Брюссель, 25 мая 1937 года.
 
      Глубокоуважаемый Александр Валентинович!
      Очень Вам благодарен за Ваше любезное письмо от 27 апреля 1937 года.
      Просимую копию моего письма к Вам я послал сразу же, но из Италии ее мне вернули, так как в виде «папье д'афер» в Италию на русском языке посылать нельзя. Пришлось посылать ее второй раз уже в закрытом конверте.
      Свой протест в «Возрождение» я послал через шесть дней, после появления Вашей статьи.
      Я привык уже к иностранной газетной этике и рассчитывал, что «Возрождение» не может оставить мой протест без внимания. Задержку я объяснял всяческими причинами. Полагал, что у них финансовая катастрофа, что мой протест так же велик, как и Ваша статья, а это уже много. Объяснял, конечно, главным образом, теми соображениями, кои изложены мною в прилагаемом письме, которое я отправил в редакцию газеты «Наш путь» по поводу статьи Генерала П. Н. Краснова. Думал, что тут могли иметь место и личные мои взаимоотношения с рядом лиц, кои в свое время числились моими клиентами, когда я был Судебным и Военным Следователем и Чином Прокурорского Надзора. Лица эти, являющиеся в настоящее время поклонниками Кандаурова, Соколова, Кольберга, Крошке, естественно, не могли не влиять на редакцию «Возрождения».
      Я все ждал, что кто-либо из доверенных лиц, как это я предложил г. Семенову, у меня в Брюсселе просмотрит то из моих архивов, что я мог распубликовать в прессе, как относящейся к организации секретной работы Русского Генерального Штаба и генерала А. П. Кутепова.
      Однако ничего из ожидаемого не последовало. Мало того, «Возрождение» не послало Вам даже моих документов и опровержения. Оно явно этим подчеркнуло, что село в лужу.
      Назвать поименно Ваших «сообщителей» я не могу, так как материалы для Вашей статьи — плод работы целого коллектива двух организаций: Братства Русской Правды, куда входили лица, состоящие в одной ложе с Кандауровым, Соколовым, прикрывавших своими именами агентов ГПУ — Александра Кольберга, Кротко, Хомутова, Карпова с их компаньонами — Зивертом, Толем и др., а также второй Организацией, работающей в Брюсселе и руководимой гг. Жозефом Дуйе и сыном его Виктором. Всем этим Организациям оказывало и сейчас оказывает содействие тоже «Возрождение», так как большинство сотрудников и сам редактор, судя по книге Свиткова, входят в те же ложи, в которых были Соколов и Кандауров.
      То, в чем сознался Александр Кольберг перед гитлеровской полицией, а именно в службе в ГПУ и получении от этого учреждения значительных сумм — было мною доказано за девять лет до его вынужденного сознания. Но благодаря заступничеству Соколова и ряда влиятельнейших агентов ГПУ, вкрапленных в верхи эмигрантских организаций, все шишки за эти разоблачения посыпались на меня.
      Естественно, что в Берлине они именно помогли ГПУ спровоцировать против меня процесс, они стремились к тому, чтобы меня не впустила ни одна страна в Европе и чтобы таким образом социал-демократы могли оказать свою «дружескую» услугу Советскому правительству и выслать меня в СССР.
      Когда же я совершенно для них неожиданно, благодаря содействию В. Л. Бурцева, попал в Брюссель, то поднялась паника. Организовывались у меня кражи, вскрывалась почта, взламывались двери у меня в квартире, писались и пишутся на меня доносы и только благодаря одному В. Л. Бурцеву я добился возможности быть у местных властей на надлежащем счету, а не числиться белой вороной.
      Когда Ваша статья обо мне как о члене Ордена Иуды Предателя была переведена на немецкий и французский языки и в сотнях экземплярах разослана указанными выше двумя организациями по всем шпионским и полицейским организациям Германии и Бельгии, то начальник здешнего Сюрте Пюблик в разговоре на эту тему сказал советнику Министерства иностранных дел (их обоих знает В. Л. Бурцев):
 

      «Мы считаем эту статью грязным бельем русских эмигрантов».

