— Еще один мертвый город…
      — Какой по счету — десятый? Вся планета в развалинах!
      — Старое выеденное яйцо…
      — Где же сокровища? Черт побери, не могли же они жить без роскоши! У них такие красотки…
      — Слюни пускаешь, Гарри?
      — Хватит вам! — откликнулся Томас Веллз. — Надо иметь уважение к древней цивилизации.
      Это был единственный трезвый голос среди брюзжания неудачников. На Томаса тотчас накинулись:
      — Мечтатель!..
      Кто-то, глядя на скалы и на пустыни планеты, бросил:
      — Подложить бы старушке пару аннигилиток…
      Томас не слушал. Он опускал ракету ближе к городу. В конце концов парни правы. Забраться за тридцать парсеков от Спасителя и найти этот хлам. Какое, собственно, ему дело до старой цивилизации? Как всем, ему нужны золото и алмазы.
      Но сокровищ на планете не было, точно назло искателям. Даже там, где они обязательно должны быть. На запястьях статуй вместо браслетов свинцовые ободки, в клипсах — зерна графита… Зато сами статуи, по признанию всех, изумительны. И картины из цветного стекла — витражи — поражали тонкостью красок. Но не будешь же забивать трюм Венерами и стеклом. Спаситель такой товар не примет, а добытчиков засмеют. Неприкаянная планета! То ли дело встретить такую, где знают в металлах толк. Повезло же Мартину Линку: наткнулся на гуманоидов, поклонявшихся золотым идолам. Он сразу вошел в круг Первых, подвалы его замка ломятся от золотых статуй. И ловкач никому не сообщил координаты планеты. А может быть, уничтожил ее аннигилитом. Томас Веллз, как все, завидует Мартину. Томаса не устраивает старье — он опускает ракету на пустыре возле города. Ему, Томасу, не нужны статуи и настенная роспись, он предпочел бы что-нибудь звонкое и блестящее.
      По трапу сходили неторопливо. Осточертели пыль и развалины. Все были раздражены, не ждали находок, ничего необычного.
      Город, как все другие, начинался с многоэтажных зданий. Улицы выходили в поле, если можно назвать полем каменистую, вспаханную ветрами равнину с чахлыми кустиками голубоватой растительности. Красное солнце неярко освещало стены домов, вылитых из цветного стекла. Город был стар, очень стар, наверное, он пережил десятки тысячелетий. Но он был красив, как все на этой планете, сделанное когда-то жившими здесь людьми. Изящные линии портиков, острых башен, мостов радовали глаз, если бы этот глаз не смотрел на все с прищуром, как у друзей Томаса. Улицы были широкими и прямыми, когда-то по середине их росли, наверно, цветы, а теперь там и здесь стлались те же голубоватые кустики.
      Ракета стояла ярдах в двухстах от начала улицы.
      — Пошли?.. — сказал Нелл Уоррен, капитан, предводитель добытчиков. Слово прозвучало полувопросом, полуприказом. Парни плохо верили капитану. Он все более приобретал репутацию неудачника. А невезение в космосе измерялось годами растраченной жизни. Невезучим этого не прощали.
      Кто-то хмыкнул в ответ. Кто-то ударил ногой камень, и тот рассыпался. Старое — все было старое на планете.
      — Надоело! — сказал один — кто, по голосу определить было трудно, шлемофоны искажали тембр, голоса людей были похожи один на другой.
      Все почему-то медлили, поглядывали вдоль улицы, может быть, примеряли, в какой первый вломиться дом. Ветер немного пылил, присыпал скафандры серой мукой. Безотрадным было все, чужим и холодным.
      Вдруг Томаса Веллза, стоявшего плечо к плечу с капитаном, будто качнуло ветром. Он сделал шаг по направлению к улице, потом еще шаг. С первого взгляда была заметна странность в его походке, словно его одновременно толкало вперед и назад. Он даже откинулся корпусом, сопротивляясь толчкам, но его тянуло вперед, и он все быстрее переставлял ноги, как это бывает, когда спрыгнешь с бегущего тротуара.
      — Веллз! — крикнули ему вслед.
      Веллз не ответил. Он все быстрее перебирал ногами, двигаясь уже по середине улицы.
      — Веллз! — заорали несколько человек, не понимая, в чем дело. Иные только что оглянулись и, видя, как странно бежит их товарищ, не знали, чем объяснить его бег — чудачеством или сумасшествием.
