От автора

Свирепые захватчики, разрушающие варвары, сильные и быстрые, преуспевающие в искусстве грабежа и резни — все это можно сказать о викингах. Но также правда и то, что они часто были строителями, поселенцами и мечтателями, которые отдавали больше землям, кои они усыновляли, чем брали. Их династии простираются во времени далеко вперед.

Белый Олаф взял Дублин в свое время, как и было предначертано, относительный мир установился на пять декад на острове, хотя время от времени предпринимались отдельные набеги. Ирландия не освободится от ярма викингов в течение полутора веков со дня свадьбы Норвежского Волка и дочери Аэда Финнлайта, когда Брайан Бору победит Ситригга Шелковую Бороду в апреле 1014 года, в битве у Клоннтайрта.

Но даже победа Брайана, которой он не смог насладиться, не могла избавить землю от влияния викингов, так как и после сражения Ситригг управлял Дублином. Слишком много захватчиков, таких как Олаф, соединились с землей, оставив свой след на Эйре[1]. Потомки Олафа живут сегодня по всей этой земле. Его ирландское имя Амхлаобх превратилось в Мак-Аулифф.

И все же он, возможно, осуществил все свои мечты.

Пролог

Ирландия, 848 г .н.э.

С севера, из холодных и враждебных туманов, пришли его гладкие черные дракары, его «драконовы корабли», с широкими красными и белыми парусами, словно разбушевавшиеся морские змеи, скользя по волнам в поисках изумрудного берега Эйре.

Его люди были отважны, беспощадны, дики. Словно огромные звери, они с воем бросились с кораблей на берег, размахивая мечами, топорами, копьями. Они не чтили христианского Бога, попирали мораль и не испытывали угрызений совести. Но не таков был человек, который вел их, Белый Олаф, норвежский принц, известный повсюду как Повелитель Волков.

Он выделялся из всех: златокудрый, выше своих соплеменников, стройный и мускулистый, он заставлял уважать себя и восхищенно повиноваться. Воспитанный варваром, он сумел подняться выше: он пришел не разрушать эту землю, а создать свое королевство.

С той минуты, как драконов корабль доставил его на ирландский берег, он стал внимательно осматривать землю с ее первозданной красотой. Он уже знал, что пришел, чтобы здесь остаться.

Легенды, которые он ребенком слышал в доме отца, глубоко запали ему в душу. И когда его холодный и упрямый взгляд устремился на раскинувшийся пейзаж, он уже знал, что должен взять эту землю и взрастить ее, как малое дитя. Он не станет осквернять аббатства и монастыри, не заставит монахов быть его учителями, чтобы попытаться как можно лучше понять ирландские писания и ирландскую историю, так трепетно и с таким искусством оберегаемую ими. Он хотел познать этот народ, культуру этих упрямых ирландцев, которых можно захватывать снова и снова, покорять, но никогда нельзя победить. Да, он пришел понять их и, возможно, превзойти других завоевателей.

Он думал обо всем этом, пока изучал берег, твердо стоя на земле. Ирландия должна ему покориться или он будет покорен ею. Он ощущал это всем своим естеством, и это чувство было сладким, как мед. «Я оставлю свой след на этой земле», — решил он, откинув голову с роскошной гривой солнечно-золотистых волос и улыбаясь ясному утреннему небу, тронувшему лазурью его внимательно устремленные ввысь глаза.

Ирландия, да, здесь ждала его судьба. Он жаждал этой земли, мысль об обладании ею вызывала в нем лихорадочное возбуждение, завораживала его, как страстная, соблазнительная женщина.

Его прекрасное лицо оставалось холодным, когда ой повернулся к своим людям, широко улыбаясь:

— Вперед! — крикнул он, перекрывая ветер, подняв меч к небу. — Мы пришли как викинги, а теперь-по коням! На этом богатом зеленом острове мы пустим глубокие корни. Здесь нас ждет королевство.

Последовавшие возгласы были подхвачены ветром.

