Рассказывает Хаки

После разговора с рабыней у меня на душе стало спокойнее. Словенка ничего не знала о Вальхалле и о стае воронов на Бельверс-те. Она была обычной женщиной. Отчаянно смелой и упрямой, но никак не колдуньей. Она пыталась отомстить мне и Трору не заклинаниями и заговорами, а ядом и мечом. Что до моих видений, то они стали казаться не более чем дурным сном, а если я ошибался — словенку тем более нужно было оставить в живых. Время сотрет и ее ненависть, и преграду на Бельверсте…

Свейнхильд считала иначе. Дара пугала ее. Лисица так хотела проучить отравительницу, что прибегла к угрозам.

— Если ты не желаешь наказывать словенку, то ее накажу я! — кричала Свейнхильд. — Ведь это моя рабыня!

Вдова Ульфа была мне другом, но даже она не смела мне угрожать!

— Как хочешь, — ответил я, — но едва «Акула» будет готова, мы уйдем и вряд ли вернемся к тем, кто не желает прислушаться к просьбе гостя!

Тогда Лисица сдалась. Тем же утром она отправила словенку куда-то в горы.

— Пусть пасет телят, — сказала она. — Там травить некого.

Мне понравилось ее решение. Боги и время распорядятся судьбой своенравной рабыни лучше, чем люди…

В середине лета мой хирд покинул Уппсалу. Теперь «Акуле» не мешали ракушки на днище, и она летела по волнам с невиданной легкостью. К полудню я приказал поставить парус, и мы целый день отдыхали от гребли и наслаждались благосклонностью Ньерда. А вечером Скол заметил дым. Это случилось у побережья Сканей[90]. Уже смеркалось, и мы шли совсем близко к берегу. Кормщик поднялся со скамьи, всучил руль Фроди и двинулся ко мне.

— Там неладное…

Глаза кормщика — глаза корабля. Они замечают все, что может встать на пути драккара, поэтому тот дым, что Скол разглядел издалека, я увидел только у самого берега. Но выходящие из бухты корабли мы заметили одновременно.

— Хакон? — удивился Скол.

Я насторожился. От ярла давно не было вестей, но, по слухам, он примирился с Синезубым, крестился и покинул Марсей лучшим другом кейсара и датского конунга. Поговаривали, будто ярлу так понравилась новая вера, что он даже взял на борт несколько болтунов-священников. «Чтобы нести истину в Норвегию!» — сказал он. Но Норвегия лежала далеко к северу, а на Сканей были владения Синезубого. Зачем ярлу понадобилось возить священников от одних датских земель к другим? Может, об этом его просил Синезубый? Вряд ли…

Я вытащил из-под настила мечи, раздал их воинам и предупедил:

— Без команды в драку не лезть! Парус осторожно съехал вниз, а носовые весла улеглись на настил.

— Может, просто уйдем? — глядя, как из бухты один за другим выныривают острые носы Хаконовых кораблей, засомневался Скол.

— Хакон хитер, — возразил я. — Если мы уйдем, он поймет, что мы слабы, и пустится в погоню, если же встретим его без страха — заподозрит неладное и не нападет.

— Не думаю… — покачал головой кормщик.

— А тебе и не надо думать! — разозлился я. —Твое дело рулить.

Скол редко спорил со мной. Не стал и нынче. Все случилось как я предполагал. Едва приметив «Акулу», корабли Хакона остановились. Ярл немного подождал, но, разглядев белые стороны щитов и спущенный парус, пошел на сближение. Из стаи кораблей отделился «Красный Ворон», остальные покачивались на волнах, словно нахохлившиеся чайки, и ожидали его возвращения. Я тоже ждал. Мы дурно расстались с Хаконом, однако…

«Ворон» подошел совсем близко. Ярл забрался на нос и приветливо улыбнулся:

— Хорошо, что мои люди заметили тебя!

— Посмотрим, хорошо ли, — ответил я и махнул Сколу.

