– Ханслоу-Хит, – сказал лорд Каррадайс, почувствовав, как Пруденс сильнее сжала его руку.

Пруденс решила, что спокойнее ехать, держась за руку Гидеона, – конечно, исключительно для безопасности. У легкой кареты прекрасные рессоры, но она покачивалась и подпрыгивала на неровной дороге.

– Кажется, об этой пустоши идет дурная слава? – спросила Пруденс.

– Да, из-за разбойников. Но не надо тревожиться, мисс Имп. В наши дни эта проблема почти решена. С тех пор как полицейские с Боу-стрит создали верховые патрули, большинство преступников изловили, а остальные начали зарабатывать на жизнь другим способом. Так что разбойники поджидали здесь путников в те времена, когда джентльмены носили гофрированные воротники. Теперь все в прошлом. Кроме того, самое опасное время суток – сумерки, а они давно миновали.

– Мне доводилось встречаться с бандитами, – сказала Пруденс. – В Италии, когда я была ребенком, мы много раз сталкивались с ними. В некоторых районах страны люди из поколения в поколение влачили нищенское существование. И разбой был единственным способом выжить для семьи, а иногда и для целой деревни.

– Правда? – тон Пруденс удивил Гидеона. – Судя по вашей интонации, в этом нет большой беды. Вам нравилось в Италии? Бандиты, разумеется, не в счет.

– Да, там было замечательно. Мы были там так счастливы. – Она вздохнула. – Везде, где нам довелось жить, казалось, всегда светило солнце, распускались цветы, звенели песни и смех. Люди все время пели. Не думаю, что так было на самом деле, но казалось, что они все время поют. И слуги, и крестьяне в полях часто пели за работой. Мама и папа любили музыку, и мы, дети, каждую среду вечером устраивали для них концерт. Мы выучили множество народных песен и пели и по-английски, и по-итальянски. И мама всегда пела малышам колыбельные. – Пруденс улыбнулась своим воспоминаниям.

– Вы помните так много? Вы ведь были ребенком, когда там жили?

– Да, но, когда мы уехали, мне было одиннадцать, так что я много помню. Я постоянно рассказывала об этом младшим сестрам, так что они тоже помнят. Очень важно помнить счастливые времена, – добавила она. – Это придает силы, когда времена... меняются. Конечно, когда мы были детьми, нам доставалось все лучшее. Знаете, итальянцы просто боготворят детей. Думаю, мы были ужасно избалованы.

– Я бы этого не сказал, – усмехнулся Гидеон. – Должно быть, вы с сестрами составляли прелестный маленький хор. А играете вы тоже хорошо?

Пруденс помолчала, глядя на легкие тени облаков, скользившие по освещенной луной пустоши, потом откровенно сказала:

– Нет. В этой области мы удручающе невежественны. Дедушка не одобряет музыку. Он считает ее грехом, за исключением церковной, но даже... – Она передернула плечами. – Мы жили в Италии совершенно иной жизнью, чем в Англии.

Пруденс вздрогнула, вспомнив, каково было вернуться из теплой Тосканы в холодный пустынный Норфолк. Пять недавно осиротевших девочек, оставленные на милость сурового, полного ненависти, порой теряющего разум старика...

– Холодно, мисс Имп?

Не дожидаясь ответа, Гидеон обнял ее и плотнее укутал меховой полостью.

– Нет, я не замерзла, – сказала она, но позволила его руке задержаться и даже слегка прислонилась к нему.

Пруденс знала, что не должна этого делать, но залитая мертвенным лунным светом пустошь и воспоминания о прошедшем детстве навевали на нее уныние и тоску. Теплая рука Гидеона и его сильное тело успокаивали и внушали уверенность.

Кроме того, она устала. Пруденс посмотрела на освещенный серебристым светом профиль Гидеона. Ни намека на сонливость. Он, вероятно, привык к ночному бодрствованию. Она вспомнила, как впервые встретилась с ним. Он вернулся домой в половине десятого утра и называл это окончанием вечера.

