- Дуралеи! - в восторге воскликнул Федоров. - Еще мне посветите, господа юнкера, еще!
      А тут и проход в баррикаде: незаметный прежде, он обнаружился от подсветки.
      Смекнув, что это для вылазок, - значит, там у них свои броневики и надо спешить, - Федоров дал полный газ.
      - Держись в башнях, не свались! - крикнул он пулеметчикам, загораясь дерзкой и сладостной мыслью. - Беру ворота на таран. Сейчас вышибу эту железную кружевину... Ура-а!
      Откуда ни возьмись - телега.
      Заслонила проход.
      По счастью, азарт не затуманил Василию глаза. В последнюю минуту он различил на борту телеги плотно привязанные пакеты.
      "Взрывчатка!" - Федоров крутанул рулевое колесо и резко повернул машину в сторону.
      Броневик избежал удара о телегу, но зарылся в поленницу.
      Теряя дыхание, весь в поту, Федоров включил задний ход. Броневик дернулся, разваливая дрова, и тут же грузно сел набок.
      - Чего стал?! - закричали пулеметчики. - Окружают! Юнкера с гранатами... Выравнивай броневик, нам же их, окаянных, никак!
      И верно: из-за крена броневика сбоку от него образовалось мертвое пространство. Юнкера и кинулись на этот безопасный пятачок.
      В броневике разноголосица: пулеметчики кричат свое, Федоров свое...
      А тут шофер-напарник, растерявшись, не справился с задвижкой.
      Бац - и смотровая щель распахнулась на полное окошко. Вражеская пуля ударила в рулевое колесо, срикошетила - и в правую руку шофера.
      Тут и пропасть бы броневику... Да, спасибо, выручили матросы.
      Но ворота были уже взяты.
      - Эх, не получился таран... Без нас управились... - вздыхал Федоров, глядя, как морячок с санитарной сумкой через плечо ловко обрабатывает ему руку.
      * * *
      ...Рассказчик умолк. Жадно закурил и окутался дымом.
      Штин отпустил записавшую рассказ стенографистку.
      Домокуров подал гостю пепельницу.
      - Так как же, - возобновил просьбу старый шофер, - покажете броневик-находку?
      Втроем, раздвинув щиты, вошли во внутренний дворик.
      Увидев броневик, Федоров резко отделился от сопровождающих, шагнул вперед.
      Долго стоял он, не двигаясь... Лица не видать, но Сергею показалось, что шофер молчаливо, но яростно спорит - то ли с находкой, то ли с самим собой.
      Наконец процедил сквозь зубы:
      - Откройте...
      Сбросив пальто прямо в снег, встал на приступок и втянул свое длинное тело внутрь машины.
      Когда Алексей Несторович и Домокуров заглянули в дверцу, старый шофер сидел, головой и руками опрокинувшись на рулевое колесо. Плечи содрогались, - кажется, человек плакал.
      Штин и Домокуров из деликатности попятились от броневика и отвернулись.
      Но изнутри послышалось:
      - Заходите!
      Шофер уже успел овладеть собой. Поднял голову, только руки оставил на колесе.
      Рулевое колесо в броневике было из гуттаперчи, что ли, - шершавое, очень большое, по-старинному неуклюжее.
      - Глядите! - потребовал шофер.
      Оба влезли в машину.
      Штин и Домокуров впервые обнаружили на поверхности колеса трещину и небольшой откол. И подивились тому, какие неожиданные на свете бывают вещественные доказательства: бороздка, взрытая пулей на колесе, в точности продолжилась на пальцах правой руки шофера.
      Только там, в мертвой материи, она осталась зиять, а на живой руке зарубцевалась.
      * * *
      Существует и поныне на улице Каляева, 8 гараж Ленсовета с мастерской при нем.
      После того как броневик с честью выдержал всестороннюю проверку, из внутреннего дворика Мраморного дворца его отправили в ремонт.
      Наведался туда Домокуров.
      Мастер, не оборачиваясь, взял его за руку:
      - Погляди-ка. Только не столкни меня с места - через плечо мне гляди.
      Перед глазами у Сергея - боковая выпуклость правой башни. А с противоположной стороны, почти навстречу взгляду, - свет случайно там оказавшейся сильной лампы.
