена, как ему удалось уговорить меня сделать УЗИ. Я устала, день выдался длинный, и мне было так уютно, я ощущала себя такой защищенной, что мне не хотелось портить вечер и устраивать ссору.
И теперь я действительно поняла, что Марк станет прекрасным отцом.
Это еще больше меня убедило.
Наверное, раньше я никогда не задумывалась о реальности этой ситуации. У меня была только одна мысль: на мне висит нежелательный ребенок, я превращусь в задерганную одинокую мамашу, которая в отчаянии будет разрываться между ребенком, карьерой и вереницей неподходящих бойфрендов.
Но после того дня у Марка дома, увидев, что он за человек, где он живет, как он живет, я поняла, что не останусь одна. Более того, я осознала, что было бы жестоко лишать его того, чего он желает всем сердцем.
Мы могли бы вместе растить ребенка. Эта мысль пришла мне по пути домой. Пусть Марк забирает его на всю неделю, а я – на выходные. В голове у меня появился образ маленькой девочки, похожей на меня как две капли воды. Она будет носить такие симпатичные ползунки (я не позволю своему ребенку напялить кошмарное розовое платье в рюшах). Маленькая девочка будет такой красивой и вежливой, что все прохожие станут останавливаться и изумляться, как это мне, главе Лондонского Дневного Телевидения (раз уж я размечталась, нечего мелочиться), удалось вырастить такого прекрасного, послушного ребенка.
Ребенок мог бы стать превосходным аксессуаром.
Мы будем гулять в парке в высоких ботиночках и вязаных шапочках, и симпатичные холостяки будут считать нас неотразимыми. Может, мы даже заведем собаку. Или купим домик на побережье, чтобы ездить в отпуск. Не очень далеко, может, рядом с Вив, чтобы играть на пляже, а по вечерам читать детские книжки у камина.
Я бы научила ее всему, что знаю, и наблюдала бы, как она становится маленьким человечком с собственными мыслями, собственным мнением. Я бы с гордостью смотрела, как она растет красивой женщиной.
М-м-м-м. Маленькая копия меня – очень заманчиво.
Поэтому когда Марк мягко намекнул, что неплохо было бы сходить к доктору и записаться на УЗИ, я согласилась.
Вреда все равно не будет.
Хотя это не значит, что я приняла решение.
И не значит, что я стопроцентно оставляю ребенка.
Я уверена не на сто процентов.
– Видите, как двинулась ножка?
Я лежу на столе и выворачиваю голову, чтобы посмотреть на экран, а врач нажимает мне на живот и не сводит глаз с экрана, прерываясь, лишь чтобы записать цифры.
Рядом со мной сидит Марк и держит меня за руку. При других обстоятельствах меня бы это напрягло, но сейчас он меня очень поддерживает. Мы оба приклеились к экрану, но я не понимаю, о чем говорит врач, потому что вижу только зеленоватый тоннель. Но вдруг мое сердце подпрыгивает, и мы с Марком задерживаем дыхание, крепко сжав друг другу руки.
– О господи! – хором шепчем мы. – Ты видел? – и внезапно происходящее на экране проясняется.
Вот она, маленькая ножка, бьющая в воздух, а над ней прорисовываются очертания тела ребенка. Моего ребенка. Нашего ребенка. Живого существа, растущего внутри меня.
Боже милостивый.
Я быстро поворачиваюсь к Марку. У него на глазах слезы, на лице – широченная улыбка. Мы молча улыбаемся друг другу и возвращаемся к экрану, чтобы ничего не упустить.
– Видите позвоночник? – она нажимает на живот слева и показывает на экран. Я киваю, и в горле вдруг появляется комок.
– У-упс, малыш разбушевался, – смеется врач, и я заворожено наблюдаю, как он вытягивает ручку и выгибает спину.
И начинаю смеяться. И плакать.
– Не волнуйтесь, – говорит доктор, протягивая мне салфетку из стоящей рядом коробочки. – Если у вас первый ребенок, впечатления часто слишком сильные. Невероятно, правда? Это ваш ребенок! – она добродушно улыбается, глядя на нас. – Кажется, у него все в порядке. Видите мерцающий огонек?
Крошечное мерцание, почти незаметное.
– Это сердцебиение ребенка. Ровное и сильное. Ваш срок тринадцать недель и четыре дня? Пять дней?
Я киваю. Тринадцать недель и пять дней, в точности так.
– На этом этапе расчеты предельно точны, – говорит она. – Значит, роды ожидаются… – она поворачивается, чтобы проверить, но мы с Марком успеваем быстрее нее.
– Тридцать первого октября.
– Страшновато, – говорит она, но я не смеюсь, потому что именно в этот момент понимаю, что пути назад нет.
