Глава 6

После трех дней тяжелой, грязной работы решили попросить помощи у Вуди.

– Механизма? – переспросил он. – В доме? – Он глянул через плечо Боба, оттопырив нижнюю губу.

– Да, Вуди. В доме. На чердаке.

– Первый раз слышу про механизму.

– Это не беда, все элементарно. Прочистить, смазать кое-какие шестеренки там, колесики.

– Никада не был в доме.

– Никогда-никогда? – поразился Боб.

– Ни када, ни тада, ни вооще.

– Тебя же видели на крыше!

– Так лестница!

– А можно с чердака залезть.

– Ну, можно.

– Чего ж тогда по лестнице?

– Так Хозяину нравилось. Он все один любил, Хозяин-то. Затворник был, можно сказать.

– Это мы и сами знаем. Следующий раз, во всяком случае, можешь не лезть на крышу, а пройти через чердак.

– Хозяину бы не понравилось.

– Я теперь хозяин.

– А-а.

Боб подождал. Вуди глазел на небо.

– Ну? – спросил Боб.

– У?

– Поможешь? Заплачу сверхурочные.

– Не-е. Дела.

– Черт! Вот мужик, а? За пару дней трава не разрастется.

– Два дня?

– Кончим или не кончим – два дня. Тебе – двести сверху. Наличными. Двести долларов, наличными. Соблазнительно. В ломбарде медали есть, целая коллекция. Только что появились. Там иностранные были, барахло. А были и ничего. Продавец не дал посмотреть толком. Там, в коробке, что хочешь может быть. «Знак Почета», например. Запросто. Как они там навалены кучей – стыд. Все поцарапались, небось. Медали надо хранить как положено. Вот как он – отцовы. Папка герой был. Настоящий герой. Шесть медалей! И это когда медаль была – медаль. В первую мировую. Великая была война. Война – чтобы всем войнам конец. А тут вдруг вторая мировая. А Вуди остался с носом, И все из-за путешествий этих. А ведь девчонка его, Эйлин, она предупреждала. – Нашему брату, Вудро, за границей этой ловить нечего, – сказала она. – Для нашего брата лучшее дело – это сидеть и не рыпаться. Попутешествовать захотелось? А Америка? Тут есть что открыть! – Она раскраснелась. – А Ниагарский водопад? Все-таки он уехал. Он дал слово, и она дала слово. Ему не пришлось держать слово: Эйлин нарушила свое.

Сингапур. Как тут устоять, если ты еще молод? Сингапур. Всего шесть месяцев. Его там ждет работа. Огромный сад. Ему обещали.

– Ты тот, кто мне нужен, Вуди! Настоящий американский садовник. Чтобы этот сад приобрел приличный вид. Мерзость запустения. Совсем дикий стал. Придать ему вид, а там уж пусть кули этот вид поддерживают. Вдали от Эйлин шесть месяцев тянулись так долго! Целая жизнь. И потом, деньги. Дорога оплачена. Океанский лайнер! Ни один из знакомых не плавал на океанском лайнере, кроме, конечно, мистера Армстронга. Он – плавал. И вернулся живой и здоровый. И опять собирается. Хочет вот Вудро с собой прихватить. Шесть месяцев всего, и Вуди вернется обратно, с денежками, достаточными, чтобы завести свое гнездышко, его и Эйлин. Он будет один такой в Ридж-Ривер, кто из Штагов выезжал. Из молодых. Старики-то были на войне, взять хоть его папу. А так – ни один. Потом, уход за иностранными растениями. Богачи – любители этого дела, те, у кого сад. Это поможет им встать на ноги. Ему и Эйлин. Искушение было слишком велико. Он отправился в Сингапур. А тут – япошки. И всю войну – в лагере, пленным был, а вот солдатом, как папа, так и не стал. Три года. Из них шесть месяцев – в ящике, где ни выпрямиться, ни-протянуть ноги. Жарком маленьком ящике. Судороги были, потом прошло. Он привык к запаху, запаху собственного тела. Настолько привык, что выносить его не мог. Так и не смог привыкнуть, что зелени нет. Из ящика зелени никакой не видно было. Зубы почти все подрастерял. И Эйлин потерял. Она – с парнем этим, Трайлером, из банка. И папу потерял, надежду принести ему медали с войны, чтобы тот гордился. Поэтому он и не возражал насчет «не заходить внутрь дома». Окна закрыты всегда. Терпеть не мог дома с закрытыми окнами. И внутри зелени никакой.

