— Зачем он приехал?
— Отец? Потому что сегодня Рождество.
Он продолжал вглядываться в ее глаза, и по мере того как пауза затягивалась, кусачий мороз, казалось, проникал в нее все глубже, сковывая холодом сердце. Сейчас было самое время. Нужно обвить его шею руками и признаться во всем.
Но она не могла. Прежде всего она не могла не думать об Англии.
Предать свою веру было выше ее сил.
И еще был Дэмьен. Она не могла рисковать его жизнью Аманда облизнула губы и в отчаянии подумала: что же будет, если дело дойдет до войны? Она жена Эрика Камерона, и у нее нет сомнений в том, что ради своих убеждений он готов пожертвовать всем Пожертвует ли он ею с такой же легкостью? А она сама? Пусть она не смеет пока произнести это вслух, но она по-настоящему любит его Глубоко и гораздо более сильно, чем могла бы себе когда-нибудь представить.
От этого ей стало страшно.
— Он приехал, — прошептала она, — чтобы досадить мне.
Руки Эрика, обнимавшие ее, напряглись, — А Тарритон?
— Роберт? — вздрогнув, переспросила она.
— Я видел, с каким жаром и страстью ты разговаривала с ни».
Скажи, это был гнев или что-то иное?
— Только гнев, клянусь!
— Видит Бог, как я хочу поверить тебе…
Она отшатнулась, ненавидя его в этот момент.
— Ты никогда не притворялась, что любишь меня, — напомнил Эрик Он все надвигался на нее и казался сейчас чужим и незнакомым Схватив за руку, он вновь притянул жену к себе.
— Он женатый человек и готовится стать отцом! — выдохнула Аманда.
— А ты замужняя женщина.
— Как ты мог подумать… — начала она, но затем оборвала себя гневным возгласом и бросилась обратно в дом.
Вечеринка угасала. Слуги торопливо собирали стаканы, подносы и серебряные кубки, из которых еще совсем недавно пили рождественские напитки Аманда думала, что отец и остальные останутся, но те отказались. Вскоре гости распрощались, объяснив, что хотят вернуться в Уильямсберг засветло.
Эрик тихо вошел в дом вслед за Амандой. Он сердечно пожелал отъезжающим счастливого пути, вел себя как истинный лорд — хозяин своего замка.
Аманда укрылась от мужа в спальне. Надев теплую фланелевую рубашку, она рассерженно уселась перед трюмо и принялась расчесывать волосы.
Несколько минут спустя Дверь распахнулась. Эрик, который явно выпил больше обычного, немного постоял на пороге, затем вошел и рухнул на кровать. Сбросив башмаки, сюртук и рубашку, он оставил их валяться там, куда они упали Аманда чувствовала на себе его взгляд.
Он смотрел на нее неотрывно, как она ни старалась его не замечать.
— Так почему же, дорогая жена, нам никак не удается зачать ребенка?
Расческа замерла в руке Аманды при этом тягостном вопросе.
После небольшой паузы она снова принялась расчесывать свою темно-рыжую гриву.
— Это ведомо только Богу, но не мне.
Он вскочил на ноги и подошел к ней сзади. Взяв щетку из ее пальцев, он сам начал расчесывать ей волосы. Мягкие локоны теплой волной касались его обнаженной груди. Аманда сидела смирно, сжавшись в комок в ожидании.
— Ты ничего не делаешь, чтобы предотвратить беременность? — наконец спросил он.
— Конечно, нет! — задрожала ома от возмущения И тут же вскочила, развернувшись:
— Как ты только мог предположить такое!
Это ведь ты, ты женился, а потом уехал, оставив меня одну!
— Аманда .
— Нет!
— Да, — просто сказал он, привлек ее к себе и поцеловал в лоб.
Его тихий смех защекотал кожу ее щеки — Может быть, после этой ночи ты будешь лучше понимать меня, — прошептал он. — Гнев, страсть, любовь и боль. Иногда они настолько сливаются друг с другом, что становятся невыносимой пыткой. Я хотел тебя, когда ты была в гневе, хотел, когда ты откровенно пренебрегала мной, иногда думая, что я глупец, а иногда презирая себя за слабость. Такова мужская натура.
