Глава 25

— Ты его убил? — спросила Фонг.

Они сидели за столом в углу.

— Я никогда никого не убивал, — ответил Джон.

— Ты убил моего отца?

— Нет.

Пистолет и коробки с видеокассетами лежали на столике. Телевизор выключен.

— Тогда кто? — спросила Фонг.

— Не знаю.

Лужа коки, разбитые бутылки и битые яйца, застывающие на кафеле кухонного пола.

Скажи ей:

— Лучшее, что ты можешь сделать, это сесть на самолет...

— Я села на самолет. Прилетела сюда. Потому что кто-то убил моего отца. Не было никакой «городской трагедии». Убийство. Мокрая работа. Предательский удар. Твое долбаное ЦРУ лжет мне...

— Они не лгали тебе.

— Что?

— Я не могу рассказать тебе больше.

— Не можешь. Дерьмо собачье! Ты не хочешь сказать мне. Скажи на милость, почему?

— Моя работа.

— А мой отец? А моя жизнь? Да пропади она пропадом, эта твоя работа.

Она откинулась на спинку стула, прищурилась.

— Как ты думаешь, много неприятностей я могла бы принести? — спросила она. — Полицейские? Газеты? Конгресс?

Он кивнул:

— Массу. Твой отец не одобрил бы это.

— Да? Может быть, но ведь мы не можем спросить у него?

Все же тон ее голоса смягчился, она опустила глаза.

— Я не уеду, — прошептала она.

Поверь в это. Поверь ей.

— Если ты кому-нибудь что-нибудь расскажешь, — сказал Джон, — ты вызовешь лавину лжи и...

— Меня не очень-то баловали честностью.

За окном начинались сумерки.

— Что это за чертова пленка? — спросила Фонг.

Они просмотрели запись еще раз.

— Думаю, это имеет какое-то отношение к случившемуся.

— Ты думаешь? Весьма утешительно. Расскажи мне, что тебе известно.

— Если я сделаю это, то подвергну тебя риску.

— Я уже видела пленку. Моя невинность потеряна.

— К счастью, этого недостаточно для того, чтобы дали санкцию на устранение.

— Ты, должно быть, не настолько ловок, как думал мой отец.

— Ты же говорила, что он не рассказывал про меня.

— Когда он звонил на прошлое Рождество, сказал, что работает с хорошим парнем.

Подкинь ей что-нибудь. Пусть успокоится.

— Твой отец... Фрэнк случайно обнаружил что-то. Он охотился за этим в одиночку.

— Потому что он не доверял управлению.

— Потому что не знал наверняка, кому он может доверять.

— Даже тебе.

Джон утвердительно кивнул.

— А я собиралась довериться тебе.

— А что посоветовал бы тебе отец?

Фонг прошла на кухню, посмотрела на желтые стены.

— Сбежать побыстрее и подальше.

— Это самая разумная идея.

Она покачала головой:

— Бежать некуда. Я останусь здесь. Как он заполучил эту видеопленку?

— Не знаю.

— Было это... все вместе, как мы видели?

— Не думаю. — Джон кивнул на полки с кассетами. — Наверное, у него была кассета, на которой была только...

— Запись беседы этих двух парней.

— Да. Он скопировал ее на этот фильм.

— Почему именно этот фильм?

— Лучший способ спрятать секрет — поместить его внутри другого секрета.

— Лучший способ спрятать секрет — это поместить его среди правды, — возразила Фонг. — Что ты скрываешь?

— От тебя? Ничего, кроме того, что я обязан скрывать ради твоей же безопасности.

— Это дерьмовый ответ.

— Это правда.

— Я уже говорила... — Фонг смолкла. — Мои фотографии... не оставил в доме ни одной...

— Все это ради твоей безопасности, — сказал Джон. — Твой отец понимал, что входит в район военных действий. Хотел быть уверенным втвоей безопасности.

— Но я, мои фотографии... Оттого, что он снял их со стен, я сама по себе не перестала существовать.

— На это тоже существует ответ.

— У тебя есть ответы на все мои вопросы?

— Разумеется, нет.

Фонг отвела взгляд. Джон понял, что выразился не совсем удачно.

— Профессионал из управления может раздобыть твои фотографии, по крайней мере старые, из персонального дела твоего отца. Кроме того, если они знали, где ты живешь, то всегда могли получить факс фотографии с твоих водительских прав, — объяснил он.

