- И потом? - с трепетом прервал Севский.
      - Потом! - Брага махнул рукою.
      - Ваша казначейша? - спросил молодой человек.
      - Ушла от мужа.
      - С вами?
      - С ним.
      Брага долго смотрел в потолок.
      - Я встретил ее здесь, - медленно, как бы с трудом проговорил он через минуту... - Встретил так, что кровь прилила у меня к сердцу, когда я ее увидел... Вот до чего довел ее этот человек... Понимаете ли вы теперь, что у него нет сердца, что для него нет никаких границ?
      Севский молчал, с отчаянием ломая руки.
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      В этот день у Мензбира был один из обыкновенных карточных вечеров; в половине восьмого зеленые столы были уже открыты. Мензбир, потирая руки, похаживал по желтой комнате и беспрестанно смотрел на часы. На лице его заметно было беспокойство, смешанное с каким-то страхом.
      Часы пробили восемь. В дверях появилась чья-то физиономия. Мензбир остановился посередине комнаты.
      Половинка дверей совершенно отворилась, и в комнату смелым и решительным шагом вошел мужчина лет 45-ти, с рыжими бакенбардами, в сюртуке, застегнутом доверху.
      - Здравствуйте, барон, - медовым голосом начал Мензбир, - я вас жду давно.
      - Здравствуйте, - грубо отвечал барон, - я пришел сегодня требовать решительного ответа... Слышите ли?..
      - Тише, барон, пожалуйста, тише, - прошептал Мензбир, - вы меня погубите...
      - А мне какое дело, - сказал тот, нарочно усиливая голос... - Я буду всем и каждому рассказывать...
      - Барон!
      - Я буду всем и каждому рассказывать, что меня обыгрывали наверную... Я на это имею доказательства, вы знаете? - продолжал барон, грозно взглядывая на Мензбира, которого лицо судорожно сжалось.
      - Но за что же, за что же? - бормотал он жалобным тоном.
      - Что я позволял себя обыгрывать, потому что вы обещали мне.
      - Барон, барон!
      - Черт меня возьми, если я не скажу этого! Мензбир наклонился к уху барона и что-то шепнул ему. Лицо барона просияло.
      - Ну, если так, - сказал он... - Впрочем, мы увидим. Завтра, говорите вы?
      - Да.
      - А тетка?
      Мензбир снова шепнул что-то барону. Тот расхохотался.
      - Вы, Мензбир, драгоценный человек, - сказал он наконец, пожавши руку старика и садясь на стул.
      Мензбир только улыбнулся.
      - Что Званинцев, - сказал барон, закуривая сигару, - у вас будет сегодня?
      - Не знаю, обещал.
      - А жених? - насмешливо спросил барон.
      - Ну! этот наверно будет, - отвечал Мензбир.
      Через минуту вошло несколько гостей, которыми Мензбир принужден был заняться. Барон сидел один у стола, куря сигару и смотря на затворенную дверь гостиной.
      Дверь наконец отворилась, и вошла Лидия, в простом белом платье, без всяких театральных украшений: какая-то грусть разлита была по всему ее существу. Она, по-видимому, с изумлением увидала барона и, сухо поклонившись ему, села у окна, с нетерпением поглядывая на двери передней.
      Барон не подходил к ней.
      В передней послышался наконец шум. Лидия украдкою взглянула, но почти тотчас же ее маленькая головка приняла прежнее, рассеянное положение.
      В залу вошел Севский и с ним Александр Иваныч. Севский с явным почти неудовольствием пожал руку Мензбира, который встретил его с распростертыми объятьями, и, слегка кивнувши головою другим гостям, рука об руку с Брагой подошел к своей невесте.
      Она холодно протянула ему свою руку.
      - Я опоздал, Лиди, - сказал он, целуя руку девушки, - но мне хотелось сегодня привезти с собою моего _лучшего_ друга, рекомендую его вам.
      Брага поклонился. Лидия привстала.