Было в этом ночном путешествии, в тенях и лунном свете, в мерном стуке копыт нечто, что очень способствовало сближению.

– Расскажите мне о своем детстве, – сказала она. – О родителях.

Гидеон мгновенно напрягся, так, что даже лошади сменили аллюр. Он вернул их к обычному шагу, и, когда посмотрел на Пруденс, его лицо исказила гримаса.

– Детские годы были довольно счастливыми, – сказал он после недолгого молчания. – Думаю, это было обычное детство: няни, гувернантки, учителя и тому подобное. Меня учили читать и писать, ездить верхом и охотиться. А когда мне исполнилось восемь лет, меня отправили в школу.

Пруденс нахмурилась. Слуги, наставники, уроки... а в восемь лет отправили в школу! Она не считала это счастливым детством.

– Вы были счастливы в школе?

– Разве в школе можно быть счастливым? – пожал плечами Гидеон. – Там было неплохо. Эдуард, мой кузен, тоже был там. Мы практически ровесники.

– Должно быть, вам обоим это было приятно. Все-таки не так одиноко, – сказала она. – А ваши родители?

Казалось, его лицо окаменело.

– Они не были счастливы, – наконец ответил он. – Их брак был ошибкой.

– О! – Пруденс хотелось узнать больше, но на его лице было столь неприветливое выражение, что она не отважилась задать вопрос.

Гидеон взглянул на нее и сильнее прижал к себе.

– Можно сказать, они поплатились за это. Последовала долгая пауза. Пруденс чувствовала его напряжение и не задавала вопросов.

– Думаю, вы слышали эту скверную историю, – наконец сказал Гидеон. – Когда Эдуард стал ухаживать за вашей сестрой и... – Его голос сорвался. – Старые сплетни вспыхнули с новой силой, и какой-нибудь доброжелатель вам обо всем поведал. Возможно, вы слышали правду. – Он набрал в легкие воздуха и сказал беззаботным тоном, словно его это не касалось: – Моя мать сбежала с отцом Эдуарда, когда нам было по четырнадцать лет.

Должно быть, Пруденс издала какой-то слабый звук, потому что он посмотрел на нее.

– Да, это очень страшно. Был ужасный скандал. Они были сестрами, мать Эдуарда и моя. От этого вся история стала еще хуже.

– Да, – прошептала Пруденс. – Двойное предательство: сестры и мужа.

Мерный стук копыт разносился по пустоши. Поднялся легкий ветерок, не холодный, но свежий, он гнал тучи по ночному небу.

– Для вас с Эдуардом, наверное, это было ужасно. Гидеон небрежно пожал плечами, но не ответил. Пруденс не обманула его беззаботность. Ему хотелось поговорить об этом серьезно.

– Как ваш отец это пережил? – помолчав, спросила она. Он дернул вожжи и ответил:

– Он бросился в погоню, но потерял их на континенте. Он очень любил мою мать.

В беспечном вроде бы тоне Гидеона сквозила горечь. Они молча проехали несколько миль. Пруденс чувствовала исходившее от него напряжение. Он не закончил свою историю. Пруденс положила руку ему на колено и прижалась к нему, предлагая безмолвное успокоение.

Ветерок усиливался. Лошади резво бежали по дороге.

Наконец Гидеон сказал:

– Он вернулся домой сломленным человеком, стал отшельником...

Пруденс закусила губу и сильнее сжала его колено. Гидеон посмотрел на нее.

– В конце концов он застрелился.

Туго намотанные вокруг руки вожжи врезались в кожу. Но он не понукал лошадей. Он пытался восстановить самообладание.

Что тут сказать? Пруденс могла предложить ему лишь человеческое тепло. Она обняла его, потянула к себе. Он шевельнулся и понемногу расслабился.

Через некоторое время Гидеон сказал сдавленным тоном:

– Он просто не вынес потери... Он любил ее. Действительно любил. И утрата довела его до сумасшествия. Убила.

