– Не торопись, боярин, – не открывая глаз, произнес болотник. – На тот свет не опоздаешь.

Он хотел напугать воеводу и своего добился. Засопев еще громче, тот спрыгнул и молча вжался в стену поруба. Чуя его сбивчивое дыхание, Егоша лениво приоткрыл один глаз:

– Присаживайся. В ногах правды нет.

Блуд поежился. Темнота и сырость поруба пугали его не меньше, чем спокойный голос пленника. На миг ему показалось, будто не проклятый Выродок, угодив в поруб, ждет смерти, а сам он, княжий воевода, осужден томиться в этом грязном и тесном колодце.

Испуганно озираясь, он двинулся вдоль стены. Нога зацепилась за что-то неподвижное. Щуря еще не привыкшие к темноте глаза, Блуд наклонился, коснулся препятствия дрожащими пальцами. Холод мертвого человеческого тела заставил его испуганно отдернуть руку.

– Да ты не дергайся, – раздался из темноты насмешливый голос Выродка. Блуд вгляделся. Болотник лежал на глиняном полу, вольготно откинув голову на плечо мертвеца, и скалил белые зубы.

– Чем метаться попусту – на него бы и сел, – приветливо пригласил он, – Чего гнушаешься? Иль лавка не нравится? Ничего, привыкай. Узнает князь про твои деяния – и таких не увидишь.

В последнем сопротивлении необъяснимому страху рука Блуда легла на рукоять меча. Егоша взметнулся на ноги, резко стукнул коленом по локтю воеводы. Коротко взвизгнув, тот выпустил оружие. Дрожа побелевшими пальцами, его рука безвольно повисла вдоль тела. Егоша вспомнил старого Нара, научившего болотника отыскивать маленькие бреши в человеческом теле. Словно предательские дыры в кольчуге, эти точки делали любого врага уязвимым и беспомощным. Егоша и аварцев так же прикончил – дождался, пока, склонившись над ним, один из рабов вытянет из-за пояса отравленную иглу, а потом быстрым взмахом связанных кистей заставил изготовившегося к удару аварца вонзить ядовитое острие в своего приятеля. Помраченный рассудок обиженного с ответом не медлил – и теперь оба лежали возле Егошиных ног тихие и примирившиеся. Перепуганный воевода не многим отличался от них…

– Больше не смей, – пригрозил болотник ошарашенному боярину. Тот покорно кивнул. – Я знаю, зачем ты пожаловал. – Опустившись на тело убитого аварца, Егоша поерзал, выбирая удобное положение. – Боишься, что многое сумею рассказать? Опозорю тебя и перед князем, и перед людьми?

Воевода быстро закивал. «Неужели с перепуга говорить разучился?» – про себя усмехнулся болотник и продолжил:

– У нас с тобой, воевода, желания одни. Ты суда надо мной пугаешься, так ведь и я его не жажду… Может, столкуемся и обмозгуем, как избежать сей напасти? Убить меня ты не сумел да и вряд ли сумеешь, а вот выпустить можешь. Тогда уж будь спокоен – я сам к князю о твоих делишках сказывать не пойду – я покуда жить хочу…

Воевода затрясся. Болотник требовал немыслимого! Конечно, будь на то Блудова воля, он, не задумавшись, отпустил бы пленника – окажись он хоть самим Волчьим Пастырем, но Ярополк… И стража у поруба… Нет, невозможно!

– Боишься… – уловил ход его мыслей пленник. – Зря. Ведь бояться-то тебе надобно не князя и не стражи, а меня. Коли сделаешь все по моим словам – комар носу не подточит, а коли откажешься – на себя пеняй!

