ГЛАВА ПЕРВАЯ

— И раз уж Лиланд поручил мне вести его дела, я затаскаю эту бродяжку по судам и уничтожу ее. В голосе Дженнифер Коултер слышалось мстительное удовлетворение.

Ангелос Петронидес окинул англичанку, сводную сестру своей покойной матери, взглядом, выражавшим вежливое внимание. Никому бы и в голову не пришло, что в эту минуту его переполняла радость, ибо Дженнифер только что сообщила ему сведения, за которые он не колеблясь выложил бы немалую сумму: Макси Кендалл, фотомодель, получившая в газетах прозвище «Снежная Королева», единственная женщина, из-за которой Ангелос не спал ночами, оказалась в долгах.

— Лиланд потратил на нее целое состояние! — Сидя в лондонском офисе Ангелоса, Дженниф вся кипела от возмущения. — Видел бы ты счета, которые мне удалось обнаружить! Ты бы не поверил, во что обошлись наряды «от кутюр» для этой дряни!..

— Любовнице требуется соответствующий гардероб… А у Макси Кендалл большие амбиции. Представляю, как oна добивалась от Лиланда всегo чего бы ни пожелала. — Ангелоc нарочно провоцировал Дженнифер.

В отличие от многих свидетелей разрыва четы Коултер три года назад, Ангелос был далек от заблуждения, будто бы Лиланд окончательно порвал со своей добродетельной супругой. Да и жалобы на якобы испытываемую нужду не произвели на него ни малейшего впечатления. Эта немолодая блондинка родилась и умрет в роскоши, а ее скупость нередко служила поводом для язвительных насмешек в лондонских кругах.

— Этих денег теперь не вернешь, — продолжала причитать Дженнифер, поджав губы.

— И вдруг я узнаю, что потаскушке удалось еще и убедить Лиланда дать ей эту ссуду…

Незаметно для собеседницы Ангелос поморщился. Дрянь, потаскушка?.. У Дженнифер нет ни капли достоинства, никакого такта. Энергичному, полному жизни мужчине необходима любовница, но не шлюха. И все-таки Лиланд нарушил правила. Умный человек не станет бросать ради любовницы жену. Грек никогда не поступил бы столь неосмотрительно, подумал Ангелос. Лиланд Коултер скомпрометировал себя и поставил в неловкое положение всю семью.

— Но ты все-таки получила то, что, по твоим словам, было важнее всего, — Ангелос прервал поток упреков и обвинений, — к тебе вернулся муж.

От одного упоминания об этом лицо женщины вспыхнуло, губы снова скривились.

— Конечно, Лиланд вернулся… после того, как с ним случился сердечный приступ, и он теперь так слаб, что пройдут месяцы, прежде чем он сможет встать на ноги. Эта гадина бросила его прямо в больнице… я говорила тебе об этом? Сказала врачу, чтобы он связался с его женой, и ушла. Но сейчас мне нужны эти деньги, и я вырву их у нее, чего бы мне это ни стоило. Moй адвокат уже послал ей уведомление…

— Дженнифер… Теперь, когда Лиланд болен, тебе и без того хватает забот. И я уверен, он будет не в восторге, видя, как его жена разоряет бывшую любовницу.

— Из-под густых черных ресниц Ангелос наблюдал за реакцией блондинки она замолчала, видимо только теперь сообразив что он прав.

— Позволь мне заняться этим, возьму на себя все обязательства, касающиеся ссуды, и возмещу тебе убытки. Дженнифер открыла рот, не веря своим yшам.

— Ты… ты правда все уладишь?

— Ведь мы же семья, — пожурил ее Ангелос.

Медленно, словно под гипнозом, Дженнифер утвердительно кивнула. Изумительные черные глаза Ангелоса Петронидеса светились добротой, а поскольку данная черта характера никак не вязалась с его образом, каким он ей представлялся, она не знала, что и думать.

