Глава 26

Клэр Сэксони вырулила на положенное ей место на стоянке. Пять лет назад, когда она только начинала в студии «девочкой на замену», ей приходилось оставлять машину на многоярусной стоянке в полутора кварталах отсюда. Каждый день, хороший он или ненастный, стучала она каблуками о тротуар, проклиная каждый шаг. Через шесть месяцев Клэр заработала право ставить машину на место с номером, в дальнем конце, на гравии. С тех пор через каждые несколько месяцев новоселье: все ближе к огромным стеклянным дверям.

Двадцать мест были «именными». Десять отмеченные краской, десять с сияющими латунными табличками. Пять лет от «найдешь сама» до латунной таблички номер семь. Мишенью для нее была «номер пять». Выше не надо. В ее графике восхождения по служебной лестнице (не плане, а графике!) до «номера пять» оставалось два года. Оттуда – уже большой скачок: «Здравствуй, побережье, вот и я!» Нью-Йорк или Лос-Анджелес. И то и другое годится.

Клэр потянула вниз козырек, автоматически зажглась подсветка. Она улыбнулась себе в зеркальце на козырьке. «Ты долго шла к своей цели, дорогая!» Теперь планы ее изменились. Впервые за всю свою профессиональную карьеру Клэр отклонилась от своего графика, срезала угол. Надо быть гибким. Плох тот, кто не разглядел своего шанса.

Пять лет понадобилось ей, чтобы сделать имя. Клэр Сэксони. Имя в Ридж-Ривер. Даже в штате. Завтра она станет знаменита на всю страну. На весь континент! Меньше, чем через неделю имя «Клэр Сэксони» будет знать весь мир.

Помада на губах лежала замечательно. Женщина повернула зеркальце чуть ниже. Ложбинка была такой, как нужно. Двойной намек на застенчиво-провоцирующие выпуклости – «тень над долиной» – не больше чем нужно, но и не меньше. Этот выход в эфир должен пройти абсолютно без изъянов. Прямой эфир – второго шанса не будет.

У нее был свой ключ. С латунной табличкой.

– Добрый вечер, мисс Сэксони. Допоздна сегодня будете работать?

– Добрый вечер, Макс. Я работаю непрерывно, ты же знаешь. Этой ночью «специальный выпуск». Все в порядке?

Макс выпятил свое пузо в хаки и погладил черную кнопку на кобуре:

– Когда Макс здесь, все в полном порядке, мисс Сэксони.

– Я знаю. – Она улыбнулась. – С тобой я спокойна, Макс.

– К вашим услугам, мисс Сэксони! – Он козырнул. – Всецело к вашим услугам.

Клэр сделала шаг к лифту, но вдруг вернулась к охраннику.

– Кто там сегодня, Макс?

Мужчина проверил пометки на доске.

– Да никого, в общем. Только Вик и Манфред. Они вас ждут. В малой студии.

– Отлично. Да, Макс?..

– Да, мисс?..

– Я тут получила забавные письма ну и звонки, сам понимаешь. Анонимки. С угрозами.

– Здесь вы в безопасности. Макс об этом позаботится. – Я знаю, Макс. В тебе я уверена на все сто. Они упоминали сегодняшнюю ночь. Какие-то сумасшедшие грозились меня этой ночью избить.

Макс сделал страшное лицо и дунул в пропахшие никотином усы.

Клэр продолжила:

– Поэтому, если кто-то – даже из знакомых – захочет войти…

– Не беспокойтесь. Никто не войдет. Только с вашего разрешения. Так?

Ты мой ангел, Макс. Мой большой-пребольшой ангел-хранитель.

Клэр знала, что значит «погладить по головке» маленького человека.

Малая студия находилась на четырнадцатом этаже. Туда ходил только один лифт. Ближайший буфет располагался шестью этажами ниже. В холле четырнадцатого этажа в нише стоял стол с кофейным комбайном на две чашки. В дневное время здесь обычно стоял пакет двухпроцентного молока или полусливок. На ночь оставляли только порошковое молоко. Четырнадцатый – рабочий этаж. Ни публика, ни клиенты так высоко не поднимаются. Четырнадцатый – это было царство телевизионного хлама, монтажных материалов и мертвых бумаг, тех, что со временем переведут на микрофиши. Здесь же находилась студия «Е».