Сейчас у него и растения свои, и медали. Папины и еще своя коллекция. Все в обшитых байкой коробочках. Сияют. «Двести баксов!» – Вуди сглотнул слюну. – Угу, – кивнул он.

У Вуди руки покрепче. Не боятся работы. Работы с железом. За первый день работы с Вуди кладоискатели сделали столько же, сколько за предыдущие три.

В следующую ночь Джейми проснулся в четыре. Широко раскрытыми глазами уставился на бледные квадраты лунного света на обоях.

Он не знал, отчего проснулся. Ноги затекли, спина болит, руки тяжелые, распухшие, неловкие пальцы. Не привык к физической работе. Надо бы поспать: сон выгонит яд усталости из организма.

Очень хочется чего-то. В ванную? Никакой внутренней необходимости. Секс? Харвест? Зуд какой-то. С тех, пор как Джейми достиг половой зрелости, это было как постоянный фон, не стало непреодолимым желанием, из тех, что бьет ключом из какого-то внутреннего источника и вымывает своим мутным потоком все другие желания и мысли. Он наблюдал за своей страстью. Последнее время она стала не более чем маленьким неудобством. Эффект взросления? Сублимация, может быть. Сейчас другая сила его толкала. Теперь он знал, что его пробудило.

Джейми соскользнул с кровати, впрыгнул в джинсы и кроссовки. – Вот ты где! – воскликнул Боб. – Давно ты работаешь? Джейми выглянул из-под подъемной машины, где лежал, неловко изогнувшись, под тремя натянутыми стальными цепями. Он взялся рукой за звено и потряс его. Свежесмазанный металл звякнул глухо.

– Длины должно хватить!

– Черт возьми, – воскликнул Рон, – вчера вечером и были негнущиеся, как палки, и все красные от ржавчины. Ну, брательничек, фантастика да и только! Джейми засиял. Уже несколько лет Рон не называл его «брательничком».

– Иди, позавтракай, – приказал Боб, – для производительности. Недоедание еще никому не помогало в работе.

Харвест была не кухне одна, мыла посуду.

– Тебя не было за завтраком, – сказала она, – теперь ясно, где ты был! – Она посмотрела не его весь вымазанный в жиро-масло-ржавчине торс. – Пардон, я, наверное, как чушка. Вымоюсь пойду, – извинился Джейми. Харвест оставила в покое тряпку и подошла поближе. Она подняла руку и поскребла легонько пальцем ключицу. У Джейми съежился желудок.

– Нет-нет. Тебе идет. Мужественный вид. – Она глубоко вздохнула и медленно выпустила воздух. Джейми почувствовал кожей тепло.

– Впрочем, неважно. – Она сделала шаг назад и повернулась, чтобы уйти. – Поешь и снова за работу, ладно?

Рон с Бобом навалились на стальную трубу, которую они надели на ручку большого гаечного ключа.

– Джейми! Как раз вовремя. Долбани-ка по этой заразе молотком, а? – проворчал Боб. – Резьба, наверное, проржавела. Как провернется чуть, можно будет туда масла залить. – Джейми ударил три раза по концу, вдруг откуда-то сзади просунулась корявая рука и выхватила молоток. Боб выгнул спину, постучал себя по почкам. Вынул из кармана часы.

– Десять! – Он посмотрел на Вуди укоризненно.

– Не спалось. Я вообще не хотел приходить.

– Чего же пришел?

– Хрен знает.