      - Вы знаете, - обратилась она довольно сухо к молодому человеку, - что ваши друзья должны быть моими. Садитесь, - что нового? - рассеянно спросила она, указывая ему и Браге на два порожних стула возле себя... - Что ваша матушка? - сказала она, поправляя вопрос.
      - Она к вам будет сегодня, Лиди.
      - Как? вы оставили ее одну? - с укором сказала девушка.
      - Она приедет с Иваном Александровичем, - отвечал Севский. Лидия отвернулась к окну.
      - Вы мне позволите закурить сигару, - обратился к ней Брага, доставая из кармана porte-cigares. {портсигар (франц.).}
      - Прошу вас... ах, боже, Дмитрий Николаич, - быстро сказала девушка, что же я вас просила достать мне Babu-polka?
      - Виноват, Лидия, забыл, ей-богу, забыл, - чуть не умоляющим голосом отвечал Севский, приподнимаясь с своего стула, - забыл, как забыл еще другое очень важное.
      И он взял шляпу.
      - Куда же вы? - спросила его Лидия довольно равнодушно.
      - Я возвращусь через полчаса.
      И, не дожидаясь ответа, Севский быстро вышел из комнаты. Лидия Сергеевна выставила вперед нижнюю губку.
      - Бьюсь об заклад, - начал Брага шутливым тоном, - что ваш жених поскакал за полькой.
      - Вы думаете? - холодно спросила Лидия, обернувшись прямо к нему и обливая его фосфорическим светом своих глаз.
      - Я в этом уверен. Он влюблен.
      - Только во мне он ошибается, - равнодушно заметила Лидия.
      - Как это?
      - Я не люблю, чтобы мне повиновались.
      - Стало быть, вы хотите сами повиноваться?
      - Может быть, - отвечала девочка, мечтательно закидывая головку. И из груди ее вырвался невольный вздох.
      - Знаете ли что, Лидия Сергеевна, - начал Брага, смотря ей в глаза пристально и прямо, - ведь он вас больше любит, чем вы его.
      Лидия принужденно захохотала.
      - Извините за откровенность, - продолжал Брага, - но я знаю это - он для вас всех пожертвует, а вы...
      - Почему ж вы думаете, что я ничем для него не пожертвую? - быстро перебила Лидия, отворачиваясь от его взгляда.
      - Почему?.. Этого я вам не скажу, - я говорю только о нем и о нем я имею право говорить, я его друг.
      - Да, у него много друзей, - немного насмешливо заметила Лидия, поправляя мыс своего платья.
      - Кто же?
      - Вы, - сжавши губки, отвечала Лидия, - Иван Александрович, продолжала она, как будто робея произнести это имя.
      - А знаете ли вы, что такое дружба Ивана Александровича? - неожиданно серьезно перервал Брага.
      По лицу Лидии молнией пробежало чувство страха.
      - Не смотрите на меня так странно, Лидия Сергеевна, - продолжал Брага с горячностью, - если вы любите вашего жениха, бойтесь за него дружбы Званинцева. Вспомните Позвонцева.
      Лидия вздрогнула, но, победивши себя, отвечала с холодностию, которая всякого заставит прекратить разговор:
      - Да, у Ивана Александровича много врагов, о нем говорят много дурного, но вспомните, что мой жених обязан ему всем.
      Брага встал со стула с видимым негодованием и подсел к одному из карточных столов.
      Лидия осталась одна и продолжала украдкою глядеть на дверь передней.
      Барон, который во все это время сидел у окна и курил сигару, поглядывая с беспокойством на Брагу и на Лидию, наконец решился подойти к ней.
      - Лидия Сергеевна! - начал он нерешительным голосом.
      Лидия, выведенная из задумчивости, вздрогнула и быстро приподняла головку.
      - Это вы, барон, - сказала она гордо и почти презрительно, - я вас не ожидала сегодня.
      - То есть - я лишний? - глухо проворчал барон.
      - Мои слова не требуют пояснений, - твердо сказала Лидия, поднимаясь со стула и решаясь снова уйти в гостиную.
      - Лидия, - прошептал барон с стесненною яростью, останавливая ее за руку, - вы шутили с огнем, берегитесь.
