Монтана, 1866 год
      В Гофер-Спрингс людей вешали так часто, что жители даже не обращали внимания на деревянную виселицу, сооруженную на углу площади, если на ней никто не висел. Но Мэгги Клей смотрела сейчас на нее сквозь узкую бойницу зарешеченного окна тюремной камеры, в которой сидел отец. От одного вида этого сооружения ей становилось дурно, несмотря на свежую прохладу весеннего утра. Сегодня здесь погибнет папа…
      – Не смей реветь, Мэг, ты слышишь? – мгновенно отреагировал Джона Клей на всхлипывания своей одиннадцатилетней дочери. Он отвернулся от окна и нахмурил косматые рыжие брови. – Твоя мама не плакала, ни когда рожала тебя и Бена, ни когда умирала. Нечего распускать нюни. Слезами ничего не изменишь, что сделано, то сделано. Я готов встретиться с Создателем и как-нибудь обойдусь без твоих слез.
      Он тяжело опустился на нары у стены, и Мэгги закусила губу, чтобы не расплакаться.
      – Но, папа, я не хочу, чтобы ты умирал, – прошептала она. Рыжеватые темные волосы закрывали ее лицо, но сквозь пряди она видела поникшую фигуру отца.
      Стоявший рядом с ней старший брат Бен вдруг заговорил ровным, безжизненным голосом, который странным эхом отразился от деревянных стен камеры:
      – Тише ты, Мэгги, все равно мы ничего не можем сделать. Лучше уйти.
      Мэгги не произнесла ни звука, но в ее душе клокотала буря. Она с отчаянием смотрела на отца. Неужели скоро, уже через несколько минут, все будет кончено и она больше никогда не увидит его? Она лихорадочно старалась сохранить в памяти выразительные черты его обветренного лица: большие светло-карие глаза, седеющую бороду, лохматые бакенбарды, острый нос.
      – Па! – вскрикнула она и бросилась к нему через камеру, не в силах сдерживать рыдания. Она прижалась к отцу, вдыхая запах пыли, табака и давно не мытого тела. Крепко обхватив его своими детскими ручонками, она мечтала защитить его, спасти от веревки, которая вот-вот обовьется вокруг его шеи.
      – Ладно, будет тебе, – глухо сказал Джона Клей, неловко погладив ее по голове. – Я буду скучать по тебе, дочка. Ты всегда была молодцом… И ты, Бен… Я все время хотел набрести на хорошую жилу, которая сделала бы нас богатыми. Тогда я вырастил бы тебя настоящей леди, как обещал твоей маме. Ну что ж, очень скоро придется объяснить ей, что у меня ничего не вышло, – конечно, если повезет встретиться с ней. – Он горестно вздохнул.
      Мэгги прижималась к нему изо всех сил, желая только одного – чтобы время остановилось. Бен взял ее за руку и мягко, но решительно отстранил от отца.
      – Подожди на улице. – Его худое красивое лицо было очень серьезным, и на мгновение он показался ей гораздо старше своих семнадцати лет. – Я скоро приду. Нам с папой надо обсудить кое-что, а ты постарайся не попасть в неприятности.
      «Неужели папа плакал?» – думала Мэгги, оглядываясь на решетку, пока шериф уводил ее прочь. Нет, не может быть, решила она, ступая на дощатый настил перед приземистым зданием тюрьмы. Папа никогда не плачет, и Бен тоже. Они всегда говорили, что слезы – это слабость, а Клеи – сильные люди. Однако Мэгги не чувствовала себя сильной. Ей было страшно. За папу, за себя, за Бена. Куда они теперь пойдут? Что будут делать без папы?
      Присев на корточки, Мэгги теребила оборванные края своих холщовых брючек, из-под которых выглядывали черные грязные лодыжки. Ногти на пальцах болели от забившейся под них грязи, но она не обращала на это внимания. Привыкла. Услышав мальчишеский голос, она, прищурив зеленые глаза, взглянула вверх.
      – Эй, так вот чей предок скоро будет болтаться на перекладине. Гляди, эта соплячка сейчас будет реветь, как корова.
      Два мальчика, сыновья золотоискателей, мечтавших разбогатеть в Монтане, бросали в нее камешки и, приплясывая, показывали языки. В этот ранний час на улицах городка с парой ночлежек и салунов, ветхими постройками и постоялым двором, было пустынно. Мэгги медленно встала.
      – Возьми свои слова назад! – свистящим шепотом произнесла она, сжимая кулаки. Ее хрупкая, угловатая фигурка напряглась.
      Мальчишки, которым на вид было около четырнадцати, веселились вовсю, прыгали в пыли и хлопали друг друга по спине.
      – Вот что ждет всякого, кто задумает украсть участок, а потом убьет хозяина, – подзадоривали они ее.
      – Это Верджил Пайксон хотел украсть участок! Отец защищался!
      – И пристрелил безоружного?
      – Он просто хотел отпугнуть Пайксона, не хотел убивать его. А Пайксон достал револьвер, и во время драки…
      – Ну как же! Только Джо Вальдо и другие свидетели говорят совсем другое. – Мальчик постарше, у которого были светлые волосы, приплюснутый нос и дырявые башмаки, стал подбираться к ней поближе. – Обидно, да? – спросил он, тыкая локтем в бок своего товарища. – Отец слышал, что на том участке уйма золота, которое только и ждет, чтобы его откопали. Но оно не для таких тварей, как Клеи, скажи, Чарли.
      Второй подросток кивнул, засунув руки поглубже в карманы штанов.
      – Так ты идешь на спектакль, подружка? – спросил он с ухмылкой. – Пойдешь смотреть, как будут вешать твоего папку?
      Мэгги не выдержала. Она налетела на них, как драчливый петух, пустила в ход кулаки, ноги, локти, зубы и ногти и с удовольствием слушала, как удивленные мальчишки вскрикивали от боли. Но ее победа оказалась недолговечной, ведь противники были намного старше ее и сильнее. Вскоре она уже лежала, уткнувшись лицом в пыль, с заломленными за спину руками. Однако она пыталась отбиваться ногами, в то время как они яростно пинали ее. Мэгги задыхалась, ее рот был забит пылью, она чувствовала жестокие удары кулаков и башмаков, но не плакала.
      – Ну что, получила? – глумились подростки, нанося очередной удар, но она только корчилась от боли и пыталась вырываться, не думая просить пощады.
      – Наверное, еще нет, – услышала она насмешливый голос старшего и почувствовала, как ее руки заломили еще сильнее.
      Внезапно что-то произошло, и она оказалась на свободе. Ее больше не прижимали к земле, не молотили кулаками. Бен оторвал от нее мальчишек и теперь методично и жестоко избивал их. С трудом встав на четвереньки, Мэгги с удовлетворением отметила, что из их разбитых носов течет кровь и что они поскуливают от страха. Она с восторгом следила, как брат пнул Чарли в пах, а потом ловким ударом свалил светловолосого, более сильного, мальчишку. Эти щенки и в подметки не годились Бену. Высокий, мускулистый и сильный, он вымещал теперь на них всю накопившуюся злость и успокоился только тогда, когда они, поверженные и перемазанные кровью, остались лежать в пыли у его ног.
      – Если я еще хоть раз увижу вас рядом с моей сестрой, то вы у меня получите по-настоящему, – сказал он, и под взглядом его зеленых сверкающих глаз мальчишки застыли. – А теперь проваливайте, паршивцы, – сказал Бен и презрительно фыркнул, глядя, как обидчики, спотыкаясь, бредут по улице. Поправив шляпу, Бен наклонился к Мэгги и одной рукой легко поставил ее на ноги. – Разве я не говорил тебе, чтобы ты не ввязывалась в неприятности?
      – Они первыми начали. Бросали в меня камни и говорили всякое про папу.
      – Больно?
      – Нет, – солгала она, презрительно пожав плечами. – Они ничего не сделали. – Мэгги потрогала пальцем царапину на подбородке и резко повернулась к брату: – Бен, я хочу еще раз увидеть папу. Один только раз!
      – Нет.
      – Но… – В ее умоляющем взгляде затаилась паника.
      – Нет, мы уезжаем отсюда.
      Он потащил ее за собой по улице. Утреннее небо потемнело, налилось свинцовыми тучами, начал накрапывать мелкий дождь. Из таверны вышли двое завсегдатаев и уселись на лавку под грубым зеленым навесом. Мэгги услышала, как лавка заскрипела под их весом. Они с интересом уставились на идущих по улице.
      – Можно я быстро сбегаю туда и назад? Всего только разочек?
      Вместо ответа Бен подхватил сестру на руки и закинул в фургон, где хранились все их пожитки.
      – Сядь нормально! – прикрикнул он, обошел фургон и отвязал лошадей. Развернув повозку в сторону гор, видневшихся вдали, Бен запрыгнул на сиденье рядом с Мэгги и потянул за вожжи. – Но-о-о!
      Теплый дождь барабанил по бревенчатым крышам домов, мимо которых лошади галопом проносили фургон. Мэгги подняла с пола свою фетровую шляпу и натянула ее почти на самые глаза. С ужасом она взглянула на окна тюрьмы, мимо которой они проезжали. В горле застрял комок. Она не могла смотреть на Бена, даже когда фургон спустился с крутого холма, заслонявшего собой город.
      – Не реви, слышишь? – Голос Бена в сыром сумеречном воздухе звучал не так строго, как раньше. – И не говори, что тебе не хочется уезжать из Гофер-Спрингс, – с кривой усмешкой добавил он, объезжая огромный камень, скатившийся на дорогу.
      Конечно, ей и в голову не пришло бы сказать такое. Как и все другие места, в которых они останавливались за последние шесть лет, это был крошечный неказистый городишко, где сам воздух, казалось, пропитался жадностью и отчаянием золотоискателей и спекулянтов, населявших его. И жестокостью – той изощренной жестокостью, из-за которой ее отца теперь несправедливо обвиняют в убийстве. Мэгги чувствовала, как от горя все сжимается у нее внутри. Боль сидела глубоко, но была такой сильной, что девочка с трудом дышала.
      – Это несправедливо! – вдруг выкрикнула она и съежилась на сиденье, став похожей на мокрое скрученное одеяло.
      – Да, несправедливо, но мы ничего не можем сделать. Ты сама слышала, что сказал отец. Сядь прямо. Если бы он увидел тебя сейчас, то провалился бы со стыда, – грустно сказал Бен и ворчливо продолжил: – Понимаю, тебе пришлось подраться, следы битвы налицо. Ну и видок у тебя, сестренка: поцарапанная, чумазая и вонючая, как буйвол. Кажется, я начинаю понимать, что имел в виду отец.
      – Ты про что? – Мэгги бросила безразличный взгляд на свою изодранную и грязную одежду, убрала свисавшие пряди волос, закрывавшие ей глаза. Она всегда была такой – почти всегда. За исключением субботних вечеров, когда отец заставлял ее мыться. Да и то не каждую неделю, а когда вспоминал.
      – Скоро узнаешь, – ответил он, бросив на нее косой взгляд. – А пока я отвезу тебя к Беличьей скале. Па велел, чтобы ты подождала там, пока я съезжу в город посмотреть, как… все пройдет.
      – Ты имеешь в виду казнь? – прошептала она, широко открыв глаза.
      – Кто-то ведь должен проследить, чтобы все было сделано как надо – до и после, – спокойно пояснил брат, но его широкие плечи под засаленной рубашкой были напряжены, а взгляд неподвижно устремлен на снежные верхушки гор. – Ты подождешь с лошадьми, покараулишь вещи, а я вернусь, когда все… улажу.
      И вот она осталась одна на дальней горной стоянке. Бен ускакал обратно верхом на Белл, а Бекки мирно паслась, привязанная к стволу кедра. Мэгги сидела, обхватив ноги руками и уперевшись подбородком в колени, и молча смотрела в посветлевшее небо. Дождь прекратился, вокруг стояла такая тишина, что девочка могла услышать, как по камням скользят ящерицы. Только редкие всхрапывания Бекки и крики куропаток нарушали одиночество Мэгги, безотрывно глядящей на пурпурные и белые цветы водосбора.
      В полдень она вздрогнула и судорожно обхватила себя за плечи – ведь именно в это время на шее отца затянется петля. Мэгги не сомневалась в том, что почувствует этот момент, что ее пронзит холод. Однако сквозь тучи пробилось солнце, в воздухе запахло хвоей и землей, умытой дождем, и девочка не ощутила ничего, кроме пустоты, ожидания и одиночества.
      Потом она услышала топот копыт где-то внизу, в долине, и увидела Бена, приближавшегося к Беличьей скале.
      Смертельно бледный, он соскочил с лошади. В мозгу Мэгги проносились тысячи вопросов, но одновременно она ничего не хотела знать. Она молча смотрела, как брат сел на траву, облокотился спиной о камень и сдвинул шляпу на затылок, так чтобы его лицо освещало солнце.
      – Все закончилось? – спросила она наконец безжизненным, спокойным голосом.
      – Да, все кончено. – Неожиданно в глазах Бена промелькнула ярость. – Эти сволочи добились наконец своего хваленого возмездия, а отца больше нет, черт бы их всех побрал! – Сжав кулаки, он выпрямился и посмотрел в сторону города с искаженным от злости лицом.
      Мэгги пораженно уставилась на брата. Бен взял себя в руки и бессильно прислонился к камню. Он выглядел опустошенным и уставшим.
      – Папа похоронен по всем правилам, Мэгги, и теперь он на небесах встретится с мамой. Нечего ворошить старое, – задумчиво произнес он, непроизвольно вырвал из земли пучок травы и отбросил его в сторону. Он устремил взгляд своих зеленых глаз на маленькое голубое озеро, сверкавшее среди гор пониже Беличьей скалы, как бриллиант.
      – Бен, а папе… было больно? – с трудом выдавила из себя Мэгги. Ей нужно было знать.
      – Не очень, – солгал он. Оба знали, что это неправда. Мэгги, с трудом проглотив комок, застрявший в горле, следила за кроликом, прыгавшим в расщелине. Брат и сестра немного помолчали.
      – Куда мы едем, Бен? Папа сказал тебе, что нам теперь делать?
      – Да, сказал. – Бен ослабил платок на шее. – Пока ты воевала с храбрыми рыцарями, отец говорил со мной о тебе. Ему не по душе, что из тебя выросла такая невоспитанная дикарка. Ведь он обещал маме перед ее смертью, что ты вырастешь настоящей леди и что он обеспечит нам хорошую жизнь. В конце концов из-за этого он все и затеял: хотел поскорей разбогатеть, чтобы мы ни в чем не нуждались…
      Бен покачал головой и грустно улыбнулся. Мэгги не отрываясь смотрела в его умные, строгие глаза.
      – Так и случилось бы, если бы папе повезло и он напал на настоящую, хорошую жилу, – сказала Мэгги, защищая отца.
      – Если бы да кабы… – Бен посмотрел на нее, и его тон смягчился. – Хочешь знать план, болтушка Мэгги? – спросил он.
      Мэгги кивнула и впервые за весь день расслабилась, услышав, что брат назвал ее так, как называл отец, когда был ею доволен.
      – Для начала мы уберемся подальше от Гофер-Спрингс. Я о нем больше не хочу ни знать, ни слышать. Потом – и не спорь со мной! – я отвезу тебя в Эштон, в Канзас.
      – Зачем?
      – Затем, чтобы ты пожила у тети Виллоны и дяди Гарри, если они, конечно, согласятся.
      – Мы будем жить с ними? В Канзасе? – Мэгги была явно озадачена. Они объездили всю Неваду, исколесили Колорадо и Монтану, переезжали из одного лагеря старателей в другой, не задерживаясь ни в одном из городков, порожденных золотой лихорадкой, двигаясь вслед за слухами и мечтами о залежах золота и серебра. Сколько она помнила, у них никогда не было дома, да они даже и не думали где-нибудь осесть.
      – Не мы. – Бен поднялся и посмотрел на нее сверху вниз. – Ты. А я собираюсь найти эту проклятую жилу, которая все время ускользала от папы.
      – Тогда я еду с тобой.
      – Нет уж. Папа ясно распорядился насчет тебя. Я должен отвезти тебя к тете Виллоне и проследить за тем, чтобы у тебя был дом. И за тем, чтобы из тебя выросла настоящая леди.
      – Не хочу я быть леди. И дом не хочу!
      У Мэгги аж закружилась голова, пока она вглядывалась в лицо брата. Она не видела ни бледно-голубого неба, ни гор, теснившихся вокруг, ни трав и цветов, устилавших долину вдоль дороги. Только краем уха она услышала клекот орлов, высоко и свободно паривших в небе.
      – Бен! – отчаянно воскликнула она. Ее подбородок дрожал. – Прошу тебя, пожалуйста, не вези меня в Эштон. Я хочу остаться с тобой!
      – Все решено. Я дал слово папе. – Он отвернулся и направился к лошадям. Мэгги успела заметить, каким решительным стало его лицо – каменным, как скалы, окружавшие их. – Пора ехать. До ночи нам предстоит проделать долгий путь.
      Мэгги вцепилась в сиденье и ехала, погруженная в молчаливое отчаяние. Час проходил за часом, и они все больше удалялись по извилистой горной дороге от Гофер-Спрингс. Ничего больше не будет как прежде. Папы нет, и Бен решил избавиться от нее. Оставить у чужих людей. Запереть в доме неизвестно на какой срок. На месяцы? А может, на годы?
      – Бен, – сделала она робкую попытку начать разговор, когда на небе появились первые сумеречные тени. Но брат даже не посмотрел в ее сторону. Мэгги подавила рыдания и поморгала, чтобы остановить слезы, застилавшие глаза. Увы, с ней никогда не считались, ее мнения не спрашивали, не обращали внимания на ее желания. Она привыкла делать то, что прикажут. Но ведь теперь совсем другой случай, думала она, покачиваясь на сиденье и невидящим взором глядя на проплывающие мимо сосновые леса. Совсем другой случай, который может изменить всю жизнь. Она должна бороться.
      «Почему папе в голову пришла эта сумасбродная идея?» – сердито спросила она себя, и ей тут же стало стыдно. Отец умер всего несколько часов назад. Как она может злиться на него? Но она все равно злилась. Ярость, не стихая, клокотала в душе, досада и отчаяние овладевали ею. Все вдруг изменилось, а она этого не хотела. Она хотела, чтобы все было как раньше…
      Мэгги упрямо сжала губы. Впрочем, у нее еще есть время. Чтобы добраться до Канзаса, им потребуется несколько недель, и она успеет напомнить Бену, сколько от нее пользы и какая она помощница. Как хорошо умеет готовить, стирать, разбивать лагерь. Как здорово пришивает пуговицы, штопает носки, умеет лечить мозоли и ссадины. Она делала все это с тех пор, как ей исполнилось пять лет, и она намного больше знала о кочевьях из лагеря в лагерь, из города в другой такой же город, чем о том, как надо жить в доме и быть леди. Мэгги сдвинула шляпу пониже на глаза, чтобы Бен не заметил, как решительно они блестят. Она сумеет убедить его! Заставит его оставить ее у себя. Заставит забыть обещание, данное отцу. Она сделает это до приезда в Эштон!

      Городок Эштон в штате Канзас показался Бену и Мэгги, приближавшимся к нему со стороны тополиной рощи, расплавленным от жары куском свинца. Забытая богом дыра, такой же серый и безликий, как само его название. Зажатый в маленькой зеленой долине на берегу речки Соломон в сорока милях к северу от Абилина, городок представлял собой дюжину приземистых деревянных домишек, несколько пивнушек и магазинчиков. Но самой его отличительной чертой была пыль. Путаясь лапками в траве и пища, бегали по дороге цыплята; в тени тополя возле кузницы дремала собака; несколько босоногих ребятишек играли за строением, на котором красовалась вывеска «Салун», и их голоса резко звенели в душном предвечернем июльском воздухе. При виде этой неприглядной картины Мэгги внутренне содрогалась. Ей приходилось проезжать через такие пограничные городишки, но никогда она не собиралась осесть в одном из них. Сама эта мысль ужасала ее. Ведь она не знала другой жизни, кроме постоянных разъездов, не знала, что значит пустить где-то корни, остаться, потерять свободу. При одном упоминании о том, что она хоть на какое-то время станет пленницей этого города, ей становилось трудно дышать.
      – Я видела кладбища и повеселее, – пробормотала она, оглядываясь вокруг из-под обвисших полей шляпы, которая была великовата для нее. Несмотря на вызывающие слова, внутри у нее все дрожало.
      Бен пробормотал в ответ что-то невразумительное.
      – Надеюсь, ты не думаешь, что я здесь останусь? – начала она, наверное, уже в сотый раз после того, как они выехали за пределы Монтаны.
      – Успокойся, Мэгги, – отмахнулся Бен. – Мы здесь, и это факт. Кроме того, все не так уж плохо, как ты думаешь. Через пару месяцев я вернусь, чтобы посмотреть, как ты тут поживаешь, – сворачивая на главную улицу городка, он усмехнулся, – и какая из тебя получилась леди. Надеюсь, ты меня не подведешь?
      Мэгги не стала отвечать ему. Ее щеки пылали от гнева, но душу сковал настоящий страх. В животе урчало, и, подпрыгивая на сиденье на каждой кочке, она боялась, что сейчас ее вырвет жирным вяленым мясом и печеньем, которые она съела на обед.
      Итак, ужасный миг все же наступил. Ей так и не удалось убедить Бена не оставлять ее здесь – как видно, в нем проснулось упрямство, унаследованное от отца. Для него данное обещание намного важнее, чем ее счастье. Или, думала Мэгги, стараясь быть справедливой к брату, пока фургон приближался к центру города, он и правда считает, что здесь ей будет лучше. А ведь она не знает самых элементарных вещей – как жить в доме, общаясь изо дня в день с одними и теми же людьми, жить в маленьком неказистом городке, где обитают люди, которые ходят в церковь, сплетничают с соседями, ужинают каждый вечер в одно и то же время и за одним и тем же столом. Мэгги хотелось соскочить с повозки и убежать, спрятаться в высокой траве с голубыми стеблями там, откуда они приехали. Затеряться в прерии среди низких холмов, видневшихся вдали. Все что угодно, только не то новое и неизведанное, что ей предстоит!
      Мимо фургона, в котором ее оставил Бен, проходили женщины в соломенных шляпках и мужчины с потемневшими от загара лицами. Уверенным шагом Бен зашел в лавку Шелби, стуча каблуками по некрашеным доскам крыльца, и вскоре вернулся с сообщением, что ферма дяди Гарри находится в десяти милях к северу от города. Мэгги сидела неподвижно и нервно теребила поля шляпы, когда повозка вновь тронулась с места. Она молчала, потому что знала, что с ее губ снова сорвутся бесполезные слова мольбы, а Бен останется непоколебим.
      Ферма Белдена разочаровала девочку с первого же взгляда: невзрачный одноэтажный дом, коровник, птичник, сарай посреди прерии. Коровы, бродящие вокруг, отгоняли хвостами мух, которые тучами летали в душном, полном испарений воздухе.
      – Бен… – Мэгги снова охватила паника, но брат молча направил фургон во двор фермы.
      – Ладно тебе, Мэгги, все будет хорошо, – произнес он наконец, бросив на сестру сочувственный взгляд.
      На пороге дома появилась женщина, державшая в руках винтовку «спрингфилд». Высокая, сухая как палка, с седеющими каштановыми волосами, собранными сзади в узел, когда-то она, возможно, была красива. Теперь ее скуластое изможденное лицо стало старым и усталым, уголки рта опустились. На ней было ситцевое платье и грубые башмаки. Держа ружье наготове и щурясь от яркого солнца, она пристально разглядывала парочку, сидевшую в фургоне.
      – Тетя Виллона! – радостно воскликнул Бен. – Вы нас не узнали? Разумеется, ведь прошло столько лет. Мы – Бен и Мэгги Клей. Дети Джоны. Здравствуйте.
      Женщина потянулась вперед, вглядываясь в них карими глазами, словно хотела убедиться, что Бен ее не обманывает. Потом, успокоившись, опустила ружье и шагнула навстречу.
      – Бен? Мэгги? Ну и дела… – В ее голосе не было радости, впрочем, сожаления тоже не было. Одно удивление. – Ради Бога, идемте в дом с этого солнцепека. Надо же, вы здесь, в Эштоне. А где ваш отец?
      Бен уже подходил к тете, а Мэгти, медленно выбравшись из повозки, плелась сзади, едва волоча ноги.
      – Это длинная история, мэм, – сказал Бен.
      Тетя Виллона уже вошла в дом, но он остановился и подождал сестру, которая, похоже, до смерти перепугалась.
      – Ну давай же, Мэгги, – тихо сказал он, и Мэгги огромным усилием воли заставила себя сделать несколько шагов по выжженной солнцем земле. Прежде чем брат втащил ее в дом, она обернулась и бросила последний взгляд на далекий горизонт, на голубое небо. Ей казалось, будто она никогда в жизни больше не вздохнет полной грудью, не увидит облака и звезды.
      Домик состоял всего из одной комнаты, которая служила кухней, гостиной и спальней для всей семьи. Хотя комната была темной и обшарпанной, сразу бросалось в глаза, что тетя Виллона пыталась сделать ее уютной – постели у дальней стены отделила пологом, на пол положила циновки, а неровные глиняные стены оклеила старыми газетами. Обстановка тоже не вызывала особого восхищения: печка, грубо сколоченный стол и единственный настоящий стул, который Белдены, очевидно, привезли из Айовы. Остальными сидячими местами служили бочки, корзины и старый сундук у печки. Рядом с умывальником разместился разделочный стол, на стене висело несколько полок, уставленных горшками и посудой, а в углу стояло несколько мешков, заполненных коровьими лепешками, которые использовались в качестве топлива. У Мэгги совершенно не было возможности осмотреться, потому что, переступив порог убогого домишки, она сразу стала объектом внимания трех пар глаз, разглядывавших ее со всех сторон.
      – Боже, и это Мэгги? – Тетя Виллона смотрела на нее с нескрываемым ужасом. – А ее одежда… Это ведь какие-то лохмотья. – Она вдруг покраснела, но не могла остановиться и продолжала разглядывать залатанные холщовые штаны Мэгги, ее мешковатую рубаху, перемазанное испуганное личико, наполовину скрытое под обвисшими полями шляпы. – Простите, что я говорю это, дети, но Джоне Клею должно быть стыдно, – пробормотала она и поставила винтовку у стены.
      Мэгги нахмурилась и опустила голову, полная ненависти к этой женщине, осмелившейся критиковать отца. Две девочки, ее двоюродные сестры, смотрели на нее широко раскрытыми от любопытства глазами. На них были льняные полосатые платьица, а их волосы были аккуратно заплетены в косички.
      – Это Кора. – Тетя Виллона указала на двухлетнюю малышку, игравшую на полу. – А вот это Энн. – Вторая девочка, чуть старше Мэгги, чистила картошку. Бессознательно копируя мать, она быстро и молча кивнула головой, не сводя с Мэгги светло-карих глаз. – Ты помнишь, Энн, я рассказывала тебе о моем брате, Джоне, который уехал из Айова-Сити, чтобы добывать золото? Так вот это его дети, Бен и Мэгги. Они будут с нами ужинать, так что позаботься, чтобы картошки хватило на всех.
      Все последующие долгие часы Мэгги в основном молчала, за исключением разве тех случаев, когда к ней обращались Бен, тетя Виллона или дядя Гарри, который появился к ужину и был искренне рад их видеть. Похоже, гости внесли разнообразие в монотонную жизнь семьи и скрасили вечер. Тетя Виллона расспрашивала Бена о тех городах, через которые они проехали; ее интересовало, как идет строительство железной дороги, истории о нападениях индейцев, различные слухи и мода за пределами Эштона. Она сказала, что прошло семь лет, с тех пор как они уехали из Айовы, и что она никогда не думала, что окажется в такой изоляции. В прерии в районе Эштона располагалось всего пятнадцать ферм, и путешественники, проезжающие через город, были здесь большой редкостью. Бен старался изо всех сил удовлетворить ее любопытство, но когда дело касалось фасонов одежды, тут он совершенно терялся.
      – Мы побывали на приисках в Монтане, Колорадо и Неваде, мэм. Но там еще меньше оседлых жителей, чем здесь, и я думаю, что мода там совершенно отстала. Да и женщин там мало – я имею в виду настоящих леди.
      Дядя Гарри ухмыльнулся и подмигнул Бену. Это был невысокий коренастый мужчина с черными бакенбардами, копной густых волос и с мягким взглядом голубых глаз, выделявшихся на обветренном лице.
      – Видно, там неподходящее место для юной Мэгги, – заметил он, набивая рот очередной порцией сочного рагу из кролика.
      – Конечно, Гарри. Ты только посмотри на этого ребенка. – Прищурившись, тетя Виллона уставилась на Мэгги, которая едва прикоснулась к еде. – Кожа да кости, одета в какие-то лохмотья. Она больше похожа на сорванца, чем на девочку.
      Теперь все смотрели на нее: дядя Гарри, маленькая Кора и Энн, круглое веснушчатое лицо которой так и дышало чувством собственного превосходства. Мэгги хотелось съежиться, спрятаться внутри самой себя, чтобы избежать этих пронизывающих взглядов. Но она продолжала сидеть тихо как мышка, не сводя взгляда с миски с овощами, стоявшей в самом центре грубого соснового стола.
      – Папа хотел послать ее на Запад, в одну из школ для девочек, как только наткнется на хорошую жилу, – сказал Бен. – Но богатые месторождения все время ускользали от нас, дело кончалось тем, что мы намывали всего несколько небольших самородков или золотой песок. По-моему, нам просто не везло.
      – Да, это не жизнь для девочки. – Тетя Виллона покачала головой и поджала губы. – Мне жалко ребенка, очень жалко. О чем только думал Джона, таская ее за собой? И кстати, где он теперь? Вы, наверное, должны встретиться с ним где-нибудь в Канзасе?
      – Нет. – Бен откашлялся. – Папа умер, мэм, – ровным голосом сказал он. Но его слова произвели впечатление неожиданного пушечного выстрела.
      Потрясенная тетя Виллона молча смотрела на него. Ее глаза медленно наполнились слезами.
      – Что случилось? – прошептала она дрожащими губами.
      – Его повесили несколько месяцев назад в Гофер-Спрингс, в штате Монтана. Но он был невиновен. Отец никого не убивал, во всяком случае нарочно. – И пока на небе догорал закат, Бен рассказал им всю историю.
      Немного оправившись от шока, тетя Виллона высморкалась и заговорила сдавленным голосом:
      – Ему следовало остаться в Айове и жить там, как он жил до этого. Зачем ему сдалось это золото? Глупый, жадный человек! И я говорю это, даже несмотря на то что он мой брат. Даже его жена, хотя и она не отличалась умом, никогда не допустила бы этого. Если бы она не умерла…
      – Но она умерла, – прервал ее Бен. Оттолкнув стул, он вскочил на ноги, его щеки горели от злости. Как осмелилась эта тонкогубая высохшая старуха так говорить о его родителях! Ему с трудом удалось взять себя в руки – только из уважения к памяти отца. – Ужин был замечательный, тетя Виллона, – ровным голосом сказал он. – Думаю, мне надо немного прогуляться, чтобы хоть чуть-чуть утрясти яблочный пирог. Извините меня, мэм.
      Он пошел на улицу, стиснув зубы. Зеленые глаза сверкали на его красивом лице. Бросив на жену уничтожающий взгляд, дядя Гарри направился следом за ним.
      – Я пойду с тобой, Бен, покажу тебе свое хозяйство. Мэгги молча помогала Энн убирать со стола. Она была расстроена не меньше Бена, но не могла позволить себе выйти, как он. Она вытирала тарелки, ее кузина подметала земляной пол, а тетя Виллона мыла посуду.
      – В школу-то хоть ходила? – спросила тетя Виллона.
      Мэгги осторожно отошла в сторону, чтобы не наступить на Кору, возившуюся под ногами, – та играла с клубком ниток, как котенок.
      – Нет, – еле слышно прошептала она. Хорошо бы сейчас оказаться на улице с Беном!
      – Нет, мэм, – поправила ее тетя. Она сморщила нос и передала Мэгги очередную тарелку, с которой капала вода. – А ты когда-нибудь пекла пирог или готовила еду? Я имею в виду – не на костре?
      – Нет, мэм.
      – Платья носила?
      – Нет, мэм.
      Энн, выметавшая мусор из углов, презрительно фыркнула. Мать резко повернулась к ней.
      – Прекрати, Энн Белден! – прикрикнула она на дочь. – Нельзя смеяться над теми, кому повезло меньше, чем тебе. – Она погрозила пальцем, с которого на пол полетели брызги. – Кузина Мэгги не виновата. Ее следует пожалеть, а не издеваться над ней. Твое поведение возмутительно! Сейчас же извинись перед Мэгги!
      От гнева лицо тети Виллоны стало похоже на маску, и под взглядом матери Энн покраснела. Она была толстенькой невысокой девочкой с короткой шеей.
      – Извини, – пробормотала она, но в ее миндалевидных прищуренных глазах, устремленных на Мэгги, читалось презрение, не соответствовавшее ее словам.
      Мэгги не знала, что ответить, поэтому только кивнула и быстро повернулась к раковине, чтобы взять из рук тети Виллоны выщербленную чашку. Она нервничала, и мокрая чашка, выскользнув из ее пальцев, ударилась о плотно утрамбованный земляной пол и разлетелась на мелкие осколки.
      – О, извините меня, мэм. – Мэгги наклонилась и начала собирать осколки в ладонь.
      – Спешка до добра не доводит, Мэгги, – со вздохом сказала тетя Виллона. – Советую тебе запомнить это на будущее.
      Повисла тишина. «Они не любят меня, – думала Мэгги, складывая полотенце, после того как насухо вытерла последнюю тарелку. – Никто из них меня не любит. Может, они будут против, чтобы я здесь осталась?» Слабая надежда зрела в ее душе все то время, пока не было Бена и дяди Гарри.
      Над прерией спустилась черная мгла, окутавшая домик и коровник, охладившая воздух. В небе зажглись белые холодные звезды. Ночь звенела от стрекотания тысяч цикад. Мэгги очень хотелось дождаться Бена, чтобы узнать свою судьбу, но тетя Виллона соорудила для нее постель, разостлав одеяло в углу возле печки, и приказала ложиться спать. Энн и Кора тоже легли. В доме слышались лишь ровное дыхание спящих сестер и шелест ткани: тетя Виллона, сидя на стуле с прямой спинкой, что-то шила или штопала. В прерии шумел знойный ветер. Мэгги услышала вой волков и вздрогнула. Привыкшая ночевать под открытым небом, она прекрасно знала, какую опасность представляют собой волчьи стаи, и то, что сегодня она была в укрытии, под защитой стен этой хижины, нисколько не успокаивало. Вдруг она вспомнила отца – такого, каким видела в последний раз в камере тюрьмы в Гофер-Спрингс. Как он боялся, хотя старался скрыть это! Мэгги почувствовала, что сейчас разрыдается. Она уткнулась лицом в седельную попону, служившую ей подушкой, и попыталась заглушить душившие ее рыдания. В этот момент открылась дверь и вошли Бен и дядя Гарри.
      Мэгги замерла, притворяясь спящей. Она услышала скрип корзин, на которые сели мужчины, и шепот тети Виллоны, предложившей им кофе. Потом заговорил дядя Гарри, и в его голосе слышалась усталость.
      – У молодого Бена кое-какие проблемы, Виллона. – Мэгги услышала, как он вздохнул. – Похоже, они с Мэгги совсем не случайно заехали к нам по пути.
      – Да?..
      – Нет, мэм, отец специально послал нас сюда.
      «Не надо, Бен, только не произноси этого», – умоляла про себя Мэгги, но ее брат продолжал говорить, и каждое его слово камнем ложилось на душу девочки. Тетя Виллона слушала его молча, и Мэгги не представляла себе ее реакцию. Наконец Бен закончил.
      – Я хочу завершить его дело и вернуться в Колорадо, где, как я слышал, нашли богатые залежи серебра. Вот я и подумал, что, может быть, вы оставите у себя Мэгги, совсем ненадолго. Как только я набреду на серебряную жилу, то сразу же вернусь за ней, поверьте. А она тем временем хоть немного научится манерам, подобающим девушке, научится вести хозяйство, вообще всему, что все эти годы проходило мимо нее. Я заплачу вам, мэм. С радостью заплачу за все хлопоты и неудобства. – Мэгги услышала звон монет – Бен достал кошелек. – Перед тем как папу казнили, он отдал мне тридцать два доллара, которые успел скопить. Он сказал, чтобы я отдал их вам – все, до последнего пенни, чтобы заплатить за комнату, питание, за платья, такие, какие носят ваши девочки. За все, что ей потребуется.
      Было тихо. Тетя Виллона не говорила ни слова.
      «Она не хочет, чтобы я осталась, – думала Мэгги, и внутри нее снова затеплился огонек надежды. – Она откажется!»
      Через несколько минут снова послышался голос Бена:
      – Ну, так что вы решили? Ведь вы не откажете своему брату в его последней просьбе, не так ли, мэм?
      – Мне следовало бы раньше догадаться, что дело закончится именно так, – раздраженно заметила тетя Виллона. Лежа в темноте, Мэгги словно видела ее лицо – окаменевшее и суровое.
      «Скажите «нет»! – безмолвно умоляла она, но все ее надежды рухнули, едва только снова прозвучал голос тети:
      – Мой долг обязывает меня сделать это, но Бог свидетель, это совсем не похоже на пикник в воскресной школе! У Джоны хватило наглости подбросить мне девочку в таком состоянии. Она совсем не умеет себя вести: ест зелень руками, вытирает рот рукавом. Она неуклюжая и угрюмая!
      – Нет, мэм, – прервал ее Бен. – Мэгги просто прелесть, если получше ее узнать, и отличная работница. Она сделает все, что ей поручат, и никогда не будет жаловаться. Сегодня она просто боялась. Она никогда еще не жила в настоящем доме, у нее не было настоящей семьи. Мэгги знает, зачем мы приехали, и очень боится, что придется здесь не ко двору. Но она может приспособиться к чему угодно. Она сообразительная, и у нее доброе сердце. Я думаю, что вы все полюбите друг друга.
      – Может быть, все не так плохо, – примирительным тоном сказал дядя Гарри. Мэгги услышала скрип стула и легкие быстрые шаги тети Виллоны, шагавшей из угла в угол по комнате. – Лишняя пара рук совсем не помешает тебе, Вил. Видит Бог, здесь всегда полно работы.
      – И уже достаточно голодных ртов. – Слова тети Виллоны звенели в ночном воздухе, как стекло. – Достаточно стирки и шитья.
      – Но она ведь будет помогать, – запротестовал дядя Гарри. – И не забудь про деньги. На тридцать два доллара можно купить много зерна и ситца в магазине Шелби. Можно даже купить новую упряжь для волов.
      – Да будет тебе, Гарри! Ну что я могу сказать? – Тетя Виллона стояла совсем рядом с ней, и Мэгги покрепче зажмурила глаза. – Я не могу отказать Джоне в последней просьбе. И довольно об этом. Пусть остается. Но, Бен, – ее голос снова стал жестким, – советую тебе вернуться в течение года. Не исчезай, понял?
      – Нет, мэм. Ни за что.
      Мэгги почувствовала пустоту и озноб, ее пальцы стали совсем ледяными. Итак, она остается. Как постоянно твердил ей брат, все решено.
 
      Бен уехал на следующее утро, и Мэгги не мигая смотрела, как он удаляется в их фургоне, видела высокую прямую фигуру человека, преисполненного уверенности, которую дают только молодость и маячащая впереди цель.
      – Я вернусь, Мэгги. Ты даже не успеешь соскучиться, – шепотом пообещал он сестре и поспешно стиснул ее в объятиях, пока не появились Белдены, решившие проводить его. Мэгги на миг прижалась к брату, как тогда к отцу в камере, но и на сей раз не могла остановить время. Бен запрыгнул в повозку и с улыбкой помахал ей рукой, а она осталась стоять, сохраняя присутствие духа, как он и ожидал от нее. Однако в ее душе царило смятение, бушевала буря, грозившая поглотить ее.
      – А теперь идем, Мэгги, – сказала тетя Виллона, когда фургон превратился в темную точку на горизонте, едва видневшуюся сквозь клубы пыли. – Сегодня день стирки, а значит – уйма работы. Кроме того, мне надо подобрать тебе какое-нибудь платье для школы. Ведь ты понимаешь, что не можешь появиться в приличном обществе в таком виде. Отныне то, как ты будешь выглядеть и вести себя, отразится на моей репутации. Ты должна с самого начала понять, что я ожидаю от тебя похвального поведения, как и от моих дочерей. Ясно? Мэгги покорно кивнула.
      – Отвечай мне, когда я с тобой разговариваю, – резко сказала тетя Виллона. Нахмурившись, она смотрела на худенькую девочку, стоявшую перед ней. – Скажи: да, мэм.
      – Да, мэм.
      Тетя Виллона кивнула:
      – Ну, тогда пошли.
 
      Новизна впечатлений и постоянное замешательство, в котором Мэгги пребывала несколько дней, постепенно приобрели определенный порядок, который она усвоила и к которому привыкла. Утренняя молитва, завтрак из гренок и бекона, затем пять миль вместе с Энн до эштонской школы, состоявшей всего из одного класса. Сначала другие дети потешались, глядя на Мэгги, которая, как выяснилось, не умела ни читать, ни писать. Но она все усваивала с поразительной быстротой, и скоро насмешки прекратились. Она даже научилась носить платье, хотя поначалу рукава казались слишком узкими и сдавливали руки, а юбка постоянно закручивалась вокруг ног. Но она твердо решила сделать все, чтобы Бен и отец гордились ею. Если они хотят, чтобы она стала леди, значит, она станет! И чем скорее приблизится к образцу, тем скорее Бен согласится взять ее с собой. Она молча сносила издевки Энн и горестные вздохи тети Виллоны, никогда не жаловалась, стараясь забыть свои мальчишеские привычки, когда-то сослужившие ей хорошую службу в поселках золотоискателей. Те дни прошли, а с ними ушла в прошлое и покрытая ссадинами юная кочевница. Одиннадцатилетняя девочка, она сумела с удивительной взрослой проницательностью понять, что придется либо смириться и подладиться под новую жизнь, либо вступить в бесполезную борьбу с собственной судьбой. И она приспособилась к новой жизни: была спокойной, трудолюбивой, послушной, а самое главное, терпеливой. Она решила ждать того счастливого дня, когда богатый Бен приедет за ней, обрадуется, увидев, что она справилась без него. Каждый вечер перед тем, как лечь в постель, она смотрела из окна на Полярную звезду и думала о брате, о том, что и он, может быть, как раз сейчас смотрит на эту звезду. Каждое утро, пока лето сменялось осенью, а осень – пронзительно-холодной зимой необъятных американских прерий, она просыпалась, охваченная волнением: а вдруг именно сегодня Бен приедет за ней и ее ссылка кончится.
 
      Прошло полгода. Потом год. От Бена не было никаких вестей. Мэгги носила воду и пасла свиней; она получила «хорошо» по грамматике, сшила лоскутное одеяло для своей постели у печки и ухаживала за тетей Виллоной и маленькой Корой во время эпидемии малярии. На ферму вернулось лето с его суховеями и непереносимой жарой. Талия тети Виллоны пополнела, и она родила еще одного ребенка – на этот раз мальчика, Эвана. У Энн, которой исполнилось четырнадцать, появился ухажер. Дни проходили за днями, но Бен так и не вернулся.

      В прериях бродили тучные стада бизонов, освещаемые светом луны. Воздух был тяжелым и горячим, как дыхание койота, ветер трепал высокую траву, шелестел листьями тополей, росших по берегам реки, вихрем налетал на окна одноэтажного дома на окраине Эштона, где располагалась школа. Его шум напоминал отдаленный рев, новые оконные рамы скрипели, но стекла выдерживали его напор.
      А внутри юноши и девушки, вместе с родителями, танцевали, хлопали в ладоши и весело подпевали под звуки скрипки. Здание школы наполнял смех, а от пестрых ситцевых юбок рябило в глазах. Колин Вентворт окинул взором стайки хихикавших девушек, сидевших за столом с кувшинами лимонада и пирогами, потом посмотрел на тех, которые кружились со своими партнерами по дощатому полу, сияя от счастья.
      Решив, что здесь нет ни одной, достойной его внимания, он осушил последний стакан смородинового вина. Да, похоже, его ждет тоскливая неделя. Но, повернувшись, чтобы поставить стакан на стол, он вдруг увидел девушку, которая опровергала его заключение. С отсутствующим видом она сидела на стуле в стороне. Он толкнул локтем своего кузена Кэла Матера, стоявшего рядом.
      – Кто она – вон та девушка у стены?
      Кэл, только что станцевавший бурную виргинскую кадриль со своей невестой Энн Белден, вытер носовым платком широкий потный лоб.
      – В клетчатом желтом платье? Да это же кузина моей Энн, Мэгги Клей. Не думаю, что тебе стоит с ней связываться.
      Колин снова посмотрел на высокую и стройную девушку. Ей было, наверное, лет шестнадцать. Ее рыжевато-каштановые волосы, гладко зачесанные назад и собранные в тугой узел, оставляли открытым худенькое личико, имевшее форму сердечка. Она казалась беззащитной и поразительно красивой на фоне розовощеких фермерских дочек с пышными бедрами.
      – Как раз именно это я и собираюсь сделать, – сказал он.
      Кэл покачал головой:
      – Парочка местных парней пытались ухаживать за ней, но она не захотела. Странная девушка! Даже Энн не любит ее, а остальные просто не обращают внимания.
      – Представь меня.
      Кэл что-то проворчал, явно раздраженный упрямством своего кузена с востока, однако повел его в обход танцующих к стулу Мэгги.
      Наблюдая за веселой джигой, Мэгги с трудом сдерживалась, чтобы не притопывать в такт. Она любила музыку, любила танцевать, но сомневалась, что кто-нибудь пригласит ее. Впрочем, это ей безразлично. Мэгги решительно расправила на коленях выцветшую юбку и оглядела толпу хлопавших в ладоши мужчин и женщин – все они были такими счастливыми и довольными. А почему бы и нет? Вечер скрасил их однообразное существование, привнес свежесть и разнообразие в утомительную и скучную повседневную жизнь. Мэгги, увы, никак не могла, подобно им, окунуться в атмосферу праздника, хотя очень хотела быть такой же, как все. Но она здесь была чужой.
      Она увидела дядю Гарри, танцевавшего с семилетней Корой рядом с печкой, и с улыбкой помахала девочке рукой. Здесь же был и маленький Эван, которому недавно исполнилось четыре года, – он возился в углу с другими детишками. Она любила Кору и Эвана. Они приняли ее, искали у нее утешения – если их обижали, прибегали к ней со своими синяками, пели ей милые детские песенки. А дядя Гарри, тетя Виллона и Энн… Мэгги вздохнула. Тут у нее ничего не получалось. Она была для них обузой, тяжкой обязанностью. Энн вообще считала ее врагом, которого нужно загнать в угол и уничтожить. Мелочная и чопорная, эгоистичная и злорадная, Энн постаралась сделать все от нее зависящее, чтобы Мэгги не пришлась ко двору.
      Пять лет назад, когда Мэгги впервые появилась на их ферме, Энн сразу невзлюбила ее и тут же разнесла историю Мэгги – как она странствовала с самого раннего детства, как повесили ее отца, как ее саму подбросил к ним Бен – по подружкам. Она постоянно напоминала всем, а особенно Мэгги, что ту взяли в дом только благодаря доброму сердцу тети Виллоны. С самого начала она навесила на Мэгги ярлык чужой, и он прочно приклеился к ней. «Да, я здесь чужая, – думала Мэгги, сцепив ладони, лежавшие на коленях. – Все здесь довольны жизнью, кроме меня». Обитатели Эштона принимали свой образ жизни как должное, она же чувствовала внутренний протест против ежедневной рутины, одной и той же желтой панорамы прерии и против утомительной, однообразной жизни на ферме. Сидя на стуле и наблюдая за кружащимися танцорами, вслушиваясь в музыку, смех и голоса, Мэгги ощутила отчаяние. Никогда ничего не изменится! Она всю жизнь будет торчать на этой ферме, донашивать старенькие платья Энн, воспитывать Эвана и доить коров. Ни в будущем, ни в прошлом нет ничего мало-мальски приятного… А ведь она, пожалуй, единственный человек в Канзасе, который понимает, что на свете существует и другая жизнь.
      – Он идет сюда.
      – Он собирается пригласить тебя на танец, Кэти.
      – Перестань скалить зубы, Сьюзан. Так ты похожа на бурундука!
      Удивляясь неожиданному оживлению, Мэгги взглянула в сторону группы девушек, которой заправляла Энн, и услышала шепот кузины:
      – Со мной собирается потанцевать кузен Кэла, потому что я скоро стану его родственницей.
      Все понятно. Мэгги оглянулась и увидела красивого молодого человека, который шел через комнату в сопровождении Кэла. Колин Вентворт оказался главной темой всех бесед в этот вечер и объектом самых колоритных сплетен. Он приехал издалека, из Нью-Йорк-Сити, чтобы закупить скот и побывать на свадьбе Кэла и Энн, которая должна состояться на следующей неделе. И хотя только сегодня вечером он прибыл из Абилина, он выглядел свежим и ухоженным в черном костюме и галстуке-ленточке, как будто потратил несколько часов, прихорашиваясь перед танцами.
      Мэгги подумала, что он как раз один из тех сладкоречивых и избалованных жителей восточных штатов, о которых так любила поговорить Амелия. Шестидесятилетняя Амелия Хайат Купер, маленькая одинокая старушка, единственный друг Мэгги, жила в убогой лачуге, и до встречи с девочкой ее компаньонами были книги и воспоминания. Во время долгих вечеров, которые они проводили вместе, Амелия рассказывала истории о богатых восточных женихах, раскрывая перед Мэгги странный и заманчивый мир. Росшая на Западе с пяти лет, Мэгги не могла себе представить огромный город, заполненный людьми, высокими зданиями и экипажами; затаив дыхание она слушала об опере, театрах и балах, на которые Амелию сопровождали кавалеры много лет назад. Разумеется, эти молодые люди были такими же привлекательными, богатыми и уверенными в себе, каким казался Колин Вентворт, ловко проходящий между танцующими парочками. Какой красивый! Блестящие волосы пшеничного цвета, аккуратно расчесанные на косой пробор, умное, чисто выбритое лицо и стройная атлетическая фигура. В костюме он смотрелся так же естественно, как богатырь Кэл Матер в комбинезоне.
      Мэгги еще раньше обратила внимание на Колина, когда он ходил по комнате, очаровывая женщин и вступая в серьезные беседы с мужчинами. Его одарила улыбкой даже тетя Виллона, которая, к удивлению Мэгги, потом сказала Мейбл Феллз, что он «настоящий джентльмен – красивый и подающий большие надежды».
      – Он невероятно богат, – сказала в ответ Мейбл Феллз и добавила, что его мать, сестра матери Кэла, вышла замуж за богатого торговца и теперь жила в двадцатикомнатном особняке в Нью-Йорк-Сити. – Только подумай, Люси в поте лица трудится наравне с Джессом и Кэлом на ферме, а ее сестра Грейс каждый вечер разъезжает по балам и операм!
      Тетя Виллона, которая любила, чтобы последнее слово всегда оставалось за ней, поспешила дополнить ее слова информацией, которую она слышала от соседей. Колин Вентворт, говорят, купил в Абилине десять тысяч голов скота, который он собирается отправить на восток, на земли Вентвортов, а после свадьбы Кэла он отправится в Вайоминг, чтобы закупить там чуть ли не половину всей территории. В беседу вступила Ханна Коэ и заявила, что Колин помолвлен с наследницей огромного состояния, которой он подарил изумруд ценой в пять тысяч долларов. Мэгги, невольно слышавшая интересные подробности, раздумывала, что из всего этого было правдой. Однако она видела собственными глазами, что Колин Вентворт действительно красив, галантен и изящен. Мэгги с улыбкой наблюдала, как он легко избежал столкновения с огромным Джо Бобом Крокером, танцевавшим джигу с бедняжкой Молли Пратт, и направился к стайке девушек слева от нее. Но он только кивнул им и прошел мимо. Ее глаза удивленно раскрылись, когда она увидела, что он направляется к ней.
      Нет, это какая-то ошибка! Это просто невероятно! Но он с Кэлом уже стоял перед ней, заслоняя собой танцующих.
      – Мэгги, – смиренно сказал Кэл. – Позволь представить тебе моего кузена, Колина Вентворта. Похоже, он страстно желает познакомиться с тобой.
      – Можно пригласить вас на танец, мисс Клей? – Колин слегка поклонился. Мэгги тут же услышала сдержанные восклицания и шепот Энн и ее подруг в нескольких шагах от себя.
      Она чуть не ахнула. Она привыкла к тому, что ее игнорируют на вечеринках, и от этого неожиданного внимания со стороны незнакомца, о котором все только и говорили, Мэгги захлестнула волна удовольствия. Она быстро поднялась со стула, надеясь, что он не заметил, как запылали ее щеки.
      – С удовольствием, – сказала она тихим спокойным голосом. Он повел ее в центр зала.
      – Вниманию всех танцующих, – возвестил Фред Ваттс, игравший на скрипке. – Все дружно берутся за руки и кружатся влево!
      Здание школы задрожало, когда маленькое свободное пространство в центре зала заполнили двадцать пар и пустились в дикий и неистовый галоп, не оставлявший времени на разговоры. Мэгги раскачивалась, хлопала в ладоши и кружилась в руках искусного танцора Колина Вентворта, чьи разрумянившиеся щеки и смеющийся взгляд свидетельствовали о том, что он и сам веселится не меньше ее.
      Один раз в вихре танца Мэгги мельком увидела Энн и Кэла, кружащихся рядом. Энн злобно покосилась на нее, видимо, в ярости оттого, что вместо нее выбрали кузину. Впрочем, Мэгги не стала об этом задумываться, но потом все мысли оставили ее, потому что рука Колина обвила ее талию, и они теперь скакали вместе в такт музыке. Когда бешеная мелодия стихла, Колин взял ее за руку.
      – Пойдемте побеседуем, мисс Клей, – предложил он и повел ее в единственный свободный уголок в школьном зале.
      Изумрудно-зеленые глаза Мэгги сияли. У нее кружилась голова, она задыхалась, и не только от энергичного танца. Никто никогда не оказывал ей такого внимания, а тут вдруг се выделил из толпы такой привлекательный молодой человек, настоящий джентльмен. Правда, однажды Джо Боб Крокер и Генри Макадамс приглашали ее, и она прогуливалась с ними или сидела у ручья. Но ей было не по себе от их грубых шуточек и откровенных намеков. Она не знала, как нужно с ними разговаривать, не умела вызывающе улыбаться, как это делали Энн, Сьюзан Барнс и другие девушки. После первого свидания парни больше не появлялись. Но сегодня все было по-другому. Колин Вентворт относился к ней как… к настоящей леди. Она взглянула на своего спутника, галантно подвинувшего ей стул и протянувшего стакан лимонада. Он сел рядом и наблюдал, как она пьет освежающий шипучий напиток. Мэгги все никак не могла успокоить биение своего сердца, ведь он сидел совсем близко, и его брюки касались подола ее желтой юбки. Это было необычное ощущение, очень приятное. Странная дрожь охватила Мэгги, когда смеющиеся глаза Колина встретились с ее взглядом. Она смущенно улыбнулась.
      – Мой кузен Кэл лжец или глупец, – сказал он. Словно издалека Мэгги услышала, как снова заиграла скрипка. Вокруг царили смех и веселье.
      – Почему вы так думаете?
      – Он сказал, что ты – самая нелюдимая девушка, которую только можно себе представить. Но ты замечательная. Красивая и очень милая. – Колин увидел, как вспыхнули ее щеки, а пальцы крепче обхватили стакан. Он смутился. – Прости, я не имел в виду… Мне не следовало говорить… Какой я идиот! К сожалению, Вентворты не отличаются тактом. Отсутствие дипломатии характерно для нас еще больше, чем наше родимое пятно, – грустно произнес он.
      – Родимое пятно? – в замешательстве спросила Мэгги.
      Он кивнул.
      – Все мужчины нашего рода отмечены им. – Он задрал рукав рубашки и показал ей родимое пятно в форме полумесяца на правом запястье. – Оно есть у всех Вентвортов, как и остальные отличительные признаки. Поверь, откровенность – один из них.
      – Не обращайте внимания. То, что говорит Кэл, меня нисколько не интересует! – воскликнула Мэгги, но ее голос дрожал. – Не будь он вашим кузеном, я многое могла бы порассказывать о нем, мистер Вентворт.
      – Пожалуйста, называй меня Колин. – Он взял из ее рук стакан и поставил его на стойку за ее спиной. – Прости меня, пожалуйста, – умоляюще прошептал он, наклонившись к ней. Свет отражался на его светлых ресницах. – Я говорю тебе это, Мэгги, потому что это правда. Спорим, у тебя масса поклонников в этой глуши!
      – Вот уж нет, – рассмеялась Мэгги.
      – В таком случае эти несчастные еще тупее, чем я думал. А Кэл хуже всех!
      Мэгги невольно улыбнулась, не в силах устоять перед его заразительным смехом и веселым блеском ярко-голубых глаз.
      – Я знаю, почему не нравлюсь Кэлу. Только мне все равно. Он не может простить мне… – Мэгги усмехнулась и, глядя прямо в лицо Колину, закончила более серьезно: – В прошлом месяце на воскресном пикнике Кэл пытался поцеловать меня, и не в первый раз.
      – Негодник! – шутливо возмутился Колин.
      – Он же помолвлен с моей кузиной! – воскликнула Мэгги. Она ожидала, что Колин будет шокирован ее признанием, как была шокирована она, когда Кэл обнял ее за мельницей. – Мы с Энн никогда не дружили, однако он не должен вести себя таким образом всего за месяц до свадьбы.
      – Лучше раньше, чем позже, – сказал Колин, и Мэгги оторопело посмотрела на него. – Извини, – сказал он с улыбкой, – не сдержался. Да, ты совершенно права – мой кузен дурень и негодяй. А теперь скажи мне, что сделала ты?
      В глазах Мэгги мелькнула злость.
      – Дала ему пощечину. И сказала, что если он еще хоть раз попытается сделать что-нибудь в этом духе, то я расскажу обо всем Энн.
      – Ты правильно поступила. Но может быть, тебе следовало предупредить ее, с каким развязным парнем она собирается связать свою жизнь?
      – Это не привело бы ни к чему хорошему. – Мэгги нахмурилась. – Один раз я попыталась, но она не хочет слышать ничего плохого про Кэла. Ни она, ни тетя Виллона. «Они считают, что я завидую, потому что у меня нет ухажера», – подумала Мэгги, но не стала говорить этого вслух. Она с любопытством посмотрела на Колина. – Не понимаю, почему вы захотели танцевать со мной после того, что говорил Кэл.
      – Ты считаешь, я отношусь к людям, которые верят всему, что слышат? – Он улыбнулся. – Нет, мне больше нравится самому делать выводы. Кроме того, – сказал он и снова взял ее за руку, – ты слишком хорошенькая, чтобы не обратить на тебя внимания. Все эти девицы, – Колин обвел взглядом комнату и снова посмотрел на нее, – какие-то одинаковые, как… подсолнухи, которые растут по всему Канзасу. А ты, Мэгги Клей, ты – орхидея. Редкая, нежная и прекрасная. – Он наклонился к ней. – Потанцуй со мной еще. Старина кузен Кэл просто позеленеет от зависти, а я буду считать себя счастливейшим человеком в этом зале.
 
      Когда в два часа ночи под свист ветра семейство Белденов погрузилось в повозку, голова Мэгги кружилась – и не только от танцев и черносмородинового вина. Она прижала к себе спящего четырехлетнего Эвана и прислонилась к деревянному борту, вспоминая каждое слово и каждый взгляд Колина Вентворта.
      – Не очень-то радуйся, что кузен Кэла обратил на тебя внимание, – язвительно прошипела ей Энн, когда дядя Гарри дернул за вожжи и повозка покатилась к дому. При свете луны круглое веснушчатое лицо Энн блестело от пота и дышало злостью. – Подумай, чего такой парень хочет от такой девушки, как ты!
      – О чем это ты говоришь? – спросила Кора, сонно моргая. – Чего хочет кузен Кэла?
      – Заткнись! – осекла ее Энн, бросив взгляд на переднее сиденье, где родители все еще напевали мелодию, под которую танцевали.
      Кора скорчила рожицу старшей сестре, засунула ладошку в руку Мэгги и прислонилась к ее плечу.
      – Злюка, – прошептала она. – Не обращай внимания, Мэгги. Я считаю, что мистер Вентворт очень милый. По-моему, ты должна дать ему то, что он хочет.
      – Спи, малышка, – прошептала Мэгги. Она поудобнее взяла Эвана и улыбнулась Коре. Ей не хотелось ни смотреть на Энн, ни думать о ее грязных предположениях. Энн ведь ничего не знает ни о Колине Вентворте, ни о Мэгги. Она просто мечтает испортить сегодняшний вечер. Подняв лицо к бледной августовской луне, Мэгги закрыла глаза и стала думать о Колине – красивом, веселом, уверенном в себе. И добром – Мэгги сразу это почувствовала. А более достойных качеств в мужчинах для нее не существовало.
 
      Ночью она услышала тихий разговор, который вели между собой тетя Виллона и дядя Гарри, думавшие, что все уже спят.
      – Правда будет замечательно, если кузену Кэла понравится Мэгги и он увезет ее в Нью-Йорк как свою жену?
      Мэгги почувствовала, что внутри у нее все сжалось. Как сильно хочет тетя Виллона отделаться от нее! Колин считается чудесной находкой. Тетя Виллона тогда сможет сплетничать с Мейбл Феллз месяцами…
      – Ведь, Гарри, он танцевал с ней целый вечер!
      – Но он останется в городе только до свадьбы. Мэгги придется окрутить его очень быстро.
      – Если вообще она сможет окрутить. Девочка ведет себя иногда очень странно, слишком замкнута. И все же она прехорошенькая. Напоминает мне ее бедную мать, а ведь ту считали красавицей в Айова-Сити. Да, Колин Вентворт определенно обратил на нее сегодня внимание.
      – Я слышал, будто у этого Вентворта есть в Нью-Йорке девушка. Невеста.
      – Чушь. Если бы у него действительно была невеста, стал бы он танцевать с Мэгги весь вечер! – Но голос тети Виллоны звучал не очень убедительно. – Я попрошу Энн, чтобы она поговорила с Кэлом. Разузнала, правда ли у него есть девушка в Нью-Йорке, или это очередная выдумка Мэйбл…
      Мэгги лежала беззвучно. Тьма обволакивала ее, густая и душная, как шерсть. С потолка сыпалась пыль, как и всегда. Она уже привыкла к этому и не обращала на нее внимания, как не замечала полчища мух и мошкары, кружащиеся в горячем летнем воздухе в помещении. Она обдумывала разговор, который только что подслушала. Почему они не могут оставить ее в покое? Почему обязательно должны вмешиваться, сплетничать и обсуждать ее? Почему обязательно должны все испортить?
      Невеста в Нью-Йорке?
      Нет! Мэгги вспомнила, как Колин обнял ее за талию, как смотрел ей прямо в глаза. «Ты, Мэгги Клей, орхидея. Редкая, нежная и прекрасная».
      Ведь он так сказал! Она… ему понравилась. От этой мысли Мэгги почувствовала, как все ее существо наполнила радость. Сердце подсказывало ей, что у него нет никакой другой девушки.
      Ей хотелось снова увидеть его, и она знала, что он чувствует то же самое. Разве он не сказал: «Я навещу тебя, Мэгги. Пообещай, что погуляешь со мной»?
      Может быть, он приедет завтра после ужина? Ей нужно найти свободную минутку, чтобы надеть чистое платье и причесаться.
      «Надо поговорить с Амелией, – подумала Мэгги, прижимаясь щекой к грубому матрасу. – Я расскажу Амелии о нем, она будет рада за меня. И возможно, у нее найдется книга с рисунком орхидеи…
 
      На следующий день пошел дождь – сильный серый дождь, и Мэгги оставила мысль пройти три мили до хижины Амелии Купер. Но к вечеру небо очистилось, и Кэл Матер вместе с Колином Вентвортом приехали верхом сразу после ужина. Они приехали и на следующий день, и после. Мэгги постоянно находилась в состоянии эйфории. Если бы не настороженность в глазах тети и не нарастающая враждебность Энн, Мэгги была бы совершенно счастлива. Она пыталась не обращать внимания на взгляды и перешептывания остальных членов семьи, когда они с Колином выходили из дома, чтобы прогуляться к реке.
      Она слышала, как за тополями болтают и смеются Энн и Кэл, потом послышалось восклицание и наступила тишина. Мэгги взглянула на Колина и тут же отвела глаза. Он привел ее к камню, большому, гладкому и широкому, – они могли рядышком сидеть на нем. Камень находился у самого подножия холма, поросшего травой, в дюжине ярдов от мшистого берега реки. От взоров его скрывали ивы, окруженные чертополохом, ромашками и мелкими астрами. Колин с улыбкой повернулся к Мэгги. Казалось, его взгляд проникает в ее душу. Обняв, он притянул ее к себе.
      – Как здесь тихо и спокойно. – Он посмотрел вверх на темнеющее голубое небо, где догорали последние розовые огни заката. Над их головами пролетела куропатка. – Как это не похоже на Нью-Йорк.
      – Расскажи мне о Нью-Йорке.
      Он печально покачал головой. В сгущающихся сумерках Мэгги разглядывала его орлиный нос, четко очерченные скулы.
      – Нью-Йорк, Мэгги? Это невозможно. Как можно описать бедлам? Он захватывающий, огромный, забитый повозками, людьми и зданиями. Город, буквально пропитанный невероятным богатством и роскошью, рядом с которыми соседствует самая ужасающая нищета. Там есть гостиницы, театры и огромные универмаги. «Лорд энд Тейлор» больше, чем главная улица Эштона!
      Это казалось невероятным, но все же Мэгги пыталась представить: толпы на улицах, величественные здания, экипажи и магазины. Она посмотрела на Колина. В красивом костюме, с аристократическими чертами лица и изысканными манерами, он прекрасно вписался бы в ту обстановку. Хотя он вписывался в любую обстановку.
      – Должно быть, тебе скучно здесь, – пробормотала она, неожиданно подумав о своем простом голубом домотканом платье с потертым поясом и деревянными пуговицами, о жалкой хижине, находящейся неподалеку, о цыплятах в птичнике – она ясно слышала их писк сквозь тихий плеск воды в реке.
      – Скучно? – Колин взял ее ладонь и сжал. Его глаза блеснули, когда он наклонился к ней. – Нет, Мэгги, здесь совсем не скучно.
      Как всегда, когда он прикасался к ней, она почувствовала, как кровь прилила к щекам. Тепло его руки словно обжигало Мэгги до самого плеча.
      – Я все же думаю, что скучно. Знаешь, а я никогда не была в Абилине. По крайней мере, – тут же поправилась она, – после того, как туда провели железную дорогу.
      – Но ведь Абилин всего в тридцати милях отсюда!
      – Тетя Виллона говорит, что нет смысла ездить туда. Мы можем купить все, что нам нужно, в Эштоне, и еще, – Мэгги набрала в грудь побольше воздуха и очень похоже изобразила тон тети, не терпящий возражений: – «Я не собираюсь брать молодых невинных девушек в такое злачное место!»
      Колин расхохотался.
      – Если у меня когда-нибудь будет дочь, такая же красивая, как ты, – заявил он, – клянусь, буду ограждать ее точно так же.
      Мэгги улыбнулась.
      – Твоя тетя мыслит здраво. Абилин действительно грубоват. Но мне кажется, период бума проходит. Ковбои, головорезы и искатели приключений, которые выползли на свет за последние годы на Чизхолмской тропе, скоро отправятся дальше. Ты разве не слышала, что железную дорогу уже дотянули до Ньютона? Целый товарняк скота уже прибыл оттуда в Канзас-Сити.
      Об этой удивительной новости Мэгги не знала. За последние четыре года, с тех пор как железная дорога «Юнион Пэсифик» достигла Абилина, тихий городок, по размерам не больше Эштона, превратился в сумасшедший, шумный центр, откуда техасские скотоводы продавали и отправляли свой рогатый товар на восток. Благодаря Джозефу Маккою, в 1867 году предрекшему огромные богатства, которые можно нажить на железнодорожных поставках, и организовавшему на нескольких акрах городской земли перевалочный пункт для скота, Абилин стал центром торговли скотом. Свыше миллиона голов ежегодно отправлялось по Чизхолмской тропе, и судьба местных жителей зависела от рельсов, связывавших их с цивилизацией. Востоку была нужна говядина, а у техасцев к югу от Канзаса было ее полно. Каждое лето в Абилине совершались огромные сделки. Со стадами, после их перегонки через весь Техас, прибывали шумные группы погонщиков и, получив расчет в загонах Абилина, начинали пьянствовать, буянить и развлекаться в борделях, вызывая возмущение и презрение оседлых жителей Канзаса. Фермеры ненавидели их, но торговлю скотом уже было не остановить. Тетя Виллона в негодовании постоянно повторяла, что головорезы, заполонившие город после того, как начался его расцвет, еще хуже ковбоев и мычащих стад – они наводнили округу как саранча и в прошлом году убили бедного судебного исполнителя Тома Смита, когда тот пытался помочь шерифу арестовать парочку разбойников. Хотя Билл Хикок, новый шериф, заслуживший прозвище «Дикий», старался изо всех сил, Абилин никак нельзя было назвать образцом добродетели: ведь количество борделей, расположенных в Дьявольском квартале на окраине города, и салунов с сомнительной репутацией здесь было больше, чем участков с пшеницей, раскиданных вдоль Техас-стрит.
      Мэгги страстно хотелось увидеть все это. То, что она слышала об Абилине, напоминало ей о городах ее детства.
      Ей казалось, что стоит ей попасть в оживленный, процветающий город, как она сразу вспомнит все. Тетя Виллона и слышать не хотела о поездке. Хотя дядя Гарри и бывал иногда в Абилине по делам, семье не разрешалось сопровождать его. А теперь, как сказал Колин, расцвету Абилина приходит конец.
      – Я помню Уайт-Рок после того, как он иссяк, – сказала вдруг Мэгги, покачав головой. – За одну неделю уехало две тысячи человек.
      – Ты была среди них?
      – О да. Папа никогда не задерживался там, где кончалось золото. Он постоянно охотился за очередной богатой жилой.
      Колин привлек ее к себе, обхватив рукой талию.
      – Прошло много времени. Ты все еще скучаешь по отцу и брату?
      Она уже рассказала ему о своем детстве, о том, как долго ждала Бена, мечтала, чтобы тот увез ее с фермы Белденов.
      – Я едва помню папу. И Бена тоже. – Пожав плечами, Мэгги продолжила ровным голосом, как само собой разумеющееся: – В конце концов прошло пять лет. Я выросла, я уже не та чумазая девчонка в холщовых штанах и мужской шляпе.
      Колин взял ее за подбородок, и она посмотрела на него. Несмотря на ее слова и равнодушный вид, в глубине ее глаз затаилась боль.
      – Не надо прятать от меня обиды, Мэгги.
      Горестно вздохнув, она прижалась щекой к его груди, а он погладил ее по голове, по мягким шелковистым рыжеватым локонам. Он вдохнул их свежий мускусный запах, и его захлестнула нежность; он вдруг почувствовал себя одновременно слабым и сильным.
      – Моя бедная Мэгги. Когда я думаю, как с тобой обращаются, мне хочется… – Он крепко прижал ее к себе, как будто хотел защитить от жестокого мира. Мэгги, милая, гордая, одинокая Мэгги не знала, что делать, не имела ничего, кроме этих пустынных прерий и родственников, которым было все равно, счастлива ли она. – Поверь, я понимаю, как тебе трудно. Я… я ведь тоже чувствую себя одиноким – иногда. Мой брат и я… мы не дружим. А моя мама… – Он вдруг замолчал и внимательно посмотрел в ее зеленые распахнутые глаза.
      – Продолжай, – прошептала она, и ее лицо смягчилось от готовности посочувствовать ему. Но он, вздохнув, покачал головой.
      – Это не важно. Неужели ты не видишь? Абсолютно ничего не имеет ни малейшего значения. Ни мой брат Эмброз, ни дедушка. Даже эта гарпия Энн и тетя Виллона. Имеем значение только мы с тобой. То, как мы нашли друг друга, то, что мы чувствуем…
      Они сидели обнявшись под ивами, и Нью-Йорк и все дела, которые ожидали его, показались Колину очень далекими. Да и для Мэгги ферма Белденов была сейчас далеко. Они находились одни в мире сумеречных теней. Колин снова взял ее за подбородок и всмотрелся в ее вспыхнувшее лицо.
      – Ты прекрасна, – прошептал он и провел пальцем по ее трепещущим губам. Наклонившись, он поцеловал ее, вдыхая нежный запах вымытых волос и кожи. – Ах, Мэгги, ты не знаешь, что ты делаешь со мной, – простонал он.
      «Нет, знаю, – подумала она, словно растворяясь в поцелуе. – Ты делаешь то же самое со мной – я перестаю мыслить, рассуждать. Ты приносишь радость, тепло и странное замешательство, от которого кружится голова».
      Солнце село, их окутали фиолетовые сумерки. Крепко обнявшись, они забыли о мире, окружающем их, забыли все заботы.
 
      Они старались встречаться при каждом удобном случае – утром у ручья, где она стирала белье, днем в прерии, где собирала коровьи лепешки, из которых получалось прекрасное топливо. Она собирала их в мешки из рогожи и болтала с Колином при ярком свете августовского дня. Прохладными и свежими вечерами он приходил к ней, и они вместе шли на свое любимое место, радуясь, что могут прикоснуться друг к другу, поцеловаться, тихо посмеяться, сблизив головы. Об их дневных свиданиях никто не знал, но вся семья была в курсе их регулярных вечерних встреч, и все – за исключением Эвана, слишком маленького, чтобы обратить внимание на то, как поглощена Мэгги своим молодым человеком, – имели на этот счет собственное мнение.
      Тетя Виллона наблюдала за парочкой со смесью сомнения и надежды, не переставая удивляться: Мэгги – подкидыш, и вдруг этот богатый джентльмен с востока… Дядя Гарри смотрел на происходящее с истинным удовольствием. Кора была в восторге оттого, что Мэгги такая счастливая и веселая, и мечтала, чтобы эта история закончилась, как положено в сказках. Энн завистливо косилась на них, когда проходила мимо под руку со своим Кэлом. Вне сомнения, Колин Вентворт был гораздо лучшей добычей. Для Эштона и Кэл был неплох, но ведь он всего-навсего сын фермера, трудяга, одетый в рабочие брюки и пропахшую потом рубаху. У него мозолистые и грубые руки, оттого что ему постоянно приходится ходить за плугом и много работать. Колин – совсем другое дело: обладает лоском, умом, настоящий джентльмен. Энн выходила из себя, представляя, что эта несчастная замухрышка Мэгги, возможно, поселится на востоке в прекрасном особняке, будет носить шелка и тафту, пить чай из дорогого китайского фарфора. При одной мысли об этом ее глаза загорались от гнева, зло и зависть растекались по жилам.
 