      Домокуров не сразу понял мастера. И лишь вглядевшись, обнаружил на поверхности башни едва приметные бугорки. Что-то правильное, соразмерное было в этих бугорках - не похожее на вспучивание неудачно наложенной краски.
      Мастер взял ножичек, нацелился на один из бугорков и принялся осторожно расколупывать краску. Из окружающей тусклой зелени постепенно выглянула буква "А", написанная красным и сохранившая яркость.
      Буква за буквой - и на башне вновь, как когда-то, засияла надпись: "Враг капитала".
      Домокуров обрадовался и поспешил в музей, чтобы порадовать Штина.
      А в музее свидание двух стариков. Стояли обнявшись и тискали друг друга профессор Фатеев и Федоров. Федоров рослый и жилистый, но Фатеев крупнее и как гора с виду. Лицо Федорова тонуло в его бороде.
      - Уф!.. - вырвался наконец шофер из объятия. - Вы, Лев Галактионович, совсем обросли... Как лесной леший теперь!..
      Фатеев расхохотался, да так, что не удержались от доброго смеха и все присутствующие.
      * * *
      Домокуров ждал на заседании совета Дуняшу. Немало ведь и она участвовала в поисках броневика. Но здесь другое. Ему очень важно было с ней объясниться лично. На днях он вытащил ее на прогулку: отговаривалась, что очень занята в школе, но все-таки выкроила время, приехала из-за Нарвской. Встретились в Летнем саду.
      - Ах, как здесь чудесно! - воскликнула Дуняша и зарделась. - Еще краше, чем летом... Правда? - обернулась она к Сергею, а ему пришло на ум пушкинское: "Девичьи лица ярче роз!" И он улыбнулся ей в ответ. А девушка продолжала восторгаться: - Зимняя сказка! Посмотри, Сережа, на деревья - это же богатыри в папахах и в белой праздничной одежде - словно на парад построились. Не удивлюсь, если сам Петр, в сопровождении Меншикова, явился бы принять парад!
      Зашагали по аллее, под ногами искрился и поскрипывал снег...
      - Жаль только, что богини попрятались в домики, - продолжала Дуняша. Итальянки не понимают нашей русской зимы.
      Девушка у одного из постаментов придержала шаг.
      - А здесь, Сережа, помнишь, кто жительствует в деревянном домике?
      - Это скульптура "Похищение сабинянки".
      - А помнишь, как даже камень пролил слезу о сабинянке, когда мы были здесь в первый раз и я прикоснулась пальцем к постаменту?
      Сергей пожал плечами:
      - Фантазируешь...
      Дуняша, не снимая перчатки, провела бороздку на заиндевевшем камне. Сказала задумчиво:
      - А ведь сабинянка могла быть и счастлива с похитившим ее римским воином. Был же у нас на Кавказе обычай похищать невесту, и слюбливались, если можно так выразиться... А Наташа Ростова? Этот ветрогон Анатоль Курагин затеял похитить девушку, чтобы с ней обвенчаться. Ночь, от волнения ее бьет озноб... Но разве в эти минуты ожидания Анатоля с тройкой лошадей она не переживала счастья? Уверена, что переживала...
      Домокуров слушал эти рассуждения, не очень одобряя их. Старался понять, куда Дуняша клонит... А она вдруг объявила:
      - А ты, Сергей, неспособен быть похитителем! - Кольнула его взглядом и отвернулась, рассматривая звездочки-снежинки, засверкавшие у нее на рукаве шубки.
      Домокуров резко остановился. Мужское самолюбие, бурно вскипев в нем, застлало пеленой глаза, лишило его речи... Он лишь жалко улыбался.
      - Чем же я тебе не угодил? - пробормотал наконец молодой человек. - Я готов...
      Но девушка сказала холодно:
      - Поздно, мой друг, предлагать свои чувства. Ответных уже нет у меня. Убил ты их своими железками...
      - "Железками"? - возмутился Сергей. - Ты о броневике?
      Девушка так поглядела на парня, что он не выдержал ее взгляда, смягчил тон.
      - Мы заговорили с тобой, Дуняша, об исторической, о революционной реликвии. И мне, прости, непонятно, как можно ревновать к броневику...
      - Всему свое время и место, - ответила девушка. - И я уже говорила тебе об этом... Но ты неисправим.