      — Веллз! Веллз! — кричали теперь уже все, оглушая самих себя в шлемофонах.
      Веллз не отвечал и вдруг, не прекращая бега, стал погружаться в почву — по колена, по пояс.
      — Веллз! — заревели ему. — Назад!..
      Еще секунду над дорогой поблескивал шлем, но вот и он исчез, — перед командой простиралась пустая улица.
      Люди погибают по-разному: в метеоритном потоке, в лапах чудовищ, по воле других людей. Но чтобы погибали вот так, без крика исчезая в земле, — этого не видел никто.
      — Гром небесный! — первым опомнился Гарри Смэт. — Бежим!
      — Бежим, ребята!
      Кое-кто схватился за поручни лестницы.
      — А Веллз, капитан, как же Веллз?
      Льюис Ли метнулся по следам Веллза.
      — Назад! — крикнул капитан. — Не сметь!..
      — Но Веллз!.. — Льюис рвался в сторону города.
      — Назад! — приказал капитан. — Я не хочу лишаться команды на этой развалине! — Уоррен топнул ногой. — Будь она проклята!
      Было слышно, как парни учащенно дышали в скафандрах. Вечный вопрос долга и самосохранения каждый пытался решить по-своему. Веллз исчез — это не было смертью или убийством. Он просто исчез у всех на глазах. Может быть, на планете есть кто-то, кто это сделал, значит, его можно увидеть. Но он может сделать то же самое с каждым из них. Надо бежать.
      — Бежим! — настаивали одни.
      — Как же Веллз?.. — твердили другие.
      Топтались на месте. Смотрели на город. Чувствовали мурашки на спинах и ничего не могли понять… Ветер бросался вокруг цементной пылью. Решили ждать. Одни поднялись в ракету, другие остались внизу, у трапа. Ждать решили, пока хватит терпения. Поглядывали на город, оглядывались назад, нет ли кого за спиной. Никого не было. Смельчаки предлагали пустить в ход аннигиляторы. Но против кого? Это был мертвый город…
      И все же в голове каждого шевелилась мысль, что они столкнулись с необычайным, с какой-то силой, которая могла противостоять им. Она не уничтожила их. Может быть, не уничтожила Веллза. Поэтому надо ждать. Но уже не было слышно шуточек и насмешек по отношению к городу, к старой цивилизации. В людях росла тревога. Она заставляла оглядываться через плечо, заставляла ждать Веллза.
      В город никто не шел. Даже не помышлял, чтобы идти. А он лежал рядом, такой же, как сотни городов на планете. Почему, думалось каждому из команды, это случилось здесь? И что, собственно, случилось? Почему с Веллзом?.. Вот Гарри, трус и слюнтяй, Уоррен, ничкемный из капитанов, но он владелец ракеты. Он стоял рядом с Веллзом, с честнягой Веллзом, храбрецом, которого каждый хотел бы видеть на капитанском месте. Может, потому все и. ждали, что это был Веллз, а не кто другой? Где он теперь, что с ним?..
      В каждом теплилась надежда, что Веллз не погиб. Если бы это была гибель, она была бы для всех. Надо ждать. Веллз должен прийти. Еще час, полчаса…
      Других охватывала беспричинная злость. Унылая равнина, город, в котором нет ни души, ассоциировались с бесплодностью поисков, рысканий в космосе. И на других планетах были пустыни и пыль. Но не было городов с красивыми зданиями. Не было надежд на удачу. А здесь… Все говорило, что здесь богатства должны быть несметными. Города, картинные галереи. Кто-то любовался ими, захлебывался в роскоши. Почему пе оставили после себя ничего? Где владельцы?.. И это исчезновение Веллза. Отличный парень Томас. Надо его подождать. На этом сходились все. Подождем час.
      И Веллз пришел.
      Солнце уже коснулось линии зданий. Косая тень легла от домов, оставив узкую полосу света — дорожку на восточной стороне улицы. По этой освещенной дорожке и шел к ним Веллз.
      Из ракеты кубарем катились по трапу вниз. Те, кто ожидал на земле, смотрели в сторону Веллза. Он шел торопливо, не оглядываясь по сторонам, и нес в руке камень.
      — Какого черта… — спрашивали внизу, у трапа. — Зачем ему камень?
      — Зачем?.. — повторяли в недоумении.
