Правда, на протяжении веков можно найти папские документы, в которых осуждалась работорговля, но это было в тех случаях, когда папа таким образом пытался осудить своих противников, например венецианцев, занимавшихся торговлей рабами, или англичан. Но проходила конфликтная ситуация, и папский престол тут же забывал о своих анафемах против работорговли. Папство не осуждало ни португальских, ни испанских работорговцев, ни католических королей Испании и Португалии, запродававших патенты на торговлю рабами (асиенто) и взимавших за каждого ввозимого в колонии раба пошлину.
      Некоторые сторонники колониализма обвиняют Бартоломе де Лас Касаса в том, что он якобы первый предложил ввозить негров-рабов и поэтому повинен в распространении рабства в Новом Свете. Это обвинение не подкрепляется фактами. Лас Касас не был ни первым, кто выдвинул эту идею, ни ответственным за то, что она привилась в колониях. Отвественность за рабство несут испанская корона, колониальные власти и поддерживавшая их церковь (Ortiz F. Contrapunteo cubano del tabaco у azucar. La Habana, 1963, p. 418-419).
      Рабство было весьма распространенным явлением в Испании XV-XVI вв. Католические короли Испании сами участвовали в работорговле, как, впрочем, и Христофор Колумб еще до открытия Америки. Испанские короли обращали в рабов пленных мавров, дарили их папам (Los primeros memoriales de fray Bartolome de Las Casas. La Habana, 1972, p. 79). Только в Севилье в 1568 г. насчитывалось 6327 рабов (Morner M. Op. cit., p. 16). Колумб рассчитывал превратить в рабов индейцев, во всяком случае первых индейцев, которых он послал в Испанию в "подарок" Фердинанду и Изабелле, он считал своими рабами.
      Обращает внимание не то, что Бартоломе де Лас Касас советовал вместо порабощения индейцев, быстро вымиравших от непривычного для них труда на плантациях и в рудниках, ввозить в колонии рабов из Испании, а то, что никто из его современников, в том числе церковники, не возражал против его предложения, ибо все они считали порабощение негров естественным правом белого человека, узаконенным королем и церковью.
      Вопрос об ответственности Бартоломе де Лас Касаса за установление рабства в испанских колониях был подробно рассмотрен Фернандо Ортисом (Ortiz F. Contrapunteo…, p. 356-431). Кубинский ученый отмечает, что первое королевское разрешение на ввоз негров-рабов в Новый Свет было дано 16 сентября 1501 г., то есть за 15 лет до предложения Лас Касаса. Фернандо Ортис обращает внимание на то, что Лас Касас был далеко не единственным представителем церкви, ходатайствовавшим о ввозе черных рабов в колонии. В 1510 г., по свидетельству хрониста Эрреры, доминиканские монахи обратились с такой же просьбой к королю и год спустя получили разрешение на ввоз рабов (Ibid., p. 363). 22 июня 1517 г. монахи-иеронимиты, которым было временно поручено управление островом Эспаньола, тоже просили короля (со ссылкой на мнение находившихся на острове францисканцев и доминиканцев) направить к ним негров-рабов, но уже не из Испании (они считали их "развращенными" и склонными к бунту), а "босалес" – "диких", не говорящих по-испански, прямо из Африки. Свою просьбу они повторили 18 января 1518 г. Об этом же говорит прошение, направленное Карлу V в том же году иеронимитом Бернардино до Монсакедо и его коллегами по ордену монахами Луисом Фигероа и Алонсо де Санто-Доминго. Причем последние просили разрешить им направить экспедицию за неграми к Зеленому Мысу и Гвинее (Ibid., p. 367-369).
      К чести Лас Касаса следует сказать, что он впоследствии изменил свой взгляд на рабство и одним из первых, если не первый и единственный представитель духовенства в XVI в., осудил его с такой же решительностью и страстностью, с какой он осуждал рабство индейцев.