Все решено. Конец. Отныне моя жизнь бесповоротно изменилась.
Врач продолжает говорить, и я пытаюсь следить за очертаниями ребенка, но каждый раз, когда картинка на экране меняется, вижу лишь неясные контуры, и спустя какое-то время прекращаю наблюдать и поворачиваюсь к Марку.
– У тебя все хорошо? – шепотом спрашивает он, сжимая мою ладонь.
Я киваю.
– А у тебя?
– Это самый счастливый день в моей жизни, – говорит он и улыбается.
Я улыбаюсь в ответ.
Нет нужды говорить ему, что я чувствую то же самое.
Марк отвозит меня домой и идет на кухню, чтобы разогреть баночку томатного супа «Хайнц» (вот к чему у меня проснулся зверский аппетит во время беременности). Я открываю шкаф и достаю пакет из книжного супермаркета.
На 36 странице книги «Как сегодня выглядит мой ребенок?» я нахожу именно то, что мне нужно.
Добро пожаловать во второй триместр! Если по утрам вы испытывали тошноту, сейчас вам станет легче, и уменьшится риск выкидыша.
Вам нужно консультироваться с врачом и принять профилактические меры, чтобы избежать заражения сальмонеллой, листерией и другими инфекциями. Также вам необходимо сдать анализы, например на токсоплазмоз.
Как развивается мой ребенок?
Формируются голосовые связки, а гортань уже развилась. Кишечник свернулся кольцом и удерживается внутри брюшной полости; печень выделяет желчь, а поджелудочная железа – инсулин. А теперь начинается самое интересное! Маленькие пальчики на руках и ногах вашего ребенка разъединяются, начинают развиваться основания ноготков.
– Что ты делаешь?
Марк заходит в комнату и ставит на прикроватный столик кружку супа, потом садится рядом со мной на кровать, чтобы взглянуть на книгу. Какое-то время мы сидим в тишине, и наконец Марк касается моей руки.
– Теперь мы можем поговорить? – мягко спрашивает он.
Я киваю.
– Как ты себя чувствуешь?
– Мне страшно.
– Значит… – он замолкает. – Значит, ты решила… – его взгляд полон надежды, – …оставить ребенка?
– Конечно, я оставлю ребенка. Это же живой ребенок! Ради бога, во мне растет ребенок, и я его видела! Марк! – я гляжу на него и замираю, пораженная реальностью происходящего. – У нас будет ребенок!
– Я знаю, – смеется он и обнимает меня так крепко, что я чуть не задыхаюсь. – Это так здорово.
Марк остается на ужин. Мне, конечно, хотелось бы предложить ему такое же гастрономическое удовольствие, как он мне в воскресенье за обедом, но в результате мы заказываем карри из ресторана «Индийская деревня». Но все же я умудряюсь приготовить манговый чатни.
Мы долго, долго разговариваем. По крайней мере, мне кажется, что долго. Когда наконец я желаю ему спокойной ночи и забираюсь в постель, жутко измученная, то случайно смотрю на часы, прежде чем погрузиться в сон, и вижу, что сейчас всего 21.22.
О чем мы говорили? О нашем ребенке. О наших ценностях. О детях друзей, о том, что нам нравится и не нравится в их воспитании и что наш ребенок будет совсем другим.
Мы не затронули практическую сторону дела. Как двое людей сумеют гармонично воспитать ребенка, если они даже не живут вместе? Но невелика беда. Посмотрите на статистику разводов в нашей стране. Распадается один из трех браков. Может, и больше. Совершенно нормально, если ребенок растет в неполной семье, к тому же наш ребенок не будет страдать от язвительности и взаимных родительских оскорблений, потому что мы вроде как никогда и не встречались.
Ну, почти.
Марк сможет реализовать свою мечту стать отцом, а я буду заниматься карьерой, как раньше.
– Есть только одна проблема, – сказала я, когда мы нафантазировались вдоволь. – Как мы скажем всем на работе?
– О да. Эта мысль уже приходила мне в голову, – Марк вздохнул.
– Я сказала Майку Джонсу, что беременна, просто чтобы проследить за его реакцией, и у него практически случился сердечный приступ.
– Что?
Марк был в ужасе.
– Ты сказала ему?
– Не переживай. Он подумал, что я шучу. Я только хотела проверить его реакцию, и результат мне не понравился.
– Так никому не говори.
– О, ты серьезно? Думаешь, никто не заметит?
Он пожал плечами.
– Пока еще рано об этом рассказывать. Беременность пока не заметна, а через несколько недель мы придумаем лучший способ сообщить новость.