Морщинистый локоть отодвинул Джейми в сторону. Молоток звякнул по краю гайки. – Ну, давай.

Гайка шевельнулась. Джейми схватил банку с маслом от ржавчины. Когда рабочий день подошел к концу, они попытались уговорить Вуди поработать с ними еще денек. Ну хоть половинку! Он будто не слышал. Баунти видела, как старик уходил. QH еле тащился. Стоило ему, однако, пересечь полоску гравия, как походка преобразилась. Бодрым шагом Вуди направился к воротам.

– Совсем, похоже, заездили старика, – сказал за ее спиной Рон.

– Не скажи, – прошептала она. Но Рон был слишком занят созерцанием ее плотно облегающих шорт, чтобы расслышать.

Все следующее утро ушло на распрямление разрезанного звена и сведение его концов. Боб сел на пол, сунул в рот обожженный палец:

– Последнее усилие, и хватит.

– Что именно?

– Промаслить плиту. Бог знает, сколько прошло с тех пор, как она опустилась. Хорошо еще края окантованы металлом. Будь там дерево, мы, может, ее бы и не сдвинули никогда. Не знаю, сколько масла удастся залить отсюда. Вы двое идите вниз, попытайтесь его залить под бегунки. Возьмите кувалду, долбаните несколько раз. Только так, чтоб вмятины не было. Расшатайте и все.

Когда ребята вернулись на чердак, руки Джейми тряслись. Усталость? Предчувствия? Неизвестно. Боб вытирал пальцы тряпкой.

– Ну что, Боб, дело сделано? – спросил Джейми. – Нет еще.

– Тогда дальше что?

– Дальше – ждать.

– Ждать? А чего ждать?

– Пусть масло подействует. Сейчас мы ничего не можем сделать. Пошли. Мыться и ужинать. С утра посмотрим, что вышло.

Ужин был опять из полуфабрикатов. Три предыдущих вечера – китайская кухня и цыплята, в этот была пицца от Домино. Боб не захотел вкалывать весь день, а потом еще и готовить, Рону дозволено было присоединиться к Бобу на предмет пива, а Джейми разрешили пить только вино. С женщинами. «Странные понятия, – думал Джейми. – Вино Джейми можно пить, но с закуской. Пиво – нельзя». Джейми терпеливо объяснил, что содержание алкоголя в вине выше. Без толку! Чудные они бывают, эти взрослые. Джейми и сам бы выбрал вино, противно просто быть исключенным из общества мужчин. Рона не выключили! А Джейми сделал сегодня не меньше. Больше!

– Интересно, как это масло «действует»? – задумалась Харвест, когда они смылись оттуда.

– Хочешь посмотреть? – спросил Джейми.

Дверь чулана была всегда открыта. Как только они вошли внутрь, холодные пальцы Харвест сжали его руку. Это должно было бы воодушевить его, но сейчас перед ними свинцовая плита. Что-то скользнуло по икре. Джейми чуть подался вперед. Это был котенок. Он больше не выглядел изможденным. Животное подкралось к холодному металлу и село, почти уткнувшись носом в преграду. Харвест вцепилась в руку Джейми.

– Там, наверное, мыши, – прошептала она совсем тихо, словно они были в церкви. – Мышиные кости, пожалуй, – возразил Джейми мягко. Как и кошка, она повернулась лицом к плите.

– Так вот вы где! – воскликнул Боб. Тишина. – Я сказал «привет». – Никакой реакции. Мужчина подошел и положил руки на плечи тому и другому. – Привет! – Оба дернулись.

– А? – вздрогнул Джейми.

– Здравствуй, пап, – пропищала Харвест. Боб посмотрел на свои часы, потом на Джейми. – В чем дело, Боб? – спросил юноша.

– Может быть, это звучит глупо, но чем вы занимались все это время? – Да мы только что подошли посмотреть, как там. дверь, – Только что? Больше часа уже прошло.

