– Маккензи! – выдохнула она.
      Он не сводил с нее глаз.
      – Господи, это ты! – Тару захлестнула ярость. – Как я испугалась! Как они издевались надо мной! А ты… Почему ты здесь? В этом доме?.. Значит, ты знал?
      Несмотря на смятение, она понимала, что сейчас не время выяснять отношения.
      – Помоги мне подняться и выбраться из воды! – потребовала она. – О, я разорвала бы тебя на части!.. И руки! Развяжи руки!
      Джаррет спокойно разглядывал ее.
      – Ты хуже этих дикарей, Маккензи! Хуже всех семинолов, вместе взятых!
      – Пусть так, зато теперь ты знаешь, любовь моя, как порою наказывают тех, кто удирает без разрешения.
      «Значит, он побывал дома, увидел, что меня нет, и пустился на поиски!» – догадалась Тара, и ее гнев начал улетучиваться.
      Но как Джаррет посмел проделать с ней такое?..
      – Как ты мог? Как ты мог? – повторяла она, тыча ему в грудь все еще связанными руками. – Ты был здесь, и ты разрешил… этим людям…
      – Семинолы, радость моя, – он провел мокрым пальцем по ее лицу, – как и прочие индейцы, а также белые, иногда бывают жестокими. Они не прощают измены и наказывают за предательство. Даже членов семьи.
      – Ты не смеешь… – начала она, но Джаррет встал во весь рост, поднял ее и закричал:
      – Это ты не смеешь! Да понимаешь ли ты, что наделала? Удрала из дома, никого не предупредив… Наплевала на всех!
      – А ты наплевал на меня! Бросил в лапы дикарей! Я едва не сошла с ума от страха!
      – Ты – моя жена…
      «Нет, – подумала Тара, – я еще не твоя жена. Ты хочешь, чтобы я стала ею, но ничего не получается – ни у тебя, ни у меня. Я чужая – тебе и этим местам… Чужая при свете дня. Но не ночью. Однако это ничего не меняет…»
      Тара вдруг догадалась, что Джаррет уже давно в этой небольшой хижине и отсюда руководил всем этим спектаклем.
      Оглядевшись, она увидела то, чего не заметила раньше: аккуратные стопки простынь и полотенец, пистолеты – все говорило о том, что здесь живет белый человек.
      Он!.. Джаррет! Человек с двумя лицами. Живущий и здесь, и там. И среди белых, и среди индейцев. Это он велел поймать ее и привязать к столбу! Это из-за него она чуть не лишилась рассудка – от страха за свою жизнь, за свою честь!
      – Негодяй! Сукин сын! Я вырву твое жестокое сердце!
      – Не кричи! – тихо, но властно сказал он.
      – Больше никогда в жизни, клянусь…
      Джаррет так сильно прижал Тару к груди, что у нее перехватило дыхание.
      – Тише, – повторил он. – Не нужно, чтобы все слышали твою брань. Здесь это не принято.
      – Мне наплевать на это!
      – А мне нет, миссис Маккензи. Я не хочу, чтобы моя жена ставила меня в трудное положение.
      – Ты в трудном положении? – Она задрожала от злости и возмущения. – Ты? Да если бы ты знал, что со мной…
      Он закрыл ей рот ладонью.
      – Дорогая, подумай только, как изменят свое мнение обо мне семинолы, если увидят, что я не могу справиться со своей женой, проявившей неповиновение и кругом виноватой?
      – Эти дикари, которые схватили меня и как мешок бросили на лошадь?
      – Они спасли тебя от худших бед, потому что обещали мне обеспечить твою безопасность и не могли понять, как ты оказалась в чаще, на границе с болотами, совсем одна… Я тоже не понимаю этого.
      Тара сознавала, что совершила глупость, едва не обернувшуюся непоправимой бедой, когда из ревности и любопытства совсем одна отправилась к Роберту. Здешние места не прощают опрометчивых поступков.
      – Что вы делаете? – гневно прошептала Тара, внезапно почувствовав, что Джаррет расстегивает ее платье.
      – Не волнуйся, сейчас я ничего не хочу от тебя, просто снимаю мокрую одежду.