Она прижалась к нему, обрадовавшись, что он не посмеялся над ней. Эрик негромко вздохнул, его дыхание всколыхнуло ее волосы.
— Если бы мир мог остаться таким навсегда…
Отзвук его слов растаял в ночном воздухе. Впервые с тех пор как Аманда вернулась домой, она виновато вспомнила о карте, которую спрятала на дно одной из своих шкатулок с драгоценностями. Она вздрогнула, и Эрик обнял жену крепче.
— Ты озябла?
— Нет, — солгала она. Но на самом деле ей стало холодно как никогда. Даже в его объятиях?
Она решила поговорить о чем-нибудь другом, уйти от опасной темы.
— Что стряслось сегодня с Жаком? Ты так и не рассказал мне, что это был за странный инцидент.
— Видишь ли, он хотел убить твоего отца. Я остановил его.
Аманда так и вскинулась, думая, что он дурачит ее. Вглядевшись в темноте в его привлекательные черты, она заметила, что он хотя и улыбается, но говорит совершенно серьезно. Отблески пламени плясали на его бронзовой мускулистой груди, освещали закинутые за голову руки.
— Почему он хотел убить моего отца?
— Кто знает… Или, может, все знают, — произнес он тихо.
Протянув руку, Эрик нежно погладил жену по щеке. — Порой мне самому хочется его прикончить. Он весьма неприятный человек.
Аманда покраснела, и ее ресницы затрепетали. Эрик потянулся к ней и вновь увлек ее в теплое кольцо своих рук.
— Ты не в ответе за своего отца, — вскользь заметил он, закрывая тему!
— Ты не наказал Жака?
— Наказал Жака? Конечно, нет. Он очень гордый человек. Он не какой-то там раб или наемный слуга. Он может развернуться и уйти при первом же намеке на оскорбление. А мне он очень нужен.
Она улыбнулась в темноте, думая, что он все-таки поддразнивает ее.
— Как же тогда ты успокоил Жака?
Он надолго замолчал.
— Я сказал ему, что сам хочу его убить, — ответил Эрик наконец. Его тяжелая рука пресекла ее попытку приподняться. — Давай спать, Аманда. Сегодня был трудный день.
Она послушно замерла рядом с ним, но еще долго лежала без сна.
Они отправились в Уильямсберг, чтобы там встретить новый, 1775 год. Губернатор устроил прием, и, несмотря на политический климат, на нем собрались все влиятельные лица — и лоялисты, и патриоты.
Глядя на блестящее общество, собравшееся на приеме, Аманда почувствовала тяжесть в груди. Сегодня, подумала она, возможно, последний раз, когда всех этих людей можно увидеть вместе: например, Дэмьена, кружащего, смеясь, в танце Женевьеву, а затем почтительно раскланивающегося с губернатором и его супругой. Музыка была отличной, общество приятным, но у нее было такое подавленное настроение, что она держалась за руку мужа и преимущественно молчала.
Дэмьен пригласил кузину на танец, и она пожурила его за то, что он не приехал к ним на Рождество. Но молодой человек весь танец оставался очень хмурым, держался холодно. Аманда едва не сорвалась, но тут появился ее отец, предложив один танец, и Дэмьен бесстрастно уступил ему место.
— Мне нужны новые сведения, — потребовал лорд Стирлинг.
— Что?
— Британские войска в последнее время направляются в основном в Бостон, а не сюда, в Уильямсберг. А нам нужна помощь. Если я не получу новой информации, мы не сможем рассчитывать на прибытие подкреплений.
— У меня больше ничего нет для тебя! Эрик только что вернулся домой, и… сейчас зима.
— Надо постараться.
— Я не буду этого делать.
— Посмотрим, — спокойно сказал лорд Стирлинг и оставил Аманду стоять одну посреди зала. Она поспешно отошла к чаше с пуншем, но сладкий напиток оказался чересчур слабым. Здесь и нашел ее Роберт Тэрритон.
— Ищешь что-нибудь покрепче, любимая?