Глава клана Петронидесов, он пользовался непререкаемым авторитетом, был жесток и беспощаден. При своем сказочном богатстве он обладал огромной властью, а его поступки отличались непредсказуемостью. Он внушал людям страх, стоило ему лишь появиться на пороге комнаты. Когда Лиланд ушел от Дженнифер, ей хватило всего одного его насмешливого, холодного взгляда, чтобы прекратить свои жалобные причитания. Каким-то образом Ангелос узнал, что первой изменила она, и с тех пор Дженнифер избегала его…

Лишь беспокойство, что может произойти, ее весьма неумелого управления сетью казино Лиланда, которые приносили немалый доход, вынудило ее обратиться к Ангелосу за советом и помощью. Теперь она уж и сама не понимала, каким образом случилось так, что она выложила Ангелосу свой план сведения счетов с Макси Кендалл.

— Ты заставишь ее заплатить? — переспросила Дженнифер. У нее даже перехватило дыхание.

— У меня свои методы, — тихо, но твердо произнес Ангелос, ясно давая ей понять, что ссуда больше не ее дело.

Его суровое, красивое лицо приняло выражение, от которого у Дженнифер холодок пробежал по коже. И все же она торжествовала. Определенно родственные узы, пусть даже дальние, значили для Ангелоса куда больше, чем она могла предположить. Эта маленькая нахалка получит по заслугам!

Оставшись один, Ангелос сделал нечто, что было ему совсем не свойственно. Немало озадачив свою секретаршу, он велел ни с кем его не соединять. Затем лениво опустился в свое кожаное кресло. На его красивых полных губах заиграла чувственная улыбка: больше не придется принимать холодный душ. И никаких бессонных ночей. В глазах вспыхнул дьявольский огонек. Снежная Королева теперь принадлежит ему. После трех лет ожидания она наконец-то будет его.

Корыстная и хладнокровная, она тем не менее была изысканно, поразительно красива, и даже Ангелос, искушенный ценитель женской красоты, каким он себя считал, был сражен, когда впервые встретился с Макси Кендалл лицом к лицу. Она напоминала Спящую красавицу из сказки. Недосягаемая, нетронутая… Из груди Ангелоса невольно вырвался мрачный смешок. Какой нелепый образ способно создать воображение!.. Целых три года она была любовницей человека, годившегося ей в деды. В юной леди не было и намека на невинность.

Однако, несмотря ни на что, он не станет использовать ссуду как прямой путь к достижению цели. Надо быть джентльменом. Проявить обходительность. Он вызволит ее из финансовых затруднений, завоюет ее благодарность, и в результате она будет относиться к нему с такой преданностью, о какой Лиланд не мог даже мечтать. С ним она не будет холодна. А уж он окружит ее роскошью, обрамит ее совершенную, словно бриллиант, красоту соответствующей оправой, будет удовлетворять самую ничтожную ее прихоть, малейший каприз. Ей больше не придется работать. Разве может здравомыслящая женщина пожелать большего?

Пребывая в счастливом неведении относительно строящихся насчет нее планов, Макси выбралась из такси. Каждое движение было пронизано природной грацией, роскошная грива золотых волос развевалась на ветру. Распрямившись во весь рост (метр восемьдесят), она оглядела дом покойной крестной. «Гилборн» представлял собой изящное строение в георгианском стиле, расположенное в прелестном местечке.

Приблизившись к дверям, Макси почувствовала, как больно сжалось сердце, и ей с трудом удалось сдержать навернувшиеся на глаза слезы .День, когда она впервые вышла в свет с Лиландом, ее крестная, Нэнси Лиуорд, прислала письмо, в котором ясно дала понять, что с этих пор девушка больше не желанная гостья в этом доме. Однако четыре месяца назад крестная приезжала к ней в Лондон. Последовало нечто вроде примирения, вот только она ни словом не обмолвилась о том, что больна, даже не намекнула, и сообщение о смерти девушка получила лишь после похорон.

Так что появиться теперь на оглашении завещания Нэнси, да еще и питать несбыточные надежды, что в последнюю минуту сердце крестной смягчилось и она нашла в себе силы простить ей образ жизни, который считала безнравственным, было просто нелепо.