      - Кто же шутил с вами?
      - Вы, вы, Лидия Сергеевна.
      Лидия уже была на пороге гостиной, но в эту минуту отворилась дверь залы, и Званинцев, слегка кивнувши головою гостям и хозяину, шел прямо к ней, ведя под руку Варвару Андревну Севскую.
      Варвара Андревна была очаровательно любезна, когда только хотела быть такою. В этот вечер вкус и почти роскошь ее костюма, тихая, благородная походка, улыбка на губах - все говорило, что она решилась разыграть роль нежно любящей матери. Званинцев тоже был одет чрезвычайно парадно, вероятно из уважения к своей даме.
      - Ma chere enfant, {Дорогая моя девочка (франц.).} - начала Варвара Андревна, протягивая руку к девочке, немного смущенной ее появлением в эту минуту.
      Лидия молча поцеловала ее руку и поставила большие кресла.
      - Отчего ты так бледна сегодня? - ласково спросила Севская, касаясь тихо своей бледной рукой прозрачных щек Лидии. - А где же Митя?..
      - Он уехал, Maman, - отвечала робко Лидия.
      - Уехал? - спросила мать.
      - Он через четверть часа будет, - заметил громко Брага. Услыхавши его голос, Севская довольно презрительно взглянула на него в лорнетку.
      - Кто это? - спросила она Лидию.
      - Друг Дмитрия Николаевича, - отвечала та, опуская глаза в землю.
      - Да, помню... он к Мите ходит - пустой человек, - заметила Севская, хоть бы ты, мой ангел, - обратилась она к Лидии, - поговорила Митеньке, что странно ему связываться с разными пустыми людьми... тебя он больше послушает? Не правда ли, Иван Александрович?
      - О чем вы говорите? - сказал Званинцев, который в эту минуту пристально глядел на Брагу.
      - Я говорю... - начала было Севская, - да вот и Митенька, - сказала она, видя входившего сына.
      Дмитрий быстро подошел к матери и поцеловал ее руку - потом, подавая Лидии сверток:
      - Вот Babu-polka, Лидия, - сказал он тихо.
      Лидия взяла сверток и отвечала обычной благодарностью.
      - Вы за этим и ездили? - равнодушно спросил Званинцев, указывая на сверток.
      - Да.
      - Делает вам много чести, - заметил Иван Александрович с полуулыбкою.
      - Это-то хорошо, - привязалась мать, не понявши легкой насмешки Званинцева, - это-то хорошо, Митя, да вот что нехорошо, и Лидинька, верно, скажет, что нехорошо: зачем ты не оставишь знакомства с разными пустыми людьми, всему свое время, голубчик мой: теперь ты будешь женат... хорошо ли?..
      - С какими пустыми людьми, маменька? - спросил побледневший Севский.
      - Да нет, хоть с этим-то, - ответила мать, нагло лорнируя Брагу. Севский вспыхнул и прежде всего взглянул на Званинцева, но гордая
      и спокойная физиономия этого человека заставила его опустить глаза в землю.
      - Я думаю, - важным и звучным голосом сказал Званинцев, - что ваш сын в таких летах, Варвара Андревна, что сам имеет полное право избирать себе связи...
      - Ох, батюшка, - заметила Севская, - ты все по-своему судишь, и по твоему-то хорошо - да каково-то будет нам с Лидочкой? - прибавила она, целуя Лидию в голову и чуть не плача, потому что эта женщина способна была плакать когда, где и как угодно.
      На губах Званинцева мелькнула змеиная улыбка демона, который видит, как хорошо сети опутали жертву.
      Севский молчал, он был убит: он видел в будущем наступательные и оборонительные союзы матери, то с Званинцевым против Лидии, то с Лидиею, с его будущей женою, против него самого, - он видел всю эту семейную трагедию, он знал, что Званинцев видит это еще лучше его, и не имел права обвинить этого _благородного, великодушного_ человека. Да и как сметь обвинять его? Он защищал его свободу, он, этот гордый человек, для него выносил капризы его больной матери, он, наконец, этот игрок Званинцев, сел с нею и с каким-то стариком с Анною на шее за копеечный преферанс.