— Я тебе не любимая.
Он тоже глотнул пунша, рассматривая ее в лорнет. Волосы Аманды были собраны в высокую прическу, линию открытых плеч подчеркивала норковая оторочка платья.
— Скоро пробьет час. В марте будет созван Виргинский конвент.
В Ричмонде. Делегаты прячутся от губернатора.
— Зачем им прятаться, если мистер Рандолф открыто обращался к губернатору по поводу выборов?
Тэрритон улыбнулся:
— Твой муж тоже приглашен.
— Как? Ведь заседания наверняка будут закрытыми..
— И тем не менее, мадам, мне стало известно из весьма надежных источников, что он согласился участвовать. — Роберт поклонился, широко улыбаясь. — Час настает, Аманда… — прошептал он и тоже растворился в толпе.
Окинув взглядом зал, Аманда увидела, что Эрик погружен в серьезный разговор с человеком, который, как она знала, был членом палаты представителей. Чувствуя себя дважды преданной, Аманда схватила свою шубу и направилась в сад. Высокий негр в роскошной ливрее открыл ей дверь, и девушка выскользнула в ночь. Она бесцельно бродила по вымершему саду с увядшими цветами, такому же холодному и зимнему, как ее сердце. Она никогда не обманывала себя, но хотела оправдаться. Эрик — изменник, это ей известно. Она презирает его за это. Но почему-то получилось так, что она безумно любит этого изменника.
Как ей быть, если мир расколется на части?
Проходя мимо коновязи, Аманда услышала странный шум: что-то возбужденно говорили конюхи, ржали лошади. На секунду она замерла, но затем поспешила посмотреть, что случилось.
Седовласый старик объяснял молодым конюхам, как лучше поставить на ноги свалившуюся на землю лошадь. Животное распласталось на снегу в карикатурном подобии сна.
— Что произошло? — воскликнула Аманда.
Старик, несмотря на мороз вытирающий пот с лица, бросил на нее быстрый взгляд и почтительно поклонился:
— Миледи! Боюсь, мы теряем животину. И я не знаю почему!
Этот отличный жеребец принадлежит мистеру Дэмьену Розвеллу. Все было в порядке, и вдруг он начинает околевать!
Конюхам наконец удалось поставить лошадь на ноги. Красивые темно-карие глаза животного вдруг открылись. Казалось, они смотрят прямо на Аманду со смертной тоской и немым укором. Затем ноги лошади вновь подломились. Глаза закатились, и, несмотря на все усилия конюхов, она снова рухнула на Твердую стылую землю.
Аманда попятилась. В горле застрял крик. Это была лошадь Дэмьена. Мертвая, на земле. Как предупреждение: вот что может вскоре ожидать Дэмьена, если она ослушается отца.
— Миледи, — позвал кто-то.
Это было последнее, что, она слышала. Вслед за лошадью Аманда рухнула на землю, потеряв сознание.
Она пришла в себя на руках у мужа. Его, серебристо-синие глаза, ставшие темно-кобальтовыми, смотрели на нее с подозрительностью и тревогой. Опустив ресницы под проникающим взглядом Эрика, она еще крепче прижалась к нему.
— Я отнесу тебя в дом…
— Нет! Пожалуйста, поедем домой.
Вокруг них собралась толпа. Дэмьен тоже был здесь. Ей не хотелось видеть озадаченное лицо кузена, и она лежала с закрытыми глазами. Эрик объявил, что жене просто хочется домой, и отнес ее в карету.
По дороге он не проронил ни слова. Когда они подъехали к дому, он отнес Аманду наверх, попросив экономку приготовить чай, настоящий чай, который привез его корабль из Китая.
Прибежала Даниелла, чтобы помочь Аманде раздеться, и озабоченно захлопотала вокруг своей госпожи.
Аманда тупо повторяла, что с ней все в порядке. Но когда она переоделась и легла, Эрик сам принес чай Ей очень не понравилось подозрительное и задумчивое выражение его лица, поэтому она предпочла закрыть глаза. Но он заставил ее сесть, выпить несколько глотков чаю и после этого потребовал, чтобы она рассказала, что же все-таки случилось.