В изящной дамской сумочке Макси уже лежало письмо, обратившее в прах все надежды на будущую свободу. Оно пришло утром. И напомнило о долге, который, как она наивно полагала, будет списан после развода с Лиландом. Он и так отнял у нее три бесценных года жизни, и все это время она вносила все деньги, что ей удавалось заработать как модели, в погашение долга.

Разве этого недостаточно? Она оказалась на улице, без гроша, а печальная слава нанесла серьезный урон перспективам ее карьеры. Лиланд был тщеславным и поразительно эгоистичным человеком, однако в нем не было жестокости, и он был отнюдь не беден. Почему он так поступает с нею? Разве нельзя было дать ей время хотя бы снова встать на ноги, прежде чем присылать счет?

Горничная открыла дверь прежде, чем девушка коснулась звонка. Полное лицо выражало суровое неодобрение.

— Мисс Кендалл, — такого холодного приема ей здесь не оказывали ни разу, — миссис Джонсон и мисс Филдинг уже ждут в гостиной. Мистер Хартли, поверенный миссис Лиуорд, скоро прибудет.

— Благодарю… нет, не нужно провожать меня. Я хорошо помню дорогу.

Однако в нескольких шагах от гостиной Макси остановилась, не решаясь предстать пред ясны очи находившихся там женщин и откровенно побаиваясь реакции одной из них. Она задержалась у окна, из которого открывался вид на сад — гордость Нэнси. В памяти словно из тумана, выплыла картина: летний день, послеобеденный чай для трех девочек — Макси, Дарси и Полли. Ради Нэнси, у которой никогда не было своих детей и которая жила старыми представлениями и этого же требовала от своих крестниц, девочки стараются вести себя как можно лучше.

Макси всегда была третьей лишней. Дарси и Полли росли в благополучных семьях. Они были модно одеты, когда приезжали погостить в «Гилборн», а у Макси даже не было приличного платья, и каждый год неизменно Нэнси брала ее с собой за покупками. Можно лишь представить, в каком шоке была бы крестная, узнай она, что отец девочки продавал все эти дорогие наряды, как только та оказывалась дома.

Рано умершая мать Макси, Гвен, когда-то была компаньонкой Нэнси, однако та предпочитала называть ее подругой. Но крестной очень не понравился человек, которого ее компаньонка и подруга выбрала себе в мужья.

Слабость, эгоизм, ненадежность… Расе Кендалл, к несчастью, обладал полным набором подобных качеств, но он также был единственным родителем, которого знала Макси, и она его любила. Отец вырастил ее один и любил, как умел. А что до его полной неспособности держаться с достоинством в обществе такой богатой женщины, как Нэнси, то Макси воспринимала это как крест, который выпал на ее долю.

Каждый раз, когда Расе Кендалл привозил дочку погостить в «Гилборн», он задерживался дольше, чем позволяли приличия, пытаясь умаслить крестную комплиментами, прежде чем в очередной раз попросить взаймы. Он словно не замечал холодной неприязни пожилой дамы. И всякий раз, когда отец наконец уезжал, Макси чувствовала облегчение, смешанное с чувством вины.

— Мне показалось, машина подъехала, но, должно быть, я ошиблась. Поскорее бы Макси приехала… Мне не терпится снова ее увидеть, — внятно проговорил женский голос.

Макси удивленно обернулась, только сейчас заметив, что дверь в гостиную приоткрыта. Голос принадлежал Полли, робкий и мягкий, как и его обладательница.

— Вот уж без кого я с радостью обойдусь, — резко отозвался другой женский голос. Макси кукла…

— Она же не виновата, что красивая, Дарси.

Стоя за дверью, Макси вся сжалась, обескураженная жгучей враждебностью, прозвучавшей в язвительном голосе Дарси. Значит, та так и не сумела простить ее, а ведь в том, что разрушило их дружбу три года назад, меньше всего была виновата Макси. Жених бросил Дарси у алтаря. Он ждал до последней минуты, чтобы признаться, что влюблен в одну из подруг невесты. Этой подругой, не проявлявшей ни малейшего интереса и ни разу не позволившей себе даже намека на флирт с женихом, к несчастью, оказалась Макси.