– Не может быть, пап, – настаивала Харвест, – минут пять, максимум. Джейми, однако, не считал, что «не может быть». Вверху шеи, у затылка, «что-то» неприятное пощипывало – и он чувствовал себя выжатым. Их как-то «использовало» то самое, что требовало присутствия молодых людей.

Ее отец потер подбородок:

– Ладно. Не будем сейчас об этом. Джейми, мы тут как раз внизу посовещались. Все в нетерпении. Мы решили попробовать эту машину сегодня, сейчас. Возражения?

Всего было четыре переносных лампы. Две оставили Бобу с женщинами в коридоре наверху, две достались Рону с Джейми. Ребята расположили лампы так, чтобы выжать максимум освещения, поплевали на руки и посмотрели друг на друга. – Готов? – спросил Рон.

В ответ Джейми взялся за шестерню и налег на. нее. Рон присоединился. Убедившись, что сдвинуть не удается, они попробовали толчками.

– Что-то заело, – сказал Рон. Он взял деревянный молоток и начал лупить по здоровенному зубцу.

– Осторожно! Погнешь чего-нибудь! – закричал Джейми. – Она тогда никогда не заработает!

Рон продолжал колотить. Он совершенно озверел. Джейми протянул руку, чтобы остановить его. Рука попала как раз между деревом опускающегося молотка и смазанным жиром железом. Младший брат вскрикнул боли. Старший выронил инструмент и зажал от ужаса рот.

– Джейми! Извини! Что за черт, извини меня. Ты как, ничего? – Джейми посмотрел на свою руку, лежащую безжизненно на зубце. Как паук, размозженный вдруг пошедшими ходиками. Задет только мизинец. Он торчит из ладони под углом, как чужой. Мякоть первой фаланги разворочена. Кровь, пульсируя, побежала вниз, в щель между стальными зубцами, струйка стала толще и протекла внутрь механизма. Оба, как завороженные, стояли и смотрели на растущий карминовый сталактит, и не произнесли ни звука, пока поток не замедлился и не прекратился.

– Я ничего, – ответил дрожащим голосом бледный как полотно Джейми, – Давай еще разок.

Шестерня откликнулась на их усилия со спокойствием и пунктуальностью. Зубцы провернулись. Раздался горловой скрежет, и массивная плита пошла вверх. Цепь грохотала и наматывалась на веретено. Словно орган из оркестровой ямы в кинотеатрах былых времен, увесистый груз соскользнул с направляющих. Вверх, верх, стал на свое место. Стоп.

– Дальше некуда, Джейми, – тяжело дышал Рон, – я придержу, а ты поставь на тормоз. Наготове была стальная труба. Джейми пристроил ее между чудными старинными зубцами. Затем поставил на ручной тормоз.

– Отпускай, – проворчал он.

Рон уменьшил усилие. Все двинулось на секунду в обратную сторону и, дернувшись, застыло. Джейми пнул трубу ногой.

– Заклинило намертво, – сказал он. – Сейчас ручной тормоз только проверю. Как скала. Что, вниз пошли?

Ребят там ждали. Даже котенок на полу пригнулся и ждал, вертя хвостом. – Надежно там, наверху? – спросил Боб.

– Надежно.

– Тогда идем смотреть: есть ли там на что смотреть. – Пришлось пригнуть головы. Плита была где-то в полутора метрах над полом. Воздух мертвый, но дышать можно, он так же отличался от свежего, как дистиллированная вода от ключевой. Лампы освещали, не рассеивая саму темень. – Пыли нет совсем в воздухе, – заметила Баунти. – Как это? – Было время осесть, – ответил Рон.

Под ногами голый металл. Мебель преграждала путь робкому свету. Шаги их было осторожны, как у кошки, крадущейся за птицей. Прямо впереди – голая стена. Джейми поднял лампу. Искрящийся свет ослепил их. Измельченные осколки сияли белым. Это было как трехмерная снежинка, одетая в сотканный кристалл. Каждое покачивание держащей лампу руки рождало новый сноп опаловых стрел, пронзающих укромные уголки комнаты. Они все замерли в молчании.