      Вот как описывает Лас Касас изменение своих взглядов в своем знаменитом труде "История Индий": "Еще до изобретения мельниц (перерабатывающих сахарный тростник. – И. Г.) некоторые жители острова (Эспаньолы. – И. Г.), у которых был прикоплен кое-какой достаток, нажитый потом и кровью индейцев, захотели получить разрешение на закупку в Кастилье негров-рабов, ибо видели, что индейцев у них скоро совсем не останется. Были среди них и такие… которые обещали клирику Бартоломе де Лас Касасу (о себе автор говорит в третьем лице. – И. Г.) отпустить на свободу всех своих индейцев, если тот раздобудет и достанет разрешение и лицензию, по которой они смогут завезти на остров дюжину-другую негров. Ввиду этого, поскольку упомянутый клирик по вступлении короля на престол (подразумевается Карл V. – И. Г.) оказался у него в большой чести… и обрел возможность влиять на ход событий в Индиях, он добился от короля, чтобы испанцы здешних островов получили право ввозить негров-рабов из Кастильи и таким образом смогли бы освободить индейцев".
      Но в скором времени, признается далее Лас Касас, ему пришлось раскаяться в том, что он подал королю такую мысль, и он понял, что обращать в рабство негров так же несправедливо, как и обращать в рабство индейцев, а потому не очень-то мудрое средство он предложил, посоветовав ввозить негров, чтобы освободить индейцев, хотя он предлагал вначале, чтобы негров брали в плен на законном основании. При все этом он не был уверен, что неведение и добрые намерения послужат ему оправданием.
      "А так как число сахарных мельниц, – пишет Лас Касас, – день ото дня росло, росла и потребность в неграх, которые должны были там работать, потому что для водяной мельницы нужно самое малое 80 человек, а для трапиче (По объяснению Лас Касаса "трапиче" – мельница, которую приводят в движение лошади (позже – сахарный завод)) – человек 30-40; и соответственно увеличивалась доля, которая отчисляется от прибыли в королевскую казну. Следствием этого было и то, что португальцы, которые с давних пор не покладая рук грабят Гвинею и вопреки всякой справедливости обращают в рабство негров, видя, что мы так нуждаемся в рабах и даем за них хорошую цену, еще пуще стали усердствовать и усердствуют поныне, захватывая негров в неволю и в рабство всеми бесчестными и гнусными способами, какими только могут. Нет, сами негры, увидев, сколь жадно ищут их, алчут, ведут несправедливые войны друг против друга и всевозможными недозволенными способами похищают одни других и продают португальцам. И таким образом мы повинны в грехах, которые совершают те и другие, не говоря уж о том, что сами берем грех на душу, покупая негров. Доходы с этих лицензий и с той доли, которая причитается казне, император предназначил на строительство алькасаров (Крепость, замок и королевский дворец) в Мадриде и в Толедо, и оба были построены на эти деньги… После того как негров отправили работать на плантации, они познали и смерть, и болезни от тяжких трудов, а также из-за употребления напитка, который изготавливают они из тростникового сока и пьют; и таким образом они, что ни день, умирают во множестве. А потому при всякой возможности они бегут группами, и берутся за оружие, и, стремясь избавиться от рабства, убивают и истязают испанцев каждый раз, как им представится случай, и оттого ни одно из мелких селений острова не чувствует себя в безопасности. Таково новое бедствие, обрушившееся на этот край" (Лас Касас Б. де. История Индий. Л., 1968, с. 402-404).
      Приведенные выше факты и рассказ самого Лас Касаса его реабилитирует от каких-либо обвинений в ответственности за введение рабства в Новом Свете, хотя сам покровитель индейцев считал себя виновным в этом преступлении. Однако даже Лас Касас не подвергал сомнению законность самого института рабства. В этом он оставался ортодоксальным католиком, как, впрочем, и во всем остальном, включая его приверженность к инквизиции (Ortiz F. Contrapunteo…, p. 390), которую он также предложил перенести в заморские владения Испании. Мы одобряем Лас Касаса не за его церковную ортодоксальность, а за отклонения от нее, за то, что он, оставаясь преданным трону и церкви католиком, возвысил свой голос в защиту индейцев, осудил их конкисту и порабощение, за то, что он осудил работорговлю и рабство негров вопреки господствовавшему тогда мнению. Иначе говоря, нас привлекают в нем те его доблести и достоинства, за которые его ругают и ненавидят по сей день реакционеры.