Операторская в студии «Е» была больше, чем «сцена». Клэр вышла из лифта. Вик сидел за столом и наливал густой кофе в пенопластовую чашечку.

– Кофеинчику? – предложил он.

– Нет, спасибо, Вик.

Мужчина присосался к чашке и сделал кислую рожу. – Ну и дрянь, о Господи! Когда я говорю «кофеин», я имею в виду «кофеин». Когда последний раз чистили эту штуковину?

– На Рождество. Будто не знаешь. Это уже традиция. Каждое Рождество – нужно или не нужно.

– Нельзя жаловаться. – Его глаза прищурились над краем чашки. – Я на этом держусь. Кофеин, никотин, алкоголь. Что еще человеку надо?

– А сон? Не пробовал?

– Еще как. Дело опасное. Затягивает. Попробуешь разок – один часик, скажем, – глядишь, уже в следующий раз надо два, потом – три. Хоп! Ты уже на крючке. Матрасная компания может брать тебя голыми руками, потом – подушки, покрывала, пух и прочие аксессуары. – Вик зевнул. – Видишь? Вот и классическая симптоматика.

– Я серьезно, Вик. Когда ты последний раз спал?

– А-а, серьезно?

– Серьезно.

– Если серьезно – прошлой ночью целых четыре часа.

– А во сколько сегодня пришел?

– Опоздал сегодня утром. В четверть восьмого.

Клэр посмотрела на свои часы:

– Иди домой, Вик. Отдохни чуть-чуть.

– Но мне сказали, что я могу понадобиться. – Мне не нужен оператор. Автофокусировка работает?

– Конечно.

– У меня четырехминутный обзор рекламы и все. Обзор и все, честное слово. С освещением в «Е» все в порядке, без сбоев?

– На рабочем столе. Включишь и все дела.

– А с одной камерой, с автофокусировкой зачем мне еще оператор? Манфред проверит монитор, я сяду, пять минут обзор и привет.

– А вторая камера, а повороты кадра, а движение камеры, а зуммер? Только голова и плечи? Неподвижно?

Клэр тряхнула плечами. Вырез расширился и спустился на дюйм ниже.

– Думаешь, зрители не досидят? Я не в состоянии удержать их внимание?

– Насчет них не знаю. Я лично хоть сутки напролет смотрел бы.

– Ты лапочка, Вик. С тобой все. – Она еще раз сверилась с часами. – Беги домой. Если поторопишься – еще застанешь меня.

– Так я могу остаться и застать.

– О-ох! Посмотришь меня в постели.

– Хм. Недурно. И когда?

– Эротоман! Новости посмотришь в постели. Не пожалеешь. А теперь иди!

Клэр проводила оператора до лифта. Когда лифт спустился вниз, она вызвала его наверх, сложила вдвое свои водительские права и заклинила ими дверь. Следующему, кто захочет проникнуть на четырнадцатый, придется воспользоваться пожарной лестницей.

Манфред ждал в стеклянной рубке.

– Пятнадцать минут. Классно ездишь, Клэр.

– Доедай спокойно свой пончик. Времени навалом.

– Где Вик?

– Отослала домой. Он нам не нужен, правда, Манфред?

– Для рекламных объявлений? Наверное, нет.

– Мне только ты нужен, Манфред.

– Вот счастье-то.

– Кто знает, кто знает… – играя с верхней пуговицей жакета, пропела Клэр. – Все системы работают нормально?

– Ага. – Глаза мужчины не отрывались от ее ложбинки, даже когда он нашаривал пончик с повидлом. Запрещенные крошки рассыпались по всей клавиатуре. – Программа движется к концу. Когда мигнет зеленый, – я включаюсь. Камера прямого эфира. – Он кивнул на монитор. – Ты заканчиваешь – я выхожу из эфира. Гимн – автоматически.

Ее верхняя пуговица расстегнулась. Манфред чуть не подавился пончиком.

– Будь добр, а, Манфред?

– Конечно, Клэр. Все, что угодно.

– Я бы была тебе очень благодарна, если бы ты одолжил мне вон ту ручку, в твоем верхнем кармане.

– О чем речь!

Клэр взяла ее и положила на клавиатуру. Вечное перо, крепкое острие. Она видела, как ребята продырявливали такими банки от пива. Другая рука скользнула ко второй пуговице, чуть ниже, чем груди.