      Амелия Хайат Купер жила одна в жалкой лачуге в трех милях от фермы Белденов. Она была так бедна, что спала на соломенном тюфяке на земляном полу, а вместо стульев у нее были табуретки. Столом служила доска, уложенная на две старые корзины. Но Амелия владела библиотекой, большой редкостью для прерии; она считалась самой образованной женщиной в этой части Канзаса. У нее были тонкие морщинистые руки, ясные карие глаза и седые волосы, собранные в аккуратный узел. Два ее платья – серое выцветшее льняное и заштопанное желтое ситцевое – всегда были чистыми, наглаженными и туго застегнутыми на все пуговицы до самой шеи.
      Мэгги искренне любила старушку и приносила ей несколько раз в неделю по ведру чистой родниковой воды, собирала для Амелии яйца, которые несли ее куры, кормила цыплят и следила за тем, чтобы для печки хватало топлива.
      Амелия редко куда-нибудь выходила, еще реже приходили к ней. У нее был садик, куры и одна корова; иногда она шила для горожанок, прекрасно вышивала. После того как ее сына Раймонда убили в Виксберге, жила затворницей. Мэгги считала Амелию своим единственным другом.
      – Итак, он – богач с востока, этот твой молодой человек. – Амелия устремила острый взгляд карих глаз на Мэгги, протягивающую ей чашку чая, заваренного на листьях американского лавра.
      Стоял бесконечный знойный день конца лета, воздух был тяжелым и сухим, как песок, солнце неистово жгло землю. Впрочем, сегодня чувствовалось приближение грозы, а звенящее голубое небо словно затаилось, набираясь тайной мощи и непонятной ярости. Мэгги, которая устроилась на табуретке, раздирали противоречивые чувства: она боялась грозы, хотела поскорее вернуться домой и видела, что Амелии нездоровится. Она поглядывала то в окно на знойное спокойствие, царившее за ним, то на запавшие щеки хрупкой пожилой женщины. На висках и скулах Амелии выступила испарина. В домике было нечем дышать, даже несмотря на распахнутые настежь дверь и окно.
      – Да, Колин из богатой семьи, – сказала она, – но, Амелия, он совсем не похож на человека своего круга. – При одной мысли о молодом человеке ей стало хорошо и ее глаза заблестели, как зеленое море в лучах солнца. – Колин такой красивый, добрый, у него мягкое сердце. Вчера он привез Коре куклу из лавки Шелби. Специально туда поехал, чтобы найти для нее что-нибудь. Я сказала, что у нее болит зуб и она совсем приуныла. Девочка просто обожает его.
      – И не одна она, как я вижу. – Амелия отпила глоток чая. – Что он здесь делает? Ты можешь ответить? – Она со стуком поставила чашку на доску, служившую ей столом. – Что это за человек, который торчит в Канзасе и ничем не занимается, кроме как расточает льстивые речи наивной девчонке?
      – Он приехал на свадьбу – вы ведь знаете, до нее осталось всего три дня, – стала терпеливо объяснять Мэгги. – Кроме того, у него дела в Абилине, семейный бизнес. Как я поняла, Вентворты вкладывают в скот приличные деньги… Впрочем, кому до этого дело? Он не торчит на одном месте, Амелия. Он любит верховую езду и дважды ездил с Кэлом охотиться на бизонов. Одну ночь он провел под открытым небом на Терки-Крик. Колин считает, что очень здорово спать под звездами, слышать свист ветра и шорохи мелких зверушек, ползающих вокруг. Для него это отдых от суматошной жизни в большом городе.
      Амелия фыркнула:
      – Итак, он находит открытые пространства Запада изумительными. Возможно, временно. Кажется, он находит изумительной и тебя. До определенной степени. Но позволь предупредить тебя, Мэгги. Не доверяй ему. Я очень хорошо знаю этот тип мужчин. В свое время повидала немало таких резвых молодых охотников, которые не прочь поймать жаворонка, но потом, Мэгги, потом они всегда показывают свое истинное лицо.
      Резкие слова и язвительный тон больно задели Мэгги, и она с отчаянием смотрела на подругу. Она ожидала, что Амелия порадуется за нее, а та обвинила Колина, хотя никогда его даже не видела! «Она ревнует, – неожиданно поняла Мэгги. – На этой неделе я приходила к ней не так часто, как всегда, потому что была с Колином, и она чувствует себя покинутой. Вот в чем причина!» Обычно улыбающееся маленькое овальное личико Амелии стало сморщенным и расстроенным; в полумраке дома оно выглядело пепельно-серым, а ее красивые карие глаза сверкали от гнева. Мэгги почувствовала прилив жалости к старушке. Бедная Амелия, одинокая, несчастная. Ей выдалась тяжелая жизнь, она пережила немало разочарований и лишений.
      – Колину я небезразлична, Амелия, – мягко сказала она. Потянувшись через стол, она взяла в свои руки маленькие хрупкие ладони. – Пожалуйста, постарайтесь понять. Я знаю, что он искренен. И мне он тоже небезразличен.
      – Значит, ты любишь его? – Амелия стиснула ей ладони. – Ох, будь осторожна, Мэгги! Человек, которого ты выбрала, может быть недостоин твоей любви.
      – А ты была осторожна, Амелия? – как обычно, спокойно спросила Мэгги.
      В маленьком домике наступила тишина. Амелия давно рассказала Мэгги историю своей молодости и одиночества. Единственная дочь преуспевающего нью-йоркского банкира, она никак не могла выйти замуж, а потом влюбилась в моряка, которого однажды встретила совершенно случайно. Ее семья запретила ей видеться с ним, но она встречалась с ним тайно, пока его судно не подняло паруса. Потом, ожидая его возвращения, она узнала, что беременна. Она тщетно ждала месяц, потом два, погруженная в отчаяние и страх, скрывая свое состояние, полная угрызений совести, но уверенная, что все уладится, когда он вернется. Но однажды в гавани она узнала новость: корабль ее любимого попал в шторм, и он погиб. Семья Амелии пришла в ужас, когда она пришла домой и призналась во всем. Но в мгновение ока их замешательство сменилось осознанием позора, а потом яростью. Они отказались от нее, выгнали из дому, и она, не зная, что делать, приехала на Запад, чтобы начать все заново. Она одна воспитала сына в своем отдаленном убежище в Канзасе, молясь на него, пока его не забрала война. Теперь она осталась одна, если не считать Мэгги.
      – Да, – хрипло сказала Амелия, и ее глаза наполнились слезами. Мэгги поняла, что она думает о погибшем моряке. Амелия погладила гранатовое кольцо, которое он подарил ей перед своим последним плаванием и которое она никогда не снимала с пальца. – Да, я была уверена. – Ее напряженный взгляд снова обратился к Мэгги. – Я думаю, ты тоже сейчас уверена… – сказала она, тяжко вздохнув.
      – Амелия, я хочу быть с ним, видеть его все время! Я больше ни о чем не могу думать. Тете Виллоне пришлось дважды напомнить мне вчера утром о том, что я должна помочь дяде Гарри вспахать поле. А за обедом я совершенно не слышала, о чем мне говорят!
      – Не позволяй себе увлечься, Мэгги. Не натвори глупостей, – просительно сказала Амелия. – Ведь именно это ты и собираешься сделать. Ты помнишь, что я сказала тебе, когда ты впервые пришла в мой дом? Тебе было всего одиннадцать, ты была неуклюжей и несчастной и заявила, что хочешь стать леди, чтобы твой брат вернулся и забрал тебя. Ты пожелала, чтобы я научила тебя всему, чему сама научилась в детстве на востоке. Причем всему сразу, за один вечер!
      Мэгги улыбнулась.
      – А ты угостила меня чаем, печеньем и сказала: «Пользуйся каждой секундой времени, отпущенного тебе, и ты всему научишься, вырастешь и приспособишься».
      Амелия отпила еще чая.
      – Ты так и сделала, моя девочка. – Она нервно обхватила чашку, выражение ее лица стало озабоченным. – Ты одинока, я понимаю. Но ты не должна витать в облаках. Мне кажется, твой молодой человек решил просто поразвлечься. Будь осторожна и не принимай его увлечение слишком серьезно.
      Щеки Мэгги вспыхнули. Она вскочила с табуретки.
      – Вы думаете, я недостаточно хороша для него? Считаете, я ему безразлична, потому что я… я не такая уж леди, недостаточно образованна или богата?..
      – Боже, девочка, прекрати эти глупые речи! Я думаю, что ты наверняка лучше его. Намного лучше. Я никогда в жизни не встречала более чудесной и утонченной девушки, чем ты, – и это истинная правда! И в то же время в тебе есть сила, Мэгги, чувство собственного достоинства, совсем как у этой дикой, свободной земли… Но я совсем не об этом. Я пытаюсь объяснить тебе, что ты невинна, уязвима и очень одинока. Ты – легкая добыча для нечестного человека, моя дорогая. – Амелия наклонила седую голову. – Пожалуйста, послушайся меня, детка. Я знаю о жизни намного больше, чем ты, знаю общество, в котором вырос твой Колин Вентворт. Он совсем не такой, как эти юноши из Канзаса…
      – И слава Богу! – Мэгги вдруг пожалела, что стала обсуждать Колина Вентворта с Амелией. Она добрая и умная, но все же старая женщина. Усталая и старая, на нее свалились тяжелые жизненные проблемы. Ну что она знает о том волшебном чувстве, которое возникло у Мэгги, когда она встретила Колина? Амелия даже никогда не видела его. Как она может рассуждать о нем или о его намерениях?
      – Мне пора идти. – Она обошла Амелию и начала закрывать ставни. Амелия вдруг показалась ей дряхлой и слабой. Мэгги и жалела старушку, и злилась на нее. – Вот-вот разразится гроза, мне нужно спешить. В следующий раз постараюсь принести побольше топлива, – сказала она и добавила, надевая шляпку: – Пора уже запасаться на зиму.
      – На зиму? – Амелия медленно повернула голову и посмотрела на закрытые окна. – Да, если я буду здесь, когда начнется зима.
      – Конечно, будете. – Мэгги не сдержала раздражения. Иногда Амелия бывает такой несносной. Зачем она портит ей настроение?
      – Я навещу вас в субботу, в день свадьбы Энн, – сказала она. – И познакомлю с Колином.
      – Очень хорошо, буду ждать, – пробормотала старушка.
      Выходя из дома, Мэгги чувствовала на себе ее взгляд. Но она решительно закрыла за собой дверь, потому что видела, как крепчает ветер. Поспешно направляясь к дому, она то и дело поглядывала на свинцовые тучи, заволакивающие быстро темнеющее небо, однако думала не о надвигающейся грозе. Она думала о ситуации, в которой оказалась, о своей жизни, о том, что с ней происходит.
      Все эти годы она ждала, чтобы Бен вернулся и ее жизнь снова пошла как раньше. Но ведь этого никогда не будет.
      Наконец она смирилась с неизбежным. Последнее письмо от брата пришло два года назад. Может быть, его уже вообще нет в живых. Ждать бессмысленно.
      Но теперь у нее есть Колин; он внес в ее жизнь новое счастье так же неожиданно, как весна приходит на смену зиме. Рядом с ним она чувствует себя ожившей: прерия, небо, даже сам воздух будто наполнились новой жизнью, и пустота в ее душе сменилась трепещущей радостью.
      Она не хочет потерять его. И она сделает все, что в ее силах, чтобы он не переставал любить ее.
      Ветер вдруг изменился. Он теперь яростно кружился вокруг Мэгги, завывал, срывал с нее шляпку и поднимал подол юбки. Поймав шляпку за ленту, Мэгги подобрала юбку и попыталась бежать, однако услышала сквозь вой ветра топот копыт. Сквозь деревья она рассмотрела Колина, сидевшего на самом крепком жеребце Кэла Матера. Он скакал галопом и, увидев ее, пришпорил коня сильнее. Выражение его лица было таким печальным и несчастным, что у Мэгги сжалось сердце. Конечно, не гроза так напугала его. Ведь никогда еще она не видела жизнерадостного Колина таким…
      – Мэгги, я искал тебя, чтобы сказать… Хлынул дождь. Ветер стал завывать еще сильнее.
      – Давай не здесь! Садись! – Наклонившись, он подхватил ее и усадил в седло позади себя. Обхватив его талию руками, она чувствовала, как дождь барабанит по ее спине.
      – Школа! – воскликнула Мэгги, когда он пустил лошадь в галоп и свернул в направлении фермы Белденов. – Она намного ближе!
      На небе сверкала молния, деревья дрожали и пригибались к земле от ливня и ветра. Гром гремел не переставая, оглушая все вокруг. Мэгги промокла до нитки. Ведь всего час назад стояла жара, иссушая землю и все сущее на ней, а теперь кругом царила вода, стекая серебристыми каплями с листьев, превращая землю под копытами коня в глиняное месиво, бурным потоком низвергаясь на землю.
      Мэгги задыхалась и дрожала, прижимаясь к спине Колина. Но когда показалось здание школы, она с облегчением засмеялась и ощутила странное волнение. Неожиданная гроза, холодный дождь и неистовый ветер, перспектива остаться наедине с Колином в пустом здании школы – все это заставило ее сердце биться в бешеном ритме.
      Пока Колин привязывал коня под навесом у школы, она вбежала внутрь, оставляя после себя мокрые следы. В школе было темно и сухо, пахло мокрой землей и травой. Мэгги знала, где хранятся одеяла и фонарь, поэтому не раздумывая скинула с себя промокшее платье и завернулась в одеяло. Когда вошел Колин, она как раз пыталась разжечь печку.
      – Никогда в жизни не видел ничего подобного. На улице темно, как…
      Он остановился, увидев Мэгги.
      – Я вся промокла, – торопливо сказала она, покраснев. – Ты, наверное, тоже. Вот, возьми одеяло. Я сейчас разожгу печь.
      Колин медленно пошел к ней. Его мокрые волосы прилипли ко лбу. Дорогая рубашка и брюки облепили тело, но глаза сияли счастьем.
      – Мэгги, если бы ты видела себя сейчас… Дрожащими пальцами она убрала прядь мокрых волос со лба и плотнее закуталась в одеяло. В бледном мигающем свете фонаря блестело ее округлое плечо. Колин наклонился и поцеловал его.
      Ее кожу обожгло там, где он прикоснулся к ней трепещущими губами. Неясные мысли роем пронеслись у нее в голове, и, испуганная новыми ощущениями, Мэгги пробормотала:
      – А зачем ты искал меня? Я, конечно, рада, что нашел – жутко оказаться одной в этом кошмаре, – но откуда ты знал?..
      – Я не знал, что ты попадешь в грозу. Я искал тебя совсем по другой причине. Твоя тетя сказала, что ты часто навещаешь эту старушку, и вот… Мэгги, – Колин сжал ей плечи так, что ей стало больно, – я искал тебя, чтобы сказать, что мне нужно уехать. Срочно. – Он тоскливо посмотрел на закрытые ставни, которые не могли заглушить шум разыгравшейся грозы. – Как только гроза стихнет, мне нужно будет ехать в Абилин и попасть на первый же поезд, идущий на восток.
      – Но зачем?
      – У дедушки случился удар. У него очень плохое сердце. Похоже, прогноз для него не очень обещающий. Мне… нужно успеть…
      Мэгги почувствовала, как земля уходит у нее из-под ног. Его голос звучал словно издалека.
      – Прости, мне самому не хочется уезжать. Но придется.
      – Да, конечно, я понимаю, – прошептала она. – Надеюсь, с дедушкой все обойдется.
      – Никто не знает, выживет ли он. Но я должен быть там.
      – Ну конечно. – Она чувствовала на себе его взгляд и изо всех сил старалась сдержать слезы. Распрямив плечи, она немного отстранилась. – Мне будет очень недоставать тебя. И я всегда буду помнить время, которое мы провели вместе. – «Вернется ли он? Он должен вернуться!»
      Колин вглядывался в ее лицо, не обращая внимания на то, что промок до нитки. Она делала отчаянные усилия, чтобы не заплакать; она отвернулась, гордо подняв подбородок, и только дрожание губ выдавало ее чувства.
      – Черт возьми, как бы мне хотелось взять тебя с собой! – воскликнул он и обнял ее, только чтобы успокоить, как-то утешить.
      Мэгги вся дрожала и непроизвольно прижалась к Колину, ища тепла и поддержки. Одеяло соскользнуло с ее плеч.
      – О Боже, Мэгги! – то ли засмеялся, то ли застонал Колин и вдруг притянул ее к себе – сильным и властным жестом. Желание вспыхнуло в Мэгги, как начинающийся пожар в прерии. Одеяло упало, и, совершенно мокрые и безрассудные, они опустились на пол.
      Колин, глядя в ее ищущие глаза и пылающие щеки, запустил пальцы в ее шелковистые волосы. Затем осторожно опрокинул на упавшее на пол одеяло.
      – Колин, пожалуйста, держи меня, – прошептала Мэгги. – Никогда не отпускай меня от себя.
      Она не могла ни о чем думать; сквозь окутавший ее туман, жар и боль надвигавшейся утраты она только шептала слова мольбы. Она прижималась к нему всем телом, раскрыв навстречу губы и объятия… В мире царила гроза, а в тесной маленькой школе, где горел всего один фонарь, тускло мерцала печь, освещая парты, прислоненные к стене, они погрузились в сладкое и одурманивающее забвение.

      – Ты не первая на свете молодая жена, которая собирается сшить себе новое платье, Энн, и не последняя! – воскликнула тетя Виллона, и женщины в магазине Шелби засмеялись. – Кэл не увидит никакой разницы. Бери любой отрез – голубой муслин или розовый атлас, – и покончим с этим.
      – Я беру оба, – вдруг сказала Энн, и мать удивленно посмотрела на нее. – Кэл собрал очень хороший урожай и велел мне купить все, что нужно, пока не началась зима. Если я надеваю одно и то же платье в церковь и на вечеринку, то почему же я не могу иметь два!
      Сидевшая на скамейке рядом с заполненными мукой, яблоками и уксусом бочками и кучей мешков с репой, картофелем и тыквами Мэгги сердито сцепила пальцы. Она устала от хвастовства Энн, от внимания, которое все уделяли новой невесте в городе. Ей очень хотелось бы, чтобы в магазине было пусто и она могла прямо сейчас подойти к Молли Браун, почтальонше, сидевшей за высокой конторкой в углу, и спросить, есть ли для нее письмо. Но все в магазине Шелби тотчас увидят, куда она направилась, услышат, о чем она спрашивает, и узнают, что она ждет письмо от Колина Вентворта.
      С трудом подавив волнение, Мэгги сделала вид, что рассматривает стеклянные банки с полосатыми леденцами, стоявшие на полке рядом с крекерами и медом. Мистер Тейт отмерял и отрезал куски тканей для платьев Энн, а молодой Гораций Шелби выполнял заказы тети Виллоны. В магазине пахло самыми разнообразными товарами, которыми были заполнены бесчисленные полки и прилавки, – начиная от мыла и кончая картошкой и капустой. Мэгги всегда нравились поездки в город, нравилось все, даже запахи и суета, составляющая яркий контраст со скучной монотонной жизнью на ферме. Но сегодня все было по-другому – она чувствовала себя взвинченной, беспокойной и нервной, и людный магазин вызывал у нее странное ощущение, как будто сосало под ложечкой. Она была так поглощена своими мыслями, что общение со сплетничающими женщинами, вокруг которых гонялись друг за другом детишки и которые приехали сюда за много миль, чтобы скупить товары, пока не наступила зима, не занимали ее, как обычно. Прошло два месяца с той ночи, когда Колин любил ее, а потом уехал из Эштона. Все это время от него не было ни слуху ни духу.
      – Я напишу тебе. Я вернусь, – обещал Колин, целуя ее в дверях школы после грозы за несколько минут до того, как они пошли разными дорогами. – Я обязательно сообщу тебе, когда… как только дедушке станет лучше.
      «Он напишет! Он вернется!» – твердила про себя Мэгги, но зерно сомнения, посеянное его долгим молчанием, было не так-то просто заглушить.
      – Ах, как замечательно иметь собственный дом и собственного мужа, – заявила Энн тоном, которым, как она думала, и положено говорить женщине, недавно вышедшей замуж. Она выглядела самодовольной и важной, как сытая кошка, со своим круглым лицом, румяными щеками и пышными бедрами, обтянутыми ярко-голубой холщовой юбкой. Марта Вэлтон и Агнес Бабб, которые со дня на день ждали, что им тоже сделают предложение, с завистью слушали ее речи и просили поделиться подробностями: как она обустроила дом и каково ей готовить для такого большого и добродушного парня, как Кэл.
      – Да, к вашему сведению, он ест, как конь, но говорит, что это только потому, что я очень вкусно готовлю. Но самое главное, Кэл – самый добрый мужчина, о котором только может мечтать женщина. Он поклялся, что, как только я рожу ребенка – на этой фразе щеки тети Виллоны стали пунцовыми, – он наймет служанку. Найдет кого-нибудь, кому можно будет поручить тяжелую работу: взбивать масло, доить коров, носить воду – ну, вы сами понимаете. – Тут она неожиданно повернулась в сторону сидевшей на скамье Мэгги, на колени которой как раз карабкался Эван. – Может быть, я найму тебя, Мэгги, – сказала она, растягивая каждое слово, будто собиралась облагодетельствовать кузину. – А почему бы и нет? Мама могла бы отпускать тебя несколько дней в неделю, а уж я позаботилась бы о том, чтобы Кэл платил тебе как следует. Ты могла бы скопить себе что-нибудь на приданое, ведь я знаю, что у тебя его нет. Впрочем, не похоже, что оно тебе скоро понадобится! – Она поцокала языком, словно сочувствуя, а Марта и Агнес захихикали.
      Тетя Виллона угрожающе посмотрела на дочь:
      – Энн, не дразни Мэгги. И перестань хвастаться.
      – Я не хвастаюсь, мама, – запротестовала Энн, с оскорбленным видом запахивая на груди шаль. – Я просто стараюсь быть доброй.
      – И никак не можешь понять, как этого добиться, Энн? – спокойно сказала Мэгги, вставая. Она посадила Эвана на скамью и подобрала свою залатанную шаль. Хотя ее щеки покрывала бледность, а губы были крепко сжаты, она говорила ровным, даже любезным голосом. – Тетя Виллона, я побуду на улице. Позовите меня, когда нужно будет грузить фургон.
      – Сегодня она не в духе, не так ли? – услышала Мэгги за спиной тихий шепот Мейбл Феллз, наклонившейся к тете Виллоне, но, не повернув головы, пошла к выходу.
      – Кстати, чуть не забыла! – воскликнула Энн, когда Мэгги проходила мимо нее. – Кажется, свекровь на днях получила письмо от своей сестры – от матери Колина Вентворта.
      Мэгги остановилась в дверях, чувствуя на себе взгляды женщин. Она медленно повернулась и посмотрела на Энн.
      – Ты ведь помнишь Колина, Марта? А ты, Агнес? Ну ты-то, Мэгги, помнишь его, я уверена. Вы просто не поверите, что она написала.
      – Ради бога, Энн, расскажи, – прощебетала Марта. Мэгги слышала, как громко бьется ее сердце. Пока она разглядывала круглое улыбающееся лицо Энн, у нее в ушах стоял звон.
      – Дед Колина выздоравливает после сердечного приступа – это во-первых. Он идет на поправку даже быстрее, чем они надеялись, – скороговоркой начала Энн, и ее улыбка стала еще шире. – Но теперь самое интересное, можно даже сказать – самое захватывающее: на Рождество Колин женится! Не правда ли, здорово?
      Магазин перед глазами Мэгги поплыл. Цвета, звуки, запахи – все смешалось в сумасшедшем калейдоскопе. Старое морщинистое лицо Мейбл Феллз расплылось, бочки и коробки кружились, и Мэгги чувствовала, как подгибаются ее колени и земля уплывает из-под ног. Она поморгала, и ей удалось сохранить равновесие. Понемногу зрение восстановилась. В нескольких футах от себя она увидела тетю Виллону. На ее исхудавшем, иссушенном заботами лице застыло жалостливое выражение. Тут Мэгги поняла, что все смотрят на нее: молча и с сочувствием; некоторым даже неловко наблюдать ее унижение. Все в радиусе двадцати миль от Эштона знали, что за ней ухаживал Колин Вентворт. Очень долго кумушки обсуждали ее дерзкую затею завлечь его. Теперь еще до вечера разнесется новость о том, какое сильное разочарование постигло Мэгги Клей. Но все это не имело никакого значения. В мозгу Мэгги снова и снова, как эхо, звучала фраза, сказанная Энн: «На Рождество Колин женится».
      – Что с тобой, Мэгги? Ты так побледнела! Учитывая, сколько времени провел с тобой Колин Вентворт, он наверняка рассказал тебе о своей невесте? – слащаво заговорила Энн. – Кажется, его мамаша довольна, как гусыня, что он женится. Девушку зовут Клара – Клара Ван Дайк. Не правда ли, красивое имя? И мне кажется, что она сама красивая. Тетя Кэла написала, что Колин на медовый месяц повезет ее в Париж.
      – Может быть, тебе стоит послать им подарок на свадьбу, Мэгги? – вставила Агнес. – Ведь вы с ним стали хорошими друзьями.
      – Девочки! – возмущенно воскликнула тетя Виллона, и ее голос резко прозвучал в настороженной тишине, наступившей после слов Агнес. – Хватит чесать языком – время идет. Энн, если тебе нужны пуговицы к платьям, то пойди и выбери побыстрее. Мистер Тейт не может тратить на тебя весь день.
      Все вдруг заговорили разом, слишком быстро и слишком громко. Женщины собрались вместе, разглядывая ткани, проверяя по спискам, все ли купили, покрикивая на детей, которые, не обращая на матерей внимания, играли среди бочек, ящиков и корзин, стоявших у печки. Опустив голову, Мэгги выбежала из магазина.
      Ей хотелось умереть. Хотелось кричать, плакать и рвать на себе волосы. Холодный западный ветер срывал с нее шаль, лицо пощипывало от мороза, а Мэгги бежала по улице. Слезы безудержно катились по ее щекам, она ничего не видела, сердце щемило от невыносимой муки.
      – Мэгги! Куда это ты несешься как угорелая? – удивленно спросил ее дядя Гарри, который вышел из кузницы как раз в тот момент, когда она пробегала мимо. Девушка только покачала головой и побежала дальше, обогнав нескольких прохожих на узком тротуаре. Ей нужно скрыться, остаться одной, пока боль в душе не разорвала ее. Она бежала к дубовой роще на окраине города.
      Оказавшись наконец одна под укрытием деревьев, Мэгги опустилась на мягкий ковер из желтых листьев среди камней и перекати-поля. Над головой сияло бледноголубое небо, ветер обжигал щеки. Вдали она слышала городской шум: скрип колес, ржание лошадей, голоса прохожих, приветствовавших друг друга. Суета, люди, пересуды и… печаль. Вот что такое Эштон – люди, которые смеялись над ней или сочувствовали, покачивая головами. «Глупая девчонка – размечталась непонятно о чем».
      Она дала волю своему горю. Ее плечи сотрясались от рыданий, в горле саднило, все ее существо охватило отчаяние, которого она не испытывала с того дня, когда умер отец. Многие недели от Колина не приходило ни весточки, и вот она узнает от Энн, что он собирается жениться. «Дура, дура, дура! – проклинала она себя, задыхаясь от слез. – Ты верила ему, любила его, позволила ему…»
      Она не могла думать о том, что позволила ему тогда в здании школы. Если раньше воспоминания разделенной любви наполняли ее сладостным теплом, то теперь душу наполнил стыд, а за ним пришла ярость. Понемногу Мэгги успокоилась и, глядя на белку, возившуюся в корнях тополя, росшего неподалеку, подумала: «А вдруг это неправда, вдруг Энн солгала?» Но она тут же пресекла эту мысль. Нет, Колин не хотел иметь с ней дело, иначе обязательно бы написал, выполнил бы свое обещание…
      Мэгги вдруг почувствовала, как на нее навалилась страшная усталость. Она ослабела и дрожала, горло болело. И глаза, наверное, покраснели и распухли от слез, подумала Мэгги. Глубоко вздохнув, она огляделась. Солнце садилось, воздух стал еще холоднее – пора возвращаться. Тете Виллоне и дяде Гарри надо ехать домой. У нее самой оставалась еще масса дел – стирка, ужин. Она поднялась, стряхнула с юбки веточки и листья. Стараясь взять себя в руки и успокоиться, она пошла между деревьями к городу.
      Позже, когда Мэгги помогала переносить мешки и ящики с продуктами в сарай и в дом, она старалась не думать о Колине и о том, что произошло между ними. Она старалась вообще ни о чем не думать. Но боль в душе не проходила: засела глубоко, как холодный тупой клинок, поворачивающийся внутри снова и снова. Когда она закончила доить коров и пошла к ферме, подойник показался ей тяжелее обычного. Она наклонилась вперед, стараясь удержать равновесие.
      Неожиданно земля поползла у нее из-под ног. Голова закружилась, и Мэгги резко поставила ведро. Молоко выплеснулось, образовав белую пенящуюся лужицу в грязи. Продрогшая и обессилевшая, она, качаясь, едва стояла на ногах.
      – Мэгги? Что с тобой, дочка?
      Она открыла глаза и увидела дядю Гарри, который бежал к ней от кукурузного поля.
      – Тебе плохо? – Он подхватил ее.
      От подступившей тошноты Мэгги не могла говорить. Она помотала головой, пытаясь справиться с охватившей ее слабостью.
      – Все будет хорошо, – через некоторое время сумела она выдавить из себя. Дядя Гарри озабоченно разглядывал ее в наступавших сумерках. Набрав в грудь побольше воздуха, она подняла ведро и сделала шаг к дому.
      – Не похоже. – Он забрал у нее ведро и пошел вперед. Мэгги последовала за ним, глубоко вдыхая холодный октябрьский воздух. Но в доме от одного вида стола, уставленного тарелками с жареными куропатками и кукурузным пудингом, ей снова стало дурно. Она прислонилась к стене и на мгновение закрыла глаза. Резкий запах еды словно заполнил ее ноздри. Все запахи смешались, образовав отвратительный густой и жирный смрад. Задохнувшись, Мэгги выскочила за дверь и снова побежала, не обращая внимания на пронизывающий ветер, на сгустившиеся сумерки… Пугаясь в пожухлой траве, она забежала в рощицу за сараем и не могла уже больше сдерживаться. Ее вырвало, а потом охватила невероятная слабость. И тут в голове промелькнула мысль, от которой ее дрожащие руки сразу стали ледяными. Она зарыдала.
      Когда Мэгги вернулась в дом, было уже совсем поздно. Никто ее не искал, никто не звал. Она с облегчением подумала, что семья, наверное, уже поужинала. Слава Богу, она не ощутит этот мерзкий запах еды. За дверью она немного задержалась, чтобы прополоскать рот, потом пригладила волосы, поправила на плечах шаль и вошла.
      – Я оставила тебе кое-что на ужин, – сказала тетя Виллона, поднимая глаза от шитья.
      – Я не голодна, спасибо.
      В углу на постели, которую она делила с Корой, с тех пор как Энн вышла замуж, Мэгги увидела маленький силуэт девочки, закутавшейся в одеяло. Она сжимала в руке самодельную куклу, набитую соломой. Эван беспокойно ворочался на матрасе у печки. Дядя Гарри чистил ружье. Все казалось обычным и спокойным, как всегда. Только беспокойство в душе Мэгги было теперь совсем другим, острым и пугающим, не таким, как раньше.
      – С тобой все в порядке? – Тетя Виллона внимательно посмотрела на нее взглядом, который, казалось, пронзил ее насквозь. Мэгги кивнула.
      В ее душе все перевернулось. А вдруг тетя Виллона знает? Вдруг давно догадалась о том, чего подсознательно боялась Мэгги и что наконец доказали эти ужасные приступы тошноты? Если так, то… Мэгги не могла сдержать трепета. Гнев, шквал обвинений обрушатся на нее, как снежная буря. Тетя Виллона презирала аморальное поведение и боялась скандалов; она всегда превозносила скромность и приличия. В колеблющемся желтом свете керосиновой лампы, поджав губы, она изучающе смотрела на Мэгги, скользнула пронизывающим взглядом по ее фигуре вниз и снова вернулась к ее изможденному, бледному личику.
      – Мне очень жаль, что Энн столько наговорила сегодня, – сказала наконец тетя Виллона. Она заправила прядь поседевших соломенных волос за ухо и снова поджала губы. – Она никогда не относилась к тебе по-доброму, Мэгги, несмотря на все мои попытки заставить ее попридержать язычок. А теперь она замужняя женщина, и я не могу поучать ее, хотя и прежде это не приносило особой пользы… – Ее лицо вдруг сморщилось, плечи, которые с каждым годом становились все костлявее, поникли под домашним холщовым платьем. – Я знаю, ты возлагала большие надежды на этого Вентворта. И вот как все вышло. Следовало предвидеть, что он женится на девушке своего круга. Как-то я пыталась выведать, есть ли у него девушка там, на востоке, но ни Энн, ни Кэл, никто не мог мне сказать ничего определенного. И я не хотела, чтобы ты думала, что я пытаюсь отговорить тебя…
      – Пожалуйста, – прошептала Мэгги, – не надо говорить об этом.
      – Хорошо, Мэгги. Думай сама. – Кивнув головой, тетя снова принялась за шитье. Дядя Гарри так и не поднял головы от ружья, которое смазывал. – Только помни, что ты не первая девушка на свете, для которой дело обернулось не так, как она хотела. На свете полным-полно молодых людей, Мэгги, и если ты станешь более общительной, будешь почаще улыбаться, какой-нибудь из парней, живущих в округе, обязательно обратит на тебя внимание, вот увидишь. Мы справим тебе новое платье, а в воскресенье в церковь можешь надеть клетчатое платье Энн, которое она носила весной. Оно практически новое, совсем не полиняло и подойдет тебе гораздо больше, чем то выцветшее, в котором ты ходишь уже два года. – Она снова кивнула и начала вдевать нитку в иголку. – Могу поспорить, ты очень нравишься Джо Бобу Крокеру. Стоит его чуть-чуть обнадежить, как он снова начнет захаживать сюда.
      – Хорошо, мэм, – Мэгги выдавила из себя слова, которые от нее ждали, и тут же забралась в постель рядом с Корой, боясь расплакаться. Вдруг ей захотелось расхохотаться. Тетя Виллона говорит об ухаживаниях и о Джо Бобе Крокере – а она ждет ребенка от Колина Вентворта! Отчаяние заполнило все ее существо, под тонким одеялом ее пробирал холод.
      Глядя в потолок, Мэгги решила, что у нее есть только один выход, одна последняя надежда. Она напишет Колину и все ему расскажет. Конечно, когда он узнает обо всем, то передумает насчет свадьбы.
      Она цеплялась за свою веру в искренность его чувств. Что-то заставило его забыть о них и жениться на Кларе Ван Дайк. Но тот Колин, которого она знала, веселый молодой человек, который ухаживал за ней, наверняка взвесит все обстоятельства и передумает. Она возьмет его нью-йоркский адрес у Энн, скажет, что хочет поздравить его со свадьбой. Все будет хорошо. Мэгги зажмурила глаза, чтобы ей не мешал свет лампы. Колин обязательно приедет за ней, он скажет, что она – единственная его любовь, он женится на ней, и все будет чудесно. Она начала вспоминать подробности той ночи в здании школы: его нежные поцелуи, сильные руки, обнимавшие ее. Неужели он бросит ее, особенно теперь, когда узнает о ее состоянии! Наверное, его семья заставляет его жениться на Кларе Ван Дайк, но он не согласится, когда узнает, что Мэгги ждет его ребенка. Слабая надежда грела ее, как мягкий мех в холодную зиму. Она вжалась в соломенный колкий матрас и попыталась заснуть.
      Завтра она отправит письмо и скоро получит ответ… Скорее всего он приедет сам, прискачет на ферму в облаке пыли, обнимет ее, поцелует, и все ее страхи исчезнут…
      Мэгги наконец уснула, шепча простенькую молитву: «Пожалуйста, о, пожалуйста… Пожалуйста».
 
      Дул холодный ноябрьский ветер, когда она брела по пустынной коричневой прерии к домику Амелии. Небо грозило засыпать ее снегом, и она дрожала даже в толстой шерстяной накидке. Уже прошло больше двух недель с тех пор, как она отправила письмо. От Колина – ни слова.
      Дни шли за днями, и беспокойство Мэгги возрастало. Сегодня она решила, что признается во всем Амелии. Она не хотела, чтобы кто-нибудь узнал о ее позоре и отчаянии, но времени оставалось все меньше и меньше. Уже сейчас платья охватывали ее талию так плотно, что становилось трудно дышать. Скоро придется их немного распустить, пока никто не заметил. Но ведь она не сможет долго скрывать свою беременность, сколько бы ни перешивала платья. Кроме того, она больше не могла ни дня в одиночку терпеть терзавший ее страх. Если она откроет сейчас душу Амелии, то сможет продержаться еще несколько часов, несколько дней, пока не придет весточка от Колина. Приближаясь к маленькой ферме, она с отчаянием твердила себе, что Колин ее не бросит.
      Она несла корзину, наполненную яблоками, хлебом и картофелем, и ноша оттягивала руку. Ледяной ветер продувал ее насквозь, пока она шла под голыми ветвями дуба и стала подниматься по тропинке, ведущей прямо к двери Амелии. Давно перевалило за полдень, и чувствовалось, что к вечеру пойдет снег, если она, конечно, не ошиблась в своих предположениях.
      Взглянув на тяжелое серое небо, а потом на трубу домика старушки, из которой не шел дым, Мэгги вздрогнула. Почему в доме нет огня? Зимой Амелия всегда готовила себе на ужин суп и постоянно держала горячей воду для чая. Ее печка с осени и до весны горела все время, ведь она так быстро остывала. Мэгги знала, что топлива достаточно – она позаботилась об этом еще в свой прошлый визит. Девушка ускорила шаг и, после того как на ее быстрый стук никто не ответил, распахнула дверь.
      Амелия неподвижно лежала на своем тюфяке, потертое одеяло прикрывало ее маленькую хрупкую фигурку в старой ночной рубашке. Седые волосы, всегда аккуратно причесанные, тощей косичкой свешивались с ее плеча. Пока Мэгги стояла в дверях, застыв от ужаса, с губ Амелии сорвался тихий стон. Мэгги бросила корзину и подбежала к старушке.
      – Амелия, вы больны! Я чуть не подумала… Скажите, что вас беспокоит. Я позову доктора Латрапа.
      – Не беспокойся… моя… дорогая. – Голос Амелии был едва слышен из-за тяжелого хриплого дыхания. Она закашлялась. – Это бесполезно.
      – Нет, толк обязательно будет! Я разожгу огонь и приготовлю чай, а потом побегу…
      – Мэгги…
      Амелия искала ее руку, и Мэгги встала на колени и обхватила ладонями пальцы подруги. Они были холодны как лед. Но на лице выступила испарина, оно пылало – Мэгги почувствовала жар, когда убрала со щеки Амелии прядь волос.
      – Вам лучше не разговаривать. Сначала попейте чаю.
      – Послушай… меня.
      Что-то в ее голосе заставило Мэгги прекратить нервную болтовню. Пристально глядя на немощную Амелию, Мэгги замерла. Пальцы старушки в руках Мэгги походили на сухие, хрупкие веточки.
      – Что с вами, Амелия? – шепотом спросила Мэгги, чувствуя, как ее наполняет ужас. От ветра рамы единственного окна в домике скрипели, и девушке казалось, будто привидение пытается проникнуть внутрь.
      – Я умираю.
      – Нет! Конечно, нет… Вы не можете… Амелия устало кивнула:
      – Болезнь свалила меня пять, а может быть, шесть дней назад. Я не могу есть… Кашель… просто ужасный, сидит у меня в груди. И жар… Мэгги, это пневмония. Я недостаточно сильна, чтобы выдержать ее.
      – Выдержите. Я вас вылечу.
      – Мэгги, мое время пришло. Я пожила… достаточно. – Амелия повернула голову, и ее лихорадочно блестевшие глаза встретились с глазами девушки, наполненными слезами. – Не плачь обо мне, детка. Я готова встретиться с моим сыном Раймондом… и с его отцом. Мы будем вместе… наконец. – Ее глаза закрылись.
      Мэгги стало жутко, и она сжала ее руку.
      – Нет! Амелия!
      Старушка, очнувшись, как ото сна, облизала высохшие шелушащиеся губы и снова открыла глаза.
      – Вот. – Она с трудом стянула с пальца маленькое гранатовое колечко. – Я хочу, чтобы ты взяла его. Вспоминай меня иногда. И не оставайся одна, Мэгги. Не проживи свою жизнь в одиночестве.
      – Амелия! Амелия! Не умирайте! Вы не можете умереть! – умоляла ее Мэгги, тщетно сжимая ее пальцы. Но было поздно. Отсутствующее лицо Амелии на миг отразило страшную усталость, а потом… покой.
      Душа Мэгги погрузилась в пучину отчаяния, которая поглотила все вокруг.
      Из ее глаз полились слезы, когда она увидела, что впалая грудь Амелии больше не поднимается. Она послушала, бьется ли сердце подруги, погладила ее морщинистую щеку… Безжизненную.
      – Амелия, нет, – прошептала Мэгги. Дрожа, она выпустила из ладони пальцы-прутики и отступила на шаг. Она так сильно зажала в ладони гранатовое колечко, что ей стало больно. Заливаясь слезами и пристально глядя на неподвижное хрупкое тело, она, пятясь, вышла из лачуги.
      Мэгги пустилась бежать к дому. Горячие слезы катились по ее замерзшим щекам, пока она, спотыкаясь, продиралась сквозь кусты. Ветер сорвал с ее головы капюшон, растрепал волосы и бросил в лицо первые снежинки. Но она бежала без остановки. Примчавшись на ферму Белденов, она не обратила внимания на то, что во дворе стоит двуколка Матеров. Она вихрем ворвалась в дом.
      – Тетя Виллона, Амелия умерла! Она…
      Голос Виллоны, насыщенный гневом, прозвучал как удар кнута:
      – Как ты могла! Неблагодарная! Дрянь! После того как я растила тебя, как собственную дочь!
      Прежде чем Мэгги поняла, что происходит, тетя Виллона дала ей пощечину.
      Мэгги вскрикнула и отскочила от нее. Ее как будто окунули в холодную воду. Слова замерли у нее на губах, она медленно обвела взглядом находившихся в комнате: тетю Виллону, дядю Гарри, Кору, Эвана, Энн и Кэла. Потрогав горящую щеку, она снова, не понимая, что случилось, посмотрела в горящие от ярости глаза тети.
      Все враждебно молчали и наблюдали за сценой, выстроившись полукругом в полутемном покосившемся фермерском домике. Дядя Гарри печально поджал губы, Энн, которая стояла рядом с матерью, держала в руках какой-то исписанный лист бумаги, а Кэл переминался с ноги на ногу и искоса поглядывал на Мэгги; его черные волосы маслянисто блестели в свете лампы. В углу, рядом с кроватью, сидели испуганные Кора и Эван, прижавшись друг к другу. «За что?»
      – Что случилось? – еле выдохнула Мэгги.
      – Почему ты не сказала нам, дочка? – пробормотал дядя Гарри.
      Мэгги все еще не могла отделаться от последней печальной новости.
      – Амелия Купер умерла, – повторила она. – Я нашла ее умирающей в доме…
      – Мир ее праху, ее уже не вернуть, – прервала тетя Виллона. – Зато ты… Когда-то я думала, что ты не безнадежна. – Она презрительно посмотрела на Мэгги. – Воспитывала тебя хорошей, скромной и приличной девушкой, но, как видно, бродяжий дух оказался сильнее. Мне не удалось отчистить тебя от него, хотя и удалось избавить тебя от грязи, вони и тряпья, в котором ты сюда явилась.
      Ноги Мэгги дрожали.
      – Я не понимаю…
      – Сегодня тебе пришло вот это. – Энн помахала листом бумаги, как будто это был флаг. – Мы с Кэлом поехали в Эштон, чтобы купить новую упряжь для наших лошадей, и, когда мы были у Шелби, Молли сказала, что тебе пришло письмо. Я предложила отвезти его тебе, и, пока мы ехали сюда, я прочитала его. Оно от Колина Вентворта.
      Мэгги вдруг почувствовала спокойствие, страшное спокойствие. Пристальный взгляд ее зеленых глаз устремился на Энн.
      – Ты прочитала мое письмо?
      – Небольшой грех по сравнению с тем, что натворила ты. Опозорила маму, и папу, и всех нас! Если хочешь знать мое мнение, я считаю, что тебя следует высечь кнутом.
      Мэгги выхватила письмо, но прежде, чем она начала читать его, услышала голос Кэла:
      – Колин утверждает, что ребенок, которого ты носишь, не от него. Он пишет, что это мог быть кто угодно. Ему, конечно, жаль тебя, но он предупреждает, чтобы ты не доставляла ему неприятностей.
      Нет, все это происходит во сне! Это все неправда! Мэгги проклинала слезы, которые застилали ей глаза и из-за которых она не могла читать. Она невидяще смотрела на письмо. Пока она смахивала слезы и моргала, некоторые слова словно выпрыгивали со страницы. «Смешное обвинение… не доказано… Не пытайся переложить вину… искренне сожалею… не пытайся устраивать скандал». Слезы рекой полились из глаз девушки. Жестоко, как жестоко! Изо всех сил пытаясь сосредоточиться, она снова прочитала бессердечные слова. Нет, ошибки не было. Колин снимал с себя всю ответственность за ребенка, отказывался от нее, отказывался от собственной плоти и крови.
      – Я хочу, чтобы ты покинула этот дом. – Тетя Виллона подошла к кухонному окну у печки и смотрела на снег, который кружился крупными хлопьями в холодном чистом воздухе. – Хочу, чтобы к утру тебя здесь уже не было.
      Мэгги все еще сжимала в одной руке колечко Амелии, а в другой – письмо Колина. Все ее тело застыло и окаменело, однако сердце билось, и билось так сильно, что трудно было дышать. Облизнув губы, она прошептала:
      – Сегодня вечером я уеду. В углу заплакала Кора:
      – Я не хочу, чтобы Мэгги уезжала. Почему ты сердишься, мама? Почему Мэгги не может остаться?
      – Замолчи! – Виллона с негодованием воззрилась на Мэгги. – Я ни секунды не потерплю больше твоего влияния на нее или на Эвана. Бог свидетель, я долго терпела тебя.
      – Наверное, лучше, если ты уедешь сегодня, – медленно сказал дядя Гарри. Опустив плечи, он прошелся по земляному полу. – Вынеси свои вещи, когда будешь готова. Я отвезу тебя в Абилин. Утром сможешь попасть на дилижанс.
      – И куда ты поедешь? – спросила ее Энн, когда Мэгги, как в тумане, сделала шаг к корзине в углу, в которой хранились ее нехитрые пожитки. – Искать своего братца? Старину кузена Бена, который подкинул тебя и больше не появился?
      – Еще слово, Энн, и я вышибу тебе все зубы! – закричала Мэгги, подскакивая к кузине. Ее кулаки были сжаты, лицо побелело от ярости.
      Энн нисколько не испугалась.
      – Не стоит винить меня в своих грехах. Я предупреждала тебя, чтобы ты не мечтала заполучить Колина Вентворта.
      Мэгги, задохнувшись, ринулась на нее, но Кэл схватил ее за руку:
      – Оставь ее в покое – или будешь иметь дело со мной.
      Ей вдруг стало смешно. Ее смех прозвучал неестественно громко и язвительно. Она с презрением глядела на мужа Энн.
      – Мистер Кэл Матер! Настоящий джентльмен. Такой же тип, как и твой кузен Колин. – Она стояла перед ним, прямая и тоненькая, ее глаза полыхали зеленым огнем. – Двух более жалких экземпляров я в жизни не встречала.
      – Убирайся из этого дома! – завизжала Энн. В углу заплакали перепуганные Кора и Эван. – И не вздумай возвращаться!
      Тетя Виллона смотрела в окно, молчаливая и будто отгороженная от всех находившихся в комнате.
      Четверть часа спустя, сидя на скамейке фургона, Мэгги не мигая смотрела прямо перед собой. У ее ног лежал залатанный мешок, в котором поместилось все ее состояние: клетчатое хлопчатобумажное платье, в котором она была тогда на танцах в школе, две пары чулок, кое-какое белье, сломанная расческа, носовой платок, который Амелия вышила и подарила ей на ее последний день рождения. На палец она надела гранатовое колечко, капюшон накидки завязала на шнурок. Это была старая накидка, которая когда-то принадлежала Энн и которую Мэгги носила еще в школу и всегда на перерывах сидела одна под кленом со своей грамматикой, в то время как остальные дети лепили снеговиков на берегу реки. «И я до сих пор одна, – с тоской подумала Мэгги, засовывая руки поглубже в карманы накидки. – Но очень скоро на свет появится мой малыш».
      В сером полумраке, окутавшем все вокруг, фургон проехал мимо Эштона и продолжил свой путь в Абилин. Нос и ресницы Мэгги стали мокрыми от падавшего снега, а сбруя лошадей звенела в тишине прерии, покрытой белым снежным ковром. Сидевший рядом с ней дядя Гарри молчал, не пытаясь ни утешить, ни поругать ее. Медленно тянулся час за часом. Миля за милей оставались позади, прерия расстилалась перед ними в дымке, как бескрайнее море дрейфующих белых льдов. Ветер обжигал лицо.
      Всю дорогу до Абилина Мэгги просидела прямо, высоко подняв голову и неотрывно глядя вперед.
      Когда они приехали в город, уже совсем стемнело. Ее впечатлили бесчисленные загоны для скота, ветхие здания, пересекающиеся дороги, разбитые бесконечными повозками, шум из выстроившихся в ряд трактиров. Дядя Гарри остановил фургон перед двухэтажным зданием с покатой крышей, которое с обеих сторон было стиснуто танцевальным залом и трактиром. На фасаде красовалась вывеска: «Гостиница и ресторан Симпсона».
      – Этого должно хватить на ночлег и проезд в дилижансе, – сказал дядя Гарри, протянув Мэгги несколько мятых банкнот. Поглядев ей в лицо, он снова опустил взгляд на вожжи. – Удачи тебе, Мэгги, – пробормотал он, и его вздох утонул во внезапном порыве ветра, пронесшегося по слабо освещенной улице. – Плохо все вышло. Твоя тетя… она правильная женщина, не может смириться… с тем, что ты сделала.
      – Со мной все будет хорошо, дядя Гарри, – спокойно сказала Мэгги, подняв голову, хотя ее руки дрожали, когда она брала деньги. Она засунула их в карман накидки. – Спасибо тебе большое, что ты принял меня и терпел столько лет. Никогда не жаловался. Я буду помнить это всю жизнь. И я благодарна тебе за то, что ты отвез меня в Абилин.
      Дядя Гарри посмотрел ей в глаза. Его посеревшее лицо выглядело усталым, поблекшим. Нос покраснел от холода.
      – Удачи тебе, – дрогнувшим голосом повторил он и стал торопливо разворачивать лошадей. Пока Мэгги стояла на улице, наблюдая за ним, он щелкнул кнутом, и кони галопом понесли его обратно на юг, к Эштону, в тридцати милях вниз по реке.
      «Удачи… Да, мне понадобится удача, – подумала Мэгги. – И многое другое, чтобы обеспечить нормальную жизнь моему ребенку».
      Ночью Мэгги спала одетая и в накидке, съежившись под единственным одеялом на просевшей гостиничной кровати. В комнате не было огня, из-под двери и сквозь закрытые ставни дуло. Боясь, что ей не хватит денег на дорогу, если она закажет ужин, Мэгги даже не заглянула в убогий маленький обеденный зал внизу. Но аромат жареной говядины, шпика и тушеной картошки преследовал ее на втором этаже, проникая через коридор в комнату и снова вызывая спазмы в желудке. В конце концов ей пришлось открыть окно. В комнату тут же ворвался ветер и снег. Дрожащая, изнуренная, Мэгги опустилась на шаткий стул и, поплотнее завернувшись в накидку и одеяло, приготовилась поплакать, излить свое горе. Но слез не было. Горло саднило, глаза щипало, но слезы облегчения так и не пришли.
      На улице прогремело несколько выстрелов, послышался топот лошадей, кто-то закричал, потом громко засмеялся. Мэгги услышала женский визг, сердитый мужской голос. Где-то разбился стакан, заржал конь – звуки, порожденные суетливой жизнью и энергией растущего скототоргового города, окружали ее, как рассыпчатый мелкий снег.
      Неужели Амелия умерла только сегодня? Казалось, с тех пор прошла целая вечность. Мэгги тяжко вздохнула.
      Теперь Амелия в прошлом. Как папа, как Бен. Эштон и ее жизнь на ферме тоже стали частью прошлого. И Колин Вентворт. Никогда ее ребенок не будет носить это имя! Запрокинув голову, она мрачно смотрела на темный облупившийся потолок.
      Сальная свеча и снег, тихо кружащийся за окном, блекло освещали неуютную каморку. Свет без уюта, тишина без спокойствия…
      Измученная безотрадными мыслями, Мэгги наконец заснула.
 
      А за тысячу миль от Абилина Колин Вентворт с улыбкой любовался своей златовласой невестой через длинный, уставленный фарфором обеденный стол в нью-йоркском особняке дедушки. Клара, да благословит ее Бог, сидела справа от деда и покорила старика. «Она знает, как уломать его», – подумал Колин, отпивая вино.
      Повернув голову, чтобы ответить на вопрос кузины-вдовы, сидевшей рядом, он вдруг краем глаза увидел блестящие рыжевато-каштановые волосы и тонкую женскую фигурку. Он осекся на полуслове, но тут же вспомнил, что это внучка одного из старых приятелей дедушки. Разумеется, это была не Мэгги. И все же, когда он на мгновение подумал, что это она, его охватило странное чувство. Сначала он испугался. Испугался того, что его уличат, а это было некстати, особенно в доме дедушки, особенно сейчас. Но одновременно он почувствовал… радость, удовольствие, которое обычно охватывало его, когда он видел что-то милое и невинное. «Ах, Мэгги, как жаль, – подумал он с сожалением, продолжая легкую беседу с кузиной Фелис. – Похоже, я на время лишился рассудка, надавал кучу глупых обещаний. Я просто увлекся. Да, это все объясняет».
      К счастью, возвращение в Нью-Йорк восстановило его рассудок.
      Когда служанка подала второе, он снова взглянул на дедушку и Клару. Старик совершенно выздоровел, поэтому с ним требовалось проводить массу времени, развлекая его. И если это и было кому под силу, то только Кларе – красавице из хорошей семьи, обладающей шармом, не то что смуглолицая мымра, жена Эмброза. Мама в конце концов может оказаться права – наследство достанется Колину, если, конечно, он сумеет обработать дедушку. Окинув взглядом изысканные кушанья, стоявшие на столе, освещенном свечами, Колин решил, что лучше поручить эту задачу Кларе. Дедушка остался доволен его выбором, и если и дальше все пойдет в том же духе, то дом, накопленное в нем богатство, ценные бумаги, а также акции железной дороги в один прекрасный день будут принадлежать ему, Колину.
      Услышав хихиканье на дальнем конце стола, он снова посмотрел на рыжеволосую девушку. Нет, она была совсем не похожа на Мэгги, ничем не примечательная худышка. Только ее волосы на какой-то краткий миг напомнили ему… Впрочем, и они, когда Колин посмотрел на нее во второй раз, оказались не такими. Волосы Мэгги были более блестящими и густыми. Великолепные волосы. Вспомнив на миг ощущение, которое он испытывал, гладя ее по голове, он снова почувствовал легкий укол сожаления. Бедная Мэгги! Он, конечно, обошелся с ней некрасиво. Гордиться здесь нечем. Но ведь он не желал ей ничего плохого. И его вины нет. Что же касается истории с ребенком, то Колин сомневался, что он вообще существовал. Скорее всего выдумки, чтобы вернуть его. Женщины часто пускаются на такие штучки. И даже если она все-таки была беременна – слегка нахмурившись, он отрезал кусочек бараньей ноги, – то вряд ли ребенок от него. Они были вместе всего один раз! Впрочем, хватит раздумывать над этим. Незаконный ребенок, рожденный неизвестно кем в Канзасе, не поможет ему отвоевать дедушкино наследство. А вот женитьба на Кларе Ван Дайк и появление здорового наследника – кстати, у Эмброза и Сьюзан родилась болезненная маленькая дочка – гарантируют полный успех. А наследство, как ему внушали с самого детства, единственная вещь, которая по-настоящему имеет значение.
      Колин положил в рот кусочек баранины, наслаждаясь ее сочным вкусом. Клара, в шелковом голубом платье с глубоким вырезом, повернула голову и посмотрела на него. В их быстрых взглядах отразилось полное взаимопонимание. Да, Клара умна настолько же, насколько прекрасна. Она знает, что поставлено на кон, и будет стараться получить выигрыш. Он поднял бокал с вином, молча салютуя невесте. Ее холодные голубые глаза блеснули, губы раздвинулись в соблазнительной улыбке, и Колин без каких-либо усилий над собой выбросил из головы Мэгги Клей. Его женой станет Клара. А за свадьбой последует огромнейшее наследство Вентвортов.

      Мэгги проснулась еще до того, как в Абилин пришел рассвет, и, наблюдая, как в небе разгорается утренняя заря, ожидала дилижанс внизу. Изучив маршруты, предлагаемые компанией «Хэрлоу и Аткинс», она купила билет в Форт-Уэрт на севере Техаса. Это было самое далекое место, куда она могла уехать на деньги, которые ей дал дядя Гарри. Что она будет там делать, было пока неясно, но одно она знала твердо – никогда в жизни она не ступит хоть на милю ближе к востоку: в таком случае она будет на милю ближе к Колину Вентворту. Запад – вот ее будущее, огромная страна, так похожая на ту, по которой она путешествовала в детстве. Чем дальше она окажется от Нью-Йорка, тем лучше.
      В десять часов, в накидке, застегнутой на все пуговицы, крепко сжимая мешок, она села в дилижанс и молча попрощалась с Абилином.
      Двое суток спустя, после бесконечной тряски по плоской глинистой Индейской территории, Мэгги уже жалела, что купила билет так далеко. Желая уехать как можно дальше от Канзаса, она потратила на билет почти все деньги, которые дал ей дядя Гарри, практически ничего не оставив на дорожные расходы. И хотя в последнее время она не отличалась аппетитом, у нее начинала кружиться голова: ведь с тех пор как два дня назад она уехала с фермы, она выпила лишь чашечку кофе и съела сухое печенье.
      Мэгги немного подвинулась на своем сиденье, чтобы локоть дородной женщины с веснушчатым лицом, сидящей рядом, не упирался ей в ребра, и с тоской посмотрела на маленького толстяка, сидевшего напротив, который вытащил из кармана кусок вяленой говядины и печенье и с наслаждением жевал их, будто несколько дней ничего не ел. На самом же деле мистер Моррисон вчера в Ньютоне за ужином насладился бизоньим бифштексом, картофелем, супом и пирогом, а сегодня утром, во время пятнадцатиминутной остановки на завтрак на маленькой затрапезной станции на границе с Индейской территорией, отведал яйца, бекон и тост. Именно там Мэгги потратила почти все свои деньги, купив печенье и кофе. И хотя она с завистью смотрела, как он уплетает свой завтрак, а потом заказывает себе еще вяленого мяса и печенья, чтобы не умереть с голоду во время дневного путешествия, тогда она еще не чувствовала, как сильно проголодалась. Увы, теперь почувствовала. Она наблюдала, как он слизывает с пальцев прилипшие крошки, а у нее в животе урчало и болела голова. Нужно найти способ заработать хоть немного денег сегодня вечером, когда они приедут на станцию, иначе она упадет от истощения, и это не принесет ничего хорошего ни ей, ни ребенку.
      – Как вы думаете, на нас могут напасть индейцы? – с протяжным южным акцентом спросила белокурая девушка, сидевшая напротив Мэгги, прервав молчание, которое царило в дилижансе почти всю вторую половину дня. Она по очереди посмотрела на всех пассажиров своими огромными печальными глазами, словно ища поддержки.
      – Вероятность всегда есть, но я бы не стала слишком беспокоиться, – ответила резким тоном, не допускавшим никаких возражений, Альма Макбрайд, чей локоть так досаждал Мэгги. Это была грубоватая, лет сорока пяти, много повидавшая на своем веку жена владельца ранчо с коротко остриженными тусклыми каштановыми волосами под шляпкой с широкими полями. – У возницы есть хорошее ружье, и мой Хэнк неплохо справляется со своей шестизарядной пушкой. Я думаю, мистер Блейк тоже кое-что умеет. Так что не волнуйся, дорогая. Все мужчины из Техаса, и они не допустят, чтобы дикари сняли с тебя скальп.
      Дотти Мей Калвин вздрогнула и с опаской посмотрела на Хэнка Макбрайда, потом на Сойера Блейка – широкоплечего фермера, сидевшего рядом с ней. По-видимому, удовлетворенная их компетентностью, она снова откинулась на сиденье и вздохнула.
      – Когда Лилиан просила меня приехать к ней в Уэйко, она не предупредила, каким ужасным окажется путешествие. Впрочем, это бы ничего не изменило. Я бы все равно поехала, ведь мне было нечего делать в Джефферсон-Сити… – Ее голос стих. Пассажиры безучастно смотрели в окно. – А что в Уэйко? – вдруг воскликнула Дотти Мей. – Там-то хоть безопасно? Или мне придется каждую ночь бояться, что в дом прокрадутся индейцы и снимут с меня скальп?
      – Прямо в салуне «Счастливая звезда»? – Сойер Блейк весело хмыкнул. Он, как и Мэгги, во время путешествия почти ни с кем не разговаривал, разве что мимоходом упомянул, что купил в Сент-Луисе пару безделушек для своих маленьких дочек. На вид ему было около тридцати. В ковбойской клетчатой рубашке и темных брюках, он имел волевой подбородок и короткие каштановые вьющиеся волосы. Вежливый и предупредительный с пассажирами, он в основном держался особняком и, казалось, совсем не обращал внимания на беседы, которые вели между собой Дотти Мей, Альма и Джадсон Моррисон, маленький толстый банкир из Форт-Уэрта. Но теперь он пристально смотрел на Дотти Мей и улыбался, отчего его бесстрастное лицо перестало походить на маску, высеченную из камня. – Не стоит вам беспокоиться, мисс Калвин. В «Счастливой звезде» всегда толпится столько ковбоев, что ни один сиу или шайенн не осмелится приблизиться к нему ближе чем на пятьсот миль.
      – Не глупи, детка, – добавила Альма, бросив на блондинку презрительный взгляд, от которого щечки Дотти Мей порозовели. – Я никогда не была в Уэйко, но любой дурак знает, что это старый город. Никакие индейцы не станут там тебя беспокоить. Я бы на твоем месте подумала о той парочке сотен миль, которые нам осталось проехать, – сказала она, как поняла Мэгги, специально, чтобы позлить Дотти Мей, потому что совсем недавно она внушала ей, что их спутники вполне смогут защитить их от возможного нападения. Кучер наверняка привык к опасностям путешествий по Западу, а мистер Блейк и мистер Макбрайд, конечно же, умеют пользоваться оружием, которое взяли с собой. От мистера Моррисона, прикончившего последний жирный кусок вяленого мяса и стряхнувшего крошки с пухлых колен, конечно, мало толку, но и у него есть револьвер, и если он не знает, как им пользоваться, то уж Мэгги-то знает.
      – Не волнуйся, – сказала она Дотти Мей с ободряющей улыбкой. – Кучер мне сказал вчера, что почтовая компания арендовала у вождей пяти цивилизованных племен землю, по которой проложена эта дорога, поэтому нас вряд ли поджидает здесь опасность. – Девушка посмотрела на нее с благодарностью, и Мэгги порадовалась, что успокоила ее, несмотря на то что миссис Макбрайд бросила на свою соседку негодующий взгляд. – Здесь, на Западе, не так плохо, как ты думаешь, – продолжила Мэгги. – Я прожила в Канзасе пять лет и ни разу не слышала о нападении индейцев. Ты привыкнешь к здешней жизни очень быстро. Ведь твоя сестра привыкла?
      Дотти Мей кивнула. Она уже всем успела рассказать, что ее сестра нашла ей работу официантки в салуне в Уэйко. После войны, в которой погибли их отец и братья, они обеднели, и Лилиан, а вот теперь и Дотти Мей присоединились к тем, кто перебрался через границу, чтобы начать новую жизнь. «Я тоже одна из них», – подумала Мэгги, подпрыгнув на сиденье, когда колесо дилижанса попало в выбоину на дороге. Она чувствовала странное родство душ с этой хрупкой, неуверенной в себе девушкой, сидевшей напротив. Девятнадцатилетнюю Дотти Мей – на три года старше Мэгги – пугала новая жизнь в Техасе. Мэгги же привыкла к трудностям, подстерегающим поселенцев, к испытаниям судьбы и в душе знала, что выживет. Впрочем, у Дотти Мей было одно преимущество: Лилиан прислала ей достаточную сумму денег, чтобы она путешествовала с комфортом. На девушке была приличная голубая шерстяная юбка, блузка с кружевным воротником, теплое пальто на подкладке, новые высокие ботинки. Она нормально ела на каждой остановке.
      «Сегодня я тоже поем», – решила Мэгги и тут же ощутила ужасную слабость. Откинувшись на сиденье, она закрыла глаза и постаралась не наваливаться на дородную Альму Макбрайд. Поборов головокружение, Мэгги через мгновение выпрямилась, но соседка повернула голову и уставилась на нее.
      – Что с тобой такое? – требовательно и с подозрением спросила женщина. – Ты больна?
      – О нет. Просто устала, мэм, – своим обычным спокойным тоном ответила Мэгги.
      – Хм. Такая молодая, крепкая – и вдруг мелкие неудобства дороги так сильно тебя утомили. – Проницательные карие глаза критически осмотрели Мэгги. – У нас в Техасе девушки сделаны из другого теста. Ты с востока?
      – Я выросла в Канзасе.
      – Фермерская дочка?
      Внимание всех пассажиров дилижанса переключилось на Мэгги. Кроме Сойера Блейка, она была здесь самой скрытной, не рассказывала ничего ни о своем прошлом, ни о причине путешествия в Техас. Она уже узнала, что Альма и Хэнк Макбрайды возвращались на свое ранчо после того, как побывали на выпускном вечере своего сына в колледже Сент-Луиса, знала, что Джадсон Моррисон ездил в Чикаго по делам. Опасения и надежды Дотти Мей обсуждались много раз. Видимо, пришло время и Мэгги рассказать свою историю и навсегда покончить с прошлым.
      – Да, мэм, я дочь фермера и жена фермера. – Она сделала глубокий вдох и продолжила придуманную историю. – То есть теперь я вдова. Моего Сета убил через два месяца после того, как мы поженились, пьяный погонщик в Абилине.
      Мистер Моррисон, живот которого колыхался в унисон с движением экипажа, сочувственно поцокал языком. Сидевшая напротив Дотти Мей закивала, ее бледно-голубые глаза наполнились слезами сочувствия.
      – Мне пришлось уехать из Канзаса – слишком многое напоминало о муже. Я решила начать новую жизнь в Форт-Уэрте. Брат моего мужа жил там некоторое время со своей семьей. Сет потерял с ними связь несколько лет назад, но я подумала, что, вероятно, сумею найти их. Это единственная родня, которая у нас осталась.
      – Я знаю многих в Форт-Уэрте, – Альма наклонила голову набок, как любопытная курица. – Как зовут твоего деверя?
      – Бен. Бен Клей. – Голос Мэгги слегка дрогнул. Даже если надежда очень мала – вряд ли кто-нибудь из этих людей слышал что-нибудь о Бене, – все равно стоит попытаться. Кроме того, эта часть истории делала ее повествование более убедительным. – Вы знаете его, миссис Макбрайд?
      – Никогда в жизни не слышала этого имени. – Женщина ткнула в бок своего мужа: – А ты когда-нибудь слышал о Бене Клее, Хэнк?
      – Не-а.
      – Я тоже не слышал, юная леди. – Мистер Моррисон покачал головой. – Это плохо. Что вы будете делать, если не найдете его?
      – О, я справлюсь. Мой муж и я… кое-что сумели скопить. Найду работу и попытаюсь отыскать Бена…
      Дилижанс неожиданно накренился, прервав ее речь на полуслове. Он закачался и упал на бок, свалив всех пассажиров в кучу. Мэгги обнаружила, что лежит на полу, придавленная Дотти Мей и большим черным сапогом Сойера Блейка.
      – Индейцы! – в ужасе воскликнула Дотти Мей, а Альма Макбрайд, с трудом сев, выругалась: – Какого черта…
      – Похоже, у нас сломалось колесо, – сказал Сойер Блейк, помогая Мэгги подняться. – Вы не ушиблись, миссис Клей?
      Хотя Мэгги сильно тряхнуло, она заверила его, что все в порядке. Хэнк Макбрайд ухитрился открыть дверь, и при помощи кучера пассажиры выбрались наружу.
      Пока мужчины ремонтировали сломанное колесо, а Альма Макбрайд руководила и язвительно комментировала их действия, Мэгги и Дотти Мей отошли в сторонку.
      – Боюсь миссис Макбрайд до смерти! – прошептала блондинка.
      Мэгги, вспомнив суровое лицо тети Виллоны, острый язычок Мейбл Феллз и всех остальных женщин прерии, которых она знала и которые не лезли в карман за словом, улыбнулась и покачала головой:
      – Не обращай внимания. Она не имеет в виду ничего плохого, просто считает, что все должны быть такими же сильными, как она.
      – Хотела бы я не быть такой трусихой, не бояться всего на свете. Вот, например, ты. Начинаешь все сначала, даже не зная, что ждет тебя впереди. Но ты такая… такая спокойная!
      – В раннем детстве я жила к западу от Айовы. – Мэгги неотрывно смотрела на широкую равнину, покрытую травой, которая расстилалась перед ними во всех направлениях, безмятежно раскинувшись под серо-голубым небом. – Это непросто, Дотти Мей. Но ты справишься, если не будешь прятаться от действительности. Не позволяй себе бояться того, что еще не случилось, – оно может не случиться никогда. Моя… близкая подруга говорила: «Пользуйся каждой секундой, отпущенной тебе, и ты научишься, вырастешь и приспособишься». – Она ободряюще погладила руку девушки. – Ты тоже привыкнешь.
      Мужчинам потребовалось около часа, чтобы отремонтировать колесо, а еще через несколько часов дилижанс остановился возле «У Доби» – длинной приземистой станции, состоявшей из нескольких отдельных зданий: салуна, трактира с обеденным залом и комнатами для ночлега на втором этаже, лавки, конюшни и загона для скота. Над равниной сгущалась угольно-черная тьма, окутывая серые здания. Где-то далеко лаяли на луну койоты, а горстка измученных пассажиров высадилась из экипажа и ринулась в трактир.
      Мэгги нарочно отстала, дождавшись, пока все зайдут в дом, и вошла в лавку. Остановившись на мгновение в дверях, она окинула взглядом деревянные прилавки, на которых была навалена ситцевая материя вперемешку с табаком, кувшинами с ликером, попонами, ножами и головками сыра. Стоявший за прилавком высокий бородатый мужчина, худой как палка, вскинул голову и внимательно посмотрел на Мэгги при свете дешевых сальных свечей, которые дымили и еле освещали магазин.
      – Чем могу помочь, миссис? – спросил он. При этом он сплюнул прямо ей под ноги табак, который жевал.
      Мэгги обошла отвратительный коричневый плевок и приблизилась к прилавку.
      – Я ищу работу. Только на сегодняшний вечер. Я могу все здесь вымести, – она взглянула на плевок, – вымыть полы, прилавки, подсчитать для вас остатки, подежурить, пока вы ужинаете, – в общем, все, что вам нужно. – Она спокойно стояла перед ним, пока он внимательно осматривал ее из-под нависших бровей. – Я хочу заработать себе на ужин и ночлег, – добавила она.
      Лавочник прищурился и с любопытством рассматривал девушку.
      – К нам не часто забредают работники, особенно такие красотки, как ты. – Он облизнул потрескавшиеся губы, затерянные внутри кустистых черных усов и бороды. – Черт, я готов разделить с тобой свою постель и проследить, чтобы тебе подали хороший ужин, если ты… хм… отплатишь мне.
      От отвращения Мэгги вздрогнула, но ее голос оставался спокойным:
      – Мне нужна честная работа. Если вы не хотите мне помочь, я попытаю счастья в салуне.
      – Он тоже мой, крошка. Нам не нужны здесь помощники. Но я позабочусь о тебе, если…
      – Извините.
      Она резко повернулась, расстроенная так, что готова была заплакать. Как хочется есть! А теперь придется терпеть до следующей станции, до утра. Мэгги перевела дыхание и поплелась к двери. Что ж, остается довольствоваться тем, что она сможет купить на несколько жалких монет, лежащих в кошельке. Кусочек хлеба? Пожалуй, это более питательно, чем кофе. На то и на другое денег явно не хватит, не говоря уже о горячем бульоне, соблазнительный аромат которого доносился из соседнего здания. Но самое ужасное – она не сможет купить себе даже полпостели для ночлега в этой забытой Богом дыре. Всю ночь придется просидеть на стуле в трактире. Она вышла во тьму ночи, и слабость снова охватила ее. Покачнувшись, она уперлась в грубую дощатую стену лавки, чтобы не упасть, и чьи-то сильные руки схватили ее под мышки и удержали.
      – Эй, девушка! Не надо падать на меня в обморок. Мэгги повернула голову и заглянула в серьезное лицо Сойера Блейка.
      – Я и не собиралась падать в обморок. Я просто устала от…
      – Как же, рассказывай.
      Услышав его сердитый тон, она замолчала.
      – Когда ты ела нормально в последний раз? – строго спросил он. Она не ответила, и он сердито сжал губы. – Я не собираюсь совать свой нос в твои дела, но я не такой дурак, чтобы не заметить, что у тебя не было во рту ни крошки с… скажем, с того момента, когда я сел в дилижанс в Ньютоне. – Он покачал головой. – Ты соврала тогда? О том, что вы с мужем скопили кое-что? Он ведь ничего тебе не оставил, так?
      Мэгги будто попала в капкан. Хотя он теперь поддерживал ее одной рукой и она могла вырваться, не хотелось устраивать сцену. Сойер пристально смотрел на нее и, казалось, видел насквозь, однако в его голосе и в серых глазах промелькнуло сочувствие. Именно это сделало ее беззащитной. За исключением Амелии и – как давно это было! – Колина, никто не был с ней добр. Мэгги чуть не зарыдала.
      – Да, я солгала, – пробормотала она. – Мой… муж оставил мне совсем мало денег. Их едва хватило, чтобы оплатить билет до Форт-Уэрта.
      – Не так уж страшно сказать правду, как считаешь? – Он покачал головой. – Оказаться банкротом не большое преступление, миссис Клей. – Перехватив руку, он взял ее за локоть и повел к трактиру. – Пойдем. Я покупаю тебе ужин.
      Аромат бульона, смешавшийся с запахом картофеля, бифштекса и свежемолотого кофе, довели ее чуть ли не до обморока, настолько ей хотелось есть. Но гордость заставила Мэгги отступить. Слишком долго она жила за счет благотворительности. «Хватит!» – поклялась она себе, когда дилижанс проезжал границу Канзаса.
      – Я вам очень благодарна, мистер Блейк, но, – она сглотнула слюну и вызывающе подняла голову, – я не принимаю подачек. Я верну вам долг, как только доберусь до Форт-Уэрта и устроюсь на работу. Договорились?
      В глазах Сойера промелькнуло непонятное выражение, пока он смотрел на девушку в тени, падавшей от стены. Несмотря на то что она была измученной и жалкой, ее красота тронула его. Локон рыжевато-каштановых волос упал ей на щеку – единственная одинокая прядь, которая выбилась из ее крепко закрученного пучка, – и ему захотелось погладить ее. Ее темно-зеленые глаза казались огромными на бледном личике. Из-под густых золотистых ресниц они светились решимостью, гордостью и, заметил он, присмотревшись, – скрытой болью. Сойер Блейк вдруг почувствовал сладкую, томительную боль внутри. Айви умерла восемь месяцев назад. Очень давно.
      – Конечно, миссис Клей, – сказал он. – Отдадите долг, как только сможете.
      Столовый зал оказался маленьким, плохо освещенным из-за дыма сальных свечей и очень шумным. От пузатой печки в углу исходило приятное и соблазнительное тепло. Пассажиры дилижанса, кучер и другие посетители сидели за деревянными столами и болтали, с удовольствием накалывая вилками мясо и картофель и отправляя все это в рот. Когда вошли Мэгги и Сойер Блейк, все переглянулись, но, поскольку столы были заняты, опоздавшим пришлось сесть отдельно за колченогий столик у стены.
      – Подайте нам тушеного кролика, бифштекс, картофель – в общем, все, что у вас есть! – прокричал Сойер повару, полному мужчине в засаленной одежде, суетившемуся на кухне. И кухня, и тарелки, и сам повар были на вид не чище, чем земляной пол под их ногами, но Мэгги это было абсолютно безразлично. Как голодный волк, набросилась она на еду, не замечая, что мясо было жестковатым, а картошка безвкусной. Она наслаждалась едой, будто сидела за столом, уставленным тончайшим китайским фарфором, а не грязными тарелками. Тошнота удивительным образом исчезла, а после того, как она насытилась, прошли и головная боль, и слабость.
      – Ну вот, так-то лучше. Твои щечки снова стали румяными, – заметил Сойер, наблюдая, как она отпила глоток черного кофе и тут же заела его пирогом с черноплодной рябиной.
      – Просто не знаю, как благодарить вас. – Мэгги наклонилась к Сойеру. – Я обязательно отблагодарю!
      – По правде говоря, меня это не очень волнует. Отодвинув тарелку, Мэгги посмотрела на него, удивленно покачав головой.
      – Я думала, что на свете не осталось джентльменов, но вы доказали мне, что я ошиблась. Вы добрый человек, мистер Блейк. Ваша жена – счастливая женщина.
      Его лицо сразу стало печальным и напряженным.
      – Моя жена умерла несколько месяцев назад.
      – О, как жаль. – Прежде чем она нашлась, что еще сказать, остальные пассажиры начали вставать и отодвигать стулья. Альма Макбрайд направилась к ним. – Это не самый вкусный ужин в моей жизни, но он пришелся как нельзя кстати, – сказала Мэгги.
      – Да, мэм, – согласился с ней Сойер, поднимаясь и держа шляпу в руке.
      – Вы оба пришли позже, поэтому наверняка не слышали, что сказал кучер. – Альма презрительно фыркнула. – Оказывается, здесь всего одна свободная комната наверху. Правда, там есть две кровати, поэтому мне кажется, что мы, три женщины, сумеем на них разместиться. А вот вам, как джентльменам, придется поспать здесь, внизу, возле печки, на одеялах. Они, конечно, похуже, чем парадные попоны, которые мы с Хэнком завели в Сент-Луисе, но, я думаю, сойдут. Еще несколько дней пути, и мы все окажемся дома. – Она слегка наклонила голову набок. – Видимо, и вам не терпится скорей попасть домой к семье, мистер Блейк.
      – Да, я очень соскучился по своим дочерям.
      – Несомненно. Ну а теперь, миссис Клей, – переключилась она на Мэгги и понизила голос, – должна признаться, меня не радует перспектива делить комнату с этой капризной желтоволосой девицей. На мой вкус она слишком труслива. Но ничего не поделаешь. – Она вдруг широко улыбнулась Мэгги, и ее веснушчатое лицо отразило одобрение. – Вот ты молодец! Умеешь рассуждать и не паникуешь, как трусливый заяц.
      Мэгги едва удержалась от улыбки.
      – Спасибо, мэм.
      – Хэнк и мистер Вильсон собираются провести вечер в салуне, а я просто валюсь с ног. – Альма направилась к лестнице. – Ты идешь?
      Мэгги пыталась придумать что-нибудь, прикидывая, сколько же может стоить ночлег. Сойер Блейк позаботился о ее ужине, но где достать деньги, чтобы оплатить свою долю за комнату? Она не собиралась больше принимать подачки от кого бы то ни было. Никакой благотворительности, никогда! Что ж, у нее есть только один выход. Она нервно оправила юбку. Сейчас придется сказать Альме Макбрайд правду: она не может заплатить за ночлег, поэтому останется здесь, на стуле. Мэгги понимала, что это не худший вариант. Бедность не порок. Порок – гордиться тем, чего нет на самом деле. Мэгги напомнила себе, что ей нечего стыдиться, и набрала побольше воздуха в грудь, чтобы начать свои объяснения. Но Сойер прервал ее, едва она успела открыть рот.
      – О, что это? – Он наклонился и что-то поднял с пола. Когда он выпрямился, у него в руке было зажато несколько свернутых в трубочку долларов. – По-моему, это вы уронили, миссис Клей. Надо следить за своим кошельком. Вам еще повезло, что именно я увидел, что под ногами валяются деньги, иначе вы очень скоро недосчитались бы довольно приличной суммы.
      Мэгги смотрела на его спокойное, серьезное лицо. Какая доброта таится в душе этого человека! Медленно протянув руку, она сказала:
      – Большое спасибо, мистер Блейк. Я вам очень обязана.
      – Не стоит благодарности, мэм.
      Приподняв шляпу, он пошел следом за остальными мужчинами, которые уже начали перебираться в салун.
      Подошла Дотти Мей, и они вместе с Альмой начали рассуждать, каким будет остаток путешествия. Мэгги вдруг почувствовала, насколько устала. После сытного ужина на нее вдруг накатило полное бессилие, и ей безумно хотелось оказаться сейчас в постели. Не важно, с кем она разделит ее сегодня – с Альмой или Дотти Мей. Самое главное – поспать! Ей не помешают ни клопы, ни крысы, ни грязные простыни, которые, как она догадывалась, ожидают их в маленькой тесной комнатке.
      Мэгги переполняла благодарность к совершенно постороннему доброму человеку, который сделал так, чтобы она смогла поесть и отдохнуть. «Он очень добрый», – думала она, поднимаясь следом за женщинами по крутой некрашеной лестнице. Она обязательно отблагодарит Сойера Блейка, когда найдет работу в Форт-Уэрте.

* * *

      Следующие два дня солнце ярко светило над равниной, и лошади весело бежали вперед, нагоняя упущенное время. Поздно вечером на четвертый день поездки дилижанс пересек Ред-Ривер, и до Форт-Уэрта осталось меньше ста миль.
      Последний совместный вечер пассажиры провели на забытой Богом станции, затерявшейся среди корявых дубов. Местечко, которое называлось «Бандит Рой», было таким же неухоженным и грязным, как и все остальные станции, попадавшиеся на их пути. Правда, достопримечательностью этой был сам Рой – маленький смуглый человек с одним глазом, неистовым темпераментом и неисправимым презрением к созданию комфорта и удовлетворению запросов своих постояльцев. После ужина, состоявшего из старого печенья, водянистого супа и вяленой говядины, женщины мечтали поскорее оказаться в постели. Все с нетерпением ждали приезда в Форт-Уэрт на следующий день, хотя Сойер Блейк и Дотти Мей должны были ехать дальше, до Уэйко.
      – По крайней мере в этой вонючей ночлежке есть две комнаты, – сказала Альма своим обычным грубоватым тоном, пока мужчины поднимались по узкой лестнице в полумрак, царивший наверху. – Джентльмены смогут наконец растянуться на койках и отдохнуть, даже если вокруг будут прыгать блохи.
      – Здесь спокойно, – согласилась с ней Дотти Мей, положив руку на перила. – Кроме нас, только Рой и повар. По крайней мере никто не будет стрелять или драться, никто не нарушит наш покой.
      – Если ты собираешься работать в салуне, девочка, то тебе лучше привыкнуть к шуму и дракам, – тут же отпарировала Альма, всегда готовая поставить Дотти Мей на место.
      – Да, но признайтесь, миссис Макбрайд, для нас сегодняшняя тишина будет приятным разнообразием, – вмешалась Мэгги. За время путешествия она привыкла к роли миротворца между резкой женщиной с ранчо и легко сдающейся Дотти Мей. Что-то в характере Мэгги позволяло ей с легкостью ладить с такими разными и порой несносными особами. Поднимаясь по лестнице, Мэгги подумала о том, что, возможно, годы унижений и поучений со стороны тети Виллоны оказались полезными. С каждым днем она все больше и больше убеждалась в том, что способна приспособиться к новой жизни. И хотя будущее пока было в тумане, она постоянно твердила про себя напутствие Амелии: нужно принимать каждую минуту жизни такой, какая она есть. Впрочем, на данный момент это было единственное, что она могла сделать.
      Не успели женщины подняться и до середины лестницы, как с улицы послышался громкий топот копыт, перекрывший шум ветра.
      – Вот, пожалуйста, сейчас сюда явится парочка ковбоев, чтобы испортить нам сон, – ехидно сказала Альма.
      Через миг дверь распахнулась. Мэгги и остальные женщины невольно оглянулись. То, что они увидели, наполнило их души тревогой.
      Четверо вооруженных до зубов ковбоев толпой ввалились в дом. На них были длинные куртки из толстого сукна и засаленные грязные штаны из оленьей шкуры, к сапогам прилипли комья грязи. Смуглые и заросшие щетиной лица наполовину скрывали широкие поля надвинутых на глаза шляп. Воздух мгновенно пропитался крепким запахом пота, спирта и табака. Разбойники! Их окружала та атмосфера раздражительности и опасности, которую жители приграничных районов не могли спутать ни с чем. Трое из вошедших были высокими и мускулистыми, а их главарь, первым вошедший в дом и тут же обративший внимание на женщин, намного отличался от них: худой, как хлыст, резкий и быстрый в движениях. Его грубое усатое лицо пересекал шрам, шедший от уха до подбородка, а глаза засветились как угольки, когда он из-под шляпы взглянул на Дотти Мей и оценил ее светлые волосы и стройную фигурку. На его лице появилась широкая ухмылка.
      – Уже два месяца как я не видел красивых женщин. Ба… да их тут целых две! – возбужденно проговорил он и прищурился – в тусклом мигающем свете свечей он не мог хорошенько разглядеть лица женщин, стоявших на ступеньках. – Похоже, мы сегодня повеселимся! – воскликнул он, обнажая в улыбке гнилые зубы.
      Мэгги затаила дыхание, когда трое остальных двинулись к ним.
      – Пошли, – шепотом сказала она Дотти Мей и потянула ее за руку, но было уже поздно. Человек со шрамом подбежал к лестнице.