Так Повелитель Волков пришел в Ирландию.

ГЛАВА 1

852 г . н. э.

Из окна Грианана[2], женского солнечного дворца, Эрин Мак-Аэд пристально смотрела на изящные деревянные постройки и живописные склоны Тары-старинного поместья Ард-Рига — Верховного короля ирландцев. Не так давно закончилось собрание в большой зале, и ее мать вызвал из Грианана отец. С этой минуты Эрин дежурила у окна, она хотела поскорее увидеть родителей. За окном был прекрасный пейзаж. Нежная зеленая трава под лучами солнца становилась похожей на россыпь блестящих изумрудов, немного поодаль маленький серовато-коричневый ручеек принимал темно-синий оттенок, напоминающий сапфиры. Вдоль ручейка прохаживались гуси, на склоне паслись коровы и лошади.

Она нервно закусила нижнюю губу. Даже до нынешнего дня Эрин не могла любоваться этой красотой спокойно. Ее мучали воспоминания. Прошлое отчетливо вставало перед глазами, и как она ни старалась отрешиться от него, закрывая глаза, оставались огонь и кровь, топот коней, похожий на грозовые раскаты.

Туман грозился испортить яркий солнечный день. Эрин помнила все очень ясно, несмотря на то, что прошло уже два года. Она сидела со своей тетей Бриджит Клоннтайрт в саду. Бриджит, милая, добрая Бриджит так весело смеялась. Но потом подняли тревогу, и Бриджит заставила Эрин бежать. Эрин обернулась как раз в тот момент, когда Бриджит глубоко вонзила маленький, с усыпанной жемчугом рукояткой кинжал себе в сердце в страхе перед норвежцами. Потом раздались пронзительные вопли, которые, становясь все сильнее, заглушали жуткий топот норвежских коней, устремленных к их королевству.

Даже сейчас Эрин явственно слышала воинственные крики норвежцев, от которых стыла кровь в жилах, и отчаянный плач обреченных ирландцев. Она помнила дым пожарищ, помнила, как содрогалась земля.

Эрин зажмурилась и заставила себя вернуться к реальности. Она тяжело дышала, все тело дрожало. Ее возбуждение усилилось, когда она вдруг увидела родителей, выходящих из рощицы около ручья. С тех пор как вызвали ее мать Маэве, она сидела, не моргая, глядя на деревья, а ее пальцы теребили нитки, которыми она шила. Через два года после тех страшных событий она старалась вернуться к спокойной размеренной жизни. Она пыталась осознать, что все-таки является принцессой Тары, надеясь убедить родителей, что не вспоминает того ужаса. Но на самом деле ей этого не забыть никогда, никогда!

Она знала, что сегодня короли и принцессы Эйре собрались, чтобы обсудить свою позицию в предстоящем сражении между датчанами и норвежцами. И хотя она ненавидела датчан, она презирала и норвежцев, в особенности одного из них — Белого Олафа. От одной мысли о нем становились влажными ладони, и она вся содрогалась от ярости и отвращения.

Эрин страшно хотелось узнать, какую сторону решили принять ирландские предводители, и она молила Бога, чтобы они сочли датчан меньшим из двух зол.

— Если ты хочешь сделать свою работу хорошо, сестра, — сказала кисло Гвинн, прерывая ее размышления, — стежки должны быть маленькими и аккуратными. Тебе бы следовало оторваться от окна. Принцессе не подобает глазеть в окна с плохо скрываемым любопытством, как какой-нибудь простушке.

Эрин покорно повернулась и, посмотрев на старшую сестру, вздохнула. Гвинн пилила ее целый день, но Эрин не держала на нее зла. Она понимала, что Гвинн глубоко несчастна.

Ее замужество было традиционным для их династии. Руки Гвинн добивался молодой король из Антримы еще задолго до венчания. Гейт был красив, обходителен и приятен в общении, и теперь, когда его жена была на пятом месяце и проживала в отцовском доме, он настойчиво ухаживал за другими женщинами. Галантности принцу хватило лишь только до свадьбы. Гвинн не решалась говорить об этом отцу: Аэд мог бы отругать ее за ревность или, что того хуже, обратить свой ужасный гнев на ее мужа.