      – Развяжите мне руки!
      – Ты смеешь требовать это, беглянка?
      – Да!
      – Если бы я связал тебя раньше, в нашем доме, ты не оказалась бы здесь.
      – Развяжи меня! Тебе не удастся снять платье, пока у меня связаны руки.
      О, скорее бы он освободил ее! С каким наслаждением она влепит хорошую затрещину этому голому красавцу!
      – Ты так уверена в этом? – усмехнулся Джаррет.
      И в то же мгновение платье, разорванное сверху донизу, упало к ногам Тары.
      – Сукин сын! – Она снова попыталась ударить его.
      Джаррет приподнял ее, опустил на подстилку из шкур и, несмотря на отчаянное сопротивление Тары, снял с нее мокрую одежду.
      – Ты заплатишь мне за все, Маккензи! За все! Я выцарапаю тебе глаза, вырву…
      – Тише! И ты еще называешь кого-то дикарями!..
      Она лежала на теплых шкурах, обнаженная, со связанными руками… Но живая и невредимая. И, как ни странно, полная сил и желания жить. Тепло очага согревало ее. Таре казалось, что здесь пахнет землей, травой, сосновой хвоей.
      Джаррет опустился на колени рядом с ней.
      – Черт возьми, не трогай меня!
      – Я принес тебе одеяло.
      Он укрыл ее, и в этот момент в дверь негромко постучали. Джаррет обмотался полотенцем.
      Снаружи отодвинули засов, и в комнату вошел голубоглазый индеец.
      Взглянув на Джаррета, он сказал что-то на языке своего племени.
      Натянув одеяло до подбородка, Тара с удивлением, но уже без всякого страха смотрела на них. И тут она вспомнила, что именно этого голубоглазого метиса видела во сне.
      «Неужели в жилах Джаррета тоже течет индейская кровь? – подумала она. – И как поразительно сходство этих мужчин!»
      Индеец протянул Джаррету чем-то наполненную корзинку.
      – Спасибо, – сказал тот.
      – Не стоит благодарности, – ответил индеец тоже по-английски, без малейшего акцента.
      – Откуда вы знаете английский? – сердито осведомилась Тара.
      Тот улыбнулся Джаррету.
      – Ты еще не сказал ей? Как, еще не развязал руки?
      – Не успел. Она сильно сопротивлялась.
      Тара вспыхнула от негодования, а индеец улыбнулся еще шире. Улыбка очень красила его, как и Джаррета.
      – Оцеола еще здесь? – спросил Джаррет.
      – Уехал… Я тоже покидаю вас. Рад был познакомиться с вами, Тара Маккензи. – С этими словами он вышел.
      – Что здесь происходит? – гневно спросила она у Джаррета, но не услышала ответа.
      Сбросив с себя полотенце, он приблизился к Таре быстро и бесшумно, как пантера. Его намерения не вызывали сомнений. Одеяло было отброшено в сторону.
      – Джаррет… – неуверенно пробормотала Тара, охваченная желанием.
      – Я слишком долго ждал. Целую вечность… Во всяком случае, так мне показалось.
      – Джаррет! – Она взмахнула связанными руками.
      Он закинул их ей за голову. Тара все еще сопротивлялась, раздираемая противоречивыми чувствами – страстью и яростью. Ей хотелось ощутить его в себе… и ударить, уничтожить, снять скальп!..
      – Да, я не шучу! – гневно шептала Тара, отвечая собственным мыслям. – Снять скальп! Потому что никогда не прощу…
      Словно не слыша ее, Джаррет шептал:
      – Слишком долго… Слишком…
      Он навалился на нее всем телом.
      – Джаррет!..
      Но он закрыл ей рот поцелуем, его язык проник вглубь, раздвинув зубы. Смуглые руки ласкали грудь, спускаясь все ниже, к бедрам, становились требовательнее, настойчивее…
      И вдруг Джаррет приподнялся. В руках, у него блеснул нож.
      Тара вскрикнула, но он наклонился, снова поцеловал ее и одним взмахом ножа рассек ремень. Она была свободна, но уже вовсе не хотела бить его, уничтожать… снимать скальп.