Два румлянина, те, которые попали в мой хирд с арабского дроммона, повернули весла. «Акула» и «Ворон» сошлись бортами. Теперь я хорошо разглядел Хакона. За столь короткое время он не мог измениться, но почему-то казалось, что лицо ярла осунулось, а кожа под глазами обвисла и стала отливать мертвецкой синевой. Этой болезненной синевы не скрашивали ни богатая одежда, ни довольный вид Хакона.

— Куда идешь? — поинтересовался он. Я засмеялся. Ярл уже точно знал, что зря обвинял меня на Марсее, однако не собирался извиняться. Вот будь у меня с два десятка кораблей и войско на берегу, тогда он раскаялся бы в чем угодно, даже в том, чего не совершал!

— К Гренландцу в Агдир, — честно ответил я. Хакон поморщился:

— Что тебе делать в Агдире? Хочешь, пойдем со мной? Нас ожидает хорошая добыча.

— Это где же?

— В Гаутских Шхерах[91].

Теперь я не сомневался, чем ярл занимался на Сканей. Разбоем… Но как же уговор с данами?

— Я ничего не обещал Синезубому, — ответил ярл и гордо вскинул голову. — Этот ублюдок силой заставил меня принять нового бога да еще напихал мне полный корабль ученых болтунов, которые только и знали, визжали, будто поросята, и дрались меж собой, как лодные псы! Я не прощу подобного оскорбления!

Глаза Хакона сверкали, грудь вздымалась, но я слишком хорошо знал ярла. Он грабил владения данов вовсе не потому, что мстил за обиду! Просто те даны которые могли дать ему достойный отпор, еще не вернулись с Марсея, а обобрать оставшихся не составляло труда. Чести у Хакона было не много, зато ума с избытком.

— Куда ж ты дел ученых мужей Синезубого? —едва сдерживая смех, спросил я.

— Выбросил! — рявкнул Хакон и поправился: — Вернее высадил. Так пойдешь к Гаутским Шхерам?

Я задумался. Неподалеку от Гаутских Шхер — Упп-сала, а от нее рукой подать до усадьбы Свейнхильд. Возвращаться не хотелось, а тем более с разбоем. —

— За пятую часть добычи, — вкрадчиво предложил ярл.

Это было заманчиво. До усадьбы Свейнхильд мы могли и не дойти, а бонды Гаутских Шхер были, по слухам, достаточно богаты. Я мотнул головой:

— Ладно.

У Хакона оказалось шесть кораблей. Когда все они вышли в море, стало понятно, зачем мой хирд так понадобился ярлу. Половина его красавцев драккаров была повреждена, а на другой половине явно не хватало гребцов. В своих вылазках ярл потерял слишком много людей.

Разоряя встречные усадьбы, мы за несколько дней прошли по побережью Гаутских Шхер, вошли в устье Индаэльвы[92] и остановились на озере Юнган, неподалеку от Восточного Гаутланда. Там было хорошее место для стоянки. Невысокие берега озера позволяли втянуть корабли на сушу, а жители озерной усадьбы, едва завидев незнакомые корабли, сбежали в леса. Несмотря на бескровную победу, Хакон злился. Пять его драккаров нуждались в починке. Чинить же их было некогда: еще в Шхерах пленники говорили, будто Оттар-ярл, правитель

Гаутланда, собрал войско, чтоб двинуться на захватчиков. Ему оставалось лишь узнать где мы, а об этом наверняка позаботятся сбежавшие жители.

Ярл метался по захваченной усадьбе, пинал ногами разбросанную по полу утварь и ругался.

— Иди в Норвегию сушей, — посоветовал я. Хакон замер, подумал и помрачнел еще больше.

— Корабли… Какой викинг согласится покинуть свой корабль? Разве что боги снизойдут с небес и прикажут им…

На мгновение он смолк, а потом обнял мои плечи:

— Верно! Ты и впрямь мой брат, Волк! Не понимая его радости, я осторожно высвободился и взялся за рукоять меча. От Хакона в любой момент стоило ждать неприятностей, особенно когда он ни с того ни с сего начинал именовать тебя братом.

— Брось! — заметил он мое движение. — Ты ведь сам это предложил!

— Я ничего не предлагал.