— Лошадь. Она… она издохла.
— За этим кроется что-то еще.
Аманда обожгла его рассерженным взглядом.
— Если бы подобный обморок произошел с Энни или Женевьевой, ты и все остальные сказали бы, что это было зрелище не для дамы!
— Но ты, хоть и женщина, скроена из более крепкого материала Ты не столь чувствительна и слабонервна, как остальные, и не столь изнежена, как многие дамы света.
Поддавшись гневу, она резко приподнялась на кровати, чуть не опрокинув поднос с чаем, Эрик вовремя успел подхватить его и опасно сощурил глаза.
Поставив поднос на трюмо, он обернулся к жене:
— Аманда…
Она привстала на колени, с вызовом глядя на него.
— А сами вы каковы, милорд? — с жаром упрекнула его она — Я была весьма удивлена, узнав, что вы собираетесь ехать в Ричмонд!
Она застала Эрика врасплох, и он сразу разозлился. С недовольным лицом он процедил:
— Понятно. Вам удалось ускользнуть на свидание со старым любовником и успеть выведать все новости. Вы отличная шпионка.
— Я вовсе не шпионка! — закричала она, замолотив кулачками по его груди. — В то время как вы, милорд…
Он перехватил запястья Аманды и сузившимися глазами посмотрел на нее сверху вниз.
— Да-да, знаю, я изменник. Что случилось с лошадью Дэмьена, Аманда?
Она поспешно потупила глаза, пытаясь вырваться из железного захвата Ей не хотелось говорить ему, что Дэмьен да и он сам стоят на краю гибели, что их ждет участь не менее страшная, чем та, что постигла лошадь.
— Я устала, Эрик.
— Аманда…
И тут с ее губ сорвалась ложь, о которой она будет сожалеть всю оставшуюся жизнь, ложь, ставшая отвратительной ей самой, едва успела обрести форму слов, произнесенных шепотом:
— Я неважно себя чувствую Кажется., кажется, это ребенок.
Он мгновенно отпустил руки Аманды. Уложив ее обратно в кровать, он просиял, глаза его заблестели. Лицо стало необычайно юным и выразительным, а шепот — невыразимо нежным. Прикосновения были столь легки и ласковы, что она едва могла это вынести.
— Ты думаешь…
— Я пока не знаю. Просто, пожалуйста… пожалуйста… я так устала сегодня!
— Я постелю себе в комнате напротив, — моментально принял решение Эрик. Он поцеловал ее в лоб, потом в губы, и его прикосновения были словно дуновение самого нежного ветерка. Он встал, и сердце Аманды болезненно сжалось, затрепетало в груди при виде того, как он уходит.
Она осталась лежать и баюкать свое отчаяние «и несчастье. Время тянулось невыносимо медленно. В конце концов она встала и торопливо оделась. Дрожащими пальцами открыла шкатулку с драгоценностями и нащупала карту, что когда-то выпала из книги по ботанике.
Ей незачем никому говорить, где она ее нашла. Может быть, на полу в какой-нибудь таверне.
Крадучись Аманда выбралась из спальни, осторожно спустилась по лестнице и нырнула в темноту ночи.
Пройдя полквартала от дома, она едва сумела сдержать крик и прикрыла рот ладонью, когда неясная тень отделилась от одного из деревьев. Загородив дорогу, перед ней возник Найджел Стирлинг со скрещенными на груди руками.
— У тебя что-то есть для меня, дочь? Я был совершенно уверен, что ты не теряла времени даром.
Она сунула карту ему в руки:
— Больше ничего не будет, слышишь? Никогда!
— Что это?
— Думаю, это склады оружия на Полосе приливов. Ты слышал меня? Я это сделала. Но больше делать не буду.
— А если начнется война?
— Оставь меня в покое!
Она развернулась и убежала.
И тут Стирлинг принялся хохотать. Даже добежав почти до самого дома, она слышала, как он давится смехом.
Но ей уже было все равно. Наконец-то она избавилась от него, по крайней мере на несколько ближайших месяцев. А что произойдет потом, известно лишь Господу.