 
      Работа этих организаций, однако, продолжается, но чего она стоит и кем ведется, Вы можете усмотреть из книги «Силлак без вуали», суть которой знает и может подтвердить правильность ее выводов В. Л. Бурцев, отлично знающий и организацию эту, и ее руководителей.
      Вы сообщили В. Л. Бурцеву, что я, состоя в Ордене Иуды Предателя, «что-то проделал с документом, который компрометировал» русских и испортил взаимоотношения их с немцами.
      Тут я чего-то не понимаю.
      Все время процесса по всем газетам публиковалось, что своими делами в Германии я разрушал дружеские взаимоотношения Германии с Коминтерном. О России или о русских на процессе не было сказано ни одного слова.
      Если считать Интернациональную банду, засевшую в Кремле, за Русское Правительство, а заграничных Апфельбаумов, Бриллиантов, Радеков-Собельсонов, Баллахов-Финкельштейнов, Розенбергов за представителей русского народа, то даже и этого не было, так как речь шла исключительно о Коминтерне.
      Сейчас последователи Кандаурова, Соколова, Кольберга, Дуйе и их покровители из «Возрождения» стараются затушевать Коминтерн в моем процессе, но стоит только прочесть хоть один документ из трех фигурировавших на суде, как тотчас же будет установлено, что никто из этих лиц не знает, в чем же дело.
      Уже одно то, что «Возрождение» старается затушевать следы уличенного агента ГПУ, называя его не по действительной его фамилии, а только одной буквой, доказывает, что за спиной «Возрождения», как и за спиной Верховного Круга гг. Дуйе, Кольберга, Хомутова, Зиверта, кто-то стоит, кому совершенно невыгодна правда о работе ГПУ среди русской эмиграции. Вся эта мелочь понимает, что им выступать нельзя нигде со своими подмоченными именами и репутациями, и потому пытается спрятаться за именами авторитетными.
      Я полагаю, что наши «сообщители» не совсем надеялись на Вас и Вам не доверяли, так как предполагали, что не на все приманки Вы пойдете. Поэтому они Вам подсунули вырезки из враждебной мне прессы только за период моего процесса во второй инстанции, не дав Вам для изучения материала печатного за период времени, когда дело мое слушалось в первой инстанции. А это был основной момент процесса, когда мирового судью еще не стесняли приказания Москвы, переданные через Министерство иностранных дел. Во второй инстанции делалось только то, чего требовала Москва. Ваши «сообщители» не дали Вам также и прессы периода времени третьей инстанции, а также, вероятно, не дали прессы немецкой национальной, а не масонской. Все это указывает на руководящую роль лиц из ГПУ, стоящего за спиной «сообщителей». Занятна также здесь роль и самого «Возрождения», которое отменно хорошо знало о всех периодах моего процесса с Москвой и не только не напомнило Вам об этом, но и скрыло от Вас мои протесты и документы, что я им немедленно послал.
      Сообщаю Вам некоторые данные о себе. Я рязанец, у меня сотни и сотни лет в роду были монахи, священники, профессора Духовных Академий, и отец еще кончил Вологодскую Бурсу, хотя потом и оказался в Университете. Для меня все эти инородцы, сидящие в Кремле и правящие именем моим, то есть рязанца, моим же народом — враги, как враги их покровители за границей, с которыми и я, и мои дети, и внуки будем бороться до конца. Никакая сила меня не заставит молчать и сложить оружие.
      Мне сейчас шестой десяток при их конце. Недавно меня освидетельствовали в Брюссельском Военном Госпитале (я военный инвалид, две трещины в черепе и дырка в животе от красноармейской пули) и мне определили 70 процентов потери трудоспособности и инвалидности. На руках у меня жена, у которой во время операции 16 лет тому назад вынули на 18 сантиметров позвонки и перерезали центральные двигательные нервы ног, рук и желудка, чем обрекли ее на полный паралич. Я сам сейчас за 10 франков в сутки работаю в ночном ресторане и мою там грязные тарелки по 12-14 часов. Домой прихожу с опухшими и разъеденными содой и горячей водой пальцами. У меня нет ни домов, ни автомобилей, что есть у моих обвинителей и их московских покровителей. Но я каждую минуту покоя и отдыха работаю над своими материалами по изобличению красных дипломатов в совершении уголовных преступлений. Сейчас уже у меня скопился огромной важности материал, который знает В. Л. Бурцев, знающий, в какой тяжелой материальной обстановке живу я и жил в Германии.
      Пишу все это я Вам не в виде жалобы. Я ни на что не жалуюсь и меня ни Верховный Круг, ни Силлакт с их покровителями из Москвы не запугают. Я буду бороться для России и за Россию так же, как, вероятно, работаете и Вы, так как в Вашем лице я всегда видел такого же коренного русского активиста, как и я сам.
 