– Это, это прекрасно, – выдохнула Баунти.

Оно свисало с потолка, прикрытое вуалью свитых из перламутра нитей. Кокон имел форму тонкого веретена, нижний конец которого находился в полуметре от пола. Джейми простер свою раненую руку. Резкое движение вновь прорвало рану, и свежий, ярко-красный ручеек крови закапал на пол. Джейми был счастлив.

Прозрачная паутина рассеяла окоченелые мертвые лучи, осветив всю комнату нежным живым светом. Джейми медленно и через силу повернул голову. – Там! – прохрипел он.

Все повернулись. То, что они увидели, почему-то не казалось ужасным. Это был скелет, одетый в лоскуты застегнутого до ворота костюма-тройки. Полусгнившая веревка образовывала несильно затянутый пояс. Стоячий воротничок уцелел, и кособокий череп покоился на нем, как остатки яйца всмятку в старинной подставка. Одна брючина была разорвана вдоль. Торчащая берцовая кость была разбита и расщеплена в полудюжине мест. На полу валялся почерневший от времени деревянный молоток.

– Эфраим Старший, я полагаю, – сказала Векки, хихикнув.

Глава 7

Так они и не потрудились вернуться на чердак за последней лампой. Незачем. Подъемный механизм там, наверху. Но от мысли об этих грубых железках всем делалось как-то не по себе. Тема не из приятных. Однако сидит в голове у каждого из них, как иллюстрированная книжка с раком легкого на полке у заядлого курильщика. Появилась свобода. Никто не следит. Каждый делает что хочет. С тех пор как их независимые биоритмы смешались в один невнятный узор, все чувствовали себя какими-то полубольными.

Джейми вставал между шестью и шестью тридцатью, мылся и шел навестить кокон. Потом засыпал опять и просыпался, уже когда слышал, как Харвест готовит завтрак. В это время чувствовалось, что присутствие не требуется. Баунти, как правило, навещала после завтрака. Далее все ощущали, что неплохо бы предоставить Его самому себе до обеда. Векки проводила с ним часок, другой в середине дня, а с наступлением вечера приходил черед Боба с Роном. Никто не спрашивал никогда о графике посещений, но у Харвест задержались в памяти кое-какие отрывки из Эфраимового дневника. Что-то о «присутствии теплокровных».

Понуканиями, как и подкупом, Боб заставлял Вуди работать с ним на крыше. Старик пользовался наружной лестницей. Вдвоем они раскупорили долгие годы не использовавшиеся каминные трубы. Боб велел Вуди насобирать вязанку вишневых дров. Было еще довольно тепло, но желание растопить камин, как только появились дрова, казалось естественным. Китайское панно было сложено и спрятано. Притащили кресла и расположили их полукругом, поставили низкие столики. Боб приготовил креветки, авокадо и поднос с закуской, принесли орехи, чипсы и здоровенную коробку импортного шоколада – для дам. Серебряный поднос был уставлен ликерами и бокалами. Дамы все приоделись; Векки появилась в облегающем серебристом платье, Баунти – в чем-то этаком оранжево-ажурном, Харвест поразила Джейми изысканностью маленького черного платья с висюльками, подчеркивающими обнаженность кремовых плеч. Для костюмов было жарковато. Мужчинам пошли навстречу. Лосьоны и одеколоны, костюмные брюки и тщательно подобранные рубашки. Рону пригодилась вся сноровка, приобретенная по части разжигания огня за те шесть месяцев, что он был бой-скаутом.

Боб взял бутылку в руки. И вот – оглушительный выстрел шампанского: Рон зажигает свечи. Джейми опустил иглу на пластинку. Вино клокочет в наклоненной бутылке, языки пламени лижут дрова, царапающаяся старая мелодия жестокого танго затопила комнату.

Они танцевали.

Они закусывали.

Они болтали.

Они флиртовали.

Джейми знал источник этого пузырящегося ликования. Он находился рядом. Предчувствиями был полон воздух.