Пруденс прижалась к его груди, обняв его и молчаливо успокаивая. Гидеон все сильнее притягивал ее к себе. Перед ними расстилалась пустошь, унылая, не знавшая забот крестьянина, поросшая низкорослым кустарником и чахлыми деревцами.

– Должно быть, для вас это было ужасно, и для вашего кузена тоже. И для тетушки.

– Да, она слегла, а когда узнала, что они оба погибли на континенте, она...

– Они оба погибли, ваша мать и отец герцога?

– Мм... да, – кивнул он. – Через полгода после побега они утонули в Женевском озере, лодка перевернулась. Именно тогда отец застрелился. Когда понял, что не осталось даже надежды вернуть мою мать домой. – Словно обращаясь к самому себе, Гидеон добавил: – Я всегда считал отца сильным человеком...

– Он и был сильным человеком, – мягко убеждала его Пруденс. – Но ему была нужна ваша мать. – Она с тревогой посмотрела на окаменевший профиль Гидеона. – Все мы нуждаемся в любви. Любовь не слабость, она прекрасный и удивительный источник силы. И если люди теряют голову, когда она уходит, их можно понять.

– Вы же не потеряли голову, когда умерли ваши родители.

– Потому что я была ребенком и не понимала, как изменится моя жизнь. Кроме того, мне пришлось присматривать за младшими сестренками. Грейс была совсем малюткой, и у меня не было времени на печальные размышления.

Пруденс замолчала. Ей пришло в голову, что у отца лорда Каррадайса был сын, который страдал не меньше, которому нужна была любовь и поддержка.

Сестры Пруденс тоже нуждались в любви и поддержке. И любя их, Пруденс залечивала свои душевные раны.

Кажется, страдания маленького Гидеона не остановили его отца. Где был Гидеон, когда его отец застрелился?

Казалось, он прочитал ее мысли, потому что сказал:

– Он был один в доме, когда сделал это. Мне сказали, что выстрел был точным. – Помолчав, лорд Каррадайс продолжил: – Когда они сбежали, а отец бросился за ними в погоню, я был в школе. Я так и не увидел его... не попрощался. Никто не сказал нам ни слова, пока не пришло известие, что они утонули.

– Это ужасно.

– Думаю, нас решили не расстраивать, к тому же по этому поводу было много сплетен. Однако все усилия были напрасны.

Почувствовав, как нарастает напряжение Гидеона, Пруденс прижалась щекой к его плечу. Он посмотрел на нее, и на его лице мелькнуло неясное, не поддающееся описанию выражение.

– В свете любят посплетничать. Свет живет такими событиями. Так или иначе, дети обо всем узнают.

Пруденс посмотрела ему в лицо. Казалось, оно совсем окаменело, когда он сказал:

– Нам с Эдуардом пришлось выслушать от других мальчиков много страшных историй о побеге наших родителей. Не говоря уже о скандальных деталях. – Он горько рассмеялся. – Конечно, мы не поверили ни одному слову. Мы были убеждены, что наши родители преданно любят друг друга. Эдуард верил, что его отец – человек чести, что моя мать... обе наши матери – добродетельные жены и «цена их выше рубинов», как говорится в библейской книге притч Соломоновых. Вы знаете, каковы дети. – Он уныло повел плечами. – Мы не раз дрались, защищая честь моей матери, пока воспитатель Эдуарда не сказал нам правду: мама действительно убежала с дядей Фредериком.

Пруденс ужаснулась. Бедные мальчики были предоставлены сами себе и оставались в полном неведении, пока им не сообщили ужасную новость.

– После этого вы отправились домой?

Лорд Каррадайс с горькой иронией посмотрел на нее.

– Нет, кому нужно, чтобы в такой момент двое несчастных мальчиков болтались под ногами? Мы остались в школе до Рождества.

Пруденс крепче обняла его. В такие моменты нужно, чтобы рядом были родные люди. Но она по собственному опыту очень хорошо знала, что на родственников не всегда можно опереться. В драматические часы часто пренебрегают нуждами детей.

– Для вас обоих это, наверное, было ужасно.

