Глава 1

Больше всего на свете я мечтаю похудеть.

Если бы я была стройной красавицей, все мужчины были бы без ума от меня. Мечтать не вредно. Думаете, я ненормальная? Посмотрите на меня — сижу одна на работе и с аппетитом разглядываю большой многослойный клубный сэндвич.

Еще полчаса до конца обеденного перерыва. Я собираюсь внимательно изучить свой любимый журнал. Но я не прочитаю ни одной статьи. Меня не волнует, как удержать любимого мужчину, внести разнообразие в сексуальную жизнь, распознать измену. Честно говоря, тысячи слов, написанных на столь животрепещущие темы, меня вообще не касаются. У меня и бойфренда — то по большому счету никогда не было. Журналы я покупаю не ради пестрых заголовков.

Если хотите знать, я покупаю их ради картинок. Я часами рассматриваю каждую глянцевую фотографию и восхищаюсь красотой моделей — длинными, стройными ногами, тоненькой талией, сияющей золотистой кожей. У меня сложился особый ритуал: сначала разглядываю лицо — точеные скулы, четко очерченный подбородок, а потом медленно спускаюсь вниз, не пропуская ни одного изгиба фигуры.

Среди моделей у меня есть любимицы. Дома, в спальне, в верхнем ящике комода лежит целая стопка вырезок — мои любимые топ — модели в разнообразных позах. Как бы я хотела быть сексуальной, как Линда Евангелиста, иметь пухлые губы и тонкий нос, как у Кристи Терлингтон, и безупречную фигуру, как у Синди Кроуфорд!

Не подумайте ничего плохого, у меня нет скрытых лесбийских наклонностей. Если бы я нашла лампу Аладдина, из которой вдруг появился бы огромный джинн с голой грудью, я точно знаю, чего бы пожелала. Мне не нужны все богатства мира или вечная любовь, единственное сокровенное желание — иметь фигуру, как у и Синди Кроуфорд, и при этом есть все подряд.

Мне тяжело признаваться незнакомому человеку, как вы, но дело в том, что я, Джемайма Джойс, очень люблю поесть. Когда я ем в ресторане, и вижу, как с неодобрением смотрят на меня. Некоторые посетители прямо — таки пялятся. Но я изо всех сил стараюсь не обращать на это внимания. Если кто-то — из « дружеского» участия и беспокойства — спросит меня, почему я толстая, отвечу, что у меня проблемы с щитовидкой или с железами внутренней секреции, и к тому же невероятно замедленный уровень обмена веществ, чтобы никому и в голову не пришло, что я такая, потому что ем как слон.

Но вы-то догадались, как все обстоит на самом деле. Надеюсь, понимаете, почему я тайком объедаюсь и постоянно хочу перехватить что-нибудь. Примерно половина женщин в Англии носит шестнадцатый размер и выше. И дело не только в еде.

Не нужно долго искать причину — достаточно сказать, что у меня было несчастливое детство. Я никогда не ощущала себя любимой. Мои родители развелись, когда я была совсем маленькой, и я так и не смогла прийти в себя после этого. Я выросла, но до сих пор нахожу успокоение только в еде.

Мне двадцать семь лет, я — интересная молодая женщина, добрая, нежная, заботливая, с отличным чувством юмора. Но когда люди смотрят на Джемайму Джонс, они замечают совсем не это.

Все видят только жир. Обращают внимание на огромные груди — я всегда стараюсь обходить стройки стороной, ведь проклятые строители не преминут отпустить пару грязных шуточек. На отвислый, круглый живот, на ноги — такие толстые, что трутся друг о друга при ходьбе.

К сожалению, никто не замечает моей привлекательности. Когда я смотрю в зеркало и оцениваю себя, то замечаю, что я, конечно, не красавица, но у меня есть достоинства: блестящие каштановые волосы, зеленые глаза, чувственные губы.

Стараюсь красиво одеваться, пусть у меня лишний вес, намного больше нормы, но я не позволяю себе распускаться. Только никто этого не замечает. Посмотрите, как я сейчас одета. Если бы я была стройной, вы бы сказали: «Как ей идут эти брюки в широкую полоску и длинная оранжевая туника!» Но, поскольку я толстая, все смотрят на меня и думают: «Господи, зачем она напялила эти яркие тряпки? Неужели не понимает, что в них она еще толще?»

