Глава одиннадцатая

ХВИТИ

Айша так решила — она умрет здесь, в этой усадьбе, рядом с Берсерком, наивно полагающим, что все ее сказы — чистая правда и что где-то, на краю земли, живут огромные огненные змеи и василиски, убивающие одним взглядом. А еще она решила, что та, за которой приехал Бьерн, должна уйти к нему. Пусть они вместе уедут из этих холодных земель, где есть место лишь зверям в человечьей коже и бездомным хвити, несущим смерть на своих плечах.

Когда старый Финн рассказал ей о хвити, Айша вспомнила все. Или почти все. Она вспомнила мать и женщину в струпьях, пришедшую в Затонь и принесшую с собой страшную болезнь. Вспомнила, как долго и мучительно умирал от этой болезни отец, харкая кровью и белой пеной, а потом так же умерли бабка и тетка. Вспомнила, как упал у печищенских ворот и больше не поднялся старший брат, а средний бросился в дом и принялся звать мать. Как мать вышла — седая, с безумным взглядом, полуголая, в своей любимой красной юбке с волчьей оторочкой по подолу и с маленькой сестрой Айши на руках. Пустой взгляд матери коснулся брата, она положила младенца на землю и, вытянув руки, растопырив пальцы, словно крючья, пошла на него… Потом он умолял не сталкивать его в колодец, но мать не слышала и все твердила, что жить нельзя, поскольку в мире живых слишком много боли.

Кажется, она хотела, чтобы он спрятался от боли в колодце. Она все время говорила о боли и о том, что жить больно… Наверное, она не знала, как больно умирать. Об этом узнала Айша. Много дней она умирала в вонючем, полувысохшем колодце, сперва отчаянно цепляясь за склизкие стены и пытаясь выбраться, потом крича, пока голос не умер, а потом совсем тихо, уже смирившись и молча проваливаясь в мертвую черноту…

Она помнила, как умер средний брат. Это произошло там же, рядом с ней, в том колодце. Перед смертью он жаловался на ногу, говорил, что она очень болит. Потом затих. Кажется, потом там умер еще кто-то… Айша не знала — было это или нет, потому что в те дни она уже не ведала, на каком свете находится… А затем она провалилась во тьму. Она недолго пробыла там, слепящий свет разбудил ее, и она увидела перед собой лицо деда. Тогда она поняла, что жива. Вернее, она думала, что жива. Однако после рассказа Финна о хвити стала сомневаться. В ее судьбе все сходилось с байкой о Белой женщине. Ее, как хвити из рассказа Финна, убила мать, и она умирала в мучениях. А ее деда всегда считали колдуном — он умел предрекать то, чего еще не случилось, и знал много разных заговоров и трав. В его дом часто приходили те, кого Айша называла лесовиками, а однажды даже явился пастень. Он пришел ночью, Айша видела его лишь мельком — дед тут же отвел его в темный угол и долго там толковал с ним на загадочном, непонятном тогда Айше языке. Потом дед научил ее этому языку, сказав, что это очень старый, уже всеми забытый язык, который понимают любые духи, кромешники, звери, птицы и даже деревья. А еще под их домом жила старуха Букарица, которая пряла куделю и никогда не поднималась на свет. Дед уверял, будто это просто старая рабыня, у которой от солнца болят глаза, но Айша-то знала, что он врет… А потом дед притворился, что заболел, и выгнал Айшу, сказав, что ей следует идти к людям… И дальше все случилось, как должно было случиться, будь она настоящей хвити. Умер муж Полеты, и заступившийся за нее на корабле Энунд, и Орм, который хотел взять ее… А теперь умирал Хаки… Она не желала им смерти, но она несла эту смерть, тянула за собой, как лошадь тянет груженую телегу… А слова деда о назначенном — они разве могли быть случайными? Она блудила по земле, как самая настоящая хвити, — искала назначенного, которого не было, и несла с собой одно только горе. Бьерн был прав, отказавшись от нее. Должно быть, он почуял исходящую от нее угрозу, потому и старался отдалиться, отринуть ее, как нечто мешающее и никчемное… Но больше Айша не желала быть никчемной, . .