      Лидия и Севский снова остались одни.
      - Что вы скажете, Лидия? - грустно обратился к ней молодой человек, опираясь руками на спинку ее кресла.
      - Послушайте, Дмитрий, - отвечала ему она, - вы иногда не правы перед вашей матушкой.
      - Так, я это знал, - с отчаянием прошептал молодой человек, - и вы против меня?
      - Против вас?.. я? - возразила Лидия своим серебряным голосом; - вы ребенок! вы не хотите слушать людей, которые желают вам добра.
      - Кого ж это? не Званинцева ли?
      - Неужели вы не благодарны, Севский? - возразила Лидия с тихим укором.
      - Этого еще недоставало! - почти с бешенством сказал тот. - О да, я несчастен, - начал он после минуты молчания.
      - Воображением, - холодно добавила его невеста.
      - Вы слышали о Позвонцеве? - спросил Севский мрачно и глухо.
      - Это не ваши слова, Дмитрий Николаич, - насмешливо отвечала молодая девушка, - это - слова вашего _друга_.
      - Лидия...
      - Вы сердитесь?
      - Он вам не нравится?
      - Кто?
      - Тот, кого вы с насмешкою назвали моим _другом_.
      - Скажу вам откровенно - _да_.
      Севский опустил голову и почти коснулся обнаженного плеча своей зевесты, с которого спустился нечаянно легкий газовый шарф.
      - Лидия... - сказал он страстным шепотом, - вы _хотите_, чтобы я разорвал связи с моим лучшим другом?
      - Я ничего не хочу, Дмитрий Николаевич, - холодно сказала его аевеста, выставя вперед нижнюю губку и поправляя спустившийся газ.
      - Вы хотите этого? да говорите же, Лидия, - умоляющим тоном сказал снова Севский.
      Лидия улыбнулась ему обаятельною, обещающею целую бездну наслаждений улыбкою.
      - Лиди, вы знаете, - я раб вашей воли, - отвечал на эту улыбку молодой человек и в забытьи страсти снова склонился головою к ее плечу. Бедная голова его! Она горела, от нее было жарко даже Лидии.
      А она отвернулась в сторону, чтобы скрыть презрительную улыбку. Она оборотилась только тогда, когда сквозь газ почувствовала на своем плече горячий поцелуй молодого человека.
      - Севский! - сказала она с укором.
      - Разве вы не _моя_, Лиди, - сказал ей Севский, сжавши ее руку, - разве вы не моя жена, моя сестра, моя подруга...
      - Дитя вы, Севский, - рассеянно прервала его девушка, освобождая из рук его свою руку.
      Это равнодушие обдало его холодом. Мрачный и грустный, он подошел к столу, за которым сидела его мать и Званинцев. Мать его ставила ремизы и бесилась.
      - С вами нельзя играть, мой батюшка, - обратилась она к Званинцеву, который объявил игру без козырей.
      - Да - я счастлив, - беззаботно заметил тот.
      - Дайте мне сыграть за вас следующую игру! - обратился к нему Севский.
      - За меня? - пожалуй, - отвечал тот, - только заметьте, молодой человек, - прибавил он с улыбкою, - что играть за себя я позволяю только в картах.
      И, обремизивши опять Варвару Андревну, которая пошла вистовать с приглашением, он встал со стула, уступивши место Севскому, мимоходом взял карту в лото и, закуривши сигару, подошел к Лидии.
      - Зачем у вас барон сегодня? - спросил он ее.
      - Не знаю, - отвечала Лидия с невольным смущением.
      - За что вы прогнали вашего жениха? - снова спросил он беспечно, разваливаясь подле Лидии в больших креслах, в которых сидела прежде Варвара Андревна.
      - Я его не прогоняла, - отвечала, судорожно смеясь, девушка.
      - Ну, удался ли ваш наступательный союз с Варварой Андревной? - еще спросил он, показывая сигарою на печально сидевшего у окна в противуположном углу Александра Иваныча.