      Тара обхватила шею Джаррета, прижала его к себе, забыв о гневе и мести и предвкушая то, о чем так долго мечтала…
      И это осуществилось.
      В ушах застучал барабанный бой, перед глазами вспыхнул ослепительный свет, пространство расширилось, и ее повлекло в бездонную высь. Затрепетав, Тара закричала, но тут покой и умиротворение снизошли на ее душу.
      Джаррет перекатился на бок, и она, испытав облегчение, пошевелила освобожденными от пут руками. Это вновь напомнило ей о недавнем страхе и унижении.
      – И все-таки я задушила бы тебя!
      – Меня? – удивился он. – Когда все это случилось с тобой, я был еще далеко отсюда, любовь моя.
      – Нет, ты находился здесь, в селении, и велел им изощренно издеваться надо мной!
      – Они ведь сразу сказали, что не причинят тебе вреда?
      – Нет, не сразу, к тому же я не поверила им.
      – Вот и они не верят белым и зачастую оказываются правы. Даже Оцеола не сделал тебе ничего дурного.
      – Оцеола? – Тара вздрогнула. – Это голубоглазый индеец?
      – Нет.
      – Значит, тот пожилой, в головном уборе с перьями?
      – Да.
      – Как же ты допустил, чтобы я попала в руки человека, ненавидящего всех белых?
      – Не всех, дорогая. Тебя он только слегка наказал за ослушание.
      – Но мог и убить, верно? Как тех несчастных из отряда Дейда и многих других!
      – Он хороший и достойный человек, Тара. Оцеола видит, что происходит с его народом. И он далек от того, чтобы ненавидеть всех. Оцеола воюет.
      – Объясни это тем, кого он убил или оскальпировал! Будь ты неладен! Бросил меня в его лагере!
      – Я оставил тебя в нашем доме, где тебе и следовало находиться. Когда я напал на твой след, ты была уже здесь.
      – Но потом все происходило с твоего ведома?
      Джаррет кивнул:
      – Если бы ты не попыталась удрать…
      – Я никуда не удирала!
      – А как же ты оказалась на болотах?
      Тара не посмела рассказать ему о своем намерении посетить Роберта Трита, опасаясь, как бы Джаррет не заподозрил того в каких-то кознях. Да он и не поверит ей, что она отправилась туда совсем одна просто от тоски и одиночества.
      – Я не собиралась никуда удирать, – повторила Тара.
      – Куда же изволила держать путь? – насмешливо осведомился он.
      – Просто решила прогуляться. – Она поспешно добавила: – Но ты… ты настоящий Белый Тигр, так тебя здесь называют. Быстро напал на мой след и сразу нашел меня. Добыча не ускользнет от тебя, – заметила Тара с искренним восхищением.
      – Мне все равно сообщили бы о том, что произошло, – сказал Джаррет.
      – А этот… мой главный тюремщик, – спросила она, – как его зовут?
      – Бегущий Медведь.
      – Почему он так хорошо говорит по-английски? И кто он такой?
      – Он хорошо знает наш язык, – согласился Джаррет, не отвечая на второй вопрос.
      Он не собирался скрывать от Тары, что его связывают с Джеймсом родственные узы. Однако рассказ требовал времени, а в Джаррете вновь вспыхнуло острое желание.
      – Но ведь и ты знаешь язык семинолов?
      – С Бегущим Медведем я говорил на языке мускоги, но владею и языком хитичи. Ничего удивительного: я слышал их с детства.
      – Где?
      Он не отвечал, ибо от страсти у него перехватило дыхание.
      – Скажи, – настаивала Тара. – Почему ты скрываешь?
      Джаррет, слегка отодвинувшись от нее, лег на спину.
      – Джеймс Маккензи… – начал он и умолк.
      – О ком ты говоришь?
      – О Бегущем Медведе. Его знают также как Джеймса Маккензи.
      – Но…
      – Он мой брат… а Уильям – твой, – насмешливо добавил он.
      Тару поразило это признание. Однако они в самом деле очень похожи, она сразу это заменила.