Манфред смотрел – не моргая.

– Хочешь посмотреть кое-что великолепное? – выдохнула женщина.

– К-конечно.

Клэр расстегнула последнюю пуговицу и сняла жакет.

– О Боже! Клэр!.. – Рот разбрызгивал мокрые крошки. – Клэр, осталось всего восемь минут!

– А после? После обзора?

Короткие пальцы потянулись вверх. Складки на его ладонях блестели. Мужчина сделал шаг в ее сторону. Женщина на шаг отступила, ее большие пальцы потянулись к поясу, сдвинув его вниз, ниже пупка. Тонкую талию опоясывали оспинки от тугой резинки.

– Хочешь увидеть кое-что еще более великолепное, Манфред? Что-нибудь этакое?

– О Клэр! – Мужчина поднес пальцы ко рту.

– Тогда сложи руки за спиной, как хороший мальчик, и закрой глаза. Откроешь, когда я скажу «открывай», но не раньше. Смотри, не испорть все! И не дотрагивайся. Пока. Это попозже.

Он зажмурился.

– Не подглядывать.

Манфред замотал головой как бешеный. Щеки его тряслись. Клэр взяла ручку. Большой палец согнулся у толстого конца. Она проткнула ему веко, ручка вошла глубоко в мозг.

Клэр стерла с груди мокрые крошки и единственное пятнышко крови, быстро надела жакет. Зажегся зеленый. Она включила стационарную камеру и видеорекордер. После этого Клэр вышла из операторской и направилась к своему столу. Сумочку она взяла с собой. На камере горел красный огонек прямого эфира. Клэр улыбнулась камере.

– Доброе утро, друзья. Спасибо вам, что не ложились спать из-за меня. Вы не будете разочарованы, обещаю вам.

– На этот раз я приготовила для вас нечто особенное. Гвоздь программы. Если ваша жена или ваш муж не смотрит, пожалуйста, позовите его. Они будут жалеть, что пропустили такое шоу. Этой ночью мы вместе будем творить историю телевидения. Мне есть, чем с вами поделиться. – Клэр открыла сумочку и вытащила перламутровый футляр с бритвой. Она открыла его, медленно. Сверкнуло наточенное перо лезвия.

– Перед вами – поясню для самых молодых из наших зрителей – старинная опасная бритва. Эта тонкая полоска стали была вывезена из Англии более пятидесяти лет назад. Изготовлена она фирмой «Мечи Уилкинсона». – Клэр подняла ее повыше, чтобы была видна гравировка и вытравленные на лезвии скрещенные мечи. – Кто-нибудь из вас, может быть, видел, как ваш отец или дед еще бреется такой бритвой. Лезвие очень острое. Такое же острое, как в день изготовления. Раньше бритва принадлежала моему отцу. Вчера я помучилась некоторое время с ремнем для правки бритв. Я хотела довести бритву до того состояния, в котором она была в тот последний раз, когда мой отец пользовался ею. Как я уже говорила, лезвие очень острое. Позвольте мне продемонстрировать.

Клэр поднесла лезвие к лицу, улыбнулась в камеру и высунула язык. Лизнула. Лезвие рассекло нежную мякоть. Рот наполнился кровью. Нижние зубы на время стали запрудой, но не надолго. Горло Клэр работало, глотая и давясь теплой соленой кровью. Ее губы накрыли острую сталь. Женщина наконец вытащила не желающее выходить изо рта лезвие, которое разрезало ее нижнюю губу и пошло дальше, к подбородку. Губа разошлась надвое, обнажив розовые десны и безупречные зубы до самых корней. Кровь, капая с изуродованного лица, заполнила ложбинку, побежала между грудями, окрасила белый жакет.

Клэр не ошиблась. Контраст получился великолепный. Твердая рука продолжила путь через мягкую ткань под потерявшим форму подбородком. Клэр подняла вверх сочащийся рот. Ее идеально-белая шея вытянулась, лезвие продвинулось вниз, кожа разошлась. Дойдя до ямки по углами… на горле, Клэр вытащила бритву и положила на стол. Ее пальцы были скользкими от крови. Женщина все еще смотрела в камеру. Горел красный индикатор.

