ГЛАВА 16

Когда наступил вечер, с северного побережья подул холодный ветер. Стоя на скале в развевающемся на ветру плаще, Эрик смотрел на темную окутанную туманом даль моря. Где-то далеко лежала страна скоттов, названная Шотландией по имени племен, которые покинули Ирландию, чтобы поселиться там. Она была далеко на Севере, гораздо дальше английских королевств, которые с таким трудом защищал Альфред от нашествия датчан.

Конечно, они сильно преуспели за последние три месяца. А теперь, перед лицом тяжелой зимы, они приближались к завершению этой борьбы. Один за другим младшие короли Ирландии признавали превосходство Найола Мак-Аэда, но теперь они сражались по всему побережью за Ольстер, принадлежащий его дяде, сражались с человеком, Ларсом Мак-Коннаром, который, как и он сам, был сыном ирландским и внуком датского ярла.

Решающая битва должна произойти завтра. Далеко впереди на севере Эрик различал огни датских лагерей. Гонцы весь день скакали туда-сюда между двумя враждующими лагерями, и, наконец, решение о сражении было принято. Тот, кто победит в этот день, получит свою долю земель Ольстера. Теперь, когда вся страна присягнула Найолу, казалось, уже не было необходимости отбирать землю у Ларса. Но никто не знал лучше настроения ирландцев, чем Найол, Олаф, Эрик и его братья и кузены. Если Найолу не удастся удержать собственное королевство, он никогда больше ничего не получит. Военные раздоры последуют за этим, разрушат его королевство и принесут распри всей земле.

Все зависело от завтрашнего дня.

А потом они смогут вернуться в Дублин.

Эрик ощутил холодный порыв ветра, но внутри него горел пожар. Как он хотел вернуться!

Действительность несколько изменила его планы. После похорон деда с разных сторон надвинулись опасности. Было решено, что отправлять женщин проводить Аэда до места его последнего успокоения в Таре в сопровождении одного Эрика и охраны рискованно, и что все семейство поедет на Север с телом покойного короля и отслужит погребальные молитвы у монахов Армага.

А потом они сразу же вернутся к делам и обеспечат преданность младших королей.

Итак, у него было некоторое время…

Не слишком много времени, потому что путешествие такого множества людей было очень медленным, и он почти не имел времени, чтобы побыть с женой в течение дня. Кроме того, приходили различные послания из разных королевств. Найол признавал разных королей Ирландии и требовал в ответ, чтобы его признавали также. Дни были беспокойные.

Пришло послание и из Уэссекса. Гутрум развязал сражение у стен Рочестера. Альфред собрал большой флот, в который вошли и корабли Эрика, и атаковал датчан, предводительствуемых Гутрумом.

Он произвел хорошую чистку, захватил бесчисленные корабли и богатства. Но потом датчане нанесли ответный удар и вернули все то, что у них было захвачено.

Альфред поклялся весной напасть и выбить датчан из Лондона. Он умолял Эрика возвратиться к весне.

Эрик вглядывался в море. Все время шла какая-нибудь война.

Он вздохнул, устало прикрыл глаза и подумал, что, по крайней мере, ночи принадлежали ему. Во время длинного, медленного путешествия в Тару все ночи принадлежали ему.

Но и тогда они с Рианон мало разговаривали. Иногда все путешественники ночевали в палатках, разбитых по дороге, иногда они находили гостеприимство в каком-нибудь ирландском поместье, и иногда, но гораздо реже, их принимали младшие короли. Но для них это не имело значения. Он слишком уставал, чтобы говорить, и она никогда не требовала этого. И тогда пришло время ему заметить в ней некоторые перемены, и он обзывал себя дураком, что не замечал этого раньше. Ее груди налились, живот начал заметно округляться. Казалось, что даже глаза блестят ярче, а щеки стали более свежими…