— Айша! — заворочавшись на лавке позвал Хаки.

В избе слабо потрескивали в очаге дрова, над огнем на палке висел котел с жидкой кашей, в воздухе, смешиваясь с запахом гниющей плоти, плавали ароматы травных настоев и мазей.

Последние дни Хаки редко приходил в сознание. Жить ему оставалось совсем немного. Айша надеялась, что он не заметит исчезновения Финна. Ей было бы жаль, если б Берсерк догадался, что верный раб покинул его. Он бы сразу все понял, почуял, как чует зверь. Он ведь и был зверем — ни в чем не виноватым, живущим по лесным законам, где всегда прав тот, кто сильнее и хитрее, где добыча идет рука об руку с убийством, где взявший след дикий волк не отступится в погоне за жертвой…

Хаки не был злым или жестоким, просто ему не повезло — боги ошиблись, одарив наивного и сильного зверя человеческим телом.

— Финн!

Айша бесшумно подошла к ложу Берсерка, присела упдом, отвела с его потного лба влажные пряди волос:

— Он ушел за водой. Скоро вернется.

Хаки поймал ее запястье. Он изменился — осунулся, даже как-то постарел. Потрескавшиеся губы Берсерка расползлись в слабой улыбке:

— Ты врешь. Его нет уже пять дней. Он слишком долго ходит за водой…

— Я всегда вру, — легко согласилась Айша. Освободила руку, взяла влажную тряпицу, окунула в бадейку с топленым снегом, уложила на лоб Хаки. — Когда он вернется, ты поправишься.

Он засмеялся, но смех перешел в кашель и затих, прервавшись коротким стоном. Айша заглянула ему в лицо:

— Хочешь пить?

Он помотал головой. В избе было жарко, но даже под тремя одеялами из теплой козьей шерсти тело Берсерка трясла дрожь.

— Я могу осмотреть твои раны, — предложила притка.

Он вновь неохотно качнул головой. Закрыл глаза.

Айша подогнула под себя ноги, уселась рядом с его ложем, взяла в ладони свесившуюся из-под одеяла руку Хаки, Наверное, все так и должно было случиться — Бьерн нашел княжну и теперь вряд ли отпустит ее от себя — он не из тех, кто нарушает данное слово. Он обещал Гостомыслу вернуть ее в Альдогу, он так и поступит. А княжна… Она не пожелает возвращаться к отцу, нося ребенка от убийцы, от врага Альдоги. Вернее, не пожелает возвращаться с правдой об отце ребенка. Она умна и постарается сыскать своему сыну кого-нибудь более достойного, чем Орм. Бьерн — лучший для нее выбор…

— Ты хочешь выдавить из меня остатки жизни? — насмешливо поинтересовался Хаки. Айша опомнилась, смущенно разжала пальцы:

— Прости.

— Теперь я понимаю, как умер Орм.

Он хотел быть веселым, он смеялся, чтоб не бояться. Это неправда, будто великие воины не страшатся смерти. Ее боятся все живые. Просто одни это умело скрывают, а другие имеют мужество признаться в своем страхе. Но Айша не была живой, наверное, поэтому не боялась. Она и так принесла слишком много горя, чтоб продолжать жить.

Поднявшись, она сняла со стены деревянный ковш, черпнула воды из бадейки, отпила. Заметив взгляд Хаки, поднесла ковш к его губам. Берсерк жадно глотнул, закашлялся, оттолкнул ее руку. Вода плеснула через край, залила Айше юбку. В этой избе, куда она прошлой ночью, вместе с немногими, еще не покинувшими херед людьми, перетащила ярла, было намного удобнее, чем в большой хозяйской. Все вещи оказывались рядом, достаточно было лишь протянуть руку. Вот и теперь полотенце само легло в ладонь.

Промокнув влажное пятно на юбке, Айша заглянула в бадейку:

— Надо бы сходить, набрать, снегу. Мало осталось… Берсерк кивнул. Подхватив бадейку, Айша выскользнула наружу.