Взбежав по ступеням крыльца, Аманда открыла дверь и захлопнула ее за собой. На мгновение устало прикрыв Глаза, она с облегчением оттолкнулась от двери, собираясь подняться к себе.
И замерла с перехваченным судорогой горлом, не в силах двинуться с места. В глазах все завертелось, но спасительная темнота забытья не укрыла ее на этот раз Она отчетливо видела, что на верхней площадке лестницы стоит муж. На нем был ночной халат, расстегнутый до пояса, из-под которого выглядывала мускулистая обнаженная грудь, покрытая темными курчавыми волосками, придававшими ему мужественный вид.
— Его пальцы вцепились в перила, словно мечтая точно так же сомкнуться на ее шее. Глаза стали темными как ночь, в них клокотала ярость, такая же, что прозвучала в его вопросе:
— Где ты была?
— Мне нужно было глотнуть свежего воздуха — Ты же хотела отдохнуть.
— А теперь мне захотелось подышать.
— Где ты была?
— Джентльмен, даже если он муж, не имеет права задавать леди вопросы подобным тоном!
— Мы давно выяснили, что я не джентльмен, а ты не леди. Где ты была?
— На улице!
В его глазах явно читалась угроза. Когда он двинулся к ней, она отступила в коридор.
— Ты не сможешь заставить меня рассказать тебе, — громко заговорила она. — Тебе не удастся заставить меня…
Голос Аманды становился все тише, по мере того как он все приближался и приближался. Она слепо ткнула в его сторону руками, страшась его злости. Эрик даже не обратил внимания на ее жест неожиданно присев, он перекинул ее через плечо.
— Нет! Ты не смеешь… прекрати сейчас же! Кто-нибудь из слуг нас увидит… прибежит прекрати!
Его рука с силой опустилась чуть пониже ее поясницы.
— Плевать я хотел на то, что сбегутся слуги, и на то, что мне не удастся заставить тебя рассказать, почему ты шляешься по улицам ночью! Если вы ведете себя таким образом, мадам, то будь я проклят, если буду спать не в своей постели!
Она забилась на его плече, но без малейшего успеха. Когда они добрались до спальни, последовала короткая и яростная борьба, но стоило его губам коснуться ее, как она вспомнила его слова. Гнев… он так похож на страсть, так близок к желанию. Она хотела бороться, но не могла. Огонь вспыхнул, в мгновение ока превратившись в пожар.
Она не предала свои идеалы, но теперь ей было все равно. Несмотря на вспыхнувшие сейчас чувства, она поняла, что лишилась сегодня чего-то очень важного.
Эрик уехал рано утром. Он оставил записку, в которой сообщил, что отправляется на конвент, а она должна вернуться домой. Причем сделать это ей следует без излишнего шума, так как кое-кому из слуг отдан приказ доставить ее домой либо по доброй воле, либо силой.
На записке не было ни подписи «Твой любящий Эрик», ни «С любовью, Эрик», ни просто «Эрик». То, что ей предназначалось, уместилось в последней грозной фразе: «Блюдите себя, мадам, а не то…»
С горестным воплем Аманда швырнула подушку в угол спальни и, рыдая, упала на кровать. Все чувства, что она обнаружила в себе, все, что она обрела, оказалось потерянным. Любовь сгорела, едва, успев расцвести, разбилась о скалистые берега революции.
ЧАСТЬ III
СВОБОДА ИЛИ СМЕРТЬ
Глава 12
Епископальная церковь Святого Иоанна у ручья Шокое, окрестности Ричмонда, Виргиния
Споры тянулись бесконечно, острые, жаркие и страстные, но затем, как ни странно, делегаты постепенно утихли. Сопротивление, по мнению Эрика, еще ощущалось, но сегодня здесь, в Ричмонде, начинало приобретать форму то, чему суждено было определить судьбу страны.
Во всем городке не нашлось помещения достаточно большого, чтобы вместить столь представительное собрание, поэтому делегаты встречались в церкви. Для лоялистски настроенных жителей — тех, кто ощущал мятежную глубину происходившего под святыми сводами, — сам факт, что они собирались в церкви, представлялся непристойным.