Но она была красива всегда. Он никогда не отрицал этого. Никогда. С того самого раза, когда увидел ее на стене. И теперь она все больше мучила его во сне, потому что уж очень много воспоминаний о ней он мог вызвать в своей памяти. В снах она приходила к нему такой, какой она пришла, чтобы утешить его после смерти деда. Приходила к нему обнаженная, гибкая, горящие золотом и огнем волосы окутывали ее плащом, придавая ей обаяние невинности и в то же время тайны. Мягкие и струящиеся, как солнечные лучи, как языки огня, пряди волос спадали на ее обнаженное тело и прикрывали, но не могли скрыть полноту ее грудей, розоватые соски, изгиб ее бедер, островок страсти и тайны, покрытый вьющимися волосами в низу живота. Даже во сне он чувствовал сладостный запах ее тела и видел ее глаза, чувствовал ее плоть, когда она приходила к нему и отдавала ему всю себя. Так много она могла отдать ему. Так много скрывалось за удивительными серебристыми молниями ее глаз. Боль, которая слишком быстро выдает ее, которую она так сильно старается спрятать. Смех, который она так редко дарила ему, и буря гнева, шторм на море, ярость тигрицы. Все это было в ней спрятано, в глубинах ее характера, непостоянного, переменчивого, как рябь воды при дуновении ветра.

Только глупец мог полюбить ее…

Но он полюбил.

Он удивился, когда это произошло, когда он так переменился, когда она пленила его, вызывая не только похоть, но взяв в плен его сердце. Случилось ли это потому, что она каждый раз убеждалась, что он одерживает над ней победу, но никогда не сдавалась? Произошло ли это тогда, когда он касался ее, погружаясь в огонь ее волос, в бурю ее глаз? Было ли это тогда, когда он узнал ее ближе, узнал красоту ее сердца и ума? А может, это случилось, когда она убежала из поместья, чтобы послать стрелы с предупреждением ему?

Может быть, именно в этот день он понял, что она принадлежит ему, что, защищая ее, он будет сражаться яростно и слепо, как дикое животное. Когда в нем произошла эта перемена, когда он смог признать, хотя бы только в глубине души, что полюбил ее? Нет, то, что он чувствовал к ней, было глубже, чем любовь. Это чувство было гораздо глубже всего, что он когда-либо испытывал. Это чувство стало частью его, время от времени утихая, а потом снова просыпаясь.

Он уже познал любовь раньше…

И он узнал, какую боль она может причинить, и он всегда хорошо знал, что любовь — это обоюдоострый меч, оружие, гораздо более сильное, чем все, что когда-либо было придумано или выполнено человеком. Боже, сколько всего еще разъединяет их. Бесчисленные бесполезные смерти из-за того, что она атаковала его войско, когда он высадился на ее берег.

А сколько всего случилось с тех пор. Возможно, ее люди, уже давно лежащие в могилах, были невинны, потому что не привидения же предупредили датчанина Рогвалда о его приближении.

Но ведь кто-то сделал это…

Если это не его жена, тогда кто-то, кто был чрезвычайно близок к Альфреду. Кто? У Рианон должно быть какое-нибудь подозрение. Она находилась под опекой Альфреда, она знала всех и знала их хорошо. Может, она защищает кого-то? А может, она и в самом деле ничего не знает?

А быть может, она все еще желает ему смерти, но научилась хитрости и терпению и спокойно ее ждет?

Нет, он не может в это поверить. Он знал, что она все еще сильно любила Рауена. Она неоднократно умоляла его присматривать и заботиться о ее людях, когда они расставались в Таре — с ним было по меньшей мере двадцать воинов из Уэссекса, — но он был уверен, что хотя она действительно волновалась за всех, но делала она это исключительно из-за Рауена.