Но разве я не могу модно одеваться? По крайней мере, не собираюсь ждать, пока похудею до двенадцатого размера.

Естественно, все время сижу на диете. Вы знаете, что это такое. Стоит перестать есть вредную пищу, и ты начинаешь хотеть ее больше всего на свете, не замечаешь ничего вокруг, не можешь ни о чем думать. Единственный способ прекратить мучения — съесть кусочек шоколада, но одним кусочком не обойдешься, и скоро замечаешь, что умяла всю плитку.

Диеты совершенно неэффективны, это же очевидно. Индустрия, производящая средства для похудения, отправилась бы ко всем чертям, если бы от них был хоть какой-то толк.

| Я знаю о диетах все. Метод Скарсдейла, диета с высоким содержанием клетчатки, зоновая диета, шесть яиц в день, «худеем быстро», группа "Анонимные худеющие», гербалайф, чудо таблетки, чудо — коктейли, пластырь для похудения. Все это мы проходили. Назовите любое, самое идиотское средство — я буду среди тех, кто на него купился. Иногда сбрасывала пару фунтов, но мне никогда не удавалось стать стройной — ни одна из диет не помогла.

Вижу — вы с жалостью наблюдаете, как я уминаю сэндвич и воровато оглядываюсь по сторонам, — не смотрит ли кто? Потом открываю верхний ящик и достаю плитку шоколада, притаившуюся в глубине. Разрываю яркую оранжевую обертку и серебряную фольгу, выбрасываю в мусорное ведро под столом. Намного проще спрятать неприглядную коричневую плитку, чем блестящую обертку.

Откусываю кусочек. Держу сладкий шоколад во| рту, чувствую, как он тает на языке. Потом откусываю еще, поспешно жую и проглатываю, даже не ощутив вкуса. Через секунду плитки уже нет. Сижу и ощущаю тошноту и ужасное чувство вины.

Но испытываю и облегчение: я только что исчерпала лимит вредной еды на сегодня — больше нельзя. Значит, сегодня вечером приду домой и съем на ужин салат. Если все будет, как планирую, чувство вины пройдет, и завтра снова сяду на диету.

Я закрываю журнал и кладу в сумку. Не могу дождаться, когда приду домой и буду вырезать понравившиеся картинки в тишине спальни. Бросаю взгляд на часы и вздыхаю. Еще один скучный день моей скучной жизни. Но так нельзя, ведь я — журналист, и моя жизнь должна быть интересной и наполненной событиями.

Но, к сожалению, впечатлений явно не хватает. Когда я все-таки прочитала пару статей в глянцевых журналах, то поняла — я могла бы написать лучше.

Я могла бы стать отличным журналистом. Вот только как я смогу написать о том, как распознать измену? У меня же нет никакого опыта общения с мужчинами. Но если бы я была более умудренной, клянусь, выиграла бы премию, потому что у меня талант журналиста, я в этом уверена!

Я люблю английский язык, обожаю играть словами, наблюдать, как предложения складываются в единое целое, словно кусочки головоломки. Но, к сожалению, здесь, в «Килберн Геральд», мои таланты не находят применения.

Ненавижу эту работу. Когда я знакомлюсь с людьми и меня спрашивают, чем я занимаюсь, я гордо поднимаю голову и отвечаю: «Я — журналист». Но потом сразу меняю тему, ведь неизбежно следует вопрос: «Где вы работаете?» Тут я опускаю голову и бормочу: «В „Килберн Геральд“». И если уж меня припрут к стенке, совсем сникаю и признаюсь, что веду колонку полезных советов.

Каждую неделю тысячи несчастных одиноких жителей Килберна, которым нечем больше заняться, заваливают редакцию письмами следующего содержания: «Как вернуть пожелтевшему линолеуму под мрамор белый цвет?» или «Бабушка оставила мне в наследство два серебряных подсвечника. Как избавиться от черного налета на серебре?» И каждую неделю я часами обзваниваю производителей линолеума и изделий из серебра, прошу извинения за то, что отвлекаю их от важных дел, и узнаю ответы на эти животрепещущие вопросы.