      Прогулка в Летнем саду продолжалась. Но теперь они шли, избегая даже коснуться друг друга.
      В кармане у Сергея были билеты на вечер. В филармонию. Дуняше нравились концерты органной музыки. Теперь ему захотелось уничтожить эти билеты. Но как это сделать? Он сунул руку в карман и принялся мять их.
      - Сережа, - насторожилась девушка, - что это за возня в кармане?
      - А просто так. Негодные бумажки...
      - Покажи.
      - А чего показывать? - возразил Сергей. Поглядел по сторонам - нет урны. А туг - ледяная чаша пруда, и вспомнилось ему, как когда-то летом они - он и Дуняша - стояли здесь, держась за руки, и любовались лебедями.
      - Лебедей нет, - запальчиво объявил Домокуров, вынимая билеты, - а мертвое озерцо - чем не урна?..
      Дуняша перехватила билеты:
      - Что ты делаешь! Как не стыдно - это деньги! - И, подставив сумочку, разгладила билеты. По ее требованию билеты были возвращены в кассу филармонии.
      Сергей проводил девушку до трамвая. Дуняша молчаливо, долгим взглядом попрощалась с ним, поцеловала его в губы и уже с площадки вагона сказала:
      - Будь в жизни умницей, Сережа!
      * * *
      В ясный морозный день 22 января 1940 года к Мраморному дворцу стекался народ. Небольшой сквер, огражденный со стороны набережной Невы и улицы Халтурина фигурными чугунными решетками, не вместил всех, пожелавших присутствовать на объявленном в газетах торжестве. Собравшиеся то поглядывали на главный фасад здания (многоцветием мраморной отделки его нельзя было не любоваться), то переносили взгляд на воздвигнутый перед фасадом, но скрытый еще брезентом памятник.
      Профессор Фатеев, Штин и другие члены поискового штаба, а с ними и бывший шофер Федоров, закончив свое дело, расположились в вестибюле дворца, дожидаясь ответственных товарищей из Смольного. Только Домокурову не сиделось в тепле. Он прохаживался среди людей в сквере, надеясь увидеть знакомую шубку, милое лицо. Исходил сквер вдоль и поперек - и почувствовал незажившую сердечную рану: нет Дуняши, не пришла... Осталась при Быкове в больнице...
      Затем были речи, гремел духовой оркестр, с памятника скатилось покрывало, и все увидели заветный броневик с надписью: "Враг капитала".
      К Сергею, который, подхватив аплодисменты, крепко бил в ладоши, вдруг кто-то прикоснулся. Глядит - Лещев. Дух перехватило у него от радости: "Это от Дуняши... Она его послала ко мне!"
      Дядя Егор был празднично одет и сиял как солнышко. Но о племяннице - ни слова.
      - Ты погляди, - весело затормошил старик Сергея, - как франтовато обут броневичок: новенькие шины с маркой "Красный треугольник"!
      Только тут Домокуров заметил, что историческая достоверность нарушена. Он знал и от Фатеева, и от Васи-прокатчика, что дутые шины для броневиков не применялись: попадет пуля в этакую обувку и - пшик! - шина спустила воздух. Дальше с места не двинешься - а каково это в бою!.. Ободья колес каждого броневика были обтянуты массивной, то есть сплошной, полосой толстой резины, которой ни пули, ни осколки снарядов не страшны. Это значило: броневик ходит "на гусматиках".
      Между тем старик в упоении рассказывал, как его, уже пенсионера, по ходатайству товарища Семибратова допустили к вулканизационному котлу. Разумеется, помогала ветерану молодежь, точнее сказать, руководил делом Егор Лещев, и он вправе был заявить Сергею:
      - Сам сварил этот комплект шин!
      Домокуров, не зная, правильно ли он поступает, но воздержался упоминать о гусматиках.
      На гранитном подножии броневика сверкала золотом надпись.
      Из задних рядов потребовали: "Не разобрать отсюда. Прочтите вслух!"
      И Домокуров - он был рядом с броневиком - прочитал раздельно, полным голосом.
      3/16 апреля 1917 года
      у Финляндского вокзала с этого броневика
      прозвучал великий призыв
      В И Ленина:
      "ДА ЗДРАВСТВУЕТ СОЦИАЛИСТИЧЕСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ!"
      Присутствующие запели "Интернационал".