Она не сразу почуяла чужаков. Сперва лишь ощутила легкое беспокойство. Что-то было не так — то ли запах, долетающий с озера, то ли резкий ветер, швыряющий в лицо комья колючего снега. Маленькая изба, где умирал Берсерк, стояла почти на самом краю его хереда. Из-за пурги Айша никак не могла разглядеть, что творится в усадьбе. Затем увидела тени — неприметные черные тени, облепившие большие дома, — воинский дом, дом с рабами…

Опустив бадейку, она пригнулась, скользнула ближе. Ветер принес издали незнакомые голоса. Из рабской избы, ближней к Айше, незнакомые нападники выволокли рабов, Те истошно вопили, кто-то даже побежал, но, нелепо вздернув вверх руки, опрокинулся в сугроб. Плеснувший в лицо притке снег стер его.

Айша встала на четвереньки, быстро поползла к воинской избе, На полпути остановилась. Она никак не могла прокрасться сюда незамеченной — у избы сновали пришлые воины, по самые макушки скрытые под теплым мехом шапок и шуб. Укладывали вокруг стен пучки хвороста. Три воина влезли на крышу, подобрались к дымовой дыре, запалили факел. Ветер трепал пламя, грозя затушить его. Кто-то гортанно закричал, перекрывая вой ветра. Факел исчез в дыре, сложенный вокруг избы хворост вспыхнул. В ярком свете, озарившем ночь, Айша увидела толстый кол, подпирающий дверь воинской избы, и Рагнхильд, что-то объясняющую одному из нападников. Нападник стоял к Айше спиной, но притке почудилось в нем что-то знакомое. Рагнхильд вскинула руку, указывая на избу, где умирал Берсерк. Ее собеседник оглянулся. «Харек» — узнала его Айша.

Харек махнул стоящим чуть поодаль воинам, все вместе они зашагали к избе Хаки. Айша вскочила, пользуясь прикрытием метели, метнулась к избе, бросив у дверей бадейку, вломилась внутрь.

— Что?.. — шевельнулся Берсерк.

Айша не дала ему договорить — вцепилась в плечи, стащила с ложа, Тяжелое тело Хаки громко стукнулось об пол. Он вскрикнул, попытался отпихнуть притку:

— Ты что, спятила?! — Обмяк, провалившись в боль.

В распахнувшуюся дверь ворвалась стужа, хлопья снега и Харек.

Сначала Айша увидела лишь его белую от снега фигуру, неотвратимую и жестокую, как судьба. Потом блеснули угрозой желтые глаза, оскалился в улыбке рот.

Харек шагнул внутрь и только тогда заметил Айшу. Остановился растерянно. Вытащенный из ножен меч повис в его руке, лезвием чиркнул об пол.

Айша встала.

— Не трогай его, Харек, — сказала она, заслоняя собой потерявшего сознание Берсерка. — Очень скоро он умрет без твоей помощи.

Возникший подле Волка урманин — худой и жесткий, с узким лицом, подтолкнул Харека в спину:

— Что ты слушаешь ее, Волк? Чего ждешь? Он — ниддинг, она — убийца! Она же убила Орма!

Харек оттолкнул его, зарычал:

— Она спасала Орма!

Он был зверем Одина, его ярости боялись. Узколицый попятился, буркнул:

— Хальфдан-конунг объявил свою волю…

— Уйди!

Узколицый исчез за дверью. Айша понадеялась, что у него хватит ума не болтать и не просить приятелей вразумить спятившего, с его точки зрения, Харека.

Харек спрятал меч в ножны, подошел к Айше, заглянул через ее плечо. Хаки лежал в беспамятстве, обрубок его руки, совсем черный, истекающий гнилым запахом и гноем, вылез из-под одеяла, сползшего вслед за Хаки на пол.

— Я должен убить его, — неуверенно произнес Харек.

— И меня, — сказала Айша. Харек задумался.

Айша стояла перед ним — все еще окутанным белым снежным налетом, — смотрела в его желтые глаза. Не боялась. Ей нечего было бояться. Наверное, она даже могла бы отдать Волку его врага, но Хаки не заслуживал такой смерти — быть зарезанным, как беззащитная овца. Он должен был остаться собой — зверем Одина… Он мог умереть от ран, мог умереть в бою, но он не должен был умирать в беспамятстве, не в силах поднять меч, чтоб сопротивляться врагу.