      Веллз вышел из улицы. Всем хотелось поскорее увидеть его лицо. Но лицо его было обыкновенным. Тогда опять стали смотреть на камень. Камень тоже был обыкновенным.
      — Какого дьявола?.. — опять спросили в толпе, не переставая следить за каждым движением Веллза. В наушниках не было слышно дыхания, тишина стояла такая, что, если б не город, каждый подумал бы, что он один во всем мире. Он и Веллз. Веллз идет к нему, и непонятно, Веллз это или кто другой. У каждого захватило дыхание и, кажется, кровь потекла в жилах медленнее.
      Веллз подошел вплотную и сказал, каждый запомнил его слова, будто они исходили не от Веллза, а от судьи по особо важным делам:
      — Ребята, надо убираться отсюда немедленно. Нам дано пятнадцать минут. Если не упорхнем к этому сроку, с нами случится вот что.
      Он бросил камень — так же, как бросил бы окурок от сигареты, — чуть в сторону от себя. Не успев коснуться земли, камень вспыхнул беззвучным взрывом. Упругая волна воздуха качнула команду. Веллза тоже качнуло.
      — Пятнадцать минут, — повторил он, — четырнадцать… — поправился, взглянув на часы.
      Железный трап загудел под топотом каблуков.
 
      — Ну вот, — сказал Веллз, когда диск планеты поплыл к кормовым иллюминаторам. — Теперь я расскажу, что случилось.
      Вокруг него сгрудился весь экипаж ракеты. Были здесь молодые лица и пожилые, с черными, карими и голубыми глазами. Не было только ухмылок и скептически поднятых губ. Веллза хорошо знали и прежде, он не тратил слов попусту. С момента возвращения к нему пригляделись. Это был прежний Веллз — ни одна морщинка на его лице не изменилась.
      — Не знаю, что меня тянуло вперед, — начал он. — Я слышал, как вы кричали мне вслед, но не мог повернуть головы, ответить. Подо мной была твердая почва. Когда я начал погружаться в, нее, я видел каждый камешек, песчинку, хотя ног своих я не видел. Потом наступила тьма. Сколько это тянулось, не знаю, может, минуту, может быть, час. Но вот надо мной открылся колодец, шахта. Я стоял на дне шахты. Вверху и подо мной лежала тьма, только какое-то пространство в ней было светлым. Представьте язычок пламени в полном мраке, — вот в каком положении я очутился. Но что удивительнее всего, я видел свою тень, еще более черную, чем окружающая меня тьма. Как будто свет на меня падал сзади и сверху и тень лежала передо мной до жути черная, ощутимая, точно бархат. Вы знаете, я не робкий, но этой тени я испугался…
      Слушатели молчали. Они знали выдержку Веллза: на Икарии он выкрошил аннигилятором зубы гигантского мегатерия и выбрался живым из чудовищной пасти. Если теперь он испугался собственной тени, значит было чего пугаться.
      — Вот я и говорю, — продолжал Веллз, — эта тень довела меня до дрожи в ногах. Я бы, наверно, заорал благим матом, если бы вдруг не почувствовал, что я не один. Кто-то был рядом, следил за мной. Скорее машинально, чем подумав, кто это может быть, я спросил: «Кто здесь?» В ответ я услышал вздох. Но вздохнул не один человек, а несколько, — прежде чем мне ответят, я уже понял, что рядом люди. Мертвая планета оказалась вовсе не мертвой.
      И тут я услышал:
      — Мы знаем, кто вы и зачем пришли. Но нам хочется знать, почему вы такие. Как случилось, что при такой психологии вы овладели фотонной техникой, аннигиляцией? Расскажите нам о себе, о своей планете.
      Голос был совсем рядом, говорили на нашем языке. Я даже подумал, что мне все это снится, что я заснул в каюте и кто-то дурачится по радио, выключив изображение.
      — Четыреста лет…
      — А дальше что? — спросил голос.
      — Так и живем на Спасителе, — сказал я. Слово, наверное, им не понравилось. Ну а мне не нравился их допрос, — что им от меня нужно?
      — Как живете? — опять спросили меня.
      — По-всякому, — сказал я. — Одни владеют богатством, другие, вроде нас на ракете, ищут добычу в космосе. Кому не удалось ни то ни другое, служат богатым.
      В темноте долго молчали, потом спросили:
      — А как же Земля?..
      — О Земле у нас говорить не принято. Может быть, кто-нибудь из Первых знает о ней. Остальные забыли.
      — Забыли?..