      - Вам это лучше знать, - отвечала Лидия с тем же судорожным смехом.
      - Вы, кажется, думаете, что я всемогущ?
      - Почти, - сказала Лидия, опуская головку.
      - Помилуйте, я играю всегда роль примирителя или ровно ничего не делаю.
      - Вы выиграли, Иван Александрович! - вскричал в эту минуту Мензбир со стола, где играли в лото.
      Лиди вздрогнула. Для нее чем-то роковым и странным показался этот выигрыш.
      Званинцев погладил правою рукой свою черную бороду.
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Снежная вьюга крутилась вихрем и стучала в окно маленького домика в одной из самых отдаленных линий Васильевского острова.
      По небольшой комнате, на обветшалых и грязных стенах которой развешаны были старинные портреты Петра II и Екатерины 1-й, ходил неровными шагами знакомец наш барон. Он был, по-видимому, в сильном лихорадочном волнении и беспрестанно смотрел на часы.
      - Сударыня, - вскричал он наконец с нетерпением в щель двери другой комнаты, - сударыня!
      - Что, батюшка? - отвечал оттуда дряблый и визгливый голос.
      - Если меня еще обманули, - сказал барон, - то черт задави мою душу...
      В комнате сильно плюнули на пол.
      - Фу ты батюшки, ругатель какой, - завизжал там тот же голос, - да уж говорят тебе, батюшка, что будет. Ведь еще семи нет.
      Барон заходил по комнате.
      Минут через десять на дворе послышался лай собак.
      - Спрячьтесь, батюшка, спрячьтесь, - закричал женский голос из комнаты, и барон, дрожа от внутреннего волнения, поспешил укрыться за большим деревянным шкафом с платьем.
      В комнату вбежала Лидия, вся закутанная в меховой салоп и засыпанная вьюгой; она быстро порхнула в дверь, из которой женский голос разговаривал с бароном.
      Барон вышел из-за шкафа.
      Страшно и отвратительно было бы постороннему взглянуть на него в эту минуту, лицо его было покрыто смертною бледностью и обрамлено щетиной поднявшихся дыбом рыжих волос, по временам яркий румянец пятнами вспыхивал на этих синеватых щеках, изобличая внутреннее волнение и присутствие чахотки; ноги его ходили ходуном, как говорят русские, руки судорожно тряслись.
      Он подошел к двери и стал смотреть в щель. Чем больше смотрел он, тем сильнее становилось его волнение, тем ярче и жарче выходили на щеках его пятна, сделавшиеся наконец кровавыми. Еще минута и он упал бы, кажется, в страшных судорогах.
      Он наконец сжал ручку двери - и дверь отворилась.
      В комнате Лидия одна полулежала на канапе - перед нею было разложено несколько только что сшитых платьев, из которых одно, только что скинутое, упало к ее ногам.
      Крик ужаса вырвался у нее при появлении барона. Она хотела было привстать - но, повинуясь голосу стыда, закрылась только и прижалась к углу камина.
      - Тетушка!.. - закричала она. Барон улыбнулся бесстыдной улыбкою.
      Лидия посмотрела вокруг себя с ужасом. Она была одна в комнате, двери в спальню тетки были заперты изнутри задвижкою.
      - Лидия, - с судорожным трепетом начал барон, приближаясь на два шага, - вас не спасет никто и ничто... вы в моих руках, в моих, Лидия.
      Бедная девочка ломала руки с отчаяния: гнусная предусмотрительность не оставила кругом ее ничего, чем бы можно было защититься. Барон сделал еще шаг.
      - Вы меня знаете, - продолжал он, - знаете, что я не шучу, со мной шутили долго, да нельзя же шутить вечно.
      Лидия отвернулась с отвращением.
      Она молчала, - она знала, что перед нею не человек, а раздраженный зверь... Но она почувствовала прикосновение чужой руки.
      Она вскочила и по невольному чувству сжала руки с умоляющим видом.
      - Барон, барон... - говорила она.
      За дверями комнаты послышался смех, перерываемый кашлем.