— Ты права, — сказала мягко Эрин, — за работой мне надо быть более сосредоточенной. — Она улыбнулась, чувствуя глубину страданий, которые превратили Гвинн из веселой девушки в замкнутую женщину. — Но видишь ли, Гвинн, ты всегда была способнее меня. Мама, бывало, часто расстраивалась от наших работ, но всегда хвалила тебя.

Гвинн чуть улыбнулась в ответ, понимая, что не заслужила добрых слов от сестры, которую целый день донимала упреками.

— Прости, Эрин, честно говоря, я тебе много досаждала сегодня.

Эрин подошла к сестре, присела, положив голову на ее колени, и посмотрела ей в глаза.

— Я не виню тебя. Я ведь знаю, что малыш причиняет тебе неудобство.

— Милая Эрин, — шепнула Гвинн. В ее глазах, так похожих на глаза сестры, стояли слезы. Несмотря на беременность, Гвинн оставалась милой молодой женщиной. Ее красота не была так совершенна, как красота сестры, но ее благосклонности добивались многие. Эти воспоминания делали ее существование еще более горьким. Она улыбнулась при мысли о том, что Эрин всегда была ее любимицей, и сознание вины перед ней мучило ее.

— Встань, Эрин! Я веду себя как старая ведьма, а ты потакаешь мне. Мы обе понимаем, что ребенок тут ни при чем, все дело в моем никудышном муже.

— Гвинн! — сказала резко Брайд, старшая из сестер, замужняя женщина тридцати пяти лет, мать подрастающих сыновей. — Ты не должна говорить так о своем муже. Он твой Бог, и ты должна почитать его.

Гвинн презрительно фыркнула:

— Почитать? Если бы у меня было побольше здравого смысла, я бы посоветовалась с Брегоном[3] и потребовала развода. Закон гласит, что я сохраню свое имущество, что, безусловно, расстроит моего благородного супруга. Он потеряет половину средств для забав.

— Гвинн, — послышался мягкий спокойный голос. Это была Беде, в ее устах даже простое имя сестры звучало мелодично. Ее нельзя было назвать красивой: волосы пепельного цвета с русым оттенком, лицо худое. Единственным несомненным богатством были большие изумрудные глаза, такие же, как и у сестер.

Беде всегда была самой счастливой в их семье, способной находить приятное даже в самых незначительных вещах. Она была обещана Богу с рождения, и это сделало ее счастливой в полной мере. Двенадцати лет ее отдали в монастырь, и она приходила домой только по большим праздникам. Сегодня она дома, потому что отец захотел собрать всю семью, а слово Ард-Рига было законом.

— Я не думаю, что ты будешь счастлива, если разведешься с мужем, — сказала Беде, — ведь ты все еще любишь его. Может быть, после рождения ребенка все станет на свои места. Помни о гордости, сестра, и помни также, что за это время может что-нибудь измениться. Когда минуют черные дни, ты останешься женой и матерью его наследников.

Голова Эрин все еще покоилась на коленях Гвинн, и она внимательно смотрела на милое лицо Беде. Интуиция Беде зачастую поражала: будучи монахиней, она была далека от наивности или высокомерия. Она здраво смотрела на мир.

Гвинн вздохнула.

— Ты права, сестра, Я не буду этого делать. Я действительно настолько глупа, что продолжаю любить его. Я страстно желала замужества. Я приняла крупицы его любви за сильное чувство и горько плакала, когда увидела, что он увлекается другими. Но… я все еще люблю его. И надеюсь, как и Беде, что смогу завоевать его сердце снова. Когда родится ребенок… — Ее ресницы опустились, она вздохнула и еще раз посмотрела на Эрин.