– Значит, ты не против, если все узнают, что ребенок от тебя? – я была в шоке.
– Да я хочу, чтобы весь мир знал, что это мой ребенок! Особенно учитывая, что мы с Джулией пытались завести ребенка и все думали, что это по моей вине ничего не получилось. Мне не просто хочется, чтобы все об этом узнали, я готов продюсировать телесериал на эту тему!
– Хорошая мысль, – задумалась я. – Но это уж слишком. Целый сериал – это ты загнул. Может, закажем коротенький тридцатисекундный рекламный ролик после «Королевской улицы», на недельку? Более экономный вариант.
Он улыбнулся, но мыслями витал где-то далеко, и я поняла, о чем он думает.
– Марк? В чем дело? Ты думаешь о Джулии, да?
Он печально улыбнулся.
– Я был так взволнован, что даже не вспомнил о ней. И полагаю, если дело не во мне, значит, проблема в ней? Но даже если с ней все в порядке, как она это воспримет?
– Марк, если пока мы никому не собираемся рассказывать, Джулии об этом знать тоже не нужно. Но когда новость просочится наружу, убедись, что она узнает первой. Не могу представить ничего хуже, чем, если она услышит об этом от кого-то еще.
– Понимаю, – сказал он, кивая, все еще думая о том, как ей будет больно. – Она должна узнать об этом от меня.
У меня одержимость.
И я медленно схожу с ума.
Сначала я притворялась, что ребенка не существует, а теперь всем сердцем желаю, чтобы живот наконец стал выпирать, хочу сообщить всему миру, что нет, я не растолстела, я беременна.
На работе я все еще осторожничаю, ношу просторную, мешковатую одежду, чтобы скрыть постоянно увеличивающийся живот, но мне отчаянно хочется поговорить об этом, рассказать об этом, и я стала приставать к незнакомцам, чтобы поделиться радостной новостью.
– Извините? У вас есть этот свитер на размер больше? Я на четвертом месяце беременности, и скоро на меня уже ничего не налезет.
– Алло? Вы меня не знаете, меня зовут Мэйв Робертсон, я подруга Стеллы Лорд. Она посоветовала вам позвонить. У меня плохо работает центральное отопление, а я на четвертом месяце беременности, и, наверное, поэтому я ужасно мерзну. Вы можете сегодня прислать водопроводчика?
– Я буду авокадо, крабовые палочки и цыпленка по-королевски на зерновом хлебе. Понимаю, звучит странно, но я на четвертом с половиной месяце беременности, и мне до смерти хочется цыпленка по-королевски. Но ведь могло быть и хуже, ха-ха-ха! По крайней мере, меня не тянет на всякую гадость, землю например. А у вас есть дети?
– Похоже, пирожок уже испекся! На какой вы неделе? На тридцать шестой? Бедняжка. Это у вас первый ребенок? Я всего на двадцать второй, но уже совершенно разбита… Не представляю, как вы справляетесь.
Я до последнего сопротивлялась искушению накупить одежды для беременных, но больше уже не могу. Когда я была на шестнадцатой неделе, я как-то заехала в «Форме». Зашла, огляделась и была поражена. Почему-то все покупательницы были худыми, как жерди, и продавщицам приходилось запихивать им под свитеры подушки, чтобы симулировать беременность.
– Тут вообще есть беременные? – шепотом спросила я у молоденькой продавщицы.
– О да, – тоже шепотом ответила она. – Но многие покупательницы любят приходить на раннем сроке. Первый признак беременности – особая одежда, и им не терпится поскорее всем ее продемонстрировать.
Я повернулась и увидела прямое подтверждение ее словам. Женщина с модельной фигурой не спеша рассматривала одежду на вешалках. На ней было платье с высокой талией, под которым помимо нее мог поместиться еще и Тауэрский мост.
– А вы не желаете что-нибудь примерить? – спросила продавщица, потянувшись за прилавок. – Если хотите, можете подложить подушку.
– Нет, спасибо, – ответила я с благосклонной улыбкой и направилась к выходу.
Но по дороге домой мысленно дала себе пинка. Себе и своей дурацкой гордыне. Конечно, мне до смерти хотелось примерить все.
Все, кому я рассказываю о беременности, ведут себя так мило, поэтому очень странно, что я не могу раскрыть секрет на работе. Здесь все относятся ко мне по-прежнему. На работе я все та же прежняя Мэйв Робертсон. Только толще. И рассеяннее.
Не могу понять, что меня больше беспокоит: то, что моя память, похоже, ушла в безвременный отпуск, или то, что талия исчезла.
Разумеется, никто не осмеливается заметить, что я потолстела, и, думаю, пока никто не догадался. Но проходя мимо переполненной столовой в час дня, я уже не ловлю на себе восхищенных взглядов, как раньше.