И это называется «журналистикой»! Правда, иногда мне выпадает счастье написать статью — обычно хвалебный пресс-релиз, дутую рекламу, призванную заполнить печатное пространство. Но я наслаждаюсь этой на первый взгляд скучной работой. Сто раз перечеркиваю написанное и начинаю снова. Если бы мои коллеги — репортеры и журналисты, которые суетятся вокруг меня, — нашли бы время прочитать, что я насочиняла, они бы поняли, что я — мастер слова.

Не подумайте, что я не пошевелила и пальцем, чтобы продвинуться по карьерной лестнице. Иногда опасаясь, что из-за скуки потеряю остатки профессионализма, тащусь в кабинет главного редактора, сажусь, с трудом помещаясь в кресло, и представляю его вниманию несколько своих статей. Сегодня как раз такой день — я собираюсь попросить моего начальника дать мне второй шанс.

— Джемайма, — говорит редактор, откидываясь в кресле, кладя ноги на стол и закуривая сигару. — И почему ты так хочешь стать репортером?

— Не хочу, — я с трудом удерживаюсь, чтобы не закатить глаза. Каждый раз прихожу сюда и выслушиваю одно и то же. — Я хочу писать статьи.

— Но, Джемайма, дорогая, полезные советы тебе прекрасно удаются. Честно, даже не знаю, что бы мы без тебя делали.

— Но разве это журналистика? Мне хочется писать больше.

— Все мы начинали с малого, — он заводит обычную волынку.

Да, думаю я, ты начал с малого, этим и закончил: это же не «Гардиан», а всего лишь «Килберн Геральд».

— Ты знаешь, с чего я начал свою карьеру?

Я молча качаю головой. Да, не раз слышала: ты был мальчиком на побегушках в «Рекламном вестнике».

— Я был мальчиком на побегушках в "Рекламном вестнике», — и так далее.

Наш разговор заканчивается, как всегда.

— Скоро у нас будет вакансия журналиста, — он заговорщически подмигивает. — Если постараешься, посмотрим, что можно сделать.

| Я вздыхаю, благодарю его за то, что уделил мне время и неуклюже вылезаю из узкого кресла. Только я подхожу к двери, редактор спрашивает:

— Кстати, ты записалась на курсы?

Поворачиваюсь и в недоумении смотрю на него. Курсы? Какие курсы?

— Ну, ты знаешь, — добавляет он, понимая, что я : не имею ни малейшего представления, о чем он говорит. — Компьютеры, Интернет, Всемирная паутина. Мы включаемся в сеть, и я хочу, чтобы все сотрудники записались на курсы.

Включаемся в сеть? Он, наверное, имеет в виду « подключаемся к сети ». Я выхожу из кабинета с улыбкой. Наш редактор отчаянно хочет показать, какой он продвинутый, но на самом деле все еще живет в восьмидесятых.

Я возвращаюсь к рабочему столу. Никак не пойму, почему он не дает мне шанс показать, на что я способна? Какой смысл идти на бесполезные компьютерные курсы, когда мне все равно не придется напрягать мозги? Поди разберись!

Я прохожу мимо репортеров, висящих на телефоне, и опускаю глаза, увидев мою тайную любовь. Бен Уильямс — заместитель редактора новостей. Высокий, красивый, по нему сохнет женская половина офиса. Пусть он не может позволить себе костюм от «Армани» — зарплаты редактора «Килберн Геральд», увы, хватает только на недорогие марки, но и в недорогом костюме он выглядит идеально — накачанное тело, мускулистые бедра…

Каждая женщина в «Килберн Геральд» тайно влюблена в него. Думаю, в него влюблена и продавщица киоска, где он покупает утреннюю газету, и девушка из палатки с хот-догами, ведь, я замечала, как она зачарованно смотрит ему вслед, когда он в обеденный перерыв проходит мимо.