      - Перестаньте дурачиться, - сказал барон, успевши наконец совладеть с собою и придавая тону своих слов самую невозмутимую холодность, - вы в моих руках, я это сказал вам.
      Слова его были прерваны сильным лаем собак на дворе. Лидия бросилась к окну.
      Барон удержал ее и обхватил своими жилистыми руками. Между зверем и девочкой началась тогда борьба. Гибкая, как пантера, Лидия вырвалась было из его рук, но барон снова схватил ее.
      - Лидия, - шептал он, страстно сжимая ее слабые, нежные члены. Сильный удар раздался в эту минуту в дверь комнаты.
      Лидия рвалась из рук барона, который обеспамятел и не слыхал ничего.
      Еще удар, и ржавые, старые задвижки уступили силе этого удара.
      Барон опамятовался, когда сильная рука оттащила его и с презрением бросила, как гадину, на пол.
      Лидия забыла даже о беспорядке своей одежды, - с таким благоговением взглянула она на прекрасный, величавый образ, стоявший перед нею с невозмутимым спокойствием.
      Ибо это был Званинцев.
      Она схватила его руку.
      - Оденьтесь, Лидия, - сказал он ей, - и поедемте. Вон! - обратился он к приподнявшемуся с пола барону.
      Барон заскрежетал зубами - но, покорно склонивши голову, вышел.
      Званинцев тоже оставил девочку.
      Через пять минут она вышла в залу совсем одетая.
      - Иван Александрович! - сказала она тихо, подходя к нему и схватывая его руку, - вы меня спасли... вы, всегда вы, везде вы... - повторила она с страстным увлечением.
      Званинцев взглянул ей в глаза.
      - Благодарю вас, - робко прошептала девочка, опуская взгляд.
      - Ну, - сказал Званинцев с холодностью, - одно из моих предвещаний сбылось: вас продали.
      Лидия отступила с ужасом и провела рукою по лбу, как бы пробудясь от сна и отгоняя прочь призраки.
      Потом она спокойно подняла глаза на Званинцева.
      Минутное увлечение, под влиянием которого этот человек явился ей в ореоле света, рассеялось от его холодных слов.
      Но в этом спокойном взгляде девочки Званинцев прочел немую покорность...
      - Куда я должен везти вас, Лидия? - обратился он почтительно к молодой девушке.
      - Домой, - прошептала она.
      - Вы уверены, что ваш отец не виноват... Лидия зарыдала.
      - Иван Александрович, - сказала она с судорожным трепетом, - я поеду к матери Севского?
      - Я должен вам сказать, мое бедное дитя, - отвечал Званинцев, смотря на нее с состраданием, - что это более чем невозможно. Что о вас подумают?
      - Я расскажу ей все, - сказала Лидия.
      - Вам не поверят, - твердо отвечал Званинцев.
      Девочка ломала руки.
      - Сжальтесь надо мною, Званинцев, - пролепетала наконец она, сжимая его руки, - у меня нет никого на свете... никого... в моего жениха я не верю.
      - И не будете верить, когда он будет вашим мужем? - спросил Званинцев, смотря на нее пристально.
      - Он никогда не будет моим мужем, - с увлечением вскричала девочка.
      - Вы больны, вы в лихорадке, дитя мое.
      - Неужели вы думаете, что женщина может любить ребенка? - спросила Лидия, дрожа нервически, но твердо и прямо взглянувши на Званинцева.
      - Дело не в том, - отвечал он с полуулыбкою, - куда же мне везти вас?
      - К вам, - быстро сказала Лидия.
      Званинцев молча поклонился и подал ей руку. Они вышли.
      . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Вьюга перестала бурлить... туман редел на небе... рога молодого месяца вырезались из-за облаков. Полозья саней едва шелестели по мягкому новому снегу, лошадь мчалась как стрела.
      Морозные ночи севера стоят иногда полуденных ночей.
      Лидия дрожала, закутанная в свой легкий салоп... но она дрожала не от холоду. Званинцев заметил это.
      - Вам холодно, - сказал он с заботливостью, - давайте я вас закрою, продолжал он, раскрывая полы своей огромной медвежьей шубы.