– Поклянись, что я не похожа на бегемота, – шепотом прошу я Стеллу.
Менеджер утреннего шоу проходит мимо и улыбается без малейшего намека на заигрывание.
Мне хочется, чтобы она ответила: ты не похожа на бегемота, ты похожа на беременную. Хочу, чтобы она повысила мою самооценку. Хочу получить от нее разрешение поделиться со всеми.
– Клянусь, ты выглядишь роскошно и чувственно.
– Значит, живот не выпирает? – я выпячиваю живот, всем сердцем желая, чтобы она сказала, что мой живот из-за спины видно.
– Ребенка там нет, – смеется она. – Там луковый багет с сыром бри и двойной сэндвич, – я тоже смеюсь.
Хотя такой ответ мне не очень-то по душе.
– Я точно не похожа на бегемота? – спрашиваю я Марка.
Мы лежим на диване, только что закончив просмотр видеофильма лорда Уинстона «Человеческое тело», поражаясь съемкам ребенка все еще внутри тела матери.
Сегодня воскресенье. Теперь мы с Марком проводим воскресенья вместе, а иногда и вечера на неделе. Но воскресенье – это святое: я еду к нему домой, он готовит вкуснейший обед, и я целый день валяюсь без дела, занимаясь полнейшей фигней, в то время как он носится по дому, как обезглавленная курица, и предугадывает каждое мое желание.
Истинное, чистейшее блаженство.
– Хочешь «Баунти»? – спрашивает он.
Дело уже идет к вечеру.
– М-м-м, – довольно постанываю я из-под мягких подушек.
– Хорошо, – он набрасывает куртку. – Мне нужно в гараж на минутку. Еще чего-нибудь принести?
– Не отказалась бы от цыпленка по-королевски.
– Ты съела ростбиф и все еще голодна? – он в ужасе.
– Не голодна. Так, знаешь. Не мешало бы перекусить немножко.
– У нас есть цыпленок и майонез. Я куплю карри.
– Здорово. Спасибо, – я уже переключила внимание на экран.
Обычно на вечер Марк берет напрокат видео, и, слава богу, мы оба обожаем сентиментальные старые фильмы. «Жизнь прекрасна», «Харви», «В джазе только девушки», «Унесенные ветром». Уже не первое воскресенье мы погружаемся в вымышленный мир прошедшей эпохи.
А последние пару недель я остаюсь на ночь. Не подумайте ничего плохого. В комнате для гостей, разумеется.
И это самое поразительное. Если бы не тот факт, что я ношу его ребенка, в жизни бы не поверила, что мы с Марком вообще когда-либо занимались сексом. Более того, даже зная, что ребенок его, мне иногда приходит в голову, что, возможно, это было непорочное зачатие, а та ночь в Сохо мне попросту привиделась.
Мне даже пришлось спросить Стеллу, так, чтобы подстраховаться. Я вообще была в тот вечер в баре?
Марк стал моим лучшим другом. Он первый, с кем мне хочется поделиться новостями. С ним можно пойти в ресторан или просто посмеяться. Он всегда рядом, он надежен, на него можно положиться, он всегда поддержит. С ним я ощущаю себя в безопасности, с ним мне уютно, я чувствую себя любимой. В платоническом смысле, естественно.
Потому что влюбиться в него – нечто из области фантастики.
В ту ночь, конечно, он вскружил мне голову. Я смутно припоминаю, что у нас был умопомрачительный секс, но все еще с трудом верю, что это был Марк. Марк. Тот самый Марк, что сейчас сидит напротив, пьет кока-колу и каждые две секунды непристойно громко рыгает.
– Ты чудовище, – я улыбаюсь.
– Да, знаю, – он корчит рожу. – Юристы такие свиньи, да?
– Не все юристы. Но ты свинья.
Марк особенно оглушительно рыгает и улыбается во весь рот.
– Ты могла бы выбрать любого мужчину на роль отца своего ребенка, но выбрала меня.
– Поверь, – отвечаю я. – Если бы мне пришлось снова делать выбор, это была бы уже совсем другая история.
Но, разумеется, я лукавлю, потому что пусть я в него ни капельки не влюблена, он превратился в моего самого любимого человека в мире, – за исключением Вив, конечно. И я не могу представить лучшего отца для своего ребенка. Я в восторге от мысли, что ребенок будет наполовину моим и наполовину Марка. Честно говоря, мне кажется, это идеальное сочетание. Лучше может быть только я и Стив Маккуин. Но ребенок от Стива Маккуина мне явно не светит.
– Знаешь, кто ты такой? – говорю я позднее тем вечером.