 
       Искренно Вас уважающий,
       Ваш покорнейший слуга.
 
 
      ГАРФ, ф. 5802, оп. 1, я— 2268, л. 116—118.

 
      Прошу меня уволить от моей должности и исключить из всех выше указанных Организаций.
      Основания к тому:
      Травля меня Москвой и ее агентами, вкрапленными в русские эмигрантские организации, вот уже 20 лет, спровоцированный в Берлине в 1929 году против меня Москвой процесс. Высылка меня Прусским Социал-демократическим правительством в угоду Советскому правительству из Пруссии. Клеветническая кампания, поднятая против меня в русской зарубежной прессе Семеновым и Амфитеатровым. Нежелание газет помещать мои протесты против выступлений агентов ГПУ, замаскированных третьими лицами, — все это сделало свое дело, и мое имя стало одиозным не только среди русского беженства, случайно попавшего за границу по экономическим причинам, но и среди политической эмиграции, умственные способности которой оказались не на достаточной высоте.
      Бесконечные и глупейшие доносы на меня в Бельгийскую полицию с приложением статьи А. Амфитеатрова из «Возрождения», сводки о моей деятельности такого же характера в Бельгийские министерства, всевозможные ходящие по рукам пасквили и листовки, сочиняемые агентами ГПУ, спрятанными за спиной различных иностранных, якобы антибольшевистских организаций — все это не дает мне здесь, в Бельгии, вот уже семь лет, возможности работать где бы то ни было.
      Все это мне известно как от Бельгийских властей, так и от представителей других иностранных государств.
      Мало того.
      Мои политические недоброжелатели, желая бить по мне и сводить со мною свои идеологические счеты, стремятся разрушить и те русские воинские организации, где я работал все эти семь лет как бесплатный юрисконсульт.
      Не желая ни в коем случае причинять этим русским воинским организациям ни малейшего вреда и стремясь дать им возможность дальнейшего преуспевания, я принужден сложить с себя мои обязанности юрисконсульта и выйти из числа членов всех этих организаций.
      Таким образом, у ГПУ и покрывающих его организаций и лиц будет отнят их главный козырь — мое пребывание в воинских организациях, и они будут лишены возможности продолжать свою вредительскую, провокаторскую и разлагательную работу среди военной эмиграции, под предлогом, что я состою юрисконсультом в этих организациях.
      Мне кончается шестой десяток, здоровье мое все ухудшается, нервная система пришла в совершенную негодность, и я испытываю чувство глубочайшего отвращения по поводу необходимости занимать время этих организаций вопросами личного характера.
      Из этого вовсе не следует, чтобы я, как и раньше совершенно бескорыстно, не помог своим юридическим советом и своими связями здесь, в Бельгии, среди адвокатуры, магистратуры и прокуратуры, но только в виде частного лица, а не юрисконсульта воинских организаций, не только обездоленному солдату или офицеру, но и каждому русскому эмигранту, поскольку он действительно нуждается в моей бесплатной юридической помощи.
 
      Прапорщик Орлов
      9 июля 1937 года
 
      ГАРФ, ф. Р-5802, оп. 1, д. 2268.

Об авторе этой книги В. Г. Орлове (основано на материалах, не предназначенных при его жизни для широкой публики)