— Прости меня, сестричка! Я стала такой злюкой. Я пыталась выместить на тебе обиду. Ты умна Эрин, и в своей ревности мне завидно, что ты не замужем. Никогда не делай этого! И никогда не будь такой глупой, не влюбляйся! Отдай свое сердце Богу, как это сделала Беде, если захочешь, но никогда не позволяй попасться в сети смертного мужчины.

— Какой ерундой ты ее пичкаешь! — вмешалась с презрением Брайд. — И так уже благоприятное время для ее замужества прошло, а ты хочешь, чтобы она всю молодость провела в воинских забавах с нашими братьями. Она дочь Аэда Финнлайта! Ее долг — выйти замуж, как и наш, сестра, расширять связи и беречь короны отца и братьев. Беде, спокойная и печальная в своем длинном черном одеянии, вдруг нетерпеливо сказала:

— Брайд, оставь девочку…

— Ни за что! — фыркнула Брайд. — Отец дрожит над ней. как выживший из ума старик! Нет уж, Клоннтайрт остался в прошлом, и Эрин придется смириться.

Как только было произнесено «Клоннтайрт», Эрин вспомнила, как терпеливо она высматривала, не возвращаются ли родители. Если она не поспешит, то упустит отца: он прикажет слугам приготовить все для мытья. Тогда, возможно, ей не удастся поговорить с ним до поздней ночи.

Она вскочила, прекрасно сознавая, что ее столь явная поспешность побудит Брайд броситься к Маэве и наболтать о всяких ужасах. Но Брайд не останется надолго в Таре. Когда собрание закончится, я вожди разойдутся, Брайд вернется в свою область с мужем и сыновьями.

— Простите меня, сестры, — промолвила Эрин. Потом она быстро прошла мимо них по Грианану, приветливо улыбаясь женщинам, занимавшимися рукоделием.

Когда Эрин вышла наружу, она услышала разговор отца с матерью; они обсуждали блюда, которые будут поданы сегодня вечером. Эрин не хотела видеть мать, Маэве не была и наполовину так сурова, как Брайд, но она обычно смотрела на Эрин с такой печалью, что девушка ощущала себя странно виноватой. Эрин не верила, что когда-нибудь она будет относиться к людям подобно. Маэве, доброжелательно и приветливо.

Она позволила себе улыбнуться. Эрин действительно гордилась своими родителями. Аэд Финнлайт был Верховным королем Эйре и правил младшими королями, постоянно ссорившимися друг с другом, Блистательный воин, он сумел сплотить ирландцев так, как никому еще не удавалось. Кроме того, он был нежным, любящим отцом и мужем. Когда его сердце и душу охватывала тревога, он разыскивал Маэве, и она облегчала его страдания нежным смехом, шуткой или забавными историями, происходящими в стенах Грианана.

Чтобы избежать встречи с обоими родителями, Эрин проскользнула вдоль заднего двора Грианана и остановилась у большого раскидистого дерева. Отец непременно пройдет мимо нее по пути к их красивому дому. Ожидая, она нервно покусывала губу. Ей придется следить за каждым своим словом. Она бы не хотела, чтобы отец подумал, что ее побуждениями руководит жажда мести.

По шороху бархатистой травы она почувствовала, что отец приближается. Эрин подняла глаза, заранее улыбаясь.

— Отец!

Аэд повернул рыжую с проседью голову и ласково улыбнулся.

— Дочка! Как мило, что ты пришла порадовать уставшего старика. Ты — как дыхание весны, моя Эрин. Эрин приблизилась к нему, и он обнял ее.

— Что ты делаешь здесь? Эрин пожала плечами.

— Я пришла погулять с тобой немного. Аэд остановился и посмотрел ей в лицо.

— Пришла погулять со мной, правда, шалунья? И о чем-то меня попросить? Эрин состроила гримасу.

— Ну, мне хотелось бы узнать решение совета.