И несмотря на предупреждения о необходимости соблюдать осторожность, на трибуну вновь вышел Патрик Генри, этот гигант с Запада, грубоватый, но красноречивый оратор, который, кажется, обладал способностью сдвигать горы силой своего слова.
— Бесполезно муссировать этот вопрос, сэр. Господа могут сколько угодно кричать: «Мир, мир!» Но мира нет. Война уже почти началась.
Следующий порыв ветра с севера принесет с собой бряцание оружия.
Неужели мы так боимся за свою жизнь и так дорожим спокойствием, что готовы ради них надеть на себя цепи рабства? Прости меня, Господи! Не знаю, какой путь выберут остальные, но что до меня, то даруй мне. Боже, свободу или смерть!
Молчание было ответом на его слова, все еще эхом отдающиеся под сводами церкви. Медленно поднялись несколько делегатов, чтобы возразить ему, но тут вскочил на ноги Ричард Генри Ли, заявив, что поддерживает резолюцию Генри. За ним одобрительно высказался Томас Джефферсон.
Когда делегаты завершили обсуждение, было решено сформировать комитеты.
Также решили, что для защиты Виргинии будут созданы войска.
И стало известно, что в ближайшие дни пройдет голосование по кандидатам, которые во второй раз поедут в Филадельфию.
Покидая церковь бок о бок с Вашингтоном, Эрик молчал, у него в ушах все еще звучали слова Патрика Генри. Звучали все громче и громче.
Два года назад они все назвали бы его речи изменническими. Но теперь лишь самые упрямые лоялисты могли так думать.
— Он войдет в историю, — заметил Вашингтон, когда они шли к ближайшей таверне.
— Полагаю, да, — согласился Эрик.
Вашингтон внезапно Остановился, прислонившись к дереву, едва начавшему выпускать мягкие зеленые листочки. Он повернулся и пристально посмотрел на Эрика:
— Знаешь, а ведь война будет.
— Да, я тоже так думаю.
— Что будешь делать ты?
Эрик, сжав челюсти, спокойно посмотрел на друга:
— Я думаю, Джордж, что за эти годы я больше чем доказал свою преданность Виргинии.
— Твоя преданность вне сомнений. Но будут сильно задеты твои интересы. Я разговаривал со многими близкими друзьями, которые собираются возвращаться в Англию. Фэрфакс и Салли… они скоро уезжают. Многие друзья.
Эрик хмуро кивнул:
— Я разговаривал с некоторыми из моих двоюродных братьев, что решили уехать. Сегодня вечером у меня назначена встреча с одним дальним родственником из Камеронов. Я продаю ему свою собственность в Англии и покупаю те его владения здесь, что граничат с моими землями.
— Тебе повезло, что ты смог осуществить такую сделку. — Вашингтон смотрел на друга внимательно. — А как твоя жена?
Эрик, сам не ожидая того, так напрягся, что невольно выдал себя.
— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — произнес он слишком поспешно.
В последние месяцы жизнь неслась быстро и яростно. События свершались одно за другим. Его несло дикими ветрами перемен, и хотелось управлять ими. Он запрещал себе думать об Аманде днем. Но она преследовала его ночами, и к боли и желанию присоединилась горечь. Он никогда не сможет доверять ей. Что, во имя Господа, она делала, убежав из дома ночью? Встречалась с важным представителем тори? Или с любовником? А может, любовник и тори были одним и тем же лицом? Его гнев на нее был так велик, что он не смог оставаться с ней.
Она солгала насчет ребенка. Она что-то знала о смерти лошади Дэмьена. Она предавала его на каждом шагу.
— Почему ты спросил о моей жене? — спросил он холодно.
— Эрик, я твой друг. То, что твоя жена не изменила своих политических симпатий, хорошо известно…
— Ее в чем-то подозревают? — равнодушно задал вопрос Эрик.
— Эрик, я не хочу тебя обидеть…
— Джордж, ты меня не обижаешь. Но Аманда — моя жена. Она поддержит меня.