– Изумительно, правда? – выдохнула Харвест в плечо его дорогой рубашки. – Как будто праздник в честь чего-то.

– Или в награду за что-то, – предположил Джейми. – Я чувствую себя щенком, которого спустили с поводка.

Новые бутылки шампанского были откупорены.

– Не должен ли кто-то. прийти? – спросил Боб. Векки вскинула голову, точно принимая некое немое послание.

– Не думаю, – сказала она, – не сегодня.

Джейми нашел польку, и все закружились, закружились, пока не попадали в кресла. Баунти налила в блюдце креветочного соуса и поставила вниз, котенку.

– Любимчику? – усмехнулся Рон.

Она окунула чипс в креветки и поднесла к его губам. Он съел и заодно слизнул розовое пятнышко на ее пальце. Глянув для страховки в сторону отца, Баунти окунула теперь указательный палец и предложила это блюдо Рону. Воодушевленный наглостью брата, Джейми прикармливал Харвест шоколадками. Вид стекающего из угла рта черри-бренди заставил его податься вперед, но острый розовый язычок опередил его. Поленце взорвалось ливнем искр. Крушение его открыло шикарное ложе из сияющих углей. Боб поставил стакан и поднялся за новым поленом, но вдруг задержался. – Поможете, парни? – спросил Боб.

Они прихватили на кухне зеленый пакет для мусора и отправились наверх. Когда они вернулись, Баунти шевелила кочергой угольки.

– Маловато, – сказала она.

Боб ударил коричневым деревянным молоточком, который держал в руке, и ребята положили распираемую изнутри сумку на каминную плиту. Боб сунул туда руку и вытащил мерцающую бедренную кость.

Изрядное количество щепы пошло в ход, наконец сумку опорожнили. Когда дело было сделано, Боб еще раз выстрелил шампанским.

– Пора в постель! – Его голос гудел как-то душевно. – Убираться утром.

– Терпеть это не могу, – поджала губы Векки.

– Не волнуйся, Векки, – предложила Харвест, – я все сделаю. Ты будешь еще спать.

По широким ступеням они поднимались по двое. Боб одной рукой обхватил Векки, в другой была бутылка. «Одно хорошо, – думала Векки, – утром всего три постели убирать». Джейми разбудило солнышко. Чувство вины шевельнулось и отпустило. Сегодня навещать необязательно. Джейми не знал, почему сегодняшнее утро будет не такое, как все, но его переполняли предчувствия – как в раннем детстве, когда он еще не понимал, что такое Рождество. Он отодвинулся в сторону, туда, где уже не было тепла Харвест, и вскочил с кровати.

Пока юноша брился и принимал душ, Харвест приготовила на кухне легкий завтрак. Все ели, уткнувшись носом в тарелки. О прошедшей ночи никто не смел заикнуться. Баунти вышла из-за стола, не допив кофе. Когда она вернулась, в глазах у всех был один вопрос.

– Пора, – сказала девушка.

Все без лишних слов двинулись вверх по лестнице и через ложный чулан вошли в комнату. Сейчас она была освещена хорошо. Боб и Рон протянули удлинители к нескольким настольным и напольным лампам. Они стояли в кружок, созерцая длинный магический саван.

– Оно пошевелилось, – выдохнула Векки. Джейми вытянул шею. Что-то пульсировало в Его сердцевине. Прошло довольно много времени. В том месте, за которое Оно было подвешено, появилась складка, поползла медленно вниз по одной стороне и поднялась по другой. Оно сейчас напоминало подвешенную на нитке устрицу. Пульс был медленный и ровный. Харвест коснулась руки Джейми. Свисающий мясистый кончик раскрывался, словно ленивые губы любовника. Медленная, тонкая струя гноя с сукровицей потекла на пол. Векки тихонько хлопнула в ладоши:

– Какой нежный оттенок. коричневатый такой. Или, пожалуй, сероватый? – Вторая струя сукровицы протянулась параллельно первой, потом слилась с ней. На полу образовалась уже большая лужица слизи. Кожура дрожала, сокращалась. Баунти нашарила руку Рона и сжала изо всей силы.