      Молодая девушка быстро, почти ни минуты не колеблясь, прижалась к нему - он закрыл ее так, что из меха виднелось только ее личико, пылавшее румянцем. То был румянец лихорадочного волнения, ибо он слышал, как неровно и часто стучало ее маленькое сердце на его груди.
      - Боюсь, чтобы с вами не было лихорадки, - заметил он, отогревая в своей руке ее тонкие пальцы.
      Лидия улыбнулась сквозь слезы.
      - О чем же вы плачете, дитя мое? - начал Званинцев, - все это должно пройти для вас, как смутный сон, как бред лихорадки, я отвезу вас к одной почтенной даме, она вас примет как дочь, и верьте мне, что от нее вы можете идти под венец с кем угодно.
      - Я никогда не выйду замуж, - прошептала Лидия.
      - Ну, если вы хотите, - вы останетесь у нее всегда и постоянно; она моя тетка, добрая старушка, которая любит меня без памяти, наконец, вы можете вступить на сцену с вашей красотой, с вашим талантом...
      Лидия зарыдала и спрятала голову на грудь Званинцева.
      - Странный вы ребенок, Лидия, - сказал он кротко. - Вы плачете, как будто что-нибудь потеряли, когда на поверку оказывается, что вы выиграли.
      - Да, вы этого не поймете, - вскричала девочка с истерическими рыданиями. - Зачем вы спасли меня, Званинцев?.. кто вас просил обо мне заботиться, - я знаю, что вам все известно, что все эти гнусные люди в вашей власти; но зачем, зачем вы встали над ними так высоко?... Званинцев, Званинцев, - продолжала она голосом умоляющей страсти, - пока вас не было, пока вы не стали ходить к нам, я была иногда счастлива и могла бы быть верной женой... я было полюбила Севского... он был благороден, он был нежен и добр, он был ребенок, как я же, больше меня...
      - Чем же я помешал вам? - грустно спросил Званинцев.
      - Чем?.. и вы еще спрашиваете... О! не притворяйтесь, бога ради, Иван Александрович, я вас слишком хорошо знаю... вы смеялись надо мною, смеялись над ним.
      - Я хотел вам обоим добра.
      - Довольны ли вы теперь! - быстро вскричала Лидия, поднимая на него глаза... - Я люблю вас.
      - Лидия.
      - Постойте, - перервала она его с усилием, - постойте... не говорите ничего... я вас знаю... вы уморили Воловскую... не возражайте, я это знаю... я этому верю... вы любить не можете, ваша любовь - смерть.
      - И жизнь, Лидия, - улыбаясь, сказал Званинцев, отстегивая полог саней и внося на руках по лестнице девочку, которая в забытьи обвила своими руками его шею.
      Он отпер дверь, потому что не имел никогда привычки, возвращаясь, поздно домой, будить своих людей. Он внес Лидию в свой кабинет и, тихо, бережно сложивши ее на турецкий диван, зажег лампу; ничто не изменяло неподвижному, беспечному спокойствию его физиономии, и лампа осветила перед Лидиею тот же прекрасный, величавый мужской образ. Она трепетала, как в лихорадке, бедная девочка, но глаза ее, облитые влагою, не могли оторваться от Званинцева.
      Он взял маленький табурет и сел подле нее.
      - Лидия, - начал он, гладя на своей руке ее маленькую руку, - вы сказали слово, которое должно решить навсегда вашу и мою участь. Слушайте же меня.
      - Я вас слушаю, - шепнула она, тщетно силясь оторваться от него глазами.
      - Воловская умерла, потому что она не могла жить, - сказал он твердо и грустно, - я ее любил, но и на нее даже смотрел я как на камень: выдержит обделку - хорошо, не выдержит - что делать!
      Лидия провела рукою по лбу.
      - Во всем и везде я хочу правды, - продолжал Званинцев с невозмутимым спокойствием, - любовь и женщина - самые лучшие вещи на свете, - это мой единственный интерес, потому что другим мне нечем заняться... но я не хочу никогда, чтобы раскаивались в любви ко мне... Для этого - я говорю вещи прямо и сам не терплю полупризнаний, полупреданности.