— Он умирает? — глядя на поверженного врага через плечо притки, спросил Харек.

— Да.

— Тогда пойдем со мной. Бьерн спрашивал о тебе. Имя Бьерна кольнуло иглой прямо в сердце Айши.

Как ей хотелось бы увидеть его, почувствовать на себе его взгляд, услышать голос. Но…

— Нет, — сказала она. Переспросила то, что сама уже знала: — Княжна пришла к нему?

— Да.

— А Финн?

— С ней.

— Это хорошо. — Айша кивнула, вздохнула. — Прости меня.

— За что? — удивился Харек.

Тонкий девичий палец коснулся шрама на его шее, провел по коже, обдавая ее прохладой. Отрицая вину Айши, Волк усмехнулся:

— Ты позволила мне проститься с моим ярлом. Разве за это просят прощения?

— Значит, ты видел его? — оживилась Айша. — Я рада…

Разговор затягивался. С белых плеч Харека капал стаявший снег. За спиной Айши застонал, заворочался Хаки. Открыл глаза, приподнялся на локте. Увидел Волка, все понял, попытался дотянуться до оставленного на лавке у изголовья оружия. Не смог, опрокинулся на бок, взвыл от отчаяния. Харек отвернулся.

Айша понимала почему — Волк не желал видеть своего врага слабым. Он поступал так же, как поступил когда-то сам Хаки, положив на пепелище Орма свой любимый боевой топор…

— Прощай, — в спину уходящему Хареку сказала Айша.

— Прощай, — всхипнула, выпуская его, дверь.

Ноги Айши подломились, она села рядом с вздрагивающим в бессильных рыданиях Берсерком, обхватила ладонями его голову, ткнулась лбом в его пылающий в горячке лоб и, впервые в жизни, заплакала.

Когда нападники ушли, а Хаки вновь впал в беспамятство, Айша выбралась наружу. Проваливаясь в сугробы, она добралась до рабской избы, толкнула плечом дверь. Внутри было холодно и пусто. Отворять выгоревшую дотла воинскую избу, из-под двери которой еще сочился пахнущий горелым человеческим мясом дым, притке не хотелось. Бухнувшись перед избой на колени, она нарисовала на снегу прощальный знак, попросила у богов милости к убитым воинам. Отдельно попросила за Слатича — он стал ей почти родным. Поднялась, всхлипывая, побрела обратно к избе Хаки. Отныне все было решено — остались только она и тот, кого она сама себе назначила…

Войдя, Айша сняла полушубок, обтрясла с него снег, почему-то вспомнила Харека — его белую-белую от снега фигуру. Усмехнулась. Что ж, из нее получилась неплохая вершительница судьбы — она сама выбрала себе назначенного и сберегла его от Белой… То есть от несущего смерть «белого»… Впрочем, какая сейчас была разница?

— Они ушли?

Ей стоило больших усилий поднять Хаки обратно на лавку. Он был таким тяжелым. Но Айша справилась.

А теперь, лежа на лавке, он в упор смотрел на нее, вопрошал, будто обвиняя в чем-то:

— Они ушли?

— Да, они ушли, — Айша присела к затухающему огню, подбросила дров, протянула руки над пламенем. Тепло приятно защекотало пальцы.

— Мои люди мертвы?

— Да, Я попрощалась с ними за тебя.

— А мои рабы?

— Они взяли Гутхорма и Рагнхильд. Я видела следы повозки. Остальные разбежались или пошли с ними.

Какое-то время Хаки молчал. Огонь пожирал дрова, лизал теплом Айшины ладони.

— Почему ты не ушла? — прервал тишину Берсерк.

— Я хотела остаться с тобой.

— Я скоро умру.

Было бы глупо и дальше отрицать очевидное. Айша не стала.

— Я тоже, — сказала она, не поворачиваясь.

— Ты поможешь мне умереть достойно?

— Я же осталась, — ответила Айша.