      – Всем стоять на месте!
      Голос Хэнка Макбрайда, раздавшийся от дверей, произвел впечатление пушечного выстрела. В руке он держал шестизарядный револьвер, нацелив его прямо в грудь незнакомца, а рядом с ним, тоже прицелившись из пистолета, стоял Сойер Блейк.
      Мэгги с облегчением вздохнула. К мужчинам присоединился и кучер с ружьем наготове. Уверенной рукой он нацелил его на трех членов банды, которые еще не успели подойти к лестнице.
      – Спускайся, но только медленно, – приказал главарю Хэнк Макбрайд. – Кажется, друзья, нам придется объяснить, как здесь обстоят дела.
      Мэгги обхватила Дотти Мей за талию. У девушки подгибались колени, и она облокотилась о перила, чтобы не упасть. Мэгги тоже трясло от пережитого ужаса. Только Альма, высокомерная и спокойная, как всегда, протиснулась мимо нее, чтобы посмотреть, как бандит медленно повернулся и осторожными шагами начал спускаться с лестницы.
      – Сдается, у этих ребят к тебе претензии, Эд, – хрипло расхохотался один из компаньонов главаря, внушительного роста гигант с круглым, как луна, лицом. Мэгги его смех совсем не понравился.
      – Они недостаточно воспитанны, Рэй, вот и суют свой нос куда не надо.
      – Эти леди с нами, – сказал Хэнк спокойным, тихим голосом. Рядом с ним стоял Сойер Блейк, пристально следящий за Эдом, на грязном оливковом лице которого блестел уродливый белый шрам. – Как только вы поймете это, никаких неприятностей не будет, – добавил Хэнк.
      Наступила тишина, в которой слышалось только жужжание насекомых, залетающих с улицы. Эд стоял расслабившись, держа руки в карманах штанов, и разглядывал Хэнка и Сойера с презрительно-усталым любопытством. Ни он, ни его дружки не произнесли ни слова.
      В тусклом свете лампы Мэгги увидела, как Сойер сжал губы, а потом заговорил хрипло и грубо:
      – Надеюсь, вы поняли, ребята?
      Снова зловещая тишина заполнила даже самые темные углы комнаты. Ее неожиданно прервал отдаленный вой койота, к которому присоединился еще один, и еще… Мэгги вздрогнула: человек со шрамом, главарь отвратительной банды, сам напоминал койота. В нем было что-то дикое и порочное, что-то неуловимое проглядывало в его узком подбородке и лохматых бровях, в хитром блеске темных глаз, разглядывавших по очереди Сойера и Хэнка Макбрайда. Но когда он заговорил, его низкий и дружелюбный голос развеял опасность, которая ощутимо витала в воздухе.
      – Черт, я только немного пошутил. Ведь я совсем безобидный – ребята могут поручиться за меня, верно? – Три грязных громилы хором подтвердили его слова, переминаясь с ноги на ногу и потирая руки от нетерпения поскорее оказаться в баре.
      – Мы не знали, что у леди есть спутники. Я просто подумал: может, им нужна компания, вот и все. Мы никогда никого не трогали и уважаем, вас, друзья, – вы опередили нас. А если мы с ребятами поставим всем выпивку? У меня пересохло в глотке и все кишки слиплись после сегодняшней скачки.
      – Нет, спасибо. – Хэнк Макбрайд все еще целился в него из своего шестизарядника. Сойер также не сдвинулся с места.
      – Как-то не по-соседски, – процедил Эд. – Я ведь пригласил вас вежливо, как положено.
      Опасность… Мэгги почувствовала ее так отчетливо, как будто кожу облили кислотой. Она обратила внимание, что хозяин тихонько проскользнул в обеденный зал через дверь бара. Он равнодушно наблюдал за сценой, когда Эд вдруг заметил его и усмехнулся:
      – Рой, почему бы тебе не сказать этим парням, что я и мои ребята не желают им зла? Твои постояльцы, кажется, считают, что стоит им опустить свои пушки, как мы тут же сотворим что-то ужасное. Но ты ведь прекрасно знаешь, что мы не такие.
      – Ты хоть знаешь, с кем разговариваешь, Макбрайд? – торопливо заговорил Рой. – Это же Эд Дуган. Надеюсь, ты не захочешь с ним ссориться? Почему бы всем немного не успокоиться и не составить приятную, непринужденную компанию?
      – Эд Дуган? – Кучер побледнел. Он внимательно посмотрел на незнакомца, затем нервно взглянул на Сойера и на Хэнка Макбрайда. Прочистив горло, он хрипло пробормотал: – Что ж, пусть так. Мы тоже не хотим неприятностей, Рой. Я и мои пассажиры уедем завтра утром, и если ты хочешь, чтобы хоть один дилижанс из моей компании остановился на твоей станции, скажи своим ребятам, чтобы вели себя прилично и спокойно сегодня ночью.
      – Конечно, мистер. – Эд Дуган оскалил зубы в улыбке. – Я уже сказал, что извиняюсь. – Он повернулся к женщинам, стоявшим на ступеньках, и быстрым движением сорвал с головы шляпу. Гладкие сальные каштановые волосы упали ему на лицо, когда он, кривляясь, сделал поклон в сторону их неподвижных силуэтов. – Прошу прощения, леди. Я не хотел вас обидеть.
      – Идемте, ребята, выпивка за мой счет, – вставил Рой, с наигранной веселостью подходя к двери салуна. – На прошлой неделе мне удалось раздобыть немного славного виски, и я хранил его специально для тебя, Эд.
      Хэнк, Сойер и мистер Вильсон, кучер, сделали шаг в сторону, чтобы пропустить в салун Дугана и его банду. Напряжение прошло, и Мэгги перевела дыхание. Сойер и двое других пассажиров подбежали к лестнице, за ними торопился мистер Моррисон, похожий на толстого перепуганного кролика.
      – Поговорим наверху, – кратко скомандовал Хэнк, и Мэгги, не теряя времени, стала толкать Дотти Мей вверх по лестнице. Когда они добрались до площадки, Альма спросила своим обычным спокойным тоном:
      – Хэнк, неужели этот парень действительно Эд Дуган? Только представить себе…
      – Кто такой Эд Дуган? – прошептала Дотти Мей, опередив Мэгги, которая надеялась, что не выглядит такой же бледной и испуганной, как блондинка.
      – Эд Дуган – бандит, – ответил Сойер. – Это имя хорошо известно к югу от Нью-Мексико. Не хочу пугать вас, дамы, но это не такой человек, на которого можно махнуть рукой, поверьте мне.
      – Я советовал бы вам закрыть дверь на ключ и не открывать ее ни под каким видом, – тихо сказал Хэнк, когда все подошли к комнате, в которой разместились женщины. – Ни в коем случае не открывайте. Альма, револьвер с тобой?
      – Конечно. – Миссис Макбрайд достала из кармана накидки изящный маленький револьвер, из которого можно было убить человека с расстояния меньше двадцати шагов. Хэнк, похоже, остался доволен.
      – А я хочу, чтобы ты взяла вот это. – Сойер протянул Мэгги небольшой револьвер с перламутровой рукояткой, который он достал из голенища левого сапога. Умеешь стрелять?
      Она кивнула.
      – Хорошо. – Он снова наклонился и из скрытых ножен в правом голенище достал нож. Его он протянул Дотти Мей. – Возьми на всякий случай, – нерешительно предложил он.
      Мэгги подумала, что девушка сейчас упадет в обморок.
      – Я вряд ли смогу воспользоваться им… – начала было она, но Мэгги прервала ее:
      – Сможешь! Для того чтобы спасти собственную жизнь или чью-нибудь еще. Но это не понадобится. Этот негодяй подумал, что мы одни, потому и потревожил нас. Не думаю, что он захочет связываться с группой вооруженных мужчин.
      – Но если он убийца… – прошептала Дотти Мей.
      – Не важно, – отрезал Сойер. – Мы собираемся дежурить по очереди всю ночь, на всякий случай. Один из нас будет обязательно сидеть здесь. Если кто-нибудь начнет подниматься по лестнице, мы без труда остановим его. – Он ободряюще улыбнулся Мэгги, хотя она видела, что у его губ залегли напряженные складки, а серые глаза настороженно блестели.
      Пытаясь приглушить собственное беспокойство, она пошла вместе с женщинами в грязную маленькую комнатку. Пока Альма запирала дверь на ключ, Мэгги зажгла две сальные свечи в железном канделябре, прибитом к стене. Комнату наполнил тусклый дымный свет. В ноздри бил неприятный, затхлый запах.
      – Лучше спать одетыми, – предложила Альма, проверяя барабан своего револьвера. – На случай, если нас вдруг потревожат и нам придется в спешке уходить отсюда.
      Мэгги кивнула, оглядываясь по сторонам. Впрочем, в каморке нечего было разглядывать: две продавленные кровати, окно, умывальник, стул и уродливое старое бюро. Она подошла к нему и начала медленно двигать его вдоль стены в двери.
      – Хорошая идея. – Альма помогла ей, и они вместе забаррикадировали дверь.
      – Я не смогу сегодня сомкнуть глаз! – воскликнула Дотти Мей, испуганно обхватив руками шею.
      – Вот и хорошо, – съехидничала Альма. – Садись на этот стул и карауль. А мы с Мэгги будем спать.
      Она повалилась на одну из кроватей, легким движением забросив ноги, обутые в ботинки, на спинку. Мэгги обратила внимание на то, что Альма, устраиваясь на одеяле, которым был накрыт засаленный матрас, не выпускала из руки револьвер. Полностью потеряв интерес к Дотти Мей и ее переживаниям, Альма, казалось, собиралась спокойно спать.
      Дотти Мей стояла, как испуганная мышка, посреди комнаты, на ее посеревшем лице выделялись огромные глаза, полные страха.
      Мэгги подошла к ней и положила руки ей на плечи.
      – Все будет хорошо. Это просто меры предосторожности. Хочешь лечь и попытаться заснуть?
      – Эти люди – что, если они придут сюда?
      – Нас караулят мистер Макбрайд, мистер Блэйк и мистер Вильсон.
      – Я знаю, но… боюсь. Мэгги покачала головой.
      – Ничего не случится. Послушай… – Снизу доносились хриплые голоса и пьяный хохот – в общем, все те звуки, которые издают мужчины, занятые выпивкой и картами. – Они скорее всего напьются до беспамятства и заснут на полу салуна, – успокаивала она блондинку. – Нам нужно поспать, чтобы мы смогли завтра рано утром выехать отсюда, прежде чем они придут в себя.
      Мысль, видимо, очень понравилась Дотти Мей, немного приглушила ее беспокойство, и она позволила уложить себя в постель. Мэгги это быстренько сделала – ведь столько вечеров она укладывала Кору там, на ферме, – и легла рядом не раздеваясь, положив револьвер в карман юбки. Несмотря на то что она пыталась успокоить Дотти Мей, сама она нервничала. Из-за холодного, хитрого выражения глаз Эда Дугана или из-за недоброй ауры, окружавшей его компаньонов? Не меньше Дотти Мей Мэгги мечтала, чтобы поскорее наступило утро и они могли уехать и оставить позади это зловещее место.
      Вскоре после того, как Альма начала тихо похрапывать на соседней кровати, а дыхание Дотти Мей стало ровным и легким, Мэгги заснула.
      Неожиданно как будто чья-то гигантская рука вырвала ее из дремотного тумана и швырнула о скалу.
      Окно распахнулось, во все стороны полетели осколки стекла. Ночь взорвалась воплями, выстрелами и криками женщин. Мэгги резко села в постели и увидела, как Эд Дуган вместе с круглолицым бандитом забираются в комнату через окно. Одновременно внизу раздались выстрелы, крики и топот ног. Дотти Мей завизжала и скатилась с постели, а Мэгги, застыв, смотрела на ухмыляющуюся пьяную пару, стоявшую перед ними в колеблющемся свете догорающих свечей.
      – Добрый вечер, леди! – заорал Эд Дуган.
      – Альма! – крикнула Мэгги, лихорадочно пытаясь достать револьвер, но как только ей это удалось, бородатый незнакомец, которого называли Рэй, бросился к ней и схватил ее за руки. Дотти Мей отползла в сторону. За дверью послышались оглушительные крики, и Мэгги попыталась освободиться от железной хватки бандита. Потом сквозь боль, отвратительную вонь перегара и вопли Дотти Мей она услышала выстрел и увидела брызги крови. Рэй отпустил ее и рухнул на колени. Мэгги освободилась, с ужасом глядя в его удивленное лицо, когда он безжизненно упал на кровать. На миг ее глаза встретились с глазами Альмы, и она успела прочитать на лице женщины удовлетворение. И вдруг ее лицо исчезло, словно растворилось, разодранное пулей, выпущенной из пистолета Эда Дугана.
      К горлу Мэгги подступила горечь, она пронзительно закричала.
      Дуган что-то говорил, подходя к ней, а она кричала не переставая. Весь мир превратился в сплошную мешанину из алой крови, кусочков плоти и осколков костей, в кошмарное место, наполненное криками приговоренных к смерти.
      И только когда Эд Дуган спрятал револьвер в кобуру и склонился над Дотти Мей, все еще сидевшей на полу, сознание начало возвращаться к Мэгги. Сквозь охватившую ее дурноту и отчаяние она увидела, как он рывком поднял девушку на ноги и грубая победная ухмылка осветила его усатое лицо. Дотти Мей закричала еще громче.
      Мэгги полезла в карман юбки и через миг уже целилась в бандита. Он был настолько занят блондинкой, что не сразу заметил Мэгги, но потом молниеносно бросил Дотти Мей и потянулся за револьвером.
      Однако он опоздал. Мэгги выстрелила. Цель была совсем рядом, меньше чем в десяти футах от нее, и она не промахнулась. Ее глаза сверкнули, а колени задрожали, когда он упал на пол.
      – Боже, о Боже, – рыдая, повторяла Дотти Мей. Кровь залила ее одежду, волосы.
      «Бедная Дотти Мей, – тупо думала Мэгги, выпустив револьвер из онемевших пальцев. – Бедная Альма». Она подошла к умывальнику, и ее стошнило.
      До ее затуманенного сознания дошло, что кто-то барабанит в дверь.
      – Мэгги! Альма! Откройте дверь! Какого черта! – хрипло кричал Сойер Блейк.
      Когда Мэгги отодвинула бюро и открыла дверь, он некоторое время смотрел на нее в оторопелом молчании, потом его взгляд скользнул по кровавым следам бойни, происшедшей в комнате, по разбитому окну, телам двух мужчин и несчастной Альме Макбрайд, распростертой на полу.
      – Боже мой… – Его лицо в полумраке стало бледным, как у привидения. – С тобой все в порядке?
      Ей захотелось рассмеяться, истерически хохотать, но вместо этого она машинально кивнула, как марионетка.
      – Хэнк мертв, – выдохнул Сойер. – И Моррисон, и кучер. Негодяи напали на нас, когда Моррисон задремал во время своего дежурства…
      – Альма тоже мертва, – прошептала Мэгги, хотя в этом не было необходимости. Он уже видел тело, а она, глядя на него, как сомнамбула повторяла: – Альма мертва. Дуган ее убил, выстрелил в лицо. Альма мертва.
      Она была в шоке. Белая, как пергамент, она вся дрожала. Сойер притянул девушку к себе и обнял.
      – Не думай об этом. – Он знал, что говорит глупости. Совершенную бессмыслицу. Но ничего другого не мог придумать.
      Они услышали за собой всхлипывания Дотти Мей – так скулит раненое животное.
      Мэгги отстранилась от Сойера. Как ей плохо, как холодно! Обняв себя за плечи почерневшими от пороха пальцами, она подошла к плачущей девушке и встала рядом с ней, невидящим взором глядя на ее светлые волосы, блестевшие в свете свечей.
      – Все хорошо, Дотти Мей, – проронила она ровным, безжизненным голосом. – Все хорошо… – Обе знали, что это не так, и все же она повторяла это, как заклинание.
      – Пойдем вниз. Пойдем отсюда. – Мэгги протянула подруге руку, чтобы помочь ей подняться. «Мне самой нужно уйти отсюда, – подумала она, – иначе я снова начну кричать. Сойер не справится с этим бедламом в одиночку».
      Когда они выходили из комнаты, на лестнице послышались шаги. Сойер резко остановился, держа в вытянутой руке револьвер, а Мэгги почувствовала, как у нее внутри все сжалось от нового приступа страха. Но это оказался Рой. Он с отвращением покосился на трупы.
      – Говорил ведь ребятам, что это плохая идея. – Он сплюнул. Его единственный глаз смотрел то на Сойера, то на двух женщин, дрожащих от страха и перемазанных в крови.
      – Вы, леди, можете привести себя в порядок внизу. Вас уже никто не потревожит. – Затем он обратился к Сойеру: – Закопаем их на заднем дворе. В поле за амбаром они найдут себе неплохую компанию.
      Мэгги и Дотти Мей, спустившись, старались не смотреть на трупы, которые они переступали, и ни о чем не думать.
      С рассветом Сойер Блейк направил дилижанс прочь со двора Роя. Внутри молча сидели Мэгги и Дотти Мей.

* * *

      День казался совершенно обычным, нормальным: сизое небо, ясный, пропитанный холодом воздух. Но все изменилось. Ничто никогда не будет таким, как раньше. Мэгги знала это наверняка. Впервые в жизни она видела насильственную смерть, более того – сама убила человека! Дилижанс катился по сухой техасской равнине. «Странно, – думала она, дотрагиваясь рукой до живота, в котором тайно от всех зарождалась новая жизнь. – Я была орудием смерти, и в то же время я – сосуд для новой жизни…»
      Она не страдала угрызениями совести оттого, что явилась причиной гибели Эда Дугана. Она сделала то, что должна была сделать. Но, вспоминая об Альме и других, она чувствовала, как горе охватывает ее, жгучее, как жар канзасского солнца.
      Ни она, ни Дотти Мей не могли заставить себя отстирать пятна крови со своей одежды вчера ночью и сожгли ее на кухне. Теперь обе надели платья Дотти Мей, вытащенные наугад из ее сундука. На Мэгги было простое коричневое шерстяное платье с кружевным воротником. Толстый материал должен был бы согревать девушку, но она все время дрожала. Дотти Мей чувствовала себя еще хуже. С чудовищной прошлой ночи она не переставала плакать. Глядя на ее распухшее лицо и красные глаза, Мэгги переживала. Если Дотти Мей не возьмет себя в руки, то к тому времени, когда они достигнут Форт-Уэрта, она сойдет с ума.
      – Все кончилось, Дотти Мей, – громко сказала Мэгги и испугалась собственного голоса. Безмолвие прерии нарушали только скрип колес экипажа и монотонный топот лошадиных копыт. – Послушай, эти люди мертвы, их больше нет, и мы не можем вернуть Альму… Надо благодарить судьбу за то, что мы остались живы и мистер Блейк тоже. Он везет нас в Форт-Уэрт. Пожалуйста, перестань плакать.
      Дотти Мей убрала руки от лица и посмотрела на Мэгги. В ее глазах застыла невыразимая боль.
      – Это моя вина, Мэгги. Только моя.
      – Нет! Как ты можешь такое говорить?
      – Меня захотело это… животное. Если бы ты не защитила меня…
      – Мы все защищали друг друга.
      – Да, ты застрелила его, Альма застрелила второго. А я ничего не сделала! – Ее голос дрогнул. – Если бы я пустила в ход нож, то, может быть, спасла бы Альму.
      – Как? У тебя не было времени, Дотти Мей! Ты не могла убить Эда прежде, чем он выстрелил в нее. – Мэгги села рядом с плачущей девушкой, взяла ее за плечи и повернула к себе. – Подумай сама, Дотти Мей. Все произошло так быстро! Ты ведь не знала, что Эд убьет Альму. Я должна была предвидеть это, должна была достать свой револьвер, как только Альма застрелила Рэя. Но я не успела… Никто не виноват, Дотти Мей, неужели ты не понимаешь? Это был ночной кошмар, в котором все перемешалось, а мы были слишком испуганы и не понимали, что происходит.
      – Ты? – Дотти Мей закусила дрожащую нижнюю губу. – Ты тоже испугалась?
      – Конечно! Я испугалась не меньше тебя.
      – Это было так ужасно! Я снова и снова вижу все перед глазами…
      – Я тоже… – прошептала Мэгги. Они прижались друг к другу, как створки морской раковины, оказавшиеся на сухом берегу.
 
      Когда они прибыли в Форт-Уэрт, день клонился к вечеру. Их силы иссякли окончательно, и на них нашло безразличное спокойствие. Сойер Блейк помог им выйти из дилижанса, но они больше не проливали слез. Сойер отвел их в гостиницу «Бисли» и пообещал вернуться и поужинать с ними. Он собирался сходить в контору шерифа, сообщить о том, что произошло, и позаботиться, чтобы о несчастье сообщили ближайшим родственникам погибших. Когда он спустя несколько часов встретился с Мэгги и Дотти Мей в обеденном зале гостиницы, женщины успели принять ванну, переодеться в чистое платье. На смену шоку и истерии, в которой они находились весь день, пришло мрачное осознание ужаса прошлой ночи.
      Поглощая легкий ужин, Мэгги чувствовала на себе пристальный взгляд Сойера. Теперь, когда они прибыли в Форт-Уэрт, она должна попрощаться с ним и с Дотти Мей: утром они поедут дальше, в Уэйко. Она останется здесь, якобы будет искать своего деверя Бена Клея. Эта мысль приводила ее в отчаяние. Она поглядывала то на Дотти Мей, то на Сойера Блейка. Втроем они пережили испытание, которое свело их вместе, на короткое время привязало друг к другу. Она с удивлением подумала, что эта привязанность оказалась намного сильнее той, которую она испытывала к тете Виллоне или дяде Гарри. Странно… Оказывается, смерть и опасность сближают людей намного быстрее, чем спокойная и размеренная жизнь. Ей будет недоставать их, когда они уедут… Все же утром придется сказать им «до свидания».
      Ночью Мэгги долго лежала в темноте без сна в маленькой комнатке, которую делила с Дотти Мей. Она с опаской косилась на окно, невольно ожидая, что сейчас стекло разлетится на мелкие осколки и в комнату ввалится Эд со своим приятелем. Несмотря на прохладные простыни, тело ее стало влажным от испарины. Когда тьма сгустилась еще больше, девушку вдруг охватила паника. Она села в постели и затаив дыхание вглядывалась в неясные очертания окна.
      – Мэгги? – встревожилась Дотти Мей на соседней кровати.
      – О, прости. – Мэгги стало неловко. Она должна успокаивать Дотти Мей, а вместо этого ведет себя как ребенок. – Я просто вспоминала, вот и все. Спи.
      – Я не спала, тоже вспоминала. Мэгги, ты думаешь, мы когда-нибудь это забудем?
      – Нет. – Вся дрожа, она натянула одеяло до самого подбородка. Она никогда не забудет! Она все еще ощущала дрожь, которая пронзила тело Рэя, когда Альма застрелила его, все еще видела лицо Альмы за секунду до ее смерти, когда ее глаза засветились удовлетворением оттого, что Рэй мертв.
      – И все же нам придется пережить это. Необходимо заполнить память другими воспоминаниями, образами и мыслями. Иначе, Дотти Мей, мы сойдем с ума.
      Мэгги подняла руку и посмотрела на гранатовое колечко, которое подарила ей Амелия. Оно слабо светилось в темноте.
      «Вспомни Амелию, – сказала она себе с отчаянием, гладя прохладный камешек. – Вспомни тихие часы, проведенные в маленьком домике за вышиванием, за чаем. Думай о чем угодно, только не о смерти, убийствах и крови».
      Но прошло еще много времени, прежде чем она забылась беспокойным сном.
 
      На следующее утро Сойер Блейк не появился в столовой гостиницы, поэтому Мэгги с Дотти Мей поели одни. Когда они уже допивали кофе, то увидели Сойера в окно, выходящее на улицу, а через минуту он уже вошел в столовую.
      – Вы уже позавтракали? – спросила его Мэгги, когда он приветствовал их, улыбнувшись. Он выглядел энергичным и веселым, и она даже подумала с невольным сожалением, что, наверное, он будет рад отделаться от них. – Если нет, то мы с удовольствием составим вам компанию…
      – Я позавтракал сто лет назад. – Сдвинув шляпу на затылок, он разглядывал ее. Солнце, льющееся сквозь окна, освещало ее приятные черты лица и роскошные блестящие волосы. – Мэгги, могу я поговорить с тобой наедине? – Он быстро взглянул в сторону Дотти Мей. – Простишь нас, Дотти Мей?
      – Конечно, я…
      Прежде чем она закончила фразу, Сойер подхватил Мэгги под локоток и вывел из столовой.
      – Поговорим в твоей комнате. То, что я хочу сказать, не займет много времени.
      Пока они поднимались по лестнице, в голове Мэгги пронеслась сотня вопросов. Гостиница «Бисли» была совсем не то, что станции, в которых они останавливались по дороге. На лестнице лежал ковер, керосиновые лампы освещали коридор с полированными дубовыми перилами и комнаты, на стенах висели картины в позолоченных рамах. Это была одна из лучших гостиниц Форт-Уэрта. Впрочем, Мэгги не смотрела по сторонам, а гадала, о чем Сойер хочет с ней поговорить.
      Когда они пришли в комнату, Мэгги вдруг поняла о чем. Наверное, хочет обсудить, как она собирается выплатить ему свой долг. Ну конечно! Она должна записать, где его найти, чтобы выслать ему деньги, и, возможно, они сейчас составят график выплат.
      – Я знаю, что вы собираетесь сказать, – произнесла она, направляясь к креслу у стола, стоявшего в углу. – Если у вас есть бумага и ручка, то я сейчас запишу название вашего ранчо и вышлю туда деньги, как только они у меня появятся.
      – Мэгги, я не о деньгах. К черту деньги! – Сойер закрыл дверь и прислонился к ней. Он покачал головой, радуясь непонятно чему. – Разговор совсем о другом. – Он прошел в комнату и сел на стул лицом к ней. Вытянув вперед длинные ноги, он вертел в руках шляпу. – Во-первых, я хочу сказать, зачем поехал в Сент-Луис.
      В замешательстве Мэгги ждала, что он скажет дальше, глядя в его грубоватое, но довольно привлекательное лицо.
      – Я уже говорил, что моя жена, Айви, умерла восемь месяцев назад. Она оставила мне двух дочерей: Эбби, которой пять лет, и малышку Регги – Регину, – которой в сентябре исполнилось три. Они сейчас совершенно одни, без мамы.
      – О, как печально. Мне очень жаль.
      – Я буду говорить прямо, Мэгги. Конечно, мне нелегко воспитывать их одному. У меня ранчо Тэнглвуд, которым я должен заниматься, – правда, пока небольшое, около десяти акров, но оно вырастет в кое-что настоящее и очень прибыльное, если я приложу достаточно сил. Кроме того, мне кажется, что в ближайшие несколько лет начнется бум скотоводства. Да, Абилин – только начало! Железная дорога внесет массу изменений, и потребности страны в мясе будут все возрастать. Но что мне делать с моими маленькими девочками? – Он вздохнул и пригладил рукой волосы. – Есть, конечно, одна мексиканка, Тереса, которая приходит по утрам, готовит для моих девочек, смотрит за ними, но она все равно для них не мать. Вечером она уходит к своей семье в деревню, и я сижу на кухне и смотрю на дочек, а они смотрят на меня… и я не знаю, о чем мне с ними разговаривать, или… как играть… в общем, ты понимаешь… Их мать всегда пела им что-то или читала сказки, даже учила Эбби играть на маленьком клавесине…
      Мэгги не знала, что сказать. Она представляла, как трудно приходится Сойеру Блейку. Он был похож на человека, который способен управлять ранчо, но его трудно было представить суетящимся по хозяйству, занимающимся маленькими девочками.
      – А нет никакой родственницы, которой вы могли бы написать, или, может быть, пожилой незамужней женщины, которая могла бы приехать жить на ранчо и позаботиться о девочках?
      – Именно на это я и надеялся, – Он кивнул и наклонился вперед. – Я написал сестре Айви, Луизе, старой деве из Сент-Луиса, думал, она приедет помочь мне, но мысль отправиться на отдаленное ранчо в Техас понравилась ей не больше, чем укус гремучей змеи. – Его губы горестно скривились, он нахмурился и продолжил свой рассказ: – Положение было отчаянное, и я никак не мог смириться с отказом. Оставив девочек с Хэтти Бенсон, женой моего ближайшего соседа, я отправился на восток в надежде, что при личной встрече смогу переубедить Луизу. Я взывал к материнским чувствам, которые вроде должны теплиться в душе старой девы, вообще ко всем чувствам и эмоциям, которые должны существовать в ее сердце, но она оказалась крепким орешком, эта городская девушка, настоящим ковбоем в юбке. Наотрез отказалась. Смотрела на меня как на ненормального. – Сойер печально улыбнулся. – И вот я еду домой с пустыми руками, а мне все же нужен кто-нибудь, кто заменил бы мать моим девочкам.
      Мэгги замерла под его пристальным взглядом. Он хочет, чтобы она стала служанкой в его доме? Чтобы заботилась о его дочерях?
      – Это прозвучит странно, ведь мы недостаточно хорошо знаем друг друга, но мне кажется, я знаю тебя, Мэгги. – Теперь он говорил медленно, взвешивая каждое слово. – Ты спокойная, добрая и практичная. Ты наделена смелостью, в тебе достаточно здравого смысла, и ты прекрасно справляешься с любой ситуацией, во всяком случае, я так думаю. Я ценю тебя. – Он прочистил горло. – Я знаю, ты не испытываешь ко мне тех чувств, которые испытывала к своему мужу, и, естественно, я тоже не испытываю того, что к Айви. Я понимаю, такие чувства выпадают на долю человека всего раз в жизни, и мы уже имели то, что нам предназначено судьбой. Но это совсем не значит, что мы не можем быть счастливы вместе. – Неожиданно, прищурив серые глаза, он хлопнул ладонью по колену. – Черт, я не очень хорошо все излагаю! Мне гораздо проще обращаться со своим скотом, чем толково объясниться. Мэгги, это… заинтересует ли тебя идея поехать жить на мое ранчо и стать матерью моим дочкам? Естественно, мы поженимся, – торопливо добавил он, увидев пораженное выражение ее лица. – Мы могли бы пожениться прямо здесь, в Форт-Уэрте. Сегодня же, если ты согласна. – Он взял ее за руку и крепко сжал ее тонкие пальцы теплой и сильной ладонью. – Это было бы прекрасное решение для нас обоих. Я буду о тебе заботиться, мы вместе создадим чудесную семью. Тебе понравятся мои девочки, Мэгги. Они просто прелесть, и со временем – почему бы и нет? – они начнут думать о тебе как о своей матери. – Он глубоко вздохнул, собираясь сказать еще что-то, но передумал и молча смотрел на нее. В его серьезном взгляде светилась надежда. – Ну? Ты, наверное, слишком удивлена, чтобы сразу дать ответ?
      Мэгги ласкал солнечный свет, заливший комнату, растекшийся по полированному деревянному полу, гревший ее ботинки, юбку позаимствованного платья, руки. Снизу, с улицы, доносился городской шум: скрипели телеги, ржали лошади, открывались и закрывались двери, люди перекрикивались и разговаривали друг с другом. В комнате стоял запах лавандовой туалетной воды Дотти Мей, которую она пролила на пол, когда одевалась. Он витал в воздухе, слабый и сладкий, смешиваясь с чистым, грубоватым мужским запахом, исходившим от Сойера Блейка. Мэгги смотрела на него, а в голове не было ни одной мысли. Она только поняла, что ей впервые в жизни сделали предложение и что Сойер Блейк ни разу не упомянул слово «любовь».
      Впрочем, почему он должен упоминать его? Ведь они не любили друг друга, были совершенно чужие люди, встретившиеся во время поездки и вместе пережившие кошмар. Несмотря на всю его доброту, заботу о ней в эти последние несколько дней, он ведь не любил ее, и, разумеется, она тоже не любила его.
      Почему же она обдумывает его предложение? Она знала почему. Она была одна – всегда одна, – и мысль о том, что в ней нуждается Сойер и его маленькие дочки, была очень заманчивой. Сидя в кресле и молча глядя на большого, серьезного, полного надежд мужчину, который сидел напротив, она призналась себе, что обдумывает его слова потому, что боится будущего. Она родит ребенка, а потом будет работать день и ночь, чтобы прокормить его. Ее жизнь будет борьбой за выживание, а ребенок…
      Она резко поднялась, подошла к окну и стала смотреть на широкую оживленную улицу. Ее ребенок, если она ничего не предпримет, вырастет без отца, без семьи и даже без настоящего дома. Самое большее, что она сможет позволить себе, – комнатка в каком-нибудь пансионе. У нее никогда не было дома, кроме фермы, где Белдены приютили ее. Мэгги вдруг страстно захотелось иметь настоящий дом – для себя и для своего ребенка.
      – Мэгги?
      Закусив губу, она повернулась к Сойеру.
      – Ты изумлена, да? – Он положил шляпу на стол, поднялся и подошел к ней быстрым уверенным шагом. – Ну прости, мне очень жаль. Я знаю, прошло совсем немного времени со дня смерти твоего мужа. Но, Мэгги, нам некогда раздумывать. Сегодня я должен уже сесть в дилижанс, отправляющийся в Уэйко, и я должен был сделать тебе предложение. Я надеюсь, ты обдумаешь мои слова. Поверь, это хорошее решение для меня, да и для тебя тоже.
      – Есть кое-что, что ты должен знать… – сказала Мэгги и сделала глубокий вдох. – Я жду ребенка.
      Он внимательно посмотрел на нее. Его взгляд скользнул к ее талии, а потом вернулся к лицу, на котором отразились ее неуверенность, надежда и страх. И все же она стояла прямо, расправив плечи, и спокойно ждала его решения.
      Сойер за секунду преодолел расстояние, которое оставалось между ними, и положил руки ей на плечи.
      – Да, ты пережила трудное время. Потеряла мужа, осталась совершенно одна, без копейки денег, ждешь ребенка…
      – Я уверена в том, что справлюсь…
      – В этом нет необходимости! Мэгги, дорогая, ребенок – еще один аргумент за то, что ты должна принять мое предложение.
      – Значит, ты не передумал? Если я, конечно, правильно поняла.
      – Я не могу осуждать тебя за то, что ты ждешь ребенка от своего мужа, верно?
      Но Колин не был ее мужем! Чувство вины пронзило ее, ей стало стыдно за ту маленькую ложь, которую она преподнесла пассажирам дилижанса, когда не думала, что их жизни так переплетутся. Теперь поздно переигрывать историю. Она рискует потерять уважение Сойера, ведь он определенно откажется от своего предложения, когда узнает, что она никогда не была замужем, а оказалась такой дурой, что позволила богатому красивому парню с востока использовать ее, а потом бросить. Ничего нет плохого в том, что Сойер считает ее вдовой. Она прекрасно понимала, что это единственный путь к нормальной жизни для нее и для ребенка.
      Нервно облизнув губы, Мэгги посмотрела на него и прочитала в его глазах терпеливое внимание и замешательство.
      – Сойер, ты… Ты станешь отцом моему ребенку так же, как я стану матерью твоим дочерям? Или это все меняет – я имею в виду воспитание ребенка от другого отца? Ты жалеешь, что предложил жениться на мне?
      – По-моему, это еще один довод в пользу того, чтобы мы соединились. Мы поможем друг другу. – Его руки, лежавшие на ее плечах, напряглись. Он притянул Мэгги к себе и поцеловал в макушку. На миг она чуть не задохнулась от волнения. Как быстро все изменилось! Так гроза мигом уносит летнюю засуху…
      – Клянусь тебе, Мэгги Клей, что, если ты выйдешь за меня замуж, я стану отцом твоему ребенку. Мы станем одной семьей, большой и дружной. Я всегда буду благодарен тебе и буду заботиться о тебе. Даю слово!
      Одной семьей… Мэгги вдруг осознала, что всего за несколько минут переменилась вся ее жизнь. Ее судьба больше не зависела от нее одной, она больше не была одинокой, несущей в одиночку бремя ответственности за неродившееся дитя. У нее появилась возможность начать все заново с хорошим, сильным и, самое главное, добрым человеком, который сейчас стоял рядом с ней. У нее будет дом, в местечке под названием Тэнглвуд, семья, которая в ней нуждается.
      – Ну, что? Скажи «да»! – настаивал Сойер, пальцами подняв ее голову за подбородок.
      – Да.
      Широкая улыбка, появившаяся на его лице, наполнила ее теплым, счастливым чувством. Впервые в жизни она кому-то нужна! И совсем не так, как Колину, который стремился только избавиться от скуки. Это было восхитительное чувство.
      – Ты не пожалеешь об этом, Мэгги! – воскликнул Сойер. Он быстро и восторженно поцеловал ее в губы. – Все будет хорошо.
      Мэгги ответила на поцелуй, но не потеряла голову, как с Колином. Она вела себя сдержанно.
 
      В то же самое утро их брак зарегистрировал мировой судья, Дотти Мей выступила в качестве свидетельницы, и к полудню они уже ехали в Уэйко. На Мэгги было платье Дотти Мей – темно-синее, с маленькими перламутровыми пуговками и тонким шуршащим кружевным шлейфом. На ее пальце красовалось простое обручальное кольцо, которое Сойер купил в универмаге Форт-Уэрта и которое было чуть-чуть ей свободно. Надевая ей на палец золотое кольцо, сменившее колечко Амелии, которое он считал обручальным, подаренным первым мужем, он сказал:
      – Теперь ты моя жена, начиная с этого дня и до самой нашей смерти. Можешь хранить то кольцо, если хочешь, но, пожалуйста, не носи его. Думаю, это было бы нехорошо.
      Мэгги сидела рядом с Сойером в дилижансе, где они с четырьмя другими пассажирами и Дотти Мей ехали по бескрайней равнине Техаса. Муж держал ее за руку.
      – Просто не верится, прямо как в сказке! – повторяла Дотти Мей, пока мимо окон экипажа проплывали мескитовые деревья и тополя, освещенные мягким ноябрьским солнцем.
      Мэгги только улыбалась. Она отлично понимала, что это далеко не сказочный роман. Они с Сойером не влюбились друг в друга – они приняли обдуманное решение, основанное на практических соображениях и здравом смысле. И хотя казалось невероятным, что она теперь замужем за человеком, с которым знакома меньше недели, она не чувствовала ни сомнений, ни сожалений по поводу выбранного пути, а только искреннюю веру в то, что ее будущее будет не таким одиноким, как прошлое.
      В Уэйко они проводили Дотти Мей в салун «Счастливая звезда», где она встретилась со своей сестрой и разрыдалась от счастья. Спокойная и уверенная в себе Лилиан была выше Дотти Мей и полнее ее, с острым подбородком, растрепанными пепельными волосами и такими же печальными, как у сестры, глазами. Ее не смущало ее красное блестящее платье с глубоким вырезом, обтягивающее фигуру, и безвкусная шляпка, украшенная перьями, которые свидетельствовали о том, что она – девушка из салуна. Она обхватила надушенными руками Дотти Мей, воскликнула, как рада, что сестра благополучно добралась сюда, и предложила выпивку Мэгги и Сойеру. Молодожены отказались – Сойер объяснил, что очень торопится к дочерям и не может задерживаться. Когда Мэгги прощалась с Дотти Мей, то девушки обнимались и плакали совсем так же, как при встрече Лилиан и Дотти Мей.
      – Обязательно приезжай к нам на ранчо в гости, – услышала Мэгги свои слова и удивилась: у нее теперь свой дом, в который она могла пригласить подругу! – Сойер говорит, что мы живем всего в сорока милях отсюда. Пожалуйста, приезжай побыстрей!
 
      Другой дилижанс довез их до Гейтсвилла, и там в конце дня их встретил один из работников Сойера.
      – Пока еще нет сообщения между Гейтсвиллом и Бакаем, поэтому я заранее телеграфировал, чтобы Сэм доставил нам экипаж, – выгружая багаж, объяснил Сойер. В Уэйко они купили несколько ярдов материи и все необходимое для Мэгги. Сойер также купил саквояж, в который сложили ее новые вещи. Как раз его он и поставил на землю в тот момент, когда стройный загорелый ковбой среднего роста приблизился к ним.
      – Сэм Холкомб, позволь представить тебе мою новую жену Мэгги Блейк. Мэгги, это Сэм, мой самый лучший работник. И не думай, что он об этом не знает.
      Голубоглазый Сэм Холкомб прищурился и, казалось, не слышал его похвал. Он смотрел на Мэгги с немым изумлением.
      – Здравствуйте, – стеснительно улыбнулась Мэгги, чувствуя, что краснеет под ошарашенным взглядом Сэма.
      Сэм, похоже, пришел в себя. Поняв, что ведет себя неприлично, он тоже покраснел и рывком снял с головы шляпу с широкими полями.
      – Очень приятно познакомится с вами, мэм. Простите, я так смотрел на вас, но… мы ожидали… совсем другую.
      Так вот в чем дело! В Тэнглвуде все ждали, что Сойер привезет старую деву – сестру жены, а не красивую, очень молодую женщину.
      Стоявший рядом с Мэгги Сойер расхохотался. Обняв ее за плечи, он весело поглядел на Сэма Холкомба.
      – Точно, Сэм, Мэгги в сотни раз лучше, чем Луиза Крейн. Тебе стоило посмотреть на эту чопорную старую деву с рыбьим лицом… Ну да ладно, Бог с ней. По-моему, Мэгги очень устала с дороги. Поехали к Бенсонам и заберем девочек. А по дороге ты расскажешь мне все новости.
 
      Солнце уже село, когда фургон оставил позади городок Гейтсвилл. Сидя рядом с Сойером – Сэм ехал следом на пятнистом пони, – Мэгги только смутно различала очертания города, который они проехали, и холмистую, поросшую мескитовыми деревьями местность, по которой они ехали теперь. Воздух был прохладным, но приятным и чистым, и бархатистая лиловая тьма обволакивала и окутывала их, как мягкое одеяло. Мэгги услышала крик какой-то птицы, возню невидимого зверька в кустах. Все вокруг дышало спокойствием, и она должна была бы чувствовать покой, но, по мере того как фургон приближался к Бакаю и к ранчо, ее новому дому, она волновалась все больше. Скоро она встретится с дочерьми Сойера – ее новыми детьми. И увидит ранчо, на котором ей предстоит жить и растить собственного ребенка. Она смертельно устала после целого дня, проведенного в дороге, и все еще не могла прийти в себя после происшествия у Роя, однако понимала, что придется призвать на помощь все силы, чтобы произвести хорошее впечатление на маленьких девочек. Ведь от первого впечатления многое зависит! Ей хотелось, чтобы они с Сойером поехали на ранчо одни и хорошенько отдохнули, прежде чем встретиться с Бенсонами и с детьми, но она не рискнула предложить ему такое. Сойеру не терпелось поскорее увидеть своих девочек, и Мэгги не винила его. Он привез ее сюда, чтобы она стала им матерью, и будет плохим началом, если она попытается уклониться от своих обязанностей только потому, что устала.
      Ничего, она отдохнет, когда познакомится с ними и уложит их спать. Наверняка они не намного отличаются от Коры, а Мэгги очень любила ее. При одной мысли о маленькой кузине у нее стало тяжело на душе, но она быстро напомнила себе, что теперь у нее будет две девочки, которых она будет любить, а может быть, и три, если у нее родится дочь. Хорошо, если на ранчо будет много детей. Она сделает все, чтобы там всем было радостно и все были счастливы.
      – Бакай приблизительно в двух милях отсюда, – неожиданно сказал Сойер, прервав беседу с Сэмом. – А Тэнглвуд – в шести милях на запад. Прямо по дороге живут Бенсоны. Хэтти и Билл тебе понравятся.
      Фургон проехал мимо колодца, въехал в ворота посередине изгороди из частокола, и Мэгги увидела в темноте прямо перед собой двухэтажный деревянный дом. В окнах на первом этаже горел свет.
      – Сойер Блейк, это ты? – раздался веселый голос, и в желтом свете в дверном проеме появилась полная миловидная женщина средних лет.
      – Конечно, я, Хэтти! А где мои девочки? – Сойер спрыгнул с повозки и обежал лошадей, чтобы помочь Мэгги. – У меня для тебя сюрприз!
      Уже через миг Мэгги стояла рядом с Сойером в ярко освещенной гостиной, в которой находились сосновый стол, стулья и старый диван, набитый конским волосом. Деревянный пол был устлан циновкой, на которой лежала шашечная доска – над ней сидели два мальчика, поглощенные игрой. Рядом с окном, завешенным полотняной занавеской, стоял низкорослый мужчина с орлиным носом, в клетчатой рубашке и холщовых штанах и разглядывал ее из-под кустистых бровей. Возле него стояла женщина с лучистыми глазами, одетая в полотняную юбку и простую белую блузку, и изумленно смотрела на Мэгги. Две маленькие девочки, которые только что с радостным визгом обнимали Сойера, спрятались теперь за его ногами и робко поглядывали оттуда на незнакомку.
      Мэгги сцепила ладони – она чувствовала себя не в своей тарелке: столько пар глаз разглядывали ее. Выглядела она ужасно. Темно-синее платье, нарядное и тщательно выглаженное утром, теперь превратилось в мятую тряпку, прическа растрепалась, и пряди волос рассыпались по плечам. Облизнув пересохшие губы, она попыталась выдавить из себя улыбку.
      – Мэгги, перед тобой Хэтти и Билл, – сказал Сойер, – самые лучшие соседи на этом берегу Бразоса. А вот эти две скромные барышни – мои маленькие красавицы, Абигейл и Регина. Довольно звучные имена для таких малышек, правда? – Он засмеялся, но Мэгги слышала в его голосе гордость и любовь.
      Девочки и правда были красивые. Крошечные, темноволосые, с огромными, как блюдца, голубыми глазами. У пятилетней Эбби уже сформировались утонченные черты лица, характерный изгиб губ. А у трехлетней Регги все еще было круглое детское личико, очаровательные кудряшки и нос-пуговка.
      – Здравствуйте. – Мэгги неловко кивнула Бенсонам и с заискивающей улыбкой наклонилась к девочкам. Она стеснялась нисколько не меньше их, особенно под испытующим взглядом проницательных серых глаз Сойера, которого, как она понимала, очень волновало, поладит ли она с ними. – Меня зовут Мэгги, – ласково сказала она. – Мы с папой привезли вам подарки.
      Никакого ответа. Только настороженные глаза на милых маленьких личиках. Она взглянула на мужа.
      – Уже поздно, Сойер. Они, конечно, устали. Может быть, пора везти их домой…
      – Девчонки, мои девчонки! – Сойер подхватил дочерей на руки и крепко прижал к груди. – С удовольствием сообщаю вам, что эта леди – ваша новая мама. Вот так. – Улыбаясь, он оглянулся на Хэтти и Билла, чьи лица выражали не меньшее изумление, чем лицо Сэма Холкомба несколько часов назад. – Мы с Мэгги поженились сегодня утром в Форт-Уэрте.
      Хэтти Бенсон покраснела, как вишня, и бросила на Мэгги быстрый встревоженный взгляд. Со своими мягкими светло-каштановыми волосами, собранными в узел на шее, и большими оливковыми глазами с крапинками, она была очень приятной пышногрудой женщиной, которая поматерински тепло и великодушно относилась ко всем вокруг. Впрочем, сейчас она не почувствовала ничего похожего на добрые чувства. Неприязнь и неописуемая печаль овладели ею, пока она смотрела на эту, несомненно, красивую и слишком молодую женщину, которой неизвестно как удалось заставить Сойера Блейка жениться на ней. Ужас, ведь со дня смерти его милой жены не прошло и года! На ее глаза навернулись невольные слезы, и она усиленно заморгала. Айви Блейк была ее лучшей подругой, и, на взгляд Хэтти, никто в мире не мог заменить ее. Даже и сравнивать нельзя эту высокую, изнуренную медноволосую девушку с маленькой, живой черноволосой Айви. Как они непохожи!
      «И что нашло на Сойера, если он навязывает эту незнакомку своим дочерям? – удивлялась Хэтти. – Им нужна их тетя, уравновешенная женщина средних лет, родная кровь матери, а не эта девчонка, вдруг свалившаяся на их голову даже до того, как прошел приличествующий срок после похорон бедняжки Айви».
      К негодованию Хэтти, Билл явно не разделял ее взглядов. Муж, улыбаясь, как глупый теленок, подошел к Сойеру и похлопал его по спине.
      – Здорово, вот уж действительно хорошая новость! – Он повернулся к покрасневшей молчаливой девушке, нервно сцепившей пальцы, и дружески улыбнулся: – Очень приятно познакомиться с вами, юная леди.
      Хэтти Бенсон, закусив нижнюю губу, изучала Мэгги с явным неодобрением.
      – Не слишком ли скоропалительно это произошло? – ехидно заметила она, но, судя по всему, никто не обратил внимания на ее слова. Сойер торопливо растолковывал своим малышкам, сидящим у него на руках:
      – Итак, у вас теперь новая мама, и она будет хорошо заботиться о вас. Она красивая, ведь правда? И к тому же добрая и хорошая. – Он опустил девочек на пол и слегка подтолкнул Эбби в сторону Мэгги. – Подойди, дочка, поцелуй ее. Пусть новая мама почувствует, что ей рады.
      Эбби кинулась к Хэтти Бенсон и с рыданиями спрятала лицо в ее фартук. Маленькая Регина засунула палец в рот, со страхом посмотрела на сестру, папу, на странную тетю в синем платье и тоже заревела.
      – Какого черта… – Сойер нахмурился, озадаченно глядя на Мэгги и дочерей. – Мэгги, прости, не знаю, что на них нашло.
      – Просто все случилось слишком быстро, Сойер, слишком неожиданно. Неужели ты не понимаешь? – Мэгги изо всех сил старалась оставаться спокойной, несмотря на унизительную сцену. – Они не могут вдруг начать думать обо мне как о своей матери, – прошептала она. – Дай им время привыкнуть ко мне. Пожалуйста, не сердись на них.
      – Она права, – сдержанно кивнула Хэтти Бенсон. – Ох уж эти мужчины! Сойер, тебе должно быть стыдно. Эбби вот все еще помнит свою маму и знает, что эта девушка – не она! А малышка Регги совсем запуталась!
      – Но я думал, они обрадуются…
      Хэтти презрительно фыркнула и поджала губы, гладя Абигейл по голове.
      Мэгги пыталась перекричать орущих детей:
      – Сойер, им нужно время. Никого нельзя торопить в чувствах… Пусть девочки привыкнут ко мне. Мы можем начать с того, что поедем домой.
      – Я хочу остаться здесь, – приглушенно плакала Абигейл, все еще прижимаясь к Хэтти.
      Вспыхнув, Сойер заговорил жестким тоном. Так, пожалуй, он обращался к Эду Дугану, прицелившись в него на дорожной станции «Бандит Рой».
      – Юная леди, ты едешь домой, туда, где твое место!
      – Не хочу! Не поеду!
      Хэтти Бенсон присела перед девочкой и стала что-то тихо говорить, а Мэгги подошла к Регине, которая с ревом уселась на пол.
      – Ш-ш-ш, все хорошо, – сказала она, поднимая малышку на руки и надеясь, что ее слова прозвучат мягко и успокаивающе. – Папа сейчас заберет тебя домой. По-моему, ты хочешь спать и скоро будешь в своей постельке.
      Глаза Регги от страха стали огромными, она начала извиваться и визжать в руках чужой тети.
 
      Казалось, прошла вечность, прежде чем они достигли Тэнглвуда.
      Мэгги впервые увидела свой дом при свете звезд и под детский плач, доносившийся из фургона сзади.
      На фоне глубокого темного неба выделялись очертания двухэтажного дома и силуэты загонов для скота, конюшен и хозяйственных пристроек. Воздух был свежим, чистым и холодным, как родниковая вода. Они с Сойером внесли девочек через веранду в дом. Внутри было темно и мрачно, пока Сойер не поставил Абигейл на пол и не зажег лампу. Потом еще одну, и еще. Весь дом ожил, неожиданно удивив ее приятной обстановкой, узорчатым ковром в гостиной, морскими пейзажами в рамках на стенах. Коридор наверху был узким, но спальня девочек оказалась большой, с высоким потолком, розовыми шторами на окнах и с большой кроватью с пологом, на которой они спали вместе. Кровать была сделана из дуба, толстый матрас покрывало красивое лоскутное стеганое одеяло. Такого прекрасного дома Мэгги в жизни не видела!
      – Они очень устали. – Сойер посмотрел на девочек, которые мгновенно уснули в своей кровати. Как только на них надели ночные рубашки, они успокоились и легли, обнявшись, на одну подушку. «Ищут защиты, – уныло подумала Мэгги. – Защиты от меня».
      Она молча последовала по коридору за Сойером в их спальню. Он заметил, что она задумчиво осматривается.
      – Айви любила, чтобы все было красиво. Она выросла в Бостоне. У них там был чудесный дом, пока ее отец не продал свой магазинчик и не уехал на Запад. У нее сохранились вкусы жительницы востока, и нам пришлось копить деньги, чтобы она могла заказывать оттуда кое-какие вещи, – говорил он, пока Мэгги потрясенно разглядывала красивую спальню с ярким ковром, желтыми обоями в цветочек и золотистым покрывалом на кровати. Большое квадратное окно обрамляли очаровательные шторы из вощеного ситца. Она разглядывала дубовое бюро, туалетный столик со стулом, крашеный умывальник из кедра – сразу было видно, что комнату обставляли тщательно и с любовью.
      Все в доме хранило на себе отпечаток Айви Блейк. Мэгги видела ее присутствие везде: в изящной расческе и щетке для волос на туалетном столике, в желто-голубом керамическом кувшине на умывальнике и в платяном шкафу, заполненном одеждой, принадлежавшей женщине, которой уже нет в живых.
      – Сойер, – пробормотала Мэгги. – Эти вещи твоей жены… Ты их не убрал?
      Он покраснел.
      – Никак не мог решиться. Понимаю, это неправильно, но мне было как-то спокойнее, когда я видел их… Мэгги, ты можешь все упаковать завтра же, если хочешь… или оставить то, что тебе понравится. Здесь есть красивые платья.
      Она сглотнула.
      – Нет, Сойер. Нам придется избавиться от всего этого, если мы собираемся начать новую жизнь вместе, – конечно, за исключением фотографий и памятных вещей.
      Она уже заметила фотографию Айви Блейк, стоявшую на бюро, но не разглядела черты лица покойной жены Сойера. Впрочем, она сомневалась, что готова к этому.
      Сойер кивнул. Он вздохнул и подошел к ней, положив руку ей на плечо.
      – Это не совсем похоже на счастливое возвращение домой, о котором я мечтал, – сказал он с огорчением. – По правде говоря, я много и не мечтал с того самого дня, когда умерла Айви. Но эта часть моей жизни уже позади. Все изменится благодаря тебе. Я рад, что ты здесь, Мэгги.
      Глядя в его чистые, добрые серые глаза, Мэгги тихо проронила:
      – Я тоже рада.
      Но на самом деле она волновалась. Похоже, она оказалась в ситуации, на которую не рассчитывала. Вместо долгожданного дома и семьи у нее теперь был чужой дом и чужая семья. Она, у которой никогда не было ничего своего, унаследовала детей, мужа и дом женщины, чья элегантность и красота еще витали в каждой комнате. Здесь ничто не принадлежало ей! Все в Тэнглвуде до сих пор принадлежало Айви Блейк.
      «Но это не надолго», – вдруг подумала она, когда Сойер, ободряюще поцеловав ее, сел на кровать и стал снимать сапоги. Мэгги медленно подошла к большому зеркалу над туалетным столиком Айви и стала изучать свое отражение. На нее смотрела уставшая, растрепанная и запыленная, в измятом платье женщина, однако в ее глазах светилась решимость. Нет, она молодая и сильная. Она справится, сделает все, чтобы ее брак оказался настоящим. Она сама удивилась силе своих чувств.
      – Устала, Мэгги? – Сойер перестал расстегивать рубашку и посмотрел на нее со спокойным пониманием. – Думаю, ты хочешь сразу же лечь спать.
      – Нет. – Она шагнула к нему, нащупывая пальцами пуговицы на вороте платья. – Все в порядке, Сойер. Я рада, что я дома.
      – Мне нравится, как ты говоришь «дома».
      Ее пальцы дрожали, и она никак не могла справиться с пуговицами. Он смотрел на нее, потом улыбнулся и, протянув загорелую руку, расстегнул сначала верхнюю пуговицу ее платья, а потом еще пять. Платье распахнулось, обнажив ее белую шею и полные груди. Она увидела, как заблестели его глаза, и с трепетом отметила, как его тело вдруг напряглось.
      Сойер расстегнул оставшиеся пуговицы и, когда платье соскользнуло на пол, посмотрел на нее пылким взором.
      – Ты красивая, Мэгги, – прошептал он. – Очень красивая. Не могу поверить, что ты здесь.
      В его объятиях было тепло. Тепло и спокойно. Мэгги узнала, что он нежный, хотя и немного торопливый любовник. Но это было даже лучше. Она не хотела больше испытывать того волнения и страсти, которые испытала с Колином Вентвортом; она хотела Сойера – доброго, скромного, сильного. Начиная с этого дня он станет смыслом ее жизни – он и его дочери, и ее маленький ребенок, который еще не родился. Она посвятит им так много, что они всегда будут нуждаться в ней и скоро полюбят ее так же, как бывшую миссис Сойер Блейк.
      Не так уж трудно соперничать с женщиной, которая умерла. Так она подумала, когда Сойер повернулся на бок и его дыхание стало ровным. Сон сморил и Мэгги. Завтра же она очистит дом от вещей, которые принадлежали Айви, попытается сблизиться с девочками. Скоро они начнут относиться к ней как к своей маме. Скоро!
 
      А на ранчо Бенсонов Хэтти Бенсон все еще обсуждала потрясающую новость со своим мужем, лежавшим рядом с ней в постели.
      – Только представь, со смерти Айви не прошло и года! Стыд и позор! О чем только думал этот Сойер?
      – Наверное, о себе и о своих маленьких девочках. Ему нужна женщина, которая позаботилась бы о них.
      – Но эта девушка так молода, что сама еще нуждается в материнской заботе. Ей не больше шестнадцати, как мне кажется.
      Билл повернул голову и посмотрел на свою пышную супругу, кипящую от негодования.
      – Я знаю, Айви была твоей лучшей подругой, и тебе ее очень недостает. Но Сойеру теперь нужно научиться жить без нее, и, возможно, эта девушка поможет ему снова почувствовать себя счастливым.
      – Да она и в подметки не годится Айви! – возмущенно воскликнула Хэтти.
      – Надо дать ей шанс.
      Шанс. Хэтти Бенсон попыталась уснуть, но не могла. Это осквернение памяти Айви – то, что Сойер женился так скоро после ее смерти! А малышки… Здесь требуется нечто большее, чем привлекательная внешность. Надо, чтобы они начали доверять и любить другую так же, как любили свою мать.
      – Вот подожди, об этом еще узнают Кейт Бингем и Сара Мур, – сердито пробормотала она. Но лежавший на соседней подушке Билл уже похрапывал.
      Хэтти сжала мягкие полные губы. Она глядела на тени, колышущиеся на потолке темной спальни. Сквозь жалюзи проникали тонкие, как лезвие бритвы, лучи звездного света. Сойер Блейк очень скоро поймет, что сделал страшную ошибку.

       Аризона, 1871 год
      Отчаянные женские крики вывели Бена Клея из пьяного забытья. Они были пронзительными, наполненными болью и ужасом и проникли даже сквозь одурманивающий туман, в который его погрузило виски, выпитое в маленьком салуне на окраине Холлоувилла. Он застонал, обхватив голову руками. Его мозги были будто из ваты или превратились в кашу, а по ушам словно кто-то бил молотком.
      – Какого черта?.. – промычал он, открывая глаза. Вонючий салун расплывался и кружился перед глазами. Он поморгал, пытаясь сконцентрировать взгляд на полках, уставленных бутылками с ликером, на красном носу бармена. Он пил с четырех часов дня, а теперь уже перевалило за полночь, если верить часам, которые он вынул из кармана и в которые с неимоверным усилием вглядывался. Рассматривая грязную дыру, которая называлась «Красный свисток», Бен понемногу начал соображать. Холлоувилл. Прогоревший городишко – маленький, уродливый и продажный, такой же, как и остальные, заброшенные в чрево пустынной Аризоны, еще одна несбывшаяся мечта, еще одна развилка на пути в его дурацкой, впустую потраченной жизни. Вокруг в едком дыму сидели группками золотоискатели, ковбои и одетые в лохмотья бродяги – пили, плевались и резались в карты. Крики, доносившиеся из холодной тьмы, существовали только в его воображении. Похоже, больше никто ничего не слышал.
      – Что происходит? – пробормотал Бен. Верзила рудокоп с квадратной челюстью, который пил виски рядом с ним, пожал громадными плечами:
      – А кому какое дело?
      «Да уж не тебе, мистер, – с раздражением подумал Бен. – А впрочем, и не мне тоже». Он отвернулся от соседа, чувствуя отвращение к его тупому изможденному лицу, к позе потерпевшего поражение человека, к его потрепанной одежде. Он знавал много таких. Этот парень – старатель. Пусть старше и не такой крепкий, как Бен, и ни на что уже не годится, кроме как пить и мыть песок. Однако они очень похожи: оба разорены, одержимы и озлоблены неудачами. Он идет по тому же пути, он станет таким же, как этот старик. Неужели нет выхода? Размяв мышцы плеча, нывшие от неудобной позы, в которой он заснул, и перекинувшись через стойку бара, как мешок с луком, Бен заказал себе еще виски. Как только бармен плеснул содержимое полупустой бутылки в его стакан, крики возобновились. Бен поморщился.
      – Черт бы побрал эту женщину! Голова и так раскалывается. Да что происходит, в конце концов?
      Бармен, дородный мужчина с медвежьим лицом, одетый в замасленный костюм и поношенную клетчатую рубаху, пододвинул ему стакан.
      – Наверняка шериф немного развлекается с той девчонкой, которую сегодня утром бросил Берт Хэкмен.
      – Берт Хэкмен?
      – Шулер, что был здесь вчера.
      – Ну и?..
      – Не слишком ли много вопросов? – Бармен уставился на него, но Бен ждал, глядя ему прямо в глаза, не моргая. Он вылил содержимое стакана себе в глотку, и бармен, пожав плечами, продолжил хриплым монотонным голосом: – У Хэкмена была любовница, смазливая девица, ездила вместе с ним. То ли она ему надоела, то ли они поссорились, не знаю, но он уехал без нее. Девка разозлилась: еще бы, застрять на мели здесь, в Аризоне! А шериф Линден положил на нее глаз, всегда высматривает себе кого получше. По-моему, он подкатил к ней. Вот и все.
      – Не беспокойся, мистер. Девчонка очень скоро перестанет визжать. Линден умеет обращаться с женщинами, – захихикал один из завсегдатаев, игравший в углу в покер с молодыми ковбоями.
      Бен прикончил выпивку одним шумным глотком.
      – Да, Линден здорово умеет обращаться с ними, – саркастически заметил он.
      Устало пожав плечами, бармен отошел, и Бен остался один. Голова болела, пересохшее горло саднило. К черту! К утру он смоется в «Виолу»! По крайней мере там спокойно, и крошка Инид, проститутка, очень недурна. Он вспомнил о маленьком пианино в гостиной, которое издавало дребезжащие звуки, о комнатке наверху с красными занавесками и об Инид, перешептывающейся с ним в постели. «Да, сэр, – сказал он себе, бросая деньги за выпивку на стойку бара, – надо бы снова повидаться с Инид до того, как я укачу из этого города».
      Бен пробыл в Холлоувилле почти три дня, и теперь ему не терпелось двигаться дальше. В Аризоне ему не повезло, как и в Неваде, и в Колорадо. Он начинал уже подумывать, что все Клеи прокляты. Скорее всего он умрет разоренным, как отец, так и не найдя настоящую жилу. Его бесило, когда он узнавал, как другие вдруг становились богачами, в то время как его богатая жила, или хотя бы средняя, постоянно ускользала от него. Чем же они лучше его? А ничем! Он работал так же много – нет, даже больше. Постоянно менял место, следуя за последними слухами о золоте. Но всегда оказывался в ненужном месте в ненужное время.
      Почему? Да потому что не везло. К этому заключению Бен пришел после долгих лет бесплодных переездов, промывок, копания, поисков и разметки бесконечных участков, которые всегда оказывались пустыми, как грязь. Увы, он не знал, как изменить судьбу. А значит, с тоской думал он, неверным шагом направляясь от стойки к широко раскрытой деревянной двери салуна, – он так и останется нищим и несчастным, таким же, как этот старый старатель в баре. Его охватило горькое отчаяние, и он вздрогнул, когда холодный ночной ветер, примчавшийся с гор, обрушился на него. Как и новые крики. Казалось, они вонзались в темную звездную ночь.
      Поглядев в черное небо, где мерцали тысячи белых звезд, Бен попытался не обращать на эти крики внимания, но помимо желания догадался, откуда они доносятся.
      В сотне ярдов от салуна стояла еще одна халупа, которая, по-видимому, раньше была вторым салуном, но по каким-то причинам давно закрылась. Холлоувилл умирал: никто не приезжал сюда – никто, кроме золотоискателей, бандитов и шулеров, забредавших по пути. Он тоже не хотел бы приезжать сюда. Боже, эти крики сведут его с ума! Повернувшись спиной к лачуге, он быстрыми шагами направился к центру города, где малышка Инид ждала его в комнатке с красными занавесками.
      Ветер, казалось, специально ловил душераздирающие крики и доносил их до слуха Бена, как безутешную песню. Но Бен не хотел слушать их, не хотел связываться ни с каким шерифом, особенно с Линденом, бахвалом и задирой. С самого первого дня, когда Бен появился в городе, он только и слышал хвастливые речи Линдена о том, как он поймал Уильяма Дина, за которым охотилась половина Запада. Бен догадывался, что вряд ли Линден даже узнал бы этого разбойника, не говоря уже о том, чтобы схватить его. Линден не обладал отвагой Билла Хикока, который завоевал себе репутацию, очистив Хейс и Абилин. Он был трусом, причем опасным трусом – из тех, кого собственное высокомерие и самомнение доводили до изощренной жестокости. Бен понимал, что любыми путями нужно держаться от него подальше. Поэтому он постарался подавить свои порывы и думать о том, какая милашка Инид, как она извивается и стонет в его объятиях.
      И все же с каждым его шагом крики звучали все настойчивее. Что он с ней делает? Она так ужасно кричит.
      «Это меня не касается», – резко осек он себя.
      А если бы это была Мэгги, которую мучили, а может, и убивали? Неужели он не помог бы ей?
      Глупости! Мэгги в Эштоне, с тетей Виллоной и дядей Гарри. Беда, в которую попала эта женщина, не имела никакого отношения к нему, к Мэгги или вообще к кому-нибудь.
      А если Линден убивает ее?
      Плохо, но все равно это не его дело.
      В десяти шагах от двери борделя Бен остановился на темной пустынной улице и уставился на свои сапоги. Тишина. Он сделал еще шаг. Ветер неожиданно стих, и в наступившей мертвой тишине раздался протяжный, пронзительный крик, полный боли.
      – Вот черт! – взбешенно прошептал Бен и резко повернулся. Стараясь держаться в тени, он побежал назад.
      Проходя мимо салуна, он замедлил шаг и крадучись перешел улицу.
      Он свихнулся! Линден – шериф.
      Бен подкрался к закрытому ставнями окну и заглянул в щелочку.
      Худое лицо Бена окаменело, когда он посмотрел в комнату. Внутренности словно обожгло огнем.
      В углу лачуги горела единственная свеча. В ее пляшущем свете отчетливо была видна обнаженная женщина, распростертая на полу под мерно поднимавшимся и опускавшимся телом шерифа. Линден был худым бородатым мужчиной с жестоким острым лицом и выдающимся вперед подбородком. Рядом с ним стоял второй мужчина, очень похожий на Линдена. Бен сразу подумал, что это, наверное, его брат Нейт, один из двух помощников шерифа. Он смотрел на искаженное лицо женщины с волчьим презрительным оскалом.
      – Поторопись, Амос, я хочу еще раз, прежде чем она окочурится.
      Воздух прорезал еще один пронзительный крик, когда Амос Линден рывком погрузился в свою жертву.
      – Она протянет еще добрый час, Нейт. – Тяжело дыша, с блестящим от пота лицом, шериф приподнялся и с силой ударил женщину по уже распухшей синей щеке. Натягивая брюки, он наблюдал, как его брат подходит к несчастной. Волосы женщины, всего несколько часов назад золотистые и блестящие, превратились в сальные грязные пряди и прилипли к шее. Она больше не выглядела привлекательной, с заплывшим глазом и кровью, струйкой стекавшей из уголка рта. Но Амос добился цели, и она теперь не сопротивлялась. Он потянулся за бутылкой джина, которую держал в руке его брат. – Давай, Нейт, меняемся.
      Прежде чем отдать бутылку, Нейт приложился к ней. Потом расстегнул штаны, пристроился к женщине, стонавшей на полу.
      Прошептав про себя ругательство, Бен отвернулся от окна. Проклятые вонючие сволочи! Ну почему это должен быть именно шериф?
      Вынув револьвер, Бен проверил его. На его лице выступили капельки пота, несмотря на прохладу ночи. Он тихонько прокрался вдоль стены, пока не дошел до двери хижины. Изнутри слышались приглушенные всхлипывания:
      – Нет, пожалуйста, не надо…
      – Заткнись!
      Бен сделал глубокий вздох, пытаясь прояснить затуманенные алкоголем мозги. Возможно, его убьют, но он должен сделать хоть что-нибудь. Наверное, он идиот, но некоторые вещи нельзя терпеть.
      Он натянул шейный платок на нос и рот, как бандит, и пинком открыл дверь.
      – Не двигайся, Линден! А ты слезь с нее, сволочь! Если хоть один из вас повернется или вздумает шутить, то я мигом заткну его!
      К своему облегчению, Бен увидел, что застал братьев врасплох. Они были поглощены возней с женщиной, кроме того, заторможены от выпитого, все преимущества были на его стороне. Только бы им с этой бедняжкой выбраться отсюда живыми!
      – А теперь все отошли от нее! – прорычал Бен. – Медленно и не поворачиваясь!
      Амос и Нейт Линдены сделали так, как им было приказано. Всхлипывающая женщина осталась лежать на полу.
      – Вы можете встать, мэм? Попробуйте. Мне нужна какая-нибудь веревка для этих ковбоев. А потом мы уйдем отсюда.
      Он увидел в нескольких футах от себя разодранную одежду женщины, сваленную в кучу. Все-таки лучше, чем ничего. Держа револьвер в вытянутой руке и не сводя взгляда с негодяев, он подошел и подобрал платье, а затем бросил его женщине:
      – Быстрее! Сюда в любую минуту могут прийти. Бен лихорадочно соображал. Надо связать шерифа и его брата и побыстрее добраться до конюшни, где находились его лошади и фургон. Потом они уберутся из Холлоувилла. Он увезет ее в Тусон или в Силвер-Рок, где Линден не сможет до нее добраться. А потом он продолжит свой путь, хотя придется держаться подальше от Холлоувилла. Хорошо еще, что Линден его не разглядел и не узнал, а то бы устроил на него охоту. Если все пойдет как надо, он скроется. Ему вовсе не хочется закончить жизнь в какой-нибудь вонючей тюрьме, как отец, за преступление, которого он не совершал.
      Рубашка Бена промокла от пота.
      – Давай быстрей, – поторопил он путавшуюся в одежде женщину, поморгав, чтобы смахнуть с ресниц капельки пота. Она выглядела ужасно – в синяках, избитая и трясущаяся. Бен отогнал от себя сочувствие – для него будет еще время, а сейчас надо действовать быстро.
      – Кто бы ты ни был, за это ответишь, – хрипло пробормотал Линден, все еще стоящий лицом к стене.
      – Отвечу за что? За то, что помог леди? Линден, тебя следует высечь кнутом, а не просто связать.
      – Не твое свинячье дело! – взвизгнул Нейт Линден. Он попытался повернуться, но Бен подскочил к нему и приставил дуло револьвера к спине.
      – Не вздумай, мистер!
      Неожиданно Бен услышал, как охнула женщина. Он оглянулся, и в ту же секунду грянул выстрел, наполнив все вокруг острой болью. Пуля прошила Бену левую руку и впилась в стену хижины.
      Пытаясь стряхнуть красную пелену перед глазами, Бен выстрелил в пузатого помощника шерифа, появившегося в дверном проеме. В тот же самый миг к нему подскочили Нейт и Амос.
      Женщина кричала. Бен ринулся вперед, хотел снова выстрелить, но его окатила вторая волна ужасной боли, он потерял цель и почувствовал мощный удар по затылку.
      Голова, казалось, разорвалась, из глаз посыпались искры. Потом все погрузилось во тьму.

      – Он истекает кровью, Линден. Может, позовешь врача?
      – Закрой рот.
      – Черт, нехорошо, если он сдохнет.
      – Заткнись, я сказал. С каких это пор ты стал гуманным, Дин? И чего это я должен волноваться, что он загнется? На одного меньше вешать, вот что я думаю. А твой день тоже не за горами, Уилл Дин. Тебе только осталось до полудня во вторник. На твоем месте я бы думал об этом.
      Голоса плыли над Беном. Затем последовал топот сапог, звук захлопнувшейся двери и скрежет ключа в замке. Как больно, чертовски больно! Он чувствовал запах крови и собственного кислого пота, а рука горела огнем. С усилием он разлепил веки. Это движение далось с трудом, он поморщился от боли и сморгнул слезы, навернувшиеся на глаза. По крайней мере он знал, где находится. Он лежал на холодном каменном полу тюремной камеры.
      – Эй, очухался? Вот сукин сын, кровь хлещет, как из недорезанной свиньи! Мэрфи неплохо постарался.
      Над ним склонилось покрытое щетиной круглое лицо. Маленькие светло-карие глазки блестели, а толстые бесцветные губы кривились в ухмылке.
      – Линдену плевать. Да и мне тоже, только пол жалко: весь вымазал кровью.
      Бен застонал. Он перекатился на бок, задохнувшись от боли, пронзившей, словно огненный штырь, руку, и улегся на спину. Не мигая он смотрел на старый каменный потолок тюрьмы Холлоувилла, состоявшей всего из одной камеры.
      Память постепенно вернулась к нему, а вместе с ней и отвращение к себе. Все эти годы после того, как повесили отца, он умудрялся держаться подальше от неприятностей и успешно избегал тюрьмы. А теперь, только из-за того, что он сунул нос в чужие дела, он оказался здесь, брошенный, как рыба на сухой берег, измочаленный и беспомощный.
      – Дерьмо, – прошептал он сухими потрескавшимися губами.
      Лицо, склонившееся над ним, исчезло, но он услышал голос, сказавший с ироническим сочувствием:
      – Пожалуй, я знаю, что ты имеешь в виду.
      Он проигнорировал голос и сконцентрировался на том, чтобы подняться. Линден специально кинул его на пол, хотя у стены были нары – напротив тех, на которых сидел Уильям Дин. Бен сделал эту койку своей целью. Сцепив зубы и не обращая внимания на кровь, ровными струйками стекавшую по раненой руке, он через несколько изнурительных минут доковылял до нар и рухнул на них. Некоторое время он лежал, ловя воздух ртом и пытаясь удержать ускользающее сознание, потом долго пытался одной рукой развязать узел шейного платка. Наконец ему удалось стащить его с шеи. Нужно крепко повязать его поверх раны, остановить кровь… Он уже чувствовал слабость и весь покрылся испариной. Увы, Бен сразу понял, что ему не удастся завязать платок – только не одной рукой.
      Когда сквозь железную решетку в камеру проникли первые лучи утреннего солнца и легли золотистыми полосками на залитый кровью пол, он посмотрел на мужчину, лежавшего на соседней койке.
      – Как насчет того, чтобы помочь мне?
      – С какой стати? – весело спросил Уильям Дин. Бен решил не язвить: слишком мало он знал об Уильяме Дине, но то, что знал, заставляло его держаться с бандитом настороже. На Дина был объявлен розыск в пяти штатах за ограбление почтовых карет; он был самым молодым членом банды отчаянных головорезов, в которую входили два его брата, кузен и еще один преступник, Джим Торн. Дин находился в тюрьме здесь, в Холлоувилле, уже полмесяца. По крайней мере, так сказал Бену бармен салуна «Красный свисток» в самый первый вечер, когда он появился в городе. Шериф Линден был в восторге, что ему удалось схватить Дина, и он провел молниеносное самостоятельное расследование. Хотя некоторые и думали, что Дина следует отправить на суд в Тусон, который приговорил бы его к тюрьме, Линден позаботился о том, чтобы «судья», проезжавший через город, вынес ему смертный приговор. Он планировал через несколько дней повесить Дина.
      «А теперь Линден повесит и меня. Совсем как отца», – с отвращением подумал Бен. Вслух же он сказал Уильяму Дину:
      – Если поможешь мне, я окажу тебе ответную услугу.
      – Правда?
      Бен старался пристально смотреть на него, однако комната колыхалась перед его глазами, как желе.
      – Даю слово.
      Уильям Дин не походил на опасного бандита, каким его описывали: толстый коротышка с давно не стриженными черными волосами и бычьей шеей. Его глаза были маленькими и близко посаженными, нос – приплюснутым и красным, очевидно, из-за пристрастия к спиртному. Он выглядел лет на восемнадцать, но имел репутацию матерого разбойника. Говорил он негромко и нараспев, что составляло резкий контраст с приземистой фигурой и невзрачной внешностью.
      После довольно долгого разглядывания Бена с едва заметной усмешкой, затаившейся в уголках его губ, Дин пожал плечами:
      – А почему бы и нет? Линден просто лопнет от злости.
      Линден. Бен поморщился при одном упоминании о шерифе. Он смутно подумал о том, что стало с женщиной, которой он попытался помочь. Впрочем, следующие пятнадцать минут от нестерпимой боли он вряд ли вообще мог думать о чем-нибудь. Когда Уильям Дин плотно обвязал шейным платком его руку, чтобы остановить кровотечение, он чуть снова не потерял сознание.
      Вскоре Бен пришел в себя, а Дин лежал на своей койке и что-то напевал.
      – Ну и кто ты такой, черт тебя возьми? Что такого натворил, отчего Мэрфи так тебя отделал? – беззлобно спросил Дин.
      – Я – Бен Клей. Мэрфи – это помощник шерифа?
      – Ага.
      – Он застал меня, когда я наставил пушку на Линдена и его брата.
      Дин хохотнул.
      – И зачем ты делал это, Бен?
      Бен ему все рассказал. К его удивлению, Дин, казалось, одобрительно отнесся к его попытке помочь женщине.
      – Я бы сделал то же самое, Бен. Не по душе мне обижать женщин. Вот старина Джим – мой приятель, Джим Торн, – так он любит. Очень груб с леди. А я и мои братья – мы получили совсем другое воспитание. Ясно, не могу похвастаться, что мне с ними везет. Ведь я не красавчик. Вот у тебя, наверное, никогда не было с ними проблем. – Он проницательным взором и с некоторой неприязнью оглядел стройную длинную фигуру Бена, его темные волосы и красивое лицо. – Думаю, они без ума от тебя, – пришел он к заключению.
      – Да нет, я всю жизнь без гроша. А это не так уж нравится большинству леди, – солгал Бен, потому что женщины всегда липли к нему, даже несмотря на его стесненные обстоятельства. Но ему не хотелось сердить Дина: у него уже появились первые проблески новой идеи. – Как думаешь, что случилось с той женщиной? – спросил он, здоровой рукой пытаясь отогнать муху. – Она была с Линденом, когда он меня притащил?
      – Нет.
      Бен вспомнил избитую плачущую женщину, пытавшуюся подняться с пола хижины.
      – Надеюсь, она ушла, пока они занимались мной, – пробормотал Он.
      Дин внимательно смотрел на него блестящими карими глазками.
      – Тебе надо было пристрелить Линдена и его братана на месте. А потом подкараулить Мэрфи.
      Бен решил умолчать о том, что он никогда в жизни никого не убивал даже нечаянно, не говоря уже о том, чтобы хладнокровно пристрелить. Но прежде чем он успел сделать комплимент Дину и похвалить его стратегию, он услышал, как в коридоре открылась дверь кабинета шерифа. Оба повернули головы в сторону коридора, пока шериф Линден и его помощник Мэрфи, гремя сапогами, приближались к камере и встали у двери.
      – Глянь-ка, Мэрфи. Этот убийца все же решил выжить – по крайней мере до того, как на его шее затянется удавка.
      – Убийца? Я никого не убивал, – процедил Бен сквозь сжатые зубы. Бледный и дрожащий, он тем не менее гневно смотрел на шерифа, многозначительно позванивающего ключами. Мэрфи – пузатый и громоздкий, с глазами навыкат и обвисшими губами, держал в руках поднос с едой и кофе. Бен знал, что он не сможет проглотить ни кусочка.
      – Еще как, сынок. Та малышка, которую ты затащил в хижину, – ты ведь застрелил ее как раз перед тем, как мы пришли. Нет смысла отрицать!
      – Мы застукали тебя на месте преступления, – добавил помощник шерифа. – Бедная девушка умерла сразу.
      Бену будто нанесли удар кулаком в солнечное сплетение. Несколько мгновений он не мог дышать.
      – Ах вы, выродки… – Его голос, прозвучавший хриплым шепотом, эхом отозвался в бледном утреннем свете, проникающем в камеру. Перед его мысленным взором возникли грязные, растрепанные волосы женщины, ее избитое лицо, полное муки. Он хотел спасти ее… Но опоздал. Если бы он пришел раньше, как только услышал ее крики… Ярость, отвращение и досада наполнили его. Он проиграл, проиграл и здесь, как всегда и во всем… Его тошнило. Ему хотелось избить кого-нибудь. Он попытался вскочить с койки, но хохот Линдена и собственная слабость отбросили его назад.
      – Зачем надо было ее убивать, сынок? Жаль, она была не такой уж и страшненькой с виду. Мэрфи и Нейт похоронили ее час назад.
      Линден осторожно открыл дверь, держа наготове револьвер.
      – Отойти обоим, – предупредил он, в то время как помощник шерифа поставил поднос на пол и подвинул его в комнату. Дверь снова захлопнулась, Линден повернул ключ в замке.
      – Этому человеку нужны бинты и спирт или что-нибудь, чтобы промыть рану, – неожиданно сказал Уильям Дин. – Линден, ты должен послать за врачом.
      Шериф откинул голову и громко захохотал.
      – Нет у нас никакого врача, Дин! В Холлоувилле есть только гробовщик. И он очень скоро позаботится об этом парне.
      Все еще хохоча, они оба с шумом удалились, захлопнув за собой дверь, которая отделяла коридор и камеру от кабинета шерифа.
      Уильям Дин сполз с нар и уселся рядом с подносом. Оглядев его, он с отвращением выругался.
      – Дерьмо! Вчерашний кофе и сухой хлеб. Ни разу не дали нормально пожрать с тех пор, как попал в эту дыру.
      Бен молчал. Потрясение от новости о смерти женщины постепенно проходило. Он снова почувствовал пульсирующую боль в ране и сомневался, сможет ли сдвинуться хоть на дюйм, не говоря уже о том, чтобы встать с койки и поесть. Вряд ли ему хотелось этого. В немом молчании он наблюдал за тем, как Уильям Дин быстро проглотил два куска черствого хлеба из четырех и запил их кофе из жестяной кружки.
      – Уверен, что не будешь? – Дин протянул ему вторую кружку, но Бен помотал головой.
      – Зачем ты сделал это, Дин? Зачем спросил у него о бинтах и спирте, чтобы промыть мне рану? – спросил наконец Бен, когда бандит поднялся и начал ходить взад и вперед по тесной камере.
      На круглом лице сокамерника появилась усмешка.
      – Очень просто. Я подумал, что если они приведут дока, то я как-нибудь заловлю его и использую, чтобы выбраться отсюда. Никогда не знаешь, как все обернется. Попробовать всегда стоит!
      Бен кивнул. Он взглянул на свою руку. Кровотечение остановилось. Но боль была адская. Сделав глубокий вдох, он попытался прогнать из головы туман, но через миг почувствовал, как слабость снова охватывает его, и потерял сознание. Когда он очнулся, камера уже погрузилась во тьму. Уильям Дин громко храпел, воздух, окутавший их, был ночным – чистым и холодным.
      Лежа в темноте, Бен снова вспомнил о женщине, которой пытался помочь. Кто она была? Чья-нибудь дочь или сестра. Ее убили из-за него. Гораздо лучше, если бы он занялся своими делами и пошел к Инид. Нейт и Амос Линдены в конце концов отпустили бы ее, и, как бы она ни страдала, осталась бы жива. Значит, и здесь он проиграл, как проигрывал вообще во всем, за что только ни брался. Отчаяние и бессилие переполняли его. Проклятие, почему так не везет? Похоже, единственное, что он сделал правильно в своей жизни, – то, что оставил Мэгги в Эштоне. По крайней мере хоть у нее есть шанс на нормальную жизнь.
      Мысли о Мэгги наполняли его чувством вины. Ведь он обещал вернуться за ней, но так и не сделал этого, даже перестал писать ей. А все потому, что ему так не везло. Он хотел вернуться в Эштон за сестрой победителем, чтобы на нем был новенький, с иголочки костюм и рубашка со складками и чтобы он въехал во двор фермы в лакированной черной коляске с откидным верхом. На меньшее он согласиться не мог – ведь он столько хвалился и обещал! Он не мог вернуться до тех пор, пока не нашел крепкую золотоносную жилу. Теперь, похоже, у него вообще нет никаких шансов.
      Пусть уж сестра будет в Эштоне, где за ней, возможно, приударит какой-нибудь симпатичный фермер, и она устроит свою жизнь: станет женой и матерью. Бен задумчиво смотрел сквозь маленькое окошко, в котором уже брезжил серый рассвет. Мэгги сейчас… уже шестнадцать. Наверняка она красавица и настоящая воспитанная леди, совсем такая же, какой когда-то была их мать. Ей намного лучше в Канзасе, чем было бы с ним, особенно сейчас. Бен хмуро оглядел камеру, храпящего Уильяма Дина, остатки ужина на подносе. Над ним кружились мухи, так же как и над вонючим ведром в углу, куда помочился бандит. Сестра никогда не узнает, что с ним сталось, если его повесят, как отца. Так будет лучше.
      По небу бежали мрачные тучи, скрывавшие бледный серебристый серп месяца.
 