Несомненно, Бен Уильямс — просто красавчик. Светло-каштановые волосы слегка взъерошены, челка падает на левый глаз, идеальные брови изогнуты дугой. Когда Бен улыбается, на его щеках появляются ямочки. Он отлично понимает, как реагируют на него женщины. Но под этой заманчивой внешностью скрывается золотое сердце, сердце застенчивого маленького мальчика. Только не говорите, что я вам сказала. Он не хочет, чтобы все об этом знали.

Единственная женщина, которая не попала под чары Бена, — Джеральдина. Джеральдина — птица высокого полета и моя единственная подруга в редакции, хотя она может с этим и не согласиться. После работы мы совсем не общаемся. Зато в редакции частенько болтаем. Джеральдина изящно устраивается на краешке моего стола, а я смотрю на нее и мечтаю выглядеть как она.

Часто мы обедаем вместе, иногда к нам присоединяется Бен Уильямс. Мне это и приятно, и мучительно одновременно. Приятно, потому что мечтаю оказаться рядом с ним. Мучительно, потому что стоит ему приблизиться, как превращаюсь в неуклюжего подростка. Мне страшно даже взглянуть на него, не говоря уже о том, чтобы поговорить. Единственное утешение — когда он садится рядом, у меня пропадает аппетит.

Он, наверное, считает меня милой. Уверена, он знает, что я влюблена в него. Но вряд ли это заботит его, когда , рядом Джеральдина.

Джеральдина пришла в редакцию одновременно со мной . Только я стала работать стажером, и у меня было высшее образование. А Джеральдина начинала секретаршей, но угадайте, кому доверили написание статей? Вот именно.

Я не хочу показаться циничной, но Джеральдина, с блестящими светлыми волосами, шикарной стрижкой, стройной фигуркой десятого размера и модными нарядами, тупа как пробка. Зато мужчины ее обожают — наш редактор считает, что она — самый важный сотрудник газеты, после него самого.

Меня убивает, что Бен считает Джеральдину достойной внимания. Правда, он ее совсем не интересует, и это облегчает положение, . Разумеется, она замечает внешность обаяние, харизму Бена. Но он работает в «Килберн Геральд», а для Джеральдины это — как клеймо на лбу.

Она встречается только с богатыми мужчинами, с теми, кто старше, богаче, умнее. С нынешним бойфрендом она уже восемь месяцев — настоящий рекорд. Похоже, у них все серьезно, и Бен, конечно, расстроен. А мне, наоборот, нравится слушать рассказы о ее личной жизни. Я бы все отдала, чтобы стать похожей на нее.

Мое пиршество закончено. Я сажусь в кресло, снимаю трубку и набираю номер местной ветеринарной лечебницы.

— Добрый день, — вежливо говорю я. — Это Джемайма Джонс из «Килберн Геральд». Один из наших читателей интересуется, как избавиться от запаха кошачьей мочи на занавесках?

Каждый день, когда Джемайма едет домой на автобусе, она скрещивает свои толстые пальцы и загадывает желание. Она мечтает, чтобы ее соседок по квартире не оказалось дома. Чтобы у нее появилась возможность побыть в одиночестве, насладиться покоем и тишиной.

Джемайма Джонс открывает входную дверь, и ее сердце падает: из гостиной слышится оглушительная музыка, смех и болтовня. С тяжелым сердцем Джемайма заглядывает в комнату.

— Привет, — я здороваюсь с девочками. Они, как обычно, лежат на диване и сплетничают.

— Хотите чаю?

— Да, Пышечка, — хором отвечают они.

Я вздрагиваю, услышав прозвище, которым они меня наградили. Так меня называли еще в школе. Я изо всех сил стараюсь забыть то время. Но стоит мне снова услышать «Пышечка», как я переношусь в прошлое, когда я была самой толстой девочкой в классе. Меня всегда дразнили и никогда не приглашали в гости.

Но Софи и Лиза снисходительно продолжают называть меня Пышечкой. Мы не учились вместе, но они знают, что я терпеть не могу это прозвище. Как-то я набралась храбрости и все им высказала, но, узнав, что кличка меня раздражает, они только развеселились.