      — Никто не знает ее координат.
      — А если бы знали вы?.. — задали из темноты мне вопрос.
      Я пожал плечами — вопросы мне надоели. Но они молчали, ждали ответа. Я сказал:
      — Покажитесь.
      — Зачем? — спросили меня.
      — Поговорим на равных, — сказал я. — Вы меня видите, я вас нет.
      Опять что-то вроде смеха прошелестело во тьме. Это меня укололо: я почувствовал себя котенком, игрой с которым забавляются взрослые.
      — Покажитесь! — повторил я.
      Тьма мгновенно исчезла. Передо мной был квадратный зал, один из тех бесчисленных залов, украшенных статуями, картинами, которые мы видели во всех городах. Полный блеска и воздуха, он, казался от пола до потолка наполненным влагой, будто его залила огромная капля росы. Посередине зала, ярдах в двух от меня, стоял узкий и длинный — почти через весь зал стол. За столом, напротив меня, были трое. Они были очень молоды, юноша и две девушки, почти девочки. Они и вели со мной разговор. Признаюсь, я смутился. Я ожидал увидеть Знатоков, в скуфьях и мантиях, а они были совсем ребята и красивы как боги. Я спросил их:
      — Откуда вы здесь?
      — Мы часовые, — ответил юноша.
      — Не понимаю, — признался я.
      — Охраняем планету, — пояснил он.
      — От кого? — спросил я.
      — От вас.
      — От нас?..
      — От вашей… команды.
      Я подумал о его такте и вежливости. И умении вести разговор.
      — Почему вы ее охраняете?
      — Потому что она музей.
      Я был сбит с толку: вот уж музей! Спросил:
      — Мертвые города?..
      — Это они для вас мертвые.
      — Что вы хотите этим сказать?
      — Посмотрите…
      Они показали мне город. Исчезла стена, открылась равнина, и на равнине — город. Я узнал этот город по огромному куполу над внутренним холлом белого здания — художественной галереей. Мы еще удивлялись, что купол свинцовый, сколько металла убухано на обыкновенную крышу. Но теперь, когда город показывали ребята, купол был не свинцовый, а золотой. Я спросил:
      — Почему золотой?
      — Потому что он золотой и есть.
      — Сейчас?..
      — И сейчас.
      Я не поверил. Когда мы нанесли визит городу, мы не нашли там ни блестки золота.
      — Мы видели купол свинцовым, — тупо повторил я.
      Ребятишки улыбнулись и открыли внутренний вид галереи — ряд женских статуй, которые мы видели. Гарри посылал им тогда воздушные поцелуи… Теперь статуи выглядели иначе: на запястьях вместо свинцовых блестели золотые браслеты, в брошках и клипсах сверкали тысячи бриллиантов.
      — Не может быть, — сказал я, — там свинец и графит!
      — Для вас свинец и графит…
      — Почему? — спросил я в упор.
      Юноша, который до сих пор стоял за столом, сел на невидимую для меня скамью, — девочки сидели обе от него по левую руку.
      — Видите ли, — сказал он, — это связано с историей нашей планеты.
      Откровенно сказать, при виде этих молокососов я совсем осмелел. Если они разговаривают со мной и ничего мне не сделали, то они ничего не посмеют сделать. В конце концов у нас в трюме четыре аннигилитные бомбы, они разнесут старушку планету в клочки. Я стоял, думал об этом, а мальчишка сидел напротив меня и, глядя в глаза мне, хмурился. Вдруг он спросил:
      — Вы уверены в своих бомбах?
      Меня словно пырнули ножом.
      — О чем… вы? — спросил я.
      Девчонки хихикнули — вежливо так, противненько, а парень, словно и не спрашивал о бомбах, сказал:
      — Эта планета называется Ольмия. Наша цивилизация зародилась и развилась здесь миллион лет тому назад. Но постепенно истощились естественные богатства, воздух становился все разреженнее, солнце тускнело. Мы нашли другие миры и переселились туда. Но мы по-прежнему любим Ольмию. Здесь наша история, культура и психотехника.
      Заметив, что у меня дрогнул желвак, — в самом деде, я не понял, что он понимал под психотехникой, — парень сказал:
      — Вы видели графит вместо алмазов. Это потому, что каждая наша вещь чувствует, какими глазами на нее смотрят. И… оберегает себя, защищается.