– Для Эдуарда больше, чем для меня. Он страдал от дурной славы. Сплетни, намеки, издевки буквально изводили его. Знаете, мальчики в этом возрасте очень жестоки, а он гораздо чувствительнее меня.

Пруденс в этом сомневалась. У одних чувствительность и ранимость проявляются внешне. Другие прячутся в защитную раковину и делают вид, что их ничего не трогает, но в душе глубоко страдают.

– Эдуард, глупый, показал им, что их насмешки его задевают. Всякий раз он просто взрывался. По его виду этого не скажешь, но спокойный мягкий Эдуард может превратиться в тигра. Во всяком случае, в те дни он был таким. Он дрался с каждым обидчиком! Напрасно, конечно! Разумеется, я дрался вместе с ним, хотя понимал, что в этом нет ни грамма пользы.

Гидеон тряхнул головой.

– Я все время твердил ему, чтобы он не обращал на них внимания и старался смеяться над ними... Показать мальчишкам, что тебя что-то задевает, – значит тут же спровоцировать драку. Эдуард страдал... действительно страдал... Несколько месяцев он ни с кем, кроме меня, не разговаривал. Мы не обсуждали случившееся. Ни один из нас не начинал разговора об этом... И наконец... наконец пришло Рождество...

– Вы приехали домой и...

Лорд Каррадайс перебил ее:

– Папа застрелился за два дня до моего приезда. Пруденс тихо всхлипнула. За два дня до его приезда. За два дня до Рождества. Он должен был знать, что сын приезжает. Бедный, бедный маленький мальчик приехал домой и застал...

– Что вы тогда делали? Мать герцога... Он покачал головой:

– Нет. Она заболела и почти год не вставала с постели. Тишину долго нарушали только стук копыт и скрип фаэтона на ухабах дороги. Гидеон снова тряхнул головой и легким, чуть дрожащим голосом сказал:

– Когда я уезжал в школу, папы не было дома. Меня провожала мама и слуги. Когда я в следующий раз приехал домой, мама, папа и дядя Фредерик... все... умерли, и слуги называли меня хозяином. – Он передернул плечами и бодрым тоном добавил: – Была масса дел. Пока папа искал маму, имение пришло в запустение.

Его слова глубоко тронули ее. Пруденс ясно представляла себе эту картину. Юный Гидеон, четырнадцати лет от роду, приезжает домой растерянный, подавленный, его родители погибли при обстоятельствах, которые мальчику мало понятны. Его ближайшая родственница, родная тетя, слегла от горя, кузен ушел в себя. И весь свет упивался их трагедией, множа разнообразные сплетни.

Фаэтон свернул. Быстро бегущие по небу тучи закрыли луну.

Слуги называли несчастного мальчика хозяином и ждали его распоряжений. Никто не успокоил его, не обнял, не позволил выплакаться или излить свою ярость.

Так несчастный чувствительный мальчик стал легкомысленным, дерзким, насмешливым мужчиной, намеренным показать миру, что его ничего не трогает и не задевает. Теперь Пруденс это поняла. Она молча обнимала его, ее лицо было мокрым от слез.

– После похорон я не видел Эдуарда несколько месяцев. Он не вернулся в школу в Оксфорд и получил домашнее образование. Вдали от злых языков и досужих сплетен он буквально похоронил себя в отдаленном поместье в Шотландии. Фактически он стал отшельником, как вы назвали меня при первой встрече. – Нарочито легким тоном Гидеон сказал: – Кажется, это было так давно... Смотрите, дорожный камень. Через милю будет Кранфорд-Бридж, и мы благополучно минуем пустошь. До Мейденхеда останется чуть больше десяти миль, но вам это известно, у вас способности к географии.

Он старался изменить тему, но Пруденс хотелось знать больше.

– Мать герцога еще жива?

– Да, она выжила. Даже однажды попробовала привезти Эдуарда в Лондон, но все напрасно. Нет, не все. – У него вырвался короткий сухой смешок. – Приехав в Лондон, она превратила дом в модный египетский кошмар и встретила богатого как Крез американца. Он женился на ней и увез в Бостон. Он был в восторге от того, что женился на герцогине, а она радовалась возможности отделаться от старого скандала и в чужой стране начать новую жизнь.