У них будет ребенок. И если он сейчас падет на поле битвы, то хотя бы оставит после себя сына. Неожиданно он почувствовал дрожь в руках и, посмотрев на небо, начал молиться, сам не зная, какому божеству предназначались его молитвы. Он хотел жить. Он хотел жить сейчас гораздо больше, чем когда-либо раньше. Он хотел увидеть своего ребенка, будь то сын или дочь, и он хотел, чтобы им выпало прожить такую жизнь, какой он желал бы для себя. Он никогда не предаст своего дядю Найола, он всегда придет на помощь Лейфу, если Дублину будет грозить какая-нибудь опасность. Он всегда останется ирландцем, но он останется и сыном своего отца, норвежцем. Но жизнь его теперь была за морем, и душу его держала в хрупких руках Рианон. Он каким-то образом глубоко пустил корни в этой земле Уэссекса, и ничего не желал больше, чем мира, времени, которое он проведет с женой и с ребенком. Времени, которым он будет наслаждаться среди огненных и золотых прядей ее волос, держа и обнимая Рианон перед огнем камина зимой, чтобы создать их общий мир. Дни его скитаний позади, походы с викингами закончились, когда Альфред вложил в его руки руку Рианон. Сначала он думал, что просто очень хочет иметь свои земли, но это было не так. Это была женщина, которая дала ему дом.

Раздался легкий шорох позади него, и он резко развернулся, выхватив меч из ножен.

Перед ним стоял Мергвин. Эрик со вздохом облегчения опустил свой меч и снова вложил его в ножны, тихо выругавшись.

— Клянусь Одином, Мергвин, ты, как дух, появился из темноты!

Мергвину не нужно было бы быть с ним, — подумал Эрик. Аэд Финнлайт ушел из жизни, когда ему было больше девяноста лет. Мергвин был еще старше Аэда, слишком старым, чтобы сопровождать его на войне. И все же он настоял на этом.

Теперь ветер развевал его волосы и бороду, в глазах отражался свет полночной луны, он и вправду появился как волшебник, как колдун.

— Я пришел предупредить тебя, что не все будет гладко завтра на рассвете, — сказал Мергвин. Эрик улыбнулся.

— Конечно, не все, Мергвин. Мы пойдем сражаться с сильным и удачливым воином, и будущее всей земли и домов Аэда Финнлайта и Северного Волка будет поставлено на карту.

Мергвин покачал головой.

— Эта битва открытая и простая.

Открытая и простая! — подумал Эрик. Никакая битва не бывает простой. Это всегда ужас крови, и боли, и смерти. Но за свою жизнь Мергвин был свидетелем бесчисленных битв, и, казалось, он предвидел вещи гораздо худшие.

Старик сурово поглядел на него и подошел, чтобы сесть на скалу. Он уставился в ночь.

— Что-то и в самом деле здесь совсем не так. Я поехал с тобой в Англию, потому что чувствовал это. Я остался с твоей женой потому, что я опасался этого. И я чувствую, что это снова близко. — Он сжал кулаки. — Клянусь Одином и всеми духами неба! Я чувствую это, но не могу его коснуться. Я могу только предупреждать тебя, чтобы ты был осторожнее с тем, что явно. Увертывайся от топора, отбивай удары меча. И прежде всего, ты должен быть чрезвычайно осторожен.

Он снова поднялся. Он посмотрел на Эрика, и Эрик в ответ посмотрел на него серьезно.

— Да, Мергвин, я буду чрезвычайно осторожен. И если мне удастся остаться в живых, я попробую узнать, что за всем этим скрывается.

Мергвин кивнул головой. Он отошел было, а потом оглянулся и остановился.

— Между прочим, мой принц, это мальчик.

— Что? — резко спросил Эрик.

— Твой ребенок. Это — сын.

Мергвин исчез в темноте так же, как пришел. Эрик посмотрел ему вслед и тихо улыбнулся, но потом его улыбка исчезла.

Что это, что чувствует Мергвин, но не может коснуться?

Не могло ли какое-нибудь предательство следовать за ним по пятам из Уэссекса до этих скал?

Это невозможно. Просто будущее сражение заставляет Мергвина беспокоиться. С тех пор, как умер Аэд, Мергвин стал сам не свой.

Эрику нужно было поспать.