Аэд посмотрел на нее пристально и напряженно. Эрин, последняя из десяти детей, была необыкновенно красива. Казалось в ее глазах отражалась вся зелень их чудесной страны. Ее хорошо сложенное тело было так же сильно и крепко, как дух ирландцев. Под солнцем ее эбеновые волосы, обрамлявшие прекрасное умное лицо, не нуждающееся в гриме, восхитительно блестели. Кожа была словно лепестки розы, нежная, с естественным румянцем. Аэд испытывал чувство гордости, Она понимала политику до тонкостей, она читала так вдумчиво, что превосходила любого из своих братьев, и у нее был превосходный почерк. Ее голос, как и голос Беде, был очень мелодичен, она умела играть на арфе лучше своих сестер. И она хорошо умела сражаться. Хотя сыновья возражали, Аэд не отказывал дочери в обучении борьбе. Он тайно радовался, что Эрин превосходила братьев, и не обращал внимания на их недовольное ворчание, напоминая, что они должны лучше тренироваться. Если сестра может победить их, то что говорить о норвежцах?

Но сейчас Аэд нахмурился, услышав ее вопрос, Он внимательно наблюдал за ней с того дня, как она добралась до дома, пройдя всю страну с кузеном Грегори, который едва не тронулся рассудком после нашествия викингов на Клоннтайрт.

Клоннтайрт разрушен. Его постройки сровняли с землей, а людей угнали в рабство норвежцы. Пробираясь через развалины и старинные туннели, Эрин и Грегори спаслись. Аэду пришлось отослать Грегори в Арм к монахам, которые окружили его заботой. А Эрин нашла силы, чтобы сохранить рассудок и остаться дома, однако все ее существо переполняла ненависть.

Аэд был мудрым человеком и понимал, что ненависть может привести к необдуманным поступкам. Возможно, это чувство не следовало бы подавлять совсем, но подпитывать его тоже опасно. Действовать в порыве страсти — безрассудство, Это могло слишком быстро привести к краху.

Он старался втолковать это дочери. Несмотря на веселость, кажущееся спокойствие, женское лукавство, Аэд знал, что Эрин все еще таит в себе чувство страшной ненависти. Эта ненависть, казалось, распространялась главным образом на одного человека, и это удивляло и смущало Аэда. Бриджит наложила на себя руки сама, Брайэн, ее муж, погиб в сражении. На них напали войска под предводительством Белого Олафа, оказавшегося наиболее милосердным из всех. Он запретил убивать женщин и детей или совершать бессмысленные убийства воинов. То, что побежденные становились рабами, было своего рода традицией, но с его рабами не обходились жестоко. Говорили, что вассалы Норвежского Волка питаются не хуже принца, а зимой носят шерстяные одежды.

Аэд задержал взгляд на Эрин еще мгновение, затем, пожав плечами, произнес:

— Они решили поддержать датских принцев, так как датчане поклялись молиться Святому Патрику и принести большую жертву, чтобы он помог им в сражении. И… — Аэд замялся, но кое-что он мог бы скрыть от проницательной Эрин, — я рад этому, потому что уверен, что датчане победят. Они сильнее сейчас, они сплотились.

Эрин опустила ресницы и улыбнулась, но отец успел заметить, как в ее глазах блеснул восторг.

— Не придавай этому слишком большое значение, дочь, — предупредил он. — Я думаю, что это решение гораздо менее важно, чем время, которое мы потеряли на его принятие. Мы берем в руки оружие не для датчан. Они такие же жестокие варвары, какие бы маски не надевали. О, ирландские племена будут сражаться! Но я ручаюсь, несмотря на принятое сегодня решение, некоторые из них будут сражаться на стороне норвежцев. Я говорю тебе, дочка: я буду рад, если норвежцы проиграют сражение, но в итоге попросту один хищник заменит другого. Викинги продолжают оставаться здесь, и мне нет дела до того, какого они племени. В наше время мы должны быть осторожнее с людьми и оценивать по достоинству своих врагов.