– Так что вы и ваш кузен остались одни, – тихо сказала Пруденс.

Они проехали через спящую деревню Лонгфорд, в Колнбруке разбудили на постоялом дворе конюха и, хорошо заплатив ему за беспокойство, сменили лошадей. Ночь стояла ясная и холодная. Хотя Пруденс устала от долгого путешествия и бессонной ночи, мозг ее лихорадочно работал. За короткое время она сильно привязалась к Гидеону... и это лишило покоя ее душу.

– Впереди Солт-Хилл, – сообщил Гидеон. – По другую сторону холма находится Мейденхед.

Несколько миль они ехали молча. Пруденс прижалась к его плечу, как маленькая нахохлившаяся сова. Гидеон и не догадывался, что она почти спала. Для нее это был долгий мучительный день, она не привыкла к бессонным ночам и устала от тревоги. Подъем на холм оказался тягучим и долгим даже для легкого фаэтона, но меньше чем через час они будут в «Синем пеликане», где Эдуард уже заказал комнаты и ужин.

Пруденс выпрямилась, сонно зевнула и чуть отстранилась от Гидеона.

– Мы уже проехали Виндзорский замок? Думаю, его видно с дороги.

– Нет, он чуть дальше.

– Бедный король. Интересно, как он... Из темноты вдруг послышался стук копыт.

– Что это?

Два всадника выскочили на дорогу и понеслись вниз с холма прямо на фаэтон, словно его и не было. В последнюю минуту один из них чуть свернул в сторону и промчался мимо, другой правил прямо на карету. Он остановился всего в нескольких дюймах. Гидеону потребовалось все его самообладание, чтобы удержать испуганных лошадей на склоне холма.

– Черт возьми, вы соображаете...

– Кошелек или жизнь!

Голос прозвучал с пугающей ясностью. Возникло минутное замешательство. Испуганные лошади встали на дыбы. Нижняя часть лица преградившего им дорогу всадника была замотана темным шарфом. Длинное дуло пистолета блестело в лунном свете, нацеленное на пассажира фаэтона.

На мисс Пруденс Мерридью.

У Гидеона сердце похолодело. Пробормотав проклятие, он пытался успокоить лошадей и услышал, как на запятках шевельнулся грум.

– Спокойно, Бойл, – властно сказал он. – Я сам справлюсь с лошадьми. Не слезай.

– Ясно, сэр, – проворчал Бойл. – Успокоиться и ждать.

Гидеон кивнул. Бойл все понял. Гидеон говорил не о лошадях. Сзади, под сиденьями, лежали два ружья, предназначенные именно для таких случаев. Из ответа Бойла следовало, что оружие у него в руках и он бдительно ждет первой же возможности применить его.

При других обстоятельствах перспектива схватки доставила бы Гидеону удовольствие, взбудоражила кровь, пощекотала нервы. Но от присутствия мисс Пруденс, неподвижно сидевшей рядом с ним и явно перепуганной, им овладело незнакомое, несвойственное ему чувство осторожности. Грабители заняли удобную позицию: один остановился прямо перед фаэтоном, другой – в нескольких ярдах сзади, ниже по дороге. В такой позиции грум мог справиться только с тем, кто был позади.

Гидеон мог, конечно, рискнуть и броситься вперед на грабителя. Но Пруденс застыла без движения, глядя на длинное дуло пистолета, поэтому Гидеон ничего не мог предпринять, чтобы не подвергать ее опасности. Он молча клял себя за то, что не взял свои пистолеты. Мисс Пруденс была так встревожена необходимостью срочного отъезда, что это лишило его здравого смысла. Он просто забыл об оружии! Непростительное легкомыслие! Он – глупец, которому призрак любви вскружил голову, – отправился в путь безоружным и этим поставил под угрозу жизнь своей любимой!