Но, вернувшись к своим воинам в палатку, он не мог найти себе покоя. Он дремал и метался всю ночь. Перед ним вставали видения. Видения сражений, людей с топорами и мечами. Видения, в которых она приходила к нему…

Медленно, обнаженная и прекрасная при свете полночной луны, которая освещала все изгибы ее тела.

Но она никак не могла подойти к нему. Между ними просвистел меч, и он, вздрогнув, проснулся.

Наступил рассвет. Это было время битвы.

Он оставил Александра в Уэссексе и сейчас выбрал из отцовских конюшен коня, специально выращенного для войны, крупного вороного, отличающегося большой силой и огромным запасом жизненной энергии, способного выдержать напряжение боя. Эрик вел своих людей в первый бой вместе с людьми Найола, отца и брата Лейфа. Никогда ни один настоящий король не прячется за тела-ми своих людей, учил его отец, когда они были еще детьми, и этот урок он усвоил хорошо, и в Альфреде его привлекало то, что он, подобно его отцу и деду, был королем-воином.

Сыновья Волка встретили первый лязг стали, и пролилась первая кровь.

Эрик почувствовал, что ранен в нижнюю часть бедра, но его тело прикрывала кольчуга, и удары, которые он получал в начале сражения, оставляли на его теле синяки, но не приносили особого вреда. Эрик прекрасно умел сражаться бок о бок со своими родственниками. Когда его младший брат Брайан был застигнут двумя воинами с топорами, Эрик успел приблизиться и убить одного из них. Позднее, обернувшись через плечо, он увидел, что его отец перерезал горло воину, который намеревался прыгнуть на лошадь Эрика.

Ужасная и страшная битва продолжалась несколько часов, пока земля под ними не стала скользкой от пролитой крови. Затем Ларс протрубил отступление, и битва стала стихать.

Эрик припомнил обещание, данное Рианон, следить за Рауеном и охранять его и яростно выругался. Он уже давно не видел юношу.

— Некоторые из твоих англичан развязали сражение за деревьями! — крикнул ему Лейф, и Эрик, кивнув в ответ, поскакал в направлении рощицы. Он застал Рауена и несколько других в пылу сражения. Рауен преследовал по крайней мере четырех врагов, пытавшихся бежать.

Эрик подъехал с тыла, размахивая мечом, уложив сначала одного, а потом другого. Рауен пронзил сердце третьему врагу, а последний сумел удрать в рощу.

— Благодарю тебя, принц! — крикнул Рауен Эрику. — Осмелюсь сказать, что в самом деле мне нужна была помощь!

— Всем нам время от времени необходима помощь, мой друг! — подбодрил его Эрик. — И когда отдаешь себе в этом отчет, можешь стать настоящим воином.

Рауен опустил забрало, улыбнулся и помахал рукой. Эрик развернул коня и вернулся к хребту скалы, где собирались его отец, братья и весь его род.

Ларс предложил свои условия. Он сам присягнет Найолу, если его людям будет гарантировано прощенье, а раненые вернутся к своим женщинам, и если Найол Ольстерский дарует ему небольшой кусок земли в собственное пользование.

Посол ушел. Найол пообещал все это, если Ларс даст письменную клятву верности при свидетелях и признает Найола своим верховным феодалом.

Наступила темнота. Лейф распорядился оказать помощь раненым, а мертвых собрать в одном месте для отправления похорон по христианскому обряду. Его отец, братья и близкие родственники Эрика остались в живых после сражения, и за это он благодарил небеса. Но он увидел тела многих старых друзей и сподвижников и ощутил острую боль. Он вздрогнул, увидев Ролло, который нес чье-то тело, и стремительно ринулся вперед.

Это был Рауен.

Рауен, смертельно бледный, прекрасный, молодой, с тоненькой струйкой крови, стекающей изо рта. Эрик уложил его на землю. Проведя рукой по спине, он увидел там кровь.

— Господи! Я ведь оставил его в самом конце битвы! — сказал он. — Что случилось? Клянусь, награда будет большой, если кто-нибудь сможет сказать мне!