      – А что это за услуга, о которой ты говорил, Клей?
      Уильям Дин шумно поглощал завтрак, как две капли воды похожий на вчерашний. Бен, освещенный слабым утренним светом и покрытый испариной, лежал на своей койке.
      – Помнишь, ты сказал, если я помогу тебе…
      – Помню. – Бен понизил голос. – Ты ведь хочешь выбраться отсюда, Дин?
      – Интересно, как ты додумался до этого? – саркастически протянул сокамерник.
      Бен, сделав над собой усилие, с трудом принял сидячее положение и посмотрел на человека напротив.
      – Если я помогу тебе, возьмешь меня с собой? – спросил он тихим напряженным голосом.
      Вместо ответа бандит фыркнул.
      – Я серьезно, Дин. Линден, черт его побери, собирается повесить меня.
      – Ты думаешь, что сможешь ехать верхом в таком состоянии? Будешь только тормозить меня, и нас обоих схватят.
      – Нет, я справлюсь, слышишь…
      Неожиданно Дин сделал молниеносный бросок, как змея, схватил Бена за ворот рубашки, приподнял его и потряс. Розовое лицо бандита вспыхнуло от гнева, и он дышал Бену прямо в лицо, но тот не отвернулся.
      – У тебя сил как у котенка, мальчик! Ты для меня лишний груз! Посмотри – я могу прикончить тебя голыми руками, и ты не остановишь… – Он осекся, почувствовав на своей шее острие ножа. – Какого… – Бандит побледнел, и тут же его полные щеки расплылись в широкой ухмылке. Бен тоже усмехнулся, но выдержал минуту, прежде чем немного отодвинуть нож.
      Дин отпустил его. Выпрямившись, он разглядывал Бена, лежавшего на койке.
      – И где только ты взял эту штуку? – прошептал он с явным удовольствием.
      – Держу в сапоге. Парочку раз это оказалось очень удобно. Линден, наверное, был слишком пьян или слишком зол, чтобы обыскать меня как следует, когда забрал мою пушку и бросил меня сюда. – Бен поигрывал ножом, глядя на Дина, как он надеялся, хладнокровно и уверенно. – Когда я говорил об услуге, то как раз имел в виду дать тебе попользоваться ножом.
      – Неужели? Впрочем, он может оказаться очень кстати. – Дин потянулся за ножом, но Бен, несмотря на ранение, оказался быстрее. Он отвел назад здоровую руку, все еще сжимавшую рукоятку ножа.
      – Спокойно, Дин, – сказал он, слегка задыхаясь. – Ты используешь его, но тебе придется взять меня с собой. Как видишь, не такой уж я и беспомощный. И поверь, я умею ездить верхом, пригожусь и при перестрелке, если у нас будет оружие.
      Уильям Дин неожиданно захохотал.
      – А знаешь, ты мне нравишься, Клей! Не сдрейфил! В общем, ты прав – я воспользуюсь твоим перышком.
      Он снова наклонился над Беном, так что его лицо оказалось в нескольких дюймах.
      – Скажу тебе кое-что по секрету, парень. Мой брат и остальные придут за мной – не знаю когда, но они уже здесь. Они ищут меня, а когда найдут, – его глаза блеснули, – можешь представить, как мне пригодится твой ножичек во время веселья, которое поднимется.
      – Думаю, да. – Несмотря на упадок сил, Бен почувствовал волнение. Может, его и не повесят – если Дин сдержит свое слово и возьмет его с собой.
      Пряча нож обратно в сапог, он увидел, как Дин внимательно наблюдает за ним, стоя рядом с койкой.
      – Ты бы получше отдохнул, иначе и на двадцать футов не сможешь удалиться от города, – поучительно сказал он. – Учти, мы не станем тебя дожидаться. Как только сбежим – тут уж каждый будет сам за себя. Если отстанешь…
      – Я не отстану.
      Дин принес поднос с едой и протянул ему:
      – Съешь что-нибудь. Для поддержания сил.
      В животе у Бена заурчало – очень громко – от одного вида черствого хлеба и черного, как чернила, кофе в жестяной кружке. Но он знал, что у него нет сил жевать.
      – Поставь на пол у койки, – пробормотал он и закрыл глаза от боли и усталости. – Я поем потом.
      Через несколько минут, погрузившись в забытье, он почувствовал, как Уильям Дин залез в его сапог и забрал нож.

* * *

      Банда Дина появилась в тот же самый вечер вскоре после захода солнца.
      Весь день Бена тошнило, кружилась голова, но рана перестала кровоточить, и он сумел немного поесть. Он также поспал, а потом заставил себя встать и сделать несколько шагов по камере и как раз отдыхал, когда услышал странный свистящий звук прямо под окном.
      Дин вскочил. Карие глазки засветились, как у кота. – Джо, это ты? – прошептал он, встав под высоким окном. Вместо ответа раздалось еще два коротких, пронзительных свистка. Дин подскочил к Бену. От возбуждения лицо бандита стало красным и потным. – Будь готов, парень. Все произойдет быстро.
      Амос и Нейт Линдены играли в шашки за столом шерифа. Не успел Дин закончить фразу, как входная дверь тюрьмы распахнулась и в кабинет ворвались трое мужчин, паливших, как целая кавалерия. Братья Линдены потянулись за револьверами, но у них не было никаких шансов. Наблюдая из камеры, Бен видел, как они оба упали, залитые кровью. Бен сполз с койки, его сердце отчаянно колотилось. Когда он вцепился в прутья решетки рядом с Дином, его колени подгибались.
      Трое бандитов в длинных серых плащах и потрепанных шляпах пробежали мимо лежавших тел, даже не взглянув на них. Один из них, высокий и рыжеволосый, схватил ключ от камеры, висевший на крюке над печкой, и пошел к двери.
      – Знатная стрельба, ребята! – ликующим голосом воскликнул Уильям Дин, а рыжеволосый бандит с холодными как лед прозрачными голубыми глазами и тонкими кистями рук спокойно заметил, вставляя ключ в замок:
      – Надо было оставить тебя гнить здесь, несчастного недоумка. Двое суток потратили на розыски!
      – Мать всегда говорила, что вреда от тебя больше, чем пользы, – добавил бандит, стоявший рядом с ним. Бен подумал, что это, наверное, брат Дина – у него было такое же круглое розовое лицо и близко посаженные глаза, но он был повыше и постарше.
      Уильям заулыбался:
      – Калвин, насколько я помню, она говорила это про тебя. – Он аж подпрыгивал от нетерпения. – Поторопись, Торн. Этот чертов помощник шерифа с минуты на минуту может вернуться с нашим ужином.
      – Понял.
      Дверь распахнулась, и Дин молниеносно проскочил в нее. Бен последовал за ним, придерживая раненую руку. Рыжий бандит преградил ему путь.
      – Стой. – И резко спросил у Дина: – А это кто?
      – Бен Клей. На него можно положиться. Я сказал ему, что он может ехать с нами. – Дин с братом уже проникли в кабинет. – Пошли, Торн, все нормально.
      – У нас нет лишней лошади для него.
      – Он поедет со мной, – бросил Уильям через плечо, переступая через тело Амоса Линдена.
      – Пошли, – хрипло сказал Джиму Торну третий бандит, который до сих пор молчал, – приземистый нескладный парень с черными волосами и бородой, кузен Дина. – Разберемся позже. Кто знает, сколько народу слышало выстрелы. В любую минуту может кто-нибудь появиться.
      Торн пристально рассматривал Бена.
      «Он пристрелит меня, – подумал Бен с неожиданной уверенностью. – Не доверяет мне и не хочет, чтобы я ехал с ними. И прекратит все дискуссии, пустив мне пулю в лоб». Но как только он почувствовал леденящий ужас, пронзивший его насквозь, у входной двери возникла возня. Бен, Торн и бородач повернулись как раз в тот момент, когда Мэрфи, возвращавшийся с подносами из кухни за углом, натолкнулся на Уильяма Дина, выходящего из тюрьмы на улицу. Поднос полетел на землю, брат Дина потянулся за револьвером, но Уильям оказался проворнее. Словно ниоткуда, он выхватил нож Бена, серебристо сверкнувший в полумраке, и вонзил его в горло Мэрфи. Помощник шерифа умер мгновенно.
      – Пошли, – прорычал Калвин, и все побежали. Бен старался поспевать за ними.
      Третий брат Дина, Джо, которого раньше не было видно, вместе с лошадьми ожидал их в переулке. Бен едва успел перевалиться на спину коня позади Уильяма Дина, как они поскакали бешеным галопом по улицам города.
      В наступивших сумерках они мчались мимо оцепеневших прохожих, которые, в страхе прижимаясь к зданиям, уступали им путь. Никто не сделал ни одного выстрела.
      Сидевший впереди Бена Уильям Дин прокричал:
      – Держись, парень! Четыре часа хорошей езды. Бен сглотнул, чувствуя тошноту и головокружение. По его лицу струился пот, заливая рубашку. Пульсирующая боль в руке была непереносимой. Он не стал отвечать Дину, понимая, что лучше экономить силы. Уильям Дин расхохотался.
      – Да ты свалишься даже прежде, чем мы доскачем до перевала Сеттер! – прокричал он, перекрывая шум ветра и топот копыт по равнине.
      – Не свалюсь, – прохрипел Бен, закрыл глаза и собрал все силы, чтобы держаться за мясистую талию Дина.
      – Посмотрим, – снова заорал Дин, и после этого остались только вой ветра, мучительные толчки от бега лошади и душистая тьма Аризоны, сгущавшаяся вокруг всадников.
      Бен кусал губы до крови и мечтал о том, чтобы у него были силы хотя бы помолиться.

      Сойер Блейк был амбициозным человеком – намного амбициознее, чем полагала Мэгги. Но за первый месяц совместной жизни она получше узнала своего мужа и поняла, как страстно он хочет превратить свое ранчо в настоящую животноводческую империю, которая сравняется, если не превзойдет, империю Маркуса X. Граймса, самого богатого скотовода в этом районе.
      Долгое время Сойер держал свои амбиции при себе. Хотя Тэнглвуд и был процветающим ранчо с хорошими источниками и просторными пастбищами для двадцати тысяч голов скота, все же это была не империя. И теперь, когда было кому позаботиться о дочерях и когда дела на ранчо пошли гладко благодаря новой хозяйке, он мог наконец полностью посвятить себя развитию дела и приобретению все большего и большего количества животных.
      Его стада свободно бродили по огромному пастбищу почти в сорок тысяч акров, хотя лично Сойеру принадлежала только четвертая его часть. В этом-то и была прелесть системы открытых ранчо, как он объяснил Мэгги в первые недели после женитьбы. Пастбища были доступны всем, кто имел скот и занимался им. С каждым годом стада приумножались. Весной нужно было клеймить животных – как можно больше, потому что на скот без клейма мог претендовать любой из владельцев ранчо в этом районе. Поэтому Сойер собирался нанять еще человек пять ковбоев на сезонную работу и съездить по делам в Канзас. К следующему году он планировал расширить свой бизнес и поставить на рынок больше молодняка.
      Мэгги восхищалась решительностью мужа и была настроена поддерживать его, как только могла, понимая, что сейчас они одна команда. Сойер целыми днями управлял и следил за ранчо, а Мэгги пыталась приобрести авторитет у приемных дочерей и в доме. Она начала обустраивать дом Блейков на свой манер: из Тэнглвуда исчезла одежда и безделушки Айви. Мэгги съездила в фургоне в Бакай и купила массу новых вещей. В доме появились вышитые диванные подушки в гостиной, другие занавески на окнах спальни и набор для специй на кухне. Каждый день она готовила завтрак для Сойера, Регины и Абигейл, одевала девочек, подметала, вытирала пыль и убирала весь дом. Приходила и мексиканка, которая присматривала за девочками, пока Сойер не женился. Она помогала Мэгги убирать и готовить, но основную работу делала Мэгги. Она хваталась за все: скоблила полы, выбивала дорожки, готовила вкусный ужин для своей новой семьи. Она читала детям на ночь сказки, причесывала их, укладывала в постель, а потом обычно заставала Сойера уже спящим в их общей постели, изможденного длинным рабочим днем. Иногда она сидела возле пылающей печки на кухне до поздней ночи – шила или читала последний журнал, купленный в Бакае. Она словно хотела спрятаться от собственного разочарования, потому что, несмотря на все ее заигрывания с Абигейл и Региной, она чувствовала себя в Тэнглвуде посторонней. Она не стала матерью девочкам, не стала настоящей хозяйкой. Никакие занавески и подушки не могли сделать дом родным.
      – На это нужно время, – сказала она Сойеру в их первую брачную ночь, а теперь ему приходилось постоянно успокаивать ее. С виду все шло гладко, Сойер был доволен, и, когда она решилась доверить ему свои сомнения, он посоветовал ей не быть такой чувствительной.
      – Девочки привыкнут к тебе. Ведь прошло всего два месяца, – сказал он как-то вечером и, небрежно чмокнув ее в щеку, крупными шагами поднялся по лестнице в спальню – спать.
      Оставшись одна на кухне, где лежал недописанный перечень покупок на следующий день и где в духовке румянился пирог, Мэгги села за стол и закрыла лицо руками. Сколько раз поучала ее Амелия, что нужно быть терпеливой, добиваться своего медленно, но уверенно. Учила ее вышивать, красиво и аккуратно разливать чай, говорить ровным голосом, как приличествует леди. Но сейчас совет подруги воспринимать каждую секунду такой, какая она есть, звучал неубедительно. Мэгги всю жизнь мечтала найти свой дом, мечтала, чтобы ее любили, нуждались в ней. Она работает до изнеможения для этой семьи, а ее ценят не больше, чем экономку или повара! Сойер занят исключительно расширением ранчо, а девочки просто терпят ее присутствие и снисходительно принимают ее услуги.
      В припадке ярости она схватила лист бумаги и карандаш и швырнула их об стену. И тут почувствовала толчок внутри себя. Она затаила дыхание. Движение повторилось.
      Ребенок! Душа Мэгги вдруг наполнилась несказанным волнением. Ребенок двигался! Толкался!
      Она снова села на стул и засмеялась.
      – Ты будешь любить меня? – прошептала она крохотному существу, находящемуся в ней. – Что бы ни случилось, ты будешь только мой!
      Десятого января Маркус Граймс устраивал вечер на своем ранчо Трипл-Эл. По словам Сойера, он пригласил почти половину округа.
      – Это будет твое первое знакомство с Бакаем, – сказал он Мэгги за две недели до вечера. – Купи себе новое платье и приготовься засидеться допоздна. Если ты никогда раньше не бывала на техасском празднестве, то тебя ждет немало сюрпризов.
      Мэгги не с кем было обсудить свои опасения насчет важного события. С тех пор как она появилась в Тэнглвуде, здесь побывало всего несколько посетителей, и все женщины вели себя по отношению к новой хозяйке совершенно так же, как Хэтти Бенсон, – с подозрением и холодно, будто Мэгги была самозванкой, искательницей приключений, осмелившейся занять место святой бедняжки Айви. Как ей хотелось с кем-нибудь поделиться своими чувствами и сомнениями! «Если бы Дотти Мей была здесь, она поняла бы», – думала Мэгги каждый вечер, когда из шелка цвета зеленого яблока шила себе платье, которое скрыло бы ее округлившийся живот.
      Она нисколько не сомневалась, что все станут перешептываться насчет ее беременности, дав волю фантазии. «Нет, они не выведут меня из равновесия!» – поклялась она себе, уколовшись иголкой, когда пришивала маленькую перламутровую пуговку.
      Предстоящий вечер имел особое значение для Сойера, который хотел побольше сдружиться с Граймсом, и, как он объяснил, наличие очаровательной жены могло ему очень пригодиться. И вот она готовила себя к празднику, снова и снова напоминая себе, что она – жена Сойера, ни у кого ничего не украла и что ее муж в отличие от всех хотел, чтобы она была здесь, в Тэнглвуде.
 
      День десятого января выдался прохладным и облачным, а когда семья Блейков в сумерках подъезжала к ранчо Граймса, начал моросить дождь. Они с Сойером в спешке понесли девочек в дом, чтобы те не промокли. Имение Трипл-Эл, построенное в испанском стиле, поражало величием: роскошно обставленные комнаты, нарядные ковры, мягкие подушки на просторных диванах, украшенные искусной резьбой столы и камины. В гостиной полыхал уютный огонь, а столы, накрытые яркими клетчатыми скатертями, ломились от яств: говядина, мясо бизона, жареный картофель, бобы под острым соусом, маисовые лепешки и румяные аппетитные пироги с персиками.
      Весь дом заполнили гости – горожане и жители ранчо со всей округи. Они смеялись и беседовали друг с другом. Некоторых из них Мэгги узнала, но большинство были ей незнакомы. Она чувствовала, с каким вниманием ее разглядывают, пока Сойер вел ее сквозь толпу. Ходили слухи, что Сойер завел себе новую жену, и немало любопытных техасцев приехали на вечеринку, чтобы взглянуть на новую хозяйку Тэнглвуда. Все прекрасно понимали, что ей трудно будет занять место веселой красавицы Айви.
      Она заставила себя гордо поднять голову, хотя больше всего на свете хотела бы сбежать отсюда. Зеленое платье – с кружевным воротником и манжетами, с двойным рядом перламутровых пуговиц и оборками на подоле – очень ей шло. Волосы, завитые кольцами, она зачесала назад в надежде выглядеть старше своих шестнадцати лет. Но ей трудно было не краснеть под пристальными взглядами, сопровождавшими ее повсюду. Она надеялась, что ее румянец объяснят возбуждением от праздника, а не настоящей причиной: замешательством и паникой.
      – О, извини, Хэтти! – воскликнул Сойер, натолкнувшись на Хэтти Бенсон. – Выглядишь просто великолепно. Желтый цвет тебе очень идет.
      – Сойер, так приятно видеть тебя. – Взгляд Хэтти переместился на Мэгги. – И вас тоже, миссис Блейк. – Ее тон сразу стал суше.
      – Пожалуйста, называйте меня Мэгги.
      – Ты слышал новость, Сойер? – Билл Бенсон затянулся сигарой, и его раскосые, блестящие от возбуждения глаза встретились с глазами друга. – Строят новую ветку к Уичито. Этой весной рынок переместится из Ньютона в другое место, нет сомнения! Помяни мое слово – в этом году все скупщики скота и торговцы ринутся в Уичито или Эллсуорт.
      – Мне это подходит. В прошлом году Ньютон мне совсем не понравился. Там застрелили двух моих работников.
      – Драка в салуне Нелла? Припоминаю, кажется, там была замешана банда Дина из Нью-Мексико?
      – Они начали драку. Но Боба и Коротышку застрелили какие-то пьяные парни с местной фермы, затеяли стрельбу без всякой на это надобности. Только по чистой случайности другие мои ребята сумели вырваться оттуда.
      – А, теперь вспомнил! – Билл кивнул и повернулся к Мэгги. – Сойер был вне себя, когда все это случилось. Ясное дело, он как следует отделал тех ребят, любителей поиграть оружием, которые начали перестрелку. Даже родные мамаши не узнали бы их, когда Сойер забрал у них игрушки и показал, как мужчина должен пользоваться своими кулаками.
      – Звучит просто ужасно. – Мэгги с удивлением смотрела на своего мужа. У «Бандита Роя» он защищал пассажиров от банды Эда Дугана, но трудно было представить Сойера – всегда уравновешенного, сдержанного, трудолюбивого – ввязавшимся в салунную свалку.
      – Не так ужасно, как об этом рассказывают, – сказал Сойер, одобряюще сжимая ей руку. – В конце утомительного пути ребятам обычно хочется расслабиться, и иногда приходится вмешаться и привести их в чувство.
      – Ты говоришь так, будто и тебя требовалось привести в чувство. – Мэгги ласково улыбнулась.
      – Послушай, возьми ее с собой в следующий раз, – усмехнулся Билл.
      – Не могу. К весне у Мэгги будет навалом своих дел. Мы ждем пополнения, и эта маленькая леди будет не в состоянии путешествовать, – объявил Сойер.
      Мэгги просто физически ощущала, как Хэтти Бенсон беззастенчиво разглядывала ее. Пытаясь держаться спокойно, несмотря на учащенно бьющееся сердце, она кивнула Сойеру.
      – Ну и дела! – Билл похлопал его по спине. – Хорошие новости! Как думаешь, Хэтти?
      – Дети – всегда хорошие новости.
      Мэгги чуть не рассмеялась – голос Хэтти звучал совсем неубедительно, и она выглядела так, будто проглотила кузнечика.
      Сойер и Билл отошли к группе мужчин, и Мэгги обнаружила, что осталась вдвоем с Хэтти Бенсон, и заволновалась. Не то чтобы ей не нравилась эта пухленькая симпатичная женщина, но Мэгги не знала, как ей устранить неприязнь, которая существовала между ними. Ясно, Хэтти очень любила Айви и теперь злилась на женщину, занявшую ее место.
      Но ведь она не заняла ее место! – почти с горечью подумала Мэгги. Ведь если разобраться, Мэгги чужая здесь, среди этих людей, чужая даже в собственном доме.
      – Как дети? – Хэтти, казалось, тоже не знала, о чем говорить. – Я их сегодня не видела.
      – Где-то бегают… А, вон там. – Мэгги показала в угол комнаты, где группа детей, одетых в лучшую воскресную одежду, играла в пятнашки вокруг кресел.
      – Регина – точная копия матери, – заметила Хэтти и обратилась к женщине, которая стояла за ней. – Сара! Я только что говорила Мэгги Блейк, что маленькая Регина – точная копия Айви. Разве не так?
      Сара Мур, высокая худощавая женщина лет пятидесяти, с блестящими иссиня-черными волосами и приятным загорелым лицом, подошла к ним, а с ней и еще две женщины. Одна – Кейт Бингем, седовласая матрона с большим носом и строгими голубыми глазами, которая как-то в воскресный вечер навестила их в Тэнглвуде вместе со своим мужем. Вторую, моложавую брюнетку в розовом миткалевом платье и шляпке, Мэгги представили как Джейн Макаллистер. Неожиданно в этой маленькой группе завязался оживленный разговор, темой которого, к отчаянию Мэгги, была Айви Блейк.
      – Как она чудесно готовила! – воскликнула Кейт Бингем, окидывая Мэгги суровым взглядом. – Мой Дэниел любил, когда его приглашали к Блейкам на воскресный обед. Она всегда выдумывала что-нибудь оригинальное вроде клубничных тарталеток и печенья с корицей. В их доме витал вкуснейший аромат в любой день недели! Я бы ревновала, если бы Дэниел так расхваливал чьи-нибудь кулинарные способности, если бы это не была Айви.
      – Она была самой лучшей подругой, – спокойно, но многозначительно добавила Джейн Макаллистер.
      Сара Мур кивнула:
      – Да, ее не нужно было просить об одолжении, казалось, что она совершенно точно знает, что тебе нужно, еще до того, как начнешь говорить.
      Хэтти Бенсон обратилась к Мэгги, на лице которой застыла безжизненная улыбка:
      – А вы обратили внимание на клавесин, стоящий в гостиной? Айви специально заказала его в Бостоне. Прекрасный инструмент, не правда ли?
      – Великолепный.
      – Она играла, как ангелочек, – вздохнула Джейн Макаллистер.
      – А вы играете, миссис Блейк? – поинтересовалась Кейт Бингем. Ее поджатые губы выражали сомнение.
      Мэгги покачала головой.
      – Я выросла в маленьком провинциальном городе в Канзасе, неподалеку от Абилина. На нашей ферме не было клавесина, правда, у тещи моего кузена был. Она также привезла его с востока…
      – Гм. – Хэтти Бенсон пожала плечами и пробормотала с неуловимой презрительной гримасой: – Канзас. Эти фермеры намного усложнили нам жизнь за последние годы. Вечно жалуются на то, что по их землям проходит скот, вечно меняют карантинные границы, боятся, что их стада подхватят техасского клеща или что-то еще. Билл не раз говорил: жаль, что их нельзя перестрелять – всех до единого.
      – Они просто беспокоились о том, чтобы в их стадах не началась эпидемия.
      – Вздор! – воскликнула Кейт. – Наш скот исключительно здоровый. Когда я вспоминаю весь этот шум, который они подняли, и все неприятности, которые они нам причинили…
      – В Техасе нет ни одного ковбоя, который не презирал бы фермеров, – вставила Джейн Макаллистер.
      Хэтти подперла руками пышные бедра.
      – На вашем месте, миссис Блейк, я не упоминала бы, что вы родом из Канзаса, – по крайней мере не говорила бы об этом слишком часто и слишком громко. В наших краях этим не хвалятся.
      К облегчению Мэгги, разговор переключился на различные местные темы и сплетни, а ни об одной из них она ничего не знала. Ее полностью игнорировали, совершенно забыли, обсуждая и споря по поводу чьего-то рецепта сливового пудинга, церковного праздника, который состоится в феврале, жалуясь на цены в магазине Джона Нейлора. Мэгги едва не расплакалась от радости, когда появился Сойер, чтобы отвести ее за праздничный стол.
      – Ну как, все нормально? – спросил он, подводя ее к уставленным снедью столам в столовой с дубовыми панелями.
      – О да. Прекрасно. – «Как у кролика перед удавом», – подумала она про себя.
      Сойер сжал ее руку.
      – Хорошо. Я пригласил Дэниела и Кейт Бингем к нам на воскресный ужин. – Он на миг сделал паузу, и она услышала торжественные нотки в его голосе. – Это было как бы традицией… при Айви. Дэниел и Кейт – мои хорошие друзья. И мне хотелось бы, чтобы это продолжалось, если ты не возражаешь.
      – Конечно, не возражаю. – Она почувствовала, как на ее висках выступили капельки пота. – Миссис Бингем кажется очень… приятной.
      – Ты знаешь, как делать печенье с корицей? Дэниел обожал печенье Айви. Конечно, если ты не умеешь или если это слишком сложно, то ничего. Сойдет любой пирог.
      – Нет-нет, испеку печенье с корицей!
      Сойер наклонился и быстро поцеловал ее в щеку.
      – Ты просто чудо, Мэгги. Чем я заслужил тебя? Я счастливый человек!
      Тут он будто очнулся, увидев людей, толпящихся вокруг, переговаривающихся между собой, пока они занимали свои места за столом. Мэгги улыбнулась, глядя на вспыхнувшие щеки мужа. Сегодня он выглядел очень симпатичным в клетчатой рубашке с галстуком-ленточкой, в новых серых брюках, заправленных в сшитые на заказ ботинки, начищенные до блеска. Она гордилась тем, что она здесь с ним, и радовалась, что является его женой. Она хотела угождать, помогать ему. Она никогда не забудет, что если бы не Сойер, то она умерла бы от голода по дороге из Канзаса или, еще хуже, стала жертвой Эда Дугана и его банды.
      – Мне не терпится познакомить тебя с Маркусом, – сказал Сойер, когда они подошли к прямоугольному столу, уставленному блюдами. – Пока я его еще не нашел. Здесь столько народу, что, возможно, мы не увидим его, пока не кончится ужин, но я уверен, он тебе сразу понравится. Он хороший человек, с головой на плечах, но самое главное – мыслит масштабно, как и должен мыслить настоящий техасец.
      Мэгги волновалась, как Маркус и Аннабел Граймс воспримут ее, но, когда встретилась с ними часом позже, приятно удивилась. Маркус Граймс, крупный мужчина с могучей грудью, блестящими черными глазами, темными волнистыми волосами, крепко пожал ей руку и искренне улыбнулся. Его жена, стройная красивая женщина с золотистыми волосами, чудесными фиалковыми глазами и светлой кожей, приехала с Юга. Ее семья потеряла все во время войны, и Аннабел благодарила судьбу за то, что ей удалось выйти замуж за самого преуспевающею человека во всем округе. Граймс женился на ней четыре года назад, после того как ее муж, брат и отец погибли. В отличие от всех других женщин, с которыми Мэгги встречалась после того, как прибыла в Техас, Аннабел Граймс не выказывала неодобрения или враждебности; она соблюдала дистанцию и была вежлива. Мэгги почувствовала, что она всегда была такой, и Сойер позже подтвердил ее предположение, сказав, что она не часто встречается с женщинами с соседних ранчо. Маркус Граймс, однако, с энтузиазмом приветствовал Мэгги и проявил столько сердечности, что почти возместил холодность Хэтти Бенсон и ее подруг.
      – Добро пожаловать в округ Кориелл, Мэгги. Вы составите приятное дополнение к этой долине.
      – Спасибо, мистер Граймс.
      – Называйте меня Маркус. Мы все здесь друзья и соседи. – Он улыбнулся ей, и его приятное загорелое лицо отразило одобрение, когда он отметил про себя ее тонкие черты лица и густые рыжевато-каштановые волосы. Он позвал юную мексиканку, которая разносила на подносе шампанское. – Сюда, Мария. Мы хотим выпить.
      Каждый взял по бокалу золотистого напитка, и Маркус произнес тост:
      – За вашу совместную жизнь. Счастья вам и процветания!
      Сойер поднес бокал к губам и, внимательно глядя на Маркуса, сказал:
      – Премного благодарен, Маркус.
      Аннабел Граймс вскользь улыбнулась Мэгги. Она выглядела неприступной и прекрасной в своем шелковом платье персикового цвета с турнюром и оборками по самой последней моде. Ослепительное жемчужное ожерелье обвивало ей шею.
      – Может быть, вы с Сойером согласитесь поужинать с нами в воскресенье? Мы бы получше узнали друг друга, – предложила она мягким голосом, немного растягивая гласные.
      – Я бы с огромной радостью, – сказала Мэгги, – но, к сожалению, к нам в Тэнглвуд должны приехать гости, и тоже в воскресенье. – Какая досада, что Бингемов уже пригласили на ужин! Насколько приятнее было бы провести вечер с этой парой, но ничего не поделаешь.
      – Тогда в следующий раз, – вставил Маркус и обратился к Сойеру: – Слышал, ты нанимаешь несколько новых рабочих весной? Неплохо. Ты знаешь, что в прошлом году в Абилине продано свыше семисот тысяч голов скота? Скажу тебе, Сойер, ближайшие несколько лет принесут нам все, о чем мы могли только мечтать, если мы будем держаться вместе и действовать сообща.
      – Здесь тоже большой спрос на скот. И цены на говядину растут.
      – У скотопромышленного бизнеса нет пределов, насколько я понимаю. В ближайшие лет десять здесь будет сколочено не одно состояние, и Техас будет процветать – если, конечно, до этого овцеводы не уничтожат пастбища, – мрачно добавил Маркус.
      – Какие овцеводы? – удивился Сойер. Граймс понизил голос:
      – Терпеть не могу обсуждать бизнес в присутствии леди, но у нас есть проблема, которую придется решать. Мэтт Барнум сказал мне, что какой-то овцевод обосновался у Тополиного ручья и пустил отару своих чертовых овец пастись, заняв почти четверть долины. Если мы не поставим его на место, то за ним последуют и другие, помяни мое слово. Нам достаточно неприятностей с фермами, которыми кишит вся территория с тех самых пор, как закончилась война. Нельзя делить пастбища ни с кем. Сойер нахмурился.
      – Что ты предлагаешь?
      – Приезжай завтра, и поговорим более детально. – Маркус посмотрел на Мэгги с извиняющейся улыбкой: – Простите, что позволил делам вмешаться в нашу беседу, Мэгги. Аннабел это очень не нравится. – Неожиданно он рассмеялся и покачал головой. – Вы прелесть! Хорошо, что я счастливо женат на своем южном сокровище, иначе позавидовал бы Сойеру.
      Сойер обнял Мэгги рукой за плечи, глядя вслед удалявшимся хозяевам вечера.
      – Хороший человек. Здесь у него около пятидесяти тысяч акров, и я не удивлюсь, если он удвоит свои земли в ближайшие десять лет. Точно так же как я собираюсь удвоить владения и доходы Тэнглвуда.
      Только теперь Мэгги услышала смех и оживленные разговоры, ощутила уютную атмосферу дома. Играл скрипач, стараясь изо всех сил, а люди отодвигали столы и сворачивали ковры, готовясь к танцам. Воздух пропитался сигарным дымом и парами бренди.
      – Как ты думаешь, что он сделает с овцеводом? – спросила Мэгги мужа, когда первые пары вышли в центр зала и начали танцевать джигу под аккомпанемент хлопков и притопывания гостей.
      – Не знаю, но не считаю это такой уж серьезной проблемой. Если за ним последуют другие, тогда, конечно, нам придется трудновато. – Лицо Сойера смягчилось, когда он с улыбкой посмотрел на Мэгги. – Не беспокойся.
      Я позабочусь о делах ранчо. А твоя забота – девочки, ты сама и малыш, которого ты носишь.
      Какие чудесные слова он сказал! Все неприятное исчезло: холодность Хэтти Бенсон и других женщин, постоянное сравнение ее с Айви. Сойер заботится о ней и о ее ребенке! Он выполнит данное слово и воспитает ее малыша как своего собственного.
      – Спасибо, – тихо сказала Мэгги, поймав его руку и порывисто целуя ее. – Ты такой хороший, такой добрый!
      Этой ночью, когда они любили друг друга, она чувствовала себя ближе к мужу, чем когда-либо с первой ночи после их женитьбы, и ей показалось, что чувства Сойера тоже изменились, стали глубже. После вечера у Граймсов они стали смотреть друг на друга новыми глазами, с любовью и уважением.
 
      Неделю спустя Мэгги решила установить дружеские отношения с соседками и пригласила человек шесть на вечер, чтобы обсудить узоры лоскутных одеял. Целый день она крутилась на кухне, испекла пироги, приготовила паштет из оленины, хрустящие хлебцы и тушеную говядину. К назначенному часу она оделась в клетчатую блузку и юбку, зачесала волосы назад, повязав их лентой, и пригласила Тересу, чтобы та присмотрела за девочками. Она ждала у окна гостиной, высматривала в бесконечной пыльной прерии признаки приближающегося фургона или коляски. Прошел час после назначенного времени, а она все еще стояла там. Никто не приехал.
      Через пятнадцать минут появилась Аннабел Граймс в сверкающем черном экипаже. Она предупреждала Мэгги, когда они встретились в Бакае несколько дней назад, что, возможно, немного опоздает, но Мэгги и предположить не могла, что она окажется единственной гостьей. Шея и щеки Мэгги покрылись красными пятнами, когда она ввела Аннабел в сверкающую чистотой, но пустую гостиную.
      Аннабел, одетая в жемчужно-серое шерстяное платье с черными кружевными манжетами и оборками по вороту, с черным бархатным поясом на изящной талии, казалось, не обратила никакого внимания на тягостную тишину, царившую в доме. Она устроилась на диване и вежливо улыбнулась хозяйке.
      – Я была уверена, что приеду последней, – сказала она. – Но в данном случае это приятное заблуждение. Когда прибудут остальные леди?
      Мэгги зарделась еще больше и села на самый краешек обитого ситцем кресла у камина.
      – Судя по всему, никогда. Аннабел изумилась:
      – Вы имеете в виду…
      – Вы не ошиблись временем, Аннабел, – несчастным голосом произнесла Мэгги. – Все должны были быть здесь больше часа назад. Полагаю, Хэтти Бенсон и Кейт Бингем специально сделали это. – Она вспомнила холодность Кейт, когда Бингемы приезжали на воскресный ужин. – Вот оно, техасское радушие, – с горькой улыбкой добавила она.
      – Они очень любили Айви, и, как я понимаю, им трудно смириться с мыслью, что кто-то занял ее место, – растягивая слова, сказала Аннабел, глядя на Мэгги спокойным, изучающим взором. – На нашем вечере я заметила, как они обращались с вами, но вы не должны обращать на это внимания.
      – Да как же я могу не обращать внимания? – вспылила Мэгги.
      Аннабел наклонила голову набок, и длинный золотистый локон лег ей на плечо.
      – Скажите мне вот что. Дети Сойера уже приняли вас как свою мать?
      – Нет. Еще нет. Мы хорошо ладим друг с другом, но они не чувствуют ко мне то, что чувствовали к… ней. – Ей было трудно вслух произнести имя Айви.
      Аннабел кивнула.
      – Я полагаю, вы терпеливы с ними? И не ожидаете, что они сразу бросятся в ваши объятия?
      – Ну разумеется, нет.
      – Тогда позвольте дать вам небольшой совет… можно? – вдруг нерешительно спросила Аннабел.
      Мэгги совсем растерялась, она не привыкла разговаривать так откровенно с кем-либо. К тому же после вечера у нее сложилось впечатление, что Аннабел Граймс – очень скрытная особа, и чем больше она ее узнавала, тем больше убеждалась в своей правоте. Аннабел разгладила на коленях юбку, дожидаясь разрешения Мэгги продолжить.
      – Пожалуйста. – Мэгги подошла к дивану и села рядом с ней. – Мне очень нужно, чтобы кто-нибудь отнесся ко мне по-дружески, посоветовал, как быть.
      Аннабел с минуту разглядывала узор на ковре и наконец заговорила:
      – Лично мне совершенно безразлично, что происходит в Бакае и его окрестностях, если это устраивает моего мужа. Я предана Маркусу и делаю все, что могу, чтобы доставить ему приятное, но, признаюсь, совсем не стремлюсь разделить компанию или жалкие развлечения, которые существуют в этой дикой, нецивилизованной стране. – Она несколько натянуто улыбнулась. – Вы можете посчитать меня снобом, но мне действительно не хватает утонченности образа жизни на Юге – элегантных балов, чайных вечеров и концертов и изысканных манер людей, которых я там знала. Понимаю, что все, что я любила там, на Юге, исчезло навсегда, ушло в прошлое, но… здесь все совсем по-другому. О, джентльмены галантные, но в душе они остаются неотесанными. Цивилизация – одна видимость, развлечения – грубоватые и шумные, таково же и большинство местных жителей. – Она вздохнула. – Я считаю, что их вполне можно выносить, но предпочитаю оставаться дома, на ранчо, и меня не интересует общение, которое здесь так ценят. Вы еще очень молоды, – неожиданно сказала она, разглядывая Мэгги своими удивительными фиалковыми глазами. – И ваше положение совсем другое. Вы хотите стать частью этой жизни.
      Мэгги некоторое время не могла говорить, пораженная неожиданным открытием.
      – Да. Вы правы. Впервые в жизни я хочу… нет, мечтаю найти свое место здесь, в Техасе. Хочу, чтобы он стал моим домом!
      – Тогда вы добьетесь своего.
      – Нет, если Хэтти Бенсон и другие продолжат вести себя так.
      Аннабел снова удивила ее. Покачав головой, она сказала:
      – Не торопитесь с выводами. Они очень добросердечные люди, милые, великодушные и сильные. Мужественные. Я такой никогда не была. – Она посмотрела на свои руки, и ее голос стал мягче. – После войны я находилась в полном отчаянии, казалось, все окружающие умерли или хотели умереть. И я тоже хотела умереть. Вы даже представить себе не можете, что такое захваченный победителями город! – Она вздрогнула, но сразу же взяла себя в руки, и затравленное выражение, которое появилось в ее глазах, исчезло. – Если бы мне не встретился Маркус, не женился на мне и не увез бы меня от разрушения и ужасающей бедности, то, мне кажется, я сошла бы с ума. Он спас меня, и мы неплохо живем здесь вместе. Но такие женщины, как Хэтти Бенсон и Кейт Бингем, – они совсем другие. Они боролись всю свою жизнь, пережили нападения индейцев, засуху, наводнения и выстояли. Я восхищаюсь ими! Эта земля, эта дикость, которая называется Техасом, все время была для них и другом, и врагом. И она научила их быть до кончиков волос такими же сильными, как и любой враг, с которым они могут встретиться.
      – Но я же не враг им! – воскликнула Мэгги, и ее глаза сверкнули от злости. – Я их понимаю. Ценю их не меньше, чем вы. Аннабел, я ведь приехала из Канзаса и прекрасно знаю, что такое работа на земле и борьба с трудностями. Я нисколько не отличаюсь от них!
      – Будьте терпеливы, – посоветовала Аннабел. – Дайте им время. Это очень дружное общество, и Айви являлась важной частью их жизни. Ее все любили. По правде говоря, я считала ее своей единственной подругой, потому что она была с востока и обладала культурой и вкусом, как вы можете сами видеть, судя по дому и обстановке.
      – О да, я видела.
      – Но она дружила со всеми.
      – Просто святая! – воскликнула Мэгги. – Ну как я могу соперничать со святой?
      – Это глупо. – Аннабел досадливо поморщилась. – Вам не нужно соперничать. Нужно забыть, забыть об Айви. Перестать сравнивать себя с ней, тогда и все прочие сделают то же самое. – Она пожала плечами. – Им только нужно собственными глазами убедиться, что вы хороши для Сойера и его дочерей, и тогда они примут вас вместо нее.
      Мэгги подумала об Эштоне, где она ни разу не пыталась перейти границы, установленные для нее Энн. Однако у нее была Амелия, и поэтому она могла позволить себе оставаться чужой для всех в городе. Она постоянно цеплялась за свою веру в то, что однажды за ней приедет Бен, сказочно разбогатевший, и с триумфом увезет ее от Энн и Эштона. Но теперь мечты умерли, превратились в пыль… Она осела здесь, в Техасе, с новым мужем и семьей, с ребенком, который когда-нибудь станет членом этого общества. Она приехала сюда, чтобы остаться, и по этой причине чувствовала потребность, страстное желание быть принятой.
      Мэгги поднялась и стала ходить взад и вперед по ковру.
      – Я не буду перед ними кланяться!
      – Это самое худшее, что вы можете сделать.
      – Но что же мне делать?
      – Ничего. Займитесь своей семьей и своими обязанностями. Будьте терпеливы. И они придут к вам, когда вы меньше всего будете ожидать этого.
      Неожиданно наверху послышались возня, топот ног, детские крики и поток испанской речи.
      – Я хочу пойти вниз, хочу увидеть леди! – громко умоляла трехлетняя Регина.
      На лестницу вышла Тереса и в отчаянии развела руками:
      – Сеньора, девочки…
      Прежде чем она успела закончить, Абигейл и Регги проскочили мимо нее, сбежали по лестнице и ворвались в гостиную, крича одновременно.
      – Я хочу на праздник! – воскликнула Регина, подбегая к Мэгги и дергая ее за юбку.
      – А где все? – требовательным голосом спросила Абигейл. В замешательстве она оглядела гостиную, в которой никого не было, кроме Мэгги и Аннабел. Ее тонкое выразительное личико вытянулось.
      – Планы насчет вечера изменились, – поспешила объяснить Мэгги. – Сегодня у нас только одна гостья, но это особая гостья. Девочки, вы ведь знаете миссис Граймс?
      Они важно кивнули.
      – Нам с миссис Граймс потребуется помощь в составлении узоров. Эбби, Регги, хотите помочь нам?
      – А можно? – впервые Абигейл, обычно сдержанная, проявила интерес к тому, что сказала Мэгги. Ее глаза заблестели от радости.
      – Да, да! Я тоже хочу помогать! – Регина возбужденно захлопала в ладоши.
      Вечер прошел очень мило. Аннабел Граймс оказалась легкой в общении, хотя она не походила ни на кого, с кем Мэгги встречалась раньше. Она давала доброжелательные и полезные советы, но Мэгги сомневалась, что кому-нибудь удастся проникнуть в ее душу. Похоже, она была всем сердцем предана мужу. Мэгги окончательно поняла это, когда под вечер они сели пить кофе, а девочки, уставшие от составления узоров, убежали играть в сад.
      – А как решился вопрос с тем овцеводом, насчет которого беспокоился Маркус? – спросила Мэгги, забывшая расспросить Сойера о том, как закончились его переговоры с Маркусом Граймсом.
      Прежде чем ответить, Аннабел аккуратно отпила глоток кофе и поставила чашку на блюдце.
      – Насколько я поняла, он ушел из долины.
      – Так скоро? Как же это получилось? Фиалковые глаза Аннабел словно подернулись изморозью. Ее тон стал бесстрастным и официальным.
      – Я не знаю подробностей. Впрочем, мне это совершенно безразлично. Самое главное, что имеет значение, – то, что Маркусу больше не нужно волноваться из-за этого.
      – Да, конечно, – машинально произнесла Мэгги, но позже, сгорая от любопытства, она заговорила на эту же тему с Сойером, когда они ложились спать.
      – Овцевод? – переспросил он, явно желая уклониться от разговора.
      – Да, про которого Маркус Граймс говорил с таким негодованием на приеме.
      – А, тот парень. – Сойер расстегнул рубашку и бросил ее на спинку стула. – Он ушел. Убрался восвояси вместе со своей отарой.
      – Но почему? – Мэгги положила щетку для волос, прошла по холодному полу и юркнула под одеяло. Ребенок в ее чреве зашевелился. Она положила руку на живот, с радостью прислушиваясь к удивительным ощущениям, и посмотрела на Сойера, укладывавшегося рядом.
      – Похоже, кто-то его напугал, – наконец ответил он. Ее пронзил озноб.
      – Как?
      – Кто-то зарезал около пятидесяти его овец, – пояснил Сойер, опуская голову на подушку, – и поджег его сарай.
      – Не может быть!
      – Я так слышал.
      Мэгги села. Ее волосы рассыпались по плечам, а лицо стало таким же белым, как ее белоснежная батистовая ночная рубашка.
      – Это ужасно, – прошептала она. – Кто-то специально выжил его из долины, и ты знаешь об этом!
      Сойер привлек ее к себе.
      – Не волнуйся ты об этом овцеводе, Мэгги, – успокоил он жену. – Он пошел дальше, вот и все. Найдет место более гостеприимное, чем Бакай, и будет выращивать своих проклятых овец.
      Мэгги поняла, что Сойер не хочет продолжать разговор. Он поцеловал ее в шею, погладил по голове успокаивающим, волнующим движением. Но Мэгги отстранилась и схватила его за руку.
      – Ты имеешь к этому отношение? – тихо и тревожно спросила она. – Пожалуйста, скажи, что ты не участвуешь в этой жестокости!
      – Если хочешь знать, Мэгги, за всеми этими действиями стоит Маркус Граймс. И не смотри на меня так. Честно скажу, я ничем не обидел овцевода.
      – Но ведь ты знал, что затевает Маркус?
      – Не совсем. – Сойер с гримасой откинулся на подушку и уставился в потолок. – Я встретился с ним, так же как Билл и другие. Маркус был очень расстроен, и мы попытались успокоить его. Мне казалось глупым так выходить из себя из-за единственного овцевода, поселившегося в долине. Но Маркус… у него свои представления о том, что происходит. И это его право, Мэгги. Не мне давать советы, что ему предпринять и как защищать свой дом и свою семью.
      – И об этом думал Маркус, уничтожая овец и поджигая сарай?
      – Полагаю, что да. – Сойер повернулся к ней, и в свете луны, залившем комнату, было видно, что его обычно бесстрастное, спокойное лицо отражает сожаление. – Подобная тактика никогда не была мне по душе. Но Маркус сделал то, что считал правильным. Я не знаю, кто еще участвовал в налете, – я ушел раньше. Но и так ясно, что Маркус проделал это не в одиночку. И все же, – он взял руку Мэгги в свою мозолистую ладонь и начал нежно гладить большим пальцем ее тонкие пальчики, – все же Маркус хороший человек. Я его уважаю и надеюсь, что он останется моим другом. У нас общие интересы, как и у всех владельцев ранчо в долине. Мы должны держаться вместе, только тогда мы приумножим наши состояния.
      Позже, лежа в его объятиях, Мэгги вспомнила, как Аннабел говорила сегодня о том, что Техас – дикий, нецивилизованный край и правила здесь устанавливают мужчины, особенно такие, как Маркус Граймс. Вдруг она осознала, что надо опасаться Маркуса, хотя на вечере он был очень милым и искренне приветствовал ее. А его жена Аннабел единственная в долине отнеслась к ней, как к другу. Как все непонятно… Впрочем, не стоит размышлять об этом в столь поздний час. За окном шумел ветер, принесший первые капли зимнего дождя. Мэгги крепче прижалась к мужу – он защитит ее!
      Одно она знала точно: она обязана Сойеру Блейку нисколько не меньше, чем Аннабел Граймс обязана Маркусу. И она отплатит ему такой же преданностью. Если Колин Вентворт обманул ее и предал, то Сойер проявил доброту с самого начала. Она вдыхала его запах, наслаждаясь его крепким телом, силой и теплом, исходящими от него. «Мне повезло больше, чем Аннабел», – сонно думала Мэгги под звуки дождя, бившего по стеклу. Сойер славный, справедливый, он никогда не обидит кого-нибудь во имя своей выгоды. И если у нее родится мальчик, она постарается, чтобы он походил на человека, которого будет считать своим отцом.
      Успокоившись, Мэгги погрузилась в сон. Неожиданно раздался испуганный крик Абигейл:
      – Папа! Папа! Иди скорей сюда!
      Мэгги вскочила раньше Сойера и по ледяному полу побежала через коридор. Сойер бежал следом за ней, бормоча: «Что, черт возьми…»
      Мэгги задержалась в дверях большой желтой спальни лишь на секунду, задохнувшись от страха.
      Эбби в ночной рубашке сидела рядом с Региной, по ее щекам бежали слезы. Она отчаянно трясла свою трехлетнюю сестренку за плечо. Но Регина, лежавшая в постели, не замечала ее – она металась и ворочалась, что-то невнятно бормоча. Ее маленькое личико было неестественно красным, дыхание – тяжелым и прерывистым. Она дрожала, хотя ее черные как смоль волосы были влажными от пота.
      – Я услышала, как она плакала во сне, и проснулась, – всхлипнула Эбби. – И я увидела, что ей плохо. Папа, я хочу разбудить ее. Я не знаю, что делать… Папа, что с ней?
      Через секунду Мэгги была уже возле постели. Она села на край и приложила ладонь к влажному пылающему лбу девочки.
      – Мне нужна холодная вода из колодца и много полотенец. И принеси, пожалуйста, большой таз из кухни. Скорей привези сюда доктора Харви! Не хочу пугать тебя, Сойер, но нельзя терять ни минуты. Она вся горит.

      Фургон казался сначала маленькой точкой на горизонте, а потом становился все больше и больше, по мере того как постепенно приближался, полз по усыпанной цветами равнине, как маленький черный жучок. Под сапфирово-голубым небом земля казалась живой от полевых цветов – они начали появляться еще в феврале, а теперь был март, самый сезон расцвета. Маргаритки, астры и хризантемы расцвели под нежным весенним солнцем, но больше всего было колокольчиков, которые ковром покрыли прерию, зеленые холмы и склоны долины. Пахучие и нежные, они походили на море из драгоценных камней, радовали взор и волновали душу. Наблюдая, как фургон проплывает по этому сверкающему голубому морю, Мэгги чувствовала, как жизнь и надежда наполняют ее сердце, и не только оттого, что она была счастлива видеть приближающуюся гостью. Природа, способная на проливные дожди, мучительную летнюю жару и суровые зимние метели, сегодня смилостивилась и словно одобряла ее желание наслаждаться жизнью, мечтать и с надеждой смотреть в будущее.
      Мэгги отошла от окна и неуклюже пошла через гостиную к двери встречать фургон, остановившийся у дома. Ее тело стало огромным и тяжелым. Она чувствовала себя такой же толстой и неповоротливой, как кастрированные быки, которых Сойер и его помощники выращивали на самых дальних лугах. Зато Дотти Мей совершенно не изменилась – это Мэгги отметила сразу, как только вышла на веранду, заслонив рукой глаза от слепящего солнца: такая же стройная и хрупкая. Она застенчиво улыбнулась Сэму Холкомбу, когда он помог ей выйти из фургона, и побежала к Мэгги.
      – О, Мэгги, ты только взгляни на себя! Ты выглядишь такой… такой домашней! И довольной! – засмеялась Дотти Мей. – Скажи, как ты себя чувствуешь? Тебе нужно уйти с солнца. Не могу поверить, что ты серьезно хотела, чтобы именно я составила тебе компанию, пока Сойер в отъезде. Я совершенно ничего не знаю о том, как рожают детей! Боюсь, я буду помехой, вместо того чтобы помочь тебе! Но я буду стараться, клянусь, Мэгги, очень буду стараться!
      Мэгги заметила лукавое выражение на лице Сэма Холкомба, когда он принес на веранду чемодан Дотти Мей.
      – Заходи, болтушка, – сказала она, взяв подругу за руку.
      В доме она снова взглянула на Дотти Мей, отметив ее аккуратное муслиновое платье бледно-лавандового цвета и шляпку с цветами на светлых кудряшках. Никто бы не догадался, что она работала в салуне в Уэйко, – скромная и приличная, она… скорее походила на учительницу, а не на девушку из салуна.
      – Не бойся, – успокоила ее Мэгги, провожая в гостиную. – Когда придет время, мы пошлем за доктором Харви; кроме того, Тереса тоже поможет. От тебя мне нужна только твоя компания, мне так недоставало тебя, а сейчас самое лучшее время для визита. Когда Сойер вернется домой после отправки скота в Канзас, ребенку будет уже несколько месяцев, а мне захочется показать его, или ее, кому-нибудь раньше!
      Мэгги подала лимонад и стала молча выслушивать восторженные восклицания Дотти Мей о том, какой у нее очаровательный дом, в какой красивой местности расположено ранчо и как ей повезло, что она вышла замуж и хорошо устроилась.
      – А дети… дети Сойера, где же они? – спросила наконец подруга, оглядев просторную гостиную. В доме было тихо, слышалось только гудение насекомых в звенящей полуденной тишине на улице да тихий шелест занавесок на окнах.
      – Они пошли гулять к ручью. Там есть одно местечко, где им очень нравится играть. Регина собирает для меня цветы и валяется в траве. Приходит домой вся чумазая. А Абигейл, хотя ей всего шесть лет, ведет себя не по возрасту спокойно – берет с собой бумагу и карандаши и делает наброски деревьев, кактусов и цветов. – Дотти Мей вопросительно посмотрела на Мэгги, услышав в ее голосе напряженные нотки. – Абигейл очень артистична, – продолжила Мэгги как ни в чем не бывало, – думаю, у нее настоящий талант. Попроси ее как-нибудь сыграть для тебя на клавесине.
      – А теперь рассказывай, что скрываешь.
      Мэгги уставилась на цветастый ковер.
      – Я не могу сдружиться с Абигейл. Она меня ненавидит! – Тут она взглянула на Дотти Мей, и слова полились безудержным потоком. – Иногда меня пугает, что я никак не могу проникнуть сквозь барьер, которым она себя окружила, сколько бы я ни старалась. Она отдалилась даже от Сойера… и от Регины. Она такая невозмутимая и такая… далекая. Я вижу, как она сооружает вокруг себя стену, кирпич за кирпичом. И все идет хуже и хуже. Я знаю, что это такое, потому что росла, чувствуя себя совершенно одинокой, ненужной… Мне… мне очень хочется помочь ей, только я не знаю как!
      Дотти Мей заморгала, явно озадаченная. В письмах, которыми они с Мэгги обменивались в последние месяцы, не содержалось и намека на эти сложности. У Дотти Мей сложилось впечатление, что Мэгги отлично ладила со своими приемными дочерьми. Когда она высказала свое недоумение вслух, Мэгги поднялась и подошла к окну.
      – Не хотела жаловаться, кроме того, я все время думала, что все образуется само собой, как это случилось с Региной. Она заболела, как ты знаешь, и я выходила ее. Высокая температура держалась целых пять дней. Одно время мы даже боялись, что можем ее потерять, и я проводила у ее постели дни и ночи.
      Ее глаза затуманились от воспоминаний. Как она боялась, и как трудно приходилось Сойеру! Он был сам не свой, беспокойно ходил из угла в угол и пытался заглушить боль спиртным. Он уже потерял жену, и мысль о том, что теперь может потерять дочь – свою младшую любимицу, – приводила его в полное отчаяние. Но, слава Богу, Регина выздоровела. И в те беспокойные дни, когда Мэгги непрерывно ухаживала за ней, между ними что-то произошло. Когда Регина впервые пришла в сознание, она была очень слабенькой и захотела пить. Мэгги покормила ее бульоном, держала ее за руку и сидела с ней, пока она снова не погрузилась в сон – на этот раз спокойный. И каждый раз, когда Регина просыпалась, Мэгги была рядом. Только после того, как доктор Харви сказал, что кризис прошел и что Регина пошла на поправку, Мэгги легла отдохнуть, заручившись словом Тересы, что та проведет ночь в комнате малышек. Почти теряя сознание от истощения, Мэгги рухнула в постель и провалилась в долгожданный сон. Среди ночи ее разбудили отчаянные крики.
      – Мама, мама! – кричала Регина.
      Когда Мэгги на заплетающихся ногах добралась до детской, она застала там Тересу, которая безуспешно пыталась успокоить плачущего ребенка, но, как только Регина увидела Мэгги, она с облегчением вздохнула.
      – Мама, – пролепетала она, подняв свое бледное личико к Мэгги. – Я хочу, чтобы ты была со мной.
      С этого момента они стали мамой и дочкой. Регина как хвостик следовала за ней, пока Мэгги возилась по хозяйству, забиралась к ней на колени, когда она садилась передохнуть, и каждый вечер желала ей спокойной ночи, осыпая поцелуями. Мэгги понимала, что Регина, совсем еще маленькая, уже забыла свою настоящую мать, кроме разве смутного образа, сохранившегося в глубине ее сознания, образа, который таял с каждым днем… С Абигейл все обстояло совсем по-другому: она наблюдала, как Мэгги возится с ее младшей сестрой, и Мэгги читала на ее лице неприязнь. Она сердилась на сестру за то, что та приняла Мэгги, негодовала на их близость, которая с каждым днем становилась все сильнее. Она замыкалась в себе каждый раз, когда Регги называла Мэгги мамой. Абигейл стала молчаливой даже с Сойером, все глубже и глубже погружаясь в свой маленький внутренний мир.
      – Я не знаю, что делать. – Мэгги нахмурилась, вспомнив каменное выражение лица своей приемной дочери – слишком злое и несчастное для такой маленькой девочки. – Я пыталась поговорить с ней…
      – И?..
      – Все равно что разговаривать с кактусом.
      – Ну что ж, тебе остается только быть доброй к ней и надеяться, что когда-нибудь она смягчится. – Дотти Мей отпила лимонад и аккуратно поставила стакан. – А что думает Сойер?
      – Он уже дошел до того, что начал сердиться на дочь. Он видит, как мы подружились с Региной, и считает, что Абигейл просто упрямится.
      – Так и есть, – резонно заметила Дотти Мей. Мэгги подошла к клавесину и машинально провела пальцем по клавишам. Сегодня даже ребенок, росший в ней, вел себя спокойно. Вокруг царила атмосфера мира и спокойствия, которая никак не соответствовала мучившим ее сомнениям. Мысль о том, что она была сама так несчастна в доме тети Виллоны, что кто-то чувствует себя одиноким и заброшенным, не давала ей покоя.
      – Абигейл очень чувствительная девочка, – тихо проронила Мэгги. – Она совсем не такая, как Регина, которая любит шумные игры и веселые песенки. Регги никогда не грустит. А Абигейл подбирает придуманные ею самой мелодии на клавесине, любит рисовать, много читает, даже те книги, которые, как мне кажется, трудны для ее понимания. Но все это она делает в одиночестве… Я боюсь, со временем она совершенно отдалится от всех, кто ее окружает.
      – В конце концов она – дочь Сойера. – Дотти Мей помогла Мэгги собрать стаканы и кувшин и отнести их на кухню. – Пусть он ею и занимается. Рано или поздно ей придется выбирать, другого пути нет. Очень скоро у тебя появится собственный ребенок, и тебе будет совсем некогда.
      Как будто услышав ее слова, ребенок начал биться, и Мэгги улыбнулась:
      – У меня такое впечатление, что этот маленький шалун обязательно окажется мальчишкой, который просто вне себя оттого, что его отец отправился в объезд без него! Он непрерывно толкается с тех самых пор, как отъехал фургон с Сойером.
      Когда через некоторое время Регина и Абигейл пришли домой, Мэгги представила им Дотти Мей. Регина пришла в восторг от золотистых волос гостьи и от цветка, приколотого к ее сумочке. Малышка тут же забралась к ней на колени и стала копаться в сумочке, рассматривая содержимое. Абигейл же присела на самый краешек стула и едва прислушивалась к тому, о чем говорили. На ее лице застыло унылое выражение. Похоже, ей не понравилась Дотти Мей только потому, что она была подругой Мэгги. Когда Мэгги спросила девочку, не желает ли она сыграть что-нибудь на клавесине для гостьи, та покачала головой.
      – Тогда давайте пойдем на кухню и приготовим ужин! Сейчас мы одни в доме и можем готовить наши любимые блюда – все, что захотим. Сегодня на ужин у нас жареная курица и кукурузный хлеб. Я знаю, это любимые кушанья Дотти Мей.
      – Я не хочу есть, – пробормотала Абигейл. Когда Мэгги, удивленно подняв брови, посмотрела на нее, она быстро добавила: – Я не совсем хорошо себя чувствую. – Она встала и направилась к лестнице. – Пойду в свою комнату.
      – Абигейл, вернись, пожалуйста.
      Девочка нехотя остановилась, повернулась и медленно пошла по гостиной. Ее огромные, как блюдца, голубые глаза, вызывающе смотревшие на Мэгги, были чистыми и ясными, худенькое личико имело здоровый цвет.
      – Ты не выглядишь больной, – сказала Мэгги.
      – Но я больна! Я хочу пойти в свою комнату!
      – Ты можешь лечь в постель и немного отдохнуть, пока мы приготовим ужин, но потом ты должна сесть с нами за стол, даже если не хочешь есть. – Желая смягчить строгие слова, она протянула руку, чтобы погладить девочку по щеке, но Абигейл поморщилась, и Мэгги опустила руку.
      – Что ж, иди наверх, – вздохнула она. Наблюдая за Эбби, которая поспешила наверх, Мэгги вспомнила другую девочку, проводившую дни и ночи в одиночестве, отгородившуюся от всех на маленькой канзасской ферме… «Неужели тетя Виллона тоже иногда чувствовала себя такой же беспомощной и преисполненной жалости?» – потрясенно подумала Мэгги.
      А наверху, спрятавшись в своей комнате, плакала Абигейл. Это несправедливо! Несправедливо, что мама умерла и она заняла ее место. Мэгги ненавидит ее! Но она ненавидит эту чужую женщину еще больше! Лучше бы она умерла!
      Ее маленькое личико сморщилось, злые, безутешные слезы бежали по щекам.
      В последующие несколько недель Сэм Холкомб почти ежедневно показывал Дотти Мей ранчо и долину. Его не взяли в объезд, чтобы женщины не остались одни на все долгое лето. Если ему это и было не по душе, вида он не показывал и относился к Мэгги и Дотти Мей с полным уважением и даже иногда, поборов стеснение, обедал с ними.
      Весенние дни проходили спокойно, наполненные миром и красотой. Для Дотти Мей поездка оказалась долгожданным отдыхом после шумной суеты в салуне, который она ненавидела.
      – Почему ты не уйдешь? Найди себе какую-нибудь работу в Уэйко. Я уверена, что на свете существует много вещей, которые ты умеешь делать, – затеяла Мэгги разговор как-то после обеда, когда свинцовые облака закрыли небо и превратили пыль в прерии в потоки грязи, заставив женщин и детей сидеть дома.
      Дотти Мей покачала головой:
      – В Уэйко все знают, что я девушка из салуна. Меня никто не наймет на другую работу. Считают, что я недостаточно респектабельна.
      – Тогда приезжай в Бакай. Здесь никто не знает, чем ты занималась. Начнешь все сначала. Давай поищем, может быть, для тебя найдется место в редакции газеты или в универмаге.
      Дотти Мей все еще сомневалась.
      – Лилиан будет по мне скучать, она любит «Счастливую звезду». Она постоянно твердит мне, что я должна расслабиться и наслаждаться жизнью, но я не могу. А вот ей все это нравится – смех, выпивка, флирт с мужчинами.
      – Но тебе-то не нравится! – Мэгги взглянула на нее через кухонный стол. – Ты сделана из другого теста, Дотти Мей, неужели ты не видишь? Каждый человек выбирает для себя дорогу в жизни, которая лучше всего подходит ему, – таково мое мнение.
      – Ты счастливая. – Дотти Мей вздохнула. – Уверенно идешь по этой дороге и знаешь, куда она тебя приведет. А я боюсь сделать даже один шаг.
      – Если бы Альма слышала сейчас твои слова, она прочитала бы такую лекцию, что у тебя бы уши заложило.
      Дотти Мей закусила губу.
      – Ты права. Она назвала бы меня трусихой, и я не смогла бы возразить. – Она взглянула на Мэгги, и ее лицо вдруг стало вытянутым и несчастным. – Иногда мне снится Альма. И та ночь…
      – Мне тоже. – Мэгги смотрела мимо Дотти Мей в окно, за которым ровным потоком лился дождь. Прошлое казалось таким далеким.
      Эштон, долгие беседы с Амелией, вечер, на котором она танцевала с Колином Вентвортом в переполненном школьном зале, путешествие на дилижансе, во время которого погибли Альма и Хэнк Макбрайд и которое соединило ее и Сойера. Теперь у нее новый дом, дети, новая жизнь заполняла ее дни и все мысли, однако иногда во сне воспоминания о прошлом возвращались… И одним из них была ужасная смерть Альмы Макбрайд.
      – Я будто слышу, как она говорит, чтобы ты взяла себя в руки и перестала вести себя как дурочка. – Мэгги вдруг поймала себя на том, что улыбается, да и Дотти Мей повеселела. – Ты бы лучше подумала о какой-нибудь другой работе, – продолжала Мэгги, – иначе Альма однажды ночью восстанет из могилы, явится в твою комнату и будет тыкать пальцем прямо тебе в лицо. И ты этого заслуживаешь!
      Дотти Мей поежилась.
      – Не пугай меня призраками, пожалуйста. Перебранки ковбоев, драки и бесконечное бренчание на пианино в «Счастливой звезде» – с меня и так достаточно!
      Вечером, собираясь ложиться спать и расчесывая волосы перед зеркалом, Мэгги подумала о Сойере. Где он сейчас? Где-нибудь на пути в Канзас? Хотя в этом году стада погонят в Уичито, а не в Абилин или Ньютон. Устал ли он? Чувствует ли одиночество? Может быть, тоже скучает по ней? Она почувствовала прилив желания. Уже несколько месяцев ее тело было огромным и раздутым. Сойер почти не прикасался к ней, с тех пор как ее живот начал расти. Но ребенок появится на свет со дня на день, и к тому времени, когда Сойер в сентябре вернется, она снова будет стройной и здоровой. Она хотела, чтобы Сойер снова желал ее, она хотела, чтобы он обнимал, целовал, любил… Она скучала по мужу, но это было не то пылкое желание, которое она испытывала к Колину Вентворту в ту сумасшедшую ночь в Канзасе. Ее чувство к Сойеру оказалось глубоким и прочным, их любовь выросла из уважения и привязанности, из признательности и восхищения. Даже несмотря на то что у нее гостила Дотти Мей, Регина и Абигейл спали в своей спальне, без Сойера в доме было пусто. Как будто печальный ветер гулял по гулким комнатам.
      – Скорей возвращайся, – прошептала Мэгги и, улыбаясь собственной сентиментальности, забралась под прохладную простыню, легла на спину и стала смотреть в черное небо за окном. Похоже, снова пойдет дождь, возможно, даже разразится гроза… В следующий же момент она услышала раскат грома, в небе сверкнула молния. Внутри у Мэгти будто что-то оборвалось. Странная судорожная боль, которая длилась всего мгновение. Она лежала тихо, настороженно прислушиваясь. Пошел дождь, большие капли стучали по стеклу, как пули. В черноте ночи снова и снова сверкали молнии. Боль повторилась, и Мэгги с трудом села в огромной постели.
      Вот и пришел тот миг, которого она ждала со смесью нетерпения и страха. Несколько лет назад она присутствовала при том, как тетя Виллона рожала Эвана, и знала, что рождению ребенка всегда сопутствует боль, но она также видела, как счастлива была тетя, когда держала на руках и кормила новорожденного. Об этом она много думала за последний месяц. Теперь, когда начались схватки, Мэгги смотрела на молнии, сверкавшие за окном, и чувствовала, что ее глаза пощипывает от слез. Слез радости или печали? Скорее всего и того и другого. Ее ребенок в пути, он появится на свет в ночь, так похожую на ту, в которую его зачали, – в грозовую бурную ночь, темную и яростную, живо напомнившую ей о том, как они с Колином Вентвортом соединились.
      Но нет – этот ребенок будет принадлежать Мэгги и Сойеру Блейк!
      Слабым голосом она позвала Дотти Мей, но ее слова утонули в раскатах грома и свисте ветра. Спустив ноги с постели, Мэгги попыталась встать, но ее пронзила боль, намного сильнее, чем раньше. Она охнула и, согнувшись, уперлась обеими руками в ночной столик. Когда приступ боли немного стих, Мэгги выпрямилась и поковыляла к двери.
      – Дотти Мей!
      Маленькая комнатка рядом со спальней девочек обычно предназначалась для гостей, но Мэгги уже несколько месяцев назад превратила ее в детскую: повесила яркие желтые занавески на окна, поставила шкафчик с распашонками и одеяльцами, которые связала и сшила сама, а в углу, рядом с креслом-качалкой, поместила большую самодельную колыбель, в которой после рождения спали по очереди Абигейл и Регина. Дотти Мей, лежащая на широкой кровати у окна, проснулась, как только Мэгги вошла и позвала ее. В отблеске молнии, которая осветила комнату, она была похожа на хорошенькое привидение. Светлые волосы рассыпались по плечам, когда она резко села в постели.
      – Схватки… начинаются, – прошептала Мэгги.
      – Уже? – изумленно воскликнула Дотти Мей, и ее восклицание подтвердил ужасающий раскат грома. Дождь стучал по стеклам, сотрясая рамы и барабаня по покатой крыше. – Что я должна делать? – снова воскликнула подруга, в панике вскочив с постели.
      Схватки были более частыми, чем ожидала Мэгги. Тетя Виллона родила Эвана быстро, но Мэгги слышала, что рождение первого ребенка тянется вечность. «Этот явно торопится», – подумала она и затаила дыхание, потому что ее снова пронзила боль.
      – Беги в сарай, Дотти Мей, – попросила она, борясь с собственной тревогой и страхом. – Скажи Сэму, чтобы он ехал за доктором Харви. Поторопись, Дотти Мей. Думаю, у нас мало времени.
      Дотти Мей бросила взгляд на бледное лицо Мэгги, быстро натянула ботинки и схватила накидку.
      – Уже бегу! – воскликнула она. – А ты иди ложись в постель.
      В постель. Да, ей нужно лечь. Мэгги пошла по коридору медленными, осторожными шагами, тяжело дыша. Если бы Сойер был здесь! Впрочем, ничего бы не изменилось – он не смог бы сейчас помочь ей. Рождение ребенка – это то, что каждая женщина переживает в одиночку. Буря бушевала вокруг ранчо, кружила по прерии и сотрясала ветви тополей, росших за окном. Мэгги добралась наконец до своей постели и бессильно опустилась на нее, зажмурив глаза от нового приступа боли.
 
      Вспышка света, тьма, грохот. Как будто стреляли ружья – нет, пушки. Боль раздирала ее, пронзала, выкручивала, захватывала и никак не хотела отпускать. Она кричала, но слышала только гром. И вдруг – светящаяся желтая вспышка.
      Она поморщилась и попыталась прикрыть глаза рукой, но боль снова заполнила ее – пришла без предупреждения… такая ужасная… разрывала ее на части… такая острая.
      Она кричала. По ее лицу стекал пот. Или дождь?
      – Все хорошо, – успокаивал кто-то. Голос словно плавал в воздухе. Чья-то мягкая ладонь погладила лоб, щеку. Дотти Мей.
      – Доктор здесь, Мэгги. Уже осталось недолго. Все будет хорошо.
      Боль снова поглотила ее, разрывала внутренности, крепко удерживала и мучила, поднимала к самому потолку и бросала вниз.
      Она тонула, захлебываясь в жестоких, невероятных волнах боли.
      – Попробуйте расслабиться. – Странный голос – доктор Харви? – разозлил ее. Расслабиться? Она же умирает!
      «Помогите мне!» – хотелось ей закричать, но ничего не получалось. Тогда, всхлипнув, она простонала:
      – Помоги мне, Бен.
      Но никто не мог ей помочь. Она извивалась, горя как в огне, думала, что сейчас сойдет с ума. Сойер, ей нужен Сойер! Он сделает так, что боль отступит. Как все неправильно… вся боль… Слишком, слишком…
      Сойер знает, что делать… если бы только он приехал…
      – Он идет! Тужься!
      Вскрикнув, она стала тужиться изо всех сил, какие у нее остались.
 
      Мальчик. Маленький мальчик с лилово-красным сморщенным личиком. Мэгги смотрела на ребенка, лежавшего в ее руках, и улыбалась.
      Все ее существо заполнило облегчение, как чистая золотистая река. Она боялась, так боялась… Все эти месяцы она боялась, что, когда ребенок родится, она не будет его любить. Но она любила… Уже любила его!
      Эта новая, щемящая любовь была такой нежной, хрупкой, что доставляла боль, даже большую, чем все схватки, вместе взятые. На ее глаза навернулись слезы.
      – Мэгги, с тобой все в порядке? Ты не рада? Дотти Мей склонилась над ней, бледная, уставшая, но полная благоговейного восхищения при виде ребенка, которого произвела на свет Мэгги.
      – Все хорошо, Дотти Мей. – Ее кожа и глаза горели. – Просто замечательно. Не правда ли, он красивый? Самый замечательный ребенок на свете!
      Дотти Мей, непривычная к новорожденным, с сомнением пробормотала слова согласия.
      Мэгги рассмеялась. Она подвинула ребенка повыше и коснулась его щеки губами.
      Все ее тело, каждый мускул, каждая косточка болели от усталости, но она чувствовала себя возбужденной и словно парила, легкая и воздушная, как облачко. За окном спальни яркое солнце возвещало начало прекрасного майского дня.
      – Джона, – сказала она, рассматривая крохотные пальчики младенца. Солнечный свет заливал комнату, теплый и трепещущий. – Джона, – тихо повторила она, – в честь моего отца. Ваше имя, молодой человек, Джона Блейк.
      Только позже она заметила крошечное родимое пятнышко в форме полумесяца на левой ручке сына. Она замерла, с отчаянием глядя на эту отчетливую метку.
      Горькое чувство заполнило все ее существо. Будь проклят Колин Вентворт! Будь проклят за то, что оставил свою отметину на ее ребенке! Она всегда считала себя добрым существом, но теперь ее захлестнула ненависть к человеку, который воспользовался ею, а потом бросил. В ярости оттого, что он имеет какое-то отношение к ее сыну, даже такое незначительное, как это маленькое родимое пятнышко, она несколько мгновений боролась с собственной неприязнью. А потом покрепче прижала к себе младенца.
      Колин будет справедливо наказан – ведь он никогда не узнает своего сына, никогда не увидит мальчика, его собственную плоть и кровь. Родимое пятнышко станет единственным законным доказательством его принадлежности к роду Вентвортов, но таким жалким и несущественным, как травинка в прерии.
      От этой мысли Мэгги успокоилась. Она поцеловала малыша и приложила его к груди.
 
