– Убью гада! – рванулся Потам.

Варяжко повис на друге всем телом, шепнул сдавленно:

– Не лезь. Люди ведают, что Онох на твою жену напраслину возвел. Дай и князю это уразуметь.

Потам шумно выдохнул и замер, исподлобья буравя глазами подлого уного. Никого не стыдясь, тот вышел в круг и остановился возле Ярополка:

– Была береста, князь!

Слезы поползли по Улитиным щекам быстрыми блестящими каплями:

– Ничего не ведаю…

– Ой ли? – насмешливо хмыкнул уный. Ярополк коснулся его плеча, подтолкнул вперед:

– Говори, Онох!

Крадучись, словно лесной зверь, парень двинулся вокруг Улиты, заглядывая ей в глаза:

– Было в травень месяц послание из Нового Города. Писал его Владимир-князь. Предлагал злое дело – убить брата, а в награду обещал тебе весь Новый Город. Ты письмо от всех скрыла, а значит – согласилась.

Варяжко уже слышал этот оговор, потому и не удивился, а Потам дернулся из его рук:

– Что болтаешь?!

Затравленно переводя глаза с мужа на зеленоглазого, Улита наконец уразумела, в чем ее винят, и, кидаясь Ярополку в ноги, взвыла:

– Нет! Нет! Навет это! Вокруг зашумели.

– А ты откуда о бересте ведаешь? – выкликнул кто-то.

Уный сморгнул, зло сощурился и, не дрогнув, вымолвил:

– Видел я Владимирова гонца. Он мне сказал о грамоте.

Хитро лгал уный. Только Варяжко и не таких хитрецов выводил на чистую воду:

– Где ж нынче этот человек?

– Кто его знает… Наверное, обратно ушел. Варяжко усмехнулся, развернулся к Ярополку:

– Он кривду сказывает, князь! Я Улиту знаю, а муж ее отцу твоему служил, вместе с ним под вражьими стрелами стоял, одной сермягой от холода укрывался. Неужто и его овиноватишь из-за подлого навета?

– Не навет это. Была береста… – перебил кто-то. Тоненько, жалобно. Варяжко споткнулся на полуслове, уставился на девку-чернявку, уже третий год служившую у Улиты. Зачем она влезла в судное дело? Почему принялась подпевать болотнику? Ведь была Улите верной слугой…

Под мужскими взглядами девка смутилась, стянула края наброшенного прямо на исподницу платка.

– Поди сюда, – велел нарочитый.

Она робко подошла.

– Говори!

Девка опасливо покосилась на скорченную у ног Ярополка Улиту.

– Не бойся, – поддержали ее из толпы. – Только правду говори.

– А в таком деле нельзя солгать, – еле слышно вымолвила чернявка. – Человека здесь судят – хозяйку мою. Все знают, я ей худого не пожелаю, а только лжет она – была береста из Нового Города. Я ее своими глазами видела.

Потам вскинул брови, спросил тяжело:

– Жена?

Поднимая пыль, толстуха поползла к нему, ткнулась в ноги:

– Была грамота. От лаготника одного… Боялась я о нем сказывать… Не знаю я его!

– Где береста? – рявкнул Потам.

Улита зашлась плачем, а чернявка прошептала:

– Она ее в огонь бросила…

– В огонь?!

Ярополк подал знак. Сильные руки ратников подняли ревущую бабу на ноги.

Белое лицо Потама повернулось к Варяжко:

– Что же это делается? Кому верить?

– Жене! – Нарочитый белкой метнулся к Ярополку, очутился как раз меж ним и Улитой. – Погоди, князь! Никто бересты той не читал! Никто ведать не может, что там писано. А если не врет баба?!

– Не врет?! Она мне уже трижды солгала.

Ядовитая ухмылка скользнула по тонким губам князя. Варяжко не умом, нутром почуял – Улите не жить. Потам тоже это понял, зашатался.

– Бабу – в поруб, – глухо приказал Ярополк и, глянув на Потама, смягчился: – Ты ничего о сей подлости не ведал, на тебя зла не держу.

Потам отвернулся.

Дикий вопль разорвал предрассветную тишину.

– Нет! Не-е-е-ет! – упираясь ногами в край поруба, визжала Улита. – Ничего я худого не замышляла! Не-е-ет!

Не слушая, дружинники сунули ей в руки веревку и пихнули через край поруба. Воздух вздрогнул криком и стих. Сожрал бабу княжий поруб, не подавился…

Варяжко скользнул к уному, прошипел:

– Зачем оклеветал?!