Онемев от ужаса, Блуд молча мотал головой. Он помнил того неказистого и робкого паренька, которого брал когда-то в княжью дружину. Этот пленник не был им! Глаза Блуда видели перед собой то же зеленоглазое лицо, но душа воеводы тряслась, чуя под знакомой личиной опасного и очень могучего врага. «Он колдун, – вспомнились воеводе слова Рамина. – Он пинал меня, как дети пинают камушки на дороге. Он видел невидимое и поедал мою душу». Тогда Блуд лишь посмеялся над спятившим сотником, однако теперь ему было не до смеха. Хотелось бежать прочь от скалящего зубы нежитя, но ослабшие ноги отказывались служить. И куда бежать? Этот зеленоглазый найдет везде… Его не убить никому, даже князю…

– Не трясись. – Болотник покосился на Блуда блестящими огромными глазами. В их глубине дремлющей змеей свернулась смерть. – Будешь меня слушаться – будешь жить…

Собрав последние остатки мужества, воевода прохрипел:

– Ты меня не пугай!

– А я и не пугаю! – Болотник досадливо повел плечом. – Я твоих слуг, – словно запоминая застывшие черты аварцев, он вгляделся в их посиневшие лица, – за один миг к праотцам отправил. Думаешь, с тобой проволочка выйдет?

Силы покинули воеводу. Он угодил в ловушку нежитя и знал это. Захлебываясь рыданиями, он осел на колени и, шаря ладонями по влажной глине, пополз к болотнику:

– Зачем я тебе? Ну зачем? Отпусти меня… Молю… Егоша презрительно скривился. Блуд не нравился ему и раньше, но теперь вовсе походил на корчащегося в агонии дождевого червя. Однако он оставался обычным человеком и мог беспрепятственно снять науз Сиромы.

Слегка подпихнув хнычущего воя ногой, Егоша милостиво произнес:

– Ладно, не ной. Выслушай, что сделать, запомни и знай – я тебя везде сыщу!

– Ты не убьешь меня? – все еще заикаясь, прошептал Блуд. Будучи воином, он часто думал о скорой смерти, но при этом всегда знал – его душа попадет в ирий, а потом вновь вернется на землю, пусть не помнящая былой жизни, но такая же бессмертная, как прежде. А гибель от рук нежитя грозила пламенем Кровника или вечными ледяными объятиями служанок Морены… Он боялся. Болотник разозлился:

– Я же сказал: будешь слушаться – будешь жить!

– Хорошо, хорошо.

– Сейчас ты развяжешь мне руки и потребуешь, чтобы тебя вытянули.

– Да, да…

– Но главное сделаешь потом. Когда меня поведут к князю, из толпы станут бросать камни. Один ударит мне в голову. Я упаду и захриплю. А затем умру.

– Как – умрешь?

– Так, умру, и все. Дышать перестану. – Егоша отвернулся. Он рисковал, но ценой была свобода… Отогнав тревожные мысли, он продолжил: – Как можно быстрее ты унесешь мое тело от чужих глаз. Куда и как – твоя забота. Едва мы окажемся одни, положишь меня и пять раз сильно надавишь на грудь, потом зажмешь мне нос и вдохнешь в меня воздух. Будешь делать так, пока не оживу. Если выполнишь все – то воеводить будешь по-прежнему, добро твое при тебе останется и княжья милость тебя стороной не обойдет. Растерянно моргая, Блуд глазел на болотника. Как пленник собирался прикинуться мертвым? Князь не дурак – без знахарки его мертвецом не признает, а та все сразу поймет…

– Решайся, воевода, – настойчиво гудел в голове Блуда голос пленника. – Решайся, пока предлагаю. А то – на судилище молчать не стану. Сам сгину и тебя утяну.

Последние слова болотника решили дело. Вытолкнув из сердца страх, Блуд резанул ножом по стягивающим его запястья путам и, на всякий случай, отпрыгнул к дальней стене поруба. Освобожденный Выродок развел руки в стороны, расхохотался:

– Чудесно, Блуд! А чтобы ты о своем обещании не забыл, я тебе изредка напоминать буду. Вот так…

Воевода так и не понял, что случилось. Невидимые крепкие нити опутали его шею, сдавили, лишая дыхания.

– Ты обещал, обещал… не убивать… – царапая их скрюченными пальцами, (захрипел Блуд.

– Верно. – Веревки соскользнули с его шеи. – Я лишь напомнил… А теперь ступай.

Ничего не чуя, кроме жгучего желания поскорее убраться из страшного поруба, Блуд схватился за свисающую сверху веревку и застонал. Не повинуясь его воле, ушибленная болотником рука соскользнула с пеньки.