      Значит, его брат – настоящий индеец, а Джаррет, видимо, вырос среди краснокожих. Потому и чувствует себя с ними свободно и в полной безопасности.
      Но почему он не сказал ей сразу? Из-за того, что она отказалась говорить о себе? Но ведь тут совсем другое дело. Она просто не может…
      Слегка кривя душой, но больше всего опасаясь, как бы Джаррет не потребовал и от нее откровенности, Тара снова начала возмущаться его скрытностью.
      – Не говори так громко, – увещевал ее Джаррет. – Здесь это не принято.
      – Все равно я убью тебя за все, что ты сделал! А твоего брата… задушу.
      – Он примет это, как мужчина, не сомневаюсь, дорогая.
      – Интересно, ванна – это обычный предмет у семинолов? – вдруг спросила она, сжимая его руку, вновь скользнувшую к ее животу.
      – Нет. Она принадлежит мне.
      – И эта хижина тоже?
      – Да, она моя. И твоя.
      – И все твои белые друзья знают об этом?
      – Многим из них известно, что мой младший брат – сын индианки. И я никогда не скрывал, что вырос в индейском племени…
      – И тебя не преследовали за это?
      – Пока нет, но в этой жизни может случиться все что угодно.
      Тара вздрогнула, и он крепко обнял ее.
      – Но сейчас нам здесь ничто не грозит.
      – Да, знаю, но ведь Оцеола не единственный вождь индейцев. Есть и другие, для которых ты только враг.
      – Верно.
      – И значит, тебе постоянно угрожает опасность. Ты построил свой дом на вулкане. И все мы на вулкане.
      – Сейчас у меня самые добрые отношения с индейскими племенами, поэтому пока нет оснований опасаться за свою жизнь и жизнь своих близких. Однако нужно соблюдать определенные условия.
      – Но, Джаррет…
      – Хватит об этом, Тара.
      – Но…
      – Тара, пожалуйста. Сегодня был очень долгий день.
      – И такая же ночь, Джаррет. Особенно для меня.
      – А мне показались бесконечными все дни, проведенные вдали от дома. – Он снова обнял ее. – Утром я отвечу на любые твои вопросы, а сейчас…
      Ей давно не было так хорошо и спокойно в его объятиях. Теплый воздух ласкал обнаженное тело; ласкали его и руки Джаррета, и его губы.
      «Какое-то безумие! – подумала Тара. – В чаще леса, в селении индейцев, наших исконных врагов, я занимаюсь любовью с белым человеком, одним из их лучших друзей…»
      Потом она сразу уснула мирным сном, какого не знала давно.
      Джеймс Маккензи сидел на шкурах в своей хижине, прислонившись к стене, и смотрел на затухающие угли очага.
      Он ждал. И нетерпение его возрастало с каждой минутой.
      Вздохнув, Джеймс провел рукой по густым темным волосам. Куда исчезла Наоми? Почему до сих пор не пришла домой?
      После того как она отвела эту бедняжку Тару к Джаррету, прошло немало времени. Он уже отнес брату еду и питье, а Наоми так и не появилась. И детей тоже нет. Значит, забрала с собой. Впрочем, детей она могла оставить у его матери, но сама?
      Джеймс понимал: Наоми пришлось не по душе то, что ей велели делать. Ей не понравилось, что мужчины решили проучить Тару, проявившую строптивость, легкомыслие и непослушание. Сама Наоми подчинилась мужу, хотя жестокий «спектакль», разыгранный с ее помощью, возмутил его жену.
      Теперь же она выкинула чисто женский трюк: не пришла разделить постель с собственным мужем.
      Ну что ж… В конце концов, ему тоже не слишком понравилась эта игра. Хотя таких своевольных, как Тара, следует учить. Джеймс знал, что у брата с женой не совсем простые отношения. Тара откуда-то уже удрала, и Джаррет, видимо, опасается, как бы она не повторила такой же выходки.
      Джеймс прикрыл глаза, устроился поудобнее. Он устал от непривычной игры с Тарой.