— Которая и близко не похожа на меня, — сказала она.

— Возможно, довольно похожа. Но независимо от этого: убрав твои фотографии из дома, он хотел создать впечатление, что ты не важна для него. И если «охотник» не имел доступа к личному делу Фрэнка, то найти твою фотографию могло оказаться для него нелегкой задачей.

— Да дело не во мне, — сказала она. — Этот... фильм. Что скажешь...

— Он скопировал ту запись на «неприличный» фильм, — сказал Джон, — и спрятал его с другими подобными. Он раздобыл их все для прикрытия, рассчитывая, что если кто-нибудь будет шарить в этом месте, то, возможно, найдет его «секрет», но проигнорирует его, потому что это не тот секрет, который он ищет.

— Где же оригинал пленки?

— Может быть, нашли те, кто побывал здесь до нас. Фрэнк, возможно, спрятал ее вместе с другими так, что они удовлетворились тем, что нашли эту, первую, пленку.

Она посмотрела на мужчину, сидящего за столом в доме ее отца.

— Ты знаешь гораздо меньше, чем я думала, — заметила Фонг. — Но ты знаешь, кто те двое парней на пленке и о чем они говорили?

Аккуратней: если ты солжешь и она почувствует это...

— Я не знаю...

— Дерьмо!

— Послушай меня: я действительно знаю совсем ненамного больше того, что мы видели на пленке. Знаю. Хотя не могу доказать. Или убедить кого-нибудь другого, не имея на руках серьезных доказательств.

— Тогда испытай мое доверие.

— Парень на стуле... По-моему, я знаю, кто он такой.

— Кто?

— Я думаю, что этот человек уже мертв и звали его Клиф Джонсон.

— А кто тот, другой парень?

— Думаю, это он записал пленку. Потом отредактировал ее, убрав кадры, в которые попало его лицо, после чего передал пленку твоему отцу. Я помню, что он говорил, когда мы ехали на работу. Что он начал разбираться. Что эти дни напомнили ему семьдесят второй год — год Уотергейта. Секретные записи — эта жилая комната, — не Белый дом, но...

— Однако такое сравнение пришло в голову моему отцу.

— Да.

— Запись...

— Предварительный показ, — сказал Джон, — приманка. Но не для тебя. Теперь возвращайся в Чикаго. Возьми все деньги, которые у тебя есть. Причем быстро. Купи билет на вымышленное имя и отправляйся в путешествие. Никаких кредитных карточек, никому ничего не говори. Позвони мне, когда вернешься. И тогда...

— И тогда ни у кого не будет хлопот. Грязь будет твердеть на могиле отца.

— Я не допущу, чтобы его смерть была напрасной, — возразил Джон.

— Слишком поздно. — Фонг бесцельно бродила по гостиной. — Он очень скупо рассказывал о своей работе, но любил ее. Отец понимал, что можно делать дело и делать дело, любил повторять, что слабая армия может одолеть более сильную, если ее бойцы будут сражаться до конца. Ты знаешь, что он был морским летчиком?

— Да.

— Он любил армию. Semper fi — всегда верен. Он считал, что это то, для чего дается жизнь: быть верным. Задался целью всегда жить по справедливости, независимо...

Фонг посмотрела на полки с кассетами.

— Знаешь, почему он любил старые фильмы?

— Нет.

— Отец полагал, что, впитав массовую культуру, лучше поймет Америку. Папа всегда гордился тем, что он американец, но в последнее время иногда говорил, что теряет это ощущение. К тому же в фильмах существуют ясные линии и ясные сражения. Понятия, на которых он вырос, не такие, как в этом гнусном мире.

Фонг посмотрела на занавески, закрывающие стеклянные двери.

— Наш мир такой, какой он есть, — сказал Джон.

— Да, — согласилась она. — Ты сказал, что управление не лгало мне. Значит, они считают, что мой отец не был убит.

— Да, это так.

— Значит, ты работаешь не на них и они ничего не знают про все это. Тогда кто ты такой?

— Если я скажу тебе больше...

— Если ты не сделаешь этого, то, стало быть, ты собираешься меня убить.

Вопрос в лоб. Не увильнешь.

Не обманывай. Не скрывай.

Потому что она разгадает обман. Выйдет из себя.