— Ты в этом уверен…
— А если нет, — сказал Эрик, упрямо сжав челюсти, — я сам разберусь с ней.
— Но если…
— Я разберусь с ней, Джордж. Даю тебе в этом честное слово.
Если будет необходимо, я распоряжусь, чтобы ее убрали.
Вашингтон взглянул на него и грустно вздохнул:
— Дай Бог, мой друг, чтобы ты смог. Я бы на твоем месте не смог. Но пойдем выпьем вместе, пока у нас еще есть на это время. У меня возникает предчувствие, что события, которые До сих пер тащились черепашьим шагом, вскоре помчатся бешеным галопом.
Двадцать минут спустя они все уже сидели в таверне — Эрик Камерон, Джордж Вашингтон, Ричард Генри Ли, Патрик Генри и другие.
Пожилой джентльмен с северных окрестностей Ричмонда по имени Пьер Дюпре присоединился к их компании. Но несмотря на то что собравшиеся пили и смеялись, стараясь избавиться от чувства напряженности, которое сами создали, Эрик заметил, что Дюпре следил за ним, не обращая особенного внимания на истинных заводил, лидеров революции.
Дюпре, седой, безукоризненно одетый, в горчичного цвета бриджах и алом сюртуке, наряду со всеми поглотил изрядную дозу виски Но когда остальные сдались и собрались уходить спать, Дюпре не двинулся с места. Наконец поднялся и Вашингтон, и за столом остались только они двое — Дюпре и Эрик.
— Ну, мой юный друг, — предложил Дюпре, — может быть, еще по стаканчику?
Свеча на столе почти догорела. Откинувшись в кресле, Эрик усмехнулся, чувствуя себя легко как никогда.
— Месье Дюпре, вы пристально изучали меня. Почему?
Старик ответил легким пожатием плеч:
— Любопытство, месье. Ничем не оправданное.
— Любопытство? — Удивившись, Эрик поднял свою оловянную кружку и сделал большой глоток виски. — Признаюсь, я несколько озадачен, месье. Скажите мне, что вы хотите узнать?
— У меня, нет намерения оскорбить вас.
Эрик улыбнулся:
— Так не оскорбляйте меня, а просто говорите.
Дюпре глубоко вздохнул.
— Может быть, я смогу оказаться вам полезен?
— В таком случае благодарю. Но пожалуйста, расскажите же, что все это значит.
Дюпре заговорил, сначала так тихо, что его слова были едва слышны в пустой комнате:
— Насколько я понимаю, Аманда Стирлинг теперь стала леди Камерон?
Эрик вдруг снова почувствовал, как судорогой свело Мышцы, острая боль полоснула сердце. Одиночество, горечь. Он хотел свою жену.
Хотел, чтобы она была рядом, лежала с ним, постанывая от желания.
И в то же время ему хотелось ударить ее и уйти прочь.
— Она моя жена. — Он не осознавал, что его глаза потемнели и сузились, что с лица слетела натянутая улыбка, а слова прозвучали как рычание. — Если у вас есть что сказать — говорите, поскольку я устал и быстро теряю терпение.
— Это деликатный вопрос…
— К черту деликатность! Или говорите, или оставьте меня в покое!
— Это целая история…
— Так рассказывайте!
Дюпре долго колебался, но трусом он не был. Он не стушевался при виде гнева Эрика, а быстро произнес:
— Очень много лет назад я знал ее мать.
— Мать моей жены?
— Да. Она была красавицей. Такой красивой! Светлой и грациозной, с солнцем в глазах, в словах, в каждом движении: Она была сама страсть, сама энергия, в ней кипела жизнь! Вспоминая ее, я сам молодею. Она была такой живой…
«Как Аманда, — подумал Эрик. — С вечным огнем в глазах, жаром в душе, страстью к жизни».
— Продолжайте, — опять коротко буркнул он.
Пьер Дюпре придвинулся ближе.