      «Пережить техасское лето – все равно что медленно забраться на огнедышащую гору». Так думала Мэгги, пока дни проходили за днями, а жара становилась нестерпимее. Сверкающие золотистые рассветы сдавались перед властью испепеляющего дня, единственным облегчением во время которого мог быть суховей, периодически проносившийся над выжженной солнцем прерией. Только к вечеру иногда еще можно было глотнуть свежего воздуха, сладкого и не иссушенного палящим солнцем.
      Июньскими вечерами женщины Тэнглвуда приходили в себя после утомительного дня. Они сидели на веранде с Джоной, укачивая его и глядя в небо. Обычно в такие вечера Мэгги держала ребенка, Дотти Мей напевала своим нежным, чистым голосом, а Абигейл и Регина сидели на ступеньках веранды и пытались сосчитать звезды.
      – А когда папа вернется?
      Регги задавала один и тот же вопрос каждый вечер, и каждый вечер Мэгги отвечала ей:
      – Как только продаст скот, солнышко, и как только подсчитает выручку, он сразу же прискачет к нам. Наверное, сейчас он лежит где-нибудь на своем одеяле и смотрит на ту же самую звезду, что и ты, вон на ту.
      – Привет, па! Скажи, красивая звездочка? – кричала тогда Регги, а Мэгги и Дотти Мей смеялись. Только Абигейл опускала голову и что-то бормотала.
      В середине июня Дотти Мей уехала от них, потискав на прощание обеих девочек, поцеловав Джону в лобик и обняв Мэгги с такой силой, как будто она больше никогда не увидит их.
      Сэм Холкомб наблюдал за ними из фургона. Он должен был отвезти Дотти Мей в Гейтсвилл. Он сидел тихо, как ястреб, и терпеливо ждал, пока она распрощалась со всеми, а потом под слепящим солнцем направилась к нему, надвинув шляпку на глаза, чтобы спрятать слезы. Она забралась в фургон и села прямо и неподвижно. Мэгги решила, что она похожа на беззащитного птенца, которому нет возврата в родительское гнездо.
      – Возвращайся поскорее! И помни, что я говорила тебе о Бакае! – закричала Мэгги, когда лошади тронулись и фургон покатился по прерии.
      Дотти Мей была абсолютно не создана для работы в «Счастливой звезде», но Мэгги сомневалась, что она оставит салун, если только не подвернется что-нибудь более определенное в другом месте. Ее предположения подтвердились в ближайший месяц, когда в двух письмах, полученных от Дотти Мей, ни слова не говорилось о намерении перебраться в Бакай и только вскользь упоминалось о неудачной попытке устроиться на работу в шляпном магазинчике в Уэйко, где ей недвусмысленно указали на дверь.
      Видимо, Дотти Мей смирилась со своей жизнью в салуне, но Мэгги чувствовала, что за легкомысленным тоном письма кроется отчаяние, и это ее очень беспокоило. Несмотря на то что в Уэйко у Дотти Мей была сестра, она оставалась одинокой совсем так же, как Мэгги на ранчо. Хорошо, если хоть несколько раз за месяц ей удавалось пообщаться с кем-нибудь, кроме Джоны, приемных дочерей и Тересы. Даже Сэм Холкомб отсутствовал уже почти неделю: он объезжал ранчо, чтобы проверить, нет ли в стадах слишком маленьких телят и истощенных и ослабленных животных, которые могут не перенести долгий путь до рынка.
      Однажды, когда Мэгги сидела на веранде в тени, где было почти тридцать восемь градусов, и кормила Джону грудью, она вдруг почувствовала какое-то волнение. Пока Джона сосал, она обдумывала план и, когда он наелся, уже совершенно точно знала, что нужно делать.
      Поспешив в дом, она позвала Тересу.
      – Да, сеньора Блейк? – Мексиканка, подметавшая пол, выпрямилась, по ее красновато-коричневому лицу сбегал пот.
      – Тереса, я еду в город с Эбби и Регги. Мы будем там недолго. Ты не присмотришь за Джоной? Когда придет время его кормить, я уже вернусь, а сейчас он должен проспать несколько часов. Если он вдруг проснется, дай ему воды из бутылочки.
      Тереса широко улыбнулась.
      – Я буду петь ему, сеньора, если малыш проснется. Он любит, когда я пою.
      – Спасибо, Тереса.
      Мэгги поднялась в детскую и уложила сына в колыбель. В последний раз она была в городе за месяц до того, как родился Джона. Как будет замечательно вырваться хоть на несколько часов из душного дома, увидеть людей, купить кое-что в магазине и осуществить задуманный план. Эбби и Регина вяло играли в саду за домом. Мэгги переодела их в свежие платья, на головы им надела большие широкополые шляпы, и вскоре они сели в коляску.
      Несмотря на жаркий день, все трое были полны энтузиазма: они едут в Бакай! Мэгги вспотела, сама управляя лошадьми. Хорошо еще, что шляпа защищала глаза от слепящих лучей. Она тоже переоделась – в аккуратное голубое льняное платье с бантом на талии. За ней на сиденье лежала фляжка с водой. Эбби и Регина по очереди отпивали из нее по глотку, пока коляска катилась под выгоревшим бирюзовым небом, на котором сияло солнце, похожее на волшебный хрустальный шар.
      – А мы купим какие-нибудь сладости у Нейлора? – с надеждой спросила Регина, передавая фляжку сестре и вытирая рот рукавом.
      – Каждая из вас выберет по три конфеты, – сообщила им Мэгги. – Но сначала у меня есть кое-какие дела, поэтому я хотела бы, чтобы вы вели себя хорошо и тихо.
      Любопытство перебороло обычную молчаливость Абигейл:
      – Какие дела?
      – Я хочу помочь Дотти Мей найти работу в Бакае и собираюсь узнать, не нужен ли какому-нибудь хозяину магазина клерк или помощница. Может, в магазине готового платья миссис Белл, или у мистера Данстона в редакции газеты, или где-то еще.
      – Я хочу, чтобы Дотти Мей жила с нами! – воскликнула Регги, и ее маленький острый локоток уперся в бок Мэгги, когда она выхватила фляжку из рук сестры и стала жадно пить. – Дотти Мей хорошая!
      – Ты выпьешь всю воду! – Лицо Абигейл вспыхнуло от злости. – Сейчас моя очередь!
      – Не ссорьтесь, девочки! Здесь достаточно воды для всех. – По вискам Мэгги сбегали капельки пота, шея под воротником платья стала влажной. Даже руки, державшие вожжи, были скользкими от пота. Солнце, сиявшее над головой, обдавало их жаром. Колокольчики и маргаритки поникли в выжженной траве, лошадиные спины покрылись пеной, хотя ехали они не быстро. – В городе мы наполним флягу, перед тем как отправиться домой. Посмотрите на краснохвостого ястреба, который сидит на можжевельнике. – Она переложила вожжи в одну руку и показала пальцем. – Видите, он следит за нами?
      Но Регги и Абигейл отбирали друг у друга фляжку. Соперничество и жара июльского дня вытеснили хорошее настроение. Ни одна из девочек не хотела уступать.
      – Прекратите сейчас же! – приказала Мэгги. – Эбби, отпусти ее!
      – А почему ты не говоришь ей, чтобы она отпустила? – Эбби с горящими глазами вцепилась во флягу еще сильнее. – Она выпила всю воду!
      – Неправда! Там еще много осталось! Мама, она мне не дает попить! – Регги плакала, но все же крепко держала флягу.
      – Отдайте ее мне! – рассердилась Мэгги. – Прекращайте, иначе это плохо кончится.
      Не успела она закончить, как Эбби изо всех сил дернула за флягу как раз в тот момент, когда Регги выпустила ее. От резкого движения Эбби вывалилась из коляски и вскрикнула от страха.
      – Боже мой! – Мэгги резко потянула за вожжи, чтобы остановить лошадей, и выскочила из коляски еще до того, как она остановилась. В панике она подбежала к Эбби. Девочка лежала вытянувшись на спине; рука неестественно вывернута, темные пряди волос пропитались кровью. Мэгги с ужасом смотрела на камень, о который девочка ударилась головой. Она бросилась на колени рядом с ней.
      – Не двигайся, Эбби. И ты тоже, Регги, – хриплым шепотом сказала Мэгги малышке, которая следом за ней спрыгнула на землю и теперь круглыми глазами смотрела на распростертое тело сестры.
      Мэгги же смотрела на гремучую змею, которая приготовилась к броску в трех футах от руки Эбби.
      Медленно, едва дыша, Мэгги потянулась за своим револьвером, и он выскользнул из ее ботинка, как гладкий камешек из песка. Она нацелила его в голову змеи, пытаясь унять дрожь в руках. Эбби, скосив глаза, чтобы увидеть, куда смотрят Мэгги и Регина, увидела змею и истерически закричала.
      Мэгги нажала на курок как раз в тот момент, когда змея сделала смертельный бросок.
      Звук выстрела эхом отразился от холмов, как пушечная канонада. Пуля разнесла голову змеи, лошади же, испуганные выстрелом, пустились в галоп, унося с собой коляску.
      – Стой! – закричала Мэгги, пускаясь в погоню. – Тпру! Тпру! – беспомощно кричала она вслед, пока упряжка не пронеслась сквозь рощицу и не скрылась за скалой. От исчезнувшей коляски остались лишь клубы пыли, медленно оседающие в жарком сухом воздухе. С поникшими от отчаяния плечами Мэгги повернула назад. Обширная равнина, окруженная молчаливыми холмами и неподвижными деревьями, казалась мрачной и угрожающей.
      Сердце Мэгги сковало ужасом. Она бросилась обратно туда, где на траве лежала окровавленная Абигейл. Фляга валялась рядом, ее содержимое выплеснулось на землю. Регги громко ревела.
      Мэгги спрятала револьвер обратно в ботинок. Опустившись на колени перед Эбби, она перевернула девочку и осмотрела рану на ее голове. Она была глубокой и сильно кровоточила. Достав носовой платок из кармана платья, Мэгги прижала его к ране, и Эбби вскрикнула от боли.
      – Ну, ну, все будет хорошо, – успокаивала она девочку, хотя сама трепетала от страха. Перед ними до самого горизонта простиралась необозримая холмистая техасская равнина, иссушенная солнцем. До ближайшего ранчо наверняка не меньше трех миль.
      – Боже, помоги, – прошептала Мэгги сухими, потрескавшимися губами, бросив последний отчаянный взгляд по сторонам, но увидела только мескитовые деревья, можжевельник, колокольчики в высокой траве и пустынные холмы под горящим бирюзовым небом. Она развязала пояс, нашла палку под ближайшим кустом и прибинтовала ее поясом к руке Абигейл, смастерив шину.
      – Все будет хорошо, – без конца повторяла она девочкам. – Мы пойдем к Бенсонам, там нам помогут. Не волнуйтесь, волноваться совершенно нечего.
      Она взяла Эбби на руки.
      – Пойдем, Регги. Держись за мой подол и иди рядом, как хорошая девочка.
      – Мама, возьми меня на ручки! – всхлипнула Регги, когда Мэгги пошла вперед. – Мама, я устала и не могу идти. Я хочу воды!
      Чувствуя, что сейчас и сама расплачется, Мэгги взглянула на испуганную малышку, по раскрасневшимся щечкам которой ручьями текли слезы. Увы, времени для утешений и поцелуев не было.
      – Регги, – сказала она как можно мягче, – мы должны отнести Абигейл к доктору. Ей нужна помощь. Мы должны торопиться. Пойдем, держись за мою юбку. Ты попьешь воды у Бенсонов. А сейчас, пожалуйста, пошли быстрее. И не плачь. Слезами никому не поможешь.
      Регги ухватилась за подол Мэгги, и они пошли вперед, к ранчо Бенсонов. В голове Мэгги кружились тысячи тревожных мыслей, она боялась за Абигейл, рана которой все еще кровоточила, а рука явно была сломана; она боялась за Регги, перепуганную и уставшую, поникшую, словно маргаритка под жестоким солнцем. И боялась за себя – а вдруг у нее не хватит сил пронести Абигейл три мили по этой чудовищной жаре, вдруг она потеряет сознание. Нет, она не имеет права потерять сознание, не имеет права останавливаться. Нужно дойти до Бенсонов! Мэгги медленно направилась к первому холму, который ей нужно пересечь, чтобы добраться до развилки.

      Она сбилась с пути. Казалось, они бродят уже несколько бесконечных часов, умирая от жажды. Да, она заблудилась в этих холмах и в бизоньей траве среди техасского ада. Грудь Мэгги вздымалась от молчаливых сдерживаемых рыданий, пока она несла Абигейл в занемевших руках.
      Услышав рядом с собой какой-то звук, она взглянула вниз. Регги со стоном опустилась на землю, шляпка упала ей на лицо.
      – Регги! – с трудом прошептала она: губы слиплись и потрескались. – Мы должны идти, должны найти доктора.
      Регина неподвижно лежала в траве, как брошенная кукла. Она безучастно отвернулась от Мэгги.
      Мэгги посмотрела на Абигейл. Девочка уже давно потеряла сознание. Ее спутанные черные волосы свисали, как шелковые кисти, обрамляя блестящее от пота лицо. Кровь пропитала повязку на голове.
      Она умирает!
      Мысль явилась как призрак, холодный и страшный. На мгновение Мэгги представила себе Сойера: вот он возвращается домой, чтобы похоронить жену и дочерей. Они никогда не доберутся до ранчо Бенсонов, теперь она знала, что не доберутся. Она ошиблась и пошла не в ту сторону, скоро она тоже упадет, и они втроем останутся лежать под топазовым солнцем.
      «И тогда, – подумала Мэгги с содроганием, – тогда прилетят грифы». Она уже видела их тени на траве – танцующие тени, исполняющие гротескный танец смерти. Они кружились в небе, издавая зловещие крики, наблюдали за ними и ждали. Они спустятся и сожрут их. Мэгги закрыла глаза и покачала головой. Нет, она этого не допустит!
      Регина слишком измождена, чтобы сделать еще хоть один шаг, однако она умрет от солнечного удара, если останется на солнцепеке. Есть единственный способ спасти ребенка! С большим трудом Мэгги опустилась на колени.
      – Регги… Регги, забирайся ко мне на спину. Я понесу тебя.
      Она не чувствовала под собой ног. Наконец, когда маленькие ручонки Регги обхватили ее шею и она почувствовала вес ребенка на своей спине, она распрямилась, держа Абигейл на руках. Она пыталась забыть о жажде, которая мучила ее, о невыносимой жаре. Устало оглядываясь вокруг, она видела только пустынную золотисто-зеленую равнину, над которой висело марево. Никаких признаков жизни.
      – Думаю, сюда, – прошептала она больше для себя, чем для девочек, которые уже не слышали ее, и пошла вперед, согнувшись под бременем двойной ноши.
      Она все шла и шла, мимо мескитовых деревьев и зарослей дельфиниума по потрескавшейся земле, твердой и сухой от солнца. Все расплывалось перед глазами. Веки, ноги и руки стали будто свинцовыми. Она думала о Джоне, спящем в своей колыбельке на ранчо. Он скоро проснется и потребует материнского молока. Думала об Эбби и Регине – ведь у них впереди должна быть целая жизнь. Думала и о грифах, и о белых костях, блестевших под безоблачным небом. Она дрожала от усталости и страха.
      Один раз она чуть не упала, но сумела удержаться на ногах и продолжала идти, считая шаги. Она придумала для себя что-то вроде безумной игры. Вот еще двадцать шагов, и она увидит впереди ранчо Бенсонов. Когда через двадцать шагов она ничего не увидела, кроме травы, деревьев и поднимавшихся вверх холмов, то поборола отчаяние и начала сначала. Еще двадцать шагов, она поднимется на холм и увидит вдали развилку. Через двадцать шагов она снова сказала себе, что уж теперь точно осталось двадцать шагов. Так она шла, с трудом переставляя ноги, задыхаясь, пока не поняла, что не может сделать больше ни единого шага. Тогда она взглянула на окровавленную повязку на голове ребенка, которого держала на руках.
      – Еще двадцать шагов, – хрипло прошептала она. И пошла дальше под палящим солнцем.
 
      Хэтти Бенсон вдохнула аппетитный запах яблочного пирога. В такую жару лучше всего съесть яблочный пирог. Как только он немного остынет, она выйдет на веранду и будет наслаждаться. Она смочила водой салфетку и протерла свое полное потное лицо и шею. Было около полудня – самое жаркое время дня, и делать ничего не хотелось, разве что посидеть немного на веранде, обмахиваясь веером. В доме стояла непривычная тишина – мужчины должны вернуться после продажи скота не раньше чем через месяц. Она очень скучала по Биллу и сыновьям, но, как убеждала себя Хэтти, направляясь к двери на веранду с салфеткой в руках, она и отдыхала – ведь готовки, стирки и уборки стало значительно меньше. Когда она открыла дверь, ее охватил поток раскаленного воздуха. Застонав, она опустилась в кресло в углу веранды. С приятным чувством она снова протерла прохладной влажной салфеткой шею, промокнула щеки и виски и выжала последние капли воды в вырез платья. Как хорошо сидеть здесь в тени и не двигаться. Она пожалела, что не догадалась взять с собой ведро воды, чтобы опустить в него ноги, но теперь ей было лень встать и пойти за ним. Удовлетворившись тем, что у нее есть влажная салфетка и кресло-качалка, она прикрыла глаза от слепящего, жестокого техасского солнца.
      Она уже почти уснула, когда до ее слуха донесся странный шелестящий звук. Она выпрямилась и тревожно осмотрела двор, пытаясь разглядеть, что нарушило сонную полуденную тишину. Она козырьком приложила руку к глазам и прищурилась, увидев странную фигуру, приближавшуюся к колодцу.
      – Что за… – пробормотала она, приподнявшись с кресла, и тут ее пронзил ужас. В тот же миг она сбежала с веранды и помчалась через двор, забыв про усталость и палящий зной.
      Мэгги брела вперед, наполовину ослепшая от солнца и усталости. Мышцы на спине и в руках болели так, что от этой боли на глазах выступили бы слезы, если бы в ее теле осталась хоть капелька влаги. Она в отчаянии чувствовала, что уже падает на землю, падает… Но стоит ей опуститься, она больше не поднимется. А ей нужно… во имя Эбби, Регины, Джоны… не останавливаться! Еще двадцать шагов…
      – Мэгги Блейк? О Боже!
      Мэгги упала на колени, кто-то взял Эбби из ее рук, Регина сползла с ее спины на землю. С губ ребенка сорвался тихий стон.
      – Амелия? – Мэгги с умилением смотрела на женщину, стоявшую перед ней и прижимавшую к груди Эбби. Ее охватила такая радость, такая благодарность, что она чуть не задохнулась. Затуманенным взором она рассматривала Амелию: любимое морщинистое лицо, белый узел волос. – О, Амелия, слава Богу, что ты здесь. Помоги Регги. Она хочет пить. И Эбби тоже. Она выпала из коляски и ударилась головой. И мне кажется, у нее сломана рука.
      – Я унесу Эбби в дом, а потом вернусь за Региной. И за вами, – отчетливо произнесла Амелия, унося Эбби.
      – Не беспокойся обо мне, я могу идти, – прошептала Мэгги в пустое пространство. Она хотела посмотреть, куда идет Амелия, но не могла поднять голову. Тут она снова услышала стон Регины.
      – Все хорошо, дорогая. Амелия нам теперь поможет. – Она произносила слова, но с ее губ не сорвалось ни звука. Трава ласкала ее щеку, солнце припекало затылок. Мэгги хотела сесть, но когда пошевелила головой, весь мир вокруг вдруг закружился, превращая траву, деревья и солнце в ошеломляющий калейдоскоп оранжево-золотисто-черного цвета. А когда все вокруг стало черным, она погрузилась в эту тьму, в холодную пучину и больше не чувствовала ни ветра, ни травы, ни солнца.

* * *

      – Выпейте, но немного. Вы заболеете, если не будете сдерживаться некоторое время. – Хэтти Бенсон наблюдала за тем, как Мэгги жадно пила воду из тонкого кувшина. – Достаточно, – резко сказала она, забрав кувшин.
      Мэгги лежала на высоких вышитых подушках на диване, набитом конским волосом, в доме Бенсонов. К ее лбу кто-то прижимал мокрую салфетку.
      – Где Эбби и Регина? – По мере того как к ней возвращалась память, ее начала охватывать тревога. Она попыталась подняться, но, почувствовав неожиданную слабость, снова откинулась на подушки. Она все еще смертельно хотела пить, кожа горела и казалась покрытой волдырями, а руки болели так, как будто их жгли огнем. Она посмотрела на круглое, спокойное лицо Хэтти, разглядывающей ее из кресла. – Вы послали за доктором? Рука Эбби…
      – Вам не стоит беспокоиться. Я наложила хорошую шину. И рана на голове перестала кровоточить, порез оказался не таким уж глубоким. Бедная девочка сейчас спит – если говорить точнее, они обе спят в кроватях моих сыновей. Но скажите, Мэгги Блейк, как вы попали в прерию с этими двумя девочками в такой денек? Вам троим очень повезло, что вы остались живы.
      – Знаю. – Мэгги убрала с глаз упавшую прядь волос и потянулась за кувшином с водой. – Мне нужно еще немного.
      Хэтти молча подала ей кувшин.
      Мэгги пила медленно, вспомнив о последствиях, которые ждут человека, выпившего слишком много воды после дня, проведенного в жаркой пустыне. Но вода была такой вкусной, холодной и сладкой, чистой, как снег… Она с усилием оторвала кувшин от губ и встретилась со строгим взглядом Хэтти. Потом рассказала, что случилось с ними по пути в город.
      – Разумеется, было глупо с моей стороны ехать в такую жару, – закончила она. – Как подумаю о том, что могло случиться…
      – Девочки заслуживают хорошей порки за то, что начали драться за фляжку, как глупые щенки койота, – заметила Хэтти. – Но полагаю, они и так достаточно наказаны, – снисходительно согласилась она, когда Мэгги попыталась ей возразить. Хэтти некоторое время молча рассматривала ее, изучая растрепанные рыжеватые волосы, из которых выпали все шпильки, обожженные солнцем щеки и потрескавшиеся губы. Глаза Мэгги покраснели и воспалились.
      – Вы сделали доброе дело, Мэгги Блейк, – сказала наконец Хэтти и кивнула. – По-настоящему доброе, – повторила она. – Не знаю, как вам, такой хрупкой женщине, удалось пронести их такое расстояние и в такую жару! Это настоящее чудо, но я видела его своими глазами!
      – Я сделала то, что должна была сделать.
      – Однажды я проехала двадцать миль в метель, чтобы отвезти моего Джо к доктору. – Хэтти покачала головой. – Мы оба чуть не замерзли в пути, но мы сделали это! – Ее глаза встретились с глазами Мэгги, и впервые с того дня, как Мэгги познакомилась с ней, лицо Хэтти смягчилось и на нем появилось некоторое подобие искренней улыбки.
      – Вы должны остаться здесь и отдохнуть, а я позабочусь о ваших малышках. Они молоды и полны сил. Они без труда выкарабкаются.
      – Миссис Бенсон. – Мэгги села, почувствовав, как у нее засосало под ложечкой, когда она увидела, как далеко продвинулось солнце на запад. – Уже поздно, мне нужно домой. Мой сын уже должен проснуться, и его надо покормить.
      Хэтти Бенсон уже направлялась к лестнице, ведущей на второй этаж. Она обернулась и кивнула Мэгги:
      – Не беспокойтесь, дорогая. Я отвезу вас домой. Мы устроим удобную постель для Эбби в моем фургоне, и я дам ей несколько капель виски, чтобы она спала и не чувствовала боли в руке от тряски. Положитесь на меня, и я мигом доставлю вас обратно в Тэнглвуд.
      Когда на небе появились первые отблески заката, Мэгги подумала о том, что ей самой пригодилось бы немного виски. Она закрыла глаза от боли, пронизывающей ее уставшее тело. И все-таки она радовалась. Все могло быть гораздо хуже.
 
      Жаркая черная ночь окутала Тэнглвуд, когда Мэгги проснулась и решила взглянуть на детей. Она зажгла свечу и в ночной рубашке, раздувавшейся от душистого летнего ветерка, направилась в детскую. Джона крепко спал. Личико его сияло спокойствием в свете звезд, проникавшем в комнату через окно. Он похож на херувима! Мэгги залюбовалась сыном; ее наполнил трепет оттого, что человеческое существо может быть таким маленьким и уязвимым. Сердце защемило от любви к нему. Регина сбросила одеяло, ее ночная рубашка сбилась. Мэгги решила, что Абигейл будет лучше, если она останется одна в большой кровати, в которой девочки обычно спали вместе, ведь Регина могла во сне навалиться на сестру и придавить ей больную руку. Она наклонилась и поцеловала Регги, которая тут же заерзала, причмокнула во сне и снова затихла.
      В спальне с розовыми занавесками Абигейл лежала на спине на широкой кровати под пологом. Ее худенькое серьезное личико дышало безмятежностью, длинные черные ресницы казались шелковой бахромой. Чистая белая повязка на голове составляла странный контраст с ее обожженным на солнце лицом и густыми, черными как смоль волосами.
      – Я едва не потеряла тебя сегодня. Боже, как я испугалась! – прошептала Мэгги, на миг вспомнив, как Эбби безжизненно висела в ее руках, истекающая кровью. Маленькое стройное тело девочки напряглось, ресницы затрепетали, и Мэгги поняла, что Эбби не спит, а только притворяется, причем довольно успешно.
      – Эбби. – Она поставила свечу на ночной столик и опустилась перед кроватью на колени, ожидая, когда девочка откроет глаза. – Эбби, я знаю, что ты не спишь. Почему? Может, тебе мешает шина? Что для тебя сделать?
      Эбби открыла глаза и робко посмотрела на Мэгги.
      – Хочешь пить? – Мэгги потянулась за кружкой и кувшином, которые стояли на подставке, но Абигейл остановила ее:
      – Я ничего не хочу.
      «От тебя». Мэгги угадала невысказанные слова. Она поставила кувшин и кружку обратно на столик и пристально посмотрела на девочку.
      – Наверное, ты думаешь, что теперь, когда ты спасла меня, я обязана быть хорошей и… любить тебя, – прошептала Эбби.
      – Нет, – мягким голосом возразила Мэгги, не отрывая зеленых глаз от неприязненного личика с дрожащими губами. – Я совсем так не думаю. Я лишь благодарна судьбе, что с тобой все в порядке.
      – Потому что мой папа очень рассердился бы, если бы он вернулся и узнал, что я умерла.
      – А как ты думаешь, твой папа обрадуется, когда увидит, что за то время, которое мы провели вместе, мы так и не сделали ни шагу, чтобы стать друзьями?
      Эбби отвернулась, но Мэгги видела, что она закусила губу.
      – Мне все равно.
      – А мне кажется, тебе не все равно, Абигейл. Мне кажется, ты хочешь быть счастливой, хочешь, чтобы Тэнглвуд был настоящим домом для всех нас. И так может быть! Все зависит от тебя. Если бы ты только попыталась!
      – Ты мне не мать! – Эбби резко села в постели, невзирая на боль, ее лицо исказилось от злости. – Регги забыла нашу маму, потому что она маленькая и глупая, но я не забыла, и мне нужна она! Ты мне не нужна! Ты никогда не станешь моей мамой!
      Она вдруг заплакала, всхлипывая от отчаянной душевной боли, которую может испытывать только ребенок, лишившийся матери. Мэгги поднялась с колен, осторожно села на край постели и, обняв девочку, прижала к себе.
      – Я знаю, Эбби, знаю, – шептала она снова и снова, покачиваясь вместе с ней, следя за тем, чтобы не задеть больную руку, но пытаясь утешить и согреть своей любовью маленькую дрожащую Эбби. – Я не хочу занять в твоем сердце место мамы, Эбби. Я ведь знаю, этого никогда не случится, да и не надо. Просто позволь мне быть твоим другом и помочь тебе. Ну пожалуйста, – говорила она Эбби, прижавшейся к ней и спрятавшей личико у нее на плече, так что вся ее ночная рубашка промокла от слез, – пожалуйста, дай мне шанс стать твоим другом. Это все, чего я прошу.
      Прошло немало времени, прежде чем судорожные рыдания Эбби стихли и поток слез иссяк. Мэгги ласково гладила ее по спине.
      – Тебе нужно поспать, – сказала она, опуская девочку на подушку. Эбби выглядела больной и изможденной. Но когда Мэгги протянула руку к свече, стоявшей на ночном столике, девочка с удивительной силой схватила ее за запястье.
      – Не уходи! – воскликнула она. – Останься со мной… пожалуйста! – В покрасневших глазах Эбби застыла мольба.
      В сердце Мэгги зародилась ответная нежность. Она чувствовала, какое отчаяние владеет этим одиноким, несчастным существом. К тому же не в ее характере было держать зло на Эбби, из-за которой чуть не произошло несчастье. Она пододвинула стул и села рядом. Взяв девочку за руку, она сквозь слезы улыбнулась ей:
      – Я буду с тобой столько, сколько ты захочешь.
      В этот миг, словно искра, между женщиной и девочкой зародилась надежда. Для них начиналась новая жизнь.

      В ясный ветреный день в начале сентября Сойер возвращался домой к своей жене. Он пустил лошадь в галоп и в облаке пыли мчался к ранчо с гиканьем, как мальчишка, которого только что поцеловала самая красивая девочка в городе. Быстрым движением набросив уздечку на коновязь, он шумно взбежал по ступенькам веранды. Мэгги держала в руках стопу чистого постельного белья, когда услышала его голос. Бросив белье на постель, она подхватила Джону из колыбельки и сбежала вниз по лестнице. Абигейл и Регина, крича от радости, бежали за ней. Сойер поймал ее на середине лестницы, сгреб в объятия вместе с ребенком и понес вниз в гостиную с радостными восклицаниями.
      – Ты самая замечательная женщина на свете! – воскликнул он, усаживая ее на диван и громко целуя в губы. – Мэгги, в Канзасе было все отлично, но как же хорошо быть снова дома, с тобой! – Он ухмыльнулся, глядя на ее вспыхнувшее лицо и тщательно зачесанные назад волосы, отчего отчетливее выделялись высокие скулы и длинная шея – признак аристократизма, как он считал. Он смотрел на нее с восхищением. – Я и забыл, какая ты красавица! – Он недоуменно покачал головой и тут обратил внимание на девочек, обхвативших его ноги. – И вы тоже! – воскликнул он, сгребая обеих дочерей, как большой добрый медведь. Он поднял Эбби, а потом Регги, подкинув их в воздух и покружившись вместе с ними, отчего дочери завизжали от восторга. – А теперь дайте-ка мне взглянуть на этого красавца, – сказал он, опуская Регги на пол. Он подошел поближе и посмотрел на малыша, обхватившего ручонками шею Мэгги.
      Круглые голубые глаза Джоны, которому исполнилось четыре месяца, с ужасом смотрели на гиганта, который создавал столько шума и суеты. Худенький, настороженный малыш с соломенными волосами и длинными светлыми ресницами изо всех сил обхватил шею Мэгги.
      Сойер некоторое время внимательно разглядывал его.
      – Что ж, по-моему, он будет похож на свою маму. – Сойер протянул мальчику свой большой палец, и, немного поколебавшись, Джона ухватился за него своей крошечной ладошкой. – Как его зовут, Мэгги?
      – Джона, в честь моего отца.
      Значит, не Сет. Она не назвала сына в честь его, но и не назвала в честь своего первого мужа. Сойер был доволен. Он всегда хотел сына, а этот чудесный белокурый малыш был плотью и кровью Мэгги.
      – Джона, – пробормотал он, привыкая к имени, которое ему понравилось. – Звучит надежно и солидно – Джона Блейк.
      Сойер оглядел сверкающую чистотой гостиную, впитывая уют дома. Его душу наполнила радость. Дочери прильнули к нему, счастливые и милые, какими только могут быть маленькие девочки, чудесная жена улыбалась ему, держа на руках сына. Все его желания исполнились! Только год назад дом был совсем другим – полным траура, тишины и отчаяния, потому что он не знал, как ему вырастить своих девочек. А теперь вокруг царили смех и радость. Между Мэгги и девочками ощущалась связь – то, чего не существовало, когда он уезжал. И наконец, здесь есть мальчик, пусть несмышленый младенец, но все же мальчик – тот, кто пойдет по его стопам и под его руководством вырастет мужчиной.
      Он наклонился и от избытка новых чувств снова поцеловал Мэгги. Джона, зажатый между ними, издал протестующий вопль. Сойер откинул назад голову и расхохотался.
      – Правильно, выражай свое мнение! Мужчина порой должен повышать голос, чтобы его услышали, – и никогда не бойся сделать это. – Он протянул руки. – Дай мне подержать его.
      Мэгги давно заметила, что Сойер очень умело обращался с детьми. В отличие от других таких же крупных и сильных мужчин он не боялся сделать им больно. Он держал Джону на руках, мальчик отбивался от него и орал.
      – Очень скоро ты привыкнешь ко мне, – весело сказал Сойер, передавая мальчика Мэгги. – Он уже ползает?
      – Ему всего лишь четыре месяца!
      – Как только начнет ползать, посадим его на лошадь. Судя по тому, как пошли дела в Уичито, скоро мне понадобится много помощников. Северу позарез нужен техасский скот. Мэгги, мы разбогатеем, поставляя им то, что им нужно. – Он провел по подбородку ребенка своим мозолистым большим пальцем, его глаза сияли от возбуждения и радости. Казалось, что каждая жилка в его теле вибрирует, наполненная энергией. – Этот малыш станет свидетелем расцвета, который ждет Техас, – пообещал он.
      – А как же мы, папа? – Регина нетерпеливо дергала его за рукав. Она задрала вверх счастливое личико, отчаянно требуя к себе внимания, после того как закончилась вся эта возня вокруг малыша. – Мы тоже станем? Мы с Эбби будем помогать тебе перегонять скот.
      – Перегонять скот? – Сойер усмехнулся и присел перед дочерью. – Нет, это занятие не для девочек, Регги. Ты и Абигейл будете помогать маме по дому и оставите мужскую работу мне и вот этому парню. Не правда ли, будет здорово, когда он немного подрастет и начнет работать со мной? – Он выпрямился. Его пыльное загорелое лицо выражало радостное волнение. – Мэгги, я обещаю, что мы превратим Тэнглвуд в империю, в скотоводческое царство!
      – Но я тоже хочу помогать. – Глаза Регги наполнились слезами. – Я не хочу оставаться дома, я хочу перегонять коров, как и ты.
      – Малышка, я никогда не позволю тебе делать то, что тебе не под силу. – Сойер сел на диван и посадил обеих девочек себе на колени. Мэгги села на стул напротив с Джоной, который гукал от удовольствия.
      – Я все сделаю для своих маленьких принцесс. – На лице Сойера сияла снисходительная улыбка доброго монарха. – У вас будет много нарядов и всяких безделушек, которые так любят женщины. – Он подмигнул Мэгги. – Но для этого мне придется немало потрудиться, и иногда моя работа будет не только трудной, но и опасной. Мужчина должен быть сильным и храбрым, чтобы справиться с ней. И ваш папа очень сильный и храбрый, и добьется всего, что захочет. А вот этот маленький мальчик со временем тоже станет таким. Вы же, девочки, – он положил ладони на их головки, – должны быть красивыми и готовить нам что-нибудь вкусное на ужин, когда мы будем возвращаться домой. На ранчо каждый должен заниматься своим делом. Верно, Мэгги?
      Она промолчала. Неужели он не обратил внимания, с какой завистью девочки смотрели, как он, едва спустив их со своих колен, снова начал восхищаться малышом? Чтобы хоть ненадолго отвлечь его внимание от Джоны, она сказала, что ребенку пора спать, но вместо того, чтобы остаться с девочками, пока Мэгги относила Джону наверх, Сойер ушел ставить лошадь в конюшню и разыскивать Сэма Холкомба.
      Мэгги захотелось отодрать его за уши, когда она спустилась вниз через несколько минут и увидела две поникшие фигурки дочерей, которых он оставил одних, торопясь закончить свои дела.
      За четыре месяца, которые прошли с рождения Джоны, девочки ни разу не чувствовали к нему ревности – до сегодняшнего дня. Мэгги едва ли могла упрекнуть их за это чувство. Столько месяцев они с нетерпением ждали возвращения отца, а теперь, когда он вернулся, его заботило лишь построение своей империи вместе с Джоной.
      Мужчины! Каким бесчувствием отличается иногда сильный пол. Усилия нескольких месяцев, направленные на то, чтобы создать семейную атмосферу для Джоны и девочек, были разрушены несколькими бестактными фразами.
      Кошмар, который они пережили в прерии, крепко сблизил Мэгги, Регину и Абигейл. Стена отчуждения, которой окружила себя Абигейл, рухнула, и вместо нее появились тепло и доверие. Мэгги не могла нарадоваться. И вот теперь возникла реальная угроза семейной гармонии, на создание которой она потратила столько сил. По иронии судьбы этой угрозой оказался Джона. То, что он сразу стал центром внимания со стороны отца, казалось несправедливым.
      Ночью, оставшись с Сойером наедине в постели, она попыталась объяснить ему ситуацию и попросила его не выделять Джону перед Эбби и Регги, особенно сейчас, когда они так близки к созданию настоящей семьи, но Сойер и слушать не стал ее объяснений.
      – Девочки для меня дороже всего на свете, и они знают об этом.
      – Ты не обратил внимания, какое выражение появлялось на лице Эбби всякий раз, когда ты говорил о том, как Джона станет самым лучшим наездником и самым ловким стрелком и ковбоем на этом берегу Рио-Гранде.
      – Ясное дело, станет!
      – Да, но им обидно, что ты так гордишься мальчиком, они чувствуют себя обделенными, им кажется, что про них забыли. Постарайся прислушаться к дочерям, удели им немного внимания!
      – Да я и так уделяю!
      – После ужина у тебя не нашлось времени, чтобы послушать, как Эбби играет на клавесине, – с мягким укором сказала она, – или почитать Регги сказку на ночь.
      – Во имя Святого Петра, женщина, у меня ведь ранчо, которым я должен управлять! – Рассерженный, Сойер скинул простыню и сел в постели, гневно глядя на Мэгги. – Если они так расстроились, как ты говоришь, значит, они слишком уж избалованы. Я не собираюсь тратить время на то, чтобы нянчиться с ними. – Он пригладил свою шевелюру. – Я объясняю тебе, Мэгги, что в ближайшие месяцы можно сделать по-настоящему хорошие деньги. В Уичито один бычок всего-навсего на девятьсот фунтов, который в Техасе стоит не больше двенадцати долларов, продается за двадцать пять! Агенты закупали там скот для северных индейских резерваций в огромных количествах! Подожди и увидишь, что случится в ближайшие два-три года. Все будут питаться техасской говядиной. Сойер Блейк собирается оставить свой след в этом округе – нет, во всем штате! Мы будем богаты, Мэгги, может, еще богаче, чем Граймс. Кто знает, как все обернется дальше? – Потянувшись к ней, полный энтузиазма и возбуждения, он почувствовал странную смесь гордости и физического влечения. На Мэгги была тонкая белая ночная сорочка, сквозь которую просвечивалась ее грудь. Рыжеватые волосы волнами рассыпались по плечам и в лунном свете отливали золотом. Но когда он дотронулся до руки жены, то увидел на ее лице сомнение.
      – Ох, милая, – Сойер прижал ее к себе, – хватит тебе переживать! Я не буду пренебрегать девочками. Ты ведь знаешь, что после тебя они для меня самые главные на свете!
      А теперь, когда есть сын? Мэгги промолчала, когда он привлек ее ближе.
      – Не волнуйся. Я так скучал по тебе…
      Его голос был хрипловатым, насмешливым и одновременно властным… Взглянув на мужа, склонившегося над ней, Мэгги тут же забыла все свои сомнения. Сойер, суровый и нежный, мог быть таким же упрямым, как какой-нибудь бычок, но он добрый и любит ее… Он прикоснулся к ней, и она вздрогнула от наслаждения. Как долго его не было, слишком долго. Мэгги пронзило желание.
      – Я тоже скучала по тебе, Сойер. – Она крепче обхватила его шею руками и подставила губы для поцелуя.
      Он вдохнул ее запах – легкий терпкий женский запах, от которого его сердце учащенно забилось.
      – Ах, Мэгги, Мэгги! – Какая она милая, спокойная, сильная и замечательная! Ее волосы, рассыпавшиеся по подушке, казались атласными, когда он погрузил в них пальцы. Сойер застонал от наслаждения, приподнялся и заглянул ей в глаза. Ее лицо смягчилось, и на нем отражалось то же желание, которое испытывал и он. Она обхватила его бедра ногами и прижалась грудью к его груди. Он порадовался, что не связывался с женщинами в Уичито, даже когда Маркус Граймс привел двух самых хорошеньких из салуна «Ноготки» и пригласил его, чтобы он выбрал себе одну. Нет, он всегда был верен Айви и будет верен Мэгги. Она замечательная женщина и заслуживает того, чтобы к ней относились по-человечески.
      Лето оказалось долгим, и прошло много времени с тех пор, как он был близок с женщиной. Он снова поцеловал жену и тут же вошел в нее, дополнив щемящую боль собственного желания ее влажным теплом. Он взял ее быстро, нетерпеливо, но все же, несмотря на свое нетерпение, был нежен. Удовлетворив желание, он упал на постель, довольный и обессиленный.
      И почти мгновенно заснул.
      Мэгги долго лежала, глядя в потолок, разочарованная и полная неясного беспокойства. Ей хотелось разбудить мужа, начать все снова и заставить его любить ее медленно, с наслаждением, но он крепко спал и выглядел таким уставшим, что она переборола себя.
      Будут и другие ночи. У них еще все впереди. Самое главное, что он наконец дома.
      И в последующие месяцы она напоминала себе об этом, потому что ей иногда казалось, что для Сойера она всего лишь случайный прохожий, тот, кто попал в самую гущу его жизни. Все его мысли были заняты только скотом. Скот и бизнес, деньги и земля – об этом он думал непрерывно. Скоро она привыкла к тому, что муж поглощен делами, тем более что и остальные владельцы ранчо вели себя так же. Хорошо еще, что ее жизнь заполнена многими другими вещами, и ее не слишком беспокоит недостаточное внимание со стороны мужа, думала она, штопая носки или расчесывая Регги волосы перед сном.
      После того случая в июле Хэтти Бенсон взяла Мэгги под свое покровительство; теперь все женщины в округе охотно принимали ее, и во время случайных поездок в город и на вечеринки в Бакай у нее не было недостатка в общении, пока мужья собирались вместе и обсуждали дела. Она радовалась жизни, впервые почувствовав, что значит быть своей. К тому же у нее был надежный муж, любимые дети, подруги.
      Абигейл и Регина иногда и вспыхивали от ревности к повышенному вниманию, которое Сойер уделял Джоне, – ведь именно с ним он проводил время по вечерам, когда возвращался после объездов, однако Мэгги сумела заполнить пустоту в детских душах, возникшую из-за пренебрежения отца. Она учила Абигейл шить, слушала, как та подбирает мелодии на клавесине, и без конца пела Регине. Они становились с каждым днем все ближе, и в Тэнглвуде царила атмосфера веселья, добра и взаимопонимания.
      Семья отметила первый день рождения Джоны, устроив барбекю, на который пригласили всех соседей. Именины праздновали в начале марта, потому что в середине месяца мужчины отправлялись в дальний объезд, и в мае, когда Джоне исполнится год, их здесь не будет.
      На ранчо ожидалось около пятидесяти гостей, но утром на кухне сидели только Дотти Мей и Мэгги, следя за пирогами, за тем, как печется хлеб и маринуется мясо, которое потом будет поджарено на больших вертелах, установленных Сойером за домом.
      – Я должна кое-что сообщить тебе, – вдруг сказала Дотти Мей, ставя на стол блюдо, наполненное мясом. Мэгги, перестав чистить яблоки, взглянула на нее, настороженная взволнованным голосом подруги. Сегодня Дотти Мей была не такой, как всегда: ее лицо сияло, светлые волосы блестели в лучах мартовского солнца, светившего сквозь открытое окно кухни и освещавшего стройную фигурку молодой женщины в голубом клетчатом платье. С тех пор как Дотти Мей устроилась на работу, о которой ей написала Мэгги, – в магазинчике модистки в Бакае, – она казалась счастливой и уравновешенной. Миссис Плейн, хозяйка магазина, милая пожилая женщина, уже не могла справляться самостоятельно и очень радовалась, что теперь у нее работает молодая и красивая Дотти Мей, которая умело обслуживает покупательниц и уговаривает их делать покупки. Дотти Мей жила в пансионе в городе, и, хотя ее жалованье было не таким уж большим, она умудрялась на него неплохо существовать: покупала себе чудесные шляпки на распродажах, аккуратно стирала и штопала свои платья, чтобы не покупать новых, и приезжала на ранчо чуть ли не каждое воскресенье.
      – Ну? – подбодрила ее Мэгги, в то время как ее подружка молча смотрела на нее с улыбкой, трепещущей в уголках губ. – Говори, а то сейчас лопнешь.
      – Сэм Холкомб и я – мы собираемся пожениться! – Дотти Мей расхохоталась, глядя на то, как у Мэгги отвисла челюсть, а нож, которым она чистила яблоко, со стуком упал на разделочный стол.
      – Сэм Холкомб! Я даже не догадывалась… О, Дотти Мей, как замечательно! Почему ты не сказала мне раньше?
      Подруги обнялись, и Дотти Мей начала объяснять:
      – Сэм такой… такой скромный. Он ухаживал за мной с тех самых пор, как я переехала в город. Но я ничего не говорила, потому что не думала… Никогда и не мечтала, что он захочет продолжать видеться со мной…
      – Дотти Мей!
      – Правда! Но по какой-то причине он полюбил меня, – она в волнении стиснула Мэгги, – а я его обожаю. И ты должна быть замужней подружкой невесты на свадьбе. Она состоится в следующую субботу, прежде чем Сэм с другими мужчинами отправится в объезд. Но он скоро вернется. Сойер такой добрый – предложил Сэму доставить его скот на рынок, чтобы Сэм мог заняться строительством дома.
      Мэгги поймала себя на мысли, что события разворачиваются слишком быстро и она не успевает осознать их.
      – Дом? Скот? – оторопело спросила она.
      – Это самое удивительное. Сэм скопил из своего жалованья денег, чтобы купить небольшой участок земли у реки у западной границы Тэнглвуда. Он собирается устроить ранчо – о, конечно, не такое большое, как Тэнглвуд, – добавила она улыбаясь, – но оно будет нашим собственным. А в качестве свадебного подарка Сойер отдает нам пятьдесят голов скота и всех неклейменых телят, которых Сэм соберет. – Ее глаза сияли. – Мы так ему благодарны, Мэгги!
      Мэгги изумленно уставилась на нее.
      – Ты хочешь сказать, что Сойер все это время знал о вашей помолвке? И не сказал мне? – Она не знала, смеяться ей или обижаться.
      – Нет, нет, Сэм сказал ему только вчера вечером. – Дотти Мей улыбалась, глядя на выражение лица подруги. – Сказал, что после субботы уже больше не будет работать на него, и взял с Сойера обещание, что он ничего не скажет тебе, потому что я хотела сообщить эту новость сама. – Она схватила Мэгги за руку и сжала ее. – Ты ведь согласишься быть моей подружкой на свадьбе?
      – А как же Лилиан?
      – Я хочу, чтобы была ты!
      Мэгги почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.
      – Сочту за честь. – В этот миг она чувствовала, что Дотти Мей для нее ближе, чем кто-либо еще на земле, и была счастлива за подругу, нашедшую свою судьбу.
      – Мы будем соседями, – ликовала она, кружа Дотти Мей по кухне. – Наши дети будут дружить, вырастут вместе!
 
      Меньше чем через десять месяцев, когда родилась Грета, дочь Дотти Мей, Джона, который перед этим с минутку смотрел на младенца, не произведшего на него никакого впечатления, вскарабкался на колени отца.
      – Поскачем, поскачем, – потребовал он, и Сойер, засмеявшись, исполнил его желание.
      Лежа на диване в простом квадратном домике на ранчо, который Сэм Холкомб построил своими руками, Дотти Мей прижимала к себе младенца в маленьком шерстяном одеяльце, которое Мэгги, Абигейл и Регина вышили и украсили оборками. В камине потрескивал огонь, за окном падали снежинки, а Сэм Холкомб и женщины наблюдали, как Сойер шумно возится со своим сыном.
      Мэгги, Абигейл и Регина в отличие от Джоны восхищались ребенком с соответствующим энтузиазмом.
      – Радуйся, что у тебя дочь, – сказала Мэгги с улыбкой, ласково погладив щечку ребенка. – Мои девочки – самые лучшие помощницы. А с мальчишками, как ты видишь, все совсем по-другому. Такое впечатление, что мой сын живет в конюшне. Меня удивляет, как его еще не растоптали.
      – Ты все время опекаешь его и начинаешь кудахтать как курица, стоит ему только приблизиться к лошадям на расстояние в двадцать футов, – добродушно проворчал Сойер, спустив сына с широких плеч. – Мэгги испортит его своим постоянным беспокойством и заботой, но я не допущу, чтобы из моего мальчика вырос слабак, – сказал он Сэму, который слушал его вполуха, поглощенный созерцанием своей крохотной дочурки.
      – Твой мальчик еще маленький, – запротестовала Мэгги, смеясь и покачивая головой. Она уже привыкла к подобным дискуссиям с Сойером. Инстинкт подсказывал ей охранять и защищать Джону, окружать его вниманием и любовью, но он уже становился самостоятельным и решительным и совершенно не обращал внимания на женские нежности. Он обожал Сойера и всюду следовал за ним, как игривый любопытный щенок. Иногда Мэгги хотелось, чтобы сын прижался к ней, обнял за шею, однако в глубине души она радовалась взаимной привязанности, существующей между ним и отцом.
 
      Дни проходили за днями, Джона становился все больше, сильнее и умнее, и Сойер гордился каждым его шагом. Когда мальчику исполнилось пять лет, он уже умел ездить на пони и бросать лассо, а в восемь лет Сойер раз в неделю брал его с собой в объезд, даже если Джоне приходилось пропускать занятия в школе.
      – Он должен узнать все, что касается ранчо. Это более важно, чем учеба по книжкам. В книжках ведь не пишут, как надо выращивать крупный рогатый скот, не так ли? Нет ничего страшного в том, что он не пойдет и школу, а посмотрит, как управляют ранчо, – считал Блейк-старший.
      Тэнглвуд за эти годы разросся, как могучий дуб, отвоевывая техасские просторы. Округ процветал, особенно Бенсоны, Граймсы и Блейки. В Техас текли деньги, а сотни тысяч бычков отправлялись в Канзас, где их потом покупали богатые владельцы пастбищ со Среднего Запада, агенты со скотобоен и владельцы ранчо из Монтаны, Вайоминга и Дакоты, которым нужен был племенной скот. Сойер, Маркус Граймс и Билл Бенсон стали важными людьми в Бакае – они объединили бизнес и политику и получили огромное влияние и власть. Такие люди, как Сэм Холкомб, если и не разбогатели, то получали выгоду от открытых пастбищ и создали себе скромные хозяйства и построили удобные дома. Стада множились и бродили по прериям, а потом под крики ковбоев-погонщиков, окутанные тучами пыли и москитов, каждую весну направлялись В Канзас, пересекая Ред-Ривер и Симаррон.
      Шли годы, хорошие, благополучные. Джона вырос: высоким и стройным под ярким солнцем на просторах Техаса, а Абигейл и Регина превратились в очаровательных девушек.
      Мэгги открыла в Бакае первую публичную библиотеку – сначала она собирала книжные пожертвования по всему округу, заказывала тома из книжных магазинов с востока, а потом построила кирпичное здание в центре города. В библиотеке собралось пятьсот томов, и ее торжественное открытие состоялось четвертого июля.
      Сойер пристроил к дому на ранчо террасу и еще четыре комнаты, расширил сараи для новых работников, кухню и конюшни.
      Дела в Тэнглвуде кипели, как весенние реки. Ранчо процветало, стада свободно бродили по прериям, и техасское небо, днем освещенное солнцем, а ночью звездами, простиралось до самого горизонта, как бескрайний шелковый купол над золотистой землей.
 
      Осенью 1881 года Маркус и Аннабел Граймс вернулись из поездки в Нью-Йорк с новостью, что богатый восточный синдикат расширяет свой животноводческий бизнес от Монтаны до Техаса и что он предложил Маркусу деловое партнерство.
      – Вам понравится этот парень, Сойер. Он прекрасно разбирается в лошадях, и, кроме того, у него есть несколько очень интересных идей.
      Мужчины стояли на веранде дома Маркуса Граймса, выходящей на долину. Северный ветер нагонял облака, в свете заходящего солнца холмы сверкали, как топазы.
      – Какие же это идеи? – Сойер наблюдал, как Джона запрыгнул в седло пятнистого пони Пеппера, которого Сойер подарил ему на последний день рождения. В девять лет Джона был стройным веснушчатым парнишкой со светлыми волосами, в его формирующихся мышцах уже чувствовалась упругая сила. Он все схватывал на лету и отличался любознательностью. В его голубых глазах постоянно светились то радость, то озорство; он любил своих друзей и свою землю.
      Сойер с гордостью наблюдал за мальчиком, объезжавшим пятнистого пони, которому было тесно в загоне Маркуса. Он умел объезжать самых норовистых пони, обладал хорошей реакцией и держался в седле с уверенностью ковбоя в два раза старше его.
      Из гостиной донеслись голоса Мэгги, Регины и Абигейл, а также Аннабел. Они обсуждали последний выпуск «Каталога для леди», который Аннабел привезла с востока. Сойер слышал взволнованные восклицания своих дочерей по поводу платьев, шляпок и перчаток и голос Мэгги, предлагавшей смастерить то одно, то другое для своих приемных дочерей. Она постоянно забывала, что ей уже не надо ничего шить своими руками, они могли заказать все что угодно из каталога. Сойер поймал себя на мысли, что бедное канзасское происхождение Мэгги все еще не позволяет ей по-настоящему насладиться богатством, которое он скопил за последние десять лет. Сколько раз он говорил ей, что они могут спокойно купить новый диван для гостиной, китайские ковры в спальни для гостей и любые побрякушки. Он краем уха прислушивался к женской болтовне, и даже слова Маркуса Граймса не получали полного внимания с его стороны. По-настоящему его интересовал только сын, который кругами ездил на пятнистом пони по загону, искусно направляя животное, делая резкие повороты и срезая путь, как опытный ковбой.
      – Ограда – вот какая идея. – Маркус Граймс затянулся сигарой, наблюдая за тем, как солнце опускается за холмы. – Ограда из колючей проволоки.
      – Дьявольская лента, – презрительно произнес Сойер. Так американцы окрестили изобретение фермера-янки Джо Глиддена.
      – В наши дни в Панхэндле много таких заграждений, Сойер. Ранчо Фраинг-Пен отгородило себе свыше сотни тысяч акров. – Он нахмурился. – Я слышал, это стоит тридцать девять тысяч долларов. Но зато есть гарантия, что туда не забредут фермеры и овцеводы. – Маркус Граймс за последние десять лет здорово набрал вес. Жилет и сюртук с резными перламутровыми пуговицами еле сходились на нем. – Пока еще они не осмеливаются, но вода и трава скоро станут дефицитом, если эти чертовы новички будут прибывать. Да, есть еще кое-что.
      Он посмотрел на Сойера, его глаза лукаво заблестели.
      – Тебе ведь известна идея селекции крупного рогатого скота, которую выдвинули несколько лет назад Миффин Кенеди и Ричард Кинг? Так вот, этот парень думает, что она должна неплохо себя оправдать. Он владеет консервным заводом на востоке и знает, что вкусы горожан относительно говядины изменятся.
      – У меня самого возникало несколько мыслей по этому поводу. – Сойер подумал о своих стадах, в основном состоявших из лонгхорнов. Они хорошо развивались, питаясь травой, но, когда получали зерно, результаты были намного хуже, чем у шортгорнской или герефордской пород. Наибольшие прибыли приносил скот, вскормленный злаками. Если бы ему удалось скрестить шортгорнов или герефордов со своими коровами, то получилась бы улучшенная порода скота, наделенная выносливостью лонгхорнов и с лучшими мясными показателями. Вот тогда бы он сделал настоящие деньги! – Селекция – выгодное дело, но и большой труд. Нужно будет обнести изгородью все стадо. Обойдется недешево.
      – Именно поэтому нам необходим капитал возможного партнера с востока. Никто не знает скот так, как техасцы, и этот парень признает это. Он говорит, что позволит нам вести дела так, как мы считаем нужным, и, естественно, только на таких условиях мы согласимся иметь с ним дело. Но, Сойер, мне кажется, что если мы объединим силы и будем работать вместе, то это будет выгодно для всех.
      Сойер наблюдал за Джоной. Какой он ловкий, как прекрасно держится в седле!
      – Скажем, если я заинтересовался… каким будет следующий шаг?
      – Я пригласил его сюда, чтобы он осмотрелся в нашем округе. Он приедет в конце месяца и привезет с собой своего адвоката. Тогда и обговорим все детали.
      Все это звучало по-деловому, по крайней мере то, что предлагал человек из синдиката. И все же Сойер, окидывая взором освещенную заходящим солнцем прерию, бескрайнюю и устрашающую в своей естественной красоте, пробормотал:
      – Мне не по себе от мысли, что колючая проволока появится в Тэнглвуде. Это… неправильно.
      – Мы не можем бороться против будущего, Сойер. Те, кто этим занимается, теряют время. – Маркус похлопал его по плечу. – Нужно идти в ногу с будущим, быть впереди всех – или нас растопчут.
      Маркус прав, Сойер это знал, как знал, что у него нет выбора. Этот шаг важен для Тэнглвуда, для сохранения выжженной солнцем земли, для дерзких планов и немыслимых богатств, которые он поклялся передать своему сыну.
      – Я с тобой, Маркус. – Он пожал руку давнему другу, чувствуя облегчение от того, что принял решение. – Ганнетт должен быть под рукой, чтобы оговорить все детали в соответствии с законом, но мне кажется, все пойдет гладко, если мы с тобой будем вместе. Как зовут этого парня, который должен стать нашим партнером?
      Граймс снова затянулся сигарой.
      – Вентворт, – сказал он. – Колин Вентворт.
      Сойер кивнул, снова устремив взгляд на мальчика, объезжавшего пятнистого пони. Джона повернул животное к коновязи у загона.
      – Папа, смотри! – Он пришпорил Пеппера, пустив его в галоп, пригнулся к самой шее пони и перемахнул через коновязь с запасом в целый фут, издал индейский клич, помахал шляпой и как молния помчался по прерии.
      – Ну и парень у тебя! – засмеялся Граймс, когда облако пыли и сумерки поглотили коня и всадника.
      Сойер улыбнулся горделивой улыбкой отца, чиркнул спичкой о перила веранды и закурил сигару.
      – Да, он настоящий сорвиголова, к большому огорчению его матери, – с усмешкой сказал он. – Но я бы не хотел, чтобы мой сын был другим.
      Маркус пошел в дом, чтобы выпить кофе, а Сойер остался на веранде, думая о переменах, которые ждут Тэнглвуд, и о человеке с востока, который поможет их осуществить. Он курил и ждал, когда вернется его сын.

      Странное чувство охватило Мэгги, когда она поднималась на веранду Граймсов под руку с Сойером в тот вечер, когда Аннабел устроила прием в честь гостей с востока. Она не знала почему, но ей вдруг стало холодно. Ее знобило. Она на миг остановилась в дверях, словно боясь войти в дом.
      Для неожиданной тревоги, охватившей ее, не было никаких причин: дети находились под надежной крышей родного дома на ранчо, делали уроки. Толстые стены Тэнглвуда защищали их от холодного осеннего ветра, который свистел в холмах и ледяным дыханием касался шеи Мэгги под кружевной шалью. Они были в безопасности, здоровы и счастливы, а она с мужем приехала к друзьям, чтобы вместе с ними приятно провести вечер. Откуда же волнение, дурное предчувствие?
      Сойер постучал в дверь, и она постаралась стряхнуть с себя оцепенение. Какая глупость! Вечер обещает быть приятным, ведь Аннабел – чудесная хозяйка, а Хэтти и Билл Бенсон отличная компания. Несмотря на то что на вечере будут присутствовать незнакомые люди, ей не стоило беспокоиться. По правде говоря, Сойер и Маркус в последние несколько недель только тем и занимались, что совещались друг с другом, обсуждая какое-то новое деловое партнерство, животноводческий синдикат, который они собирались создать совместно с какой-то богатой восточной корпорацией. Оба были в последнее время вспыльчивыми и раздраженными – наверное, их беспокоило новое предприятие. Впрочем, сегодня Сойер, кажется, находится в самом веселом расположении духа оттого, что «партнеры-янки», как он их называл, наконец приехали, чтобы обсудить детали соглашения. Она уже давно не видела Сойера таким оживленным и была уверена, что они с Маркусом сумеют настоять на своем в предстоящих деловых переговорах. Однако откуда появилась тревога на освещенной фонарем веранде? Когда Аннабел открыла дверь дома, чету Блейк охватила волна света и веселья, и предчувствия Мэгги испарились.
      – Мэгги, Сойер, заходите скорей. Да вы совсем замерзли! Ужасный ветер определенно невыносим. О, Мэгги! – Аннабел взглядом знатока сразу же оценила платье подруги, сшитое из изумрудной тафты, с зауженными рукавами, отороченное по вороту черным кружевом. Тонкую талию перехватывал черный бархатный пояс, а длинная юбка пышными складками спускалась до пола. Цвет платья удачно подходил к рыжеватым волосам Мэгги, собранным в узел на затылке, и подчеркивал блеск ее широко поставленных глаз. – Восхитительное платье! Вы просто затмили меня, Хэтти, всех наших дам, – она понизила голос до заговорщицкого шепота, озорно улыбнувшись, – и даже сказочную красавицу блондинку, которая считает себя намного выше той компании, в которой оказалась! – Последние слова она произнесла на ушко Мэгги и показала на гостиную, из которой доносились приглушенные голоса.
      Хозяйка проводила Мэгги и Сойера, и они сразу погрузились в знакомую уютную атмосферу дома.
      В дверях гостиной их приветствовал Маркус. Его румяное лицо так и сияло от радостного оживления, какого Мэгги еще не видела.
      – Мэгги, Сойер, идите скорей к камину! – Его голос слышался по всему дому. – Какой же холод на улице! Судя по всему, нас ждет суровая зима. Мэгги, – он взял ее за локти и с нескрываемым восхищением оглядел ее стройную фигурку, – как приятно видеть вас снова. – Он сжал ей локти своими крепкими руками. – Как насчет стаканчика бузинного вина, чтобы согреть продрогшие косточки? Нет? Сойер, старина, ты-то хоть выпьешь глоток виски? Но сначала позвольте мне представить вас дорогим гостям.
      Маркус ввел Мэгги в ярко освещенную гостиную. Она обменялась приветствиями с Хэтти и Биллом и с улыбкой повернулась к женщине с золотистыми белокурыми волосами, восседавшей на диване, как чопорная королева на троне. Впоследствии она вспомнит, что эта грациозная пышногрудая женщина с безупречным цветом лица и насмешливыми розовыми губами была настоящей красавицей. Вспомнит, какое изысканное платье было на ней – из атласа цвета слоновой кости с модным турнюром и с кружевным шлейфом, вспомнит бусы из бриллиантов и опалов на стройной напудренной шее красавицы, кольца с камнями, украшавшие пальцы ее белых гладких рук, и тяжелые браслеты на тонких запястьях. Все это, взятое вместе, создавало вокруг незнакомки ореол немыслимого богатства и роскошной женственности. Но сейчас Мэгги застыла, приоткрыв губы, не в силах произнести слова приветствия, потому что, как только она попыталась сказать простое «здравствуйте», после того как Маркус представил ее, слова застряли у нее в горле, как комок глины. Ее взгляд упал на мужчину, стоявшего позади дивана, положа руку на хрупкое плечо женщины. Высокий мужчина приятной наружности, светловолосый, с умными голубыми глазами пристально смотрел на Мэгги. Его красивое оживленное лицо побледнело.
      Мэгги показалось, что ее сердце, скованное холодом, перестало биться.
      – Клара и Колин Вентворт, разрешите представить вам наших самых лучших друзей, Мэгги и Сойера Блейк. Аннабел, налей Сойеру рюмочку виски, если тебя это не затруднит. А я, пожалуй, подброшу еще поленьев в камин.
      Маркус суетился, оживленный и галантный, чувствуя себя на высоте. Мэгги стояла как кукла. Словно во сне, она увидела, как Сойер сделал шаг вперед и пожал руку Колину Вентворту. Потом серьезно и вежливо принял протянутую для поцелуя руку Клары. Она не могла сдвинуться с места. Не могла дышать. Горло пересохло, а сердце стучало, будто двигатель паровоза, – Мэгги боялась, что ее грудная клетка взорвется.
      – Миссис Блейк, – обратился к ней Колин. Он обошел вокруг дивана и встал напротив. Его лицо было белее, чем фарфор Аннабел.
      Неужели она такая же бледная? Боже, наверное, все в гостиной могут прочитать правду на ее лице, на их лицах. «Нет, нужно взять себя в руки!» – приказала она себе, пытаясь вырваться из хаоса, в которое ее повергло присутствие Колина в гостиной.
      – Здравствуйте. – Ее голос дрожал, ее рука, которую он пожал, была холодной и безжизненной.
      – Очень приятно познакомиться.
      Приятно? Это же кошмар! Мэгги увидела, что Сойер пристально смотрит на нее и хмурится. Последним отчаянным усилием воли она взяла себя в руки.
      – Надеюсь, вам понравилось в Техасе, мистер Вентворт? Вы… вы ведь с востока, как говорил мой муж?
      – Из Нью-Йорка. Но сейчас это кажется по ту сторону океана, – вмешалась Клара, сидевшая на диване; ее голос походил на тягучее мускатное вино. Она провела изящной рукой по шелку юбки. Мэгги она напоминала один из тех прекрасных бриллиантов, которыми она себя украсила, – блестящая, холодная и впечатляющая. – Наша поездка была просто отвратительной. Гостиницы к западу от Сент-Луиса больше похожи на хибары, чем на дома, пригодные для человеческого обитания. А дилижансы… – Она поморщилась. – Но этот дом, – она грациозно кивнула в сторону Аннабел, которая села рядом с ней, – это ранчо довольно милое. Настоящий дворец по сравнению с домом, где живет управляющий ранчо Колина в Монтане. От ваших техасских равнин даже дух захватывает, – великодушно добавила она. – Они довольно живописны, правда, несколько грубоваты.
      – О, как мило с вашей стороны! – воскликнула Хэтти, глаза которой сверкали негодованием от этих фальшивых комплиментов, но в разговор поспешила вступить Аннабел. Ее слова подействовали так же успокаивающе, как масло действует на разбушевавшиеся волны.
      – Абсолютно такие же чувства возникли и у меня, когда я впервые приехала на Запад, – сказала она. – Необозримые просторы вызывают беспокойство, пока к ним не привыкнешь. Но зато больше нигде вы не увидите таких прекрасных закатов или таких ярких звезд. А соседи здесь, в Техасе, – она улыбнулась Мэгги и Хэтти, которая, нахмурившись, напряженно стояла у камина, оскорбленная чванством Клары, – соседи здесь такие добрые и отзывчивые, что очень скоро забываешь бешеный ритм и развлечения большого города.
      – А вы, миссис Блейк? – Колин до сих пор не отпустил ее руку. Взгляд его голубых глаз блуждал по ее лицу, и Мэгги охватила паника. – Вам так же нравится жизнь в Техасе, как и миссис Граймс? Или вы до сих пор скучаете по городским удобствам?
      – Я счастлива, что живу здесь, мистер Вентворт.
      – Вы давно живете в Техасе?
      – Достаточно давно, чтобы считать его своим домом.
      – Вы оказали бы честь любому месту, которое посчитали бы своим домом. Я рад за вашего мужа, миссис Блейк.
      Мэгги хотелось выбежать из комнаты. Тошнота подступала к горлу, и она боялась, что в любой момент ей станет дурно. Но ее словно пригвоздили к полу. Она увидела, что глаза Хэтти, устремленные на нее, потемнели от замешательства. Конечно, все видели, что с ней творится!
      Сойер сразу составил мнение о незнакомцах. Женщина явно скучала. Еще бы – изнеженная красавица, тепличный цветок, который не выдержит и месяца жизни на ранчо, решил он. А вот мужчина, Колин Вентворт, – совсем другое дело: около тридцати лет, в отличной форме и прекрасно смотрится в черном костюме. На его галстуке сверкала бриллиантовая булавка, светлые волосы были аккуратно зачесаны назад, открывая чисто выбритое приятное лицо. С первого взгляда он мог показаться денди, красивым городским пройдохой. Но за щегольской внешностью угадывался острый ум. Сойер почувствовал это уже в тот миг, когда они обменялись рукопожатием. Вентворт не обладал покровительственными или заискивающими манерами, как его жена. Напротив, казался дружелюбным и естественным. Правда, слишком уж пристально смотрел на Мэгги и никак не мог отпустить ее руку. Впрочем, это ерунда! Сойер выпил виски, подойдя к своему возможному будущему партнеру, опустил ему на плечо свою тяжелую руку.
      – Насколько я понимаю, нам нужно обговорить массу деловых вопросов, прежде чем вы вернетесь в Нью-Йорк. После ужина, может, и начнем?
      – Меня это устраивает. – Колин оторвал взгляд от Мэгги и с усилием сконцентрировал его на ее муже. Он все еще не мог прийти в себя от потрясения. Он редко вспоминал о ней. И вот она перед ним – Мэгги Клей, все такая же прекрасная, юная, земная и манящая. Теперь она была уже не невинная девочка с канзасской фермы, а женщина, вышедшая замуж за одного из самых влиятельных скотопромышленников Техаса, который по иронии судьбы оказался его новым деловым партнером. Жизнь порой играет с людьми самые непредсказуемые шутки! Колин не мог себе представить, чем кончится эта история, однако интуиция подсказывала ему, что будет гораздо разумнее переключить свое внимание на Сойера Блейка. Не хватало им с Мэгги привлечь к себе всеобщее внимание!
      – Мой адвокат не сможет присоединиться к нам до завтра, – сообщил Колин. – Сейчас он в гостинице в городе и, боюсь, чувствует себя неважно. По-моему, путешествие пошло ему на пользу еще меньше, чем Кларе. – Он засмеялся, вознагражденный в ответ на замечание усмешкой со стороны Сойера Блейка, и они отошли в угол. Через несколько минут Аннабел пригласила гостей к столу.
      – Что с вами такое? – Хэтти Бенсон остановила Мэгги, направлявшуюся, как сомнамбула, в столовую. – Вы выглядите больной, как теленок, которого укусил клещ.
      – Я устала, Хэтти.
      – А-а. – На приятном полном лице Хэтти отразилось сомнение – она еще никогда не слышала, чтобы Мэгги Блейк жаловалась на усталость. Но из уважения к подруге она не стала развивать тему. – А что вы думаете об их высочествах? – шепотом спросила она, провожая взглядом Вентвортов, направлявшихся в столовую.
      – Она очень красива.
      – Мне не нравятся павлины. – Хэтти покачала головой, и ее лучистые глаза сверкнули. – Я рада, что Билл не участвует в этой сделке с синдикатом. Что-то в этих людях меня настораживает. Но я уверена, Сойер и Маркус с ними справятся, – поспешила добавить она, дружески стиснув руку Мэгги. – Еще не родился пройдоха-горожанин, который бы надул двух техассцев.
      Когда Мэгги села за обеденный стол, ее волнение еще больше усилилось. Хорошо бы убежать, скрыться и в одиночестве пережить шок, вызванный неожиданной встречей. Но это, увы, невозможно. Люди вокруг нее весело болтали, смеялись и наслаждались блюдами, которые приготовила Аннабел вместе со своей кухаркой-мексиканкой, а Мэгги почти ни к чему не прикоснулась. В какой-то момент к ней повернулся Сойер и заметил ее нетронутую тарелку.
      – Плохо себя чувствуешь, Мэгги? – Он вглядывался в ее лицо, и в его глазах засветилось участие.
      – Нет.
      – Ты бледная.
      – Голова болит.
      Сойер отодвинул свой стул и взял ее за локоть.
      – Тогда пойдем, я отвезу тебя домой. Аннабел и Маркус поймут.
      – Нет-нет, – быстрым шепотом сказала она, зажимая его руку в ладони. – Нет никакой необходимости уезжать. У тебя ведь есть дела, которые ты собирался обсудить после ужина.
      – Ничего такого, что не могло бы подождать до завтра. Аннабел, – вдруг сказал он, пока все поднимались из-за стола: леди – чтобы уйти в гостиную пить кофе, джентльмены – чтобы собраться в кабинете Маркуса, – ужин был просто замечательным, но боюсь, что вам придется нас извинить. Мэгги неважно себя чувствует, и я собираюсь отвезти ее домой.
      – О, какая жалость! – Обеспокоенная Аннабел быстрыми шагами обошла стол и взяла Мэгги за руку. – Я могу чем-нибудь помочь?
      – Да нет, все хорошо, просто голова разболелась.
      – Сойер очень внимателен к этой маленькой леди, – сказал Маркус Колину и Кларе. – А иначе и нельзя. Так же, как моя Аннабел и как милашка Хэтти, она – настоящий бриллиант.
      – Извините, что испортила вам вечер, – сказала Мэгги, обращаясь к Маркусу, но почувствовала настоящее облегчение, когда Сойер повел ее к выходу. На Колина она не смотрела.
      Но он подошел сам, преградив им путь.
      – Сойер, с нетерпением жду нашей встречи завтра утром. Ровно в девять, так?
      – Совершенно верно, Колин.
      – Миссис Блейк, – он произнес ее имя совершенно спокойно, но она заметила в его приятном голосе нотки многозначительности, – надеюсь, что скоро вы почувствуете себя лучше.
      Мэгги смотрела на него молча, боясь, что может выдать себя, если заговорит.
      – Уверен, что мы еще встретимся, – настойчиво продолжил Колин.
      Она с трудом сглотнула.
      – До свидания, мистер Вентворт.
      Дорога домой оказалась сплошным мучением. Сойер молчал, считаясь с ее предполагаемой головной болью, и оставшаяся наедине со своими мыслями Мэгги снова переживала ужасы прошлого. Она никогда не думала, что снова увидит Колина Вентворта. И вот он опять вторгся в ее жизнь; он был здесь, в этом месте, которое она сделала своим домом, всколыхнув воспоминания о боли и унижениях, о лжи и ее разбитом сердце… о невыносимой жизни, которая, как она думала, осталась далеко-далеко.
      Будь он проклят! Она со злостью сжала руки, лежавшие на коленях, с такой силой, что ногти впились ей в ладони. Но когда она вошла в свой дом на ранчо и ее взгляд упал на сына, читавшего при свете керосиновой лампы за столом в гостиной, самообладание покинуло ее.
      – Ма, что случилось?
      Она посмотрела на него через комнату, и из ее глаз хлынули слезы. Они градом покатились по щекам, как внезапный ливень.
      – Ма!
      Джона смотрел ей вслед, а она, пробежав через гостиную, поднялась на второй этаж. Мальчик закрыл книгу и испуганно посмотрел на отца.
      Абигейл тоже положила подставку для письма и посмотрела на Сойера.
      – Папа, что случилось? – Ее голос был, как всегда, спокойным, но на лице отразилась тревога.
      – Ничего серьезного. Ваша мама неважно себя чувствует. У нее сильно болит голова, и, как я полагаю, она просто хочет побыть одна в тишине.
      – Я пойду к ней! – сказала Регги, вскакивая. Регина Блейк, которой исполнилось тринадцать лет, была высокой для своего возраста, у нее уже начала развиваться грудь, но ее походка оставалась ребяческой. Широкими шагами, подпрыгивая, девочка направилась к лестнице. Весь вечер она сочиняла любовное письмо Джиггеру Ваттсону, вместо того чтобы писать работу о поэмах Элизабет Барретт Браунинг, которую им задали на дом. Впрочем, сейчас она совершенно забыла о Джиггере. – Я положу ей на лоб влажную прохладную салфетку. А потом тихонько, нежно буду ей петь и убаюкаю ее, – важно заявила она, но отец остановил ее, поймав за руку.
      – Как раз петь-то твоей маме сейчас не надо. Продолжай делать уроки, Регги. Эбби, – он взглянул на свою старшую дочь, тихо сидевшую на своем стуле и наблюдавшую за тем, что происходит вокруг, – сходи узнай, может, маме что-нибудь нужно. Ты девочка спокойная и тактичная и сумеешь помочь ей.
      – Да, папа. – Абигейл заправила темную прядь волос за ухо и встала.
      Регина закусила губу, когда Абигейл проходила мимо нее. Разумеется, Эбби спокойная, как озеро прохладной, чистой воды. Папе это всегда нравилось. И он любит Джону, потому что тот выполняет на ранчо мужскую работу. А вот в Регги ему ничего не нравится!
      – Это несправедливо, – проворчала она, бросая на отца укоризненный взгляд, но Сойер уже подошел к Джоне и начал рассказывать об этом дурацком синдикате. Никто никогда не обращает внимания на нее и даже не думает, что она тоже может пригодиться в трудной ситуации! К ней относятся так, как будто она все еще ребенок. Даже мама – иногда. Регина скорчила рожицу и уселась обратно на свой стул с видом оскорбленного достоинства.
      За эти годы Регги превратилась в хорошенькую девочку-подростка с необузданным нравом и грубоватыми манерами, которые только в последнее время постепенно начали уступать перед натиском просыпающейся женственности и интереса к своей внешности. Живая, общительная и деятельная, Регги своими замечаниями могла рассмешить даже приходского священника или смутить группу ковбоев. Эбби, напротив, была очень серьезной, одаренной способностями к рисованию и музыке, погруженной в себя темноволосой красавицей, которая сначала хорошенько думала и только потом говорила.
      «Может, она и хорошая, и глаза у нее более голубые, чем у меня, зато у нее нет жениха!» – злорадно думала Регги, безуспешно пытаясь сосредоточиться на Элизабет Барретт Браунинг. Это было трудно, потому что Джона задавал папе массу вопросов о приезжих из Нью-Йорка и о сделке, которую они планируют. Она бросила в их сторону возмущенный презрительный взгляд и снова попыталась прочитать глупую поэму.
      В спальне наверху за туалетным столиком сидела Мэгги, по ее щекам катились слезы. Когда Эбби увидела, какой расстроенной и несчастной она выглядит, то ахнула от ужаса.
      – Мама, что с тобой? Почему ты плачешь? – Она подбежала к ней и опустилась на колени рядом.
      – О, так глупо. – Мэгги попыталась улыбнуться сквозь слезы. – Голова ужасно болит, но к утру все пройдет. Не надо обо мне беспокоиться.
      – Конечно же, я беспокоюсь о тебе! Мы все беспокоимся. Папа послал меня наверх узнать, не могу ли я чем-нибудь помочь.
      Мэгги промокнула глаза носовым платком, который ей протянула девочка.
      – Со мной все в порядке, дорогая. Иди вниз и закончи свои занятия.
      – Я уже все закончила. Мне хотелось бы помочь тебе. «Никто мне не может помочь», – подумала Мэгги, а вслух сказала:
      – Я сейчас лягу в постель, закрою глаза, а когда взойдет солнце, опять буду здоровой. Спасибо тебе!
      Она взяла руку Эбби и ласково сжала тонкие пальцы.
      – Ты такая хорошая. Все мои дети хорошие. Я люблю вас всех.
      – И мы любим тебя, мама, – поспешила заверить ее Эбби, встревоженная бледным, измученным лицом матери и темными кругами под глазами.
      – У тебя правда только болит голова? Ты… ты не заболела серьезно?
      Она думает о своей матери, об Айви, поняла Мэгги. «Благослови ее Господь, девочка так волнуется – она боится, что может потерять и меня!»
      – Дорогая, поверь, со мной не случилось ничего такого, что не мог бы вылечить простой сон. – Она прижала к себе девочку, задержав ее на миг, чувствуя ее ласковые руки, прикосновение душистых волос, словно впитывая в себя нежность и заботу Эбби. Отстранившись, она изобразила на своем пепельном лице искусственную радостную улыбку. – А теперь иди и закончи свои уроки. Увидимся за завтраком, и я буду как новенькая.
      К утру ей удалось справиться со своими эмоциями. Но Боже, чего ей это стоило! Она пролежала рядом с Сойером всю ночь, не сомкнув глаз. Ее терзали страх, злость и воспоминание о позоре. Утром Мэгги плескала в лицо холодной водой, пока не начала задыхаться, потом тщательно причесала волосы и даже чуть-чуть подрумянила щеки, чтобы скрыть бледность. С наигранным весельем она суетилась на кухне, поджаривая яйца и колбасу, расставляя тарелки, ставя на стол хлеб, масло, персиковый джем и дымящиеся кружки с кофе для своей семьи.
      Джона и Сойер все время говорили о синдикате, Регги жаловалась, что ей придется провести целый день в школе, когда стоит такая прекрасная золотая осень, а Абигейл внимательно наблюдала за Мэгги – нет ли каких признаков болезни. Но, судя по виду, мама была такой же здоровой, как обычно, и, может, даже более жизнерадостной и оживленной.
      Девочки помогли ей помыть и вытереть посуду, подмести пол и вытереть стол. Потом собрали книги, письменные принадлежности и на прощание поцеловали ее. Тут Мэгги заметила, что Джона не идет с ними.
      – Ты опоздаешь в школу. Поторопись, – напомнила она сыну, отметив вдруг про себя, каким он стал высоким. И когда он успел так вырасти? Его белокурая макушка почти доходила до плеча Регги.
      – Сегодня я не иду в школу, мама, – сказал он ей, и девочки задержались в дверях, чтобы послушать. – Папа сказал, что я должен пойти с ним на встречу у Граймсов. Он говорит, что там я узнаю намного больше, чем за весь семестр в школе.
      – Нет!
      Мэгги охватила паника, но она сумела сохранить спокойный тон:
      – Сойер, Джона не должен идти с тобой сегодня.
      – Да ладно, Мэгги, что ты так разошлась? – добродушно заметил Сойер, наливая себе последнюю кружку кофе. – Ничего страшного, если мальчик пропустит один день.
      – Он уже пропустил один день на этой неделе, когда ездил с тобой на южные пастбища.
      – Ну и что из этого? Он хорошо учится, не хуже других. Подумаешь, не пойдет в школу два-три раза в неделю! Я научу его гораздо более важным вещам на нашем сегодняшнем собрании, чем те, которые он там усвоит…
      – Я не допущу этого! – воскликнула она.
      Все с изумлением воззрились на Мэгги. Она схватилась руками за спинку стула и сердито смотрела на Сойера.
      – Почему ты не хочешь, чтобы он посидел на этом собрании, Мэгги? – Сойер поставил кофе и нахмурился. Сначала непонятная головная боль и слезы вчера вечером, что так не похоже на жену, а сегодня неожиданная настойчивость насчет школьных занятий Джона… Спокойная и разумная, она всегда шла навстречу, позволяла ему делать то, что он считал полезным для сына. Но на этот раз что-то произошло. Сойер чувствовал это, как чувствовал приход северных ветров с холмов, но, увы, никогда не смог бы объяснить.
      – Ма, я хочу пойти сегодня! Папа, мистер Граймс и мистер Вентворт собираются…
      – Ты идешь в школу! – прикрикнула Мэгги на сына так громко, что он заморгал и отступил на шаг. Она резко повернулась к Сойеру. – Мальчику только девять лет! Присутствовать при заключении сделок, при всех этих торгах и спорах, где обсуждаются юридические вопросы, – не его дело. Если хочешь, чтобы он иногда объезжал с тобой пастбища, то здесь у меня нет никаких возражений, но я не позволю забрать его из школы, чтобы он присутствовал при разговорах, которые не понимает, чтобы встречался с восточными американцами, которые посчитают тебя глупцом из-за того, что ты привел ребенка на деловые переговоры. И хватит об этом. Дети, вы лучше поторопитесь, а то опоздаете. Вопрос решен, и, Джона, не строй из себя обиженного. Ты пойдешь и ответишь урок мистеру Грею и хоть один раз выбросишь из головы этот проклятый скот.
      В доме стало так тихо, что Мэгги слышала, как утренний ветерок колышет занавески на окнах гостиной. Из загона доносились знакомые голоса работников, ржание лошадей, хлопанье дверей в сарае и коровнике. В воздухе пахло сухими листьями и деревом, кофе и беконом, который жарился на печке в кухне ранчо, – кухарка Фрэнки готовила завтрак для целой армии работников. Несколько ковбоев строили новый загон для лошадей, купленных Сойером в Гейтсвилле на прошлой неделе; в утренней тишине раздавался ритмичный стук молотка. Джона испуганно смотрел то на мать, то на отца.
      – Па? – в его голосе прозвучала мольба. Мэгги вся напряглась, ожидая, что ответит муж. Сойер бросил на сына сочувственный взгляд и снова покосился на Мэгги.
      – Делай то, что говорит мама, Джона. Будут и другие собрания.
      – Но, па…
      – Иди.
      Джона сдался: собрал свои школьные принадлежности и поплелся к двери. Абигейл и Регина все еще стояли там, не сводя глаз с родителей.
      – Идите, все идите. – Мэгги вытолкала их на улицу, где светило холодное октябрьское солнце. Ей было все равно, что Джона даже не взглянул на нее и не попрощался. Он идет в школу и сегодня не увидит Колина Вентворта. Вот что сейчас имеет значение.
      Когда она вернулась в кухню и закрыла дверь, Сойер подошел к ней. Он положил ей руки на плечи и подождал, пока она поднимет голову.
      – Что случилось, Мэгги? Тебя что-то беспокоит.
      – Я уже говорила. Я считаю, что Джона еще слишком мал для бизнеса и управления ранчо. Я хочу, чтобы он окончил школу, прежде чем станет твоим партнером.
      – И это все? – На лице мужа отразилось сомнение.
      – Да, Сойер.
      Взгляд его серых глаз смягчился, пока он испытующе вглядывался в ее милое решительное лицо.
      – Я согласен, ты имеешь право быть иногда резкой, – медленно сказал он. – Но ты так редко бываешь такой… – Он погладил ей щеку с той мягкостью и нежностью, которая когда-то привлекла ее к нему. – Разумеется, знания мальчику не повредят, образование – великая вещь. Особенно если мы собираемся не спускать глаз с этого щеголя – нашего нового партнера. – Сойер улыбнулся.
      – Спасибо тебе за понимание и извини, что накричала на тебя.
      – А мне даже понравилось, – усмехнулся он и наклонился, чтобы поцеловать ее в губы. – Ты не часто показываешь характер, хотя он постоянно при тебе. И даже интересно порой, когда он вдруг вырывается наружу. Ты тогда напоминаешь мне ту маленькую девочку-вдову, которую я обнаружил умирающей от голода далеко от Канзаса на дорожной станции. Ты не хотела, чтобы я купил тебе поесть. И мне это понравилось, Мэгги. Мне нравилось то, что ты никогда никого ни о чем не просила. – Он прижал ее к своей груди, и его дыхание коснулось ее волос. – Все обернулось для нас двоих замечательно, верно, Мэгги?
      – Да. – Она провела рукой по его густым каштановым кудрям, в которых уже поблескивала седина. – Выйдя за тебя замуж, я совершила самый лучший поступок в своей жизни, Сойер Блейк.
      – Я везучий человек. Ты очень хорошо вырастила моих дочерей. А теперь я стараюсь сделать все возможное для нашего сына.
      Нашего сына. Мэгги чуть не заплакала. Иногда она удивлялась: неужели Сойер забыл, что она была уже беременна Джоной, когда встретила его? Все эти годы он никогда не называл мальчика иначе как «наш сын».
      Она попыталась отогнать от себя мысли о Колине Вентворте, находившемся всего в нескольких милях отсюда, на ранчо Граймсов.
      – Ты замечательно обращаешься с Джоной, – прошептала она. – Я так им горжусь. Он такой же, как ты: сильный, красивый, уверенный в себе. И он любит Тэнглвуд так же сильно, как ты.
      – Мэгги, если бы ты сейчас видела свои глаза! Добрые, лучистые… Клянусь, если бы у меня было время, то я прямо сейчас понес бы тебя наверх в постель и… – Сойер с явным сожалением поцокал языком. – Но позже, милая, позже. А сейчас мне нужно проверить молодняк у Сплит-Рок, прежде чем я поеду к Граймсам. Так что мне пора.
      Оставшись одна, Мэгги опустилась на стул. Усилия, предпринятые для того, чтобы казаться сегодня утром обычной и веселой, давали о себе знать. Она чувствовала слабость во всем теле, и голова действительно болела. Она закрыла на несколько минут глаза, пытаясь отогнать от себя все мысли и волнения. Когда она снова открыла их, то услышала топот копыт – кто-то ехал верхом на лошади.
      Возможно, Сойер что-то забыл, решила Мэгги, подбежала к окну и подняла кружевную занавеску.
      Во двор на сером мерине въезжал Колин Вентворт.