      Мне было не по себе, девчонки глядели на меня, как на морского ежа. И в то же время в глазах их вспыхивали смешливые огоньки. Словом, нас на планете схватили за руку, с поличным, а меня притянули к ответу. И еще потешались над мной, как над дурачком. Я-то им про Спасителя от души, а они мне — хахоньки. Выходит, богатства были у нас в руках и ушли, как вода сквозь пальцы.
      — Не верю… — буркнул я, хотя отлично верил тому, что было мне сказано. Другие, пожалуй, после «не верю» не стали бы со мной разговаривать, а эти — все-таки они были детьми — постарались уверить меня.
      — Видите это кольцо? — спросила девушка, сняла с пальца золотое кольцо с двумя цветными камнями. — Нате…
      Я, как дурак, протянул руку. Кольцо тотчас посерело, а камни превратились в черные угольки. Девчоночка засмеялась, а я понял, что мне пора ретироваться.
      Но это от меня не зависело. Парнишка глядел мне в лицо и вдруг спросил откровенно:
      — Нравится вам такая жизнь?
      — Какая там… жизнь, — махнул я рукой, вспомнив, как мы шатаемся по вселенной: где бы что сцапать, выбиться в люди.
      Мальчишка вздохнул, девицы посерьезнели.
      — Чем вам помочь? — спросил он, опять до чрезвычайности откровенно. — Может быть, знаниями?..
      И тут я совершил самую большую оплошность за свои сорок пять лет. Не оплошность — я оставался самим собой: притворяться при них было нельзя. Я подумал — не сказал, только подумал: а нельзя ли будет их знания как-то продать?..
      И на этом все кончилось. Парнишка отшатнулся от меня, точно его ударили.
      Как мне пришла эта дурацкая мысль? Мог же я выслушать мальчика до конца!.. Кто это сказал: «Рожденный ползать — летать не может»? Дед мне сказал эти слова. Так и случилось: если рожден негодяем, и мысли в голове негодяйские. Что я мог продать? Какие знания мог продать? Кому они нужны?.. Но мысль в голове прошла, мальчишка понял ее. Сразу нас разделила пропасть. Даже глаза у парня похолодели.
      — Сейчас вы пойдете к своим, — сказал он. — Мы дадим вам ровно пятнадцать минут, чтобы вы стартовали с Ольмии. Ни секунды больше… Когда вы появитесь на улице города, поднимите любой, какой увидите, камень. Подойдете к ракете — вас будут спрашивать, где вы были. Бросьте камень на землю, и все увидят, что случится, если вы не уложитесь в четверть часа.
      Он на секунду остановился и честно предупредил:
      — Не позволяйте себе ничего лишнего…
      Парень сделал для меня больше. Он показал мне ракету, как она стоит в конце улицы. Команду — кого в каюте, кого внизу, у трапа. Он показал мне, кто о чем думает. Вы, капитан, думали в этот миг, что меня, наверное, нет в живых, надо плюнуть на все, стартовать. Гарри думал, что, потеряв два года в полете, он приедет домой к Битти с пустыми руками, а Битти заплачет — Роберту шестой год, останется он неученым, не выбьется в люди,
      После этого паренек встал, подождал, не спрошу ли я чего-нибудь. Спрашивать мне было нечего. Тьма сомкнулась вокруг меня, и сразу же я оказался на улице.
      Взял камень, как мне советовали, и пришел к вам.
      — Да-а… — протянул кто-то, когда Веллз кончил рассказывать. — Все-таки стоило их шарахнуть парой аннигилиток.
      Веллз ждал, что скажут другие. Другие молчали. Было неясно, думают ли они так же или вовсе не думают ни о чем. Чтобы не оставлять неясной свою позицию в этом вопросе, Веллз решил высказать соображение — он, как все, имел право беспрепятственно высказаться.
      — Насчет аннигилиток я не уверен, — сказал он. — Мы не успели бы нажать гашетку, как превратились бы в пыль.
      — Ч-черт! — Гарри с чувством ударил кулаком по столу. — Какие возможности!.. Что стоило им бросить нам хотя бы горстку алмазов?
      Опять все промолчали, и опять за всех высказался Томас Веллз. Необычно прозвучали его слова, даже грустно.
      — Ничего не попишешь, ребята, — сказал он, — есть миры, в которые надо входить с чистой совестью.
      Поднял взгляд и посмотрел на добытчиков:
      — А кто из нас видел, с чем ее едят, эту штуку, — совесть?..

1