      Наверное, не только от этого. Вспыхнувшая с новой силой война принесла много забот и тревог. А впереди ничего хорошего и, главное, – почти нет надежды. Как человек, принадлежавший двум мирам, Джеймс видел и понимал больше, чем многие индейские вожди, а потому считал, что сопротивление и борьба безнадежны. Не в данном конкретном случае – вообще.
      Так или иначе, сейчас или через несколько лет белые добьются своего: оттеснят индейцев отовсюду…
      Только зачем? Это не укладывалось у него в голове. Ведь земли так много, неужели не хватит всем? Не нужно только проявлять чрезмерную алчность и агрессивность. Однако белые хотят завладеть всей землей, целиком и полностью.
      Джеймс мог в свое время примкнуть к белым и остаться с ними. В том мире, к которому принадлежали его отец и брат. Образованный, с широким кругозором, он не чувствовал бы себя там изгоем. Джеймс поддерживал знакомство со многими белыми: торговцами, врачами, плантаторами, даже с политиками и военными. Его связывали с ними дружеские или деловые отношения. Свои взгляды на происходящее в стране Джеймс редко высказывал и тем более никому не навязывал, но твердо придерживался их. Словом, он считал, что все люди имеют равные права на жизнь.
      Но, полюбив индианку Наоми, Джеймс остался в мире индейцев – с ней, со своей матерью…
      Он открыл глаза, потянулся и решил идти к матери, но тут вошла Наоми.
      Взглянув на нее, Джеймс понял, что жена по-прежнему недовольна им и еще не простила его.
      – Где пропадала так долго? – спросил он.
      – А ты это заметил?
      – Да.
      – С моими детьми у твоей матери. Где же еще?
      – С нашими детьми, – уточнил Джеймс.
      – Я думала, ты давно спишь. Улыбнувшись, он покачал головой:
      – Ты же знаешь, без тебя мне не уснуть. Еще минута, и я бы отправился за тобой.
      – Знаю.
      Больше Наоми не проронила ни слова.
      – Хорошо, что привела жену брата к нему в дом. Я уж боялся, что ты отпустишь ее и она опять убежит.
      Глаза Наоми гневно сверкнули.
      – И правильно бы сделала! От таких, как вы, надо бежать без оглядки!
      Вот! Такой она ему нравилась больше. Джеймс поднялся и подошел к ней.
      – Мы сыграли с ней жестокую шутку, – сказала она.
      – Это была не шутка, Наоми. Женщин надо учить.
      – А мужчин? – Поскольку ответа не последовало, она продолжила: – Особенно нехорошо было в самом конце, когда я оставила бедняжку в комнате с голым мужчиной, сидящим в лохани. Она не сомневалась, что это ты.
      Он рассмеялся.
      – Чего же тут плохого? Надеюсь, тебя это не слишком огорчило бы?
      – Джеймс!.. Не смей!
      Но он уже схватил ее в объятия, прижал к своему большому сильному телу, в нем вспыхнуло желание.
      – Джеймс Маккензи, если вы сумели принудить меня принять участие в вашей дурацкой игре, то не думаете ли и сейчас применить силу?
      – Силу? – Он опустился вместе с ней на оленьи шкуры. – Нет, любовь моя, никогда! Только убеждения, лесть, ласки… И немножко лукавства.
      Наконец он услышал негромкий смех.
      – Ты всегда был соблазнителем, Джеймс.
      Он молча раздел Наоми, потом разделся сам и лег рядом.
      Она закрыла глаза. Обида и злость, копившиеся весь день, прошли. Осталось лишь одно желание, заполнившее всю ее целиком.
      А потом Наоми устыдилась того, что так быстро забыла о мучениях Тары, причиненных отчасти ею самой.
      – Не следовало так жестоко поступать с ней, Джеймс.
      – Это не жестокость, Наоми, я проявил твердость. Тара – жена моего брата, и она должна понимать, что находится там, где идет война.
      – Все равно так нельзя. Наверное, она уже слышала об ужасной судьбе Лайзы.
      – Тара узнает правду в свое время. И довольно об этом, Наоми.
      – Представляю, как ее отругает Джаррет!