Потому что она заслуживает... Потому что.

Пуля. Реакция агентства. Клиф Джонсон, убитый в Париже. Мнимый запрос Фрэнка и поддельное письмо сенатора, которое он пустил по инстанциям. Неизвестный груз, отправленный в Кувейт, и Мартин Синклер. Люди в синем седане. Детектив Гринэ. Накладывающаяся на все это жестокая логика кризиса.

Все летит в тартарары.

Кроме Эммы.

Эмма тут ни при чем. В самом деле.

— Убивший моего отца должен умереть.

— Ты ведь не убийца, так же, как и я.

— Я могу сделать то, что должна сделать.

— И потом жить с этим?

— Ты о моей душе? Я не верующая. Не верю ни в монашество, ни в Будду, ни в карму, ни в Христа, ни в какого другого пользующегося шумным успехом Бога.

Посмотри на нее:

— Это неправда.

Ее губы задрожали:

— Может быть, но это моя неправда.

— Существует понятие справедливости, которое важнее смерти.

— Я сделаю все, что смогу. И если ты не поможешь мне выяснить, что случилось с моим отцом...

— Выяснить? Всего лишь выяснить?

— ...тогда черт с тобой. Я росла и воспитывалась, имея перед глазами пример моего отца, — сказала она. — И наверно, чему-то у него научилась. Так что не хнычь об опасности. Кроме того, черт тебя дери, я ведь уже ввязалась в это? Не надо возражать мне, что я не обучена. Я знаю про существование групп, способных работать на ощупь и подчиняющихся лишь своим внутренним законам, неизвестным окружающим.

— Не могу представить, чем бы ты могла заняться, — пытался возражать Джон.

— Я могу быть свидетелем. Уверена, что мой отец одобрил бы мои действия.

Заставь ее отказаться от своего решения. Удержи ее.

— Почему ты не поехала в Балтимор?

Она схватила свою сумку с пола и, вытащив из нее листок бумаги, бросила на стол перед ним.

— Это имя старой леди и номер ее телефона. Позвони ей. Она звонила мне, сказала, что простыла, извинилась и просила приехать в другой раз.

Листок лежал перед ним.

— Я верю тебе, — сказал он.

Она взяла листок, согнула пополам и сунула в карман его рубашки. Ее пальцы скользнули по его груди.

— Тебе не следует этого делать. И кстати, почему я должна верить тебе?

— Отличная мысль.

— Так уже было, когда американцы пришли во Вьетнам. Посмотри, куда это нас привело.

— Сюда.

— Назови мне хотя бы одну причину, по которой я должна доверять тебе, если мой отец тебе не доверял.

Джон вложил пистолет ей в руки.

— Это было вторым секретом твоего отца. Ты получила его, ты получила его пленку. Так что ты можешь отказаться от моей помощи прямо сейчас. Но я надеюсь, ты будешь дальновидней, и доверяю тебе.

— Это значит, что и я должна довериться тебе. Не очень радостная перспектива.

Она оценивающе взвесила пистолет на ладони.

— Я держала его в руках и не воспользовалась им. Ты предлагаешь игру не на равных. Ты готов умереть, хотя и предпочел бы быть побежденным в сражении. Не ищи легких путей. Предложи мне что-нибудь не столь тривиальное. Что-нибудь, что заденет сильней. Поделись со мной секретом.

— Я уже говорил тебе...

— Я имею в виду не это. Не моего отца. Я говорю о тебе.

— Что? Ты хочешь знать, что я...

— Ты понимаешь, о чем я. — Она посмотрела на него. — Я ведь «фифа из Лэнгли». Мне известны правила, по которым вы, агенты, играете. Даже у святых есть свои грязные тайны. У человека же вроде тебя на совести должна быть куча грехов.

— И я должен поделиться одним из них с тобой?

— Ты хочешь завоевать мое доверие, поделись со мной чем-нибудь ради этого. Чем-нибудь существенным. Доверься. Или ты потеряешь меня.

Они сидели за обеденным столом. Джон изучал картину на стене. Она молча ждала. Он восхищался ее выдержкой.

Она понимает это: Рискованное предприятие. Ну давай.

— Я говорил тебе, что я был БП. Глубоко законспирированным шпионом.

— Таиланд, Гонконг, — подхватила Фонг.