– Рука… – по-детски жалобно прошептал Блуд. Равнодушные зеленые глаза пленника скользнули по его лицу, брови вздернулись:

– Ах, да… Совсем забыл. Да ты не беспокойся – боль со временем пройдет, а чтоб вылезти, ты лишь за веревку подергай. Там наверху небось уж истомились, тебя дожидаючись. Вмиг вытянут.

Трясущимися пальцами Блуд закрутил пеньку на поясе и, запрокинув голову к далекому светлому пятну, завопил:

– Тяните! Эй, стража!

– Это ты, воевода? – свесилось в дыру поруба чье-то лицо.

– А кто ж еще?! Тяни, болван!

Наверху надсадно заскрипел ворот, и вскоре ноги воеводы исчезли за краем темницы. Егоше оставалось лишь ждать. Ждать и помнить, что он с Белой – одно неразделимое существо и отныне им предстоит мириться друг с другом.

За ним явились в полдень, когда лучи всевидящего Хорса проникали даже в глубокий поруб. Цепляясь за спущенную веревку и жмурясь от яркого света, Егоша сам вылез наверх.

– Ты зачем с него путы снял? – резко спросил чей-то голос. Егоша повернулся. Стоя перед Блудом, красный от негодования Варяжко зло тыкал пальцем в украшенную подвесками грудь воеводы: – Зачем развязал его, спрашиваю?

Егоша кашлянул. Нарочитый перевел на него потемневшие от гнева глаза.

– Он слову моему поверил, – тихо сказал болотник. – Бывает же такое…

Уловив намек, Варяжко осекся. От Выродка всего можно было ожидать. Мог ведь и сказать об отпущенном Варяжко втором пленнике, а это вина поболее, чем лишить пут Волчьего Пастыря. Сникнув, он отступил. В конце концов, куда болотнику деваться? Кругом люди, а стража такова, что удержала бы семерых.

Егошу подтолкнули, повели. Галдя, толпа двинулась следом. Отыскав в толпе бледное лицо воеводы, Егоша чуть повел головой. Блуд напрягся. Неожиданно резко пленник повернулся к идущим позади дружинникам. Подавшись назад, те вскинули копья. Толпа взволнованно загудела. Окинув взглядом лица горожан, Егоша довольно ухмыльнулся. Оставалось совсем немного, чтобы вывести их из себя. Расхохотавшись, он сплюнул в толпу.

– Держите людей! – поняв, что произойдет дальше, истошно завопил воям Варяжко. Сомкнувшись плотной стеной, опытные хоробры надавили на ринувшуюся к пленнику взбешенную толпу.

– Мы не звери, чтоб расправу учинять! – урезонивая разъяренных горожан, вопил Варяжко. – Судить его надо!

Но его не слушали. Поняв, что руками до ненавистного Волчьего Пастыря не дотянуться, кто-то бросил первый камень. Следом посыпались другие. Часть из них, благополучно миновав пленника, падала на дощатую мостовую, часть с неприятным звоном ударялась о доспехи воев, и лишь немногие достигали вожделенной цели.

– Людей не сдержать! – закричал нарочитый замершему поодаль Блуду. – Посылай за подмогой!

Воевода кивнул, быстро забормотал что-то стоящему рядом молоденькому вою. Выслушав, тот белкой метнулся прочь.

«Пора», – пронеслось в голове Егоши. Отрешившись от шума и боли, сливаясь воедино с прижившейся в нем посланницей смерти, он прикрыл глаза. Приятный холодок прополз по всему телу, охватил онемением кончики пальцев.

– Попал!!! – донесся до него чей-то далекий радостный крик. А потом все пропало, будто вмиг нахлынувшая волна смыла с Егоши звуки и чувства.