— Разве это повод, чтобы уводить чужого мужа?

— Любовь не выбирает, — ответила Полли с удивительной для нее пылкостью, — а теперь, когда он вернулся к жене, Макси, должно быть, совершенно подавлена.

— Если Макси когда-нибудь и влюбится, то уж точно не в древнего старика, как этот, — презрительно отрезала Дарси. — Она бы и не взглянула на Лиланда Коултера, не будь он мешком с деньгами! — Ты что, забыла, какой у нее отец? Жадность у Макси в крови. Помнишь, как Расе вечно пытался выманить у бедняги Нэнси деньги?

— Я помню только, как его поступки смущали и огорчали Макси, — натянуто произнесла Полли, испуганная высокомерием подруги.

В наступившей тишине Макси сжала руки. Она чувствовала себя отвратительно, ей было просто тошно. Так, значит, все осталось по-прежнему. Дарси все так же упряма и ни за что не хочет признать, что не права. Макси, однако, надеялась, что время умерило враждебность подруги и они смогут хотя бы помириться.

— Она и вправду редкая красавица. Стоит ли винить ее за то, что она пользуется этим? —вздохнула Дарси, пытаясь взять себя в руки. — Да и что еще ей остается? Я никогда не замечала в ней большого ума…

— Как ты можешь, Дарси! У Макси ведь была сильная дислексия[1], — с укором напомнила подруге Полли.

Макси побледнела как полотно, съежившись от упоминания об ее страшной тайне. В гостиной наступила неловкая тишина.

— И несмотря на это, ей удалось стать знаменитой, — вздохнула Полли.

— Ну, если изображать из себя Златовласку в рекламе шампуня — это и есть, по-твоему, слава, тогда конечно, — не задумываясь, парировала Дарси.

Очнувшись, Макси на цыпочках вернулась к входной двери и зашагала обратно к гостиной твердой, уверенной походкой. Широко распахнула дверь и вошла с ослепительной улыбкой, словно приклеенной на бледном лице.

— Макси, — радостно пропела Полли, довольно неуклюже поднимаясь на ноги.

На полпути к подруге Макси застыла как вкопанная: миниатюрная темноволосая Полли ждала ребенка.

— Когда ты вышла замуж? — спросила Макси с улыбкой. Полли густо покраснела от смущения.

— Я не… я хочу сказать, я не замужем.

Макси была потрясена: Полли воспитывал отец — пуританин придерживавшийся очень строгих взглядов. Подростком Полли была исключительно великодушна и добра, но в то же время на редкость скрытна и нелюдима. С ужасом осознав, какую бестактность она допустила. Макси со смешком произнесла:

— Ну и что такого? — Боюсь, что Полли не так легко отмахнуться от внебрачного ребенка, как тебе. — Дарси стояла у окна, её зеленые глаза горели недобрым вызовом.

Макси ощутила еще большую неловкость, вспомнив, что у Дарси тоже есть ребенок, но решила больше не касаться этой темы: бедняге Полли и без того уже было плохо.

— Полли понимает, что я имею в виду…

— Неужели? — начала Дарси.

— У меня кружится голова! — неожиданно воскликнула Полли.

Это моментально остудило пыл Дарси, и обе женщины участливо склонились над миниатюрной темноволосой подругой. Осторожно усадив Полли в стоявшее рядом кресло, Макси принесла скамеечку и подставила под болезненно опухшие ноги девушки. Заметив неподалеку нетронутый поднос, она налила подруге чаю и заставила проглотить диетическое печенье.

В этот момент горничная церемонно отворила дверь, пропуская в комнату мужчину средних лет, одетого в темный костюм. Это был Эдвард Хартли, поверенный их крестной. Представившись, мужчина сел, вежливо отказался от предложенного угощения и извлек из папки документ.