Словно норовистый жеребец, тот раздул тонкие ноздри, фыркнул:

– Я правду сказывал!

Подлец болотный! Стоял и глядел так, словно не он только что человеку жизнь поломал!

Варяжко сжал кулаки, закусил губу:

– Выродок…

– Выродок, выродок, выродок… – подхватили расслышавшие его слова кмети. Думали задеть, но уный лишь рассмеялся. Никогда раньше Варяжко не доводилось слышать такого смеха. От него все внутри заледенело. Вокруг смолкли. Даже Ярополк замер с открытым ртом.

– Выродок? – переспросил сквозь смех Онох. – Ох, видать не то я имя ношу! Куда б ни пошел, где бы ни остановился – люди мне иное имечко сыскивают… Сам нарочитый его вспомнил! – И внезапно прервав смех, сказал громко, чтобы услышали все: – Знать, богам оно угодно! Отныне зовите меня Выродком! Вам сподручнее и мне веселей!

– Ты что, рехнулся? Нельзя так… – шепнул кто-то жалостливый. Но уный уже пошел к конюшне.

А едва захлопнулись за ним ворота, как выпустила на небо белых Перуновых коней Дева Заря, завопили горластые петухи, озолотил кромку леса сияющим взором могучий Хорс. Народ потянулся прочь с княжьего двора. Ярополк отыскал взглядом Варяжко и приказал:

– Собери мне нарочитых да бояр.

Варяжко обернулся на Потама. Тот стоял в сторонке, глядел остекленевшим взором куда-то мимо, Варяжко хотел было подойти к нему, а потом передумал. Не стоило нынче задевать Потама. Одному плачется легче…

Бояре и именитые воины не заставили себя ждать. Варяжко подошел последним и сразу углядел возвышающуюся над прочими грузную фигуру Блуда. Воевода тоже его приметил, пощипывая длинный ус, приблизился и, не таясь, сказал:

– Послушай, нарочитый. Мы не очень-то с тобой ладим, но ныне нам следует держаться вместе. Ныне князю первым советчиком Онох стал. А он лошадка темная…

– Выродок он! – отрезал Варяжко. – Выродок! Блуд почесал широкой пятерней затылок.

– Кто ж его так окрестил? – И ухмыльнулся: – А как верно! Я ведь его в дружину брал и не ведал кого приютил. Был-то парень как парень. Говорил смело, силой бахвалился. И брат с ним стоял. Махонький такой, от горшка два вершка…

Брат Оноха Варяжко не интересовал, а вот сам болотник… Неспроста он задумал этот оговор. Добивался чего-то. Только чего? Княжьего доверия иль недолгой власти?

– А может, и хорошо, что все так вышло, – неожиданно произнес Блуд. – Ярополк теперь на Владимира озлился, хочет проучить его, чтоб неповадно было на старшего брата руку поднимать.

Хорс плеснул лучами Варяжко в глаза, осветил то темное, чего нарочитый никак не мог уразуметь. Владимир! Конечно! Что бы ни говорил уный, что бы ни делал – все оборачивалось против Владимира. Но почему он так ненавидел новгородца? Почему натравливал на него старшего брата?

– Я слышал, будто Ярополк грамоту в Новый Город пишет. Воевать будем. Только Владимир ту грамоту получит, когда мы уже у стен новгородских костры запалим, – продолжал Блуд. – Возьмем волчонка в норе, и выскочить не успеет.

– Нехорошо братьям ссориться, – покачал головой Варяжко. – Из-за пустого…

– А я думаю, пора, – возразил Блуд. – Пусть будет все, как раньше, при их отце Святославе. Один великий князь Руси нужен, не двое!

– Верно, верно… – заговорили кругом. Варяжко покосился на орущих. Довольные, сытые, холеные… И чего им не живется в мире?!

– Если Ярополк моего совета спросит, – встрял в разговор сотенный Рамин. – Я с ним на Новый Город пойду! Сын ключницы княжить не должен!

– И я, и я, и я, – согласился весь двор.

Злые голоса, решительные… Худо… Варяжко прошмыгнул мимо Блуда, бросил на ходу:

– Вернусь скоро…

Вырвался из объятий толпы, словно из капкана, и полетел по улице вниз с холма, прямо к Потамовой избе.

Ворота оказались открыты, двор пуст. Нарочитый ворвался в дом. В полутьме клети он с трудом разглядел испуганные лица слуг, а на лавке неподвижное тело Потама. Отослав челядь прочь, Варяжко присел рядом с ним. Раньше он не замечал сеченного морщинами лица старого воя, его степенной седины и впалых щек, но теперь все это бросилось в глаза.