Вот и свершилось пророчество деда, и она, едва отогнав смерть от Хаки, сама становилась ею, чтобы помочь ему умереть…

— Всю жизнь я шел по чьему-нибудь следу. Я искал свою добычу, как волк ищет оленя, Я хочу пойти за врагами, разорившими мой дом, и сразиться с теми, кто убил моих людей, — сказал Хаки.

— У тебя не хватит сил, — возразила Айша.

— Я — зверь Одина. Один даст мне силы. Айша пожала плечами.

Они шли до утра. Верно, Хаки впрямь был зверем Одина, и бог одарил напоследок его своей силой — иначе как бы Берсерк сумел подняться с лавки и выпить, не пролив ни капли, целую плошку сваренного Айшей зелья, которое глушит боль и придает бодрости? Затем он взял с постели меч, накинул на смятую в постели рубашку полушубок и, не вдевая меч в ножны, поплелся вслед за ушедшими нападниками. Сперва он шел сам, спотыкаясь, утопая непослушными ногами в сугробах, падая от порывов ветра. Но когда они спустились на равнину озера, ветер стал слишком силен для Берсерка. Чтоб не упасть, Хаки одной рукой опирался на рукоять меча, используя его как палку, другой навалился на Айшу. От усталости, от непомерной тяжести Хаки, от ветра и холода притка уже не понимала — куда и зачем она бредет. Упрямо переставляла ноги, шептала заклинания, уговаривающие озерных и ветряных духов открыть ей дорогу, и на-пряженно вглядывалась в широкий полозный след, оставленный санями, на которых увезли Рагнхильд и Гутхорма.

К утру вьюга ослабила натиск, ветер стал ленивее швырять колкий снег в лицо путников, Нависшие над озером темные тучи не открывали солнца, а следы от полозьев окончательно скрылись под снегом.

Почуяв неладное, Хаки налег на притку сзади, почти коснулся губами ее уха, прошептал сипло:

— Мы идем по кругу…

— Да.

Она потеряла след. Она больше не знала, куда идти.

— Стой.

Слушаясь мужского голоса, Айша остановилась, осела в сугроб. Ей не было больно, хотя руки стали красными и пальцы опухли, будто их разваривали в кипятке. И лицо не горело, как поначалу, обжигаясь о летящий навстречу снежный жалящий рой. Под полушубком давно ползал холод, окутывал Айшу белым ледяным коконом. В коконе ей было спокойно и уютно. Хотелось закрыть глаза и провалиться в него насовсем…

— Держи.

Айша вздрогнула, подняла голову. Хаки протягивал ей меч, рукоятью вперед. На блестящем лезвии застыла тонкая наледь.

— Я не смогу, — прошептала Айша. Объяснила: — Я слишком ослабла…

— Тогда пусть озеро и Один помогут тебе. — Одной рукой Хаки воткнул меч рукоятью в снег. Острие пронзило снежный воздух, коснулось живота Берсерка. — Ты будешь держать меч внизу, чтоб он не упал. Держи крепко.

Айша кивнула. Она уже поняла, что замыслил Хаки. Он хотел умереть от оружия, как воин. А ее назначением было принести ему желанную смерть. Так рассудили боги. Еще давным-давно. И боги привели их сюда, на это озеро…

Притка всхлипнула, схватилась обеими ладонями за рукоятку, уперлась локтями в снег. Затем вытянула ноги, зажала меч еще и коленями.

Хаки снял полушубок, рубашку. Рана на его боку сочилась зеленым гноем, черная, свисающая с ее краев кожа раскачивалась под порывами ветра. Грудь Берсерка покрылась мурашками. Он запрокинул лицо к серому небу, развел руки в стороны, будто собирался взлететь. На миг Айше показалось, что будь обе его руки целы — он взлетел бы, и только обрубленная рука не позволяла ему оторваться от земли.

— Пусть тот, кто виновен в смерти моих людей, заплатит жизнью! Пусть умрет тот, кто ляжет с женщиной, которую украл у меня! Пусть дух мой достигнет пределов Вальхаллы, но Хеймдалль[187] вновь отворит предо мной ворота и вернет душу мою на это место, когда придет время отмщения! Пусть враг мой канет в воды озера Ренд, там, где моя кровь окропит его лед![188] Лишь этого прошу у тебя, великий Один!