— Ну как же! — уже чуть ли не обиделся ярл. — Ты сам сказал, что в Норвегию следует идти сушей. Мои люди оставят корабли, если на то будет воля богов. Ты поможешь им разглядеть эту волю!

Он снова потянулся к моим плечам, но я стряхнул его руку. Шутить с богами не хотелось, пусть ярл выпутывается сам.

— Не злись, — ласково заворковал Хакон. Его вкрадчивый голос не предвещал ничего хорошего, и я решительно заявил:

— Оставь богов в покое, ярл! Завтра же мой хирд уходит к Гренландцу. Свою долю возьмем золотом или оружием.

— Погоди! — запоздало выкрикнул он, но я повернулся и, не останавливаясь, пошел прочь.

Однако Хакон отличался завидным упрямством. Весь вечер он слонялся возле «Акулы», и мне пришлось заночевать в лесу, поручив хирд попечению Скола.

Утром меня разбудил Карк. Низенький и пронырливый раб служил Хакону. Говорили, что ярл не расстается с ним даже во время сна и Карк спит у его ног, будто сторожевой пес, но я видел раба всего лишь не сколько раз.

— Хакон искал тебя, — сказал Карк и махнул pyкoй в сторону «Акулы». — Но не нашел и теперь говорит твоим хирдом.

Это было дурное известие. Зачем ярлу понадобилос болтать с моими людьми?!

— Поторопись! — злорадно посоветовал раб, но совет запоздал,

Визгливый голос Хакона был слышен даже издали Ярл что-то обещал, а воины дружно и одобрителыи гудели. Мое появление заставило их примолкнуть и рас ступиться.

У борта «Акулы» лежала груда разного добра, а перед ней стоял Хакон.

— Вот и ты! — Он шагнул мне навстречу и щирор улыбнулся.

Я едва удержался, чтоб не ударить его. Хакон явн что-то замышлял, но не станешь же перед всеми и бе видимой причины обвинять его в злокозненности? Пришлось растянуть губы в ответной улыбке.

— Ты так рано посетил мой хирд, ярл! Это честь…

— Я всегда встаю рано, — перебил меня норвежец, — если хочу сделать щедрое предложение.

— Какое же? — Моя улыбка начала таять. Заметив это, ярл заторопился:

— Думаю, твои люди сумеют рассказать о нем. А если найдешь его выгодным — приходи, обсудим мелочи.

Не дожидаясь, пока он скроется из виду, я повернулся! к «Акуле». Лежавшая у ее борта добыча явно превышала нашу долю.

— В чем дело?!-пиная эту груду, рявкнул я. —Что предлагал Хакон?!

Когда я злился, все отмалчивались. Я знал это, но не мог сдержать ярость. Скорее даже не ярость — досаду. И угораздило же меня заночевать в лесу! О себе ! позаботился, а хирд оставил без присмотра! И чем проклятый Хакон замутил их головы?! Этих доверчивых дуралеев мог обмануть любой, а уж норвежский ярл подавно.

Кормщик пробрался сквозь строй и вступил в круг:

— Он и впрямь сделал нам щедрое предложение.

— Какое?!

— Ярл предложил зимовать в Норвегии, в его усадьбе в Нидаросе, — поспешно забормотал Скол. — Взамен он хочет, чтоб мы нынче же отправились туда морем и взяли с собой всю самую ценную добычу. А сам он двинется сушей и встретит нас.

Или мне изменил слух, или Хакон сошел с ума! Он отдавал нам всю добычу и верил мне на слово?! А что если я не пойду в Норвегию и с этаким богатством осяду в усадьбе Свейнхильд? Вряд ли тогда он сумеет добраться до своего золота…

— Он поставил несколько условий. Уф-ф! Слава богам, ярл не спятил и с моим слухом все в порядке…

— Он хочет, чтоб ты поделил хирд надвое и половину отправил с ним, а он даст тебе своих верных людей, — продолжал Скол. — Это справедливо. А еще он сказал, что если ты согласишься, то получишь золото, которого хватит на строительство нового драккара. Это щедро.

Да, это было щедро. Даже слишком щедро для такого хитреца и ловкача, как Хакон. Построить еще один драккар? Даже мой отец мог лишь мечтать об этом.