— Моей целью был Китай. Мое прикрытие в Гонконге было отличным, но я должен был вербовать для ЦРУ агентов для борьбы с коммунизмом. Надо сказать, что от желающих не было отбоя. После второй мировой войны Китай вплоть до конца семидесятых годов оставался закрытой страной, однако начиная с восьмидесятых ЦРУ наполнило Китай своими агентами. Дело было не только в секретных соглашениях между Штатами и Китаем, направленных на окончание войны во Вьетнаме. И на развал Советов. Дракон, великий китайский дракон, зашевелился в своей пещере. Перемены, демократия.

За 1989 год я заслал из Гонконга на материк четырнадцать агентов. Двое из моих добровольцев были из Тэву — это их разведка, либералы в Тэву пытались спасти демократическое движение на площади Тяньаньмынь от уничтожения армией и сторонниками жесткой линии.

— И потерпели поражение.

— В конечном счете да. Но сначала... Даже в Гонконге толпы народу вышли на митинг, надеясь, что это революционное выступление в конце концов может победить историю и свободный Китай объединится в одну могучую нацию. И прочие розовые мечты.

— Тебе удалось сделать что-нибудь?

— Когда площадь Тяньаньмынь заполнили люди, никто — ни Лэнгли, ни китайская тайная полиция, ни Тэву — повторяю, никто не знал, какой будет развязка. Революции пишут свою собственную историю.

Я был там не единственным наблюдателем. У ЦРУ есть грандиозная система ССРДСПШ — с множеством агентов. Добавь сюда еще ЭЛРАД — электронный радиоперехват, спутники-шпионы... Мы понимали, что силы не равны, — это была кровавая баня. Половина моих людей благополучно вернулась из Китая. Но нам была необходима информация. Я послал их обратно. Они доверяли мне. Я поступил как профессионал.

— И потом танки смяли все, — сказала Фонг.

— Моей целью был контроль нанесенного урона, сохранение противостояния. Не дать сторонникам жесткой линии объединить массы против «заокеанского дьявола». Здравый совет, хорошая политика.

— И в чем состоял твой проступок? — спросила Фонг.

— Я украл из «черной кассы» семьдесят четыре тысячи долларов, предназначенных для финансирования операций. Уговорил одного американского туриста уступить мне его место в туристической группе, направляющейся в Китай, и отправился туда...

— Чтобы вытащить своих людей?

— Деньги — это все, чем я мог им помочь. Способы связи у нас были заранее оговорены... Я послал некоторым из них сообщение. Гуйлинь — это город туристов, как китайских, так и иностранных. Некитайцы получают только жестко регламентированные туры, никаких отклонений от маршрута, только утвержденные гостиницы. Экскурсия в известняковые пещеры, на вышивальную фабрику... И прогулка на теплоходе вниз по Ли. Река, гранитные скалы вдоль берегов, как пальцы великанов, торчащие из земли.

— Я видела подобные картины, — сказала Фонг. — Думала, их написали китайские импрессионисты.

— Нет, они воспроизводят пейзажи с точностью фотографов, — сказал Джон. — Армия забыла запретить все экскурсии вне Пекина, или приказ был потерян, или что-то в этом роде. Один из моих агентов, так же, как и я, отправился в Гуйлинь. Он стоял у одного борта катера, когда мы плыли вниз по реке, я — у другого. Я спрятал деньги под раковиной в ванной катера. Улетел обратно в Гонконг. В конце концов двое моих людей при помощи взятки смогли бежать.

— Что сказали в управлении?

— Если бы китайцы поймали меня, это было бы катастрофой для политики Соединенных Штатов. Даже будучи БП, не числясь в списках оперативников, я знал массу такого, от чего ЦРУ не пришло бы в восторг, выплыви это наружу. Китайцы умеют заставить заключенного «попотеть», как никто другой. Добавь к этому растрату, потерянную профессиональную объективность, самовольную поездку, ковбойское безрассудство... Но двое наших людей благодаря мне были освобождены, поэтому мое «неповиновение» превратилось в «замечательный успех», а я получил медаль.

— А что ты утаил от ЦРУ?

Джон внимательно посмотрел на нее:

— Ты что-то знаешь?

— Я знаю тебя, — ответила она.

— Одного из моих агентов звали Вэй. Мы были любовниками. Я никогда не рассказывал об этом в агентстве, потому что... Мне не хотелось, чтобы они эксплуатировали это.