Не испытывая ни боли, ни жалости, он взирал откуда-то сверху на свое рухнувшее в дорожную пыль тело, на примолкнувших, теснимых подоспевшими лучниками людей и на прибежавшую по зову нарочитого знахарку. Маленькая решительная женщина ползала над трупом, заглядывала ему в глаза, раздвигала его посиневшие губы и, окончив осмотр, разочарованно развела ладони в стороны:

– Он умер. То ли со страху, то ли камнем досталось…

Дуновением ветра Егоша скользнул к Блуду, налег ему на плечи. Тело не оживить ничем, если оно окоченеет. А становиться кромешником ему было еще рано. Незавершенные дела тянули назад…

Почуяв на закорках пробирающий холодом груз, Блуд встрепенулся. Он не мог уразуметь, каким образом болотник вернется в это явно мертвое тело, но свое обещание помнил. Вернее, не само обещание, а давление ледяных пальцев на своем горле. Болотник велел ему не медлить…

Блуд поспешно нырнул в толпу и, на бегу поддерживая меч, припустил к княжьему терему.

Там, возле крыльца, красовались заготовленные для суда широкие полати, узорное кресло Ярополка и чуть ниже, в свежевырытой яме, – махонький столец пленнику. Негромко переговариваясь с обступившими его боярами, Ярополк ожидал появления взбудоражившего городище Волчьего Пастыря.

Растолкав нарочитых, Блуд кинулся в ноги князю:

– Люд киевский Пастыря камнями забил…

Еще продолжая улыбаться, Ярополк недоверчиво сморгнул:

– Что?!

– Волчий Пастырь мертв! Обсуждая новость, бояре зашумели.

– Так ему и надо, – перекрывая общий гомон, ехидно затараторил Помежа. – Теперь спалить останки и дело с концом!

Холод нежитя надавил на плечи Блуда, ледяные руки сомкнулись на шее.

– Да ты что?! – не на шутку струсив, взвыл воевода. – Я лишь самых именитых хоробров огню предаю, а ты нежитя этого?! Не позволю!

– А что же с ним еще делать-то? – растерянно пробормотал Помежа.

– Выбросить из городища! Жил он как зверь, пусть зверям на прокорм и достанется!

Слушая боярскую перебранку, Ярополк склонил голову к плечу, задумался. Вряд ли людям понравится погребение нежитя, уж лучше поступить, как предложил Блуд – выкинуть труп за ворота, подальше в лес, и забыть обо всем.

Князю уже изрядно надоела эта затянувшаяся история с Волчьим Пастырем. Приказывая боярам замолчать, он взмахнул рукой. Золотые жуковинья блеснули на солнце, разбежались отблесками по встревоженным лицам именитых киевлян.

– Делай, воевода, как решил, – велел князь. – А что пленник сам сдох, так это к лучшему – не пришлось руки марать.

Не дослушав, Блуд кинулся к воротам.

– Приказ князя! – рявкнул он, подлетая к телу болотника.

Окружившие мертвеца стражники послушно расступились. Блуд подошел к Варяжко, понизил голос:

– Не стоит толпу ярить… Пожалуй, отнесем пока его на мой двор, а ночью я сам его вывезу, куда подальше…

Нарочитый вгляделся в лицо воеводы. Темнил Рыжий, но в чем? Что таил за наивной голубизной глаз? Почему так спешил скрыть мертвого болотника от гнева толпы? Хотя тому тоже, верно, не понравилось бы всем на посмешище валяться в пыли посреди улицы… А он все же был Настениным братом…

Варяжко коротко кивнул. Обрадованный воевода отрядил кметей. Крепкие парни сноровисто укутали тело Выродка рогожей, потянули прочь. Зеваки увязались было за ними, но лучники заступили дорогу.

– Идите по домам, Добрые люди, – умиротворенно вымолвил нарочитый. – Волчьего Пастыря больше нет.

Откуда он мог ведать, что, едва втащив тяжелое тело в клеть, воевода выгонит всех прочь и, жадно отсчитывая удары, примется отчаянно давить на остановившееся сердце Выродка? Что, корчась от сползающей с его спины тяжести нежитя, прильнет ртом к синим губам мертвеца? И что, вновь распахнув бездонные зеленые глаза, его бывший враг ухмыльнется взмокшему от страха и напряжения Блуду:

– Вот видишь, как просто… А ты боялся…