      Мэгги открыла дверь кухни и вышла на веранду.
      – Доброе утро, – сказал Колин.
      Октябрьский ветер разрумянил его щеки, а его голубые глаза блестели сильнее обычного. По сравнению с ними небо над головой казалось бледным и невыразительным. Колин ловко спрыгнул с седла, несмотря на дорогой костюм и котелок, молча осмотрелся вокруг, оглядывая двор и загон, отмечая про себя закрытые двери конюшен и сарая. Все работники уехали вместе с Сойером, и Мэгги знала, что на ранчо никого нет. Как же у Колина хватило наглости приехать сюда, как будто у него было на это полное право!
      – Здорово здесь у тебя, Мэгги, – одобрительно сказал он, приближаясь к веранде. – Ранчо большое, отлично управляется и производит впечатление хорошо отлаженной фабрики. Очень здорово. – Он с улыбкой посмотрел на нее. – Не беспокойся так. Я видел, что твой муж уехал – и все остальные тоже. Мы можем поговорить наедине.
      – Мне нечего тебе сказать. Убирайся из моих владений.
      Но он все приближался. На верхней ступеньке веранды, когда его глаза оказались на одном уровне с глазами Мэгги, он задержался.
      – Твои владения, – задумчиво повторил он. – Да, ты прекрасно устроилась, Мэгги, и я хочу сказать, что меня это очень радует. – На его губах блуждала улыбка. Он с удовольствием оглядел желтое платье, подчеркивавшее изгибы ее стройной, крепкой фигуры, и заметил, что ее глаза потемнели от гнева и стали похожи на зеленое разбушевавшееся море. Ее рука, лежавшая на перилах веранды, дрожала. Она выглядела гордо, как королева Запада, но в красивом лице, в изящной фигуре, в волнующей полноте груди и мягких губах чувствовалась податливость, которую он помнил. – Ты прекрасна, как всегда, Мэгги. Мне хотелось бы обнять и поцеловать тебя прямо здесь и…
      Она со всей силы ударила его по щеке.
      – Убирайся прочь!
      Поморщившись, он приложил руку к красной, занемевшей щеке.
      – Итак, у нас появился характер. Извини. – Он нахмурился. – Но тебе это не идет.
      Мэгги сжала кулаки и попыталась взять себя в руки, чтобы не наброситься на него. С большим усилием она сумела говорить спокойно.
      – Тебе повезло, что у меня под рукой нет ружья. – В ее голосе звучала ярость. – Надо бы тебя хорошенько продырявить… – Сожаление и обида помимо ее воли выплеснулись наружу. – Я ведь писала тебе, когда попала в беду. Как дурочка, думала, что ты любишь меня и отнесешься ко мне справедливо. Думала, что я тебе небезразлична. Будь ты проклят, Колин!
      – Ты была мне небезразлична, Мэгги, это правда. – Он взбежал на веранду и взял ее за плечи. На его лице отражалось раскаяние. Несмотря на то что он стал старше, под глазами появились мешки, а плечи стали более крепкими, он сохранил юношескую привлекательность, которая очаровала ее десять лет назад. – Мне очень жаль, Мэгги, что я тогда так повел себя. Это было некрасиво. Поверь, теперь я понимаю. Но все это было так давно. Я был еще ребенком. Да и вообще, мы оба были детьми. И именно об этом нам следует поговорить. – Он снова огляделся вокруг и склонил голову набок. – Я могу войти?
      – Нет, не можешь. Все, что ты хочешь сказать, можешь сказать здесь. – Тут она вспомнила кое-что. – А разве ты не должен быть сейчас на собрании вместе с моим мужем? Оно ведь в девять часов, как говорил Сойер.
      – Я скажу ему, что перепутал время. Собрание может подождать еще часик. Мне нужно было сначала увидеть тебя. Боже, я ведь даже не мог уснуть прошлой ночью! Как только поднялся на рассвете, так сразу приехал сюда и начал караулить, ждал, пока все уедут. Знаешь, я не отказался бы от чашечки кофе, Мэгги.
      – Кофе? – Она издала нервный смешок и начала пятиться в дом. – Если ты не уберешься до того, как я закрою дверь, я точно возьму в руки ружье.
      Он схватил ее за руку:
      – Думаю, ты выслушаешь меня.
      Тихая угроза, прозвучавшая в его голосе, не прошла для Мэгги незамеченной.
      Встревоженная и сжигаемая яростью, она повернулась к нему.
      – Колин, мне совсем неинтересно, что ты собираешься мне сказать…
      – Будет интересно. Но я не думаю, что тебе захочется, чтобы любой слышал это.
      Она нерешительно посмотрела на него, оглядела пустой двор, с беспокойством взглянула на загон.
      – Одну чашечку, – настаивал Колин. – А потом я уйду. Даю слово.
      – Слово? На него уж точно можно положиться! – Глаза Мэгги сверкали, голос звенел от сарказма. – Не желаете ли пройти в дом?
      Он только улыбнулся в ответ и вошел следом за ней в гостиную.
      Оставшись одна в кухне, Мэгги загремела фарфоровыми чашками и блюдцами, радуясь возможности спрятаться от его внимательного взгляда. Нужно успокоиться, взять себя в руки!
      «Что он скажет? – думала она, прислушиваясь к тишине, царившей в гостиной. – Наверное, просто хочет объяснить свое поведение – или отсутствие всякого поведения – много лет назад. Или здесь кроется что-то еще, какие-то неприятности?»
      Ее руки дрожали, когда она внесла поднос в гостиную, где на диване расположился Колин. Один его вид снова привел ее в ярость. Какое право он имеет находиться здесь! Комната, с новым нарядным ковром и кружевными занавесками, с последней акварелью Абигейл на стене, напоминала ей о счастливой жизни мистера и миссис Сойер Блейк. Колин, которого когда-то она безумно любила, теперь мучительно напоминал о далеком и печальном прошлом, о котором она всеми силами пыталась забыть.
      Хорошо бы плеснуть дымящимся кофе ему в лицо! Нет, это некрасиво. Ладно, она выслушает его молча, как и положено настоящей леди. А потом прогонит его навсегда.
      Она наливала кофе, когда он заговорил.
      – Ты даже не представляешь, как я был потрясен, увидев тебя вчера вечером. – Он покачал головой, отметив ее настороженность. Она опустилась в кресло напротив. – Но, я считаю, мы хорошо вели себя. Клара ничего не заметила. А твой муж?
      – Я отказываюсь обсуждать с тобой Сойера. Скажи то, что собирался сказать, и уходи.
      Колин посмотрел на свои руки.
      – Я не виню тебя в том, что ты ненавидишь меня, Мэгги. Я повел себя не… как джентльмен. Прости мне всю ту боль, которую я причинил тебе.
      – Ты извиняешься? Очень хорошо. Это все?
      – Я думал, ты хочешь услышать новости о своей семье, оставшейся в Канзасе. Не так давно я видел Кэла и Энн.
      Имена из прошлого словно прорвали оболочку холодного равнодушия, которой Мэгги себя окутала. Она закусила губу, с волнением глядя на него.
      Колин кивнул.
      – Они сказали мне, что ничего не слышали о тебе вот уже десять лет. По-моему, их это не очень волновало, но вот твоя тетя… Мне кажется, ее иногда волнует.
      В глубине ее глаз промелькнула боль.
      – И как тетя Виллона? – осторожно спросила она.
      – Плохо. Она уже около года больна.
      Новость буквально потрясла Мэгги. Тетя Виллона, которая ни разу не поцеловала ее, не похвалила и не проявила какие-нибудь чувства, хоть отдаленно напоминающие любовь, все же делала то, что могла. Грубоватая, уставшая от забот, она была строгой, но справедливой по отношению ко всем своим детям. Она пять лет держала Мэгти в своем доме – ей это было непросто.
      – А что с ней?
      – Началось с лихорадки, и с тех пор тетя никак не может прийти в себя. Твой дядя погиб в результате несчастного случая пять лет назад. Теперь мальчик, Эван, управляет фермой в меру своих способностей.
      Дядя Гарри мертв. Эван – сейчас ему, наверное, четырнадцать, управляет фермой.
      – А Кора? – От волнения она облизнула губы.
      – Кора вышла замуж за какого-то фермера и ждет ребенка, который родится весной. У Энн и Кэла уже пятеро детей, и должен сказать, они не очень ладят. Дела Кэла пошли не так хорошо, как он рассчитывал. Они еле-еле перебиваются. – Колин оглядел большую красивую гостиную, взял в руки тонкую фарфоровую чашку. – Энн отдала бы все, чтобы у нее был дом, хоть в половину такой же роскошный, как этот. Если бы она знала, как все обернулось для тебя, – он покачал головой и улыбнулся, – о, тогда бы Кэлу не поздоровилось.
      Мэгги переживала за тетю Виллону, больную и несчастную. Она ведь ни разу не написала Белденам, считала, что эта часть ее жизни давно умерла и канула в Лету. Но… может, стоит снова установить связь с Корой… и Эваном…
      Колин вдруг наклонился вперед, впился взглядом в Мэгги:
      – Мы никогда полностью не освободимся от нашего прошлого, Мэгги. Теперь-то я это знаю, – продолжил он, понизив голос. – Ребенок, которого ты носила, когда написала мне… Мой ребенок… Что с ним случилось?
      Нарушив воспоминания о людях, которые остались в прошлом, вопрос прозвучал совершенно неожиданно. К ней вернулись настороженность и усталость. Медленно отпив глоток кофе, она осторожно поставила чашку на блюдце.
      – Он умер.
      На его лице промелькнуло выражение, которое она не успела понять.
      – Тетя Виллона выгнала меня, когда узнала, что я беременна. Думаю, ты уже слышал всю эту историю от Кэла. Я поехала в Техас на дилижансе, и у меня случился выкидыш.
      – Понятно. – Колин откинулся на диване, внимательно глядя на нее. – А как ты попала сюда, вышла замуж за Сойера Блейка?
      Теперь она чувствовала себя спокойной и уверенной.
      – Мы с Сойером встретились по дороге в Техас, в Форт-Уэрте, после того как я потеряла ребенка. Я не знала, что делать, собиралась отыскать брата – единственное, что мне пришло в голову. Сойер был очень добр, заботился обо мне. – Она постаралась вычеркнуть из памяти то, что случилось на станции «Бандит Рой», и гибель Альмы. – Когда он предложил мне выйти за него замуж, я сразу же согласилась. Мы были очень счастливы. – Она замолчала. Что он спросит еще? Ее рука не дрожала, когда она подносила к губам чашку. Кофе оказался слишком сладким, – нервничая, она переложила сахара. Она поставила чашку на блюдце. – А как жил ты? – спросила она снисходительно. Наверное, в данной ситуации такой тон выбрала бы Аннабел, сдержанная и чуть-чуть высокомерная. – Твоя жена очень красива. Вы, должно быть, тоже очень счастливы.
      – О да. Клара – отличная жена для человека, занимающего в обществе такое положение, как я. Превосходная хозяйка, умная собеседница, она искусно управляет и моим хозяйством. – Он вертел в руках чашку, не сводя с Мэгги глаз, наблюдая, как изменится выражение ее лица. – Единственный недостаток нашего брака – у нее никогда не будет детей. – Он немного помолчал. – Это особенно беспокоит моего дедушку. Он – воспитанник старой школы и считает, что нужен наследник, который продолжил бы род и дело семьи. Дочь моего брата, с точки зрения дедушки, не подходит для того, чтобы унаследовать состояние Вентвортов. Но Эмброз все старается приучить его к своему ребенку, надеясь, что девочка когда-нибудь все же заслужит его одобрение. Если я не смогу родить сына, то у него есть все шансы на успех.
      – Ужасная ситуация! Мне очень жаль, что бедный ребенок используется как… как пешка в игре взрослых мужчин. Но это, в принципе, меня не касается, а ты опоздаешь на свою встречу. – Мэгги почувствовала, что ее ладони стали немного влажными.
      Колин стряхнул со своего колена невидимую пылинку.
      – У тебя ведь трое детей, не так ли, Мэгги?
      – Откуда ты знаешь?
      – Наблюдал за ними, когда они сегодня выходили. Как я понимаю, в школу.
      Наблюдал? Ей стало зябко. Она представила себе, как он прятался, сидя на лошади, среди тополей, в то время как Эбби, Регги и Джона проходили мимо него. Она молча начала собирать чашки и блюдца.
      – Девочки просто очаровательны, но они слишком взрослые, чтобы быть твоими дочерьми от Сойера Блей-ка, – невзначай заметил он.
      – Это мои приемные дочери. Сойер был вдовцом, когда мы встретились. Но Джона – наш совместный сын. – Глубоко вздохнув, она поднялась с подносом в руках. – Думаю, ты скоро его увидишь. Он такой же, как Сойер, и у него непомерный интерес ко всему, что касается бизнеса и скота. Я уверена, что Сойер возьмет его на одно из ваших собраний. А теперь, если ты извинишь меня…
      Она уже вносила поднос на кухню, когда его голос заставил ее застыть на месте:
      – Я разговаривал с Джоной. Очень умный мальчик. Сколько ему лет? Восемь? Девять?
      Она медленно повернулась и шепотом переспросила:
      – Ты разговаривал с ним?
      Теперь Колин тоже поднялся и с насмешливой улыбкой на губах подошел к ней. Его светлые волосы блестели на солнце.
      – О, разве я не говорил, что представился им, когда они проходили мимо? Джона был очень рад познакомиться со мной.
      Мэгги изо всех сил пыталась придать своему лицу спокойное выражение и скрыть панику, охватившую ее.
      – Уже поздно, Колин. Тебе надо поторопиться, иначе ты задержишь переговоры и Сойер решит с тобой не связываться. Он очень нетерпеливый человек, когда дело касается его скота.
      – А когда дело касается его жены? И его сына? Или я должен говорить – приемного сына? – Колин говорил тихо, но в его голосе звучал триумф. – Я видел родимое пятно, Мэгги. Я знаю, что мальчик – мой!
      Мэгги вскрикнула, как будто он пронзил ей сердце ножом. Поднос, который она держала, с грохотом упал на пол, и фарфоровые чашки разлетелись на тысячу ярких осколков.
 
      – Этот мистер Вентворт – делец себе на уме, правда, папа? – Джона отправил в рот целую ложку картофельного пюре, продолжая говорить. – Но скотоводческий синдикат будет выгоден для Тэнглвуда, ведь так?
      – Что за вопрос, сын! – Сойер для убедительности взмахнул вилкой. – Я никогда не стал бы связываться с тем, что не пошло бы на пользу Тэнглвуду.
      – У него такая красивая жена. Кто-нибудь хоть раз видел такое платье, которое было на ней вчера в городском зале? Я бы променяла все свои дурацкие наряды на одно это прекрасное шелестящее платье из тафты! – вставила Регги.
      Даже Абигейл не могла скрыть своего восхищения Вентвортами.
      – У нее даже ридикюль расшит драгоценностями! Она сказала мне, что купила его в Париже. Никогда в жизни не видела такой прелести!
      Только Мэгги хранила молчание. Из-за бури, царившей в ее душе, она не могла даже есть, поэтому просто ковыряла в тарелке, пока семья с аппетитом поглощала приготовленный ею обед и оживленно обсуждала самых интересных гостей, которые когда-либо приезжали в округ Кориелл.
      – В чем дело, мама? Тебе не нравятся Вентворты? – Абигейл первая обратила внимание на ее молчаливость.
      – Конечно, нравятся, но они здесь уже почти две недели, и все это время только о них и говорят. – Мэгги выдавила из себя улыбку и дотронулась вилкой до кусочка жареного цыпленка, лежавшего на тарелке. – Когда они уезжают, Сойер?
      – В конце недели, – улыбнулся он. – Только не говори, что боишься, будто эта городская дама затмит тебя. Ты все равно останешься самой красивой, самой лучшей и замечательной на свете! Даже несмотря на то, что эти девушки в последнее время неравнодушны к Кларе Вентворт.
      – Я проводил кучу времени с мистером Вентвортом – и папа немного не возражал, – добавил Джона.
      – Нисколько не возражал, – поправил его Сойер, бросив смеющийся взгляд на Мэгги. – Вот даже мама побледнела, услышав, как безграмотно ты изъясняешься. Теперь она снова будет говорить, что ты мало занимаешься.
      – Джона, я заметила, ты проводишь в последнее время много вечеров с мистером Вентвортом, катаешься верхом или охотишься, – Мэгги тщательно подбирала слова. За окном светило тусклое осеннее полуденное солнце, на сером небе собирались дождевые тучи. – О чем можно столько говорить?
      – О, о многом! О Нью-Йорке, Европе, – важным тоном сказал Джона. – Он рассказал мне о своем городском доме, о своем дедушке и обо всех развлечениях, которые доступны мальчикам, живущим на востоке. Звучит очень заманчиво, правда. А для городского жителя Колин очень хорошо умеет ездить верхом.
      К удивлению Мэгги, Сойер казался довольным и нисколько не волновался, что у Джоны появился герой для обожания. Тут она поняла, что он просто уверен в любви к нему Джоны и нисколько не боится. Впрочем, у него нет пока причин бояться.
      – И Колин любит скотоводческий бизнес, – с энтузиазмом продолжал Джона. – Мы говорили о его ранчо в Монтане и Вайоминге и как все начнет изменяться здесь, в Техасе, когда будут построены изгороди из колючей проволоки. Хотя мне совсем не по нраву эти изгороди на наших пастбищах, пришлось согласиться с его программой по селекции скота.
      Сойер явно гордился познаниями и проницательностью мальчика.
      – Мы должны шагать нога в ногу с рынком, иначе вылетим в трубу. Это факт, простой и ясный.
      Сойер продолжал говорить о том, что времена меняются, о железной дороге, продвигающейся все дальше на запад, о необходимости сохранить доступ ко всем водоемам пастбищ, особенно учитывая недавние появления в этих местах овцеводов и назойливых мелких фермеров. Но Мэгги погрузилась в собственные кошмарные переживания и едва слышала конец разговора. Колин Вентворт знает о том, что Джона – его сын! Вот самое страшное несчастье. Как справиться с ним? Да, Колин пообещал ей, что не откроет секрета; клятвенно заверил ее, что хочет лишь поближе познакомиться с мальчиком.
      – У тебя нет на это права, – уверяла она его, когда они стояли над осколками разбитых чашек. – Ты отказался от него и от меня… Ты не хотел иметь ничего общего с нами!
      – Я сделал ошибку, был не прав. – Колин упрямо сжал губы. – Неужели ты не понимаешь, Мэгги, что этот мальчик мог бы унаследовать одно из крупнейших состояний Америки?
      Она побледнела.
      – Нет, твой дедушка никогда не признает… ублюдка как своего наследника.
      – Признает! Такое уже случалось в роду Вентвортов. Старик оставит свое состояние любому наследнику, в ком течет истинная кровь Вентвортов. Даже незаконнорожденный имеет все преимущества, если он мужского пола. – Он печально рассмеялся. – Эмброз уже потирает свои липкие ладони в ожидании, когда старик умрет, чтобы его тщедушная дочь все унаследовала. Она ведь не сможет пользоваться капиталами, пока не достигнет совершеннолетия, значит, у Эмброза есть не один год, когда он сможет делать все что хочет. Мэгги, по всем правилам наследство должно достаться Джоне.
      – Тебе. Разве не это ты хочешь сказать? – Ее охватила слепая ярость. – Ты хочешь разрушить судьбу Джоны, только чтобы наложить лапу на эти деньги.
      – Это не только деньги. Акции, земля, железные дороги, фабрики… Ты даже не представляешь. Нет, я не буду разрушать судьбу Джоны. Я не сделаю ничего, что могло бы повредить ему.
      На ее лице отразилось сомнение. Она изо всех сил старалась не шевелиться: боялась, что стоит ей позволить себе хоть одно движение, как она ударит его.
      – Я хочу только поближе познакомиться с мальчиком, – повторил Колин. – Ведь он мой сын, черт побери! Я имею право провести с ним хоть несколько часов, пока я здесь. Обещаю, что не скажу ему правду.
      – Если скажешь, я тебя убью. – Она произнесла это спокойно, но решительное выражение ее лица не оставляло никаких сомнений.
      Колин был ошарашен, но быстро взял себя в руки.
      – Что ж, у меня нет желания расставаться с жизнью, – весело сказал он. – И никакого желания обижать Джону или тебя. Мэгги, ты превратилась в замечательную женщину, не только красивую, но и сильную. Я восхищаюсь тобой.
      – Тебе пора идти.
      Он с сожалением покачал головой и бросил на нее последний, почти печальный взгляд. Протянув руку, он коснулся выбившейся из ее прически пряди волос. Мэгги напряглась.
      – Я сделал ошибку, еще большую, чем я думал все эти годы, – тихо произнес он, и, к ее величайшему облегчению, ушел, больше ничего не сказав.
 
      Она жила все эти дни и ночи в агонии; сознание своей вины, страх, что ее тайна будет раскрыта, были невыносимы. Ее удивляло, что никто, казалось, не обратил внимания на то, как похожи Джона и Колин – те же светлые волосы, те же голубые глаза, черты лица. Но если кто-нибудь увидит родимое пятно Колина, точно такое же, как у Джоны… Она не находила себе места.
      И еще одно беспокоило ее и занимало ее мысли после тайного визита Колина. С тех самых пор, как он упомянул о тете Виллоне и о других родственниках, оставшихся в Канзасе, Мэгги постоянно думала об Эштоне. Ей хотелось написать на ферму, восстановить контакт. Раз тетя Виллона больна, значит, она, Мэгги, обязана предложить ей помощь. Может, ей нужны деньги на лекарства или на лечение? Вряд ли кто-нибудь из Белденов процветает в финансовом отношении, а у Мэгги есть деньги. Несмотря на то что тетя Виллона в свое время вышвырнула ее, именно когда она больше всего нуждалась в поддержке, Мэгги чувствовала, что обязана ей за все эти годы, что прожила на ферме. Наверное, наступило время раз и навсегда расплатиться с долгами. Но если она напишет тете Виллоне, то снова всколыхнет в душе прошлое. Придут старые воспоминания, раскроются старые раны, особенно если ее снова отвергнут. Готова ли она к этому? В конце концов Мэгги пришла к выводу, что не сможет жить спокойно, если не сделает первый шаг.
 
      Через неделю после визита Колина она написала тете письмо на целую страницу, вложила чек на двести долларов и лично съездила в Бакай, чтобы отправить его.
      Каким-то чудом ей удалось пережить бесконечные дни и ночи, пока Вентворты находились в округе. Вечером накануне того дня, когда они должны были уехать из Техаса, в гостинице «Кровел» в Бакае состоялся прием в честь образования синдиката «Объединенные скотопромышленники». Вокруг приглашенных гостей бегали детишки, прятались под столами, гонялись друг за другом по лестнице. Мужчины, облаченные в лучшие рубашки и модные галстуки-ленточки, беседовали о молодняке и лошадях, о погоде и рынке. Женщины собрались отдельной стайкой, чтобы попробовать деликатесы, которые приготовил гостиничный повар, и обменяться новостями: кто родился, кто умер – и посплетничать о множестве прочих важных тем. У всех было что сказать об уезжающих Вентвортах. Не всем гостям, собравшимся здесь, нравилось новое предприятие, в которое позволили вовлечь себя Маркус Граймс и Сойер Блейк. Сэм Холкомб сидел грустный и одинокий в отдалении от бара, где царило всеобщее веселье, и от столов, которые ломились от яств. Он курил сигару в дальнем углу обеденного зала, и перед ним стоял нетронутый стакан виски.
      – Что с ним такое? – спросила Мэгги Дотти Мей, когда у них выдалась минутка побыть наедине, пока скрипачи настраивали свои скрипки. Все вокруг – хозяева ранчо, их жены, ковбои и известные в городе торговцы – шумели, смеялись и готовились к танцам.
      Дотти Мей задумчиво посмотрела на Мэгги.
      – Неужели ты не знаешь? Мэгги покачала головой.
      – Сэм просто вне себя от этого нового синдиката. Он не доверяет Колину Вентворту и даже не доверяет больше Маркусу Граймсу.
      Или Сойеру? Дотти Мей не произнесла это, но Мэгги чувствовала, о чем она думает.
      – Но почему, Дотти Мей? Какое отношение синдикат имеет к Сэму?
      – Его беспокоят изгороди. Он считает, что он и еще несколько мелких владельцев окажутся за их пределами.
      Мэгги молча смотрела на подругу. Та выглядела измученной, обеспокоенной. Мэгги слышала о распрях, идущих между ранчо в Техасе, правда, никогда не обращала на них внимания. Ей просто казалось, что этого не может быть здесь, в Бакае.
      – Сойер никогда не сделает ничего такого, что повредит тебе или Сэму, или вообще кому-нибудь, – быстро сказала она, прикасаясь к руке Дотти Мей. – Он всегда говорил, что Техас достаточно велик, чтобы прокормить каждого, кто попытается приложить руки и заняться разведением скота.
      – Сэм считает, что Сойер становится жадным. Рука Мэгги упала.
      – Не хочу слышать ни слова против Сойера, – спокойным голосом произнесла она. – Да, у него есть амбиции, он хочет, чтобы Тэнглвуд разрастался, но он не жадный и никогда не позволит себе ничего предосудительного. Ты знаешь это так же хорошо, как и я, Дотти Мей! – воскликнула она. – И Сэм знает.
      Дотти Мей закусила губу.
      – Мэгги, я знаю только то, что мне рассказал Сэм.
      – Сэм не прав. – Мэгги покачала головой. – Как ты можешь сомневаться в Сойере? Ведь мы с давних пор хорошие друзья. Неужели ты забыла, что Сэм работал на Сойера и что только благодаря великодушию Сойера вы смогли заняться торговлей скотом? – Она осеклась, заметив, как по лицу подруги промелькнула тень обиды. Разумеется, Дотти Мей совсем не нравится, когда ей напоминают о том, как она и Сэм обязаны Сойеру, о том, что он помог им основать скромное ранчо.
      Наступило напряженное молчание. Мэгги лихорадочно пыталась придумать, что сказать в оправдание и утешение.
      – Грета такая хорошенькая сегодня. Мне нравятся ленты, которые ты вплела ей в косички. – Она оглядела зал, ища Джону. Ей хотелось не выпускать его сегодня из поля зрения, чтобы Колин не воспользовался своим последним шансом сказать ему правду. – Ты, случайно, не видела Джону?
      – Он вышел вместе с Колином Вентвортом.
      – Что? – Мэгги почувствовала, как у нее в жилах стынет кровь. – Когда?
      Дотти Мей недоуменно посмотрела на нее.
      – Несколько минут назад.
      Шум вокруг усилился, стал просто непереносимым. Или, может быть, страх, сжавший ей сердце, громом отозвался в ушах? Мэгги извинилась и ринулась к двери, едва не столкнувшись с Биллом Бенсоном.
      – Извините, – пробормотала она и пробежала мимо него через людный зал, оставив Дотти Мей, смотревшую ей вслед в горьком молчании, и удивленного Билла.
      Вдруг ей преградила путь Клара Вентворт. Мэгги чуть не сбила ее с ног, прошептала извинения и начала обходить. Однако Клара протянула свою обтянутую перчаткой руку и остановила ее:
      – Миссис Блейк, куда вы так торопитесь? Праздник ведь здесь.
      Сегодня Клара выглядела еще более бледной и хрупкой, чем обычно. Ее тонкое хорошенькое лицо при золотистом свете канделябров казалось осунувшимся, и даже высокая прическа из белокурых локонов и яркий янтарный цвет платья из фая с закрытым воротом не могли придать ее глазам и коже обычный блеск. Ее голос, когда она обратилась к Мэгги, прозвучал тихо и натянуто.
      – Я надеялась, что вы представите меня той женщине в льняном платье. Кажется, ее зовут Дотти Мей Холкомб. Той, с которой вы только что разговаривали. Она – одна из немногих, кого я еще не знаю в Бакае.
      «Она заговаривает мне зубы, – догадалась Мэгги, со страхом глядя в кукольное личико Клары. – Ее ведь совсем не интересует знакомство с Дотти Мей. Зачем она ей? Она просто пытается отвлечь меня…» Мэгги с ужасом поняла, что это может означать только одно…
      – Простите! – воскликнула она, проходя мимо, но Клара схватила ее за рукав, и Мэгги пришлось обернуться.
      – Вы знаете, не так ли? – ахнула она. – Вот почему пытаетесь удержать меня.
      Клара узнала правду только вчера вечером. Колин плотно закрыл дверь их спальни и рассказал ей все. Сначала ее охватила ярость: муж опустился до дешевой любовной связи всего за несколько недель до того, как они объявили о своей помолвке! Но она очень быстро сообразила, как это незначительно по сравнению с преимуществами, которые давала им его кратковременная связь. Ее собственное бесплодное чрево являлось источником отчаяния для нее и для Колина; и ее слащавое обожание и манипуляции со стороны матери Колина за все эти годы не очень-то растопили упрямую душу его дедушки. Клара все чаще сомневалась, что они получат то, чего хотели. Но мальчик, наследник по мужской линии, пусть даже и незаконный, мог стать гарантией того, что империя, о которой они с Колином столько мечтали, достанется им.
      Поэтому она всем сердцем поддержала его идею стоять до конца.
      – Колин разговаривает со своим сыном, – холодно ответила Клара, перестав притворяться доброжелательной. Ее лицо скривилось в злобной ухмылке, когда она заметила ужас в глубине глаз Мэгги. – Да, я все знаю. Колин сам рассказал мне правду. Вчера ночью мы пришли к выводу, что Джона тоже должен знать.
      – Он обещал мне… – прошептала Мэгги. Вокруг царили смех, веселье, ноздри щекотал запах еды, табака и вина. Неожиданно аромат духов Клары ударил в нос Мэгги – она почувствовала, что сейчас ее стошнит.
      – Думаю, их надо ненадолго оставить наедине. Конечно, это обернется шоком для бедного ребенка – узнать, что родители все эти годы обманывали его…
      Мэгги толкнула Клару к группе ковбоев, которые подхватили ее и удержали от падения, и ринулась к входной двери. Стояла ясная холодная ночь, с холмов дул пронизывающий ветер. Мэгги забыла свою шаль и задрожала под ледяным светом звезд, вглядываясь в темноту. Впрочем, она дрожала не от холода. На углу, за магазином Пэйли, она увидела высокую фигуру человека в котелке и мальчика, в котором даже с этого расстояния сразу узнала сына. Нет, нет! Не допусти, чтобы Колин уже сказал ему! Подхватив пышные юбки, она бросилась бежать.
 
      – Что случилось с твоей женой?
      Билл Бенсон похлопал Сойера по плечу, прервав зевок, с которым Сойер слушал рассказ доктора Харви о первом годе работы на Западе. Сойер извинился перед группой мужчин, смеявшихся над историей, и повернулся, держа в руке стакан с виски.
      – О чем ты, Билл?
      – Мэгги. Она выскочила отсюда, как телка, которую сейчас будут клеймить. Думал, тебе следует об этом знать.
      – Черт! Что еще произошло? – Сойер оглядел переполненный обеденный зал гостиницы, но нигде не увидел своей жены. – Спасибо, Билл. Я схожу за ней.
      Он направился к двери, ругаясь про себя. Что случилось со спокойной, серьезной молодой женщиной, на которой он женился, с женщиной, которая пережила суровые техасские зимы и летние песчаные бури, которая растила троих детей на одиноком ранчо и никогда не жаловалась? В последнее время Мэгги стала вспыльчивой, больше похожей на молодую необъезженную кобылу, чем на его спокойную, уравновешенную жену. Ему это уже начинало действовать на нервы. Что на нее нашло? Он выбежал в холодную ночь. Пришло время раз и навсегда положить конец этим ее выходкам.
      Высокий и импозантный, в широкополой шляпе, рубашке со складками и галстуке-ленточке, он размашисто шагал по широкой улице, поворачивая голову направо и налево, вглядываясь и прислушиваясь, пытаясь отыскать свою непредсказуемую и беспокойную жену.
 
      Джона чувствовал себя избранным и значительным, когда шел по тротуару с Колином Вентвортом. Умный и любезный господин с востока сразу, как только появился в Техасе, выбрал его в свои друзья. Джона был еще мальчишкой, но отец всегда относился к нему с пониманием и уважением, а теперь и Колин Вентворт отнесся точно так же. «Наверное, во мне есть что-то особенное, – думал мальчик, шагая в чернильной темноте ночи рядом с высоким, стройным человеком. – Люди говорят, я молодец, что знаю больше о том, как надо управлять ранчо и выращивать скот, чем большинство мальчиков моего возраста». Джона мечтал в один прекрасный день сделать Тэнглвуд самым большим, самым лучшим ранчо Техаса. Его глаза начинали блестеть при словах «коровий барон». Вот кем был его отец. И он станет таким же! Они вместе, при помощи человека, который сейчас шагал рядом с ним, превратят мечты в реальность.
      Сегодня Колин был странно молчалив. Джона поглядывал на него в темноте и обратил внимание на то, что его лицо было более серьезным, чем обычно.
      Мальчик решил покончить с проблемой, какой бы она ни была, сразу бросившись головой в омут, как учил отец. По-техасски.
      – Каждому ясно, что вас что-то беспокоит, Колин, – совсем по-мужски сказал он, довольный тем, что наверняка так же сказал бы Сойер. Он помолчал, пока они огибали угол главной улицы. – Если вы поделитесь со мной, может, я чем-нибудь помогу?
      Колин молча указал на два стула с прямыми спинками, стоявшие возле постоялого двора.
      – Я хочу поговорить с тобой, Джона. Есть кое-что, что мы должны выяснить, перед тем как я вернусь в Нью-Йорк.
      Мальчик ждал, заинтригованный, но одновременно чувствовал, как в нем просыпается беспокойство. В темноте он вглядывался в лицо мужчины, севшего рядом с ним в тишине города, который казался безлюдным: почти все собрались в гостинице, чтобы принять участие в празднике.
      – Я не знаю, как тебе сказать… – начал наконец Колин. – Думаю, сначала ты должен узнать о твоей матери.
      – О моей матери? – Джона непонимающе глядел на него. Этого он никак не ожидал.
      – О твоей матери и обо мне. – Колин вздохнул. – Видишь ли, сын, я встретил ее много лет назад в Эштоне, в Канзасе, когда она там жила у тети и дяди…
      Тишину ночи прервал звук шагов бегущего человека. Колин вскочил со своего стула как раз в тот момент, когда Мэгги выбежала из-за угла и увидела их.
      – Ма, что случилось? – воскликнул Джона, увидев ее отчаянное лицо, но она едва взглянула на него, а встала прямо перед Колином.
      – Что ты сказал ему? – требовательно спросила она.
      – Пока ничего. Я как раз…
      – Джона, возвращайся в гостиницу. – Мэгги дрожала от ярости и страха. Она повернулась к сыну и подтолкнула его. – Иди сейчас же. Кто тебе разрешил уйти?
      Она говорила резко, гневно и оскорбительно, а ведь она хотела защитить своего мальчика, защитить любыми путями! Он покраснел оттого, что к нему отнеслись как к несмышленому ребенку, отругали перед новым другом.
      – Но, ма…
      – Не спорь! Я сказала – возвращайся. Немедленно!
      – Оставайся! – приказал Колин, вставая между Мэгги и ее сыном. – Во влажном мраке ночи он уже не выглядел по-мальчишески, очаровательно или привлекательно, – он больше походил на сурового и безжалостного человека, стремящегося достичь своей цели. Его глаза мерцали так же холодно, как самые далекие звезды.
      – Мэгги, бесполезно. Нет смысла откладывать. Я решил, что у него есть право выслушать правду, и я выбрал это время…
      Она ударила его, и звук пощечины звонко раздался в тишине.
      – Ма! – воскликнул Джона, с ужасом глядя на мать, всегда такую спокойную, добрую. Сейчас она смотрела на Колина Вентворта с яростью загнанной в угол дикой кошки. Вдруг взгляд мальчика упал на высокую фигуру человека, который незаметно приблизился к ним и стоял в тени у стены постоялого двора. – Па…
      Джона испугался. Он никогда не видел свою мать такой сердитой и не видел отца таким молчаливым и посеревшим, как гранитная скала на фоне неба.
      – Возвращайся на вечеринку, сын. Делай то, что говорит тебе мать.
      Джона задрожал от жесткого тона отца. Но он уже не спорил.
      – Слушаюсь, сэр.
      Все молчали, пока он медленно брел прочь. Что все это значит? Почему они отсылали его, когда он всей душой хотел знать, что же все-таки происходит? Он прошел полдороги по направлению к гостинице, и в его детской душе проснулся дух протеста. Кто же он в конце концов – младенец или подросток, который собирается стать мужчиной?
      Его нижняя губа непроизвольно выпятилась вперед, совсем как у Сойера, когда тот на что-нибудь решался. Медленно повернувшись назад, Джона некоторое время смотрел в ту сторону, откуда пришел. Потом тихо, как сиу, прокрался назад к постоялому двору. Его шаги утонули в шуме ветра, зато сердце билось так громко, что его стук был слышен в ушах мальчика и в гулкой черной ночи.

      Молчание прервал Сойер.
      – Может, вы расскажете мне, что здесь происходит, Вентворт? – Он буравил взглядом человека, который формально являлся теперь его партнером, но все добросердечные отношения между ними испарились. Сверкающие глаза Сойера выражали холод и настороженность.
      Колин перевел взгляд с волевого лица Сойера на застывшее лицо Мэгти, потом снова посмотрел на Сойера.
      – С радостью, Блейк. Я считаю, у вас есть право знать.
      – Нет! – Мэгги подбежала к мужу и схватила его за руку. – Сойер, уведи меня домой. Мне нужно поговорить с тобой! Пожалуйста.
      – Сразу же, как только Вентворт расскажет мне, в чем дело.
      – Нет!
      Она была в полном отчаянии, бледная как снег и трепещущая, словно степная роза на северном ветру. Но он твердо решил не сдвинуться с места, пока все не выяснит.
      – Говорите. – Он кивнул Колину, теребившему свой галстук. Никто из них не заметил Джону, который тихо, как призрак, притаился в тени сарая рядом.
      Сердце Мэгги сжалось, когда Колин начал говорить. Она понимала, что Сойер ни за что не уйдет отсюда, пока не услышит правду.
      «Сойер поймет! – уверяла она себя, сжав кулаки так, что побелевшие костяшки пальцев блеснули на фоне ее тяжелой юбки сливового цвета. – Должен понять!»
      – Есть кое-что, о чем я ни разу не упомянул во время наших переговоров и встреч, – сказал Колин. Он с вызовом смотрел на Сойера, выдержав его тяжелый взгляд с достоинством. – Я был знаком с Мэгги, вашей женой, много лет назад в Эштоне, в Канзасе. Еще до того, как вы женились на ней, до того, как я женился на Кларе.
      Взгляд Сойера метнулся к Мэгги. Его лицо было словно каменная маска.
      – Это правда?
      Она кивнула, чувствуя разочарование, которое пронзило его при ее признании, хотя он тщательно прятал его, сохранив полную невозмутимость. Итак, он узнал, но это была лишь часть правды… Узнал, что она лгала ему, или, во всяком случае, ввела в заблуждение своим молчанием. Она ведь не показывала вида, что знала Колина Вентворта до того, как они встретились в Техасе.
      Затаив дыхание, она услышала, как в тополях за городом ухнула сова, как где-то хлопнула дверь, и почувствовала, как холодный ветер касается ее бледных щек.
      – Может быть, остальную часть истории я услышу от Мэгги? – сказал Сойер после затянувшегося молчания. – Пойдем домой.
      – Я не хочу рисковать. Она может солгать вам, Блейк, – прервал его Колин, схватив за руку, но уже в следующий миг в воздухе мелькнул правый кулак Сойера и тяжело опустился на скулу восточного щеголя. От удара он отлетел и приземлился в пыли возле кормушки для лошадей.
      – Какого черта?!
      Ярость исказила черты лица Сойера, превратив его в маску смерти.
      – Моя жена никогда не лжет, и я забью плетьми каждого, кто скажет, что это не так.
      Колин, сидя на земле, глядел на них, полный ярости и негодования. Его распухшая щека ныла. В его глазах появилось неприятное выражение.
      – Да она лгала вам все эти годы, Блейк! Только вы слишком глупы, чтобы догадаться. Она была беременна, когда вы встретили ее, – беременна от меня! Бьюсь об заклад, она заставила вас поверить, что это ваш ребенок, не так ли? Но это неправда. Это мой ребенок! Джона был – и есть – мой.
      Прежде чем Мэгги произнесла хоть слово, Сойер напал на Колина, как медведь гризли нападает на какого-нибудь барсука. Она только ахнула, когда в воздухе замелькали кулаки, раздались приглушенные стоны, ругательства и звук глухих ударов, от которых ей становилось дурно. Сойер сидел верхом на Колине и молотил его кулаками. Мэгги бросилась к мужу, пытаясь остановить его.
      – Сойер, не надо. Ты убьешь его! Не надо! – плакала она и едва не теряла сознание от охватившего ее отчаяния. – Это правда. Боже, помоги мне, он говорит правду! По крови, только по крови Джона – его ребенок.
      Руки Сойера безвольно опустились. Он посмотрел на нее затуманенным взором. В его лице не было ни кровинки.
      – Мне жаль, так жаль, – бормотала Мэгги, и по ее щекам бежали слезы. – Пожалуйста, пойдем домой, позволь мне все объяснить.
      Он еще сидел верхом на Колине Вентворте, но, казалось, совершенно забыл о нем. Колин лежал съежившись, его лицо представляло собой сплошное кровавое месиво.
      – Ведь ты сказала, что была вдовой. – Сойер смотрел на нее так, как будто видел впервые. – Сказала, что это ребенок твоего мужа, Сета.
      – Не было никакого мужа… я… выдумала его. Я не знала, что делать, вот и сочинила историю… Я хотела, чтобы моего ребенка приняли! Я боялась, Сойер. Боялась, и мне было стыдно.
      – Посмотрите сюда. – Лежавший в пыли Колин отогнул разодранный рукав и показал Сойеру родимое пятно в форме полумесяца чуть выше запястья – пятно, совершенно такое же, как на руке Джоны. Даже в слабом туманном свете октябрьской луны Сойер отчетливо видел его. – Знак Вентвортов, он наследуется вместе с деньгами, – прерывисто сказал он. – У Джоны точно такой же знак, ошибки здесь не может быть. – Несмотря на окровавленное лицо и боль во всем теле, в его голосе явно чувствовался триумф. – Какие вам еще нужны доказательства?
      До слуха Мэгги донесся странный звук. Она резко повернулась. Плач. Кто-то плакал.
      И тут она увидела Джону, темную тень, прижавшуюся к стене сарая.
      – О Боже, – выдохнула она.
      Только на миг она увидела его лицо, любимое лицо, залитое слезами.
      – Джона…
      Она бросилась к нему, но не успела она добежать до сарая, как он растворился в темноте.
      – Сойер, мы должны найти его. – Полными ужаса глазами она посмотрела на мужа, который медленно поднимался на ноги. Колин Вентворт делал то же самое, хотя не так уверенно. Его рубашка и сюртук были вымазаны кровью, губы раздулись и покраснели.
      Она подбежала к Сойеру и потянула за руку.
      – Джона слышал нас. Он знает правду! Нам нужно найти его, поговорить с ним.
      Сойер оттолкнул ее. Она споткнулась, чуть не упала, но сумела удержать равновесие. Даже не взглянув на нее, он зашагал к центру города.
      – Сойер! – отчаянно воскликнула она.
      Он не остановился. Ссутулившись, большими тяжелыми шагами он пошел прочь и исчез за углом.
      Ища опору, Мэгги ухватилась за кормушку. Ей показалось, что ночь разлетелась на миллион осколков, совсем так же, как чашки, разбившиеся об пол. Словно сквозь вату, она услышала полный презрения голос Колина:
      – Если бы ты не прервала нас, я сообщил бы ему все мягко и осторожно. А теперь посмотри, что наделали твое вранье и притворство.
      – Ты уничтожил нас, всех нас, – прошептала Мэгги, и ее сердце, будто огненная игла, пронзила боль. У нее подогнулись колени, и она прислонилась к кормушке, чтобы не упасть. – Ты доволен теперь, когда разрушил наши жизни?
      – Я заявил право на своего сына и позабочусь о том, чтобы у него была та жизнь, которую он заслуживает. – Он поморщился – разбитые губы снова начали кровоточить. Потом с усилием нагнулся и поднял свой котелок, лежавший в пыли. – Мальчик справится. Он примет меня и то, что я могу ему предложить. – Он бросил на Мэгги прощальный злорадный взгляд и, прихрамывая, поплелся по пустынной улице к гостинице.
      Мэгги опустилась на землю, силы окончательно покинули ее. Она осталась одна, и бархатистое небо будто накрыло ее, бакайская пыль забила легкие. Никогда, с тех пор как умерла Амелия и тетя Виллона приказала ей оставить ферму в Эштоне, она не чувствовала такого одиночества и безнадежности. Сознание, что она причинила Джоне и Сойеру страдание, наполняло ее выразимой печалью.
      – Джона, Сойер, простите меня, – умоляла она, но ее слова утонули в ветре, и единственным ответом послужил лай койота где-то далеко.
 
      На янтарном небе забрезжил рассвет, холодный дождь барабанил в окна дома, ковбои в дождевиках, сновавшие от сарая к кухне и от кухни к конюшне, седлали коней и разъезжались по пастбищам.
      Мэгги, стоявшая у окна, молча наблюдала за ними. Она знала, что скоро в комнату придут Регина и Абигейл и засыплют ее вопросами о том, что произошло вчера вечером, захотят узнать, куда ушли Сойер и Джона, почему Мэгги попросила Сэма и Дотти Мей отвезти ее домой из гостиницы пораньше и оставила девочек, которым, после того как вечер закончился, пришлось возвращаться с Бенсонами. Она не была готова ответить ни на один из этих вопросов, не могла справиться с всепоглощающим чувством вины. Джона вчера вечером не вернулся, не вернулся и Сойер. Мэгги молилась, молилась о том, чтобы они появились сейчас на ранчо, чтобы шли к дому вместе…
      Но никто не появился. В доме стояла мертвая тишина и царило уныние.
      Через час она сидела в кухне за столом – перед ней стояла чашка с чаем и нетронутый остывший завтрак. Абигейл и Регина мыли тарелки и пытались развлечь ее своей болтовней.
      – Джиггер Ваттсон приглашал меня на танец целых три раза, – хвасталась Регина, кокетливым движением поправив прядь блестящих кудряшек. – Только представь! Он еще никогда не приглашал на вечере одну и ту же девушку на танец больше одного раза – до меня.
      – Большинство девушек и не захотели бы танцевать с ним больше одного раза, – отпарировала Абигейл, выливая остывший чай Мэгги в раковину и наливая ей новую чашку. Дождь непрерывно барабанил в окно, холод проник даже в их уютную кухню. Девочка поставила перед Мэгги дымящуюся чашку с чаем и подвинула поближе сдобные булочки. – Я еще никогда не видела более неуклюжего ковбоя. В последний раз, когда я танцевала с ним, он чуть не отдавил мне ноги.
      – Но зато он такой привлекательный! – не унималась Регина. – Когда он смотрел мне в глаза, то я даже не заметила, что он лягнул меня в лодыжку, пока мы танцевали джигу, а сегодня утром она раздулась, как помидор!
      Абигейл рассмеялась, Мэгги натянуто улыбнулась. Она с отсутствующим видом пила чай.
      Приемные дочери обменялись тревожными взглядами.
      – Я уверена, что папа и Джона скоро будут дома. – Эбби села на стул напротив Мэгги.
      – Точно! Никогда в жизни они не откажутся от завтрака, что бы ни случилось! – Попытка Регги шуткой разрядить обстановку утонула в напряженном молчании.
      Тишину прервал мягкий голос Абигейл:
      – Может, ты хочешь, чтобы мы пошли и поискали их, когда стихнет дождь? Съездить к Граймсам или на ранчо Хайата?
      – Нет. – Мэгги закусила губу. – Ваш папа взрослый человек и придет домой, когда захочет. Ему… нужно время, чтобы подумать, вот и все. Но я действительно волнуюсь за Джону. – Она решительно отодвинула стул и встала. – Поеду в город искать его!
      – Но дождь еще не прекратился! – Эбби вскочила. – И ты плохо выглядишь, мама.
      – Не волнуйтесь за меня. Я хочу, чтобы вы были здесь, на случай, если кто-нибудь из них придет домой.
      Не обращая внимания на протесты девочек, Мэгги сняла желтый дождевик с крючка рядом с кухонной дверью и накинула его на себя, заправив волосы под капюшон, но когда она открыла дверь, чтобы пойти к конюшне, до ее слуха донесся топот копыт. Сначала она подумала, что Джона скачет на полной скорости к дому, но потом узнала мерина, принадлежавшего его лучшему другу Джеду Хайату.
      Джед въехал во двор, с его плаща потоками стекала вода. Он соскочил с седла и подбежал к открытой кухонной двери, красный и запыхавшийся.
      Когда он передал Мэгги сложенный лист бумаги, достав его из кармана макинтоша, она почувствовала, как учащенно забилось ее сердце.
      – От Джоны?
      Он кивнул и опустил глаза. На его веснушчатом лице блестели капельки дождя.
      – Он появился на нашем ранчо посреди ночи, забрался по дереву к моему окну и стучал, пока я не проснулся. До рассвета он спал на полу, а потом сел и написал письмо. Он сказал, что его нельзя передавать вам до десяти часов. Надеюсь, что вы не сердитесь на меня, мэм.
      – Нет, Джед, не сержусь.
      Он не остался, чтобы выпить чашечку чая или хоть немножко обсушиться. Исчез в потоках воды, льющей с неба, почти так же быстро, как и появился, отправившись на свое ранчо, которое находилось за три мили отсюда. Эбби и Регина были необычно молчаливы, пока Мэгги разворачивала письмо.
      – О нет, только не это! – воскликнула она, когда начала читать детские каракули.
      Кровь застыла в ее жилах, когда она увидела, что там написано.
 
      «Дорогая мама,
      папа всегда говорил, что нельзя обманывать людей, особенно тех, которых любишь. Поэтому я не совсем понимаю, почему ты и папа лгали мне всю жизнь. Я все время думаю о том, как ты притворялась, что он мой настоящий отец, и он тоже, в то время как вы все это время знали, что это неправда. Неужели вы думаете, что у человека нет права знать правду о таком важном деле?
      Я понимаю, ты стыдилась меня. Теперь, когда папа знает, что ты даже не была замужем за моим настоящим отцом, я думаю, он тоже стыдится. Поэтому я уезжаю в Нью-Йорк со своим настоящим отцом, если я ему нужен. Он единственный, кто попытался сказать мне правду. Я не хочу никогда в жизни больше видеть Тэнглвуд. Меня он больше совершенно не волнует. «Нью-Йорк» звучит гораздо лучше, чем «Техас». Поэтому вам с папой не стоит за меня волноваться. У меня все будет хорошо.
      Передай привет Эбби и Регги.
      Джона».
 
      – Дилижанс отправился строго по расписанию – в шесть часов утра. Сейчас, наверное, он на полдороге к Оклахоме.
      – Джона уехал на нем, Джил?
      Начальник станции Бакай кивнул, бросив на нее понимающий взгляд из-под седых бровей.
      – Так точно.
      Ей хотелось закричать: «Почему вы его не остановили?» – но она уже знала ответ. Техасцы, независимые, гордые, никогда не вмешивались в дела других, даже если им было всего девять лет, если, конечно, не затрагивались их собственные интересы. Поэтому она спрятала свое отчаяние и начала задавать вопросы этому пожилому мужчине в очках:
      – А он… С ним все было в порядке? Он вам что-нибудь сказал? Он был с Вентвортами?
      – Да, он был с ними. – Он помедлил и прочистил горло. – Мальчик был немного не в себе, вроде как плакал до этого. Но он успокоился, когда садился в дилижанс. У него в глазах было такое выражение… будто он решил что-то для себя. По-моему, он знал, что делает. А эта миссис Вентворт все чирикала и чирикала, но он не слишком-то ее слушал. Похоже, его обуревали мысли, и совсем не радостные, нет.
      Он пожал плечами, засунул карандаш за ухо и отвернулся от Мэгги к кофейнику, стоявшему на этажерке в углу маленькой конторки. Он подумал о пяти золотых монетках, которые миссис Вентворт дала ему, чтобы он не распространялся насчет блейковского мальчишки. Он бы с большим удовольствием поговорил о нем, но немного золота не помешает.
      – Могу я быть вам еще полезен, миссис Блейк? Если нет, то мне еще нужно закончить заполнять бумаги.
      Она не помнила, как выехала из Бакая, не обращая внимания на дождь, который хлестал ей в лицо и струйками сбегал с промокшего плаща.
      Из окна верхнего этажа салуна «Голубая шляпка», скривившись от злости, Сойер Блейк смотрел, как его жена пронеслась бешеным галопом по мощеной улице. Пару минут назад он выбрался из постели в маленькой грязной комнатушке, где впервые в своей жизни нарушил клятву супружеской верности. Толстая рыжая проститутка спала, слегка похрапывая, рядом с бутылкой из-под виски, которую они прикончили под утро. Ее ярко нарумяненные щеки блестели от пота.
      – Катись к черту! – прохрипел он вслед удаляющейся фигурке Мэгги и ударил кулаком по окну. – Лживая, продажная сука! Катись к черту!
      Он поранил руку, но ему было наплевать. Шаткой походкой он подошел к кровати и рухнул на проснувшуюся проститутку, одержимый дикой пьяной жаждой мести.

      Бену потребовалось не много времени, чтобы понять, что одного упоминания имени Джейка Рида достаточно, чтобы привести бандита Джима Торна в состояние ярости. А Торн относился к тем людям, которых сердить опасно для жизни.
      Как говорил Уильям Дин, между этими двумя бандитами пробежала черная кошка в Нью-Мексико в 1878 году, и с тех пор Торн спал и видел, что он убивает Джейка Рида.
      – Тут есть одна закавыка – даже у Торна кишка тонка, чтобы пришить Джейка Рида. Нужно правильно выбрать обстановку – ты понимаешь, что я имею в виду, – доверчиво шептал ему Уильям Дин возле костра, после того как Горн в ярости убежал в рощу из-за Джо Дина.
      – Этот Рид явно мошенничает в покер, – начал Джо, как вдруг Торн покраснел, запыхтел и так посмотрел на осекшегося Джо, что у Бена по коже побежали мурашки. Наступило напряженное молчание, и ситуация могла для Джо плохо кончиться, если бы Калвин Дин не сказал примирительно:
      – Угомонись, Джим! Ты же знаешь, Джо не со зла. Бен сидел затаив дыхание, пока Торн не повернулся и не зашагал в густую чащу, окружающую опушку, на которой банда разожгла костер. Это случилось через месяц после его бегства из тюрьмы Холлоувилла, и все последующие годы, которые Бен провел в банде Дина, он был настороже и старался не произносить имени Рида, если его мог услышать Джим Торн. Торн представлял собой угрозу, ясную и недвусмысленную. Злобный, хладнокровный тип, он с самого начала был против того, чтобы Бен присоединился к банде, и только благодаря привязанности Уильяма к новому знакомому после истории в тюрьме Бен завоевал себе право стать членом банды.
      В ноябре 1881 года Бен оказался в салуне «Длинная ветвь» в Додж-Сити. Он прилично выигрывал в покер, и его обхаживала очаровательная темноволосая девочка. «Это уж точно выгоднее, чем гоняться за золотой пылью!» – подумал он, подгребая к себе выигранные деньги и изучая новые карты, которые сдал Уильям Дин. Он с удовлетворением подумал о том, что, с тех пор как связался с Динами, удача повернулась к нему лицом.
      На нем были новенький, с иголочки, черный костюм, белая рубашка с накрахмаленным воротником и перламутровыми пуговицами, модный галстук и мягкая серая шляпа. Его темные волосы были гладко зачесаны при помощи самого дорогого бриолина, а мастерски сшитые кожаные сапоги ослепительно блестели. Но лучше всего был тяжелый кошелек, распухший от золота, лежавший в его кармане вместе с красивыми золотыми часами, приобретенными на его долю от грабежа поезда, который банда совершила два месяца назад в Миссури. Впрочем, воспоминания об этом успешном нападении были не очень приятными. Погиб один человек, кондуктор, которого убил выстрелом между глаз Джим Торн. Бен отогнал от себя видения безобразной кровавой сцены, чтобы они не мешали ему сейчас, в самый разгар удачной игры.
      – Беру, – проговорил он, откидываясь на спинку стула и взглянув на высокого усатого игрока с хитрыми глазами, сидевшего напротив. Тут он почувствовал аромат духов черноволосой Ванды – она ставила на стол очередной стакан виски. Когда Бен взглянул на флеш в руке и почувствовал прикосновение губ девушки к своей щеке, он понял, что значит приближаться к вратам рая.
      И тут все полетело к черту. Керли Дэвис, коренастый чернобородый кузен Динов, влетел в дверь салуна, промчался по усыпанному опилками полу и заорал:
      – Джейк Рид в городе, направляется сюда! Эффект, который его слова произвели на братьев Дин, был подобен удару молнии. Они выпрямились на стульях, широко раскрыв глаза, а потом, к удивлению Бена, сложили карты.
      – Лучше предупредить Торна, иначе мало не покажется, – пробормотал Джо на ухо Бену, после чего он и Уильям вывалили на стол свой проигрыш, приподняли шляпы, прощаясь с молчаливым игроком и Беном, и выскочили за двери салуна.
      Игрок пожал плечами и, кивнув Бену, направился к рулетке. Оставшись один за столиком, Бен залпом допил остатки виски и стал ожидать, что произойдет дальше.
      Он знал, что Торн вместе с Калвином Дином находился выше по улице, в салуне «Доблесть прошлого», развлекаясь с парочкой двухдолларовых голубок. Бен мог только предполагать, какой будет реакция Торна на сообщение о том, что Джейк Рид в Додж-Сити. Он мог поставить весь свой выигрыш до последнего цента на то, что еще до наступления ночи здесь прольется кровь.
      Сердце забилось сильнее, как всегда в ситуации возможной опасности. Он украдкой оглядывал салун, отмечая про себя расположение изогнутого бара из ореха, висящих керосиновых ламп и лестницы, ведущей наверх в номера. Обнаженная леди, возлежащая на малиновом бархатном диванчике, соблазнительно улыбалась с картины в золоченой раме ковбоям и картежникам, собравшимся в салуне. Бен внимательно изучал их из-под широких полей шляпы, разделяя на потенциальных сторонников, врагов и нейтралов на случай неприятностей, – не потому, что он собирался принять участие в перестрелке, а для собственной безопасности. Когда раздразнишь Торна, то может произойти все что угодно.
      Как-то ночью, когда банда закончила грабить почтовый дилижанс и когда Торн без всякой надобности избил до полусмерти седого возницу, попытавшегося оказать сопротивление, Бен с неприязнью упрекнул его.
      – Не было никакой нужды ломать ноги старику… – начал он в брошенной хижине, где банда решила затаиться, пока не стихнет шум по поводу грабежа. Но прежде чем он закончил фразу, Торн с угрожающим спокойствием подошел к нему, предлагая померяться силами – тут же, не выходя из хижины. Бен нисколько не сомневался в том, что, если бы не своевременное вмешательство братьев Дин и Керли, рыжий бандит прикончил бы его на месте. Торн был метким стрелком и доставал револьвер молниеносно. Он прекрасно знал, что Бен, хотя и неплохо владеет своим «кольтом», ему не соперник.
      А вот Джейк Рид им был. Его слава непревзойденного стрелка простиралась от Миссури до Нью-Мексико. Поговаривали, что он в свое время охотился за бандитами за награду и был дружком Веса Хардина и Билли Козленка; с начала бандитской войны между штатами он укокошил уже семнадцать человек – умный, расчетливый, если, конечно, верить слухам, гуляющим по Западу. Поэтому Бен ждал с некоторым нетерпением, смешанным с любопытством, когда двери салуна распахнутся в очередной раз.
      Не прошло и пяти минут, как они действительно распахнулись. И в освещенный фонарями салун вошел человек, который, как понял Бен, не мог быть никем другим, кроме как Джейком Ридом.
      Ему было около тридцати; высокий, мускулистый, с узким темным лицом. Несмотря на спокойное, сдержанное выражение лица, он производил впечатление опасного человека, и Бен сразу почувствовал это. У него были широкие плечи, будто он занимался тяжелым физическим трудом, работал на строительстве железной дороги или докером в порту, а руки под черной полотняной рубашкой бугрились бицепсами. В черной рубашке, черных саржевых брюках, заправленных в высокие кожаные сапоги, и в черной шляпе он выглядел мрачным и устрашающим. Впрочем, не только из-за одежды, черной и подчеркнуто простой, и не из-за кобуры, висевшей на его бедре, с черной блестящей рукояткой однозарядного кольта, выглядывающего из нее. Пожалуй, больше всего пугала его походка: расслабленная, свободная и одновременно настороженная и хищная. Запоминались его бронзовый загар, запавшие щеки, прямой нос, а главное – глаза. В контрасте с черными волосами и бровями его глаза были странного коричнево-желтого цвета и сверкали, как два топаза. Они смотрели холодно и расчетливо. Глаза кошки, нет, скорее пантеры, – подумал Бен. Он почувствовал облегчение, когда мимолетный взгляд бандита, быстро оценивавшего обстановку в салуне, скользнул по нему, не останавливаясь. Подошла Ванда.
      – Принеси мне еще стаканчик этого динамита, – тихо попросил Бен, а потом посадил девушку на колени и стал потягивать виски, стараясь держать в поле зрения и Джейка Рида, и дверь салуна. Ни Торн, ни Дин не появлялись, и Бен начал уже понемногу расслабляться, когда вдруг за столик, за которым он сидел, повалили игроки, и он оказался втянутым в очередную партию покера. Слегка одурманенный алкоголем, он слишком поздно заметил, что среди игроков оказался Джейк Рид.
      Рид сидел спиной к стене и внимательно разглядывал каждого из сидевших за столом, каждого ковбоя, подходившего к бару, чтобы посидеть там или сплюнуть жевательный табак в урны, укрепленные вдоль стойки. Казалось, что он отдыхает и просто созерцает, но Бен знал, что ничто не ускользнуло от его цепкого взгляда.
      Немного встревоженный тем, что играет с человеком, которого Джим Торн так ненавидит, Бен понимал, что у него нет никаких шансов выйти из игры, чтобы ни Ванда, ни остальные посетители не подумали, будто он боится играть с Джейком Ридом.
      Зато он перестал пить виски и заказал себе черный кофе.
      Игра длилась несколько часов, и Бен почти забыл о репутации человека, с которым играл. Каждый из игроков немного выигрывал, немного проигрывал, и только Джейк Рид спокойно и уверенно вел игру. Бен нашел его спокойным, вежливым и легким в обращении. В какой-то момент, когда Рид поднял ставку на сотню и достал сигару, он даже подумал, что компания Рида гораздо более приятная, чем компания Торна.
      Правда, спокойный ход игры нарушил неприятный инцидент: Ванда, поднося к столу напитки, споткнулась о плевательницу, которую один из ковбоев нечаянно поставил на ее пути, и поднос полетел на пол. Несколько капель виски попало на сапоги и брюки Джейка Рида. Девушка ахнула, похолодев от страха, будто ее поймали на месте преступления.
      Бен почувствовал, как у него внутри все оборвалось, пока он смотрел на лицо Ванды. В узком платье из алого шелка, черных чулках в розовую полоску, в шляпке со страусовым пером, закрепленной на черных кудряшках, девушка выглядела чертовски привлекательно. Он бросил быстрый взгляд на Рида, чтобы узнать, какой будет его реакция, – Бен не раз видел, как девушкам отвешивали оплеуху или отшвыривали через всю комнату за такое оскорбление. Но Джейк Рид только откинулся на стуле, едва заметно усмехнулся, глядя на перепуганную официантку, и сказал, обращаясь ко всем сразу:
      – Что ж, выпивка за мой счет!
      Все с облегчением рассмеялись. Взгляд желто-карих глаз Джейка снова остановился на Ванде, которая еще не сдвинулась с места, и на этот раз в нем мелькнуло что-то вроде веселья.
      – Успокойся, милашка. Я не убиваю хорошеньких леди, – сказал он с мимолетной улыбкой. – Лучше пойди и снова принеси нам выпить. – Увидев, что она, парализованная страхом и сомнением, продолжает стоять на месте, он добавил: – Независимо от того, что ты могла слышать обо мне, я добрый, миролюбивый человек. С самого завтрака еще никого не убил!
      Его беззлобный насмешливый тон мигом прогнал страх, и на щеки Ванды вернулся румянец. Игра возобновилась, а Бен стал относиться к человеку, сидящему напротив него, с еще большим уважением. Оскорбление девушек-официанток и девочек для развлечений было общепринятым на Западе, и джентльменское отношение к ним являлось исключением. Поведение Рида пришлось по душе Бену, и впервые он почувствовал некоторое сожаление, когда подумал о том, что могут Торн и Дины сделать с этим стрелком.
      Вечер прошел спокойно. Слишком спокойно. Бен старался не думать о Торне и после полуночи ушел наверх с Вандой. Они сбросили одежду, смеясь, пили виски из бутылки, потом забрались в постель. На целый час Бен, очарованный Вандой, совершенно забыл о Динах, Торне и Джейке Риде.
      Ванда мирно уснула рядом с ним, а он лежал и курил, наблюдая за тем, как на крашеном потолке колеблются тени. Когда салун внизу взорвался пьяным хохотом и криками и прозвучал выстрел, от которого, похоже, разлетелся один из керосиновых светильников, Бен принял окончательное решение, к которому он шел довольно долго: он найдет Мэгги и начнет все заново. Похоже, время наступило.
      Эштон недалеко от Додж-Сити, всего несколько дней езды. И самое главное, со своей долей добычи от различных грабежей, которые банда организовала за последние несколько лет, он может вернуться в Эштон с помпой. Уже не раз он представлял себе, как это произойдет, как он подъедет к ферме Белденов, богатый, как король. Но всегда ему что-то мешало – потребность закончить какое-нибудь дельце, двигаться вперед и продержаться еще немного. Он затянулся сигарой, привлек к себе Ванду, которая доверчиво положила голову ему на плечо, и принял окончательное решение. Да, он начнет новую жизнь!
      С тем золотом, которое составляло его долю от награбленного бандой, у него достаточно денег, чтобы основать ранчо или ферму или – он почувствовал прилив волнения, когда новая, смелая идея пришла ему в голову, – даже открыть шахту, настоящую действующую прибыльную шахту. Не обязательно говорить Мэгги, каким образом он сделал деньги, можно соврать, что он наткнулся на хорошую жилу где-нибудь в Монтане. И для того чтобы оправдать свое отсутствие все эти годы, он разделит основную часть богатства с ней. Это успокоит его совесть и вознаградит ее за долгое ожидание.
      Пока секунды проходили на секундами, ему все больше и больше нравился его план. Ему до тошноты надоело постоянно находиться в бегах, беспокоиться о том, что кого-нибудь ранят или убьют во время очередного налета, а самое главное, он был по горло сыт Джимом Торном. Как обрадуется Мэгги, когда снова увидит его! Он надеялся, что она не слишком на него обидится… На лице Бена промелькнула улыбка.
      Его мысли прервал громкий стук в дверь. Ванда испуганно приподнялась, ее волосы рассыпались по голым плечам, милое личико побледнело. Бен вскочил и потянулся за револьвером.
      – Черт побери, три часа ночи! Чего вам не спится? – накинулся он на Джо и Уильяма, нетерпеливо переступающих с ноги на ногу.
      – Заткнись и быстренько иди в гостиницу, – сказал Уильям. – У Торна есть план, ему нужна твоя помощь.
      – Скажи Торну, чтобы он убирался к черту! – Бен хотел закрыть дверь, но Уильям вставил ногу.
      – На твоем месте, Клей, я бы не рискнул послать такое сообщение. – Его карие глаза блестели от волнения. – Торн настроен серьезно.
      Бен выругался про себя. Он оглянулся на Ванду, которая сидела, прикрыв округлую грудь простыней, и снова неприязненно посмотрел на братьев Дин.
      – Хорошо, черт возьми! Я иду. Но только для того, чтобы послушать.
      – Все очень просто, – сказал Торн, когда банда собралась в комнате на втором этаже, в которой остановились Торн и Керли. Обои в цветочек и яркие стеганые одеяла на кроватях составляли странный контраст с грубым и опасным видом собравшихся здесь мужчин. – Я знаю, где обосновался Рид – вторая дверь от лестницы. Сейчас с ним девчонка. Пятеро из нас – я, Керли, Калвин, Уильям и Джо – проникнем в его комнату под утро. Спрячемся, пока он будет завтракать внизу. – Бандит медленно расхаживал взад и вперед, поглядывая на каждого из собравшихся по очереди. В нем чувствовалось взведенное, как пружина, возбуждение, жажда крови, которые пропитывали каждую пору его кожи. – Клей останется внизу, заговорит его и найдет повод заставить Рида вернуться.
      – И какой же это может быть повод, Торн? – ворчливо пробормотал Бен, но, когда рыжий негодяй уставился на него своими ледяными голубыми глазами, он закрыл рот.
      – Скажи, что тебе нужно незарегистрированное оружие. – Торн медленно двигался в его сторону – тонкий, гибкий, как змея. Даже его голос стал вкрадчиво-хриплым в этой дымной, пропахшей табаком комнате. – Сочини какую-нибудь дурацкую историю, сделай деловое предложение, все что угодно. Придумай что-нибудь, Клей! – Его голос стал жестким, в нем появились угрожающие нотки. – Но ты должен сыграть хорошо.
      – А почему я?
      Губы Торна презрительно скривились.
      – Он знает Динов и Керли тоже. Если он заметит хоть одного из них, то насторожится. Но он не знает, что ты – из компании висельников, поэтому тебя выбрали. И я советовал бы тебе хорошо сыграть свою роль, – повторил он и продолжил объяснения, как Бен должен привести Рида назад в его номер, а потом быстро выскочить в коридор и упасть на пол, потому что все пятеро, находящиеся в засаде, устроят стрельбу в тот момент, когда Рид войдет. – На этом мы покончим с мистером Джейком Ридом, – закончил Торн, оглядывая слушателей со зверской улыбкой на лице.
      – Пятеро, чтобы укокошить одного человека? Видно, ты здорово боишься его, Торн! – выпалил Бен. Он тяжело дышал и весь покрылся потом. Ему это не нравилось, совсем не нравилось.
      Торн метнулся вперед и кулаком нанес удар Бену в живот. Бен согнулся пополам, опустился на колени и тяжело ловил ртом воздух, пока Уильям Дин оттаскивал Торна назад к дубовому бюро.
      – Не обращай внимания, Торн, – просительным тоном сказал Уильям, но тот оттолкнул его.
      – Если я услышу от тебя еще хоть одно слово. Клей, ты отправишься прямиком в ад! – заорал он, указывая пальцем на Бена, который поднимался с пола. Вся ненависть рыжего бандита к Бену отражалась сейчас в его глазах. Он стал нащупывать револьвер, ожидая, что Бен потянется за своим оружием, но Бен молча смотрел на него, слабо и прерывисто дыша. – Так-то лучше, – ухмыльнулся Торн. Все остальные стояли неподвижно, опустив головы. Даже Калвин, общепризнанный главарь банды, хранил молчание, явно считаясь с тем, что Торн находится в ярости.
      – Керли! – пролаял Торн. – Ты будешь на стреме. Как только Рид выйдет из своего номера, мы займем свои места.
      Керли кивнул. Джо и Калвин сделали то же самое. Уильям что-то пробурчал. Дело было решено.
      Четыре часа спустя, в семь утра, Бен сидел в обеденном зале гостиницы в дюжине футов от Джейка Рида.
      Выбора у него не было. Торн убьет его, если он хоть на йоту отступит от плана. Он испытывал страх, злость и отвращение. Что делать? Залпом выпив обжигающий горячий кофе и вытерев губы салфеткой, он встал, чтобы больше не думать об этом деле. В следующий миг он уже стоял перед столиком Джейка Рида, представился и сказал, что хочет обсудить деловое предложение – без свидетелей, и чем скорее, тем лучше.
      – Мне сказали, что лучше вас я для своей затеи никого не найду, мистер Рид. Поэтому я и решил обратиться к вам.
      – А почему бы сейчас не сказать, что вы от меня хотите? – Джейк Рид разглядывал его, прищурив глаза. Под этим проницательным взглядом Бен мгновенно вспотел.
      – Это… это личное. Мы не можем говорить здесь. Лучше наверху. Почему бы не пойти в ваш номер? Я не хочу, чтобы нас подслушали.
      Подняв брови, Джейк Рид осмотрелся. В этот час в зале было не больше шести посетителей, и все сидели далеко от его столика, но он привык к особой осторожности тех, кто хотел воспользоваться его услугами. Он снова оценивающе взглянул на темноволосого молодого человека, стоявшего перед ним: да, он нервничал, был на взводе, но у него честное лицо. Джейк гадал, в какую беду попал этот парень и почему не может справиться сам. Похоже, он знает толк в рисковых делах, несмотря на костюмчик и галстук. На его лице и в повадках чувствовалась зрелость – явно имел достаточно опыта в перипетиях жизни на Западе. Джейк не ошибался. Он уже знал, что Бен – проезжий карточный игрок, судя по покеру вчера вечером. И также знал, что молодой человек с удовольствием шел на риск, потому что искусно блефовал даже при самых паршивых взятках, и выходил победителем.
      – Ладно, пойдем наверх, – задумчиво сказал он, бросив на стол салфетку. Когда он встал, то оказался на добрых четыре дюйма выше Бена, которого Бог также не обидел ростом. – После вас, мистер Клей.
      Бен шел к лестнице через обеденный зал, пропитанный запахом яичницы и ветчины. В животе у него урчало. Он не съел ни кусочка. Под тесноватым воротником по шее сбегали капельки пота. Руки были ледяными.
      Когда Бен поставил ногу на нижнюю ступеньку, его виски пронзила острая боль. Он замер. Внутри словно что-то перевернулось. Он был противен сам себе. До чего он дошел – вел человека на смерть, стал жалкой пешкой в руках выродка Джимми Торна!
      – Минуточку. – Он резко повернулся и посмотрел Риду прямо в лицо. – Не ходите туда – там ловушка, которую подстроил Джим Торн. С ним банда Дина, готовая прикончить вас в вашей комнате…
      Он осекся и сглотнул, вдруг подумав о том, что Джейк Рид может сейчас пристрелить его, разозленный ролью, которую он сыграл в заговоре. Но Рид спокойно рассматривал его. В широких плечах чувствовалась усталая напряженность, а проницательные глаза смотрели настороженно.
      – Сколько их там?
      – Пятеро.
      – Значит, Торн решил не упустить шанс.
      – Да. Он ненавидит вас, думаю, вам это известно. – Бен понял, что только что подписал свой смертный приговор у Динов. Учитывая, что их пятеро против одного, придется побороться. Однако это все-таки лучше, чем если бы Рида застали врасплох.
      – Вы можете прямо сейчас уехать из города, а я скажу, что вас срочно куда-то вызвали, – предложил Бен в порыве отчаяния, но Рид едва заметно покачал головой, и его глаза под темными скошенными бровями стали печальными.
      – Не сработает, Клей. И если Торн хочет подраться, то я не стану ему в этом отказывать. – Его губы искривились в напряженной холодной усмешке. – Спасибо за предупреждение. Я это запомню.
      Он начал подниматься по лестнице. Бен вдруг понял, что ему надо убираться отсюда. Если хоть кто-нибудь из них останется в живых, они догадаются, что он их предал, и тогда – конец. Он промчался через обеденный зал, будто под ним горела земля.
      Додж-Сити просыпался – по улицам сновали прохожие, двигались лошади и повозки, из салунов, выстроившихся по бокам оживленной центральной улицы, доносились звуки музыки. Но музыка и шум голосов мгновенно стихли и все остановилось, когда раздались оглушительные выстрелы, доносившиеся со второго этажа гостиницы. Только Бен торопливо огибал женщин в соломенных шляпках, шалях и перчатках и мужчин, удивленно смотревших на окна гостиницы. Спотыкаясь и задыхаясь, он бежал сломя голову к конюшне.
      К черту чемодан, который лежал под кроватью в его номере, расположенном чуть дальше по коридору от комнаты, где сейчас завязалась кровавая бойня. При нем его мешочек с золотом, часы и одежда – все, что необходимо для новой жизни.
      «Мэгги, наконец-то я еду к тебе!» – подумал он, вбегая в конюшню, и, не увидев конюха, начал лихорадочно заглядывать в стойла, пока не нашел свою лошадь.
      Трясущимися руками он оседлал ее, вывел из стойла и уже был на улице, вдыхая влажный туман ноябрьского утра, когда услышал хриплый, грубый окрик, от которого в его жилах застыла кровь:
      – Клей, трусливый ублюдок! Повернись, только медленно!
      Он повиновался и оказался лицом к лицу с Джимом Торном, без единой царапины, одетым во все черное, за исключением серой шляпы на голове.
      Итак, Рид убит! Даже после того, как он его предупредил. Остался ли в живых Уильям Дин?
      – Ты предупредил его, Клей? Он был готов к встрече с нами, а ты так и не появился.
      – Да, предупредил, Торн. Мне не очень по душе, когда на человека устраивают засаду, чтобы прикончить его.
      – Мне не надо устраивать засаду, чтобы прикончить тебя. Я прав, Клей? – Смех Торна походил на свист брошенного ножа. – Что, кишка тонка против меня?
      Странно, но Бена вдруг пронзило волнующее чувство свободы. Он не хотел умирать, но, черт возьми, он никогда не был трусом! Он поклялся, что заберет с собой в могилу Джима Торна.
      Не тратя времени на то, чтобы ответить на оскорбление, он попытался выхватить револьвер. Но «смит-вессон» Торна 44-го калибра сработал быстрее.
      Пуля пронзила грудь Бена как раз в тот момент, когда он сделал свой выстрел. Его пуля полетела в никуда.
      Немыслимая боль огромной волной накрыла его, и он начал медленно опускаться на землю. Во рту чувствовался привкус пыли, крови и рвоты. Он дернулся и погрузился во мрак, услышав напоследок голос, пророкотавший подобно грому: «Торн!»
      Наступила тишина. Бен потерял сознание и не знал, что случилось дальше, когда Джим Торн резко повернулся и наставил револьвер на Джейка Рида. Рид выстрелил ему прямо в сердце, и Торн умер мгновенно, не издав ни звука.
      Бен тоже умирал, из его груди струилась целая река липкой крови.
      Джейк Рид опустился перед ним на колени.
 