— Ты любил ее?

Джон перевел взгляд на стол, потом опять посмотрел в глаза Фонг.

— Она была великолепна. Храбрая. Ловкая. В нас было что-то общее, что было больше каждого из нас: вместе строили заговоры, доверяли друг другу, делили и горе, и радости...

— Ты любил ее?

— Ты можешь мне объяснить, что значит любить?

Она спросила:

— Что с ней случилось?

— Одного человека поймали и сломали. Через него китайцы смогли выйти еще на восемь человек. Все они получили пулю в затылок. Еще о троих мы ничего не знаем.

— Вэй?

— Да. Никаких сомнений.

— Извини.

— Мое прикрытие лопнуло. Антиреформаторы победили. Китайцы выследили меня в Гонконге, у них была моя фотография. Они передали ее своим резидентам во всех странах, где у них были посольства. Они капитально обложили меня.

— Ты никогда не рассказывал ЦРУ о Вэй?

— Достаточно откровений.

— Достаточно для тебя.

— И для них. Даже с медалью вместо приговора было достаточно плохо, что я сгорел. Правда всегда может быть вывернута наизнанку, можно было представить все так, что я растратил деньги на женщину, с которой спал. Меня бы выставили агентом, бросившим родину, безответственным человеком, который потерял над собой контроль, к тому же оказался нечистым на руку и, как следствие, плохо кончил.

— Они до сих пор так думают. Да еще эта ложь, которую ты придумал, чтобы покрыть себя.

— Да, — сказал Джон. — И если уж конторе не удалось поймать меня, то она должна попытаться отомстить.

Он посмотрел на нее.

— В том, что ты рассказал, есть хоть капля правды?

— Это все — чистая правда.

— В таком случае ты был готов к этим неприятностям, не так л и?

Он кивнул.

— И теперь я часть этого, — продолжила Фонг. — Ты не оставил другого выбора.

Разумнее согласиться. Лучше согласиться. Сейчас.

Положи этому конец. Решительно.

— Ладно, я принимаю тебя. Как свидетеля. Исключительно в этом качестве. Ты ничего не знаешь, никому ничего не говоришь, ни сейчас, ни потом. Ты будешь делать то, что я тебе скажу. Никаких вопросов, никаких возражений. Куда бы я ни пошел и что бы ни делал, ты беспрекословно следуешь за мной.

— Надеюсь, что ты выберешь правильный путь.

Она кивнула, и он осознал, что сам кивнул в ответ.

— Тебе необходимо сделать кое-что прямо сейчас, — сказала Фонг.

Она положила пистолет отца на стол между ними:

— Научи меня пользоваться этим.

Глава 26

Пятница. Вечер. Холод. Пустота. Конец по-настоящему тяжелой рабочей недели.

Джон и Фонг скопировали кусок с записью съемки скрытой камерой на три кассеты с другими фильмами Фрэнка: «Стеклянный ключ», «Чайна-таун», «Долгий сон».

Он отдал ей «Чайна-таун».

— Твоя кассета, — сказал Джон. — Смотри не потеряй.

«В рай нелегально» и «Стеклянный ключ» положил в свой портфель. Он отправил «Долгий сон» по секретному адресу ЦРУ в Сан-Франциско. Посылая кассету заказной бандеролью, Джон рассчитывал, что почтовым службам понадобится не меньше недели, чтобы ее доставить. Связник, находящийся по этому адресу, обязан переправить этот пакет в нераспечатанном виде в Лэнгли — на что потребуется еще не меньше двух дней, — где он ляжет на стол Харлана Гласса в центре по борьбе с терроризмом.

Для подстраховки. На всякий случай.

«Но еще не время действовать активно, — подумал Джон. — Еще не время».

Они запарковали машину, взятую Фонг напрокат, у кинотеатра на Роквил-Пик между домом Фрэнка и коттеджем Джона. Джон купил два билета на ближайший сеанс, один дал Фонг.

— Я вернусь сразу, как только смогу, — сказал он ей.

Фонг зашла внутрь. При ней была видеокассета и пистолет ее отца. Он назвал ей бар, где его ждать, если он не успеет вернуться до окончания фильма.

— А что, если...

— Тогда действуй по своему усмотрению.