— Хорошо. — Я махнул рукой. — Иди, Скол. Я поговорю с ярлом.

— Это более чем щедро! — настойчиво повторил кормщик.

За ним следом зашумели другие:

— Надо соглашаться. Разделимся по жребию… Надо соглашаться…

— Тихо! — рявкнул я. — Или богатство Хакона ослепило вас?! Ярл наверняка задумал еще что-то.

Они замолчали. По смущенным лицам я понял, что угадал.

— Чего еще он хотел?

Пальцы Скола сжали пояс.

— Не знаю, — ответил он, а потом: собрался с духом и добавил: — Но Хакон заверил, будто его второе условие ничем не повредит нам.

Ха! Верить норвежскому ярлу?! Да ведь он — сам Локи, принявший человеческое обличье!.

Однако я пошел к Хакону. Он сидел в избе и что-то обсуждал с Карком, но, увидев меня, вскочил и жестом отослал раба прочь.

— Говори свое второе условие, — без обиняков начал я.

— Вот оно. — Хакон отошел в дальний угол, покопался там и, повернувшись, протянул ко мне что-то круглое, укрытое длинным полотнищем.

— Что это?

Он сдернул ткань. Из большой, наспех сплетенной клетки на меня уставились четыре круглых блестящих глаза. Вороны! Огромные вороны! Зачем? Хакон опустил клетку на пол:

— Их поймал Карк. А ты возьмешь их с собой в море и, когда солнце встанет над твоей головой, выпустишь их. Вот мое второе условие.

— И все?

— И все…

Явно довольный собой, норвежец улыбнулся. Он что-то затевал, и странная просьба доказывала это, но что?

— Только выпустишь птиц так, чтоб никто не заметил, — полушепотом добавил он.

Я задумался. А почему бы не выполнить просьбу норвежца? Взять этих воронов и выпустить, где хочет ярл, и какое мне дело до его хитроумных затей?! Птицы Одина вряд ли принесут хирду вред, а Нидарос — хорошее место для зимовки… Если Ньерд будет благосклонен и мне удастся уберечь «Акулу» и ее груз от врагов, мои люди будут в Нидаросе желанными гостями. А чтоб не угодить в ловушку, нужно всего лишь хорошенько позаботиться о своей безопасности…

— Ладно, — накрывая клетку, сказал я. — «Акула» уйдет в Норвегию, но я сам отберу ту половину хирда, которая отправится с тобой.

— Хорошо, — тут же согласился ярл.

— И еще… В твоем хирде есть воины родом из Нидароса?

— Есть.

— Я возьму их с собой.

— Не веришь? — обиделся Хакон. Он не хуже моего понимал, что нидаросские бонды не станут устраивать западню для собственных родичей.

— Верю, — не моргнув глазом соврал я. — Просто я лучше лажу с людьми из Нидароса.

Хакон нахмурился, почесал затылок, а потом, заулыбавшись, хлопнул меня по протянутой ладони:

— Добро!

В то же утро мы покинули Юнган. У руля был фроди, потому что Скола я отправил с Хаконом. Кормщик стал моими глазами и ушами там, на суше. С ним ушли румляне и еще несколько человек из хирда. На корме «Акулы», в проходах, между скамьями и под настилом тяжело перекатывалось награбленое добро, а в тесной клетке под покрывалом тихо сидели две черные птицы Одина. Я выпустил их, как и обещал, в тот миг, когда солнечный диск замер над моей головой…

В проливе Каттегат нас застала непогода. Морская даль потемнела и вспенилась белыми кудрями дочерей Ран-Похитительницы, а ветер безжалостно трепал парус. Пришлось убрать его и взяться за весла. Даже Скол не рискнул бы пройти Каттегат при таком сильном встречном ветре. Рисковать богатой добычей не стоило, и я приказал поворачивать к Анхольту — маленькому, будто случайно выросшему посредине пролива, острову да-нов. Пологие берега Анхольта часто давали пристанище терпящим бедствие кораблям. Может, именно поэтому на Анхольт редко нападали. А возможно, это происходило оттого, что на острове было нечем поживиться. Здесь разводили коз, обрабатывали землю и ходили в море за рыбой, но не хранили золота, не ковали красивого оружия и не выделывали тканей.