– Черт побери, вы соображаете, что делаете? – проворчал он, обращаясь к грабителю. – Деревня совсем неподалеку. Если вы станете стрелять, выстрелы услышат.

– Может быть, – согласился разбойник. – Но они вряд ли выберутся из-под теплого одеяла, а у меня резвая лошадь. Так что, ваша милость, отдавайте свои ценности, мы поедем своей дорогой. – Дуло пистолета вдруг нацелилось на Гидеона. – И не делайте глупостей, милейший. Не двигаться! Вы не забыли про моего напарника? Пока он спокойно наблюдает. Но он очень нервный. У него палец постоянно на курке. И стоит вам двинуться ко мне, он тут же выстрелит.

Гидеон держал руки так, чтобы грабитель мог их видеть: в одной – вожжи, другую положил Пруденс на колено, пытаясь успокоить ее. Черт бы побрал этого грабителя, парень явно не дурак! Он расположился так, что Пруденс оказалась между ним и Гидеоном. Стоит Гидеону что-нибудь предпринять, как Пруденс тут же попадет под перекрестный огонь. Он оказался в безвыходном положении.

– Ну же, мисс, отдавайте свои побрякушки, и поживее!

Пруденс не издала ни звука. Гидеон краем глаза наблюдал за ней. Она сидела, напряженно выпрямившись, одной рукой прижимая к себе сумку, другую спрятала в складках мантильи. Он перевел взгляд на ее лицо. Она была поразительно бледна, но, может быть, это от лунного света. От выражения ее лица у Гидеона сердце упало. Она не намерена расставаться с деньгами. Он видел это по выражению ее глаз, по тому, как упрямо сжались губы.

– Не спорьте с ним, Имп, – спокойно сказал он. – Ваша безопасность не стоит пустяковой суммы, что лежит в вашей сумочке. – Он говорил довольно громко, чтобы грабитель мог его слышать.

Она посмотрела на него, вложив во взгляд весь свой мятежный дух. О Господи, подумал в смятении Гидеон. К чему рисковать собой из-за такой ничтожной суммы, когда большая часть денег спрятана у нее под юбками? Нужно как-то отодвинуть ее, прежде чем он схватится с грабителем. Возможно, если они начнут спорить из-за сумки, это отвлечет грабителя. Гидеон надеялся, что Бойл справится с разбойником, который стерег их сзади.

– Послушайте, сестрица, я знаю, что это ваши деньги на личные расходы. Это все, что вам дали на три месяца, – сказал он притворно сварливым тоном, – но правда, они того не стоят. Сейчас же отдайте сумку.

Услышав, как грабитель фыркнул, Гидеон повернулся к нему и заискивающе улыбнулся.

– Моя сестра немного пуглива. – Он многозначительно сжал Пруденс колено.

– В семьях это случается, сэр, – насмешливо сказал разбойник. – А теперь давайте деньги. Моему терпению приходит конец.

Гидеон вытащил из кармана кошелек и бросил его грабителю. В нем было всего несколько гиней. Основная часть денег была спрятана в потайном кармане его пальто.

– Я заберу коробку, что лежит у вас на коленях, мисс.

Пруденс полоснула грабителя взглядом, но без сопротивления отдала египетскую сумочку. Гидеон вздохнул с облегчением. Слава Богу! В конце концов она решила действовать разумно.

– Отлично. А теперь я хочу получить цепочку, что блестит на вашей хорошенькой шейке.

Гидеон почувствовал, как напряглась Пруденс. Он вдруг вспомнил, что на цепочке висит обручальное кольцо. Господи, она станет сопротивляться. Если бы грабитель был с его стороны фаэтона!

– Поторапливайтесь! – рявкнул стерегущий их сзади сообщник.

– Видите, мой товарищ теряет терпение, а когда он нервничает, мисс, его палец сильнее давит на курок. Курок очень подвижный, так что при малейшем движении прогремит выстрел. Так что отдавайте золотую цепочку!