Что-то такое выскользнуло из кожуры и плюхнулось в лужицу, как на подушечку.

– Ух-ты, как краси-и-иво! – вырвалось у Харвест. – Такой аккуратный маленький ротик, – прибавила Баунти, – круглый такой. А там изящные крохотные зубки, как кристаллические иголочки. Да так много! Ну разве Оно не очаровательно?

Боб склонился:

– Совершенно прозрачное. – У него сперло дыхание от благоговения. – Все Его маленькие органы видно. Видите, как маленькие сердечки бьются?

Джейми присел на корточки:

– Из киселика пальчики выросли, – ворковал и агукал он над новорожденным. Люди вышли из комнаты на цыпочках и осторожно прикрыли за собой дверь. У малышки тихий час. Векки поменяла бинт у Джейми на пальце.

– Заживает неплохо, – заметила она. – Отметина есть, но большого шрама не будет.

– Спасибо, ма. – Он слез с табуретки.

– Подожди минутку, я хочу с тобой поговорить. – Почему вот матери всегда так?

– Что «так»?

– Все с объявлениями. Мужчины просто говорят сразу, что хотят сказать, и все. А женщинам, матерям особенно, им надо объявить заранее, вот, мол, они собираются с тобой побеседовать. «Избыточность», как выражается Рон.

– Ты просто не хочешь поговорить со своей мамой, – сказала она обиженным голосом.

– Это разные вещи, ма. Мужчины спрашивают прямо: «Хочешь то-то? Есть у тебя то-то?» А женщины так начинают, будто знают, что ты будешь возражать. «Ты не хочешь того-то. У тебя нет того-то…» Почему всегда так, ма?

– У Харвест спроси. Я полагаю, она теперь женщина. – Векки сделала ударение на «теперь» и взглянула на сына, прищурившись.

Джейми отвел глаза, а потом посмотрел прямо и решительно: – О чем ты хотела спросить, мама?

– Ты избегаешь разговора на эту тему.

– Какую тему?

– Не будь таким упрямым, сын. Ты прекрасно знаешь, что речь идет о школе.

– Я кончил двенадцать классов, мама.

– А теперь пойдешь в тринадцатый. Обстоятельства изменились, но образование ты так или иначе получить должен. Ты и Харвест. Мы обсудили этот вопрос с Бобом и решили. Занятия начинаются на той неделе. Вы оба занесены в списки.

– А Рон с Баунти?

– Они старше и оба закончили тринадцатый. Для них это означало бы покинуть дом. Но они не могут. Им было бы трудно. В смысле.

– Я знаю, в каком смысле, ма. – Он обнял ее за плечи. – Все будет нормально? – Сын взглянул наверх, туда, где Комната.

– Я знаю, о чем ты. Мы считаем, что да.

– Я попробую.

– Спасибо, сын. Для меня это очень много значит.

Многое еще осталось недосказанным.

Бабье лето было в разгаре, жара стояла не по сезону. Тем не менее все кондиционеры были вынуты и окна без ставен открыли нараспашку. Насекомые ринулись внутрь. Жук метался какое-то время туда-сюда, а потом полетел прямехонько в Комнату. Редко бывало их достаточно в одно и то же время, живых, чтобы кому-то надоесть.

В ночь перед первым днем занятий Джейми встал сразу после полуночи. Котенка он обнаружил на кухне. Почесав ему под белым подбородком, юноша взял его на руки и понес осторожно наверх. Там опустил пушистый комочек на пол и открыл дверь в Комнату. Маленькое животное доверчиво просеменило внутрь.