      Законность института рабства, в частности рабства негров, никогда не оспаривалась ни папским престолом, ни церковью ни в метрополиях, ни в колониях. Диспут между Лас Касасом и Сепульведой о законности порабощения индейцев и объявление их свободными папским престолом (что было сделано в угоду королевской власти, опасавшейся усиления влияния конкистадоров-работорговцев) подтверждают это. Действительно, если бы церковь осуждала в принципе рабство, то не было бы и спора о законности порабощения индейцев и отпала бы необходимость провозглашения их свободными. Что касается рабства негров в Новом Свете, то папский престол никогда не осуждал его, зато предавал анафеме борцов за независимость, требовавших его отмены. Более того, папство выступало против отмены рабства и в XIX в., когда в Европе и Америке развернулось мощное аболиционистское движение.
      В 1815 г. на Венском конгрессе папский представитель кардинал Гонзальви решительно отказался осудить работорговлю. Сообщая об этом папе римскому, Гонзальви писал, что, "осудив работорговлю, мы (т. е. католическая церковь. – И. Г.) можем оскорбить католические государства, настаивающие на сохранении этого обычая, приносящего большую пользу их денежным интересам". Испания согласилась отказаться от работорговли в 1817 г., причем ее католическое величество получило отступного в размере 400 тыс. фунтов стерлингов в виде компенсации за понесенные убытки (Franco J. L. AfroAmerica, p. 102).
      Папский престол бездействовал еще 22 года, и только в 1837 г. папа Григорий VI высказался против работорговли. Но даже тогда папа в угоду рабовладельцам не преминул выступить в защиту рабства, утверждая, что оно не является злом для раба, если он принадлежит доброму хозяину, и не служит помехой для достижения рабом "царства небесного".
      Даже когда в 1888 г. в Бразилии было отменено рабство, папа Лев XIII в послании епископам этой страны счел возможным напомнить, что церковь со времен Римской империи учила рабов смирению и терпению и никогда не одобряла их "насильственного освобождения".
      Католическая церковь, от которой зависела духовная жизнь общества, стремилась подчинить своему влиянию и духовную жизнь рабов. Но с какой целью? Конечно, не для того, чтобы призывать их к восстанию, к борьбе за свободу, а чтобы увещевать безропотно сносить ярмо рабства.
      Испанская корона в свою очередь была заинтересована использовать церковь для духовного порабощения рабов. Корона призывала рабовладельцев крестить рабов, учить их молитвам, содержать с этой целью на плантациях церковников. Об этом говорится в королевском распоряжении – так называемом Каролинском черном кодексе от 31 мая 1789 г., изданном в развитие декрета, разрешавшего свободу работорговли, от 28 марта того же года. Декрет создавал условия для быстрого роста числа рабов в колониях. Чтобы предотвратить восстания, кодекс призывал плантаторов не тиранить и не морить голодом рабов, предоставлять им минимальный отдых, медицинскую помощь, сносный кров. Все это делалось в интересах самих же рабовладельцев, ибо должно было продлить жизнь раба и тем самым увеличить доходы его владельца.
      Гумбольдт с иронией писал о "гуманизме" этого кодекса, установившего длину плети, которой наказывали раба, и регламентировавшего силу и число ударов, наносимых невольнику за нарушение воли рабовладельца (Humboldt A. von. Viaje a las regiones equinocciales del Nuevo Continente, v. II. Caracas, 1956, p. 105).
      В первом разделе кодекса, озаглавленном "Просвещение", говорилось об обучении раба основам католической религии:
      "Каждый хозяин, независимо от состояния и положения, обязан научить своих рабов основам католической религии и необходимых истин, чтобы рабов можно было окрестить год спустя после их доставки в мои владения; хозяин обязан объяснить рабам христианскую доктрину в праздничные дни, в которые их не будут заставлять работать, за исключением сбора урожая. Хозяева поместий обязаны содержать священника, который будет в положенные дни справлять службу и объяснять христианское вероучение, предоставлять святые дары и выполнять другие обязанности, следя за тем, чтобы всегда после работы была бы произнесена вечерняя молитва в присутствии хозяина или его управляющего с большим достоинством и набожностью" (См. текст Каролинского черного кодекса в кн.: Acosta Saignes M. Op. cit., p. 361).
      Соблюдалась ли эта статья черного кодекса? Вовсе нет. Американский исследователь Роланд Т. Эли отмечает, что так как указанная статья не приносила дохода короне, то последняя не заботилась об ее соблюдении (Ely R. T. Cuando reinaba su majestad el azucar. Buenos Aires, 1963, p. 466). То же относится и к другим статьям кодекса, направленным на смягчение участи раба, которые игнорировались их владельцами, а местные чиновники, зависевшие от плантаторов или сами являвшиеся таковыми, в свою очередь закрывали глаза на произвол, царивший в угодьях сахарократов.