– Не отдам. Это моя цепочка, и вы ее не получите, Гидеон внутренне застонал. Она собирается обречь себя на погибель из-за чертова кольца этого проклятого Оттербери. Он незаметно намотал вожжи на ручной тормоз справа от себя и высвободил руку.

– Что ты сказала? – задохнулся от возмущения разбойник. – Ты что, не видишь, что пистолет нацелен прямо тебе в сердце, детка? Сейчас же отдавай цепочку!

Пруденс вскинула подбородок.

– Нет. Она не представляет ценности, и вы не выручите за нее больших денег, но для меня она очень дорога, и я вам ее не отдам. – Она положила руку на грудь.

Грабитель от неожиданности заморгал и тихо выругался.

– Ах ты, маленькая упрямица! Ну что ж, в таком случае я сам справлюсь. – Он подъехал ближе к карете и наклонился, чтобы схватить Пруденс.

Это дало Гидеону шанс. Одной рукой он оттолкнул Пруденс назад, чтобы броситься на грабителя.

Что-то ударило его в плечо, и Гидеон, упустив грабителя, упал на дорогу, получив удар по голове. Загремели выстрелы, послышались крики. Лошади вставали на дыбы и били копытами, карета дергалась вперед и назад. Гидеон, не понимая, почему не может подняться, ухитрился откатиться в сторону, чтобы не попасть под копыта. Но боль в плече вдруг вспыхнула с такой силой, будто он катился по раскаленным углям. Воздух сотрясали проклятия, потом послышался топот копыт, и наступило относительное затишье.

– Придержите лошадей, – услышал он голос Пруденс. – Иначе они растопчут вашего хозяина.

Гидеон слышал, как Бойл что-то ответил, но слов было не разобрать. Послышался шелест ткани, и внезапно он почувствовал острый запах пороха и аромат гардении. Аромат Пруденс. Ангел с обликом Пруденс смотрел на Гидеона, его прекрасный облик, окруженный золотистым сиянием, был расплывчатым. Гидеон, как зачарованный, всматривался в видение.

– Подержите фонарь, чтобы я могла осмотреть рану, – решительно сказал ангел.

Золотистый ореол сместился, и Гидеону пришлось прищуриться, поскольку фонарь светил ему прямо в глаза.

– Он жив, – сказала Пруденс и тихо пробормотала: – Простите... простите... Я не думала... – Она неумело расстегивала пуговицы его жилета, потом распахнула рубашку. – О Господи, кровь!

Кровь? Гидеон резко открыл глаза и посмотрел в ее милое лицо. Трудно было понять, то ли она явно рассержена, то ли безумно встревожена. Он попытался улыбнуться и похлопать ее по руке, чтобы утешить.

– Не двигайтесь, умоляю вас! – сказала она. – От движений будет только хуже.

С этим он не мог спорить. Что бы это ни было, плечо чертовски болело. Послышался странный треск, и она что-то сильно прижала к его плечу.

Такое впечатление, что кто-то ткнул его раскаленной кочергой.

– Простите! Я знаю, что это больно, но я должна это сделать, чтобы остановить кровотечение.

Гидеон понятия не имел, что она делает, но если она хочет ткнуть в него раскаленной кочергой, он это заслужил, за то, что забыл пистолеты. Гидеон собрал силы, чтобы не застонать. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем нажим немного ослабел, но плечо жгло все сильнее. Сняв пропитанную кровью ткань, Пруденс всматривалась в рану. В поле зрения Гидеона появилось лицо его грума.

Гидеон попытался что-то сказать, но язык почему-то не слушался его.

– Похоже, поверхностная рана, – сказал Бойл.

– Это хорошо, правда? То есть это совсем не хорошо и рана выглядит ужасно. Я хотела сказать, хорошо, что кость не задета.

– Да. Но одно дело – кости, – сказал Бойл, – а другое, что он может и при такой ране умереть от потери крови.