 
      Беспрецедентный политический скандал разразился в Берлине в самом начале марта 1929 года. Практически все городские газеты, вне зависимости от их приверженности тем или иным идейным и нравственным ценностям, протрубили на всю страну, что полиция арестовала группу русских эмигрантов, промышлявших продажей сфальсифицированных документов.
      Под прицел провокаторов, как утверждали многие журналисты, попали два сенатора США — Бора и Норрис, которые якобы лоббировали интересы СССР, добиваясь признания его со стороны Соединенных Штатов Америки. И делали они это отнюдь не бескорыстно, получая значительные суммы в долларах по тайным, скорее всего коминтерновским, каналам.
      У арестованных фальсификаторов были проведены обыски, результаты которых подбросили еще одну охапку хвороста в разгорающийся костер политического и уголовного скандала. Полицейский комиссар Венцель сообщил жаждущим сенсаций журналистам, что в одной из квартир на Потсдамштрассе обнаружена настоящая фабрика по производству фальшивок, с большим набором разнообразных печатей, штампов и бланков советских учреждений, известных далеко за пределами России, таких, как Государственное политическое управление (ГПУ), военная разведка штаба РККА, а также пугающего всех обывателей монстра — Коммунистического Интернационала. Здесь же сыщики берлинского Полицей-Президиума нашли картотеку, содержащую подробные сведения и фотографии более чем на пятьсот представителей внешнеполитических, торговых и разведывательных служб СССР, а также деятелей Коминтерна.
      Фамилию хозяина квартиры и, по всей вероятности, владельца архива и «лаборатории» полицейские скрывать не стали. Им оказался действительный статский советник, бывший следователь по особо важным делам Владимир Григорьевич Орлов.
      Этой информации было больше чем достаточно для пронырливых репортеров. Уже на следующий день биографию арестованного расписывали, что называется, в красках — правдивые сведения тонули в выдумках и сплетнях. Особо старались сотрудники органа Коммунистической партии Германии — «Роте фане». К удивлению многих, в том числе и русских эмигрантов, на ее страницах появились даже хвалебные отзывы о берлинской полиции, ранее всячески дискредитируемой, определяемой не иначе как орудие классового господства врага всех трудящихся — буржуазии.
      А в Советском Союзе тон задавала газета «Известия», основывая свои сообщения на сведениях собственного корреспондента в столице Германии Л. Кайта. Вот лишь некоторые заголовки почти каждодневных, в течение четырех месяцев, статей: «Новая вакханалия фальшивок», «Фальшивки без конца», «Берлинский „фабрикант“ фальшивок Владимир Орлов» и т. д.
      Прошло всего три дня со времени ареста В. Г. Орлова, а прокурорский работник В. В. Ульрих, печально известный нынешнему поколению читателей как «гробовщик» на судебных процессах ЗО-х годов, выступил в государственном официозе с большой статьей о нем, обрисовав гражданам СССР «звериный облик» этого ярого противника большевиков и вообще коммунистической идеологии.
      Судя по статье, соответствующие «компетентные» органы давно держали в поле зрения бывшего следователя, считали его одним из злейших врагов Советского Союза.
      Так кем же был в действительности «герой» трескучей и широкомасштабной газетной кампании, какие его деяния заставляли разведки и контрразведки СССР, Англии, Франции, Польши, Германии, некоторых других стран и даже русских эмигрантских организаций, заводить на него досье, собирать любую, желательно компрометирующего свойства, информацию, проводить специальные акции по устранению Орлова с арены тайной борьбы?