Эрин кивнула, хотя ее сейчас не особенно интересовали мудрые рассуждения отца. Она по-прежнему смотрела вниз, так как боялась, что он прочитает ее мысли. Она слишком хорошо помнила кровавую резню в Клоннтайрте, слишком хорошо запомнила Волка…

Сражение закончилось, и они с Грегори спаслись во мраке, окутавшем город. Она подавила крик, сжав зубами запястье, когда, обернувшись, увидела леди Мойру, жену одного из воинов ее дяди, которую насиловали один за другим норвежцы. Потом подъехал он — подобно солнечному Богу на полночном скакуне. Возвышаясь над своими подчиненными, он остановил их коротким окриком, выговаривая за надругательство над женщиной. Какая польза, спрашивал он, от полумертвых рабов? Боже мой, как она ненавидела его!

Эрин понимала доводы и суждения отца. Да, конечно, Норвежский Волк не убивал ее тетю, он не насиловал бедную Мойру. Но Клоннтайрт захвачен его войском, и жители стали рабами. Рабами! Ирландцы созданы не для того, чтобы служить рабами язычникам, вторгшимся с севера.

В тот день Эрин торжественно поклялась отомстить за тетю, дядю и Мойру, и ей становилось приятнее при мысли о том, что, возможно, смерть настигнет Норвежского Волка, а его волчица станет рабыней. Эта женщина, такая же светловолосая, как и он, скакала рядом и сражалась наравне с ним. Несмотря на свою красоту, она в совершенстве владела мечом, оставляя за собой кровавые моря. Когда Волк смотрел на нее, он улыбался, и его гранитное лицо и холодные синие глаза казались почти человеческими. Человеческими! Норвежский Волк! Эрин чуть не стошнило. Белый Олаф, норвежский принц, был животным, чудовищем!

Но теперь все решено. Ирландцы и датчане будут сражаться вместе против норвежцев, и, вероятно, очень вероятно, он умрет.

Она пыталась следить за своей интонацией.

— Феннен Мак-Кормак сказал мне; что войска соберутся на Карлингфордском озере. Еще он сказал, что ты собираешься поехать туда, чтобы наблюдать за сражением. Я поеду с тобой, отец.

— Что? Почему, дочь? Подобное кровопролитие-не слишком привлекательное зрелище даже для Бога, не говоря уже о человеке. Я отправлю тебя к Беде, тебе бы лучше подумать об очищении души.

— Отец! — возразила Эрин. — Ты ведь ненавидишь этих язычников! Я хочу видеть блеск твоих глаз, хочу слышать твои проклятия, и… Она закусила губу, но потом продолжила:

— И я часто задаю себе вопрос: неужели твоей ненависти недостаточно, чтобы возвыситься до немедленной неизбежной ме…

— Довольно, дочь! — приказал Аэд. — Я Ард-Риг, и я не могу вести себя недостойно, подобно несмышленому мальчишке. Да, я ненавижу. Мысленно я уничтожал многих. Но я Верховный король, Эрин, и стою над многими королями. Моя власть не так уж велика, и это к лучшему. Я не могу послать людей на бессмысленную резню из-за собственной ненависти и утрат. Смерть твоего дяди и сейчас отзывается болью в моем сердце, Эрин, так что я буду рад увидеть поверженных норвежцев. Но необходимо терпение и разум, дочка. Датчане сделают то, что не могу сделать я. — Он замолчал, мрачно глядя на нее. — Даже ради тебя, дочь, я не могу забыть, что я Ард-Риг. Все решения, которые я принимаю — ради нашей страны.

Эрин опустила голову. Она уважала отца и хорошо понимала, насколько он мудр. И кроме того, что он был ее отцом, он был ее королем. Без его благословения она не смогла бы ничего сделать, поэтому она продолжала стоять с опущенной головой, чтобы он не заметил лукавые искорки в ее глазах.

— Я тебя понимаю, отец, — сказала она торжественно. — Но я хочу поехать с тобой не поэтому.

— Да? — Аэд поднял густые брови. — И что же это за причина?