Хотите узнатьпобольше о Софи и Лизе? Софи — блондинка, шикарная модница с очаровательной улыбкой и томным взглядом. Лиза — брюнетка с длинными роскошными локонами и полными влажными губами. Они жили в этой квартире задолго до моего появления. Наверное, без меня им жилось лучше, — правда, некому было заваривать чай по вечерам.

На первый взгляд можно подумать, что они — владелицы бутика или как-то связаны с миром моды. Идеальные формы, лучезарные улыбки и одежда от знаменитых модельеров. Но на самом деле все куда более банально. Софи и Лиза — секретарши.

Они работают в приемной рекламного агентства. Целыми днями соревнуются в покорении мужских сердец. По очереди они переспали со всеми сотрудниками агентства — женатыми и неженатыми. Теперь они сидят за полированной стойкой из стали и бука и не сводят глаз с входной двери — ждут, пока войдет симпатичный новый клиент, с которым можно пококетничать.

Они приходят домой ровно в 17.30, потом прохлаждаются, читают журналы, смотрят телевизор и сплетничают. Потом прыгают в горячую ванну, позже делают прическу и макияж.

К девяти часам вечера они уходят, разодетые в пух и прах. Постукивая высокими каблучками, семенят мелкими шажками, еле удерживая равновесие. Я сижу в своей комнате или смотрю телевизор, а они поучают меня, как себя вести. Они думают, что это очень смешно, а мне каждый раз хочется им врезать. Не могу сказать, что я их ненавижу, просто они ужасно тупые, как пара тараторящих волнистых попугайчиков. Не перестают удивлять меня своей глупостью.

Софи и Лиза направляются в «Мортонс», «Трамп» или «Эмбарго». Все эти бары для меня на одно лицо. Там они цепляют мужчин, которые тоже все на одно лицо. Если повезет, мужчины угостят выпивкой, пригласят поужинать и, прежде чем исчезнуть, покатают на «Феррари».

Естественно, меня с собой подруги никогда не берут. Это же смешно. Я презираю этот стиль жизни, но в глубине души — очень-очень глубоко — мне кажется, что я бы тоже хотела попробовать.

Но об этом не стоит и мечтать. Они худенькие и красивые, а я — нет. Я бы никогда не осмелилась пойти с ними, а они и не подумали бы пригласить меня. Они совсем не вредные, у них — добрые сердца. Но девушкам нужно быть на уровне, а толстая подруга, боюсь, для них помеха.

Питаются они, похоже, только шампанским и дорожками кокаина, которыми угощают знакомые мужчины. Наш холодильник всегда пустует. Разве только я куплю что-нибудь. За те восемь месяцев, что я живу здесь, ни разу не видела, чтобы они ели.

Правда, иногда одна из них заявляет: «Я умираю от голода!», открывает холодильник и входит в гостиную, жуя помидорчик или полкусочка питы с чем-то розовым. Это оказывается тончайший слой креветочного паштета, какой я только видела в жизни.

Вам может показаться, что мы — странная троица. И вы окажетесь правы. Продавец-итальянец из магазина деликатесов в конце улицы был поражен, когда узнал, что мы — соседки. Две красотки, с которыми он флиртует вовсю, и угрюмая толстая девушка, которая, наверное, напоминает ему мать, всегда одетую в черное.

Но мистер Галацци не прав. Я не угрюмая. Может, иногда чувствую себя несчастной. Но те, кто подружится со мной, увидят под слоями жира золотое сердце. Я люблю пошутить, если у меня хорошее настроение. Но никого это не интересует, все обращают внимание только на внешность.

Я стою на кухне и кладу три чайных пакетика в три огромные чайные кружки. Наливаю воду, добавляю обезжиренное молоко и по привычке кладу себе две ложки с горкой заменителя сахара. Молодец, хвалю себя, молодец, что не положила сахар. Сахар, мой заклятый враг, зловеще притаился в шкафчике над чайником.

Я несу чай в гостиную. Софи и Лиза наперебой благодарят меня, но даже не думают поднять ленивые задницы с дивана. Мне некуда сесть. Ничего не остается, как топтаться в дверях, сжимая обжигающе горячую кружку. Скорей бы в свою комнату!

— Как прошел день? — решаюсь спросить я.