Баунти обнаружила котенка утром. Животное отгрызло собственную заднюю ногу. Успело. Пока оставалось еще сколько-то крови в сосудах. Баунти поддела безвольное тельце ногой. «Страдала, видать», – думала девушка с каким-то даже удовлетворением. За ее спиной Оно щурило свои большие карие глаза. Баунти отчетливо слышала, как Оно мурлыкает. Баунти объявила на кухне, что пройдется с Джейми и Харвест до конца улицы. Школьный автобус должен подобрать их на Улице Кленов. Отец посмотрел вопросительно на нее, а потом в потолок.

– Ну-у. Все будет как надо, – успокоила она его. Трое молодых людей находились еще в пределах видимости в конце улицы, когда Баунти остановилась и зажала рот рукой.

– С тобой все в порядке? – спросил Джейми, обняв ее. Она кивнула:

– Идите. Пропустите автобус. Все будет хорошо. Они ушли. Прислоняясь к стволу, девушка обошла красавец клен, точно искала у него поддержки. Слезы выступили не сразу. А появившись, так и лились, пока глаза не стали сухими, а лицо мокрым. Через влажные ресницы ей все мерещилось усохшее тельце ее любимицы. Ее вытошнило. С пустым желудком, шатаясь, от дерева к дереву, Баунти поплелась к дому. Чем ближе она к нему приближалась, тем ее горе и ненависть к себе казались мельче, ерундовей.

Она вошла в дом через боковую дверь, насвистывая песенку. «Что ни говори, хорошо дома!» Джейми и Харвест, не задерживаясь, вернулись домой в четыре. Оба пришли усталые и расстроенные. Обычный первый день учебы. Сдвоенный. Новая школа для кого хочешь испытание, а когда еще и. Как выразилась Харвест: «Это как запрыгнуть на карусель посреди сеанса».

После ужина Векки пошла проверить, все ли там как надо, и, придя, доложила, что Оно «спит, как хорошо покушавший ребеночек». Чувствовалась какая-то легкость, радость, вроде той, что была в «день рождения», но меньше. Баунти подглядела, как Боб с Векки толкаются бедрами, пропуская друг друга на кухню. Она улыбнулась своим мыслям, представила, как Оно сейчас сладко спит. Девушки вернулись наверх «навести красоту». Они купались, мыли волосы друг другу, хихикали, поменявшись одеждой. Особенно Харвест восхитилась розово-охристым платьем Баунти, которое ей, младшей, но более рослой, было едва до бедер.

– Я одолжу, а? – вертясь перед зеркалом, спросила она сестру. Баунти подняла брови.

– Никогда не зажигай огонь, который не сможешь потом погасить, – предупредила она. – На себя посмотри, – ответила Харвест. Она придирчиво оглядела «крестьянскую» блузку без рукавов, которую примеряла Баунти. – Хочу накрасить ногти, – продолжила она, – пожалуй, внизу этим займусь.

Она выхватила сестрин маникюрный набор и помчалась вниз, не дожидаясь возражений. Все были в библиотеке. Боб корпел над одной из своих испещренных загадочными значками страниц, ребята листали книги. Векки просто сидела с огромным бокалом в руке. Харвест опустилась в кресло с нехарактерной осторожностью. Она поправила бахрому на платье и разложила маникюрные принадлежности на тяжелой, обитой кожей ручке. Войдя, Баунти наградила ребят долгим взглядом. Оба тайком рассматривали ляжки Харвест. Баунти подошла к креслу Рона. Она нагнулась к нему, опершись руками на ручки его кресла. Плечи ее сходились все ближе, выпячивая вперед грудь.

– Я могу чем-то помочь? – спросила она.

– Чуть попозже, может? – Рон кашлянул и покосился на Боба. Харвест пилила ногти пилочкой. «Неужели Баунти ни на минуту не может дать ей возможность побыть центром внимания. Ей ведь ничего не надо от Рона, что тут такого, если он на нее посмотрит. Все мужики смотрят же на Баунти, на ее здоровенные.» – Она перешла к следующему ногтю.

Рон выпытывал что-то у Боба насчет компьютеров. «Подлизывается, – думала Харвест, – после того как пялился на сиськи его дочери».