— Прежде чем огласить завещание, я считаю необходимым предупредить вас, что завещанные доли наследства перейдут к вам только в случае неукоснительного соблюдения условий, выдвинутых моей покойной клиенткой..

— Нельзя ли выражаться яснее? — нетерпели во перебила Дарси.

Мистер Хартли с едва заметным вздохом снял очки.

— Полагаю, вы знаете, что у миссис Лиуорд был очень счастливый, но короткий брак. В двадцать с небольшим, пережив трагическую смерть мужа, она так до конца и не оправилась от постигшего ее несчастья.

— Да, — мягко произнесла Полли. — Крестная часто рассказывала о Робби.

— Он попал в автокатастрофу через шесть месяцев после того, как они поженились, — с печалью в голосе продолжила Макси. — Прошло время, и она начала почти что обожествлять его. Она всегда говорила нам о браке как о некой святыне, и единственной надежде женщины на обретение счастья.

— Незадолго до своей кончины миссис Лиуорд сочла нужным нанести визит каждой из вас, после чего в завещание были внесены изменения, — сообщил мистер Хартли с напускным сожалением. — Я говорил ей, что условия наследования, которые она внесла, весьма трудны, возможно, невыполнимы. Тем не менее миссис Лиуорд знала, что делает, и мы должны уважать ее решение.

Макси затаила дыхание, озадаченно поглядев на своих подруг. Полли сидела с выражением полного изнеможения, в то время как Дарси, никогда не умевшая скрывать свои чувства, вся трепетала от волнения.

В наступившей тишине адвокат зачитал завещание. Нэнси Лиуорд оставляла всем трем крестницам по части своего огромного имения при условии, что каждая в течение года выйдет замуж и останется замужем по крайней мере шесть месяцев. Только в этом случае они смогут вступить во владение наследством. Если же кто-то из них не сумеет выполнить волю покойной, ее доля будет передана в королевскую казну.

Когда мистер Хартли закончил, Макси охватил ужас. Она надеялась, она молилась, чтобы наследство освободило ее от бремени долга, разрушавшего ее жизнь. Теперь же ей стало ясно, что ничто не дается даром. В ее жизни так было всегда, все эти двадцать два года, — начиная со смерти матери, когда она была еще малышкой, и кончая непреодолимой страстью отца к азартным играм.

Недоверчивый смех вырвался из уст Дарси.

— Вы, должно быть, шутите, — произнесла она.

— Мне ни за что не выполнить эти условия, — сдавленно проговорила Полли, взглянув на свой живот, и тут же в смущении отвела глаза.

— Как и мне, — бесстрастным голосом подтвердила Макси. Сердце ее сжималось от боли за подругу. Ей следовало догадаться, что позаботиться о Полли было некому. Совершенно очевидно, что доверчивую и робкую девушку соблазнили и бросили.

Дарси метнула в Макси возмущенный взгляд.

— Да женихи выстроятся перед тобой в очередь…

— С моей распрекрасной репутацией? Лицо Дарси вспыхнуло.

— Все, что нужно каждой из нас, — это мужчина и обручальное кольцо. Лично я дам объявление в газете и предложу часть выручки в качестве залога.

— Хотя я абсолютно убежден, что эти слова вырвались из ваших уст в сердцах, считаю своим долгом предупредить: в случае совершения подобного рода фиктивной сделки вы автоматически лишитесь права на наследование какой-либо части имения вашей крестной, — с необычайной суровостью проговорил Эдвард Хартли.

— Вы, конечно, можете сказать, что наша крестная знала, что делает, но лично я считаю… впрочем, лучше уж я промолчу, — прошипела Дарси сквозь зубы, сдерживая свой острый язычок из уважения к горячо любимой миссис Лиуорд.

В этот момент из груди Макси вырвался нервный смех. Она все поняла: за эти несколько месяцев крестная навестила каждую из них… и как она, должно быть, разочаровалась во всех троих! Было очевидно, что Макси живет во грехе с немолодым женатым мужчиной. Полли вот-вот должна стать матерью-одиночкой. Ну а Дарси? Макси ощутила себя виновной. Ведь несколько месяцев спустя после жестокого унижения, которое Дарси пришлось испытать в церкви, у нее родился ребенок. Что ж удивительного в том, что с тех пор рыжуля стала яростной мужененавистницей.