Девочки уставились в телевизор — смотрят американскую комедию. У всех актеров идеальные фигуры, идеальные белые зубы.

— Хм? — бормочет Софи, не отрывая глаз от экрана.

Я потягиваю чай.

— Мы влюблены, — отвечает Лиза. Впервые за вечер она удостаивает меня взглядом. — У нас потрясающий новый клиент.

Софи заинтересовалась нашим разговором. Я сажусь на пол, неуклюже скрестив ноги. Снова я выслушиваю их дурацкие переживания.

— Честно, Пышечка, он настоящий красавец. Вот только мы не знаем, какая из нас ему понравилась.

Софи злобно смотрит на Лизу. Та широко улыбается в ответ.

— Значит, ему точно понравилась одна из вас? — спрашиваю я. Глупый вопрос: разве такие очаровательные девушки могут не понравиться с первого взгляда?

— О да, — отвечает Лиза. — После совещания он долго стоял в приемной и болтал с нами.

— По-моему, он болтал с Лизой, — говорит Софи.

— Нет, — возражает Лиза. — Не глупи, дорогая. Он только на тебя и смотрел.

I Она лжет, это же очевидно. Естественно, он был очарован ее пухлыми губами и небрежно ниспадающими локонами.

— Он пригласил тебя на свидание? — спрашиваю я. Как бы мне хотелось, чтобы прекрасный незнакомец вдруг подошел к моему столу и стал болтать со мной! Хоть разочек. Чтобы посмотреть, что это такое.

— Нет, — уныло отвечает Лиза. — Но он спросил, работаем ли мы на следующей неделе. У него деловая встреча.

— Мы думаем, что надеть, когда он придет, — говорит Софи и поворачивается к Лизе. — Может, красный костюм?

— Я пошла наверх, — говорю я.

Они перестали замечать меня. С трудом поднимаюсь на ноги и бочком протискиваюсь в дверь. Я им больше не нужна: хватит с меня вежливого приветствия. Когда они решают, что надеть, никогда не спрашивают меня: разве я разбираюсь в одежде? По их мнению, нет.

Я медленно карабкаюсь вверх по лестнице, останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Захожу в спальню, ложусь в кровать, уставившись в потолок, пока дыхание не приходит в норму.

Я лежу и фантазирую. Что бы я надела, будь я стройной?

Для начала сделала бы суперстильную лохматую, стрижку и, если бы хватило смелости, даже высветлила несколько прядей спереди.

Я бы все время носила солнечные очки, иногда большие, в роговой оправе, как у голливудских звезд, а на каждый день — модные, аккуратные маленькие круглые очки. В них бы выглядела изысканно и роскошно.

Я бы носила узкие брюки кремового цвета, короткие топики с лайкрой, открывающие плоский загорелый живот. Даже в халате я бы выглядела неотразимо. Видите мой старый белый халат, который висит на двери? Огромный, необъятный. Вообще-то, это мужской халат. Мне нравится заворачиваться в него, мне так удобно. Я пытаюсь не замечать, что похожа на воздушный шар на ножках.

Но когда я похудею, халат не выброшу. Пусть мое| новое натренированное тело утопает в его складках. Рукава будут свисать, закрывая руки, я буду выглядеть тоненькой и хрупкой.

Даже рано утром я буду само совершенство, без косметики, со спутанными волосами. Я представляю, как встречу мужчину своей мечты, свернусь калачиком в кресле, запахнув халат. Он посмотрит на мои длинные, стройные ноги, худощавые колени и, естественно, влюбится без памяти.

Помечтав немного, вспоминаю про журнал. Достаю его из сумочки и опять начинаю изучать фотографии. Потом беру из ящичка ножницы и делаю новые вырезки для своей коллекции.

Когда я кладу ножницы обратно, замечаю в глубине ящика пачку печенья. Боже мой! Я совсем о ней забыла, я вообще забыла, что дома есть еда.

Нет. Мне нельзя. Я должна быть хорошей. Но лучше съесть печенье сейчас, чтобы оно исчезло и в доме больше не осталось вредной еды. Лучше съесть всю пачку разом, чем есть по одному всю неделю. Тогда завтра ничего не останется, и я смогу заново начать диету. Диету, которая обязательно подействует. И поможет осуществить все мои мечты.