Послышался слабый женский вскрик, и Гидеон почувствовал, как его плечо сжали сильнее. Сознание то оставляло его, то возвращалось. Он смутно слышал, как Бойл сказал:

– Простите, мисс, не хотел вас тревожить, но я солдат и знаю, что говорю. Нужно положить его в фаэтон и как можно скорее доставить к ближайшему хирургу. Но сначала посмотрим, как остановить кровотечение. Если мы сможем привязать эту салфетку...

Острая боль пронзила Гидеона. Словно издалека до него донеслось:

– Так, мисс, хорошо. Туже, это остановит кровь...

Он смутно увидел склонившееся лицо Пруденс, и раскаленная кочерга с новой силой впилась в его плечо.

Когда он снова открыл глаза, то услышал, как Бойл сказал:

– Я привязал лошадей, мисс. Подвиньтесь, я посмотрю, смогу ли его поднять.

Поднять? Разве он беспомощный ребенок? Гидеон попытался убедить Бойла, чтобы тот не вздумал делать ничего подобного. Спасибо, он сам может забраться в карету! Но пока его заплетавшийся язык пытался что-то выговорить, сильные руки Бойла подхватили Гидеона. И он провалился в темноту.

Пруденс тревожно всматривалась в лорда Каррадайса. Он все еще был очень бледен, хотя и не так, когда Бойл и несколько сонных конюхов внесли его предыдущей ночью в «Синий пеликан» и положили на диван в гостиной. Тогда он был бледен как смерть.

Она никогда не забудет эту страшную поездку. Грум, нахлестывая лошадей, гнал их через холм и остановился у первого же дома, чтобы, разбудив обитателей, выяснить, где можно найти врача. Им сказали, что ближайший живет в Мейденхеде, в пяти километрах. И они снова помчались так быстро, на что были способны уставшие лошади. Вокруг стояла непроглядная тьма. Бойл, щелкая хлыстом, сыпал проклятиями, карета качалась и подпрыгивала на ухабах. Лорд Каррадайс лежал в ее объятиях, истекая кровью.

Пруденс одной рукой поддерживала его безвольное тело, прижимая к груди его голову. Другой рукой она держала наложенную на рану повязку. Теплая густая кровь, постоянно сочившаяся из раны, покрывала ее пальцы.

Она была так несчастна, напугана, виновата. Если он умрет...

Но он не умер.

Теперь он лежал в постели, и его густые ресницы темными полумесяцами выделялись на бледном лице.

Его голова и плечо были забинтованы, под спину подсунуты высокие подушки. Для тепла его сверху прикрыли парчовым халатом. Выше пояса на нем ничего, кроме халата, не было. Хирург не велел одевать его, пока не затянется огнестрельная рана. Ей сказали, что ему очень повезло, что пуля задела только мягкие ткани. Но даже самая пустяковая рана всегда влечет за собой опасность инфекции и лихорадки, сказал хирург. И велел следить за температурой. Что касается раны на голове, пока больной не очнется, нельзя поставить диагноз.

Пруденс легко коснулась груди Гидеона. Кожа была теплой и сухой, ни жара, ни испарины. Это хорошо или плохо? Она прижала к его груди всю ладонь. Как приятно.

Слишком приятно. Она никогда не касалась нагой мужской груди, даже ее не видела. Она не видела даже Филиппа, когда они были близки, что уж говорить о других мужчинах. В Дерем-Корте даже рабочие на фермах всегда были одеты с ног до головы, несмотря на жаркую погоду.

Ее пальцы скользнули по пружинистым завиткам волос. Они темной стрелкой спускались к животу и скрывались под туго подоткнутой вокруг талии простыней. Как восхитительно быть рядом с ним! Не следует так очаровываться, одернула себя Пруденс, ее задача следить, не повысилась ли у него температура. Но она ничего не могла с собой поделать.

Гидеон открыл глаза.

Пруденс наклонилась и положила ладонь на его руку.

– О, Гиде… лорд Каррадайс, слава Богу! Я так беспокоилась. Как ваше самочувствие?

Лорд Каррадайс слабо улыбнулся: она чуть не назвала его по имени.

– Прекрасное, оттого что вижу вас, моя Пруденс. Она в тревоге нахмурилась.