      – Это их семейное дело. Давай спать…
      «Что ж, спать так спать. Он прав, мой Джеймс, как и почти всегда в нашей с ним жизни. Но люблю я его не за это, а совсем за другое…»
      Наоми положила голову ему на грудь.
      Спать…

      В том, что Джеймс Маккензи совершенно свободно говорит по-английски, Тара убедилась на следующий день. А еще заметила, что у него чудесная обезоруживающая улыбка и приятные мягкие манеры.
      Постучав, он вошел к ним в дом с кофейником в руках и угостил ароматным горячим кофе.
      – Твоя жена узнала наконец, кто я такой? – спросил он брата.
      – Да, я открыл ей нашу маленькую тайну.
      Джеймс весело подмигнул Таре:
      – Надеюсь, вы простите меня за участие в этом представлении, миссис Маккензи? Но нам пришлось это сделать, иначе Оцеола забрал бы вас с собой.
      – Меня? Почему? Куда?
      – В свой лагерь. Он полагал, что там вы найдете более надежную защиту. Положение у нас с каждым днем становится хуже, и он опасается, как бы кто-то не счел своим долгом расправиться с белой женщиной, непостижимым образом проникшей к индейцам.
      – О Боже! – воскликнула Тара.
      – Однако мы убедили его, что последим за вами до появления Джаррета. Оцеола согласился, потребовав, чтобы с пленницей обошлись сурово.
      – Вам следовало сразу сказать мне, кто вы такой! – упрекнула его Тара.
      Джеймс снова подмигнул ей:
      – Оцеола, мой вождь и главный начальник, запретил мне говорить с вами.
      – Но почему, все-таки…
      – Хватит! – прервал их разговор Джаррет, выручая брата. – Таре не понять всей тонкости здешних отношений.
      – Он прав, – подхватил Джеймс. – Я пришел, чтобы позвать вас в дом к моей матери. Она с нетерпением ждет минуты, когда познакомится с женой своего любимого Джаррета.
      – Но имей в виду, – предупредил жену Джаррет, – Мэри – обыкновенная индианка.
      Тара вспыхнула от возмущения.
      – Мне все равно, кто она, но вы поступили со мной плохо! И я точно так же разозлилась бы, если бы это сделали люди с любым цветом кожи!
      Джеймс рассмеялся:
      – Вы утешили меня, Тара. Я ухожу с легким сердцем и надеждой на прощение и жду вас в доме у Мэри. Джаррет знает дорогу.
      Тара взглянула на Джаррета.
      – Значит, Мэри…
      – Моя мачеха.
      – О!
      – И прошу тебя, как бы ты ни злилась на нас с Джеймсом, с ней обойдись доброжелательно и любезно.
      – Она тебя воспитала?
      – Отчасти.
      – Тогда у меня лишь одна претензия к этой женщине – она не научила тебя хорошим манерам.
      Тара вдруг поняла, что ей нечего надеть. От платья нетерпеливый Джаррет оставил две половинки.
      – Как по-твоему, – весело спросила она, – удобно пойти к Мэри в таком необычном одеянии?
      Он удивился, увидев то, что Тара держала в руках, и твердо ответил:
      – Нет, это не совсем удобно.
      Джаррет окинул взглядом комнату, и Тара поняла: сейчас он предложит ей платье покойной жены.
      – В доме есть иголка и нитки? – поспешно спросила она. – Я быстро зашью.
      – Сумеешь? – В его голосе слышалось явное облегчение.
      – Увидишь.
      Вскоре, к безмерному удивлению Джаррета, платье было восстановлено. Он ласково поцеловал ее.
      – Ты понимаешь, что находишься в дебрях Флориды, в центре индейского поселения, в доме у своих родственников? И идешь в гости тоже к родственникам? Тебя не поражает все это?
      – Уже нет.
      – Скажи, – вдруг строго спросил Джаррет, – если ты не собиралась пуститься в бега, то куда направлялась?
      – Я хотела больше узнать о судьбе Лайзы. И о тебе.
      – У кого же?
      – Я думала…
      – Найти Роберта? Верно?
      – Да.