— Как жаль, что твоя крестная завещала свое имение на таких условиях, — сочувственно говорила Лиз, подруга Макси, на следующий день после оглашения завещания, когда обе обсуждали письмо, содержавшее недвусмысленное требование в кратчайший срок погасить ссуду Лиланда Коултера. — Если бы не это, все твои проблемы были бы решены.

— Может, мне стоило признаться Нэнси, почему я на самом деле жила в доме Лиланда? Однако я бы не вынесла, если бы крестная решила, будто я жду, что она будет вызволять меня из беды. К тому же это было бы несправедливо по отношению к ней, ведь она так ненавидела моего отца. — Макси обреченно пожала плечами. В ее жизни и так уже было слишком много разочарований, чтобы проливать слезы над очередным ударом судьбы.

— По-моему, здесь не помешает совет опытного юриста. Тебе было всего девятнадцать, когда ты ставила подпись на документе, касающемся ссуды, и на тебя оказывали сильное давление — ты смертельно боялась за жизнь отца, — с надеждой произнесла Лиз. — Несомненно, это должно иметь значение.

Макси внимательно взглянула в усыпанное веснушками лицо Лиз под шапкой густых, пепельных с проседью волос — лицо подруги, которая, не задавая лишних вопросов, предложила ей кров на столько, на сколько это окажется необходимо. Лиз Блейк была единственным человеком, которому Макси могла поверять свои тайны. Броская внешность Макси, так часто вызывавшая неприязнь и чувство неловкости у других женщин, для нее не имела значения. Слепая от рождения и крайне независимая, она имела неплохой доход, занимаясь гончарным искусством, и круг ее друзей был весьма широк.

— Что сделано, то сделано. Кроме того, это спасло моего отца, напомнила Макси.

— Сколько благодарностей ты получила за свою жертву?

— С тех пор папа больше не просил у меня денег.

— Макси… ты же не видела его целых три года, — печально заметила Лиз.

Макси сжалась.

— Потому что ему стыдно, Лиз. Его мучает чувство вины.

Лиз нахмурила брови. Баунс, ее поводырь, Лабрадор с блестящей черной шерстью, вскочил на ноги и ткнулся мордой в ее колени.

— Интересно, кто это к нам? Я никого не жду… и никто, кроме почтальона и этого твоего агента, не знает, что ты здесь!

Когда дверной звонок наконец прозвенел, Лиз была уже у порога. Минуту спустя она вновь появилась в дверях.

— К тебе пришли. Мужчина, иностранец, высокий, очень привлекательный голос. Говорит, твой близкий друг…

— Близкий друг? — недоверчиво переспросила Макси, растерянно нахмурив брови.

Лиз покачала головой.

— Должно быть, так, раз ему удалось вычислить, где ты прячешься. А Баунс, тщательно обнюхав его со всех сторон, проникся к нему столь явным уважением, что я оставила его в гостиной. Послушай, я буду в студии. Надо закончить один заказ перед отъездом.

Кому же это все-таки удалось разыскать ее? — терялась в догадках Макси. Репортерам? О Господи, неужели Лиз доверчиво впустила какого-нибудь пронырливого папарацци? Она поспешила спуститься в гостиную.

Но, едва переступив порог маленькой уютной комнаты, Макси застыла, словно наткнувшись на невидимую стену. В ужасе она попятилась и остановилась в полной растерянности.

— Макси… как дела? — произнес Ангелос Петронидес, невозмутимо протягивая ей тонкую смуглую руку.

Макси уставилась на него, как кролик на удава. Бешеный стук сердца грохотом отдавался в ушах. Близкий друг… Неужели он так и сказал?

— Мистер Петронидес…

— Пожалуйста, называйте меня Ангелос, — поправил он с едва заметной улыбкой.