– Послушай, Потам. – Варяжко коснулся руки лежащего друга. – Улита ни в чем не виновата. Я ей верю. А болотник клевету навел, чтоб князей стравить. Он своего добился. Будет сеча. Бояре – за, и нарочитые тоже. Вновь брат на брата пойдет. Помоги князю, забудь об обиде!

Потам выдернул руку, отвернулся к стене. Ярополк его жену посадил в поруб, а этот ради княжьего блага постараться просит?!

– Ни-ко-гда! – отчетливо проговорил он.

– Послушай, – нарочитый повысил голос. – Я не просто так тебя уговариваю. Нынче вечером вытащу из поруба Улиту. Забирай ее и скачи во весь опор в Новый Город, к Владимиру. Все ему расскажи. Поведай, что поднимает Ярополк великую рать. Пойдут с ним поляне, древляне и радмичи. А Рогволд поднимет кривичей. Не устоит Владимир. Коли не хочет он напрасной крови и своей смерти, пусть бежит из Нового Города. Там до Варяжского моря рукой подать – пусть к варягам прибьется или к урманам, только от Ярополка подалее.

Потам приподнялся, недоверчиво моргнул:

– Улиту вытащишь?

Варяжко кивнул. Как не вытащить, коли уверен, что баба невиновна, как не вытащить, коли одна надежда в ее муже? Только он может упредить Владимира, не допустить братоубийства.

– Жди вечером у последней избы. – Нарочитый улыбнулся через силу, шагнул к дверям. – Пойду я. Князь ждет.

Княжья горница походила на пчелиный рой. Ярополк уже объявил, что идет на Новый Город, и теперь бояре ругались – кто сколько даст на дружину, а нарочитые считали своих людей, лошадей и оружие. Зеленоглазый болотник тоже был здесь. Ни с кем не спорил, лишь слушал да изредка что-то шептал на ухо князю. Заметив Варяжко, он скривился в гадкой улыбке.

«Пригрел Ярополк гадюку на груди… – подумал нарочитый. – Ничего, еще поглядим кто кого!»

За сборами день пролетел, как миг, и, когда ясный Хорс ушел на покой, Варяжко отправился к порубу. Два его венца влажно блестели в лунном свете. Сидящие на краю караульные, лениво переговариваясь, глазели на звездное небо. Скучали. Мало чести сторожить глупую бабу, когда все только и говорят о предстоящем большом походе. Им бы сейчас в дружинную избу, к своему сотенному: послушать, кого он возьмет в Новый Город, кого определит в дозор, кого оставит в Киеве. А то, сидя у поруба, недолго и в обозные угодить. Небось остальные уже рядятся промеж собой, делят еще не отнятую у новгородцев добычу – недаром на дворе ни души…

Увидев Варяжко, кмети вскочили, насторожились.

– Не устали ли? – нарочито небрежно спросил он. Караульные переглянулись.

– Нет!

Варяжко опустился на край поруба, заглянул вниз. В темноте Улиту не было видно, только доносились ее частые глухие всхлипы. Варяжко махнул воям:

– Ступайте пока. Вам к походу готовиться надобно. А я тут посижу.

Приказы нарочитого обсуждать не положено. Особенно если они так желанны. Ратники поспешно отошли в сторону, а затем, прибавляя шаг, устремились к дружинной избе.

Дождавшись, пока ночь скроет их силуэты, Варяжко не спеша вытянул из-за пояса длинную веревку, без помех спустил ее в поруб и окликнул:

– Улита! Лови. Вылезать будем. Всхлипы смолкли.

– Варяжко?

– Я. Да ты не болтай, лучше держись крепко.

– Да… Да…

Пенька натянулась. Нарочитый поднатужился, дернул веревку вверх. Улита запыхтела, пытаясь ему помочь. Два раза она срывалась, ударяясь о каменное дно поруба, взвизгивала и вновь упорно висла на веревке. Видать, упряма была не только в торгу.

Варяжко взмок, он не ожидал, что баба окажется такой тяжелой, старался изо всех сил, а ничего не выходило! Зачем велел Потаму ждать у ворот?! Сглупил… А теперь из-за этой глупости все прахом пойдет!

– Не могу, не могу, – жалобно кряхтела в темноте поруба Улита.

– Может, я чем помочь сумею?

От неожиданности Варяжко выпустил из рук веревку. Благо Улита поднялась невысоко и, хоть шлепнулась вниз со звучным стоном, не вскрикнула.