      Доктор Фаррадей отвернулся от пациента, лежащего на кровати в его кабинете, и развел руками. Джейк и официантка Ванда поняли, что это означает.
      – Док, ну пожалуйста, сделайте что-нибудь! – Ванда прибежала из салуна, как только услышала печальную новость. Одетая в шелковый розовый халатик, босиком и с распущенными спутанными волосами, она сейчас походила больше на школьницу, чем на падшего ангела, приспособившегося к суровой жизни на Западе. Когда врач покачал головой, она всхлипнула и бросилась к постели, на которой лежал Бен. Она взяла его безжизненную руку и крепко сжала, по ее щекам катились слезы.
      Ей нравился Бен. Она знала многих мужчин – слишком многих, печально подумала она, глядя на смертельно бледное лицо человека, с которым делила постель всего несколько часов назад. Но этот был особенный – порядочный, нежный. Он был ей небезразличен – такого с ней давно не случалось. Неужели влюбилась? – с горечью подумала она. Вот так повезло! Влюбиться в красивого зеленоглазого дьявола, которого подстрелили еще до того, как она поняла это! Ей хотелось выбежать из кабинета, пропитанного запахом лекарств и заполненного бутылочками и флаконами, залитого кровью Бена, но она осталась на месте, гладя его по темным волосам, шепча его имя и проливая глупые бесполезные слезы.
      Доктор Фаррадей сделал для Бена Клея все что мог. И теперь перенес свое внимание на второго человека, высокого темноволосого бандита, который принес Клея.
      – А теперь пора посмотреть твое плечо, сынок, – устало сказал он.
      Джейк Рид с удивлением взглянул на собственную рану, о которой совершенно забыл. Рубашка пропиталась кровью, но пуля, выпущенная из револьвера Калвина Дина, только задела его.
      – Всего лишь царапина, док, не стоит обращать внимания. Лучше бы вы занялись Клеем.
      – Я больше ничего не могу сделать для него. Давай, иди сюда и позволь мне осмотреть твое плечо.
      Фаррадей как раз закончил перебинтовывать рану Рида в соседнем кабинете, когда туда вбежала Ванда.
      – Мистер Рид… Он пришел в себя! Он хочет вас видеть! Бен Клей долго не протянет – Джейк понял это, как только подошел к постели и взглянул на его искаженное от боли лицо. Он не раз видел, как люди умирали, но здесь случай особый. Этот человек спас ему жизнь ценой собственной жизни.
      – Прости, что я не пришел быстрее, Клей. – Джейк Рид говорил со спокойным сожалением, а Бен, щурясь, смотрел на него. – Но все равно ты молодец.
      – Вы… убили его? – едва слышно прошептал Бен. Рид кивнул.
      – А Динов тоже? У… Уильяма?
      – Да.
      Бен закрыл глаза. Некоторое время он лежал так тихо, что Джейк подумал, что он снова потерял сознание. Лоб и верхняя губа Бена покрылись испариной. Дыхание было прерывистым. Но внезапно он открыл глаза и протянул дрожащую руку к Джейку.
      – Хочу попросить вас… кое о чем. У меня в кармане мешочек… золото. И часы. Отвезите их моей сестре.
      – Где она?
      – Возьмите кошелек и часы – сейчас!
      – Хорошо, Бен, успокойся, – сказал Джейк, а Ванда подбежала к сюртуку, лежавшему в углу кабинета, вынула все из кармана и передала Джейку. – Скажи, где искать твою сестру, – спокойным голосом сказал он.
      – Эш… Эштон. – Бен облизнул губы. – Рядом с Абилином. Ферма Белденов. Гарри Белден. – Глаза Бена закрылись. Сердце Ванды, глядящей на него, затрепетало от ужаса.
      Он умирает! Она сжала кулаки и повернулась к доктору Фаррадею. Джейк Рид внимательно слушал Бена.
      – Пообещайте мне… что найдете ее. – С огромным усилием Бен пытался сконцентрировать взгляд на Джейке.
      – Даю слово, Клей. Ты ведь спас мне жизнь, помнишь? Я отвезу часы и золото твоей сестре.
      – Мэгги… ее зовут Мэгги Клей. Она была ребенком, когда я видел ее в последний раз. Худенькой, но сильной. И такой испуганной… Она не хотела оставаться у тети Виллоны, а я заставил… Сказал, что вернусь, но… не вернулся.
      Он начал говорить бессвязно, глаза сделались дикими и лихорадочно блестели. Подушка под его головой промокла от пота.
      – Скажите ей, что мне жаль, очень жаль… я всегда думал, что увижу ее…
      Выражение его лица изменилось, он стал спокойным и посмотрел на Джейка с неестественной ясностью.
      – Все же я сделал что-то хорошее. Предупредил вас. Хоть здесь не проиграл, правда, Рид?
      Джейк улыбнулся:
      – Ты прекрасно поступил, Бен. Просто здорово. Ни о чем не волнуйся. Я найду твою сестру и скажу ей, что ты спас мне жизнь.
      Лицо Бена засветилось от радости.
      – Хорошо… Мэгги будет гордиться, хоть раз… Тут он закашлялся, стал задыхаться, и Ванда кинулась к нему.
      – Бен, не умирай! Не надо! Не умирай!
      – Извини, дорогая, – прошептал он и откинулся на подушку, ловя ртом воздух. Ванда склонилась над ним, по ее щекам бежали слезы.
      – Бен!
      – Ты самая красивая…
      Его голос стих. Ужасная неподвижность сковала его члены. Прерывистого дыхания больше не было слышно. Ванда в ужасе отпрянула.
      Джейк Рид обменялся взглядами с Фаррадеем.
      Снаружи светило солнце, с улицы доносился шум повозок, топот копыт, голоса людей. Кабинет врача казался островом тишины.
      Обессиленный и печальный, Джейк подождал, пока доктор проверил сердцебиение и пульс Бена и накрыл его лицо простыней. Потом он отвернулся и вышел за дверь.

      Энн Матер с годами стала толстой, ленивой и озлобленной – ее девические мечты не сбылись. Когда она выходила замуж за Кэла Матера, то думала, что он станет самым процветающим фермером округа, а она превратится в одну из самых известных жительниц Эштона. Но выпивка и карты занимали в жизни Кэла столько же места, как и работа на ферме. Он считал удачей, если имел хоть мизерную прибыль со своих урожаев. После того как закупалась провизия и ткани, чтобы сшить кое-какую одежду, оставалось слишком мало денег на безделушки и украшения, которые, по мнению Энн, она заслужила. Прежняя привязанность Кэла к Энн вскоре поблекла: появлялись новые малыши, заполнявшие домик на ферме и отрицательно повлиявшие на фигуру и характер Энн. Они жили трудно, и их дом, несмотря на суету и шум, был безрадостным и тусклым.
      В холодное декабрьское утро, когда она пришла навестить свою мать, Энн услышала, что к ферме кто-то скачет. Она поставила на место метлу и, прежде чем выйти на крыльцо, схватила шаль и ружье.
      – Не беспокойся, мама. Я разберусь, кто это.
      Больная Виллона, лежавшая на постели в углу, только слабо кивнула.
      Энн направилась к двери, не испытывая желания связываться с посторонними. Она ненавидела те дни, когда наступала ее очередь убираться и готовить еду для матери, которая теперь была не в силах вести хозяйство. Они с Корой теперь выполняли эти обязанности по очереди, распределив дни недели поровну, но Энн считала это несправедливым, ведь у нее дома пятеро детишек, за которыми тоже нужно ухаживать, а Кора только ожидала своего первенца. У Коры было гораздо больше свободного времени на то, чтобы убираться и готовить у мамы, чем у Энн. Эван весь день проводил в поле, мама лежала прикованная к постели, а работы в доме было много, что ужасно раздражало ее. Энн надеялась только на то, что мать оценит жертвы, на которые она идет ради нее. Ей всегда казалось, что мама больше любит Кору.
      Конечно, Кора могла позволить себе быть жизнерадостной и веселой. У нее красивый молодой муж, который обожает ее, как преданный пес. И дом, который он построил, пусть маленький, но новый и красивый, без всяких детишек, которые только таскают грязь и пыль и вопят, как индейцы, пока пытаешься приготовить им ужин.
      Энн, нахмурившись, вгляделась вдаль и покрепче сжала в руках старенький «спрингфилд». Незнакомый всадник уверенно приближался к ферме, мрачная фигура в сером плаще и темной шляпе; его лошадь галопом неслась по прерии, слегка запорошенной снегом.
      – Стой! Что за дело у тебя? – закричала она, когда незнакомец подъехал к дому.
      Джейк натянул поводья, внимательно разглядывая толстую краснощекую женщину, стоявшую на крыльце с поднятым ружьем. Видно, она не шутит.
      – Я ищу ферму Белденов.
      – Ты ее нашел.
      – Мэгги Клей?
      Энн настолько удивилась, услышав имя, что опустила ружье. Ее круглые глаза цвета торфа буравили невозмутимое лицо незнакомца.
      – Она здесь больше не живет. Уехала десять лет назад, далеко уехала.
      – А вы не можете сказать, где она?
      Энн собиралась уже соврать, что не знает и что ей все равно, когда из дома раздался слабый голос матери:
      – Энн! Кто это? Кто спрашивает Мэгги?
      – Минутку, мама! – раздраженно бросила она через плечо. Потом снова повернулась и, задрав голову, стала бесцеремонно разглядывать незнакомца. Уж больно он похож на бандита, одного из тех мрачных, жестоких людей из Абилина или другого такого же дикого местечка. Но для нее он не представляет угрозы – может, для Мэгги, подумала она со злобной надеждой.
      – Заходите, мистер, и присядьте. Я расскажу вам, где вы можете найти Мэгги Клей.
      Оказавшись в маленьком одноэтажном домике фермера, Джейк сел на стул с прямой спинкой перед теплой пузатой печкой. Сам домик нагонял тоску: старая циновка на полу, выцветшие пологи над кроватями. Женщина, представившаяся как Энн Матер, налила ему чашку кофе и показала на старуху, лежавшую, как куча тряпья, на кровати.
      – Это моя мать, Виллона Белден. Мэгги Клей – ее племянница.
      – Очень приятно познакомиться, мэм, – сказал Джейк, наблюдая, как Энн помогает своей матери пересесть в старинное резное кресло-качалку и укутывает ее ноги новым ярко-желтым одеялом.
      – Зачем вам Мэгги? – спросила старуха дрожащим голосом, внимательно разглядывая его усталыми слезящимися глазами. – Вы лучше скажите, что вам от нее нужно, иначе я не буду вам помогать, – закончила она, взглянув на него с подозрением.
      – Меня зовут Рид. Джейк Рид, и я…
      Он не успел закончить фразу, потому что Энн Белден снова схватила ружье и приставила прямо к его груди.
      – Я слышала о тебе! Ты убийца, бандит! – воскликнула она, и ее круглые глаза от страха округлились еще больше.
      – Я не причиню вам зла, – ровным голосом сказал Джейк. Он вытянул длинные ноги, наблюдая за Энн без тени страха, но недружелюбно. Он и сам не знал, почему невзлюбил эту женщину с первого взгляда, что-то в ее недовольном, лживом лице и манерах раздражало его. Впрочем, он привык скрывать свои мысли и чувства – человек его профессии обязан иметь непроницаемое лицо игрока в покер. Поэтому он продолжил разговор в своей обычной вежливой, спокойной манере, решительно настроившись получить нужную информацию и потом побыстрее уехать из этого неприятного места. – Бен Клей попросил меня разыскать его сестру и передать ей то, что осталось от его собственности. Именно поэтому я здесь.
      – А что Бен? – требовательным тоном спросила старуха.
      Джейк выдержал ее взгляд.
      – Сожалею, что приходится сообщить об этом, мэм, но он погиб. Человек по имени Джим Торн смертельно ранил его в Додж-Сити месяц назад.
      За его словами последовало напряженное молчание. Старуха вздохнула и на миг закрыла глаза.
      И тут снова заговорила Энн Матер, ее голос был пропитан ядом.
      – Я всегда считала, что он плохо кончит. Посмотрите, как он подбросил нам Мэгги и не вернулся. Разве не так, мама?
      – Нельзя плохо говорить об умерших, дочка. – Виллона обратила скорбный взгляд на Джейка. – Вы друг Бена?
      – Да, мэм.
      – Вот что я вам скажу. – Виллона уставила в него свой тонкий, трясущийся палец. – Мэгги живет в Техасе. Теперь она Мэгги Блейк и проживает на ранчо Тэнглвуд в Бакае. – Она опустила взгляд на одеяло, закрывающее ее колени, и погладила его. – Она прислала мне денег на это одеяло, совсем недавно. Еще мы купили дров на всю зиму, новую печку и многое другое. Здесь была Кора, когда пришло письмо, и деньги тоже. Кора даже завизжала от радости, когда мы получили от Мэгги весточку после всех этих лет.
      «Ах, если бы я была здесь в тот день, а не Кора!» – Энн поджала губы, погрузившись в собственные мысли.
      Она бы, разумеется, не показала письмо маме. Мэгги исчезла из их жизни десять лет назад. С какой стати ей снова появляться? Недовольство усиливалось еще и оттого, что Мэгги вышла замуж за богатого техасца, владельца ранчо. Иначе как она могла позволить себе свободно выписывать чеки на двести долларов?
      – Эта дворняжка всем обязана тебе, мама! – воскликнула она, раздраженная благодарностью, которая засветилась в глазах матери, когда та произнесла имя Мэгги. – Нечего делать из нее святую, когда мы обе знаем, что это далеко не так.
      – Она мне ничего не должна. – Виллона, казалось, забыла о Джейке Риде, который сидел тихо и наблюдал за тем, что происходит между матерью и дочкой. – Я поступила жестоко по отношению к этой девочке, Энн, и ты это прекрасно знаешь. – Ее голос превратился в громкий, патетический шепот. – Слава Господу, она простила меня и написала нам после стольких лет. Когда она получит письмо, которое написали мы с Корой, она узнает, что я действительно сожалею, что выгнала ее, когда… – она вдруг осеклась, вспомнив о присутствии Джейка, – когда ей была нужна поддержка. – Виллона покачала головой, и пряди жидких волос всколыхнулись вокруг ее морщинистого лица. – Я плохо обошлась с ней, – печально повторила она. Тут старая женщина пристально взглянула на Энн: – Ты ведь отправила письмо, которое мы с Корой написали Мэгги?
      – А как же, мама, буквально на следующий день. – Ее губы скривились в довольной ухмылке.
      Джейку показалось, что она похожа на койота, только что сожравшего курицу. Он сразу понял, что Энн лжет, она не отправила письмо.
      – Если вы хотите написать еще одно письмо, мэм, то я могу взять его с собой. Я отвезу его миссис Блейк вместе с вещами, которые ей оставил брат.
      «Так ей и надо!» – с наслаждением подумал Джейк, увидев, как исказилось при его словах пухлое веснушчатое лицо Энн.
      Он выпил еще одну чашку кофе, пока ждал, когда старуха кончит писать письмо, и не стал заводить вежливые разговоры с Энн Матер, а погрузился в собственные мысли.
      С чувством облегчения он оставил наконец этот гнетущий дом, несмотря на то что холодный ветер в прерии был пронзительным, как пуля. Обстановка на ферме Белденов пришлась ему не по душе, и разговор, который состоялся между двумя женщинами, намекал на прошлые деяния, злобные и низкие.
      Интересно, как ему поступить теперь – поехать в Эштон и послать по почте вещи Бена и письмо в Техас или передать все лично, проделав немалый путь до Бакая? Протянув озябшие от холодного ветра руки к костру, который он развел, чтобы согреться, Джейк решил ехать. Он считал себя обязанным Бену Клею, кроме того, сейчас ему нечего было делать.
      Декабрьский ветер кружил по темному небу, как стервятник, и налетал на Джейка, нашедшего себе укрытие среди тополей. В последнее время Джейк вынашивал идею найти клочок земли и обосноваться там. Мысль обосноваться на одном месте в какой-нибудь маленькой лачуге, выращивать лошадей или пасти телят понравилась ему. Он не мог представить себе этого, но было в ней что-то заманчивое, как хорошая еда для желудка после недели поста на жидком кофе и горохе.
      Он знал, что в Техасе полно незанятых земель, хотя, как говорили, даже эти просторы становятся перенаселенными. Впрочем, кто знает? Вдруг он найдет свой маленький клочок земли?
      Джейк разложил одеяло у костра и растянулся на нем, закутавшись в плащ. Начали падать первые снежинки, и он погрузился в сон.
 
      Энн Матер ворочалась ночью в своей постели, охваченная яростью из-за того, что Джейк Рид собирается проследить, чтобы письмо мамы попало к Мэгги. Она ведь поняла, что от этого человека будут одни неприятности, как только увидела его! Рядом с ней оглушительно храпел Кэл. Но может, у Мэгги из-за него тоже будут неприятности? Мысль обрадовала ее. Никогда не знаешь, как все обернется.
      Успокоившись, Энн мгновенно уснула, захрапев так же громко, как и ее муж.

      Сразу же после официального основания синдиката «Объединенные скотопромышленники», куда вошли Вентворт, Блейк и Граймс, в Бакай пришла война. Это была необъявленная война, без униформ и флагов, но от этого не менее кровопролитная и дикая. Ее первой жертвой стал Боб Кайфер, владелец ранчо, которого застрелили, застав за попыткой разрезать изгородь из колючей проволоки, установленную людьми Маркуса Граймса. Изгородь преграждала для его скота путь к реке Леон, который был открыт для скотоводов много лет. После его гибели рассерженные владельцы мелких ранчо всего округа пришли в дом Сэма Холкомба, чтобы высказать свое возмущение случившимся и разработать план борьбы. В тот же самый вечер Сойер, Маркус и Билл Бенсон собрались в Тэнглвуде, чтобы обсудить собственные действия против тех, кто может помешать реализации их планов.
      Мэгги принесла им кофе и прислушивалась к беседе из кухни. Боже, она и представить себе не могла, что дело пойдет так быстро и по такому пути; сама мысль о том, что Сойер становится врагом своих бывших друзей, таких как Сэм Холкомб и Пит Макаллистер, приводила ее в ужас. Но самое ужасное – не далее как сегодня днем Дотти Мей проигнорировала ее, когда встретила в городе, а Джейн Макаллистер проехала мимо в коляске, даже не взглянув в ее сторону, когда Мэгги с ней поздоровалась. Значит, и женщины Бакая стали участницами этой непримиримой борьбы.
      – Наш долг – поддерживать мужей, – мягко сказала ей Аннабел Граймс, когда Мэгги пришла в Трипл-Эл, чтобы рассказать приятельнице о происшедшем, и, предложив Мэгги чай, продолжила: – Мы обязаны быть на стороне Сойера и Маркуса. – Она ясно дала понять, что следует прекратить дружбу с женщинами, с которыми Мэгги проводила не один час в дружеских веселых беседах в течение долгих лет.
      Хэтти Бенсон высказалась еще более прямо:
      – Наши мужчины делают то, что пойдет на пользу нам и нашим семьям. Мы не должны сомневаться в них.
      – Но Дотти Мей страдает, я уверена. Наверняка в глубине души она против неприязни, возникшей между нами, нисколько не меньше меня.
      – Она поддерживает Сэма. И тебе лучше последовать ее примеру. – Хэтти поджала губы, отчего ее лицо сразу приняло строгий вид. – Билл, Сойер, Маркус делают все, чтобы наши ранчо процветали. Округ становится перенаселенным, пришлые пастухи, фермеры и владельцы мелких ранчо скапливаются здесь, как коровьи лепешки. Если мы срочно не построим изгороди и не защитим наши земли, то это сделает кто-нибудь другой. И тогда страдать придется нам. Подумай об этом, если тебя начинает мучить совесть.
      Мэгги хотелось ответить, что у нее и так достаточно проблем, но она смолчала, не желая оскорблять чувства одной из считанных подруг, которые еще остались у нее в Бакае. Ее личные неприятности выходили далеко за рамки вражды между владельцами ранчо. Отношения с Сойером были, мягко говоря, натянутыми. Они сами некоторое время вели что-то вроде необъявленной войны. Теперь между ними наступило перемирие, но оно было настолько хрупкое, что она много раз на день ловила себя на том, что долго оно не продлится.
      Сойер пришел домой через день после того, как Джона сбежал с Вентвортами. Грязный, небритый, все еще ослепленный яростью, но, к счастью, трезвый. Он ворвался в дом, взбежал по лестнице и начал рыться в туалетном столике Мэгги и в ящиках бюро.
      – Что ты делаешь? Сойер, прекрати и давай поговорим! Я не знаю, что ты ищешь, но у нас есть гораздо более важные вопросы, которые нужно обсудить!
      – Кольцо! – заорал он. – Кольцо, которое подарил тебе муж. Покажи мне его!
      Он тут же его нашел – гранатовое колечко Амелии, лежавшее под стопкой аккуратно сложенных кружевных носовых платков.
      – Ты хранила его все эти годы! Все еще любишь этого подонка Вентворта! – прорычал Сойер, надвигаясь на нее и потрясая кольцом перед самым ее носом.
      Эбби и Регги поднялись следом за ним по лестнице и стояли в дверях, с ужасом наблюдая за отцом.
      – Поезжайте к Бенсонам, девочки, – приказала им Мэгги тоном, не терпящим возражений. – И не возвращайтесь до ужина, слышите меня? Идите. Сейчас же. – Она резко захлопнула дверь спальни. – Сойер, не говори ни слова! Я не буду ничего обсуждать, пока девочки не уедут.
      – Что, Мэгги, стыдно? Стыдно, что все эти годы ты была моей женой, а любила другого человека?
      Мэгги молчала в ответ на его оскорбления и яростные нападки, пока девочки не уехали.
      – Наконец-то, – медленно произнесла она, разглядывая мужа со смесью злости и печали, – наконец-то у тебя хватило духу вернуться домой и предъявить мне свои обвинения. Я успокою некоторые твои тревоги.
      Сцена, которая за этим последовала, явилась самой мучительной из всех, которые Мэгги когда-либо переживала в жизни. Она рассказала Сойеру всю свою жизнь, включая встречу с Амелией и дружбу с ней. Рассказала, как она подарила ей колечко, как Колин соблазнил неискушенную юную девушку… Наверное, ее оправданием можно считать то, что она не знала лучшего, что все годы их совместной жизни с Сойером старалась быть для него хорошей женой и матерью их детям.
      – Многие люди совершают ошибки, Сойер. То, что я не сказала тебе правду в тот день, когда ты сделал мне предложение, – ужасная ошибка с моей стороны. Я боялась, ты передумаешь, если узнаешь, что я не вдова, а… гулящая девка, как ты это назвал бы. Ты ведь взял бы назад свое предложение?
      Он отвернулся. Его голос звучал приглушенно, как жалкая пародия на его обычную самоуверенность:
      – Возможно. Не знаю. А может, и нет. Ты не дала нам шанс узнать это. Нагородила целую кучу вранья!
      – Тебе наше соглашение было нужно так же, как и мне. Ты заставил меня принять предложение. – Мэгги вцепилась в спинку стула, стоявшего у туалетного столика, и задала свой следующий вопрос: – Ты разочарован результатом? Я оказалась плохой женой?
      – Ты знаешь ответ не хуже меня.
      – Тогда почему ты не можешь забыть то, что произошло давным-давно? Женщина, на которой ты женат, всегда была верна тебе, только тебе. Неужели нельзя судить обо мне по этому? Да, я должна была рассказать правду, когда Колин Вентворт появился в Бакае, но я была слишком поражена… и напугана. Я молилась о том, чтобы он уехал, не сказав Джоне правду, и чтобы у тебя и у нашего сына… да и у всех нас не случилось этого кошмара. Но это свершилось, Сойер. Нам остается справляться с последствиями. Я уже пережила то, о чем боюсь сказать тебе…
      Наполненный неожиданной тревогой, муж резко повернулся к ней.
      – Джона?..
      – Он уехал в Нью-Йорк с Колином и Кларой. – Ее сердце сжалось. Сойер побледнел. – Вот письмо, которое он нам оставил, – тихо произнесла Мэгги и передала ему листок.
      Ей потребовалась вся сила убеждения, чтобы удержать мужа от того, чтобы отправиться вслед за мальчиком в этот же вечер. Но у Мэгги, пережившей первый сильный приступ горя, было время подумать.
      – Джона принял решение, – сказала она, – собственное решение, пусть даже он сделал это в момент боли и ярости. Я думаю, нам надо дать ему время пережить эти чувства.
      Сойер сжал кулаки.
      – Он переживет их в своем доме и среди членов своей семьи.
      Следующие слова дались Мэгги нелегко:
      – Колин тоже его семья, Сойер, по крайней мере часть семьи. Нет смысла отрицать это теперь.
      Сойер, прищурившись, злобно разглядывал ее, не замечая изможденного несчастного лица и поникших плеч.
      – Ах так? Ты считаешь, его права выше моих? – с вызовом спросил он.
      Она подошла к нему, двигаясь медленно и с трудом, прикоснулась к его руке – впервые с той жуткой ночи в Бакае.
      – Никогда, – прошептала она.
      Сойер стряхнул ее руку. Его мужественное лицо отражало усталость, которой она никогда раньше не видела – по крайней мере он никогда не показывал ее.
      – Нам нужно думать о Джоне, – продолжила она, а он подошел к окну и стал вглядываться в лиловые холмы на горизонте. – Ему надо дать шанс разобраться во всем. Он… он считает, что ему нужно познакомиться со своим настоящим отцом. Наверное, для этого пришло время. Но, Сойер, могу поспорить, он захочет вернуться в родной дом!
      – Поспорить? Играть жизнью нашего сына?
      – Да. В этом случае – да. Я верю в то, что Джона вернется домой, когда будет готов.
      Ей каким-то чудом удалось убедить мужа подождать, пока не появится возможность обменяться письмами, так, чтобы у всех было время все обдумать.
      – А что мы скажем людям? – переживал Сойер. – Что Джона уехал в Нью-Йорк со своим отцом? Ведь все думают, что я его отец… – Он рассеянно провел рукой по волосам. – Над нами будут смеяться, когда выплывет правда… – он бросил в сторону Мэгги уничтожающий взгляд, – и весь город будет думать, что ты потаскушка.
      – Ты тоже так думаешь?
      Он невозмутимо посмотрел ей в глаза.
      – Может, и думаю. Я был воспитан так, чтобы уважать приличных женщин, а к неприличным относиться соответствующим образом.
      Его слова ранили ее намного сильнее, чем она это показала.
      – Можешь думать все, что тебе заблагорассудится, – сказала она, пытаясь унять дрожание губ. – И все остальные тоже. Но если тебя волнуют приличия, ты можешь сказать, что захотел отправить Джону к Вентвортам, чтобы он привык к жизни в городе, чтобы… чтобы лучше узнать мир. Все обратили внимание, как он привязался к Вентвортам. Никому это не покажется странным.
      – Наверное, здорово, когда знаешь ответ на любой вопрос, да Мэгги?
      Она обхватила себя руками, словно защищаясь от горечи, прозвучавшей в его голосе. Затем, чтобы изменить тему, спросила его о синдикате – планирует ли он продолжать партнерство с человеком, которого избил чуть ли не до смерти всего несколько дней назад?
      – Обязательства настолько прочные, что мне выльется в приличную сумму решение разорвать контракт. Но если Вентворт захочет прекратить партнерство – пусть. – Сойер махнул рукой, будто признавая свое поражение, и начал ходить взад и вперед по спальне. – И все же я надеюсь, он не сделает этого, – хрипло произнес он. – Сейчас, больше чем когда-либо, мне нужно сделать Тэнглвуд крепким и солидным, чтобы у меня было кое-что для Джоны, когда ему наскучит городская жизнь и он вернется домой. Если Колин Вентворт думает, что его богатство может повлиять на мальчика… Тэнглвуд – прекрасное место для любого парня, особенно для такого, как Джона, который родился и вырос в Техасе. Мэгги, я вынужден согласиться: ты права, по крайней мере насчет этого… – Он выпрямился, выражение его лица смягчилось, в глазах появились искорки надежды. – Джона обязательно вернется. И будь я проклят, если ранчо не станет больше и лучше, чем раньше!
      Разногласия между ними вроде разрешились. Но те чувства, доверие и близость, которые они испытывали друг к другу прежде, не восстановились. Беседа закончилась миром, бешеный гнев Сойера испарился, но он нарочито старался держаться подальше от Мэгги, чтобы случайно не прикоснуться к ней, не говоря уже о том, чтобы обнять ее. Она же была слишком обижена и не уверена в себе, чтобы побороть его неприязнь. В последующие дни это вошло в привычку. Сойер не обнимал ее, а если целовал, то в щеку. А когда Мэгги, набравшись смелости, придвигалась к нему в постели, он отстранялся.
      С виду их семейная жизнь не изменилась. Они продолжали жить в одном доме, выполняли обычные дела и обязанности и периодически беседовали. Но исчезла привязанность, легкость общения, с которыми они прожили вместе десять счастливых лет. Мэгги знала, что муж чувствовал себя оскорбленным, но ведь и она тоже… Недели проходили за неделями, и она начала задумываться: сможет ли когда-нибудь Сойер пропустить ее за железный занавес своей гордыни и снова открыть для нее свое сердце?
 
      Наступил декабрь, холодный и сухой. Ковбои Сойера работали от восхода до заката – устанавливали кедровые столбы для изгороди вдоль границы его владений с интервалами в тридцать футов, а потом натягивали между столбами пять рядов колючей проволоки, надев на руки длинные кожаные рукавицы, чтобы защитить их от острых шипов. Во вторую неделю декабря Мэгги узнала, что заболела дочка Дотти Мей, и решила навестить подругу. Дорога на ранчо Холкомбов шла мимо целого ряда ковбоев, которые закапывали столбы в землю. Они вежливо приветствовали Мэгги, когда она проезжала мимо в коляске.
      Несмотря на теплый темно-синий плащ и темно-красные шерстяные перчатки, она вся продрогла, когда наконец добралась до ранчо, и ей не терпелось поскорее сесть к огню. Она привезла корзину яблок, свежие бисквиты для Греты и книгу «Приключения Тома Сойера», недавно появившуюся в библиотеке Бакая. Но не успела Мэгги дойти до веранды, как из дома выбежала Дотти Мей.
      – Возвращайся откуда пришла, Мэгги. Ты здесь не нужна!
      Лицо Дотти Мей покраснело от гнева, а узкие плечи дрожали под шерстяным пальто. Ветер растрепал ее светлые волосы по плечам, придав ей неухоженный вид, который не соответствовал ее обычной аккуратности.
      – Я приехала навестить Грету. Как она себя чувствует?
      – С ней все будет хорошо, спасибо. Нам не нужно вашей благотворительности. – Она бросила взгляд на корзину в руках Мэгги.
      – Ты же меня знаешь, Дотти Мей. – Мэгги старалась говорить ровным голосом. – Давай-ка лучше выпьем по чашечке чая и немного поговорим. Ведь ты тоже не хочешь, чтобы то, что происходит между нашими мужьями, повлияло на нашу дружбу.
      – Сэм не желает, чтобы ты и вообще кто-нибудь из Блейков появлялся здесь. Наверное, нам следует огородить колючей проволокой наш дом. Тогда ты будешь держаться подальше!
      – Дотти Мей, ты несправедлива!
      Но Дотти Мей резко повернулась и скрылась в доме, захлопнув дверь. Мэгги осталась стоять одна под холодным свистящим ветром.
      В мрачном расположении духа она забралась обратно в коляску и поехала домой. В последний момент она решила отправиться к Аннабел и поучиться у подруги лояльности к собственному мужу. Мэгги порой с трудом находила оправдание тому, что вся эта затея с изгородями творила с мелкими владельцами и фермерами в округе. Но с Сойером говорить было бесполезно, с каждым днем он становился все более непреклонным и безжалостным, а каждый инцидент с разрезанием изгороди, кажется, настраивал его все больше на то, чтобы силой подавить сопротивление соседей.
      Она уже подъезжала к северной границе владений Граймсов, когда услышала голоса и возню в кедровой роще неподалеку. Заржала лошадь. Что-то в этих странных звуках, раздававшихся в ненастный зимний день в бледно-голубом небе над головой, в голых ветках можжевельника, заставило ее вздрогнуть от предчувствия, по ее телу пробежали мурашки. Помимо воли она повернула коляску к кедровой роще.
      Там собирались кого-то повесить. Восемь мужчин в длинных серых балахонах и огромных рукавицах накидывали петлю на шею человека, сидевшего верхом на сером в яблоках коне. Его руки были связаны сзади. Второй конец веревки уже был закреплен узлом на ветке дерева. Лицо мужчины покрывали синяки, один глаз заплыл. Сразу было видно, что он пережил хорошую драку, но теперь сидел спокойный, как сама смерть, не борясь больше и не протестуя против того, что он, кажется, признал безнадежной ситуацией.
      В душе Мэгги все перевернулось. Мигом из холодного техасского полудня она перенеслась в Монтану, увидев себя худенькой несчастной девочкой, безутешно оплакивающей смерть отца. Ужас стальным обручем сковал сердце. Она чуть не задохнулась. Однако тут же в ней проснулась ярость, охватившая все ее существо, как лесной пожар.
      – Стой! – закричала она, схватив «винчестер», лежавший на сиденье, и направив его на мужчину, прилаживавшего и затягивавшего петлю. – Обрежь веревку, Люк Ньюкомб, или ты умрешь в тот же самый миг, когда умрет он!
      Она знала этих людей, знала всех, кроме незнакомца, которого они собирались повесить. Они работали у Маркуса Граймса.
      – Сними его, – повторила она, когда девять мужчин удивленно повернулись к ней. Ее пальцы, державшие ружье, напряглись. – Делай что сказано, и быстро!
      Они не сдвинулись с места и не послушались. Только Люк Ньюкомб опустил руки. Он сидел верхом на своем мустанге рядом с лошадью незнакомца. Мэгги знала: всего один хлопок по крупу жеребца, и он сорвется в галоп, а всадник останется висеть со сломанной шеей.
      – То, что делается здесь, вас не касается, миссис Блейк, – Люк с нарочитым уважением приподнял свою шляпу. – Этот выродок резал изгородь, которую мы поставили только вчера. Мистер Граймс сказал, что больше такое терпеть нельзя. Мы должны проучить этих наглецов. Ясное дело, это зрелище не для леди, значит, вам лучше продолжить свой путь и забыть о том, что вы видели, а мы закончим.
      – Я сказала – обрезать веревку!
      Угроза, прозвучавшая в ее голосе, начала наконец доходить до мужчин. Они смотрели на застывшее гневное выражение на лице женщины, наставившей на них ружье. Видно, ее не переубедишь. Люк с досады плюнул на землю. Проиграли! Они могли драться, могли убить, но что же делать сейчас перед вооруженной непреклонной женщиной? Разве что убить ее? Но им не давали такого приказа – пока.
      Петлю обрезали, и незнакомец опустился на шею своего коня, а потом сполз на землю почти без сознания. Ковбои вскочили на своих лошадей и готовились ускакать.
      – Мистеру Граймсу это не понравится, мэм, – предупредил Люк. Мэгги не стала отвечать ему. Подождав, пока они скроются из виду, она положила ружье и выскочила из коляски.
      Незнакомец находился в плачевном состоянии. Его здорово избили, он еле дышал, ловя ртом воздух. Мэгги опустилась перед ним на колени.
      – Премного… обязан… мэм.
      Мэгги попыталась развязать путы на его запястьях.
      – Не разговаривайте. Берегите силы. Я хочу посадить вас в коляску, но вы должны помочь мне.
      – Все, что смогу, – пробормотал он и вздохнул, когда она освободила ему руки. – Дальше я справлюсь сам, мэм. Не беспокойтесь обо мне…
      К тому времени, когда он был надежно пристроен на сиденье рядом с Мэгги, а его лошадь привязана сбоку, они оба были уже без сил. Он оказался крупным мужчиной, и у нее ушли все силы на то, чтобы удерживать его.
      – Скоро мы будем у меня дома, – сказала она ему, пустив лошадей в галоп. – Там у меня есть бальзам и бинты. Мигом вылечим ваши царапины.
      Он не произнес ни звука, когда позже она, сидя рядом с ним на диване в гостиной, обрабатывала его раны. Если не считать порезов и синяков на лице и нескольких ушибленных ребер, как с облегчением поняла Мэгги, у него не оказалось никаких серьезных травм. Мэгги предложила послать за доктором Харви, но незнакомец и слышать об этом не хотел. Когда она закончила смазывать раны, он улыбнулся.
      – Бывало и хуже, мэм. Несколько ссадин не смертельны для мужчины. – Несмотря на то что его заплывший глаз превратился в щелочку, он сумел рассмотреть, что она очень красивая; рыжеволосый ангел с зелеными, как трава Монтаны, глазами и с нежными тонкими пальцами.
      – Вот это поборет любую смерть, – сказал он, пожав ей руку, и развеселился оттого, что она покраснела.
      – Позвольте предложить вам кофе и пирог. – Мягко отняв руку, она поднялась и отступила на шаг.
      Он сел, подавив стон.
      – Вы и так сделали больше, чем могли. Не появись вы в тот момент, эти негодяи… О, простите, мэм, – поспешил сказать он, увидев, как она побледнела от его слов. – Извините. Не совсем приятная тема для разговора с леди.
      – Моего отца повесили много лет назад, – тихо сказала Мэгги, – за преступление, которого он не совершал.
      Зачем она сказала ему это? Постороннему человеку, который, если верить Люку, портил изгороди, принадлежащие синдикату. Несмотря на его громадный рост и мускулы, несмотря на жесткость красивого волевого лица, в его глазах светилось спокойное понимание, когда он внимательно смотрел на Мэгги.
      – Похоже, вас это здорово потрясло, – просто сказал он. А потом продолжил все тем же спокойным голосом: – Я тоже невиновен. – Она бросила взгляд на его бронзовое от загара лицо и тут же поверила. – Я никогда не резал изгороди. Сегодня утром я приехал в город, разыскивая вас.
      – Меня? – удивилась она.
      – А разве тот парень не называл вас миссис Блейк? Вы – Мэгги, не так ли?
      Она пытливо разглядывала его, изучая высокую мощную фигуру, черные курчавые волосы и худое обветренное лицо.
      – Кто вы? – требовательным тоном спросила она.
      – У вас глаза такие же, как у вашего брата, – медленно произнес он. – Вам лучше присесть. Боюсь, у меня плохие новости.
      Мэгги как будто парализовало на месте, в горле появился удушающий комок.
      – Бен? Вы знаете Бена? – выдохнула она. Он кивнул. Уголки его губ опустились.
      – Миссис Блейк, мой печальный долг – сообщить вам, что ваш брат умер.

      Мэгги долго молчала.
      Джейк приготовился поддержать ее, если она упадет в обморок, и даже сделал шаг вперед, думая помочь ей сесть в кресло, но она вдруг резко отвернулась и отошла к окну, прежде чем он протянул ей руку.
      Она стояла, глядя на зимний пейзаж, охваченная воспоминаниями о своем красивом старшем брате, которого она столько лет идеализировала. О, как она мечтала, что он вернется и увезет ее из Эштона! Бен, высокий и прямодушный, пораженный золотой лихорадкой, точно так же как отец, заполнял когда-то все ее мысли. Он был ее единственной надеждой. Жизнь, которую они делили, осталась в другом мире, очень далеком по времени и самой своей сути от этой красивой гостиной с кружевными занавесками, картинами в позолоченных рамах и полированной мебелью из розового дерева. Но ее любовь к брату осталась прежней, и боль утраты была невыносимой. Мэгги затаила дыхание и закрыла глаза, испытывая молчаливую, всепоглощающую муку. За эти несколько минут, пока в ее голове проносились воспоминания, она попрощалась со своим братом…
      Наблюдая за ней с другого конца комнаты, Джейк ждал, пока она свыкнется со своим горем. Он снова подумал о том, что она очень красивая: в белой шелковой блузке с кружевным воротником и в темно-серой бархатной юбке для верховой езды она выглядела царственной и хрупкой, как лесной цветок; медные волосы окружали ее лицо, как сияющий нимб. Какие странные вещи случаются на свете! Бен Клей спас Джейку жизнь в Додж-Сити, а теперь сестра Бена сделала то же самое в Бакае. «Наверное, старею», – грустно подумал он, вспомнив, как легко ковбои, готовые линчевать кого угодно, схватили его. Было время, когда он чуял засаду еще до того, как кто-нибудь делал первое движение. Глядя на эту женщину с гордой осанкой и прекрасной фигурой, Джейк подумал о том, что, может быть, ему повезет, если рядом окажется кто-нибудь из Клеев…
      Когда Мэгги повернулась к гостю, ее лицо было бледным, но спокойным. Горе выдавали только слегка покрасневшие глаза. За все то время, пока он ждал, она даже не всхлипнула.
      – Когда он умер? – спросила она. Она прошла через гостиную и села в кресло, жестом пригласив его сесть на диван. – Как это случилось? Прошу вас, мне очень нужно, чтобы вы рассказали мне все, что знаете о моем брате.
      Ветер усиливался и завывал за окном, пока он рассказывал ей сокращенную версию событий, происшедших в Додж-Сити. Не было никакой надобности говорить, что Беи являлся членом знаменитой шайки Дина – Ванда подтвердила этот факт. Джейк понимал, что эта часть истории только причинит Мэгги боль. Главное, что Бен погиб, спасая ему жизнь, что он предупредил его о заговоре, о котором Бен услышал случайно и который предпочел расстроить. Бен погиб достойно, в честной борьбе.
      – Он вас спас? Предупредил о засаде, которую планировали те люди?
      – Да.
      Мэгги смотрела на свои руки, не решаясь задать следующий трудный вопрос.
      – Он умер сразу?
      – Нет, мэм. Но он мучился недолго. Продержался столько, чтобы рассказать мне, как вас найти, и попросил передать вам вот эти вещи. – Он достал из кармана своего дорожного плаща большой квадратный шейный платок из голубого шелка, в который были аккуратно завернуты часы и мешочек из оленьей кожи, и передал сверток Мэгги.
      – Есть еще письмо от вашей тети из Эштона, – сказал он, вынимая из кармана запечатанный конверт.
      Она удивленно смотрела на него:
      – Вы проделали весь этот путь, чтобы привезти мне все это?
      – Это самое малое, что я мог сделать для вашего брата. В ее глазах вдруг заблестели слезы.
      – Я очень вам благодарна. – Она беспомощно покачала головой. – Вы так добры… Я не знаю, что мне еще сказать, кроме того, что я вам очень благодарна.
      Джейк почувствовал необычный прилив восхищения, когда увидел, как она снова борется с собой, пытаясь сохранить самообладание.
      – Не нужно благодарить меня. Это мой долг перед Беном. – Он взял свою шляпу с письменного стола, куда она ее положила, и надел ее. – Думаю, мне пора идти.
      Он направился к двери, но остановился, услышав, что к дому кто-то приближается. В нем тут же произошла перемена: каждый мускул и каждая клеточка его существа словно подготовились к тому, что сейчас может произойти. На его лице отразилась холодная настороженность, а желто-карие глаза сделались жесткими.
      Дверь распахнулась, и в дом ворвался Сойер с криком:
      – Черт возьми, Мэгги, я слышал от Люка Ньюкомба… – Он осекся, увидев незнакомца, который невозмутимо стоял в гостиной. – Итак, это правда. – Он скривился и повернулся к жене: – Мэгги, зачем ты вмешиваешься в дела Маркуса?
      – Это была ошибка, Сойер! – Она поспешила к нему и взяла его за локоть. – Ковбои собирались повесить этого человека за то, что он ломал изгородь, в то время как он не имеет никакого отношения к тому, что здесь происходит. Садись, я все тебе объясню.
      Все еще кипя от негодования, он разрешил-таки, чтобы его усадили в кресло. Когда Мэгги закончила, Сойер откинулся на спинку, внимательно изучая незнакомца, который спокойно сидел напротив него, и отмечал про себя все – пыльное пальто, избитое лицо с крепкими скулами. Вид незнакомца свидетельствовал о силе и властности. Да, он явно не из тех, кто режет проволоку под покровом ночи. В этом человеке не было ничего пронырливого, трусливого или хвастливого – такой будет действовать в открытую и бесстрашно.
      – Мэгги предотвратила ужасную ошибку, – медленно произнес Сойер. – Хорошо, что она оказалась неподалеку.
      – Да, мне здорово повезло, – пробормотал Джейк. Что-то в Сойере Блейке его раздражало. Может быть, то, как он ворвался в дом, оскорбляя свою жену? Джейку никогда не нравились заносчивые грубияны, а Блейк своим шумным появлением и вызывающим поведением очень походил на задиру. Впрочем, теперь это был совсем другой человек, вежливый и думающий.
      – Мне очень жаль твоего брата, – сказал он Мэгги. Она кивнула, не сводя взгляда с золотых часов, лежавших на ее ладони. Поглядывая на супругов по очереди, Джейк чувствовал, что отношения между ними явно напряженные.
      – Не помню, чтобы вы назвали свое имя, – вдруг сказал Сойер, поворачиваясь к Джейку.
      – Джейк Рид.
      Сойер и Мэгги вздрогнули. Это имя на одних нагоняло страх, а у других вызывало почтение. Но Мэгги никогда не могла представить, что его обладатель будет выглядеть, говорить и действовать, как этот человек: вежливо, по-джентльменски. Считается, что знаменитые разбойники выглядят злодеями с хитрыми лицами и опасными повадками. Человек, которому Бен спас жизнь, таким не был, и все же Мэгги верила, что он способен на все, что она о нем слышала.
      Тут она вдруг подумала о Джоне. Сын был бы счастлив, окажись он сейчас здесь, ведь он увидел бы человека, о котором ходит так много слухов и легенд.
      – Мистер Рид, – сказал Сойер, широко улыбаясь, – мы благодарны вам за то, что вы привезли вещи Бена Клея из Канзаса. Вы – наш гость. Что вы думаете о том, чтобы провести ночь в Тэнглвуде? Уверяю вас, нам было бы очень приятно.
      – Благодарю, – сказал Джейк, поднимаясь со стула, – но я найду себе комнату в городе. Теперь, когда я здесь, – продолжил он с нарочитой невозмутимостью, – полагаю, мне удастся узнать немного больше о войне между ранчо, которая разгорелась по всему Техасу. Похоже, Бакай уже вступает в нее. Может, мне следует нанести визит человеку, которого вы упомянули, – Граймсу.
      Сойер напрягся. Им совершенно ни к чему, чтобы такой человек, как Джейк Рид, заинтересовался стычками между синдикатом и владельцами мелких ранчо в Бакае. Если, конечно, Рид не захочет принять их сторону…
      – Я буду счастлив познакомить вас с Маркусом и с некоторыми влиятельными людьми в округе, – сказал Сойер, осторожно подбирая слова, пока шел с Ридом к двери. – Уверен, Маркус будет страшно зол на своих людей за то, что они сделали с вами сегодня. Знаете, здесь для вас может найтись работа, Рид. Мои партнеры и я всегда рады воспользоваться услугами хорошего человека.
      – Наверное, если вы располагаете только придурками, которые сегодня устроили на меня засаду.
      – Это была ошибка, – поспешно заметил Сойер.
      – Разумеется, но она не настраивает меня в пользу Граймса или его людей. Мне кажется, что нужно сначала выслушать, что может предложить другая сторона. – Дружелюбный и легкий тон не скрыл жесткого значения этих слов. Взгляд пронзительных кошачьих глаз Джейка встретился с обеспокоенным взглядом Сойера. Губы Рида изогнулись в холодной улыбке.
      – Мы еще встретимся, Блейк.
      Он дошел до двери, повернулся и приподнял шляпу, обращаясь к Мэгги:
      – Мэм, еще раз огромное спасибо, и примите мои соболезнования. Бен Клей был замечательным человеком.
      Потрясенная переменой, которая произошла в Риде с момента появления Сойера, Мэгги молча смотрела ему вслед.
      Сойер подождал, пока Рид сел на своего коня и ускакал, скрывшись за голым холмом, потом прошел через комнату к шкафчику с напитками. Он налил себе виски, выпил, сел на диван и провел рукой по седеющим волосам.
      – Придурки, зацепили не того человека! Запомни мои слова, Мэгги, этот Джейк Рид еще доставит нам массу неприятностей. Проклятие! – Нахмурившись, он посмотрел на нее. – Пусть бы они повесили его. Мне теперь не пришлось бы ломать голову, что он собирается предпринять.
      Она ошеломленно смотрела на мужа.
      – Сойер, не говори так даже в шутку.
      – Я не шучу.
      Она была потрясена тем, с какой горячностью и жестокостью он произнес эти слова. Что стало с тем мягким человеком, за которого она вышла замуж, с человеком, главной заботой которого были его девочки, оставшиеся без матери, и скромное ранчо, о котором он говорил с такой гордостью?
      – Что с тобой происходит? – спросила она, подойдя к нему быстрыми шагами и усаживаясь рядом с ним. – Сойер, ты помнишь, как много лет назад Маркус выжил из Бакая бедного овцевода, да и других тоже? Ты тогда поклялся мне, что никогда не будешь иметь ничего общего с такой тактикой, что никогда никого не обидишь, чтобы получить то, что тебе хочется?
      – Сейчас другая ситуация, Мэгги. Я борюсь за собственное выживание. Ты не понимаешь!
      – Я вижу, что Холкомбы, и Макаллистеры, и Бингемы страдают от этих изгородей, которые возводит ваш синдикат, что ненависть и насилие расползаются по округу, как чума…
      – Избавь меня от своих лекций! – Он выдернул руки, которые она держала, и встал. – Если мне захочется выслушать проповедь, я пойду к пастору. Ты моя жена. От тебя требуется только преданность и поддержка. Неужели ты не можешь быть на моей стороне, так же как Хэтти на стороне Билла, а Аннабел на стороне Маркуса? – Он покраснел от гнева. – У меня достаточно проблем с Тэнглвудом. Неужели еще нужно бороться с тобой?
      Уязвленная его словами, Мэгги вскочила.
      – Бороться? – воскликнула она. – Сойер, я не хочу бороться с тобой. Я хочу помочь тебе, помочь нам всем…
      – Тогда закрой рот насчет изгородей и перестань вмешиваться. Потому что следующего человека, который будет портить мою изгородь, повесят, как вора. И я не хочу слышать об этом от тебя ни одного слова.
      Он вышел из комнаты, стуча сапогами по дощатому полу. Она услышала, как он зашел в свой кабинет и налил себе еще виски.
      Как же он изменился! Стал жестоким, холодным, позволил своим амбициям взять над собой верх.
      Мэгги подошла к окну и смотрела на застывшую долину и покатые холмы, не видя их. Она думала о будущем, которое их ждет, о том, как все обернется. В душе нарастала тревога. Над Бакаем нависла угроза войны – такой войны, какую этот когда-то мирный городок ковбоев еще не видел. Она боялась за своих дочерей, за Сойера, за Дотти Мей, и за Сэма, и за Грету – боялась за всех.

      Зимой в Бакае настали тревожные, опасные времена. Казалось, воздух пропитался дурными предзнаменованиями, промерзшая земля простиралась под небом, постоянно закрытым тучами. С гор дули суровые северные ветры, сама природа как будто мстила обитателям погрязшей в раздорах прерии. Скот голодал и замерзал, люди боролись со стихией и друг с другом и с надеждой ждали весну.
      В Тэнглвуде тоже было безрадостно. Джона отказался отвечать на письма родителей. Единственный, от кого они узнавали новости о нем, был Колин, который, надо отдать ему должное, писал каждый месяц, отчитываясь за мальчика.
      Судя по всему, Джона стал любимцем сурового старика, дедушки Колина, и, как писал Колин, наслаждался насыщенной жизнью и развлечениями, которые ему предлагал Нью-Йорк-Сити. Колин отдал Джону в престижную частную школу.
      Мальчик хорошо успевал в учебе и завел себе много друзей. Мэгги приходилось довольствоваться этими краткими отчетами, хотя она до боли в сердце хотела увидеть Джону.
      Она знала, что Сойер, хотя и не признавался, был обижен на мальчика за то, что тот не хотел им писать.
      – Весной, еще до объезда, я верну этого мальчишку! – поклялся он. – Помяни мое слово, что бы там ни говорил Вентворт, Джоне не терпится попасть домой!
      Мэгги обуревали смешанные чувства по поводу возвращения сына на ранчо. Она всей душой хотела увидеть его, но очень боялась вспышек насилия, которые периодически возникали в прерии. Хотя в суровые зимние месяцы распри по поводу прав на территории и водопои поутихли, она волновалась, что весной они возобновятся. А ей не хотелось бы, чтобы Джона оказался вовлеченным хоть в одну из них. Она беспокоилась даже за Абигейл и Регину и предложила отправить их на лето к тете Луизе в Сент-Луис, пока волнения в Бакае не стихнут, но девочки и слышать об этом не хотели.
      – О нет, только не это! Я остаюсь здесь, – заявила Регги, забежав в кухню, где Мэгги и Сойер пили кофе после ужина. Абигейл, вошедшая следом, повторила ее слова.
      – Если мы уедем, то это будет выглядеть так, будто мы боимся, а мы не боимся. – Эбби прошла вперед, где ее осветил желтый свет керосиновой лампы. Заняв свое обычное место за столом рядом с Мэгги, она по очереди посмотрела на родителей. – Мы знаем, ты можешь справиться с любыми неприятностями, папа, и мы хотим быть здесь на случай, если потребуется наша помощь.
      – Джиггер Ваттсон говорит, что беспорядки кончатся к маю. – Регги накручивала на палец локон своих длинных темных волос. – Он считает, что все владельцы ранчо будут так заняты собственным скотом, что у них просто не останется времени на то, чтобы резать изгороди…
      – Он обманывает сам себя, – прервала ее Мэгги. – И вас тоже, девочки. По-моему, вам стоит навестить вашу тетю. Эбби, ты ведь всегда хотела побывать на востоке. Вы будете ходить на концерты, в театр и во всякие интересные места. Это замечательная возможность…
      – Они не желают ехать! – взорвался Сойер, гневно глядя на жену. – Черт возьми, Мэгги, девочкам не грозит опасность. Почему их надо увозить из собственного дома из-за пары бродяг и любителей портить изгороди?
      – Потому что, когда разгораются страсти, может случиться все что угодно. А я не хочу рисковать, Сойер! – воскликнула Мэгги, встревоженная его самоуверенностью. Но Регги и Абигейл твердо стояли на своем, отметая любые ее попытки убедить их поехать на восток, пока не прояснится ситуация.
      Десятого апреля произошла трагедия, которая вызвала новую волну возмущения среди фермеров. Семья Макаллистера – Джейн и ее трое детей-подростков – погибли при пожаре в своем доме. Говорили, что дом подожгли люди, работающие на синдикат. Пит Макаллистер был у Холкомбов на собрании оппозиционеров, когда запылал его дом.
      – Это был несчастный случай, трагический несчастный случай, – говорил Маркус Граймс Сойеру и Биллу Бенсону, когда они встретились в его конторе на следующее утро.
      – Черт побери, Маркус, этому нет оправданий! – Сойер стукнул по столу кулаком, отчего во все стороны полетели бумажки. – Я могу справиться с любым человеком, который посягает на мою собственность, но будь я проклят, если начну сжигать женщин и детей!
      – Как такое могло случиться? – Билл, нахмурившись, потер подбородок. – Маркус, твои ребята переусердствовали.
      – Мои ребята выполняют работу, которую я им поручил, – защищают нас, всех нас, от таких типов, как Пит Макаллистер. Мы здесь боремся за свою жизнь, джентльмены. – Глаза Маркуса Граймса, смотревшего на них, сверкали яростным, гневным огнем. – Люк и остальные не знали, что в этом проклятом доме кто-то был. Прошел слух, что Пит отослал семью к родственникам Джейн в Дентон. Ребята не совсем правильно поняли. Старшая девочка заболела, поэтому отъезд отложили на день-два.
      Сойер застонал и провел рукой по волосам.
      – Теперь плотина прорвана. Это война, мои друзья. – Маркус уставил на них палец, как будто это был штык. – В войне иногда гибнут и гражданские люди. Мы не хотели, чтобы кто-нибудь пострадал, просто хотели проучить Макаллистера. Он пытался уговорить этих трусов нанять Джейка Рида в надежде, что его оружие нас остановит. И я подумал, что небольшой костер спугнет его – нет, черт возьми, что он спугнет всех, – но… ситуация вышла из-под контроля.
      – Рид все еще в городе? – волнуясь, спросил Билл Бенсон.
      Маркус поджал губы.
      – Да. Почти всю зиму отсиживался в Уэйко, но несколько дней назад снова объявился в городе, и только одному дьяволу известно зачем.
      Сойеру все это не нравилось, совсем не нравилось! Но, как сказал Маркус, смерти были случайностью…
      – Мэгги надо остановить. – Он ходил взад и вперед по кабинету под холодным взглядом Маркуса. – Она сегодня заявила, что собирается на похороны – против моего желания.
      – Тогда будет лучше, если ты пойдешь с ней, – посоветовал Билл, нахмурившись. – Нам лучше в ближайшие несколько недель держаться рядом с нашими женами и детьми.
      Остальные молча с ним согласились.
      – Я слышал, что Пит после вчерашней ночи совсем лишился рассудка. – Сойер откашлялся. – Я не виню его, но, как я слышал, он собирается мстить… Больше всего меня беспокоит – и к черту притворство, Маркус, я знаю, что это беспокоит и тебя, – ведь никто не знает, на что он и другие фермеры могут решиться. Особенно сейчас, когда они все на взводе. Они никогда не поверят, что это был несчастный случай.
      – Несчастный случай или нет, факт остается фактом – Джейн и дети мертвы, – тусклым голосом сказал Билл. – И нам нужно теперь вычислить, что предпримет Макаллистер.
      Сойер чувствовал во рту странный кисловатый привкус, который не мог перебить даже кофе, который принесла в кабинет Аннабел.
      – Лучше я поеду домой и попытаюсь воззвать к здравому смыслу Мэгги, – устало сказал он. – Если страсти и дальше будут разгораться теми же темпами, то, думаю, ей опасно идти на похороны.
      Через несколько минут он уже был на чистом весеннем воздухе и ехал домой. Солнце встало всего пару часов назад, и небо переливалось перламутровым светом, от которого сверкала молодая трава в прерии. На склонах холмов качали головками сапфировые колокольчики, а маргаритки, словно тысячи маленьких солнц, то пригибались к земле, то снова поднимались от ветерка. Воздух, напоенный ароматами, звенел от криков ястребов. Сойер заметил лисицу, мелькнувшую в можжевельнике там, где начиналась изгородь. Он вздрогнул – как нелепо, ужасно смотрится здесь колючая проволока. Она – оскорбление для этой прекрасной земли, но она его будущее. Возврата к прошлому нет.
      Он был уже в двух милях от дома, когда раздался первый выстрел. Он прогремел из-за валуна, и пуля попала Сойеру в плечо, сбив его с лошади. Охваченный непереносимой болью, он попытался сесть и потянулся за ружьем, но тут же раздался второй выстрел, и пуля попала в живот. Весь мир словно взорвался перед его глазами. Сойер душераздирающе закричал и упал навзничь, корчась среди белых и желтых маргариток, пачкая их хрупкие лепестки своей кровью. Сквозь солнце, сиявшее над головой, он пытался разглядеть из травы измученное лицо и безумные глаза человека, который приближался к нему.
      – Это за Амос и за Линк, – прошептал Пит Макаллистер.
      Беспомощный, извивавшийся на земле Сойер увидел, как он снова прицелился в него из ружья.
      – А это за Бесси.
      Пуля прошла сквозь мышцы в ноге Сойера, оставив зияющее отверстие. Сойер глухо застонал.
      Пит Макаллистер удовлетворенно кивнул. Его лицо стало пепельным, из-под длинных каштановых волос, свисавших над большими ушами, сверкали черные, как тлеющие угли, глаза. Потом они затуманились слезами, которые покатились по его небритым щекам.
      – Есть кое-что, что тебе следует знать, Блейк, прежде чем я прикончу тебя. – Его голос был хриплым и скрипучим. Пит всегда был спокойным, тактичным человеком, трудолюбивым и серьезным. Но теперь мало что напоминало в этом жутком привидении с сумасшедшими глазами прежнего работящего и богобоязненного фермера, исправно ходившего по воскресеньям в церковь. – Ты не единственный, кто умрет. – Он подошел ближе, и его голос стал звонче, срываясь от собственного горя. – Ты слышишь меня? Я позабочусь обо всех. О Граймсе, Бенсоне и обо всех их домашних, и о твоих тоже… О Мэгги и о твоих красавицах дочках. О твоем сыне Джоне, когда найду его. Все поплатятся за то, что случилось с Джейн и моими детьми.
      – Пит… послушай… – Сойер едва мог говорить. Мир померк перед глазами, как будто перед ним опустилась черная стена с точками пронзительного света. Но он старался произнести эти слова, несмотря на то что ослеп от немыслимой боли. – Это сделал я… моя вина. Больше никто в этом… не участвовал. Не надо мстить за…
      – А это за Джейн. – Пит Макаллистер всхлипнул и в упор выстрелил в грудь Сойера. На его измученном лице виднелись грязные дорожки от слез.
      Он подождал, пока тело его жертвы перестало корчиться, пока оно не превратилось в безжизненную кучу костей, мускулов и крови, а потом повернулся и скрылся в дубовой роще.
 
      После убийства Альмы Макбрайд Мэгги узнала о том, как неожиданно может настичь человека смерть на Западе, но, когда она стояла у могилы Сойера с Эбби и Региной, которые плакали рядом с ней, ее охватило странное чувство невероятности происшедшего. Все вокруг залито солнечным светом, в воздухе стоит аромат дубовых и ореховых почек и полевых цветов. Весь мир вокруг прекрасный и обновленный. А Сойер… Сойера опускают в землю! Его отняли у нее навсегда, они никогда больше не смогут исправить их общую жизнь. В глубине души она была уверена, что еще есть время, что они каким-то образом найдут путь друг к другу, что перемены, которые в нем произошли, исчезнут, как исчез суровый зимний ландшафт под натиском весны и земля снова стала живой и плодородной. В тишине, которая наступила после окончания похоронной службы, когда маленькая группка скорбящих рассосалась и оставила трех женщин одних у могилы, она стояла опустив голову, оглушенная и ошарашенная, прислушиваясь к сдержанным всхлипываниям дочерей и пытаясь осознать случившееся.
      Нет, она не могла постичь смысл того, что произошло. Как можно найти смысл в дикости и насилии, неожиданном и жестоком, изменяющем жизнь людей простым нажатием пальца на курок или зажиганием факела? Она стояла под слепящим солнцем и смотрела на земляной холмик, под которым покоился Сойер, и ее руки были холодными, душа онемела и все ее существо охватила страшная усталость.
      Позже, уже дома, она сидела как в забытьи, а Аннабел и Хэтти бесшумно ходили вокруг, готовя кофе и сандвичи и перешептываясь друг с другом. Маркус и Билл беседовали с девочками тихими, печальными голосами. Мэгги казалось, будто она парит над ними, наполовину слыша и наблюдая за тем, что происходит вокруг, наполовину скрытая туманом, заслонившим реальность. Дотти Мей не пришла на похороны, не пришли Муры, Бингемы и другие семьи, которых они с Сойером когда-то считали своими друзьями. Она не знала, что стало с Питом Макаллистером. Маркус сказал, что организована группа, которая должна выследить Пита и повесить его за то, что он натворил. Мэгги извинилась, ушла на кухню и сумела справиться с приступом тошноты. Наконец после полудня Граймсы, Бенсоны и еще немногие, кто пришел выразить ей свое сочувствие, уехали.
      Уже спускались сумерки, когда она услышала громкий стук в дверь. Сквозь оцепенение, в которое она была погружена, проник страх. Она взглянула на Эбби и Регину, которые сидели, прижавшись друг к другу, на диване, и метнулась на кухню за ружьем.
      – Если бы это был Макаллистер, то у вас не было бы шансов, – сказал Джейк Рид, когда она распахнула дверь и оказалась с ним лицом к лицу.
      – Вы! Я не слышала, как вы подъехали, – воскликнула она.
      Он кивнул, глядя на ее зардевшееся лицо в розово-золотистом свете заходящего солнца.
      – Вы не услышали бы и Макаллистера, – повторил он. – Именно это я и хотел сказать. Вы не возражаете, если я войду, мэм?
      Пока Мэгги ставила ружье и представляла его дочерям, он внимательно разглядывал девочек – прелестные юные создания с огромными голубыми глазами. Но его взгляд тут же вернулся к женщине с волосами цвета меди, одетой в траур.
      – Вы очень любезны, что пришли на похороны, мистер Рид.
      Она видела его – он стоял немного в стороне от группы скорбящих друзей, но не подошел к ней. Кроме того случая, когда она как-то встретила его в городе месяц назад и они обменялись приветствиями у магазина, после декабря она его не видела.
      – Мне очень жаль, что так случилось с вашим мужем. – От его проницательных желто-карих глаз не укрылось то, как дрожали ее руки, лежавшие на спинке кресла. Измученное лицо Мэгги сказало ему еще больше. Возможно, она любила Блейка, несмотря на натянутость в отношениях, которую он подметил между ними в тот день? «Никогда нельзя быть уверенным в своих выводах насчет отношений между мужчиной и женщиной», – подумал Джейк со странным стеснением в груди. Судя по тому, что он видел сейчас, Мэгги Блейк переживала настоящее горе. Помедлив, он засомневался: время ли сейчас, когда она переживает свою утрату, предупреждать ее? Впрочем, другого момента может не представиться, и она и девочки могут погибнуть.
      – Никто не знает, где скрывается Макаллистер, – начал он. – Даже Сэм Холкомб не имеет ни малейшего представления, куда он ушел.
      – Отряд Маркуса найдет его.
      – Не стоит возлагать на это слишком большие надежды. – Джейк спокойно смотрел на нее. – Если Макаллистер захочет затаиться на время, он это сделает. Но это не означает, что он не вернется.
      Ее голос задрожал:
      – Еще не доказано, что Сойера убил Пит. – Она бросила тревожный взгляд на темные головки дочерей.
      – Вам нужно его собственноручно подписанное признание? – Джейк нарочно старался говорить грубо. – Я не удивлюсь, если он захочет отомстить вам, леди, и этим девушкам. – Он подошел поближе, стараясь, чтобы до Мэгги дошел смысл сказанного. – Макаллистер не просто застрелил вашего мужа, он проделал в нем кучу дырок с близкого расстояния.
      Эбби и Регги едва сдерживали рыдания. Лицо Мэгги побелело. Ее огромные чудные глаза неожиданно наполнились слезами.
      – Зачем вы пугаете нас? – воскликнула она.
      – Затем, чтобы вы не сделали какую-нибудь глупость вроде того, чтобы отправиться одной в поездку или оставить на ночь без наблюдения двери и окна. Я считаю, вам надо поручить своим работникам по очереди дежурить в доме, пока не поймали Макаллистера. Вы можете назначить меня главным, и я обо всем позабочусь.
      Мэгги ошарашенно смотрела на него.
      – У меня уже есть управляющий.
      – Увольте его. – Джейк нахмурился. – Он уже должен бы быть здесь с такими же предложениями, как у меня. Той ночью погибла женщина и ее трое детей, миссис Блейк! Теперь погиб и ваш муж. Люди вокруг жужжат, словно шершни, и они испуганы. Очень опасное сочетание. Война за земли не может уйти отсюда или вдруг прекратиться. Она скоро станет намного страшнее.
      Джейк стоял прямо перед ней, большой и пугающий, и говорил ужасные вещи. Мэгги отпрянула.
      – Мама, может быть, он прав. – Регги теребила пальцами складки черной юбки, а Абигейл смотрела Мэгги в лицо.
      – Вы не думаете… – опять начал убеждать Рид.
      – Нет! – Мэгги разозлилась. Маркус сказал ей, что его отряд справится с Макаллистером. Она верит ему. По неизвестной причине Джейк Рид пытается запугать ее, заставить следовать его советам. Его желтые глаза, встретившиеся с ее взглядом, производили на нее гипнотическое воздействие. Ей это не нравилось – она чувствовала себя слабой и уязвимой. Но ведь Мэгги четко знала: она не была такой! К несчастью, она позволяла мужчинам влиять на ее жизнь – сначала Бену, потом Колину и Сойеру. Но теперь хватит! Теперь она хозяйка Тэнглвуда, только она отвечает за ранчо. А если нужно сделать какие-то изменения или предложить свежие идеи, то это должна делать она, а не какой-то Джейк Рид.
      – Я что-то не помню, чтобы я спрашивала ваше мнение, – резко сказала она и, задрав подбородок, выдержала его пронзительный взгляд.
      Она обрадовалась, увидев, как сузились его глаза, и поспешила закрепить победу:
      – Утром мы с дочерьми уезжаем в Нью-Йорк. Там мой сын, и я собираюсь лично сообщить ему о смерти его отца. Когда я вернусь, то, уверена, Пита уже поймают и… и разберутся с ним. И тогда уже не будет необходимости в тех мерах, о которых вы говорите, ведь так? – Лишив его возможности вставить хоть слово, она проводила его к двери.
      – Спокойной ночи, мистер Рид, – спокойно сказала она. – Спасибо, что навестили меня.
      Мало кто мог вывести из себя Джейка Рида. Он был известен своим хладнокровием в любой затруднительной ситуации, железным контролем над своими нервами и эмоциями. Именно это помогло ему выжить за все эти годы, остаться в живых, несмотря на его рискованную профессию. Некоторые утверждали, что по его жилам вместо крови течет ледяная вода горных ручьев. Другие, кто знал его лучше, считали, что врожденное спокойствие и хладнокровие помогают ему не дрогнуть под огнем. Как бы там ни было, очень немногие видели его в ярости, и те, кто видел, не дожили до того, чтобы об этом рассказать. Мэгги непроизвольно затаила дыхание, когда его лицо превратилось в жестокую маску, а топазовые в крапинку глаза гневно сверкнули. Прежде чем она сделала хоть одно движение, он молниеносно схватил ее за запястье.
      – Ты маленькая дурочка. – Он смотрел прямо в ее расширившиеся от ужаса и возмущения глаза. – Что помешает Макаллистеру проникнуть сюда сегодня ночью и перестрелять вас или просто поджечь дом, пока вы спите? Это ружьишко? Ладно, ты хочешь рискнуть своей жизнью, но девочки… Ты хочешь рискнуть ими тоже?
      – Вон! – Дрожа от ярости, Мэгги рывком высвободила руку и схватила ружье, которое поставила у стены. – Пит Макаллистер сбежал и прячется, спасая собственную шкуру! За ним по пятам идут люди Маркуса! Для нас здесь нет никакой опасности, по крайней мере сегодня ночью. Не смейте пугать моих дочерей и не поучайте меня, как мне о них заботиться! Мы много лет жили без советов человека, который убивает, чтобы выжить самому, мистер Рид. Мы прекрасно обойдемся без вашего покровительства. Уходите, пока я не пристрелила вас. Убирайтесь из моих владений!
      Он не ожидал, что она так взорвется, считал ее серьезной, разумной женщиной. А теперь пришел к выводу, что она упрямая, тупая и такая же истеричная, как и все женщины. Однако вместо того чтобы еще больше распалить его гнев, ее неожиданный выпад подействовал на него, как ушат холодной воды. Он почувствовал себя спокойным и холодным, как только что заточенный охотничий нож. И все же его следующие слова просвистели в воздухе как пули.
      – Удачи вам, леди. Она вам понадобится, – угрюмо сказал он через плечо, спускаясь по ступенькам веранды к своей лошади. Он вскочил в седло и ускакал, даже не оглянувшись на женщину, стоявшую в дверном проеме.
      После того как топот копыт стих вдали, в гостиной наступила мертвая тишина. Абигейл поднялась со стула и тихо подошла к Мэгги.
      – Мама, мне страшно. То, что сказал этот человек…
      – Просто смешно, – прервала ее Мэгги, не дав договорить. – Мы здесь в полной безопасности. Я доверяю Маркусу. Он поймает Пита! – Она вдруг прижала к себе Абигейл, а затем и Регину, когда младшая девочка подбежала к ним, раскинув руки, словно в поисках защиты. Так они и стояли все вместе, прижавшись друг к другу, ища друг у друга утешения в этот горестный день.
      – Нам будет очень не хватать отца, – прошептала Мэгги, и ее голос задрожал, – теперь придется справляться своими силами. Мы – семья и сможем позаботиться друг о друге без помощи… таких, как Джейк Рид. Верно?
      Эбби и Регги кивнули, и она улыбнулась им, еле сдерживая слезы.
      – Ваш папа очень бы гордился вами сейчас, – сказала она, почувствовав, как ее сердце переполняет любовь к ним. – Ну а что касается сегодняшней ночи… Для большей уверенности нам не мешает предпринять кое-какие меры. Будем дежурить по очереди. Сначала шесть часов я, потом три часа – Абигейл, и, наконец, ты, Регги. А утром уедем в Нью-Йорк. – Она поцеловала обеих девочек. – Может быть, мы уже получим известие от Маркуса, что Пита поймали. Во всяком случае, к тому времени, когда мы вернемся, его обязательно поймают.
      Она не сказала, что собирается вернуться в Тэнглвуд одна, оставив для безопасности всех троих детей на востоке. Колин, конечно же, согласится оставить Джону у себя, и она планировала возвращаться через Сент-Луис, где убедит девочек погостить у тети. Она велела им упаковать свои вещи, и Эбби и Регги ушли наверх.
      Мэгги обошла дом, проверяя все двери и окна, прислушиваясь к ветру, шумевшему в кронах тополей. Она проверила ружье и поставила его рядом с собой, потушила все лампы и наконец опустилась в кресло. Услышав странный скрип на крыше, она вскочила как ошпаренная. На секунду она пожалела о том, что отослала Джейка Рида, но потом поняла, что это всего-навсего один из звуков, которыми всегда полон дом и которые она слышала каждую ночь. Ей стало стыдно за собственную глупость. Она снова села в кресло, представляя, как отряд рыщет по прерии среди ночи, устроив охоту на сошедшего с ума человека, который когда-то был ее другом…
      На Маркуса можно положиться, убеждала себя Мэгги. По крайней мере в этом деле.
      Впрочем, в дальнейшем она не будет всецело полагаться на него. Теперь Тэнглвуд принадлежит ей, и надо принять несколько важных решений, включая решение об участии ранчо в синдикате. Это она должна сделать одна.
      Минута шла за минутой, ее мысли перескакивали с одного на другое, и вдруг она поняла, что думает… о Джейке Риде.
      Почему он при первой встрече показался ей приятным? Он ведь властный, вспыльчивый, грубый… – И он оказывает на нее странное действие, которое ей совсем не по душе.
      – Ох, Сойер, если бы ты был здесь! Как жаль, что у нас оказалось так мало времени. – Ее горестный шепот прозвучал в темной безмолвной комнате как эхо, пустота заполнила ее душу.
      Но Сойер лежал глубоко в техасской земле. И никто не мог ответить ей.
 
      Джейк Рид прислонился спиной к тополю в трехстах ярдах от дома Мэгги.
      – Черт! – с досадой пробормотал он, когда его глаза постепенно привыкли к темноте и он увидел холмы и горы, окружающие дом, конюшни и сарай, в котором жили работники. – По-моему, я свалял дурака, потому что сую нос не в свое дело.
      Джейк уже давно взял себе за правило никогда не вмешиваться в чужие дела. Так что же он делает здесь?
      Он вспомнил выразительные зеленые глаза на милом личике в форме сердечка, о длинных ресницах и медных волосах, густых и мягких, как бархат. Перед его мысленным взором с удивительной четкостью предстал образ Мэгги Блейк. Он видел ее прямой точеный нос, упрямый подбородок, изящную шею, окруженную черным кружевом. Ее фигура волновала его, а губы, мягкие и розовые, как лепестки цветка, манили. Но пожалуй, главное – характер этой нежной молодой женщины, сильный и гордый. Таким характером не обладал ни один из диких мустангов, которых он объезжал.
      Так вот почему! Ответ поразил его. Он внимательно смотрел на темный дом, где Мэгги Блейк наверняка ворочалась в постели, горюя по своему мужу.
      Какой же он идиот! Что ж, завтра она уедет, но по крайней мере он будет уверен, что сегодня она в безопасности. А когда она вернется из Нью-Йорка… Лучше не загадывать. Никогда еще Джейк ни в одном городе, нигде не ждал женщину. Но ведь он никогда не испытывал ни к одной женщине то, что испытывал к Мэгги Блейк…
      – Вот проклятие, – бормотал он вслух. – Я точно идиот!
      Он наблюдал, подсознательно подмечая любой звук или движение в темноте и в то же время вспоминая о каждом сказанном слове, каждом жесте Мэгги Блейк.
      Несмотря на неопределенность положения, в котором Джейк неожиданно оказался, одно он знал твердо: завтра утром, когда Мэгги и девочки отправятся на восток, он начнет охоту на Пита Макаллистера. Хорошо бы поймать этого человека.