— В те времена я часто приезжал в Уильямсберг. Я был французом, родившимся на виргинской земле, преданным королю Англии. Но когда узнал, что в Уильямсберг прибывают акадийцы, я посчитал своим долгом приехать. Я обязан был помочь этим людям, которые говорили на одном со мной языке. Вы понимаете?
Эрик едва кивнул.
Дюпре продолжал:
— Я дружил с Ленорой. Она доверяла мне. Она… она обратилась ко мне за советом.
— За каким? — требовательно произнес Эрик.
— Видите ли, она была сама доброта. Видела страдания людей, видела их потерянность и растерянность. Когда прибыли корабли с высланными акадийцами, Ленора потребовала, чтобы ее муж приютил Некоторых из них. Возможно, это оказалось не столь уж большим благодеянием для них. Вы ведь знаете Найджела Стирлинга…
Опять Эрик сурово кивнул, ничего не сказав. Дюпре и не требовалось его поощрения. Он продолжал:
— Ей ни в коем случае не нужно было выходить за него замуж.
Ни в коем случае! Стирлинг всегда был средоточием всего жестокого и грубого, что может быть в человеке, несмотря на все его титулы, земли и богатства. Ради еще большего он готов был пойти на все. Он не заслуживал такой женщины, как Ленора.
— Помилуйте, сэр! Добрая женщина давно умерла и похоронена.
И свободна от Найджела Стирлинга. Так о чем вы печалитесь теперь?
— Она пришла ко мне, сэр, потому что ждала ребенка. Ребенка, зачатого не от Найджела Стирлинга, а от симпатичного молодого француза. Вернее, от акадийца, сэр. От человека, которого Стирлинг нанял в качестве помощника на жалованье.
Эрик резко выпрямился.
Дюпре увидел, что его слова попали в цель.
— Она полюбила. Глубоко полюбила. О, это легко понять! Стирлинг — жестокий, черствый, грубый. И прекрасный француз с яркими глазами и черными как смоль волосами, ласковый и добрый. Он любил ее, я уверен. Разве можно было не любить Ленору? Но когда она пришла ко мне, я сразу понял, что эта история может закончиться только скандалом. Я сказал ей, что она не должна больше грешить, что ей нужно родить Стирлингу ребенка и — ради собственной безопасности и ради спасения жизни своего возлюбленного — не позволить ему ни о чем догадаться. — Он вздохнул, покачав головой. — Как же я ошибался! Ей надо было бежать с французом, надо было бежать с ним в Новый Орлеан. Она могла обрести счастье. Вместо этого…
— Вместо этого! Что, черт побери, произошло, Дюпре? Черт тебя побери, старик, заканчивай, если уж начал!
— Я ничего не знаю доподлинно. — с сожалением произнес Дюпре, опустив взгляд в свой бокал с виски. — Все, что мне известно, передавалось шепотом от акадийца к акадийцу. Стирлинг узнал обо всем. Он обвинил ее, набросился с кулаками. Ленора упала с лестницы и прежде времени разрешилась от бремени дочерью. И вот ей, лежавшей в кровати, умиравшей от потери крови, он поклялся, что убьет ее любовника.
А еще он пообещал, что использует ее дочь для своих целей и сделает так, что она расплатится за каждый грех, совершенный ее матерью. И когда бедная Ленора, в конце концов умерла, он нашел молодого француза, забил его до смерти и похоронил в неизвестном месте.
— Боже мой!.. — выдохнул наконец Эрик. Он не хотел верить рассказу этого человека. Обвинения были слишком ужасны.
Но он не мог просто так отмахнуться от них. Он видел, как Найджел Стирлинг обращается со своей дочерью. Видел своими глазами.
Но доказывает ли это, что тот и вправду совершил убийство? Что он мог пасть так низко?
Его сердце внезапно дрогнуло, готовое разорваться на части. Боже!
Он хочет поверить ей. Он хочет любить Аманду, дать ей все на свете.
На каком же крючке держит ее Стирлинг?
Он желал ее. Он хотел обнимать и баюкать ее, поддерживать и ободрять. Хотел сделать так, чтобы никто не смог ее обидеть. Чтобы Найджел Стирлинг никогда больше не смог коснуться ее своими лапами.