Вдоль горла шла вертикальная линия с белыми краями. Она намокла и обагрилась, будто вертикальный рот, выпячивающий алые губы. Рот раскрылся. Шире. Голова откинулась назад. Рана отворилась. Рана зияла. Мелькнула на мгновение рассеченная гортань, как две половинки пустого розового граната. Потом все залил алый потоп.

Глава 27

Вик пинком закрыл за собой дверь, включил телевизор и, не дожидаясь картинки, прошел на кухню.

Электрическая открывалка зажужжала, как только он подсунул под нее банку с лососем. Мужчина скинул куртку и сунул в нагрудный карман рубашки почти чистую вилку. Открыл холодильник, взял бутылку пива, сковырнул крышку, выложил рыбу из жестянки и отнес свой ужин в гостиную.

Клэр уже была на экране, но что-то было не так. Чего-то Вик не улавливал. Что она делает? И тут наконец мозг поймал фокус. Бутылка, покрытая капельками, выскользнула из пальцев, пиво вылилось на ковер. Мужчина выронил рыбу и упал на колени перед телевизором.

Вик успел крикнуть «Нет, Клэр!» прежде, чем рвотные массы заполнили рот.

Новая телебашня охватывала своим вещанием территорию до Драммонвилля и Калома. Иногда, при благоприятных условиях, сигнал ловили и на побережье. Программы, транслируемые с этой телебашни, смотрело около ста тысяч зрителей.

На выступление Клэр реагировали по-разному. Некоторые сочли, что это новый извращенный финт для привлечения публики. Другие выкинули увиденное из головы, как только выключили телевизоры. Были и такие, кто нашел зрелище исключительно эротичным. С одной дамой из Файв-Корнерс случился инфаркт. Пятый и последний. Некоторые нашли зрелище уморительным. Большинство испытало ужас и тошнотворное отвращение.

Все эти впечатления питали систему высокого психического давления. Она поднималась над Ридж-Ривер, конденсируясь над Колдовским Холмом.

Чудовище всасывало.

Такого аппетитного потопа эмоций Оно еще не знало. Монстра переполнял экстаз. Заработали определенные железы. Энзимы хлынули в кровеносную систему. Кровь начала пульсировать в низу живота. Там же кожа начала морщиться и собираться в складки. Родовые пути начали расширяться и покрываться смазкой. Зародыш скрючился на несколько секунд в матке и распрямился в готовности. Внутренние стенки матки, детского места стали толще, сильней. Жгут из сдвоенной обычной и одиночной психической пуповин начал вянуть. Эмбрион готовился покинуть свою маму. Слишком скоро, слишком быстро!

Оно испустило крик отчаяния:

– Иди ко мне, Джейми! Иди ко мне, враг мой, любовь моя!

Глава 28

Бэрр вытер спекшийся жир с последней обоймы. Пять маленьких одетых в никель кусочков свинца. Мужчина швырнул грязную тряпку в мусорное ведро Холли и закрыл бутылочку с маслом.

– Дай, пожалуйста, напильник, Холли.

Плотно зажав патрон плоскогубцами, он начал точить.

– Что ты делаешь? – спросил Джейми.

– Дум-дум. Я делаю дум-дум. Выпиливаю крест в каждой пуле. У сорокапятки большая скорость вылета. Если я попадаю в человека с близкого расстояния, но не задеваю кость, пуля проходит насквозь и все. Аккуратненькие чистенькие дырочки могут быть не смертельными. Через десять и до пятнадцати футов лету пуля начинает кувыркаться. Вот тогда она действует насмерть. Уже сам удар достаточен для того, чтобы оторвать конечность или сотрясти сердце. Я рассчитываю на стрельбу по этой твоей зверюге с пяти футов. Я жертвую расстоянием и точностью ради смертельности. Когда в чудовище попадет одна из этих малышек, его разнесет к чертям. Входное отверстие толщиной в твой палец, а выходное – с чайное блюдце. У меня всего пять патронов. Судя по тому, что ты мне сказал, эта штуковина ростом примерно с человека, так?

Джейми кивнул.

– Никакого скелета, ты считаешь? Что-то вроде эластичной оболочки?

Джейми опять кивнул.

– Это разнесет Его в клочья. – Бэрр взвесил в руке свое оружие. – Гамбургер. С гарантией.

– Ее, – поправил Джейми.

– Ты не говорил… Откуда ты знаешь?