Макси зажмурилась. Еще ни разу не приходилось ей видеть, как он улыбается. За последние три года ей довольно часто приходилось бывать в обществе этого высокомерного человека, и вот сейчас он впервые соблаговолил признать факт ее существования. Раньше в ее присутствии он вел себя так, словно Макси и не было вовсе, переходил на греческий, стоило ей попытаться вступить в разговор, и трижды Лиланд отсылал ее домой, явно по его просьбе.

Нимало не смутившись, Ангелос опустил руку. Его черные глаза сверкали. Состояние изумления и шока, в которое поверг Макси этот неожиданный визит, явно забавляло его.

— Не представляю, что могло привести вас сюда… и как вы меня нашли? — заявила Макси холодно.

— А разве вы куда-нибудь пропали? — осведомился он с чуть заметной хрипотцой в голосе.

Страстный взгляд темных глаз из-под тяжелых век, которым он охватил ее гибкое, стройное тело, был вызывающе откровенен и оскорбителен. — Подозреваю, что вы прекрасно понимаете цель моего визита.

Вспыхнув, Макси на мгновение прикрыла свои синие, словно сапфиры, глаза.

— Не имею ни малейшего представления.

— Вы теперь совсем свободная женщина..

Это не может быть правдой, это происходит не со мной — вскрикнул внутренний голос где-то в глубине ее сознания. Макси скрестила руки на груди, однако, заметив, что эти пугающе проницательные глаза угадали в этом жесте защитную реакцию, вновь уронила их, с трудом подавляя желание сжать пальцы в кулак.

Один-единственный раз она позволила себе проявить неосторожность. Неужели ему хватило и этого? Все случилось почти полгода назад. Тогда он перехватил ее пристальный, заинтересованный взгляд и в тот же миг, как если бы это и вправду было вульгарное приглашение, ответил ей выражением плотского вожделения в глазах. Секунду спустя Ангелос вновь отвернулся, но столь неожиданная реакция повергла Макси в смятение.

Она пыталась убедить себя, что все это ей только почудилось. Ведь она была почти благодарна этому высокомерному греческому магнату за его равнодушие к ней как к женщине. Да, пожалуй, время от времени его способность вести себя с ней как с неодушевленным предметом вызывала в ней чувство раздражения и даже унижения. Но тогда она находила этому объяснение: в отличие от Лиланда у Ангелоса никогда бы не возникло необходимости выставлять напоказ женщину, словно породистую собачонку. И уж тем более брать ее с собой на деловую встречу.

— И теперь, когда вы обрели свободу, я хочу, чтобы вы стали частью моей жизни. — В голосе Ангелоса прозвучала властная, спокойная уверенность мужчины, не привыкшего получать отказ от представительниц слабого пола. Мужчины, который не допускал даже вероятность подобного поворота событий. Его поза говорила красноречивее всяких слов, насколько низко он оценивает ее нравственность.

И, поняв, что он о ней думает, Макси содрогнулась, чувствуя, как самообладание постепенно покидает ее.

— Вы и вправду полагаете, что можете вот так запросто прийти сюда и заявить…

— Да, — сдерживая нетерпение, отрезал Ангелос. — Не стройте из себя скромницу. Со мной не надо играть в эти игры. Я прекрасно знаю, что вы неравнодушны ко мне.

От захлестнувшей ее ярости у Макси чуть не подогнулись колени, никогда в жизни она не испытывала столь сильного приступа гнева. Его слова звучали вкрадчиво, а разили как молния. Он что, вообразил себя богом? Когда Макси впервые увидела Ангелоса, ей и вправду понадобилось сделать над собой усилие, чтобы отвести взгляд. Столь привлекательный мужчина — большая редкость. А привлекательного и необычайно образованного мужчину уж точно встречаешь не каждый день.