      Когда в XIX в. на Кубе участились восстания рабов, вопрос о необходимости привлечения церковников для их укрощения вновь стал предметом обсуждения в кругах колониальной администрации. В 1845 г. испанские власти провели специальное расследование для выявления средств, с помощью которых можно было бы держать рабов в повиновении. В решении прокурора заморского департамента при кабинете министров в Мадриде говорилось по этому поводу следующее: "Без помощи религии, которая контролировала бы рабов, они никогда не будут прилежно выполнять порученное им дело, не будут лояльными по отношению к своим владельцам. Религия наставляет и руководит ими, внушая им мысль, что за пределами этого мира – места испытания имеется другой мир высшего и вечного блаженства, которого удостоятся те, кто будет терпеливо сносить выпавшие на его долю невзгоды и строго выполнять свои обязанности, а непокорных ждут вечные муки. Без такой помощи религии рабов практически невозможно заставить работать хорошо, им трудно будет сохранить свою жизнь, являющуюся для них непосильной ношей. Живя между плетью и ненавистью, работой и смертью, поджидающей их на каждом шагу, они часто предпочитают смерть, ибо ничего не знают о Вечной жизни или представляют ее с неверных позиций язычника. Успокоение, которое несет наша божественная вера несчастным, позволяет им сносить не только с терпением, но даже с презрением лишения и труды, налагаемые на них рабством" (Midlo Hall G. Social control in slave platation societies. A comparison of St. Dominique and Cuba. Baltimore, 1971, p. 45-46).
      Опасаясь, что религиозные проповеди могут внести смуту в ряды рабов, и не желая оплачивать услуги церковников, рабовладельцы уклонялись от их услуг. Они требовали, чтобы им самим было поручено блюсти о "спасении" душ "индийских предметов". И они добились своего. В 1842 г. колониальные власти поручили заботиться о религиозном воспитании рабов их владельцам (Ibid., p. 47). Согласно распоряжению департамента внутренних дел и полиции острова Кубы от 14 ноября указанного года, рабовладельцам вменялось в обязанность учить свои "предметы" премудростям католической религии. Если же это не выполнялось в сроки, которые, по мнению властей, соответствовали бы "способностям" рабов и условиям их жизни, то на рабовладельцев мог быть наложен штраф в размере 50 песо (Ortiz F. Los negros esclavos, p. 482). Следует ли говорить, что столь расплывчатая формулировка превращала эту угрозу в пустой звук.
      В Сан-Доминго в XVII в. рабов было мало. Их владельцы считали тогда, что "самое лучшее средство добиться преданности рабов – сделать из них добрых христиан" (Midlo Hall G. Op. cit, p. 40). Но в XVIII в., когда насчитывались уже сотни тысяч рабов и в их среде росло сопротивление своим поработителям, колониальные власти, опасаясь, что невольники могут использовать церковные службы для подготовки заговоров, стали не допускать их и даже свободных черных и мулатов в церкви. Губернатор колонии Фенелон говорил по этому поводу в 1767 г.: "Я прибыл с европейским предрассудком в пользу просвещения рабов, которое должно осуществляться согласно принципам нашей религии. Но интересы разумной политики и сильнейшие гуманитарные соображения противятся религиозному просвещению. Безопасность белых требует, чтобы черные пребывали в полном невежестве. Я пришел к твердому убеждению, что с черными следует обходиться как с диким зверьем" (Ibid., p. 42).
      Колониальное духовенство со своей стороны не проявляло интереса к участи рабов в этой колонии. Многие церковники очутились в Сан-Доминго в результате ссылки за свои преступления в метрополии или бежали оттуда, опасаясь судебного преследования. Но даже если бы они и хотели облегчить участь рабов, они не смогли бы ничего сделать из-за сопротивления властей и рабовладельцев (Ibid., p. 42-43). Там же, где рабы выполняли церковные обязанности, это вовсе не облегчало их жизнь, как пытаются утверждать некоторые церковные авторы, а еще более отягощало ее, ибо в каторжной работе на плантациях, выматывавшей их силы, прибавлялись часы хождения в церковь, не говоря о том, что призывы церковников беспрекословно повиноваться рабовладельцу лишали раба воли, делали его неспособным к борьбе за облегчение своей участи. Раб, стоящий перед рабовладельцем на коленях и просящий у своего мучителя благословения, – вот символ благодетельного влияния церкви на институт рабства.