– Не знаю. – Джейми задумался. – Чувство такое. Я раньше об этом никогда не думал… но только я думаю я знаю, что Оно – Она.

Бэрр фыркнул:

– Ну тогда мне просто остается сказать ей «извините, мадам», перед тем как выстрелить.

– ЕСЛИ ты выстрелишь.

– А чего бы мне не выстрелить?

– Я тебе говорил. Ты можешь и не узнать Его. Монстр может выглядеть как угодно. Может выглядеть, как твоя мать или как Холли, как что угодно и как кто угодно.

– Ну, если оно выглядит, как Холли. – Бэрр улыбнулся ей через стол. Женщина щелкнула затвором отцовского дробовика и улыбнулась в ответ.

– Без шуточек, пожалуйста. Но если Оно похоже на меня, когда я встаю из постели, то пошлет вас куда подальше.

Джейми хлопнул ладонью по столу. Они ведут себя точно так, как тогда брат Рон и Брайер. Вспомнилось.

– Как вы можете шутить? Вы просто не знаете, против чего идете. – Он глядел в потолок. – Вы же видели, что Оно способно сделать. Вы думаете, против такого можно бороться? И победить?

– Джейми. – Бэрр нахмурился. – У нас есть выбор? И вообще: ты говоришь, Оно питается страхом. Чудовище припрется сюда утолить голод. Я не собираюсь показывать врагу, что боюсь его. Даже врагу-человеку, а не то что диковинной зверюге, как ты ее описываешь. – Бэрр дунул, светлая свинцовая пыль взвилась в воздух. – Джейми, завари-ка свежий кофе. Чтоб от тебя хоть какой-то толк был.

Когда Джейми вернулся с чашками, Бэрр заряжал свой револьвер. Пять патронов в пять гнезд. Пустое гнездо Карпатьян поставил под боек. По-военному. Он знал, что это может спасти жизнь.

– Ты уверен, что эти штуки смертельные, как ты говоришь, Бэрр? – Джейми поставил чашки и кивнул на револьвер.

– Ага. Я такими не убивал людей, но я видел, что получается после такой штуки. Я был на побережье Северной Африки. На маленькой базе. Шестьсот человек на площади в. с хоккейную площадку. Выходить было нельзя. Считалось, что нас там нет – официально. После шести месяцев «работы» и игры в карты с людьми происходит что-то странное. «Мозги плавятся». Они придумывают себе животных, например, собирают им со стола объедки и каждый вечер ставят им плошку с водой. Два парня, я их знал, все время бросали бейсбольный мяч, куда бы ни шли, и считали. Спорили из-за счета. Но мяча не было. Странные, сложные игры. Игра «не хотите ли купить броненосец?» Возвращаешься с караула, будишь парня – часа, скажем, в четыре утра. Спрашиваешь, не хочет ли он купить авианосец. Парень чертыхается и переворачивается, а на следующую ночь он будит тебя и спрашивает: «А какого цвета?» Следующей ночью твоя очередь разбудить его и сообщить: «зеленого». И так недели, месяцы – пока не доходит дело до диаметра винтов и количества сортиров.

Так вот, один парень, из военной полиции, начинает играть в русскую рулетку. Он воображает, что это не слишком опасно. Если револьвер хорошо смазан, то единственный патрон, когда крутанешь барабан перед тем, как выстрелить, остается снизу из-за своего веса – далеко от бойка. Это действительно срабатывает в девяноста девяти случаях из ста.

Каждый вечер в буфете, после ужина с парой пива, он повторяет все как по расписанию. Разрядил. Зарядил по новой: один патрон. Крутанул. Дуло в рот, все вздрагивают, нажал на курок, щелчок, всеобщий хохот. Он это проделывал неделями. Однажды вечером что-то вышло не так. Единственная песчинка или даже просто волос. И патрон напротив бойка.

Пришлось даже красить потолок: весь был забрызган мозгами.

Я видел, что значит один выстрел в упор.

– Подогреть кофе? – спросил Джейми.

– Конечно, и рому принеси. С разрешения Холли.

– Там в шкафу коробка сигар рядом с винной стойкой, – прибавила Холли. – Принеси заодно.

Холли предложила сигару Джейми, тот отказался. Женщина обрезала у одной кончик, взяла ее в рот и чиркнула спичкой.