Да, я съем всю пачку сейчас, а завтра сяду на диету.

Вот так Джемайма Джонс проводит каждый вечер. Сидит на кровати в крошечной комнатушке, разглядывает модные журналы и жует шоколадное печенье — одно за другим.

Глава 2

Выключите солнце! Оно светит мне прямо в глаза. Ворчу и переворачиваюсь на другой бок. Я не могу встать, в постели так тепло, так уютно. Полежу еще несколько минут, пока по будильнику не включится радио и не раздастся жизнерадостная поп-музыка. Как же я не хочу вообще вставать с постели. Смотри-ка, Джемайма, когда ты переворачиваешься на спину, твой живот становится почти плоским, жира совсем не видно. Груди расползаются в стороны, и в середине образуется огромное плоское пространство.

Джемайма лежит в постели и потирает живот — с отвращением, но и с удовольствием. Есть что-то невообразимо успокаивающее в глыбе ее тела. Но потом она перекатывается на бок и пытается не думать о том, что под тяжестью ее живота продавливается матрас. Она плотно подтыкает под себя одеяло и мечтает никогда не вставать с кровати.

Но сегодня надо идти на курсы. Сегодня тот самый день, когда она, по выражению главного редактора, «включится в сеть». Она с нетерпением ждет этого момента. Ее мозг, большой и активный, постоянно жаждет новой информации. Ей особенно приятно, потому что в ее жизни наконец-то произойдет что-то новое.

Ведь с понедельника до пятницы жизнь Джемаймы удивительно однообразна: она просыпается в 8.45, лежит в постели и ждет, пока Софи и Лиза не уйдут на работу. Ровно в девять хлопает дверь, стучат каблучки по дорожке. Только тогда она вылезает из постели. Она избегает смотреть в зеркало в ванной — зеркало в полный рост. Не хочет видеть себя во всей красе. Набирает ванну, наливая побольше пены, чтобы спрятаться в ней.

Пока ванна наполняется водой, идет на кухню и насыпает тарелку хлопьев. Полезных, диетических хлопьев. Только порция такая большая, что хлопья чуть не через край пересыпаются.

Джемайма поспешно глотает завтрак и идет наверх, в ванную. Потом возвращается в спальню и одевается. Только одевшись полностью, она решается посмотреть в зеркало. Ей нравится то, что она видит. Нравятся умные зеленые глаза, которые она слегка подчеркивает карандашом и тушью.

Нравятся полные, чувственные губы, только они исчезают в складках круглого лица. Она подкрашивает их светло-розовой помадой. Ей нравятся блестящие волосы. Она расчесывает их, пока они не электризуются. Гордо осматривает свое отражение: надувает губы, убирает щеки, высоко вытягивает шею. Так высоко, что ее подбородки почти исчезают.

Я могла бы стать красавицей, говорит она себе каждое утро. Если бы я похудела, я была бы красавицей. Она смотрит в зеркало и принимает твердое решение: сегодня начало новой жизни, с сегодняшнего дня она садится на диету.

И что же случается потом, Джемайма?

Ровно в 9.25 ты выходишь из дома и спешишь на автобус. Ты полна энергии и готовности к положительным начинаниям. Ты уже предвкушаешь начало новой жизни.

На автобусной остановке рядом с тобой стоят люди, которых ты встречаешь ежедневно. Но ты молчишь, и они не здороваются с тобой.

Ты садишься в уголке одна. Ты не помещаешься на сиденье. Если кто-то садится рядом, ты задерживаешь дыхание, втягиваешь бедра и, сдерживая обиду, ощущаешь на себе насмешливые взгляды. Ты молишь бога, чтобы этого не произошло.

Выходишь на углу Килберн Хай-Роуд — отсюда недалеко до офиса. И каждое утро, когда проходишь мимо обувного магазина с уродливыми туфлями в витрине, твои ноздри улавливают знакомый запах.

Думаю, вы согласитесь — нет на свете аромата лучше, чем запах жареного бекона. Это один из любимых запахов Джемаймы, не считая укропа, свежей лаванды и «Шанель» номер пять. Хорошо, если бы этим все и кончилось. Но обоняние Джемаймы побеждает силу воли.