«Акула» плавно развернулась и прежде, чем дочери Ран подняли к небу пенистые руки, вошла в бухту. Там было тихо и безлюдно. У берега покачивались рыбацкие лодки, а неподалеку от них, лениво блея, спускалось на водопой стадо коз. Их гнал грязный мальчишка с хлыстом в руке. Заметив «Акулу», он насторожился, поднес ладонь к глазам, но, не увидев на носу страшной драконьей морды, как ни в чем не бывало продолжил свой путь. Издалека было слышно, как он деловито покрикивает на коз и щелкает длинным бичом. Напускное равнодушие мальчишки понравилось мне. Большинство его сверстников кинулись бы на берег и восхищено пожирали глазами неизвестных воинов, а этот оборванец бровью не повел!

Я огляделся. Высаживаться на остров было опасно кто знает, что крылось за видимым покоем? Может, до данов уже дошел слух, что мои люди помогали Хакону грабить их владения на Сканей, и они приготовили «Акуле» хитроумную ловушку?

— Останемся тут? — подошел ко мне Гранмар.

Я кивнул. Буря обещала быть долгой.

Воины покинули скамьи и собрались небольшими стайками на носу и корме. Вскоре оттуда послышалась перебранка и веселый смех. Однако мне было скучно.

Мальчишка-пастушок уселся на берегу напротив, обнял за шею неуклюжего лохматого пса и уставился на корабль. Его козы сбились в кучу и жалобно блеяли, но паренек не обращал на них никакого внимания. Ему явно хотелось поговорить и узнать что-нибудь новенькое…

Я подозвал Гранмара. Старик зябко ежился и растирал замерзшие ладони.

— Пойду на остров. Узнаю, что да как, — сказал я. — Ты остаешься за старшего. И предупреди Фроди, чтоб был повнимательнее с людьми Хакона!

— Может, не надо? — совсем по-сколовски спросил Гранмар. — Чего тебе там?

— Надо.

Старик обиженно засопел, а я сбросил теплую одежду, спрыгнул в воду и несколькими короткими гребками добрался до отмели. Там встряхнулся и, подзы-дая пастушка, негромко свистнул. Мальчишка нехотя подошел.

— Как тебя зовут?

Паренек был из рабов — это легко можно было распознать по его одежде и босым ногам, однако, ничуть не смутившись, он гордо вскинул голову:

— Фасти.

— Фасти так Фасти, — усмехнулся я. — Скажи-ка, старый Хельги сын Храни еще управляет этими землями?

— Ты знаешь Хельги? — удивился пастушок. Его большие темные глаза широко распахнулись, а брови изогнулись. Мне уже давно не доводилось видеть такого искреннего лица. Может, только у пленной словенки… Пленной словенки? И чего мне припомнилась эта рабыня?

— Мой отец знал, — коротко ответил я и повторил: — Так Хельги еще жив?

— Да, он там. — Фасти указал в глубь острова. — В усадьбе. Нынче у него большое несчастье.

— Какое же?

Пастушок сообразил, что слишком разболтался с незнакомцем, и хмуро сдвинул тонкие брови:

— Его печаль — ему о ней и говорить. Отвечал-то он бойко, но его ноги нетерпеливо переминались, готовясь в любой миг унести своего владельца , подальше от гнева незнакомого викинга. Однако мне понравилась его дерзость. Парень был честен, а что до печали Хельги, так я сам сумею расспросить старика. — Когда-то Орм дружил с ним… — Проводи меня к Хельги!

Фасти свистнул собаку и, присев на корточки, что-то зашептал в мохнатое ухо пса. Тот завилял обрубком хвоста, неодобрительно поглядел на меня, потом покосился на пощипывающее жухлую травку стадо и с тяжелым вздохом улегся на валун.

— Аун — хороший пес, — по-детски доверчиво похвастался Фасти. — Он может очень долго сторожить стадо и никого не подпустит.