      Апологеты церкви утверждают, что предписание рабовладельцам освобождать невольников от работ в католические праздники якобы давало рабам дополнительно к воскресным дням еще около 35 свободных дней в году, а освящение церковью браков рабов якобы лишало их хозяев возможности разделять семьи при продаже в другие руки. Факты опровергают эти досужие вымыслы. На плантациях во время сбора урожая работа длилась без соблюдения праздников, а рабовладелец с такой же свободой и безнаказанностью продавал отдельно своих невольников – мужа, жену и их детей, как и засекал их при желании насмерть. Впрочем, церковники не только не возражали против применения порки к провинившимся рабам, но и сами призывали применять эту "воспитательную" меру воздействия к тем из них, кто непочтительно относился к католической церкви и ее служителям (Slavery in the New World, p. 148).
      Испанские церковники с рвением, достойным лучшего применения, оправдывали всевозможными богословскими аргументами рабство и отстаивали его законность. Они "доказывали", что для негров быть запроданными в рабство – величайшее благодеяние, ибо рабское состояние позволяет им "искупить" себя, очиститься от грехов и тем самым получить возможность обрести "царство небесное". Таким образом, отмечает кубинский историк М. Морено Фрахинальс, в изображении церковников рабовладельческая плантация из места чудовищной эксплуатации превращалась в храм добродетели, а работорговля – в богоугодное дело (Moreno Fraginals M. El Ingenio. La Habana, 1964, p. 48).
      Что это было действительно так, показывают многочисленные церковные трактаты и руководства для священников. В одном из таких руководств, написанных испанским священником Антонио Николасом Дуке де Эстрада и изданном в 1797 г., рекомендуется настоятелям приходов в рабовладельческих плантациях никогда не перечить надсмотрщикам, подвергающим рабов наказаниям, даже если эти наказания несправедливы; не оспаривать действий надсмотрщиков; не обращаться с жалобами на них к рабовладельцам; не выступать в защиту рабов. На жалобы рабов отвечать, что они сами виновники своих несчастий, ибо не выполняют хорошо своих обязанностей.
      А. Н. Дуке де Эстрада предписывал настоятелям в своих проповедях приравнивать Христа к надсмотрщикам, отличавшимся свирепостью и жестокостью, и предупреждать строптивых рабов: "Христос, подобно надсмотрщику, все недостатки ваши видит и запоминает. Если не будете выполнять его заповеди, – а главная из них – беспрекословное повиновение вашему владельцу, – он вас накажет на том свете, как на этом наказывает вас надсмотрщик".
      Настоятели, поучал Дуке де Эстрада, должны внушать рабам следующую мысль: "Бог сделал меня рабом, он желает, чтобы я работал на моего хозяина, и я буду работать на него, так повелевает мне бог" (Ibid., p. 149).
      Неграм-рабам не лучше
      Миссионер Хуан Перпинья-и-Пибернат, действовавший на Кубе в XIX в., говорил рабам: "Не пугайтесь мук, которые вам приходится переносить. Рабом может быть ваше тело, но душа ваша свободна улететь, когда пробьет час, в счастливую обитель избранных" (Ibid., p. 58).
      Испанский священник Хуан Баптиста Касис в книге о положении на Кубе, изданной в 1869 г., год спустя после начала Десятилетней войны кубинского народа за независимость, писал, что "негритянская раса терпит последствия наказания и проклятья, как это следует из библейского рассказа о Ное и его детях. Ее неполноценность утверждалась на протяжении столетий. Искупление Иисуса Христа относится ко всем людям, как учит католическая вера, однако народы и индивидуумы негритянской расы совершили преступление против свободы, отказавшись от участия в благодеяниях, предоставленных нам Спасителем, пролившим божественную кровь за всех людей" (Ortiz F. Marti у las razas. La Habana, 1953, p. 71).
      На протяжении веков католическая церковь запрещала неграм и мулатам вступать в ряды духовенства, в монашеские ордены. В 1739 г. папа Климент XII мотивировал этот запрет тем, что чернокожих, метисов и мулатов "общество в целом презирает, считает недостойными занимать общественные должности и руководить духовной жизнью других лиц" (Race and Class in Latin America, p. 19).