Он отправился вниз по улице вдоль тускло освещенной аллеи. Чтобы срезать угол и выиграть время, Джон решил идти дворами. Всю дорогу он внимательно смотрел по сторонам, не притаились ли на тихих улицах наблюдатели.

В окнах дома хозяина его коттеджа горел свет. Табличка на фасаде сообщала, что собственность охраняется частной охранной компанией и электронными системами сигнализации. Джон знал, что его домовладелец просто-напросто украл эту табличку, надеясь этой уловкой защитить свою собственность.

Джон спрятал «Стеклянный ключ» в гараже домовладельца под брезентовым свертком.

Убедился, что никто не следил за ним.

Проверил, не наблюдает ли кто-нибудь из-за темных деревьев за его коттеджем.

У двери он обнаружил пакетик корицы и визитную карточку детектива Гринэ.

Войдя в дом, Джон посмотрел на индикатор автоответчика: звонили трое.

Двое. И Эмма.

— Только не рассказывай мне, что ты работаешь, — сказала она. — Сейчас вечер и к тому же пятница. Уйма свободного времени. Есть идеи, как мы можем его использовать?

Он почувствовал ее присутствие в доме.

Так же, как и любой, кто прослушивал его телефон.

Джон переоделся, упаковал два чемодана, собрав самое необходимое. Надел альпинистскую куртку, выключил свет и вышел.

Он взмок, пока добрался до череды отелей и ресторанов на Роквил-Пик. Джон остановился у телефонной будки на стоянке, рядом с небольшим кафе.

Рискнуть в надежде, что линия не прослушивается.

— Если вы хотите что-нибудь продать мне, — сказала Эмма, сняв телефонную трубку, — то ответ будет — нет.

— Это я.

— Тогда лучше бы это был коммивояжер.

— И каким будет ответ?

— Меня легко уговорить, — сказала она.

— Я работаю, — ответил он.

Эмма помолчала, поинтересовалась:

— С кем-нибудь, кого я знаю?

Джон устало прикрыл глаза:

— Я один.

— Тебе решать, — сказала Эмма. — Я заходила повидаться с тобой сегодня, но не застала тебя в твоем кабинете.

— Мне было необходимо... побыть одному.

— О. Вдали от... э... друзей и шума.

— Ну что-то вроде, если хочешь.

— Двуличие тебе не к лицу. И мне тоже. Нам обоим. Мне оно не нужно.

Джон почувствовал, как замерло его сердце:

— Мне тоже. Но мне нужно твое понимание.

— Я считаю себя рассудительной. Сговорчивой. Для женщины, которой не позвонили на следующий день и не сказали, что случившееся вчера — это лишь начало уик-энда. Уик-энда, в котором два дня и три ночи. Прогноз погоды обещает похолодание...

— Эмма...

— Холодные простыни так приятны в первые мгновения, — сказала она.

— Я должен работать. Весь уик-энд.

Нужно присматривать за Фонг.

— О! — От голоса Эммы повеяло холодом.

— Мне очень жаль, — сказал Джон.

— Могу себе представить, — сказала она. — Этот город всегда побеждает. Почему бы нам не подыскать стоящую работенку где-нибудь в Цинциннати, с девяти до пяти?

— Ты уверена, что хочешь этого?

— Ты хочешь, чтобы я сказала, чего я хочу?

— Я...

— Не увиливай.

— Расскажешь потом.

— Обещаешь?

— Конечно, — ответил Джон, и он на самом деле так думал, но вновь сказал: — Мне нужно твое понимание.

— Я не буду стирать, — сказала она. — До самого следующего свидания.

— Ты можешь... еще кое-что найти для меня?

— Ты «работаешь» весь уик-энд. Ваши парни «по ту сторону реки» обладают лучшим в мире оборудованием для поиска информации. Почему ты просишь меня...

— Под пониманием я подразумеваю и то, что ты не будешь задавать лишних вопросов.

— В таком случае, по-видимому, ты попросишь о чем-нибудь ужасном.

Мне необходимо, чтобы ты доверяла мне.

— Если бы я тебе не доверяла, ты думаешь, я бы стала... Но если это связано с нашей работой... Джон, тебе лучше доверять мне.

— Если бы я не доверял тебе, я не смог бы позвонить.

— Не смог?

— Пожалуйста, Эмма: все в порядке, это так, небольшое дельце.