      Лидия с ужасом закрыла лицо руками, вырвавши с усилием свои пальцы из рук Званинцева.
      - Не бойтесь, Лидия, - сказал Званинцев улыбаясь, - не бойтесь, вы в безопасности до тех пор, пока сами не предались мне... Вы еще не в моей власти.
      Лидия приподнялась и судорожно сжала руку Званинцева.
      - Я вам сказал, - продолжал он, - что я отвезу вас к тетке!..
      - Нет, нет, - сказала она с замирающим шепотом страсти, обвивая его шею и безумно-нежно смотря ему в глаза... - Я погибла, я навсегда погибла... но я от вас не отстану, я от тебя не отстану, мой милый... слышишь ли ты это?
      И она в беспамятстве упала в его объятия.
      Званинцев взял флакон eau de Cologne {одеколона (франц.).} и опрыскал ей лицо освежающею влагою... она снова пришла в себя, и снова пробудившееся чувство стыда заставило ее склониться лицом к подушке дивана.
      - Повторяю вам, что я не хочу увлечения, - сказал ей Званинцев, свободно, разумно должна предаваться женщина, если она хочет только быть равной мужчине.
      - Вы меня не любите, - глухо рыдала Лидия.
      - Я могу любить только равное себе, дитя мое, - отвечал Званинцев. - Вы увлечены теперь, я вам явился романтическим героем-избавителем, а что, если бы я сказал вам, что все это - только заранее подготовленная сцена?..
      - Все равно, - вскричала девочка, - я люблю вас.
      - Что я по крайней мере предвидел вашу судьбу и свою роль.
      - Я люблю вас.
      - Что я был уверен в том, что вы меня будете любить, с первой нашей встречи.
      - Званинцев!..
      - Что я сказал себе: она должна быть моей рабою.
      Лидия быстро вскочила с дивана и стала перед ним бледная, трепещущая.
      - Что я _знаю_ это, - продолжал Званинцев с бесконечною нежностью.
      - Он меня любит! - вскричала девушка, падая к его ногам и скрывая свою голову на груди Званинцева.
      - Да, я тебя люблю, мой светлый ангел, - сказал он, страстно сжимая ее в объятиях... - Я тебя люблю, потому что я тебя создал, - продолжал он, сажая ее снова на диван и склоняясь головой к ее коленам... - Ты видишь, я у ног твоих, ты видишь, я твой раб, моя сестра, моя подруга... Лидия, Лидия, говорил он, увлекаясь все более, - путь мой кончен, эта минута - вечность, эта гордость, которой я теперь полон - целый мир, необъятный мир блаженства: я могу наконец, не стыдясь самого себя, обливать слезами твои руки, твои ноги, дитя мое, могу предаваться всем безумствам страсти... Мой ангел, моя подруга - еще раз скажи мне, что...
      - Что я отрекаюсь от всего, - сказала Лидия страстным шепотом, - что в твоей любви целое небо, что иного я не хочу...
      - На жизнь и на смерть, - сказал Званинцев, взявши ее руку напечатлевая поцелуй на ее устах. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
      Читатели мои ждут, вероятно, кровавой развязки, - но, по долгу повествователя, я обязан сказать им, что о дуэли и в помине не было. Севского убедила его матушка, что все это случилось к его счастию.
      О Званинцеве и Лидии нет ни слуху ни духу. Они уехали из Петербурга.
      Севский где-то уже столоначальником.
      ПРИМЕЧАНИЯ
      При жизни Григорьева его автобиографическая проза печаталась в журналах большинство произведений опубликовано с опечатками и искажениями. Новые издания его прозы появились лишь в XX в., по истечении 50-летнего срока со смерти автора (до этого наследники были, по дореволюционным законам, владельцами сочинений покойного, и издавать можно было только с их согласия и с учетом их требований). Но большинство этих изданий, особенно книжечки в серии "Универсальная библиотека" 1915-1916 гг., носило не научный, а коммерческий характер и только добавило число искажений текста.