Эрин не любила лгать отцу, но она никогда не смогла бы передать на словах весь ужас от увиденного в Клоннтайрте. Если верить Святому Патрику, «месть — это мое дело», — сказал Бог, но сердце Эрин требовало мести. Ее отцу многие вещи казались недостойными, но они касались политики. Она не могла не вспоминать, как превосходно осуществлено взятие Клоннтайрта, не могла не думать о хладнокровии Белого Олафа. Она видела только Бриджит в луже крови и Мойру, истерзанную и стонущую. Она закрывала глаза и чувствовала запах пожарищ…

Эрин посмотрела на отца и улыбнулась.

— Это не из-за мести, отец, это… — Она замолкла, зардевшись румянцем:

— Это из-за Феннена Мак-Кормака. Мне кажется, я ему нравлюсь, отец, а я пока не знаю, что и думать. Если бы я могла быть рядом с ним, тогда…

Кустистые брови Аэда в изумлении поднялись.

— Феннен Мак-Кормак? Ну что ж, он приятный молодой человек. Он хорошо сражается и думает, прежде чем размахивать кулаками. Я рад, дочка.

— Тогда ты позволишь мне поехать с тобой?

— Не знаю, Эрин. Они — язычники и. могут быть опасны. Мы должны послать кого-нибудь узнать, кто победил, а тем временем люди будут в безопасности.

— Отец, — перебила Эрин. Она уже не сдерживала возбуждение, так как Аэд Финнлайт, похоже, доволен, что она проявляет интерес к молодому королю Феннену. — У старого друида Мергвина есть хижина недалеко от озера, помнишь? Я там в безопасности, пока ты будешь встречаться с датчанами, и в то же время рядом.

Аэд нахмурился. Он был христианский король, но не питал злобы к отдельным друидам, которые все еще сохранили свою старую веру. Ему нравился старик Мергвин. По правде говоря, он доверял ему Эрин много раз. И Эрин была права. Никакая опасность не грозила ей в хижине, запрятанной глубоко в лесу. Но Аэд не собирался уступать дочери немедленно. Он хотел, чтобы она как следует подумала об обязанностях, послушании и милосердии, необходимых для принцессы и жены.

— Я обсужу это с твоей матерью, и мы поговорим утром, дочь, — сказал он твердо. — А вечером, ладно уж, ты можешь поужинать вместе с молодым королем, который завоевал твои симпатии, а потом пойдешь к Беде и поучишься у нее смирению.

Эрин благодарно опустила голову и тихо произнесла:

— Да, отец. — Он поцеловал ее в лоб и пошел к дому. Эрин дождалась, пока смолкнут его шаги.

Потом она подняла голову, на ее лице светилась озорная улыбка. Она хорошо знала отца и поняла, что победила. Завтра она будет среди посланников.

ГЛАВА 2

Друид Мергвин являл собой зрелище, на которое стоило посмотреть: в длинной белой робе, с горящим взором, с длинными растрепанными волосами, переходящими в густую седую бороду, спадавшую ниже колен.

Ходили слухи, что он был сыном жрицы друидов и викинга, знатока рунического письма, который пришел с первой волной завоевателей в Ирландию в начале века. Мергвин никогда не упоминал об этом; все же считали его настоящим колдуном, благословленным двумя богами, из-за неясного происхождения. Но каковы бы ни были загадки его прошлого или характер его способностей, Мергвин определенно что-то знал, и этого никто не мог отрицать.

В стенах его хижины горел окруженный земляным кольцом костер с голубым отблеском, и в котелке, висевшем над ним, как всегда, готовился какой-то отвар. Любая девушка вполне могла, преклонив колени и прочитав воскресную молитву в церкви, побежать к Мергвину и попросить какого-нибудь зелья, чтобы завоевать расположение того или иного воина.

Одни люди крестились и молились деве Марии, проходя мимо этого дома считая Мергвина сумасшедшим. Другие посылали ему проклятья, говоря, что времена волхвов прошли и что Мергвин — ничтожный колдун, к которому нужно отнестись со всей строгостью. Но даже те, кто хулил его, замолкали, встретясь с его умным взглядом, таким же глубоким, как и бездна времени. А Мергвин продолжал жить в своей хижине, радушно принимая и привечая всех, кто приходил к нему.