Она испытала острое любопытство, но не более. Макси не довелось еще узнать, что значит испытывать влечение. Ей не нравились мужчины. Они не внушали ей доверия. Да и был ли среди них хоть один, кто отнесся бы к ней как к личности, чьи мысли и чувства достойны хотя бы некоторого внимания? Был ли хоть кто-то, для кого она была чем-то большим, чем ослепительно красивая, но абсолютно безмозглая кукла — предмет роскоши, удовлетворяющий самое ненасытное тщеславие? И вот Ангелос Петронидес доказал ей, что ровным счетом ничем не отличается от остальных. Что она никак не могла взять в толк, так это откуда взялось это острое, жгучее чувство разочарования.

— Вы вся дрожите… почему бы вам не присесть? — Ангелос перешел на покровительственный тон, придвигая ей кресло. Макси не шевельнулась. Его темные глаза глянули на нее с легким упреком из-под сени достойных зависти длинных угольно-черных ресниц. — У вас круги под глазами. Надо заботиться о своем здоровье.

— Нет, она не выйдет из себя. Лучше умереть, чем показать ему, как сильно она возмущена и унижена. Да как он посмел… как он посмел переступить порог дома Лиз и открыто объявить о своих низменных намерениях, да еще таким тоном, словно так и должно быть?

—Вы совершенно напрасно так печетесь о моем благополучии, мистер Петронидес. — И она села, испугавшись, что не сможет совладать с не преодолимым желанием залепить как следует по его самодовольной физиономии.

Он устроился в кресле напротив, и она испытала минутное облегчение, так как он был заметно выше ее, даже когда она стояла выпрямившись во весь рост.

Однако для мужчины такого атлетического сложения Ангелос двигался с удивительной легкостью и грацией. Его волосы были настолько черны, насколько светлы были кудри Макси. Он был поразительно хорош собой. Четко очерченные скулы, крупный нос с тонкими ноздрями, полные, чувственные губы. Однако именно удивительные глаза приковывали к себе взор, придавая завершенность всему его облику. Не было ни малейшего намека на учтивость в этом суровом, оценивающем взгляде, казалось, в нем не отражалось никаких чувств.

— Жена Лиланда собиралась подать на вас в суд из-за тех денег, которые одолжил вам ее муж, — неторопливо произнес Ангелос, нарушив тягостное молчание.

Макси резко выпрямилась, глаза в ужасе расширились.

— Как вам удалось узнать о ссуде? — выдохнула она.

Ангелос небрежно пожал плечами, словно они вели непринужденную светскую беседу.

— Это уже неважно. Дженнифер не станет обращаться в суд. Я все уладил от вашего имени.

Медленно, словно тело отказывалось ей повиноваться, Макси подалась вперед.

— Повторите… — произнесла она срывающимся голосом, не веря тому, что только что услышала.

— Я прощаю вам этот долг, Макси. Мое вмешательство — это не более чем жест доброй воли.

— Доброй воли?.. — беспомощно пробормотала Макси. Голос ее прозвучал пронзительно, несмотря на все усилия держать себя в руках.

— А что же еще? — спросил Ангелос, подкрепляя свои слова изящным жестом и продолжая пристально ее разглядывать: от холодной сдержанности Снежной Королевы явно не осталось и следа. — Какой уважающий себя мужчина станет прибегать к шантажу, стремясь затащить приглянувшуюся ему женщину в постель?..

ГЛАВА ВТОРАЯ

В ярости Макси вскочила на ноги.

— По-вашему, я — полная идиотка?

Ангелос Петронидес вытянул свои невероятно длинные ноги. Ничуть не смутившись, он словно насмехался над ее вспышкой гнева.

Макси судорожно втянула воздух, прикрыла ладонью рот и резко повернулась к нему спиной. Поразительно, с какой легкостью ему удалось выбить ее из колеи. До ее слуха донеслись возгласы детей, игравших в мяч во дворе, но эти звуки казались такими далекими, словно проникали сюда из другого мира.

— Не нужно извиняться, — насмешливо произнес Ангелос, растягивая слова. — Мне уже приходилось наблюдать, как вы выходите и себя: бледнеете и принимаете гордый вид. Каждый раз, когда Лиланд выставлял вас напоказ, вам с тру дом удавалось побороть в себе желание отделаться от него. Должно быть, в спальне это было забавно.