– Ты?! – попятился Варяжко. «Этот не смолчит, – пронеслось в голове. – Поднимет крик, продаст меня Ярополку…» Нарочитый потянулся к поясу, но меча не было. «Я же бросил его, чтоб тянуть легче было», – ужаснувшись, вспомнил он.

Лицо невесть откуда появившегося Выродка исказила кривая ухмылка.

– Ты за оружие не хватайся, вот оно. – Уный вытянул из-за спины меч нарочитого, осторожно провел пальцем по острию. – Так помочь тебе иль нет?

Лунный свет запутался у него в волосах, огладил лицо. Силился Варяжко понять болотника и не мог. Чего парень хотел? Сперва оговорил Улиту, накликал беду, а теперь стоял рядом, предлагал помощь…

– Зачем? – только и сумел выдавить нарочитый. Парень потемнел:

– Скажу, хоть вряд ли поймешь. Я за собой тяжелую телегу тяну – лишний камень на ней мне не нужен. Даже если он на такую стерву, как Улита, похож.

Он оказался прав – Варяжко ничего не понял. Болотник хмыкнул, подобрал веревку и негромко крикнул в поруб:

– Готова?

Уж кого-кого, а его Улита не ждала. Верно, решила, что это пришла за ней сама Морена, и заорала от ужаса.

– Заткнись и обвяжись, дура! – Болотник завис над порубом. Толкни легонько – и рухнет, расшибется в лепешку… Варяжко закусил губу, пытаясь отогнать болью дурные мысли. Он не хотел походить на Выродка – не было у него привычки нападать сзади.

Уный крякнул и дернулся всем телом, налегая на пеньку.

– Тяни! – велел нарочитому.

Тот бросился помогать. Натягиваясь, веревка запела, пошла полозить край поруба.

Угадав нужный миг, Выродок успел подхватить бабу, покамест еще оставались силы. Она тяжело перевалилась через край поруба, бухнулась на землю и, округлив перепуганные глаза, поползла прочь от болотника. Ползла, пока не уперлась спиной в Варяжкины ноги и не свернулась там, тщетно пытаясь спрятаться от предательских зеленых глаз. Варяжко перевел дух и, внезапно растеряв всю злость на уного, выдавил:

– Так тащишь, словно всю жизнь баб из ям вызволял.

Тот деловито скрутил веревку, подал нарочитому:

– Баб не приходилось, а зверя частенько. Это потяжелее было. – И неожиданно добавил: – Только я бы лучше всю жизнь зверей из ловушек таскал, чем здесь маялся.

Варяжко оглушили его слова. Маялся?! Он?!

– Чего же не уйдешь?

– Некуда. – Болотник отвернулся, двинулся прочь. Нарочитый и не знал, что сказать. Благодарить? Так ведь из-за него все наперекосяк пошло… Обвинять? Но и тут что-то останавливало.

Избавляя Варяжко от раздумий, Выродок обернулся и погрозил ему пальцем:

– Запомни, нарочитый: Потам сам жену освободил. Тебя оглушил, а на меня у ворот налетел… Так что поспеши, я ведь долго ждать не буду – крик подниму.

Ложь была умна. Никто лучше бы не выдумал. Даже Блуд. Варяжко и не думал, как потом будет оправдываться перед Ярополком. Хотел другу помочь, бабу выручить, братоубийство упредить да Выродку досадить. Зато болотник словно давно все предвидел…

Нарочитый поежился, кивнул и, почти волоча на себе осоловевшую Улиту, побежал к воротам. Заслыша его тяжелые шаги, дворовые собаки лениво загавкали и смолкли, понимая, что растревоженный посреди ночи хозяин не погладит. От дальней избы отделилась осторожная тень. Держась поближе к заборам, всадник подъехал к Варяжко. По длинному охабеню и резной поясной бляхе нарочитый признал Потама.

– Бери ее и скачи! Упреди Владимира! – зашептал Варяжко, приподнимая Улиту.

И едва передал ее Потаму, едва тот вскинул жену на конскую шею и хлестнул жеребца, как с княжьего двора долетел пронзительный крик Выродка.

Выхватив из ножен меч, Варяжко полоснул себя у локтя, мазнул свежей кровью по лицу и, вторя болотнику, завопил вслед удаляющемуся вою:

– Держи! На помощь! Беда!

Дозорные у ворот всполошились, схватились за копья, но поздно. Пронесшись мимо них, Потам вздел руку в прощальном жесте и исчез в ночи.