Мергвин любил дитя Аэда Финнлайта, как любил и уважал самого Аэда. Ард-Риг Тары казался Мергвину необыкновенно справедливым человеком, предпочитавшим мирные переговоры с постоянно ссорившимися предводителями побоищ, которые могли легко возникнуть в ходе даже незначительной распри. Аэд был беспристрастен, даже когда дела касалось его собственных сыновей.

Он выслушивал человека, закрывал глаза, и когда открывал их снова, они становились непроницаемыми, и по ним нельзя было понять, что он чувствует.

Его великодушие и мудрость простирались далеко. Когда его дочь была маленькой, Аэд приводил ее к Мергвину. Священники и монахи могли рассказать ей только о жизни Христа, а Мергвин поведал ей о душе и о мире, который окружал ее.

Мергвин считал, что принцесса Эрин могла бы стать прекрасной жрицей друидов. Но, по молчаливому соглашению с Аэдом, Мергвин воспринимал ее только как любимую ученицу и воспитанницу и не помышлял ничего иного. Он учил ее бережно относиться ко всему живому любить и почитать родную землю. Он учил ее предсказывать погоду: когда будет солнечно, а когда гроза; объяснял, какие травы целебны и могут успокоить боль. Он наблюдал, как она обращается с лесными обитателями, умиляясь каждый раз, когда она заботливо лечила крыло крошечной малиновки или приносила диких зайцев, чтобы покормить и приласкать их.

Сегодня она прискакала к нему в сопровождении молодого короля Коннахта, Феннена Мак-Кормака. Что-то встревожило Мергвина, когда он вышел встретить ее, Как будто тень упала на солнце. Он нахмурился, когда увидел что молодой король помогает принцессе сойти с лошади. Тревога исходила от этого человека. Глаза Эрин были смеющимися и радостными, она, казалось, была довольна своим спутником. «Глупый я старик», — упрекнул себя Мергвин мысленно. Феннен Мак-Кормак был уважаемым и прозорливым королем. Говорили, что он очень умен и милосерден. Для дочери Аэда Финнлайта, Ард-Рига Тары, он был подходящей партией. «Я должен еще раз прочитать знаки», — подумал про себя Мергвин.

— Эрин Мак-Аэд! — воскликнул Мергвин, выйдя вперед. Он поклонился сначала ей, а затем уже молодому королю. — И Феннен Мак-Кормак! Добро пожаловать. Что привело вас ко мне?

Он уже знал причину. Все знали, что викинги собираются сразиться около Карлингфордского озера. Мергвин уже чувствовал сотрясение земли, а ветер прошептал ему, что схватка будет такой ужасной, что кровь обильно пропитает почву.

— Предстоящая резня, — ответил молодой Мак-Кормак, бросив взгляд на Мергвина. Он, заметил Мергвин, просто пожирал глазами принцессу. Наконец Феннен опять взглянул на друида. — Это справедливо, старик, тебе не кажется? Я еду вместе с Ард-Ригом как доверенное лицо. Мы будем наблюдать за бойней и заберем золото и серебро, обещанное Святому Патрику датчанами.

Мергвин кивнул властному молодому господину. Датчане, так же как и норвежцы, разрушали их землю и сделают это снова. Ирландцам повезет, если они останутся в живых.

— Аэд финнлайт, Маэлсечлайнн и я будем охранять сокровища, а потом вернемся за моей леди Эрин. Береги ее, старик.

Мергвин напрягся. Он не нуждался в подобных напоминаниях. Он будет служить Эрин верой и правдой, так как хочет этого сам и ради ее отца, но не по указке выскочки, не знающего своего места.

— Дочь Аэда Финнлайта здесь всегда в надежных руках, король Коннахта, — сурово сказал Мергвин.