      Владимир Григорьевич Орлов родился, согласно оставленным им биографическим данным, в 1882 году в Зарайском уезде Рязанской губернии. Вскоре семья обедневших дворян Орловых решила перебраться на запад Российской империи — в Польшу. Решение родителей Владимира предопределило во многом его дальнейшую судьбу, по крайней мере, то обстоятельство, что юный переселенец всю сознательную жизнь будет в гуще криминальных, политических и шпионских дел сперва как следователь, потом как крупный врангелевский контрразведчик и уж затем как самостоятельный, но активный борец с международной опасностью — интернациональным коммунистическим движением.
      В отличие от тихой, провинциальной Рязани, Варшава представляла собой «кипящий котел» политических страстей. Без преувеличения можно сказать, что польская столица стала чемпионом в империи по количеству совершенных на ее улицах и площадях террористических актов. Социал-демократы, эсеры, различные националистические группировки были едины в одном — ненависти к царским властям, к царской администрации, к военным, особенно к жандармам и полицейским.
      Примечателен такой факт — в одной гимназии с Орловым учились, к примеру, известнейшие впоследствии террористы Иван Каляев и Борис Савинков. Недаром одно из первых «отделений по охранению общественной безопасности», называемых в народе «охранками», было учреждено в Варшаве.
      Пройти школу политического розыска в польской столице, а тем более руководить отделением, считалось среди жандармских офицеров серьезной заявкой на продвижение по службе в Департаменте полиции. Здесь действительно ковались кадры агентуристов, способных проникать в самые законспирированные революционные организации, разлагать их изнутри, парализуя тем самым опасную деятельность, наносящую реальный ущерб интересам Российской империи.
      В Польше, кроме того, дислоцировался самый боеготовый военный округ — Варшавский. Понятно, что его штабы, гарнизоны и укрепленные сооружения являлись объектом первоочередного внимания разведывательных служб потенциальных противников России в лице Германии и Австрии. Отсюда и ускоренное развитие контрразведки штаба округа, формирование ядра квалифицированных «охотников за шпионами», чинов прокуратуры и следователей, специализировавшихся на раскрытии вражеских козней. По числу раскрытых в довоенный период иностранных агентов контрразведка Варшавского округа далеко опередила своих коллег. Реальную опасность от шпионской деятельности в этом регионе хорошо осознавали в Петербурге. Недаром, как указывал в своей книге начальник варшавской контрразведки полковник Николай Батюшин, отпуск средств из государственной казны на секретные расходы составлял тридцать тысяч рублей в год, что было в два с лишним раза больше соответствующих расходов штабов Московского и Петербургского округов.
      С целью повысить бдительность военнослужащих и гражданского населения сообщения о разоблачении шпионов систематически публиковались в газетах. Можно предположить, что подобные публикации не остались без внимания выпускника гимназии Владимира Орлова и, возможно, в какой-то степени подтолкнули его к поступлению именно на юридический факультет Варшавского университета.
      Усердному, пытливому студенту, не отвлекавшемуся подобно многим другим на участие в разного рода тайных кружках и обществах, учеба давалась сравнительно легко. Досрочно сдавая экзамены, он выкроил время на поездку в Северо-Американские соединенные штаты и прошел там дополнительный курс по криминалистике, уголовной регистрации и постановке учета в следственной сфере.
      Не получая денег от родителей, Владимир Орлов вынужден был работать по вечерам наборщиком в типографии и даже матросом на мелких портовых судах. Забегая вперед, отметим, что морской эпизод в его биографии классически использовали сначала некоторые эмигрантские деятели, а затем советские «восхвалители» Коминтерна, не обошли вниманием сей факт даже нынешние демократические историки.
      Дело в том, что с 1907 по 1912 год в Одессе действовала подпольная организация черноморских моряков. Она издавала свою газету — «Моряк», создала крепкие ячейки в некоторых иностранных портах, в том числе в Константинополе и Александрии, наладила транспортировку революционной литературы в Россию. С помощью английской полиции и при деятельном участии секретного сотрудника Одесского охранного отделения, значившегося в полицейской картотеке под псевдонимом Американец, нелегальная организация была разгромлена, многие члены ее осуждены и сосланы на поселение в Сибирь.
      Уже после Февральской революции допрошенные Чрезвычайной следственной комиссией Временного правительства бывшие директора Департамента полиции Виссарионов и Белецкий показали, что Американец — это человек, связанный с торговым флотом, бывавший в Америке. Для обличителей вчерашних «сатрапов царского режима» большего и не требовалось. Орлов на торговых судах работал — да, и в Соединенных Штатах бывал — факт, как говорится, налицо. Вот и приклеили Орлову кличку Американец. Для пущей убедительности связали его по «тайной службе» с полковником Павлом Заварзиным, который действительно служил в те годы начальником Одесского жандармского управления, а позднее Варшавского и слыл отменным агентуристом, крупным специалистом по борьбе с революционным подпольем. Дело сделано. Сфабрикованная об Орлове информация не раз в течение многих лет воспроизводилась в прессе, статьях и книгах советских и зарубежных авторов.
      Чтобы поставить точку в этом вопросе, отсылаем читателя к изданному еще в 1918 году эсером В. Агафоновым сборнику «Заграничная охранка», где черным по белому написано, что Американец — это редактор того самого журнала «Моряк» — Антон Попов (он же Семенов), секретный сотрудник полиции, выдавший одесскую организацию революционных матросов. Так что Орлов в этом деле был ни при чем и ярлык провокатора носил незаслуженно.

      Известие о начале русско-японской войны застало Владимира Орлова в Соединенных Штатах Америки. Движимый патриотическим чувством, он срочно возвращается в Россию и, как и многие его знакомые сверстники, добровольно поступает на военную службу, добиваясь отправки на фронт. Вскоре он оказался в действующей армии, в Маньчжурии. По сохранившимся отрывочным сведениям сложно определить, участвовал ли бывший студент непосредственно в боевых действиях. По логике вещей, командование не могло не учитывать наличие у него университетского диплома 1-й степени, и поэтому он, скорее всего, был определен для прохождения службы в штабные подразделения либо в военно-судебные органы. Как бы там ни было, но свою фронтовую отметку в виде контузии он получил и в 1906 году демобилизовался по здоровью в звании прапорщика крепостной артиллерии.