Если бы, думалось ему, он мог оторвать свой взгляд от этих углублений в стволах, похожих на отверстия органных труб, эти мерзкие видения немедленно прекратились бы. Он покинул тропу и устремился в нехоженый лес.
      Тогда вдруг послышался свист. Когда Крот впервые его услыхал где-то далеко за спиной, свист был пронзительный, но негромкий. Но он все же заставил Крота поспешить. Такой же пронзительный, но негромкий свист, зазвучавший далеко впереди, привел его в замешательство, внушив желание вернуться. Когда он в нерешительности остановился, свист вдруг возник сразу справа и слева, казалось, что кто-то этот свист ловит и передает дальше через весь лес, до самого отдаленного уголочка. Эти, которые передавали свист, были бодры и энергичны и ко всему готовы. А Крот… Крот был один и невооружен, и на помощь звать ему было решительно некого, а ночь уже наступала.
      И тогда вдруг послышался топот. Он подумал, что это падают сухие листья, такой легкий и нежный был этот звук сначала. Потом, постепенно нарастая, звук приобрел свой ритм, и его ни за что другое и принять было нельзя, как за топ-топ-топ маленьких ножек, топающих пока что очень далеко. Спереди или сзади он доносился? Сначала казалось, что спереди, потом — сзади, потом — и оттуда и оттуда сразу. Топот рос и умножался, пока он не стал слышен отовсюду, и, казалось, надвигался и окружал его. Когда он встал неподвижно и прислушался, он увидел несущегося прямо через чащу кролика. Он ожидал, что кролик приостановится или, наоборот, кинется от него в сторону. Вместо этого зверек мазнул по нему боком, проскакивая мимо, мордочка искажена, глаза огромные.
      — Спасайся, дурак, спасайся! — услышал Крот его бормотание, когда кролик, завернув за ствол дерева, скрылся в норке каких-то своих знакомых.
      Топот усилился, зазвучал как внезапный град, ударивший по ковру из сухих листьев. Теперь казалось, будто весь лес куда-то мчался, бежал, догонял, устремляясь к чему-то или к кому-то. Крот тоже в панике побежал, без цели, не зная, куда и зачем. Он на что-то натыкался, во что-то проваливался, под чем-то проскакивал, от чего-то увертывался. Наконец он укрылся в глубокой темной расщелине старого вяза, которая казалась уютной, надежной, может, даже и безопасной, хотя кто мог знать наверное? Так или иначе, он слишком устал, чтобы бежать дальше, у него хватило сил, чтобы свернуться калачиком на сухих, занесенных в расщелину ветром листьях, в надежде, что здесь он в безопасности хоть на время. И пока он так лежал и дрожал, не в силах успокоить дыхание, прислушиваясь к топоту и свисту в лесу, он наконец-то понял, понял до самого донышка то, что называется страхом и с чем сталкиваются жители полей, лесов и разных зарослей, то, что испытывают они в самые темные минуты своей жизни, от чего дядюшка Рэт тщетно пытался его оградить, — Ужас Дремучего Леса!
      Тем временем дядюшка Рэт в тепле и уюте дремал возле своего камина. Листочек с неоконченным стихотворением соскользнул с колен, голова откинулась, рот приоткрылся, а сам он уже бродил по зеленым берегам текущих во сне речек. Затем уголек в камине осыпался, дрова затрещали, пыхнули язычком пламени, и он, вздрогнув, проснулся. Вспомнив, чем он занимался, перед тем как задремать, он нагнулся и поднял с пола стихи, попытался вникнуть в них, потом оглянулся, ища глазами Крота, чтобы спросить, не придет ли ему в голову подходящая рифма.
      Но Крота не было.
      Он прислушался. В доме было очень тихо.
      Тогда он позвал:
      — Кро-от! Дружочек! — несколько раз и, не получив ответа, вышел в прихожую.
      Шапки Крота на вешалке не было. Его галоши, которые обычно стояли возле подставки для зонтов, тоже отсутствовали.
      Дядюшка Рэт вышел из дома и тщательно обследовал размокшую поверхность земли, надеясь найти его следы. Следы, конечно, отыскались. Галоши были новые, остренькие пупырышки на подошвах еще не стерлись. Он видел их отпечатки в грязи, ведущие прямо в сторону Дремучего Леса. Минуту-другую дядюшка Рэт постоял в задумчивости. Вид у него был очень мрачный. Потом он вернулся в дом, обвязался ремнем, сунул за него пару пистолетов, взял в руки дубинку, которая стояла в прихожей в углу, и быстрыми шагами двинулся по Кротовым следам.
      Уже наступили сумерки, когда он добрался до опушки и без колебаний погрузился в лес, с тревогой глядя по сторонам, высматривая хоть какой-нибудь признак присутствия своего друга. То тут, то там злые рожицы выглядывали из дупел, но тут же исчезали при виде доблестного зверя, его пистолетов, его здоровенной серой дубинки, зажатой в лапах; и свист, и топот, которые он отчетливо слышал, как только вошел в лес, постепенно смолкая, совсем замерли, стало очень тихо. Он мужественно шел через весь лес в самый дальний его конец. Потом он плюнул на тропинки и стал ходить поперек леса, все время громко окликая:
      — Кротик! Кротик! Кротик! Где ты? Это я, твой друг, Рэт!
      Он терпеливо обыскивал лес уже в течение часа, а может, и больше, когда наконец, к своей радости, услышал тихий отклик. Идя на голос, он пробирался сквозь сгущающуюся темноту к комлю старого вяза с расщелиной, откуда и доносился слабенький голосок:
      — Рэтти! Неужели это в самом деле ты? Дядюшка Рэт заполз в расщелину и там обнаружил Крота, совершенно измученного и все еще дрожащего.
      — О, Рэт! — закричал он. — Как я перепугался, ты не можешь себе представить!
      — Вполне, вполне понимаю, — сказал дядюшка Рэт успокаивающим тоном. —
      Тебе не стоило ходить, Крот. Я изо всех сил старался тебя удержать. Мы, те, кто живет у реки, редко ходим сюда поодиночке. Если уж очень понадобится, отправляемся хоть бы вдвоем, так оно бывает лучше. Кроме того, есть тысяча вещей, которые надо знать, мы в них разбираемся, а ты пока что — нет. Я имею в виду всякие там пароли, и знаки, и заговоры, и травы, которые при этом должны быть у тебя в кармане, и присловья, которые ты при этом произносишь, и всякие уловки и хитрости, которые совсем просты, когда ты их знаешь, но их обязательно надо знать, если ты небольшой и несильный или если ты попал в затруднительное положение. Конечно, когда ты Барсук или Выдра, тогда совсем другое дело.
      — Уж, наверное, доблестный мистер Тоуд не побоялся бы прийти сюда один, правда? — спросил Крот.
      — Старина Тоуд? — переспросил дядюшка Рэт, смеясь от души. — Да он сам носа сюда не покажет, насыпь ты ему полную шапку золотых монет. Кто угодно, только не он!
      Крота очень ободрил беззаботный смех друга, так же, как и вид его дубинки и двух сверкающих пистолетов, и он перестал дрожать и почувствовал себя смелее и понемногу стал приходить в нормальное расположение духа.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.