      – Какая глупость! Ты заслужила то, что с тобой произошло.
      Стук в дверь прервал их разговор.
      В комнату вошла вчерашняя индианка-переводчица.
      – Доброе утро. Меня послала Мэри. Простите, но ей не терпится увидеть вас обоих.
      – По-моему, мы уже где-то встречались с вами, – с улыбкой заметила Тара. – Но быть может, я ошибаюсь?
      – Не сердитесь на меня за вчерашнее. Поверьте, все это не моя затея.
      – Моя невестка Наоми, – пояснил Джаррет, – любящая и послушная жена, выполнила требование мужа. А теперь – вперед!
      Они последовали за Наоми.
      В селении шла обычная жизнь. Для мужчин, занимавшихся охотой, она, видимо, началась рано, потому что возле домов уже лежали тушки кроликов, а над огромным очагом в центре площади жарилась крупная антилопа.
      Все, кто встречался им, радостно приветствовали Джаррета и, в отличие от вчерашнего, доброжелательно улыбались Таре. Она отвечала им тем же.
      И вот они вошли в ее бывшую тюрьму, туда, где еще несколько часов назад она была пленницей, привязанной к столбу, и ожидала решения своей участи. Посреди большой комнаты стояла совсем еще молодая на вид индианка, привлекательная, высокая и стройная, в темной юбке и красной рубахе. Ее грудь украшали изделия из серебра.
      Она ласково улыбнулась Джаррету и тут же протянула руки Таре.
      – Приветствую тебя, дочь, – сказала она по-английски и, перейдя на родной язык, обратилась к Джаррету.
      Поговорив с ней, он вышел и оставил женщин одних.
      Перекинувшись с Мэри несколькими словами, Наоми коснулась плеча Тары.
      – Моя свекровь просит вас разделить с нами трапезу. А еще Мэри восхищена вашей красотой.
      – Поблагодарите Мэри за добрые слова, – ответила Тара.
      – Она хорошо понимает вас. Ради мужа Мэри учила английский, но после его смерти почти не говорила на этом языке, и сейчас ей трудно объясняться.
      – Благодарю вас, Мэри, от всего сердца, – сказала Тара.
      Та лучезарно улыбнулась, кивнула и занялась завтраком.
      Наоми объяснила, что к столу подадут хлеб из корней кунти с тыквенной добавкой и сушеную оленину. Жители селения держат и коров, но недавно почти весь скот пришлось продать.
      – Ведь вскоре нам придется, наверное, бежать из этих мест, – пояснила она.
      – Но почему? – воскликнула Тара. – Это же ваша земля!
      – Да, по соглашению она останется нашей еще много лет. Но отчего-то сроки начали слишком быстро сокращаться. И потом – эта война.
      – Она должна скоро окончиться!
      – Нет. Конца ей не видно. Такие вожди, как Оцеола, никогда не сдадутся и не отступят по доброй воле.
      Мэри предложила Таре поесть и потом что-то взволнованно сказала.
      – Она считает, – объяснила Наоми, – что молодые белые люди не слишком хорошо разбираются в наших делах. Или не хотят разобраться. А в сущности, просто, индейцев постоянно вынуждают уходить с насиженных мест, загоняют в болота и джунгли. Но Мэри не хочет уходить. Здесь ее дом.
      Тара нахмурилась.
      – Я действительно не понимаю. Если Джеймс – брат Джаррета, значит…
      – Верно, – согласилась Наоми. – Джаррет сам никогда не пойдет воевать против брата… Мэри, меня, детей… Наша земля – часть наследства Шона Маккензи. Он оставил ее своим сыновьям. Но поймите, Тара, быть между двумя воюющими народами очень нелегко. Джеймс решил разделить судьбу индейцев, поэтому, если нас вытеснят отсюда, он пойдет с нами. Если же для того, чтобы защитить нас, придется воевать с белыми, он будет воевать.
      – Надеюсь, до такого не дойдет, – прошептала Тара.
      Мэри произнесла несколько слов, и Наоми кивнула.
      – По ее мнению, у вас большое сердце, и она рада, что Джаррет нашел вас.