      Церковники считали людьми "подлой расы" как рабов, так и свободных негров и мулатов, детей которых не принимали в учебные заведения, находившиеся в колониальный период под контролем духовенства. В уставе гаванского колледжа Сан-Карлос, написанном в 1769 г. епископом Эчеверрия, было сказано, что в "колледж не допускаются негры, мулаты и метисы, и даже в случае, если этот недостаток покрывается многими добродетелями, и невзирая на какие-либо соображения семейного положения, интересы просвещения, уважение и пользу, ибо все эта вместе взятое означает меньше, чем авторитет, благородство и доброе имя колледжа…" (Historia de a Nation Cubana, v. I. La Habana, 1952, p. 10).
      Вначале церковная иерархия настаивала, чтобы на каждой плантации имелась своя часовня (капелла) с капелланом. Но когда обнаружилось, что капеллан наживался на этой должности, а епархиальному начальству перепадали только крохи, то оно стало отказывать плантаторам в праве учреждать на своей территории собственные приходы и требовало, чтобы рабов женили и крестили в городских церквах и хоронили на городских кладбищах. Плантаторы отказывались подчиниться. Они писали жалобы королю, доказывая, что несут незаконные потери, отвлекая рабов на хождение в расположенные далеко от плантаций приходы. Особенно решительно они отказывались хоронить умерших рабов на городских кладбищах. Для этого требовались носильщики, перевозить же труп на лошади считалось "позорным", тем более если речь шла о женщинах. Рабовладельцы утверждали, что раб мог совершить над трупом святотатство. Дело в том, что многие рабы были лишены возможности обзавестись семьей. На плантациях держать рабынь считалось неэкономичным, хотя хозяева объясняли это религиозными мотивами: таким образом, якобы можно было избежать греховных внебрачных контактов. Между тем отсутствие рабынь на плантациях способствовало не укреплению морали, как лицемерно заявляли церковники, а распространению всякого рода половых извращений, которые и давали основу для подобного рода подозрений. Эти споры, как правило, заканчивались в пользу плантаторов, которые откупались соответствующей мздой от церковников.
      Плантаторы также требовали освободить рабов от соблюдения постов, что якобы сказывалось на их здоровье и работоспособности, а кроме того, дорого стоило хозяевам, ибо в постные дни рабов кормили привозной рыбой (бакалао – вяленая треска). И этот спор был решен в пользу рабовладельцев: церковь согласилась, чтобы рабы соблюдали только два поста в году – в пятницу и субботу страстной недели.
      Рабовладельцы выиграли и в споре о том, какие праздники должны были соблюдать рабы. По церковному праву полагалось, чтобы они соблюдали все церковные праздники, включая воскресенье. Рабовладельцам это было не выгодно. Во время уборки тростника, его помола и варки сахара работа велась непрерывно, а сахарный завод останавливался для чистки и ремонта оборудования не раз в неделю, а раз в 8, 9 или 10 дней. К этой остановке плантаторы требовали приурочить "воскресенье", хотя и оно не было днем отдыха для раба: этот день он использовал для работы на своем крохотном участке (конуко). Церковь согласилась и на это требование рабовладельцев, как она согласилась и на резкое сокращение других праздников для рабов под тем благовидным предлогом, что безделье развращает человека и толкает его на греховные поступки. В XIX в., отмечает М. Морено Фрахинальс, "никогда не прекращался помол сахарного тростника из-за религиозных праздников, хотя плантаторы утверждали обратное. Документы плантаций показывают, что даже в рождественскую ночь рабы трудились, несмотря на то, что этот день считался самими сахарозаводчиками обязательным праздником, т. е. нерабочим днем" (Ibid., p. 163).
      Рабы трудились до полного истощения всех физических и духовных сил. Многие засыпали во время работы на сахарных заводах, грузили тростник в бессознательном состоянии, попадая под машины, калеча себя. Надсмотрщикам рекомендовалось подстегивать их плетью, чтобы не дать заснуть. Во время сафры, согласно утвержденному в 1843 г. властями распорядку, рабочий день длился 16 часов, 2 часа уделялось еде и отдыху и 6 – сну, но на крупных плантациях рабочий день длился все 20 часов (Ibidem). Женщины работали наравне с мужчинами. Их дневная норма рубки тростника, как и мужчин, равнялась 400 аробам, т. е. приблизительно 4 тоннам. Дети рабов трудились с полной нагрузкой с 5-6-летнего возраста. Такой же нещадной эксплуатации подвергались и законтрактованные рабочие-китайцы (так называемые кули) и индейцы из Юкатана (Мексика), которых стали ввозить на Кубу во второй половине XIX в. в связи с прекращением работорговли.