Она замедляет шаг, приближаясь к кафе. С каждым шагом видение сэндвича с беконом — ломтя жирного бекона, истекающего соком, с белой булочкой, — становится все более осязаемым. Кажется, ты уже чувствуешь его вкус.

Каждое утро ты борешься с собой, Джемайма. Напоминаешь себе, что с сегодняшнего дня ты на диете. Но этому запаху невозможно сопротивляться. И каждое утро ты встаешь в очередь и покупаешь два сэндвича с беконом.

— Как же он любит эти сэндвичи, да, дорогая? — говорит женщина за прилавком. Ее зовут Мардж, Джемайма давно ее знает. Как-то Джемайма сказала, что покупает сэндвичи для своего босса.

«Бедная девочка, — думает Мардж. — Я-то знаю, что ты их ешь сама». Но у Мардж доброе сердце, и она подыгрывает Джемайме: делает вид, что верит ей.

— Удачного дня, — говорит Мардж и протягивает Джемайме сэндвичи. Та кладет пакет в сумку и продолжает разыгрывать спектакль, пока не отойдет немного подальше.

Но через несколько ярдов сэндвичи начинают разговаривать с ней. «Джемайма, — шепчут они из сумки. — Мы вкусные и жирные, Джемайма. Съешь нас. Попробуй нас. Прямо сейчас».

Джемайма запускает руку в сумку. Она так хочет сэндвич, что забывает о своем страхе есть на улице. Раз, два, три — и сэндвичей как не бывало.

У входа в офис она вытирает рот рукавом и покупает в газетном киоске мятные конфеты без сахара, что бы скрыть запах бекона.

Утром Джемайма сортирует письма и смотрит на часы. 11.30 — время чаепития, '«Я умираю от голода, — говорит она Элисон, секретарше, которая сидит напротив. — Я не завтракала». Только так можно оправдать сэндвич с яйцом и беконом, который Джемайма приносит из столовой вместе с чашкой чая и тремя кусочками сахарозаменителя.

В час дня она спускается в столовую пообедать. Каждый день ест на обед салат — только салаты, которые Джемайма выбирает на салат — баре, не менее жирные, чем торт с кремом.

Коулслоу, рисовый салат, салат с макаронами, крупные куски сыра и картофеля, плавающие в майонезе. Джемайма, ты накладываешь их на тарелку горкой и пытаешься убедить себя, что правильно питаешься. Ты заедаешь салат белой булкой, густо намазанной маслом. Но ты не наелась. Ты никогда не можешь наесться.

Весь день ты сочиняешь полезные советы, а в пять часов снова спускаешься в столовую на чай. Иногда ты пьешь чай с тортом, с чипсами или печеньем. Лишь изредка — раза два в неделю — съедаешь еще один сэндвич.

Наконец, в шесть часов рабочий день окончен. Ты ждешь автобус на остановке, заглядываешь в газетный киоск и покупаешь пару шоколадных батончиков. Жуешь их по пути домой, чтобы заглушить знакомое чувство страха перед встречей с ухоженными соседками по квартире.

Каждый вечер похож на другой. Ты сидишь в квартире одна, Софи и Лиза, к счастью, отправились на очередную вечеринку, и объедаешься до потери памяти. Смотришь телевизор: игровые шоу, комедии, документальные фильмы. У тебя разнообразные вкусы, Джемайма, и ты знаешь обо всем на свете.

Иногда ты читаешь — у тебя сотни книг, которые способны утолить жажду знаний, но больше всего времени ты проводишь в постели, мечтая о любви. О любви ты не имеешь ни малейшего понятия.

Не поймите неправильно, Джемайма — не девственница, она потеряла девственность, барахтаясь в полной темноте с каким-то мальчиком, который не имеет отношения к повествованию, поэтому его имя не стоит упоминать.

С тех пор она время от времени встречалась с мужчинами, которым нравились толстушки, но ей никогда не нравился секс, ей так и не удалось познать наслаждения в занятиях любовью. Однако это не мешает ей мечтать о настоящем чувстве.