— Честно говоря, не ожидала услышать от тебя такого вранья.

Подожди. Пусть она выговорится. Пусть успокоится.

— Враки, — подытожила она наконец. — Что тебе понадобилось на этот раз?

— Отчет Дэна и Брэдстрита относительно фирмы, называвшейся «Имекс». Ну и все остальное, что сможешь найти...

Ее голос стал серьезным:

— Джон, во что ты собираешься влезть?

— Это не...

— Это та самая компания, главу которой ухлопали в Париже. Только не говори мне, что это «личное», — так можно влипнуть в очень поганую историю, очень. С этим твоим «секретным портфелем для важных бумаг».

— Эмма, прости меня, я...

— Не играй со мной, Джон, не надо пытаться таскать из огня каштаны моими руками. Может получиться очень поганая история, если... То, что я делаю, слишком...

— Я не стал бы компрометировать тебя. Никогда.

— Никогда?

— Можешь не выполнять мою просьбу, если считаешь, что я на такое способен.

— Способен на что? Способен на что, Джон?

— Мне не хотелось бы сейчас отвечать на этот вопрос. Я не буду у тебя больше ничего просить. В том, что мне нужно, нет ничего... неэтичного...

— Это спорно, — сказала она. — Использование относящихся к конгрессу...

— Только ты и я, Эмма. Никого больше. Никто никогда не узнает.

— Ты имеешь в виду, что я никому не должна говорить? Поверить тебе и обманывать... всех. Зачем тебе это надо, Джон? Для чего это на самом деле? Для кого?

— Эмма, это для меня. Дальше меня это не пойдет. Она довольно долго молчала.

— Ты не стал бы просить, если бы это не имело значения, и если это имеет значение...

— Забудь про это, — сказал он.

— ...если это имеет значение, если я доверяю тебе... Хорошо, — прошептала она. — Хорошо. Я сделаю это в понедельник.

— Я твой должник...

— Не говори так, — сказала она. — Если ты просишь по принципу «ты — мне, я — тебе», как все в этом городе, тогда это плохо и тогда я не хочу делать это.

Джон закрыл глаза, склонил голову к телефонному автомату. Сказал:

— Ты удивительная.

— Тогда позволь мне такой и оставаться.

Она послушала его молчание. Сказала:

— Пожалуй, придется взять в прокате пачку романтических фильмов и просидеть в одиночестве перед видеомагнитофоном весь этот уик-энд.

— Звучит заманчиво.

— Тогда заезжай. Будешь выбирать фильмы. Или еще лучше — мы разыграем свой собственный.

Он уже попрощался с ней, но потом добавил:

— Вот еще что.

— Да? — прошептала она.

— Не звони мне по телефону и не оставляй сообщений.

— Ты знаешь, — сказала она, — если бы ты не был шпионом, я сказала бы, что ты сукин сын.

Она повесила трубку первой.

Мимо стоянки проехала машина. Из приоткрытого окна донесся смех.

Сделай это.

Он набрал номер, записанный Фонг на обрывке бумажки, насчитал с десяток длинных гудков, прежде чем повесить трубку.

Старая дама. Больная. Возможно, просто не стала отвечать.

Закончив в полном молчании ужин в ресторане, они вернулись в дом Фрэнка. «Хвоста», как показалось Джону, за ним не было, однако он все равно не хотел ставить свою машину слишком близко к машине Фонг на случай, если ему все-таки подсунули какую-нибудь электронную штучку. В доме отца Фонг предложила ему кровать Фрэнка, но он предпочел кушетку, одеяла и подушку. Он слышал, как щелкнул запор на двери розовой спальни.

Джон вставил «В рай нелегально» в магнитофон, приглушил звук. Уселся на кушетку, просматривал, отматывал назад и включал ускоренный просмотр, пытаясь найти хоть что-нибудь, что могло бы объяснить происходящее. Что это все значит, зачем...

...Ощущение опасности, сердце колотится: темная комната, телевизор включен.

Он погрузился в полудрему, снова и снова просматривая одну и ту же сцену. На экране обнаженная крашеная блондинка целовала грудь тощего мужика, спускаясь все ниже и ниже.

Часы на руке Джона показывали 1:02, В доме Фрэнка царила тишина, нарушаемая лишь тихим стоном, доносившимся из телевизора. Джон выключил видео и закрыл глаза.