      Немало споров между церковью и плантаторами было и по поводу уплаты десятины. Ее размер равнялся приблизительно 5% стоимости производства плантации. Естественно, что плантаторы отказывались платить в таком объеме десятину, они стремились обмануть церковников, снизить полагавшуюся с них мзду до минимума. Церковники требовали предъявления бухгалтерских книг для точного установления размеров десятины. Плантаторы с возмущением отвечали, что такой контроль означает покушение на священный институт частной собственности и является антихристианским и "аморальным". Церковь вначале сдавала в аренду сбор десятины богатым и поэтому влиятельным плантаторам, которые авансировали ей сумму-минимум, а потом старались получить от своих "коллег" максимум. За эти старания им полагался определенный процент. Такой "концессионер" назывался "рематадор". С развитием сахарной плантационной системы церковникам все труднее было находить надежных "рематадоров". Чем больше богатели плантаторы, тем решительнее они отказывались вносить десятину; чем шире развивались их торговые связи с международным рынком, тем "прохладнее" становилась их католическая вера. Если до XIX в. плантации чаще всего назывались именами святых, покровительство которых, как ожидалось, должно было обеспечить благоденствие, то позже имена святых исчезают из названий плантаций. Сахарократы отходят от церкви, становятся масонами, рационалистами, свободомыслящими. Церковь же, боясь потерять богатую клиентуру, идет на уступки.
      В 1804 г. королевским постановлением новые плантации освобождаются от уплаты десятины, а для старых она замораживается на уровне указанного года. Церковь не возражала против такого решения вопроса о десятине.
      Два обстоятельства способствовали тому, что споры между церковной иерархией и плантаторами всегда разрешались компромиссом. Первое заключалось в том, что многие церковные иерархи были связаны родственными узами с плантаторами, а второе – в том, что сама церковь владела плантациями и извлекала, таким образом, прибыли из рабского труда. Чаще всего это было долевое участие, полученное путем завещательных дарений приходам, монастырям, церквам и даже "чудотворным" иконам, хранившимся в них. Плантаторы надеялись таким образом, с одной стороны, приумножить при помощи божественного провидения свои доходы, а с другой – облегчить себе доступ в райскую обитель. Такие дарственные записи в завещаниях особенно часто практиковались до XIX столетия. Так, например, монастырь св. Клары получал долевые доходы с 20 плантаций, икона св. Игнатия была пайщицей плантации "Сан Хуан Непомусено", икона св. Христа дель Буэн-Виахе получала доходы с плантаций семьи Карденас Пеньяльвер. Семинарский колледж имел 25 тыс. песо от доходов двух плантаций (Madden R. R. Op. cit., p. 54).
      Об отношении церкви к рабству на Кубе можно судить по ответам кубинского общественного деятеля Доминго дель Монте на вопросы англичанина Роберта Р. Маддена в ноябре 1838 г.:
      – Имеют монахини рабов?
      – Некоторые богатые монахини имеют рабов в личном услужении.
      – Обязаны ли сельские священники посещать рабов в поместьях?
      – Да, но они появляются там только по вызову владельца для крестин и свадеб.
      – Рабы посещают церковные службы?
      – На сахарных плантациях – нет. На очень немногих кофейных плантациях и в местах, где поблизости имеется церковь, иногда разрешается рабам посещать воскресную обедню.
      – Знакомят ли рабов в поместьях с основами христианской веры?
      – Нет. В перерыве между сборами урожая принято читать "Отче наш" на сахарных плантациях, это единственное прямое отношение к вере, которое там имеется. Что касается знакомства с моралью и догмами христианства, то о них сами рабовладельцы понятия не имеют.
      – Имеют ли священники свободный доступ в поместья?
      – Священники обязаны указывать рабовладельцам на недостатки в преподавании христианской доктрины и на несоблюдение церковных правил по отношению к рабам. Однако никто из служителей церкви не решается делать это.
      – Многие ли священники владеют поместьями и рабами?
      – Большинство из них имеют такие поместья и относятся к рабам, как и другие жители острова.