      В последний день апреля кэб, в котором сидела Мэгги, остановился перед особняком Вентвортов на площади Стайвесанта.
      Утром моросил дождь, и для этого времени года было необычно прохладно. Впрочем, в отделанной кружевом черной мантилье, накинутой поверх платья из черного фая, Мэгги не чувствовала холода. Выйдя из двухколесного экипажа, она расплатилась с возницей и по широким ступенькам поднялась к резной дубовой двери, думая не о великолепии и огромных размерах города-монстра, а только об одном: скоро она увидит своего сына.
      – Да? – Лакей с глазами навыкат рассматривал ее. За его плечом она увидела позолоту и мрамор.
      – Я хотела бы видеть Джона Блейка.
      – Молодого хозяина нет. Как ему передать, кто его спрашивал?
      – Его мать, – спокойно сказала Мэгги. Лакей удивленно поднял брови, и Мэгги прошла мимо него в холл с мраморным полом. – Я подожду своего сына.
      Лакею ничего не оставалось, кроме как провести ее в небольшую, изысканно обставленную желтую гостиную. Мэгги огляделась. Все, что она успела заметить в этом доме, было красивым и вызывающим восхищение, начиная от шелковых штор, цветной лепнины и диванов, обитых полосатым атласом, в этой прелестной комнате и кончая хрустальной люстрой, сверкавшей под потолком в просторном холле. На полу лежал роскошный дорогой ковер, на камине из резного красного дерева стояли статуэтки и вазочки из хрусталя, слоновой кости и золота. Комната словно дышала красками и ароматом цветов, яркие букетики которых стояли на множестве столиков и в высоких мраморных вазах на полу.
      И все же, опускаясь в шератоновское кресло, она удивлялась, почему все это не производит на нее по-настоящему глубокого впечатления. Она прекрасно осознавала, в какой роскоши живут Вентворты, а теперь и Джона, от этой помпезной пышности у нее не захватывало дух. Да, золото, шелка и атлас – все изысканное, красивое, но они не шли ни в какое сравнение с чудесными техасскими закатами, которые никогда не походили друг на друга, с туманными рассветами или с бархатными просторами равнин, простиравшимися до самого горизонта. Возможно, она отвыкла от шикарных вещей и они больше не возбуждали в ней благоговения, или для нее существовали более важные дела, требующие решения? Мэгги сидела одна в гостиной и готовила себя к предстоящей встрече.
      Регина и Абигейл остались в гостинице, чтобы предоставить ей возможность сообщить Джоне о смерти Сойера наедине. Она попросила Маркуса Граймса не писать Колину о том, что случилось, потому что боялась, что он немедленно расскажет обо всем сыну. Зная мальчика так, как его знала только она, Мэгги хотела быть рядом, когда он узнает новость, которая наверняка пронзит его юное сердце. Жаль, что он не хотел поддерживать связь с Сойером с той самой роковой ночи в Бакае, когда узнал правду о своих родителях.
      Она подскочила, увидев, что дверь открывается, но в комнату вошел не Джона, а Клара Вентворт с матерью и дедушкой Колина.
      Старик с белыми как снег волосами важно восседал в инвалидной коляске, как будто это был трон. Пока Клара подвозила его поближе, Мэгги подметила, что это был невысокий человек с пронзительными, близко поставленными глазами, с острым носом, выдающимся вперед подбородком и с большой родинкой над левой бровью. Его хрупкое, почти высохшее тело было закутано в толстый коричневый халат. Впрочем, физическая немощь не могла погасить огонь, сверкавший в его черных глазах. Он взглянул на Мэгги и, прежде чем она встала и произнесла хоть слово, резко сказал:
      – Значит, вот та девушка, на которой должен был жениться Колин. По крайней мере она сумела подарить ему сына. – Садись. Сядь, говорю тебе. И давай рассказывай, зачем приехала.
      – Ну, папа… – Мать Колина, Грейс Вентворт, обошла кресло и кивком поздоровалась с Мэгги. – Миссис Блейк может обидеться. Она еще не знает, что ты так обращаешься со всеми.
      Она представилась сама, представила Мэгги своего свекра и предложила всем сесть. Поразительно, как похож был Колин на мать – те же светлые волосы и голубые глаза, те же приятные черты лица. Высокая узкоплечая женщина носила свое платье с величием королевы и говорила с выверенной, полной значимости интонацией, как обычно говорят знатные особы.
      – С Кларой вы знакомы, – сказала она, откидываясь на спинку полосатого дивана и изучающе вглядываясь в Мэгги. Жена Колина холодно улыбнулась. – Позвольте выразить вам наши соболезнования, – продолжила Грейс. – Мы были очень опечалены, когда узнали о безвременной кончине вашего супруга.
      Мэгги ошеломленно смотрела на нее.
      – Вам телеграфировал Маркус?
      – Да, конечно. Ваш муж был партнером их обоих, и они держали друг друга в курсе того, что происходит. Но, пожалуйста, не волнуйтесь, мы ни слова не сказали Джоне. Мистер Граймс недвусмысленно дал понять, что вы хотите сообщить ему печальное известие лично.
      – Очень любезно с его стороны, – произнесла Мэгги сквозь зубы. Она пыталась подавить свое зло на Маркуса и сосредоточилась на трех особах, которые наблюдали за ней с близкого расстояния, сидя в нарядной желтой комнате. В окно, занавешенное белыми шелковыми шторами, барабанил дождь. – В таком случае вам известна причина моего визита, – сказала она своим обычным тихим голосом, обращаясь к мистеру Вентворту. – Я хочу видеть своего сына.
      – И это все, чего вы хотите? Да? Вы не думаете забрать его с собой? – Старик выпятил подбородок, его глаза сверкнули. Похоже, он мгновенно оценил ее. – Место мальчика здесь, и клянусь Святым Георгием, здесь он и останется.
      Уголки губ Клары изогнулись вверх, изображая приятную улыбку.
      – Джона любимец дедушки, – сообщила она Мэгги, – и он совершенно счастлив здесь, в Нью-Йорке. Вы будете просто поражены, узнав, как хорошо он освоился. – Она обвела рукой комнату. – Сейчас это его дом. Но мы собираемся отвезти его в коттедж через месяц.
      – В коттедж?
      – В Ньюпорт, – улыбнулась она, – на побережье. Летом ему там очень понравится. Соберутся самые известные семейства, кроме того, там очень весело. В городе ведь слишком жарко, чтобы цивилизованный человек оставался здесь на лето.
      Мэгги, невольно подумав о том, как Клара отнеслась бы к жгучему техасскому лету, еле удержалась от улыбки. Ей трудно было представить себе сына, ездившего без седла на полудиких жеребцах, среди избалованных отпрысков таких людей, как Клара.
      – Где Джона? – спросила она Грейс Вентворт. – Когда он вернется?
      – Они с Колином отправились покататься верхом. Скоро должны вернуться. Я могу предложить вам чашечку чая?
      Мэгги отказалась. При других обстоятельствах она с удовольствием выпила бы чаю в такой холодный день, но она не хотела пользоваться гостеприимством Вентвортов. Что-то в этом доме и в этих людях внушало ей недоверие. В шикарной комнате царили притворство, алчность и хитрость. Она знала, что Колин, Клара и Грейс многие годы мечтали отвоевать наследство старика у дочери Эмброза. Для них Джона оказался решением всех проблем. Даже этот старик, помешанный на наследнике, использовал ее сына! Ведь он не любил ее мальчика. Джона был лишь ключом к достижению их замыслов. Поскольку он был мужского пола и появился на свет от семени Колина, значит, он был одним из них. Но они не знали его душу, не заглядывали в его сердце, не ценили его характера. Их это не интересовало. Мэгги охватило жгучее желание скорее забрать отсюда сына, вернуть его домой, в Тэнглвуд. Но она тут же вспомнила, что сейчас для Джоны там небезопасно, и ничто, даже притворство и жадность, царившие в этом доме, не заставят ее увезти мальчика в Техас. Он поедет в Ньюпорт с Вентвортами.
      В тот самый миг, когда она укрепилась в этой мысли, она услышала, как открылась входная дверь и в холле раздались голоса. В дверях появились Колин и Джона.
      – Мэгги! – Колин быстро пошел к ней, протянув руки, но она отступила в сторону, устремив взгляд на сына. Джона застыл у входа в гостиную.
      – Джона! – Голос Мэгги дрожал. Но мальчик не двигался. Она подбежала к сыну, обняла его. Он поморщился и отстранился. – Джона, пожалуйста, – прошептала она, чувствуя, что ее сердце разрывается от его холодности после многих месяцев разлуки. Семья Вентвортов внимательно следила за каждым ее движением.
      – Не будете ли вы столь любезны оставить меня на несколько минут наедине с сыном? – спросила она, плохо контролируя свой тон и окидывая их сердитым взглядом.
      Колин открыл рот, чтобы возразить, но тут же закрыл его, увидев, как вспыхнули глаза Мэгги. Неожиданно поменяв тактику, он взялся за ручки инвалидной коляски своего дедушки.
      – Я буду в библиотеке на случай, если понадоблюсь тебе, – сказал он Мэгги.
      – Приходи навестить меня, когда твоя мать уйдет, – сказал старик Джоне, когда Колин увозил его из комнаты. – Помнишь, нас ждет партия в шахматы? Я снова выиграю, это точно. И не говори, что я не дал тебе отыграться.
      Грейс и Клара молча вышли, и Мэгги подвела Джону к дивану. Она села рядом с ним, взяла его вялую руку и крепко сжала его пальцы.
      Он изменился с тех пор, как она видела его в последний раз: побледнел, подрос и похудел. В бриджах на восточный манер и жакете для верховой езды он был очень похож на юного Колина Вентворта, в которого она влюбилась в Канзасе. Но, с отчаянием глядя в его отстраненные глаза, она напомнила себе, что он принадлежал и ей тоже, был ее плотью и кровью. Этот самый мальчик всюду следовал за Сойером, как щенок, мог укротить любого пони на ранчо, знал каждый дюйм земли Блейка.
      – Джона, Джона, – тихо сказала она, охваченная смешанным чувством любви и потери. – Неужели ты до сих пор сердишься на меня? Неужели до сих пор не знаешь, что папы и мамы – тоже человеческие существа? Мы совершаем ошибки, порой ужасные ошибки. Но никогда ни я, ни… – ее голос дрогнул, – ни твой отец не сделали тебе ничего дурного. Я люблю тебя, Джона. В глубине души ты ведь знаешь, как я люблю тебя.
      Никакой реакции. Сердце Мэгги сжималось, пока она смотрела на сына. Теперь, когда Сойера не было, ей больше, чем прежде, нужно было прощение Джоны.
      – Джона, пожалуйста, – прошептала она, сжав его руку. После месяцев разлуки она не ожидала, что он встретит ее с такой враждебностью. – Неужели ты не можешь понять?
      Он ответил шепотом, не глядя на нее:
      – Может быть, могу…
      Она затаила дыхание: по крайней мере какое-то начало. Потом тихо заговорила снова:
      – Ты не хочешь спросить меня, почему я приехала?
      – Если для того, чтобы увезти меня обратно в Тэнглвуд, то я не поеду. – Тут он взглянул на нее, и его щеки вспыхнули. – Я здесь счастлив! Мой отец хочет, чтобы я был рядом с ним, и что бы ни говорили ты и папа, я не изменю свое решение.
      – Я приехала не для того, чтобы забрать тебя назад. Не потому, что не хочу, чтобы ты вернулся, – поспешила добавить она, – но потому, что дома стало слишком беспокойно… слишком опасно. Я не хочу, чтобы ты был там, я не хочу, чтобы ты был втянут…
      Джона в замешательстве нахмурил брови:
      – Я не понимаю.
      Мэгги почувствовала, что настало время, когда нужно все ему рассказать. С бьющимся сердцем она пыталась подобрать слова.
      – Джона, сейчас у нас дома идет война между ранчо. Неужели Колин тебе ничего не говорил? – Когда он помотал головой, она набрала в грудь побольше воздуха и продолжила: – С того дня, когда появился синдикат, у нас царит насилие – вернее, с того самого дня, как ты уехал. Было несколько перестрелок, и… одного человека едва не линчевали. Макаллистеры – все, кроме Пита, – погибли в собственном доме. Кто-то устроил поджог… – Голос Мэгги стих.
      – Что? – До этого момента Джона не обращал внимания на ее черное платье и вдруг уставился на него, вспомнив о том, что мама никогда не носила черного. Ему на ум вдруг пришли слова: вдовий траур. – Что это, мама? – настойчиво спросил он, впервые внимательно посмотрев на ее бледное лицо. Его охватило ужасное предчувствие. – Скажи, что еще случилось.
      – Сойер… твой папа… в него стреляли и убили на следующий день после пожара у Макаллистера.
      Дождь еще сильнее забарабанил по окнам. С улицы доносился шум экипажей. Мэгги видела, как побледнело юное лицо Джона. Она крепко обняла его.
      – Нет, не может быть, – пробормотал он, потрясенно качая головой. – Папа не умер.
      Он смотрел Мэгги в лицо, и она понимала, как ему хочется, чтобы она забрала свои слова назад, чтобы превратила правду в ложь. Если бы она только могла!
      – Он умер, Джона, – прошептала она. – Я тоже не могу в это поверить, но это так. Мы похоронили его рядом с Айви.
      Она смотрела, как сморщилось его веснушчатое лицо, худенькую фигурку сотрясали рыдания, и по щекам побежали слезы. Зарыдав, Мэгги прижала сына к груди.
      Она долго держала его, покачиваясь вместе с ним и утешая. Через красивый костюм для верховой езды прощупывались тонкие и хрупкие косточки, а хохолок светлых волос на голове был шелковистым. Она изливала на него всю свою любовь, глубокую и нежную. С тех самых пор, как Джона научился ходить, он ни разу не искал утешения в ее руках, всегда шел к Сойеру, только к Сойеру…
      Наконец его всхлипывания стихли, и Мэгги дала ему свой носовой платок.
      – Я не писал ему, – сказал он, подняв свои полные муки голубые глаза. – Наверное, он сердился. Конечно, он ненавидел меня за то, что я сбежал, и за то, что так и не написал…
      – Ш-ш-ш… Нет, Джона, нет. Сойер любил тебя и совсем не сердился. Он собирался приехать сюда весной и привезти тебя назад во что бы то ни стало. Ему очень тебя не хватало, но он не винил тебя за то, что ты сбежал.
      – Я его больше никогда не увижу. – Он всхлипнул, и Мэгги поцеловала его в щеку.
      – Знаю, дорогой, и все понимаю. Но он живет в твоем сердце, живет в наших сердцах. Ты должен помнить только счастливые времена и то, что он тебя любил больше всего на свете, Джона.
      После ее слов мальчик немного успокоился.
      – Кто сделал это, мама? – спросил он после того, как громко высморкался.
      Мэгги покачала головой:
      – Нельзя сказать с полной уверенностью, но говорят, что Пит Макаллистер, который совсем обезумел после того, как погибли Джейн и дети.
      – Но ведь папа не имел к этому никакого отношения!
      – Конечно, нет. Но он был на стороне противника Макаллистеров во время всех распрей… Джона, дома сейчас столько ненависти, страха и жадности, что никто уже не знает, кто в чем виноват и что случится дальше.
      – А Эбби и Регина?
      Она улыбнулась, глядя на него.
      – Они в безопасности. Приехали со мной в Нью-Йорк и сейчас в гостинице. Я знаю, что им не терпится увидеть тебя, прежде чем мы поедем назад. Мы надеялись, что ты сегодня с нами поужинаешь.
      – Вы сразу же возвращаетесь в Техас?
      – Завтра. Но я планирую немного отклониться от маршрута. Отвезу девочек в Сент-Луис, чтобы оставить их у тети Луизы на некоторое время. Я не хочу, чтобы они были на ранчо, пока там неспокойно.
      Джона откинулся и внимательно посмотрел на мать.
      – Это замечательно для Эбби и Регги, но я возвращаюсь домой, в Тэнглвуд.
      Она улыбнулась, обрадованная его заботой, но покачала головой. Нет, она не позволит никому из ее детей появиться в радиусе ста миль от Бакая.
      – Я ценю твой порыв, Джона, действительно ценю, но твое место пока здесь. Ты и Колин – вы только начали узнавать друг друга, и поэтому я не вижу никакой причины, почему тебе нужно спешить обратно в Техас. Делами управляет Шорти, точно так же, как и при папе, поэтому тебе не о чем беспокоиться.
      – Мама, я возвращаюсь.
      Решительный тон, которым он произнес эти слова, настолько напомнил ей Сойера, что она вздрогнула, но не собиралась сдаваться в столь важном вопросе.
      – Ты сможешь приехать домой в конце лета. Я уверена, Колин и мистер Вентворт не будут возражать.
      Джона закусил губу.
      – Ты больше не хочешь, чтобы я был с тобой? Дело в этом?
      – Ты прекрасно знаешь, что это не так. Сейчас на ранчо небезопасно, к тому же теперь здесь тоже твое место. Этот дом, город, люди стали частью твоей жизни, и я не хочу, чтобы ты тут же собрался и в один миг бросил все.
      Джона встал, и она была поражена решительным, повзрослевшим выражением его юного лица.
      – Я хочу попрощаться с папой, увидеть его могилу. Я должен сделать это!
      – Еще будет время.
      Джона отвернулся и подошел к окну, погруженный в собственные мысли.
      – Колин и прадедушка должны меня понять, мама. И ты тоже. Если в Тэнглвуде неприятности, то мое место там, я должен позаботиться о тебе и о ранчо.
      Ей потребовался всего миг, чтобы понять, что спорить с ним бесполезно. Да, Джона за зиму изменился, чего она сразу не заметила. Но у него определенно было свое собственное мнение. Она с гордостью подумала о том, что это влияние Сойера, что в его словах отразились смелость Сойера, его понятия о приличиях и чести.
      Этот дом и богатство, которое он символизировал, представляли собой наследство, которое он получит от Вентвортов, но свои моральные качества Джона унаследовал от человека, который десять лет растил его как единственного сына. Наверняка Сойер хотел бы, чтобы сын был с ней в Тэнглвуде, и Джона не представлял себе другого варианта.
      – Ты победил, – сдалась она, и в ее искрящихся зеленых глазах светилась гордость за его решение, несмотря на то что сердце сжималось от страха. Хорошо зная мальчиков и мужчин, она тихо добавила: – Сказать по правде, дорогой, я бы без тебя пропала.
 
      Вечером за ужином в гостинице на Пятой авеню Абигейл и Регина смутили ее своей реакцией на случайную фразу о плане заехать в Сент-Луис.
      – О нет, только не это! – воскликнула Регина, отшвырнув льняную салфетку. – Ты хочешь обманом заманить нас к тете Луизе. Ноги моей не будет ни в одном поезде, который идет в ту сторону.
      Джона ухмыльнулся, когда Мэгги зашикала на девочку, чья выходка привлекла внимание и взгляды посетителей, сидевших за соседними столиками.
      Вдруг Абигейл продолжила с того места, на котором остановилась ее сестра.
      – Мама, мы прекрасно знаем, что ты задумала. Регги и я ожидали чего-то в этом роде. Увы, придется тебе об этом забыть. Джона принял свое решение, а мы – свое. Мы все едем домой – вместе.
      Мэгги посмотрела на лица своих детей, сидевших за столом, и поняла, что потерпела горькое, но одновременно приятное поражение. Для нее не было ничего важнее на свете, чем безопасность детей, но они совершенно ясно дали ей понять, что несправедливо заставлять их оставаться вдали от дома, разлучать семью, тем более что она и сама не знала, как долго продлится разлука. Она остановила взгляд на Эбби, нежной и чувствительной молодой девушке, совсем взрослой. В ее возрасте она была уже замужем, носила Джону, и у нее было еще двое маленьких детей! Регина в свои тринадцать лет тоже не была уже ребенком, хотя Мэгги не могла назвать ее взрослой. Несмотря на оформившуюся фигуру и живые манеры, она все еще оставалась по-детски впечатлительной и ранимой. Ей требовались любовь и забота матери, а не заносчивой тети, которая, как помнила Мэгги, много лет назад отказалась приехать на Запад и помочь Сойеру, когда умерла Айви. Может, и правда не надо их отсылать? В Тэнглвуде они вместе будут скорбеть по Сойеру, вместе вести хозяйство на ранчо так, как хотел это сделать он, а самое главное – они останутся семьей.
      В любом случае, подумала она, с улыбкой глядя на девочек, на Джону, не похоже, что у нее есть выбор.
      – Насколько я понимаю, все решено, – сказала она, покачав головой. Эбби потянулась вперед и сжала ее руку, Регги улыбнулась – впервые счастливо после смерти Сойера, – а Джона кивнул, погруженный в свои мысли.
      – Мне теперь придется заботиться о трех женщинах, – глубокомысленно заметил он. Мэгги не знала, смеяться ей или плакать, глядя на серьезное лицо мальчика.
      – Никто не просит тебя заботиться обо мне, – заявила Регги, задрав голову с чувством собственного превосходства, и Мэгги пришлось вмешаться.
      – Мы все будем заботиться друг о друге, – сказала она им. – Именно так и должно быть.
      Когда пришел официант, чтобы убрать посуду и столовые приборы с их столика, Мэгги заволновалась: как все сложится к тому времени, когда они приедут в Бакай? Будет ли Пит Макаллистер под стражей? Станет ли война за территории более напряженной? Но потом, улыбнувшись своим детям, чтобы скрыть беспокойство, она напомнила себе, что следует цепляться за любую надежду. Кроме того, она может предпринять определенные шаги, чтобы избавить Тэнглвуд от междоусобицы. Она твердо решила пойти на это – независимо от того, понравится это Колину Вентворту и Маркусу Граймсу или нет.
      Хотя она заранее знала, что им не понравится то, что она задумала. Но это все равно. Она так решила!
 
      – Ты сошла с ума! – говорил ей Колин, шагая взад и вперед по библиотеке с дубовыми панелями, окна которой выходили на засаженную деревьями улицу. – Я не позволю тебе разорвать контракт. Синдикат – это самое лучшее решение для Тэнглвуда, и я не позволю тебе разрушить саму основу ранчо, которое в один прекрасный день перейдет к моему сыну.
      – Тэнглвуд принадлежит мне. Он не будет принадлежать Джоне еще много лет. – Руки Мэгги спокойно лежали у нее на коленях, она сама сидела в глубоком мягком кожаном кресле. – Я делаю то, что считаю лучшим.
      – Самое лучшее – сохранить наше соглашение, оставаться сильной и объединиться против тех, которые режут изгороди. Неужели ты не понимаешь, что мой капитал в состоянии превратить твое ранчо и ранчо Граймса в две самые крупные скотоводческие компании на Западе? Ты отказываешься от империи!
      Они обсуждали этот вопрос уже около часа. Мэгги вынула часы Бена из ридикюля и посмотрела на время.
      – Поезд отправляется в два часа, – напомнила она ему.
      – Я прослежу за тем, чтобы ты на него успела, не беспокойся. Хотя надеюсь, Джона изменит свое решение насчет возвращения. – Приятное лицо Колина исказило негодование, и он стукнул кулаком по письменному столу. – Мальчишка такой же упрямый, как и ты! – воскликнул он.
      Мэгги позволила себе слегка улыбнуться.
      – Спасибо.
      Облокотившись о стол, Колин покачал головой. Он поймал себя на том, что внимательно рассматривает ее: простое траурное платье, спокойное и решительное лицо. Мэгги отличала особая элегантность, внутреннее благородство, которое проявлялось независимо от того, что она говорила или делала. Именно это впечатлило его в шестнадцатилетней невинной, одинокой, никому не известной девушке из Канзаса, а теперь он открыто восхищался ею – двадцатисемилетней вдовой, уверенной в своих силах. Ее волосы были убраны в аккуратный пучок, отчего точеные черты лица стали более выразительными, а ее огромные зеленые глаза под тонкими бровями сверкали, как бесценные изумруды.
      – Мэгги, – вдруг сказал Колин, схватив ее за руки и заставив подняться. Его пальцы напряглись, он пристально смотрел ей в лицо. – Можешь не верить мне, но мне действительно жаль, что между нами все так получилось. И никогда я не сожалел об этом больше, чем в эту минуту. – Его голос стал хриплым, когда она удивленно подняла к нему свое прекрасное лицо.
      Так вот в чем дело! Колин Вентворт всегда был капризным и избалованным. Он непременно хотел невозможного и не беспокоился о последствиях своих действий или о том, что они могут кому-то повредить. Она поняла, почему он бросил ее много лет назад: Колин не был монстром или подлецом, он был не успевшим повзрослеть молодым человеком, привыкшим к тому, что всегда получал то, что хотел, и отбрасывал от себя ненужное. В Бакае он нарушил свое обещание не потому, что был негодяем, а оттого, что необходимость заполучить наследника была важнее, чем ценность данного слова. Понятие о чести он подменял своим желанием и прагматическими соображениями. Когда ему становились поперек дороги или перечили, он делался опасным. При обычных обстоятельствах его можно было убедить действовать разумно и честно – если не затрагивались его интересы. Поняв это, она начала думать над тем, как ей повлиять на него – изощренно и осторожно, как только и можно общаться с капризными детьми.
      Она начала с того, что отняла свои руки в перчатках и отступила на шаг, чтобы между ними было какое-то расстояние.
      – Ты можешь навестить Джону в любое время, когда захочешь, – сказала она, – да и он когда-нибудь снова приедет в Нью-Йорк, но сейчас, Колин, – она смахнула воображаемую пылинку с рукава его пиджака, – сейчас ты бы лучше посвятил себя защите бесценной империи, которую собираешься передать нашему сыну. Она может рухнуть еще до того, как ты это поймешь.
      – Что, черт возьми, ты имеешь в виду?
      – Если твои помощники прибегнут к такой же тактике интриг, как Маркус Граймс, то ты очень быстро окажешься в проигрыше.
      Он нахмурился, а она грациозной походкой направилась к двери.
      – Подожди минутку, Мэгги. О чем ты говоришь? Что за тактика интриг?
      – Изгороди, которые возвели Маркус и Сойер, построены незаконно. Ими огораживаются общественные земли: дороги, школы, даже собственность, которая принадлежит другим владельцам ранчо и фермерам. Огораживаются реки, ручьи и самые плодородные земли. Собственный дом одного из владельцев ранчо оказался окруженным колючей проволокой Билла Бенсона!
      Махнув рукой, Колин обошел письменный стол.
      – Ошибки иногда могут происходить…
      – Из-за этих «ошибок» проливается кровь! – резко сказала Мэгги.
      Он прошел по красно-синему турецкому ковру и снова встал перед ней. В комнате с книжными шкафами до потолка и литой бронзовой люстрой воцарилась тишина, слышалось только дыхание двух людей, стоявших лицом к лицу. Плечи Колина были напряжены, лицо покраснело. Когда он заговорил, то его тон стал ироничным, как будто он сам себя пытался убедить:
      – Ты всего-навсего женщина, Мэгги, и ничего не смыслишь в бизнесе. Поэтому ты должна остаться в синдикате и позволить Маркусу и мне разбираться с этими деталями.
      – С деталями? – она печально покачала головой. – Пожар у Макаллистера одна из таких деталей? И смерть Сойера? – Она сжала губы. – Отныне я буду управлять Тэнглвудом по-своему, и я не хочу иметь больше ничего общего с вашим синдикатом. Я найму собственного землемера, чтобы отметить границы нашей земли – только той земли, на которую у нас есть законное право. И когда я возведу последние изгороди из этой проклятой колючей проволоки, то они будут стоять вокруг земель, которые действительно являются моей собственностью, а не вокруг водных источников или дорог. Можешь позволить мне расторгнуть контракт или можешь бороться со мной – делай что хочешь, Колин, но я буду поступать по-своему, чего бы это мне ни стоило.
      На миг его чисто выбритое лицо исказилось от злости и показалось, что он закричит на нее, но он сдержался.
      – Прекрасно. Поступай по-своему. – Подойдя к камину, он встал перед уютным огнем. – Во имя Джоны я не буду бороться с тобой, но не вини меня, когда кончатся твои деньги. Джоне никогда не нужно будет беспокоиться об этом – уже решено, что дедушка по завещанию оставляет все мне и ему. – Он повернулся и угрожающе посмотрел на нее. – Но тебе и твоим девочкам придется бороться за существование без моей поддержки.
      – У нас все будет хорошо. А сейчас нам надо спешить на поезд. – Мэгги холодно улыбнулась.
      Позже, когда поезд с грохотом мчал их назад, она, прислонив голову к оконной раме, думала о Сойере и о его мечтах насчет Тэнглвуда. В середине пути эти мечты были запятнаны амбициями, и она хотела снова сделать их чистыми. Она сделает Тэнглвуд крепким и процветающим ранчо, которым можно гордиться, но не будет топтать мечты других людей. Она знала, что тот Сойер Блейк, которого она когда-то встретила по дороге в Техас, понял бы ее и одобрил ее начинания.
      Маркус Граймс, разумеется, не одобрит, но тем хуже для него. Если ему нравится быть деспотом для других фермеров и владельцев ранчо в округе, то пусть остается без помощи Тэнглвуда.
      – Устала, мама? – спросил Джона.
      – Не очень. Просто жду не дождусь, когда попаду домой, – улыбнулась она.
      – Я тоже.
      Эбби и Регина дремали, покачивание вагона скоро усыпило и Джону, голова которого лежала у Мэгги на плече. «Сойер, я воспитаю его как надо, он вырастет честным и справедливым. Он не будет жадным эгоистом. Это было бы недостойно нашего сына».
      Ее глаза закрылись, и ей приснились золотистые равнины и Сойер, который говорил: «Вот он, Мэгги, дом». Вдалеке она видела Тэнглвуд – двухэтажный дом на ранчо, который четко выделялся на фоне лазурного летнего неба. «Да, – подумала она, погруженная в сладкую дремоту, – я больше не странница».
      Тэнглвуд. Она ясно видела его в своих мечтах.
      Ее дом.

      Летом свирепствовала засуха. Скот гиб тысячами, и каждый дюйм ручейка или реки представлял собой огромную ценность, за которую стоило бороться и умереть. Разрушения изгородей вокруг Бакая продолжались с нарастающей интенсивностью, процветало насилие, заливавшее землю кровью. За порчу изгородей этим летом линчевали двух человек, а еще четверо были убиты или ранены во время погони. Отряд Маркуса Граймса, отправившийся на поиски Пита Макаллистера, вернулся ни с чем, как и Джейк Рид.
      Для Мэгги наступило время одиночества. Граймсы и даже Бенсоны, которые не были партнерами синдиката, но которые разделяли его мнение по поводу огораживания земель, не одобрили ее выход из сделки. Они считали, что она отступила под давлением их врагов. Маркус ушел разъяренным, когда она сообщила о своем решении, и его обычно добродушное лицо исказила такая угрожающая, неприятная гримаса, что Мэгги стало не по себе. Хэтти Бенсон поддерживала с ней приятельские отношения, хотя они уже не были такими теплыми, как раньше, но Аннабел, всегда словом и делом стоявшая за Маркуса, наотрез отказалась иметь с ней хоть что-нибудь общее. Дотти Мей, уставшая, напуганная, с опасением относившаяся ко всем, кроме тех, кто примкнул к «ночным совам» – мелким владельцам ранчо и фермерам, систематически ломавшим изгороди, сопротивлялась попыткам Мэгги возобновить их дружбу. Подозрительность и враждебность охватили всех, и по всему Бакаю, в окружающих холмах, вдоль берегов рек, в иссушенных долинах и у подножий гор люди затаились, старались держаться поближе к дому и охраняли свою собственность, держа заряженные ружья наготове.
      Джейк Рид удивлялся про себя, какого черта он все еще торчал в Бакае. Да, он сдружился с Сэмом Холкомбом и побывал на нескольких собраниях «ночных сов», на которых взбешенные фермеры ссорились и строили планы, как лучше положить конец заборам из колючей проволоки, уходящим все дальше и дальше в прерию. Джейк даже сделал пару предложений, как обвести вокруг пальца патрули Маркуса и Бенсона. Но в основном он держался в стороне от междоусобных распрей. Его принимали на собраниях, помня его первую встречу с людьми Маркуса, руководимыми Люком Ньюкомбом, – понятно, что Джейка не привлекал стан противника, который пытался повесить его. Но он не поддерживал ни тех, ни других – ведь у него не было ни земли, ни скота, ни дома, и его никто не нанял, чтобы воспользоваться его ружьем в защиту своих интересов. Маркус Граймс как-то пригласил его к себе в дом и предложил хорошо заплатить за то, что он возглавит войну против преступников, портивших изгороди, явно надеясь на то, что имя и репутация Джейка как непревзойденного стрелка отпугнут противника, но Джейк послал его подальше. У него были свои счеты с Люком Ньюкомбом, и он знал, что в ближайшие дни появится возможность расквитаться, но он также знал, что если бы хотел закончить здесь дела и отправляться дальше, то уже давно разобрался бы с ним. Он этого не хотел. Его устраивало то, что он жил один в пустой хижине объездчика, которая находилась на границе владений Сэма Холкомба, разрешившего ему ее занять. Его устраивало и то, что он издалека следил за обитателями Тэнглвуда. Не устраивала только собственная неопределенность: он всегда знал, чего ему хочется, и получал это так или иначе. Но сейчас впервые в жизни он не мог точно определить, чего хочет, и до смешного был не уверен в том, как это получить.
      Жаль, что женщин нельзя поймать и перетащить к себе, как коров. Так думал он одной жаркой июльской ночью, когда не мог заснуть. Жужжание мух, бьющихся о стекло хижины, заставляло чесаться указательный палец, которым нажимают на курок. С голой грудью, одетый только в ботинки и хлопчатые брюки, он вышел из хижины и оседлал Педро. Для него уже стало традицией каждую ночь перед сном подъезжать на близкое расстояние к дому на ранчо Тэнглвуд, чтобы убедиться, что там все спокойно.
      Многие ковбои Блейка отсутствовали – они отправились вместе с гуртовщиком, которого Мэгги наняла для доставки скота на рынок, – а те, кто остался, часто проводили ночи вдали от Тэнглвуда, пьянствуя в каком-нибудь салуне в городе. Джейк хотел быть уверен, что в доме все в порядке и что никто не нарушает покой вдовы Блейк. Он не виделся с ней с того самого вечера, когда выставил себя дураком после похорон ее мужа. Он нарочно избегал встреч, но следил за ее домом и семьей.
      Джейк оправдывал свое поведение, говоря, что это его долг перед Беном Клеем – обеспечить безопасность Мэгги, хотя прекрасно знал, что обманывает себя. Вот и сегодня – в багровой тьме, густой, как шерсть барана, он пустил коня рысью, направляясь к ее ранчо.
      Проезжая по лощине, где протекала река Леон, он услышал выстрел, раздавшийся в полумиле. Эхо раскололо тишину ночи, затем раздался всплеск, как будто в воду упало тело. Мимо Джейка в непроницаемой темноте пронеслась лошадь, задев боком Педро. Жеребец попятился, захрапев, а Джейк чуть не вылетел из седла. Он пытался успокоить коня, но вдруг замер, когда до его слуха донесся знакомый щелчок – кто-то взвел курок… На берегу реки кто-то был – кто-то, чья лошадь ускакала, испуганная выстрелом.
      Он развернул Педро и направил его к реке, пригнувшись и держа в вытянутой руке «кольт». В какую-то долю секунды, прежде чем нажать на курок, он увидел чью-то тень и услышал женский крик.
 
      Какое-то огромное чудовище из ночного кошмара направлялось к Мэгги. Она отскочила в сторону, упала в траву, но держала ружье наготове. В следующий миг она развернулась, чтобы прицелиться, но пока пыталась определить в темноте, откуда ей грозит опасность, кто-то напал на нее, столкнув в реку. Ловя ртом воздух, она вынырнула из воды и почувствовала, что ее уже вытянули из реки и повалили на землю. Ее охватил настоящий ужас. Кто-то со всей силой навалился на нее, вышиб ружье и пригвоздил к земле. Она закричала.
      Напавший зажал ей рот рукой.
      – Какого черта вы здесь делаете? – раздался низкий сердитый голос, и тогда, сквозь тьму и панику, которая охватила ее, она наконец узнала человека, удерживавшего ее.
      – Вы? – Она смотрела прямо в грозное лицо Джейка Рида. – Отпустите меня!
      – Для того чтобы вас кто-нибудь прикончил? – Его пальцы впивались ей в руку. – Зачем же красться по ночному лесу, как индеец?
      – Я нахожусь на своей земле – у меня есть право ходить туда, куда захочу. А вот вы что здесь делаете?
      Он шумно набрал в грудь воздух и помедлил секунду.
      – Это мое дело, – грубо ответил он, глядя на нее, распростертую под ним.
      Мэгги беспомощно боролась, пытаясь высвободиться.
      – Пустите меня! – снова потребовала она, почувствовав его неожиданное колебание. – Вы что-то задумали!
      Ее гнев и решимость атаковать даже при явном поражении заставили его улыбнуться. Он отпустил ее и сел на корточки, пока она поднималась. Но стоило ей привстать, как она вскрикнула и пошатнулась.
      Джейк бросился к ней:
      – Что случилось? Вы ранены?
      – Моя лодыжка – наверное, я ее расцарапала, когда вы меня сшибли.
      Он обхватил ее за талию и понял, что она промокла насквозь, мокрая блузка облепила ей грудь.
      – Лучше бы посмотреть вашу лодыжку, – пробурчал он. – Вдруг перелом? – Он свистнул, подзывая коня, и Педро послушно подошел – старый трюк, который Джейк считал очень удобным. Кобыла Мэгги, как понял Джейк, исчезла в ночи, испуганная, как и ее всадница, далеким выстрелом.
      – Что вы здесь делали? – требовательно спросил он снова, беря Педро за уздечку.
      – Хотела искупаться. Я чувствовала какое-то беспокойство. Вы когда-нибудь ощущали беспокойство, мистер Рид?
      – Большую часть своей жизни.
      – Интересно, кто это выстрелил и испугал мою кобылу?
      – Кто-нибудь из людей Маркуса или Бенсона, как я полагаю. Вы привязали лошадь, когда спешились? – спросил он, усаживая ее в седло. – Или она сбросила вас?
      – Конечно, не сбросила. Я не подумала о том, что ее надо привязать, потому что она до этого никогда не уходила. Кроме того, я не так уж далеко от своего дома.
      – По меньшей мере за милю, – сухо сказал он.
      – Да, но туда легко дойти пешком.
      – Но не со сломанной лодыжкой.
      Признав свое поражение в словесной перепалке, она молчала все время, пока он подал ей ее ружье, забрался в седло позади нее и пустил жеребца в галоп.
      – Куда вы меня везете? – испуганно спросила Мэгги. – Тэнглвуд совсем в другой стороне.
      – Моя хижина ближе, – холодно произнес Джейк над ее ухом.
      Больше Мэгги не сказала ни слова, пока они ехали в кромешной тьме. У нее не было настроения выслушивать еще одну лекцию о том, как опасно ездить одной, и она только удивлялась, что он не призвал на помощь привидение Макаллистера, чтобы попытаться посильнее напугать ее. Но потом она вспомнила, что все считали, будто Пит сбежал из округа, после того как убил Сойера. Ведь отряд не нашел никаких его следов.
      Ветер не шумел в листьях дубов, ночь была тихой, лишь жужжали насекомые и ухала сова на невидимом дереве. Крепкие руки Джейка Рида обхватили Мэгги, когда лошадь спускалась с каменистого склона, а потом они понеслись галопом по равнине среди выжженной травы и поникших цветов. Ее волосы развевались, пока жеребец набирал скорость, а стрелок наклонился вперед, прижавшись к ее спине.
      – Еще долго… – начала Мэгги, но в этот момент Джейк натянул поводья и они остановились рядом с небольшой ореховой рощицей. Только после того, как Джейк помог Мэгги спуститься, она разглядела впереди убогую хижину.
      – Это не бог весть что, зато здесь есть лампа, а у меня в мешке осталось немного мази, – сказал Джейк, подхватывая ее на руки. Он легко понес ее к хижине.
      Горела керосиновая лампа. Лучи бледного янтарного света освещали квадратное помещение. Сидя на единственном грубо сколоченном стуле, Мэгги отметила про себя, что здесь больше не было никакой мебели, за исключением матраса в углу, камина и шаткого столика на трех ножках, стоявшего под окном. Железный чайник и сковорода стояли на полке рядом с банкой кофе, старое индейское одеяло лежало у стены. В хижине витал приятный запах кожи, молотого кофе и табака. Она походила на палатки золотоискателей, в которых она, Бен и отец ночевали во время своих путешествий через страну. Почему он остановился здесь, вместо того чтобы жить в гостинице в Бакае? Вероятно, он предпочитал одиночество. Он похож на человека, который чувствует себя на открытых просторах как дома.
      – Рана глубокая, но я не думаю, что сломана кость, – сказал Джейк, а Мэгги оторвалась от своих мыслей о хижине и о человеке, жившем здесь, и увидела, что он, приподняв мокрый подол юбки, рассматривает ее лодыжку. – Вы, наверное, порезали ее о камень в реке, когда упали туда. Где, черт возьми, ваша обувь?
      Из раны над щиколоткой струилась кровь.
      – Я сняла ботинки, когда меня испугал выстрел, а потом появились вы, и я упала в воду. Уже больше не болит, – словно оправдываясь, пробормотала она.
      Джейк нахмурился:
      – Рассказывайте!
      Он вынул чистый шейный платок из седельного мешка, погрузил его в треснувший кувшин с водой и начал промывать рану.
      – Сидите спокойно, не двигайтесь, – приказал он. Она поморщилась, и Джейк без всякого сочувствия заглянул ей в лицо.
      – Видите, что случается, когда вы начинаете в одиночку блуждать среди ночи, миссис Блейк.
      – Еще далеко не ночь, и позвольте мне снова напомнить вам: я в своих собственных владениях! – Ее зеленые глаза сверкнули.
      – Черт побери! Вы должны быть в собственном доме! Снова этот невыносимый тон! Мэгги рассердилась:
      – Подождите, я сама. – Она потянулась за банкой с мазью, которую он достал. – Мистер Рид, я способна…
      Джейк поставил банку так, чтобы она не могла ее достать, и приказал ей сидеть тихо.
      – Телята и то меньше крутятся во время клеймения, – проворчал он, но его руки действовали осторожно и мягко, несмотря на грубый тон. Мэгги сцепила зубы, когда он наносил мазь на рану, а потом забинтовывал лодыжку чистым куском ткани. – Ну вот, теперь должно пройти. – Он встал и показался огромным и устрашающим для маленькой хижины. На его руках и спине перекатывались мускулы, когда он прошел через комнату и начал укладывать мазь и ткань в мешок.
      – Полагаю, я должна поблагодарить вас, – недовольным тоном пробормотала Мэгти.
      Он с усмешкой взглянул на нее. Она, как всегда, держалась и говорила с достоинством. Но какой же сейчас у нее вид! Тонкая белая блузка промокла и обрисовывала ее высокую грудь с розовыми сосками. Рассыпавшиеся волосы блестящим водопадом струились вокруг ее милого лица. Зеленые глаза, которые постоянно преследовали его, сверкали в янтарном свете лампы.
      Он почувствовал жар и сладкую боль в чреслах. Он не хотел отвозить Мэгги домой, очень не хотел.
      – Ваша кузина в Канзасе, – сказал он через минуту, – вы с ней совсем не похожи, и не скажешь, что вы из одной семьи.
      Удивленная неожиданной переменой темы разговора, Мэгги заморгала.
      – Кузина? Вы имеете в виду Энн?
      – Да. Она не очень-то торопилась рассказать мне, как вас найти, когда я приехал на ферму Белденов. Но ваша тетя решила, что я все-таки заслуживаю доверия. – Он медленно подошел к ней. – А еще приходили письма после того, которое я привез?
      – Несколько писем. Тетя Виллона и Кора написали, но… не Энн.
      Он ухмыльнулся, закрыл входную дверь и прислонился к ней плечом.
      – У меня создалось впечатление, что вы не были у нее в фаворе. Но я не могу ее винить.
      Мэгги смотрела на него широко раскрытыми глазами.
      – Как это?
      – Если бы я был толстой невзрачной девицей и рос в одном доме с такой, как вы, Мэгги, то, полагаю, я бы тоже бесился, – медленно произнес он, наблюдая, как ее прелестное личико заливает горячий румянец.
      Мэгги не знала, что ее взволновало больше – неожиданный комплимент или восхищение в его взгляде. Или то, что он стоял прислонившись к двери, как будто не собирался открывать ее сегодня ночью…
      Ее сердце вдруг учащенно забилось. Воздух между ними был словно заряжен какой-то странной энергией.
      – Энн и я никогда не могли найти общий язык, – сказала она, чтобы скрыть замешательство.
      – Наверное, трудновато приходилось с ней в этом маленьком домишке? Он совсем не похож на большой красивый дом, в котором вы живете теперь.
      Она рассмеялась.
      – Сначала мне было трудно вообще жить в доме, в любом доме, – оставаться на одном и том же месте день за днем, месяц за месяцем. – Она наклонила голову набок. – Бен говорил вам, как мы росли, переезжая с отцом с одного прииска на другой?
      – Нет. Значит, ваш отец был старателем?
      – Более чем, – тихо сказала Мэгги. – Одержимым мечтателем. Верил в то, что богатая жила поджидает его за ближайшим углом. Бен тоже был таким. Он вам не рассказывал об этом в Додж-Сити?
      Джейк не стал говорить Мэгги, что где-то в пути Бен нашел себе другую профессию.
      – Не представилось случая. Он только повторял, что очень хочет вернуться в Канзас за вами.
      – А я все время представляла, как он подъезжает к двери и забирает меня с собой. Не важно куда. Просто хотелось убраться с этой фермы, от этой…
      – Энн, – закончил он за нее.
      Она кивнула и тут же удивилась: почему она рассказывает о себе, в сущности, совершенно чужому человеку? Она резко сменила тему разговора:
      – А у вас есть братья или сестры, мистер Рид? Сапоги Джейка царапали пол, когда он пошел к своему мешку и достал из него фляжку виски. Он плеснул немного в оловянную кружку, предложил Мэгги, и она не отказалась. Медленно потягивая виски, она наблюдала, как он сделал большой глоток прямо из фляжки, потом сел на матрас и прислонился широкой спиной к деревянной стене.
      – У меня было два брата, – наконец заговорил он. – Оба старше меня, и оба погибли на войне.
      – А ваши родители? – тихо спросила она, держа кружку в ладонях. Внутри все горело от виски, потому что она редко пила что-нибудь крепче бузинного вина.
      На его худощавом лице мелькнула тень.
      – Мама умерла, когда мне было семь. Отец умер от пьянства через несколько лет, но прежде вышвырнул меня из дома за то, что я прятал от него спирт.
      Ее сердце сжалось.
      – Сколько вам было лет?
      – Четырнадцать, – хрипло проронил он. Он неотрывно смотрел на флягу с виски, и в его кошачьих янтарных глазах появилось холодное, задумчивое выражение.
      – И что вы делали?
      Он оторвал взгляд от фляги и уставился на Мэгги. Сделав еще один глоток, он заткнул флягу пробкой и отложил ее в сторону.
      – Взрослел. Перестал быть тщедушным чумазым мальчишкой с бедной фермы в Миссури и научился выживать. Я занимался всем, что только можно вообразить, Мэгги. Болтался по золотым приискам, даже поработал в серебряной шахте. Но мне не хватало веры в то, что я в одночасье разбогатею. Очень рано я понял, что нельзя надеяться на удачу, или золото, или на что-нибудь еще, кроме собственных мозгов и мускулов. – Он замолчал, его глаза потемнели. – Самое важное в моей жизни случилось тогда, когда я научился стрелять. Меня научил человек по имени Линк Эрл. Он стал для меня настоящим отцом. Он был самым быстрым и метким стрелком в мире, но его убили – устроили засаду. Я нашел тех, кто это сделал…
      Она поежилась.
      – И тогда вы стали разбойником, – пробормотала она, чувствуя одновременно жалость и неприязнь. Бедный мальчик, попавший в мир насилия, не имевший ни дома, ни семьи… У нее по крайней мере были Белдены, крыша над головой и каждый вечер ужин на столе. Неудивительно, почему Джейк Рид стал таким. Выбора у него не оставалось.
      – Да, я стал разбойником. После того как убили Линка, я так ненавидел людей, совершивших это, да и остальных, что решил освободить Запад от всех негодяев или, как минимум, от тех, кого я мог выследить. – На его лице появилась печальная улыбка. – Но… чем больше я их отстреливал, тем больше их было – в соседнем округе, в соседнем городе или даже в соседнем салуне. Те, кого я убивал, конечно, были нехорошими людьми, однако вскоре я вдруг понял, что становлюсь похожим на них – хладнокровным, жестоким, постоянно озирающимся назад.
      – Не могу поверить, что вы когда-нибудь использовали свое ружье для низких целей – чтобы припугнуть или обидеть невинного человека.
      – Нет.
      – Вас нанимали для того, чтобы вы защищали честных людей от негодяев, которые поступают таким образом?
      Он вздохнул.
      – Да. Но самое смешное состояло в том, что одно убийство всегда порождало целую цепь убийств. Я понял, что, как только человек пойдет по такой дорожке, всегда найдется какой-нибудь молокосос с ружьем, который хочет обязательно прославиться, или какой-нибудь грошовый негодяй, который хочет всех перехитрить. Такие, как я, – честные стрелки, пытающиеся восстановить справедливость, когда какой-нибудь несчастный фермер оказывается втянутым в неравную борьбу с негодяями, вроде тех, кто убил Линка Эрла, – зачастую кончают тем, что совершают множество поступков, которыми не стоит гордиться. Ради того, чтобы остаться в живых.
      Мэгги разглаживала свою темную хлопчатобумажную юбку.
      – А вы хотели когда-нибудь оставить все это? Обосноваться где-нибудь?
      Он взглянул на нее, и его глаза блеснули, но голос оставался бесстрастным.
      – Бывало.
      – Я раньше думала, что никогда не буду счастлива, сидя на одном и том же месте. Но когда приехала в Тэнглвуд и вышла за Сойера, мои взгляды изменились. Я будто пустила корни.
      Даже через комнату она почувствовала, как он напрягся и сжал зубы.
      – Вы, наверное, очень тоскуете по своему мужу. Мэгги смотрела на свои сцепленные руки, лежавшие на коленях.
      – Да, тоскую.
      Но как объяснить, что она тоскует по прежнему Сойеру, а не по тому, который исчез в последние годы и, к сожалению, превратился в одержимого амбициями, обуреваемого жадностью человека? Нет, не за него она выходила замуж и не о нем горевала теперь.
      Она стала одинокой задолго до того, как Сойера убили. Казалось, прошла вечность с тех пор, когда она чувствовала, что муж любит ее, что она нужна ему. Почти год – с тех самых пор, как Колин Вентворт выступил со своим ужасным разоблачением, Сойер ни разу не позволил себе хоть что-нибудь, похожее на ласку. Видимо, поэтому ее тело так странно реагировало сейчас на то, что она здесь наедине с этим мужчиной… Джейк Рид – прямолинейный, резкий, его властный тон раздражал, и все же он притягивал ее к себе. Спокойная сила, непоколебимая уверенность в себе давались ему совершенно естественно, без малейших усилий. Они были его неотъемлемой частью, как, например, кожа.
      Несмотря на все, что она слышала, в нем совершенно не чувствовалась жестокость или страсть к убийствам. Вглядываясь в его худощавое лицо, Мэгги могла дать голову на отсечение, что этот человек никогда не тронет безвинного.
      Женским чутьем она поняла, какая одинокая душа прячется за внешним спокойствием. Она-то знала, что такое одиночество…
      Возможно, поэтому между ними не было отчуждения, натянутости. Только взвинченное напряжение, наэлектризованность душного воздуха.
      Встревоженная учащенным биением собственного сердца, разгоряченной кровью, побежавшей по жилам, Мэгги поднялась со стула.
      – Пора возвращаться. Если дети проснутся и увидят, что меня нет…
      В этот миг тишину ночи разорвал выстрел. Пуля влетела в окно, завешенное шкурой, и впилась в бревенчатую стену хижины.
      Джейк метнулся к Мэгги и отшвырнул ее на свой матрас, прошептав:
      – Пригнись!
      Он потушил лампу, вынул револьвер и, согнувшись, занял позицию под окном. Раздался второй выстрел, потом третий.
      С бьющимся сердцем Мэгги, лежа на полу, наблюдала за тем, как он приподнял шкуру и выглянул наружу. Теперь, когда потушили лампу, напавшие не видели, что делается внутри.
      Последовал еще залп выстрелов, пули дробно стучали по стенам хижины. Затем раздался чей-то хриплый крик, ему ответил еще один голос, и от этих криков невидимых людей в жилах Мэгги стыла кровь. Слышался топот копыт – напавшие кругами ездили вокруг хижины; их было двое, а может быть, и больше, судя по звукам.
      – Твой ход, Рид!
      – В следующий раз мы привезем больше ружей! Первый голос, приглушенный настолько, что его невозможно было распознать, прозвучал снова:
      – Одна маленькая спичка, Рид, – и твоя лачуга заполыхает.
      – Мы подпалим тебя в следующий раз!
      Джейк выстрелил в направлении голосов и услышал вопль, который порадовал его.
      – Проклятие, он задел меня!
      – Уходим!
      Нападавшие выпустили последний залп.
      – Мы еще вернемся, Рид, если к утру ты не уберешься из нашего округа!
      Топот копыт, гулко звучавший в прерии, стих в ночи. Раздался крик ястреба, и наступила мертвая тишина.
      Только теперь Джейк отвернулся от окна. Сквозь густой мрак, царивший в хижине, он разглядел очертания Мэгги, съежившейся на матрасе.
      – Минутку, – тихо сказал он и стал зажигать лампу. Когда загорелся свет, он увидел, что она сидит с его ружьем, направив дуло на входную дверь.
      – Я подумала, что они могут ворваться. – Она облизнула пересохшие губы.
      – Вряд ли. – Он положил револьвер в кобуру и с грустной улыбкой присел перед ней. – Для этого нужна как минимум смелость, а они – жалкие трусы. Не бойтесь, Мэгги, сегодня они не вернутся.
      – Вы слышали, что они сказали? В следующий раз они подожгут хижину! – Ее глаза расширились от ужаса, но Джейк беспечно улыбнулся и помог ей подняться.
      – Одни разговоры. Стоит такая засуха, что они не рискнут устроить пожар. За одну ночь он может охватить весь округ.
      – Да, я думаю, вы правы. – Но она тревожилась за него и поражалась, с каким спокойствием он воспринял нападение и угрозы. – Это были люди Маркуса, да?
      – Пожалуй, но мы узнаем точно, только когда увидим одного из них в городе с рукой на перевязи.
      – Почему им так не терпится избавиться от вас? Его лицо осветила мимолетная улыбка.
      – Полагаю, они боятся, как бы я не примкнул к разрушителям изгородей. Это была бы для Граймса плохая новость.
      Она вздрогнула.
      – А вы собираетесь примкнуть?
      – По правде говоря, люди Граймса вынуждают меня действовать и прийти на помощь Холкомбу и его друзьям. Мне совсем не улыбается, что меня пристрелят под покровом ночи, – сказал он, чуть прищурив глаза. – Особенно в присутствии леди. Но с другой стороны, эти ребята не знали об этом, не так ли?
      Мэгги передала ему ружье. Ее руки были ледяными.
      – Никогда не думала, что дойдет до этого. Маркус всегда был таким добрым. По крайней мере я всегда считала его добрым. Они с Сойером были лучшими друзьями, и он поддерживал со всеми соседями нормальные отношения. Не могу понять, почему он прибегает ко всем этим угрозам, к насилию. Обстановка становится все хуже и хуже.
      – Жадность превращает людей в койотов. Я вижу, как это происходит по всему Западу.
      Приняв решение, Мэгги распрямила плечи.
      – Завтра же я увижусь с Маркусом! Осталось же в нем хоть что-то человеческое! Маркус зашел слишком далеко, и кто-то должен сказать ему об этом.
      – Оставьте эту затею! – Джейк схватил ее за руки, потрясенный тем, что она собиралась сделать. – И близко не подходите к Трипл-Эл. Держитесь от Маркуса Граймса подальше!
      – Он не обидит меня. Мы с Аннабел дружим уже много лет, пусть она в последнее время и не хочет со мной разговаривать. Мне кажется, я смогу заставить Маркуса прислушаться к голосу разума – хотя бы потому, что мы знаем друг друга так давно, – правда, судя по всему, не так хорошо, как я думала… Кто-то должен положить конец этому безумию!
      – Только не вы. – Джейка поражала ее наивность. – Послушайте, ведь Маркус был не очень доволен, когда вы ушли из синдиката?
      – Откуда вы знаете?
      – Не важно. Я слышу много всякой всячины. Вы больше не можете оказывать на него влияние, Мэгги, и даже претендовать на дружбу. Он считает вас точно таким же врагом, как и Холкомба. Он опасный противник – как дикий зверь: никогда не знаешь, откуда он может напасть в следующий раз. Пообещайте мне, что не пойдете к Маркусу Граймсу.
      – Не могу. Я должна попытаться.
      Он разозлился на ее упрямство, притянул ее к себе и теперь смотрел прямо ей в лицо.
      – Черт побери, Мэгги, это не дружеская посиделка! Такие люди не шутят. Кстати, как вы думаете, что бы случилось, если бы не я, а они застали вас сегодня ночью на реке? Что предпринял бы Люк Ньюкомб, если бы подъехал к берегу и стал свидетелем вашего дурацкого ночного купания? – Он сжал ее сильнее. – Я чуть не застрелил вас. А уж он-то бы точно постарался… Его дыхание участилось, он вдруг почувствовал, как она беспомощна и уязвима. – Как вы не понимаете, что я мог убить вас сегодня? Но не бойтесь, – поспешил добавить он. – Я не обижу вас, Мэгги. Но, черт возьми, я не позволю вам и на милю приблизиться к Трипл-Эл!
      – Вы не сможете меня остановить, – пробормотала она.
      Ей трудно было не только говорить, но даже думать, потому что его руки обхватили ее, как стальные обручи. Он держал ее так крепко, что она едва могла дышать, и все же она не чувствовала себя пойманной в ловушку – скорее, находилась в безопасности, под его защитой. Она почувствовала такую слабость в коленях, какую еще никогда не ощущала.
      Джейк вдруг опустил голову и поцеловал ее. Забыв обо всем на свете, она прижалась к нему, охваченная сладким, восхитительным пожаром. Ее губы пылко ответили на прикосновение его настойчивых губ. Словно по волшебству, расцвела и ожила каждая клеточка ее тела.
      Время остановилось, растворившись в ослепительном порыве. Он крепко обнимал ее, целовал с жадностью изголодавшегося человека, вовлекая в райское царство наслаждения. Ее кожа горела от прикосновений, грудь ныла от желания. Но когда он на секунду остановился, вдыхая теплый мускусный запах ее волос и аромат кожи, пахнущей летом, у Мэгги был миг, всего лишь миг, чтобы опомниться и прийти в себя. Она вдруг словно очнулась и оттолкнула его.
      Джейк, почувствовав ее сопротивление, тут же отпустил ее, сам потрясенный тем, что потерял над собой контроль. На лице Мэгги застыло выражение оскорбленного достоинства.
      – Мэгги, не надо так смотреть. – Его лоб покрылся испариной. Черт возьми… Он ведь прекрасно знал, что прошло едва ли три месяца после смерти Сойера. Он совсем не имел в виду это, когда привез ее сегодня в свой дом. Она ведь не девушка легкого поведения, а достойная женщина, и, кроме того, до этого самого вечера она почти не знала его, почти ничего не знала о нем… Он точно ненормальный!
      Подумав о женщинах, с которыми он переспал совершенно беззаботно, о женщинах, которые для него ничего не значили и просто заполняли свободное время и скрашивали скуку, он с удивлением спрашивал себя: как получилось, что сейчас, рядом с Мэгги, он чувствует себя полным идиотом?
      И все же он едва сдержал смех, глядя в ее пунцовое лицо.
      – Я думаю… мне пора идти, – пробормотала она и направилась к двери.
      Она хромала совсем чуть-чуть, но он подхватил ее на руки.
      – Позвольте мне.
      – Нет, я могу идти, – запротестовала Мэгги, однако Джейк проигнорировал ее слова.
      Когда он снова посадил ее в седло, она напряглась, готовая к тому, что сейчас ощутит тепло его большого мускулистого тела позади себя, а когда он сел, прижав ноги к ее ногам, и она почувствовала его твердую крепкую грудь, прижавшуюся к ее спине, она едва не задохнулась.
      Что с ней происходит? Впрочем, она тут же поняла ответ и затрепетала.
      Всю дорогу до Тэнглвуда они молчали. Когда Джейк натянул поводья и остановил коня перед домом, она пролепетала:
      – Вам не обязательно помогать мне забраться по ступенькам. Я сама, благодарю вас.
      Он помог ей спешиться, а потом наблюдал, как она ковыляет к двери.
      Чувствуя на себе его взгляд, Мэгги повернулась, радуясь, что в темноте он не видит ее лица.
      – Спокойной ночи, мистер Рид.
      Его тихий смех словно волной окатил ее, и она снова покраснела.
      – Думаю, теперь вы должны называть меня Джейк. – И добавил, когда она уже проскользнула вовнутрь, не ответив ему, и начала закрывать дверь: – Запомните, что я сказал. Держитесь подальше от Граймса!
      – Спокойной ночи, мистер Рид, – быстро повторила она и закрыла дверь.

      Бескрайняя золотисто-зеленая прерия мерцала под затянутым дымкой солнцем, когда Мэгги на следующий день после обеда ехала верхом в Трипл-Эл. Ее кобыла Джинджер сама вернулась в конюшню на рассвете, и Мэгги никому ни словом не обмолвилась о своей ночной вылазке, потому что не знала, как рассудить последовавшие за этим события.
      Она знала только одно: ей нужно вразумить Маркуса.
      То, что произошло между Джейком Ридом и ею, оставалось для нее загадкой. Единственное, в чем она была уверена, – это в том, что ее чувства к Джейку Риду совершенно не походили на те, которые она испытывала к Колину или даже к Сойеру. Колин обхаживал ее, очаровал несчастную одинокую девушку лестным вниманием, голубыми глазами и улыбками. Сойер предложил ей крышу над головой и привязанность, дом, детей, необременительную, спокойную любовь.
      Джейк Рид ничего не предлагал, не сделал ничего, чтобы завоевать ее сердце. Он лишь умело обработал ей рану на ноге, коротко, без сантиментов изложил историю своей жизни и целовал ее до тех пор, пока она окончательно не перестала соображать и не растворилась в бездне желания. Он предложил ей забвение. Сумасшествие. Его губы, руки, крепкие объятия лишили ее здравого смысла. Джейк взбудоражил ее сердце и тело, больше того, он проник в ее душу, пока та не затрепетала и не затосковала. Он пробудил в ней желания, о существовании которых она даже не подозревала. Он вошел в ее жизнь.
      Нет, никогда раньше она не чувствовала то, что чувствовала теперь!
      Она путает страсть с любовью. Вот единственный правильный ответ.
      Ей двадцать семь лет, она вдова, мать троих детей. Она не должна походить на шестнадцатилетнюю доверчивую девочку.
      Она не может влюбиться в Джейка Рида! Это была бы самая настоящая глупость, а она давным-давно оставила глупые мечты в прошлом. Мэгги почти убедила себя в этом, когда подъехала к дому Граймса и спешилась возле белого забора, окружавшего дом. Теперь ей надо думать о Маркусе Граймсе, потому что предстоящий разговор был слишком серьезным и она не могла допустить, чтобы ее что-нибудь отвлекало. Сощурившись от яркого солнечного света, она ослабила узел своего красно-синего шарфика и поднялась на ступеньки Трипл-Эл.
      Сколько раз они с Сойером и детьми приезжали сюда? Сто? Двести? Триста? Этот дом ассоциировался у нее с дружбой и теплом, с потрескивающими в камине поленьями зимой и с высокими бокалами с восхитительным лимонадом летом. Она могла закрыть глаза и услышать как наяву добродушный смех Маркуса, увидеть, с какой грацией Аннабел садится на диван в гостиной и они обсуждают последнее издание женского журнала. Мэгги почти ощущала запах гардении – такими духами всегда душилась ее подруга, потому что они напоминали ей о старом Юге, откуда она приехала.
      Почему же все изменилось? Мэгги с волнением ожидала на затененной веранде, чтобы кто-нибудь отозвался на ее стук. Неужели она не сможет найти верный тон и задеть в душе Маркуса струну, которая снова сделает его тем добродушным и понимающим другом, которого она впервые встретила в этом доме много лет назад?
      Надо попытаться!
      В дверях появилась усталая Аннабел. Она ахнула, увидев Мэгги.
      – Что вам нужно? – Она даже не притворилась, что рада видеть ее, отделавшись только этой холодной фразой.
      – Я пришла повидать Маркуса. Это очень важно, Аннабел.
      – Вы передумали? Собираетесь снова присоединиться к синдикату? – На миг в мягком южном выговоре Аннабел появилась нотка надежды, фиалковые глаза засветились. Но их блеск погас, едва Мэгги покачала головой. – Тогда в этом нет смысла. – Аннабел пожала плечами. – Маркус работает в кабинете, он не любит, когда его отвлекают.
      – Что за вздор, дорогая! Я всегда рад видеть Мэгги. – Пройдя через холл торопливыми шагами, Маркус остановился за спиной Аннабел и положил руки на ее хрупкие плечи. – Где твои манеры? Открой, пожалуйста, дверь и впусти леди.
      Он добродушно улыбался Мэгги в залитой солнцем гостиной, а за окнами с кружевными занавесками звенело пение птиц.
      – Чем могу быть вам полезен, Мэгги? Только не говорите, что вам нужна помощь, чтобы справиться с вашим обширным ранчо.
      Его огромный живот свисал над кожаным ремнем ручной работы. В черном костюме и тонкой шелковой рубашке с золотой заколкой-украшением он выглядел жирным и довольным, как призовой боров. Мэгги решила, что его талия увеличивается в обхвате в прямой пропорции с его богатством. И с жадностью.
      Прежде чем начать говорить, она еще раз напомнила себе, что следует проявить дипломатичность.
      – В Тэнглвуде все хорошо, Маркус. Я хотела увидеться с вами, потому что мы старые друзья. – Она говорила спокойно, не сводя взгляда с его широкого загорелого лица. – Хочу попросить вас положить конец насилию в округе. Во имя старых добрых времен давайте вспомним, что все, вовлеченные в эту междоусобицу, когда-то были друзьями. А теперь людей убивают, калечат, им угрожают, их жизни и дома постоянно находятся в опасности. Это безумие, и его нужно прекратить.
      – Мэгги, дорогая, мне, так же как и вам, не нравится то, что происходит вокруг. – Он крутил красивое золотое кольцо на своем пальце и пристально смотрел на нее из-под темных бровей. Сидевшая неподалеку в кресле Аннабел хранила напряженное молчание. – Но вы сами усугубили ситуацию, выйдя из нашей организации. Когда наши ранчо объединялись против общего врага, у нас было намного больше сил и людей. Вместе, Мэгги, мы контролировали почти весь округ.
      – В этом-то и дело! Наши изгороди перекрыли водные источники, дороги, основные пастбища… Именно они явились причиной негодования наших соседей. Мы лишили их источников существования.
      Глядя на нее, Маркус покачал головой. С годами его темные волнистые волосы поредели и уже серебрились на висках, на широком лице залегли глубокие морщины, между бровями появилась озабоченная складка. Мэгги вдруг показалось, что от него так и веет жестокостью.
      – Торопись успеть скорее, Мэгги. У всякого человека есть право взять то, что он может схватить, пока оно еще доступно и не является ничьей собственностью. Так всегда происходило в этих местах. Ваша беда в том, что вы не мужчина, поэтому не можете понять, как все бывает в мужском мире. Я постоянно напоминал себе об этом прошедшие месяцы и старался быть с вами терпеливым.
      – О, я понимаю, Маркус. Понимаю, что жадность разрушительна, – резко сказала она. – Она разрушает дружбу, жизнь – она может разрушить и человека. В последние месяцы перед смертью Сойера я просто не узнавала его. Он был поглощен своими амбициями насчет Тэнглвуда. Билл Бенсон тоже стал таким.
      Сверкавшие только что оживлением, глаза Маркуса блеснули жестко и холодно, даже несмотря на яркий летний день.
      – Зачем вы пришли ко мне, дорогая?
      – Потому что вы – движущая сила, стоящая за территориальной войной. Билл следует за вами, точно так же как это делал Сойер. Маркус, этому надо положить конец. Вы должны прекратить это! Перестрелки, угрозы – все! Аннабел вскочила с кресла с искаженным от гнева лицом.
      – Как вы смеете говорить таким тоном? – Мэгги еще никогда не видела, чтобы она выходила из себя. Она вся дрожала, встав перед Мэгги и сжав кулаки: – Маркус сделал для этого города и округа гораздо больше, чем кто-либо. Именно он научил Сойера, как ему превратить свою дурацкую маленькую ферму в настоящую империю, – и Билла Бенсона тоже. Маркус проложил путь к процветанию и ко всем благам, которые пришли в Бакай. Вы должны быть ему благодарны! Эти «ночные совы» – или как там они еще себя называют – виновны во всех несчастьях! Они жадные и завистливые, потому что им не повезло, как Маркусу! А вы – просто предательница, Мэгги Блейк! Вы не могли сохранить преданность даже к собственному мужу, естественно, вы не будете лояльны к моему! – Она сделала паузу, ее щеки покрылись красными пятнами, как будто она только что бежала вверх по холму. Она прильнула к Маркусу, когда он подошел к ней с печальным сочувствием на лице.
      – Успокойся, не надо, дорогая. Я не могу видеть, когда ты так расстраиваешься. – Он пригладил светлые волосы, упавшие жене на лоб. – Почему бы тебе не пойти наверх и не полежать немного? Эта жаркая погода явно не для тебя, и ты выглядишь взвинченной. Пойдем, дорогая, – уговаривал он. – Я знаю, Мэгги поймет.
      Мэгги поднялась, глядя, как он ведет Аннабел к лестнице.
      – Не знаю, что Маркус говорил вам, Аннабел, но сомневаюсь, что это была вся правда. Холкомбы, и Макаллистеры, и другие мелкие фермеры – вот кто страдает от этого.
      – Нет! – В глазах Аннабел светились отчаяние и злость. – Я знаю своего мужа! – закричала она. – Знаю, что у него есть серьезные причины делать то, что он считает нужным. Я верю ему!
      – Вы делаете ошибку. Он зашел слишком далеко, и вы должны использовать свое влияние, чтобы остановить его.
      – А вот теперь, пожалуй, хватит! – Маркус резко повернулся к Мэгги, сжав губы. Потом, не сводя с нее глаз, он обратился к Аннабел: – Дорогая, иди наверх, как я сказал. А я уведу Мэгги в свой кабинет, где мы сможем закрыть дверь и не мешать тебе. Не беспокойся. Мне кажется, я смогу кое-что внушить этой маленькой леди. Все будет хорошо.
      – Да, Маркус, я знаю, – прошептала Аннабел, когда он снова взял ее за руку. Наблюдая, как они идут к лестнице, Мэгги вдруг пронзила догадка: Аннабел отчаянно нуждалась в том, чтобы продолжать верить в своего мужа, чтобы подтвердилось ее представление о нем как о герое. Она всегда знала, как Аннабел предана Маркусу: ведь он спас ее после войны. Теперь же ее лояльность стала фанатичной, Аннабел отказывалась видеть правду.
      Маркус подвел ее к лестнице, но когда Аннабел поставила ногу на первую ступеньку, то оступилась.
      – Не волнуйся, разреши мне помочь тебе, дорогая, – услышала Мэгги его успокаивающее бормотание. Он стал подниматься с женой в их спальню.
      Пока Мэгги ожидала возвращения Маркуса, ее охватило странное предчувствие. Ей не понравилось, как он смотрел на нее, когда она пыталась втолковать Аннабел правду. Наверное, Джейк был прав и ей не стоило приезжать сюда сегодня. Видно, сердить Маркуса действительно опасно. Впрочем, отступать уже поздно. Твердо решив закончить начатое, Мэгги вышла из гостиной и прошла через холл в кабинет Маркуса, чтобы подождать его там. Она обошла письменный стол и встала у окна, глядя на прерию, которая расстилалась без конца и края под голубым, как сапфир, небом. Ей бросилась в глаза уродливая колючая проволока, растянутая вдали на холмах. Она отвернулась от окна и увидела бумаги, разложенные на столе.
      Она вздрогнула, сердце сковал ледяной ужас. Она наклонилась вперед, не веря своим глазам.
      Перед ней лежала карта земель Граймса, но она не была похожа ни на одну из тех карт, которые ей приходилось видеть раньше. Внутри четко обведенной границы находились Тэнглвуд и – у западного края – ранчо Холкомба. В верхнем правом углу стояла надпись, сделанная размашистым почерком Маркуса: «Перспективные границы, Трипл-Эл, весна 1883 года».
      Маркус рассчитывал, что к весне Трипл-Эл будет включать в себя Тэнглвуд и Бар-Файв? Но каким образом?
      Мэгги отодвинула карту в сторону и склонилась над столом, чтобы прочитать документ, который лежал под ней.
      Это был план, предварительный распорядок действий. Наверху печатными буквами было написано: «ТЭНГЛВУД». Ниже шли небрежные строчки и вопросительные знаки. «Предложить купить». Под словами «если откажется» было написано: «1. Резать изгороди. 2. Вырезать часть стада. 3. Отравить ручей у Антилоповой лощины». А в самом низу стояли слова, от которых сердце Мэгги замерло в груди: «крайняя мера» и «Джона». Имя ее сына было обведено кружком, и возле него стоял вопросительный знак.
      Что это значит? Боже, что?
      Листая бумаги дальше, она увидела имя Сэма Холкомба, перечеркнутое черным крестом. Рядом мелкими буквами Маркус написал: «устранить».
      От двери послышался его низкий голос:
      – Что, Мэгги, похоже, нашли кое-что интересное? Она отпрянула от стола, невольно вскрикнув. На лице Маркуса застыло странное, задумчивое выражение.
      – Тебе не следовало входить сюда одной, – произнес он тихо, заходя в кабинет и закрывая за собой тяжелую дверь. На миг он прислонился к ней, разглядывая Мэгги. – Это личные бумаги. Зря ты рылась в них.
      Мэгги, ища опору, ухватилась за спинку стула, стоявшего у письменного стола, и проглотила подступивший к горлу комок.
      – Маркус, что это значит? Я не могу поверить…
      – Можешь, дорогая. По твоему лицу вижу, что ты поверила в каждое слово.
      – Вы собирались предложить мне продать Тэнглвуд? Он кивнул и пошел от двери к ней. Толстым пальцем он опять гладил золотое кольцо, подходя все ближе к столу и пристально глядя Мэгги в лицо.
      – Все еще собираюсь. Что скажешь? Я избавлю нас обоих от множества неприятностей, если ты согласишься продать все.
      – Нет.
      – Я заплачу хорошую цену. Решайся, дорогая, позволь мне освободить тебя от этой обузы. Мне нужен доступ к речке, которая протекает между вашим ранчо и Холкомбом.
      – Тэнглвуд не продается.
      Выражение на его лице стало еще более задумчивым, в нем появилось что-то зловещее. Мэгги вздрогнула.
      – Колин Вентворт знает, что вы планируете сделать? – нервно спросила она, когда он остановился, немного не доходя до стола.
      Маркус издал короткий лающий смешок.
      – Колин Вентворт не знает и десятой части того, что он думает, что знает. Глупый человек. Он так занят своими делами, что верит всему, что я плету ему о синдикате. – Его рот насмешливо скривился. – И, дорогая, я собираюсь продолжать в том же духе.
      – Если вы обидите Джону, он уничтожит вас.
      – Нет, если это будет несчастный случай. – Маркус пожал плечами. – Разумеется, я знаю, что мальчик – его сын. Сойер рассказал мне правду еще прошлой зимой. Но это ничего не меняет, если Вентворта убедить, что с мальчиком приключилось несчастье… – Странная улыбка приподняла углы его губ и превратилась в оскал. – Или это будет не несчастный случай, а убийство, совершенное кем-нибудь. – Он вдруг засмеялся. – И я точно знаю, кто это будет!
      – Маркус, вы… вы сумасшедший! – Мэгги почувствовала, как от ее лица отхлынула кровь. – Вы убьете ребенка, чтобы получить то, что вам хочется?
      – Не я, дорогая. Пит Макаллистер сделает это за меня. О чем он говорит? Мэгги с каждой минутой все больше и больше убеждалась в том, что Маркус свихнулся. Как она могла думать, что с ним можно иметь дело?
      – Я продам вам Тэнглвуд – сегодня, если хотите, – вдруг сказала она, следя за малейшей переменой в его лице. – Подготовьте бумаги. Я подпишу их.
      К ее полному отчаянию, он презрительно расхохотался.
      – Я не такой дурак, как ты думаешь. Побежишь к адвокатам, еще чернила и высохнуть не успеют. Или хуже – к этому сукину сыну Риду. Лучше бы Люк повесил его в тот самый день и избавил меня от кучи неприятностей.
      – Маркус, клянусь, я сделаю все, что вы скажете, если вы не причините зла Джоне.
      – Поздно, Мэгги. – Он быстро обошел вокруг стола и схватил ее за руку. – Ты слишком много знаешь. У меня нет выбора…
      Молниеносным движением Мэгги швырнула стул ему под ноги, отскочила и выхватила револьвер, спрятанный в ботинке. Несмотря на то что сердце бешено колотилось у нее в груди, ее руки не дрожали, когда она нацелила револьвер прямо в грудь Маркуса.
      – Не подходи! – Не сводя глаз с его краснеющей физиономии, она схватила со стола бумаги. – Я беру их в качестве вещественного доказательства. Судья в Гейтсвилле наверняка ими заинтересуется.
      – Тебе не удастся уйти так далеко.
      – Посмотрим! – В голове Мэгги проносились сотни мыслей. – Ложись, Маркус! – скомандовала она, крепче сжав в руке револьвер. – Лицом вниз, руки за голову!
      Когда он послушался и неуклюже улегся на пол, она быстрым взглядом окинула безупречно чистый кабинет. На глаза попалась бронзовая статуэтка дикого мустанга, стоявшая на полке рядом с чучелом головы буйвола. Она схватила ее и одним быстрым движением опустила на затылок Маркуса. Ее наполнил ужас от глухого удара. Голова Маркуса безвольно опустилась на пол, из раны на затылке потекла кровь. На миг она подумала, что убила его, но, быстро опустившись на колени, нащупала пульс на шее и, поднеся ладонь к его носу, почувствовала теплое дыхание.
      Мэгги не стала терять времени, вылетела из кабинета, петляя как заяц, и со всех ног помчалась к коновязи, где оставила свою кобылу.
      Надо как можно скорее добраться до хижины объездчика и найти Джейка Рида! Она знала только одно – он каким-нибудь образом поможет ей. Впервые в жизни она была готова признать, что нуждается в помощи.
      – Но! – закричала она, разворачивая Джинджер прочь от Трипл-Эл. Краем глаза она увидела Люка Ньюкомба, выходящего из конюшни. Он вел своего коня.
      Тут же за спиной она услышала хриплый крик Маркуса:
      – Остановите ее!
      Оглянувшись назад, она увидела, что он стоит на веранде, привалившись к колонне. По его голове и шее текла кровь. Красные пятна покрывали его дорогой костюм, как блестящие заплаты.
      – Догони ее! Останови! – снова закричал Маркус и, качаясь, как пьяный, пошел по веранде. Все поняв, Люк запрыгнул в седло.
      Пригнувшись к самой гриве лошади, Мэгги отчаянно колотила пятками по ее бокам.
      – Но! – снова закричала она, чувствуя, как напряжен каждый мускул и как панический ужас охватывает ее. Она пригнулась еще ниже и пустила Джинджер таким галопом, каким та еще никогда не скакала.
      Над головой сверкало солнце, похожее на топазовую брошь. Люк Ньюкомб пустился за ней в погоню.

* * *

      Аннабел Граймс, стоя у своего окна, прислушивалась к тому, как ее муж отдает отрывистые приказы горстке людей, собравшихся во дворе Трипл-Эл.
      Выглянув из-за кружевной занавески персикового цвета, она с ужасом увидела его залитую кровью голову и одежду, неуверенную походку, и услышала в его голосе слепую ярость и нетерпение:
      – Возьмите мешок из амбара и быстро за ними!
      – А потом что, босс?
      – Скажите Люку, чтобы тащил ее в Тэнглвуд. Там я присоединюсь к вам.
      Голос Маркуса дрожал. Аннабел редко слышала, чтобы он говорил таким тоном. Она отвернулась, не в силах слушать дальше, но что-то остановило ее. Поднявшийся ветер четко донес его слова:
      – У меня свои счеты с Мэгги Блейк. И когда я с ней рассчитаюсь, она пожалеет, что появилась на свет. – Маркус схватил за руку рыжего ковбоя, стоявшего к нему ближе всех. – Не кончайте ее прежде, чем я приеду, Хэнк, – предупредил он. – Просто отволоките на ранчо. И постарайтесь, чтобы вас никто не видел.
      Ноздри Аннабел затрепетали. Она почуяла запах смерти. Он поднимался со двора, как вонь скунса, наполняя ее отвращением. Почувствовав слабость и головокружение, она поспешила к своему туалетному столику из мрамора и слоновой кости, который Маркус специально для нее выписал из Парижа в прошлом году, и потянулась за нюхательной солью. Ну вот, теперь лучше, подумала она, поводя пузырьком под носом. Намного лучше. Пока топот копыт стихал вдали, комната перестала кружиться перед ее глазами, пол встал на место.
      Тошнотворный запах смерти исчез.
      Аннабел села на резной позолоченный стул и посмотрела на свое отражение в овальном зеркале.
      У Маркуса есть веские причины предпринять то, что он собирается. Он не причинит Мэгги вреда, просто преподаст ей урок.
      Она вспомнила, как он, шатаясь, вышел на веранду, роняя капли крови. Аннабел вздрогнула и отвернулась от зеркала.
      Шагая взад и вперед по просторной комнате с огромной кроватью под балдахином, золотисто-персиковыми обоями, она вызвала в памяти дорогой ей образ Маркуса – спасителя и благодетеля. Перед ее мысленным взором предстал смуглый красивый мужчина с волнистыми волосами, широкой грудью и сердечным смехом, который вырвал ее из лап нищеты после войны. На ее губах затрепетала слабая улыбка. Да, Маркус всегда был для нее опорой. Ее героем. Она была обязана ему всем. Всем. Несмотря на то что она так и не смогла родить ему детей, даже одного сына, который носил бы его имя, он никогда не упрекнул ее. Никогда не высказал ни одного слова сожаления в ее присутствии. За это она была ему безмерно благодарна. И за все остальное тоже.
      Нет, уверяла себя Аннабел, она не может сомневаться в нем. Маркус заслуживал того, чтобы она относилась к нему с безграничной лояльностью, полностью доверяла.
      Но неприятное тревожное чувство когтями впивалось ей в душу и не оставляло. Раньше ей всегда удавалось справляться с сомнениями, сохранять на людях спокойствие, игнорировать перешептывания за спиной. Маркус не жестокий. Он хороший, добрый, он заботился о ней и о Трипл-Эл, повторяла она, словно молитву.
      Она отбросила прочь жуткие слухи, которые слышала о пожаре в доме Макаллистера. Немыслимая ложь!
      Но Мэгги…
      Аннабел пыталась перестать думать о Мэгги. Люди Маркуса поймают ее, и тогда…
      Продолжить она не могла. Ничего плохого с ней не случится, уговаривала она себя и, почувствовав неожиданную слабость, опустилась на постель. Мэгги была когда-то ее подругой… Аннабел закрыла глаза от слепящего солнца, от ужасной влажной жары, стоявшей в красивой комнате, которую Маркус обставил так, чтобы угодить ей. Мэгги должна понять, что ей не стоит перечить ему. Маркус не будет с ней жесток. В конце концов, когда-то они дружили.
      Внизу в кабинете произошло что-то ужасное. Но Аннабел не хотела думать, что это могло быть. Она должна верить Маркусу. У нее нет другого выхода.
      Вспомнив, какой испуганной была Мэгги, когда уезжала, Аннабел еще раз повторила про себя, что Мэгги больше не ее подруга.
      Единственный человек, который должен заботить ее, – Маркус. Она заставила себя лежать неподвижно на кровати, покрытой накидкой персикового цвета. Минута проходила за минутой, вечерние тени в комнате становились все длиннее, а она лежала, покрываясь потом.

* * *

      Мэгги услышала позади топот копыт. Она оглянулась через плечо и едва не потеряла сознание от испуга: Люк Ньюкомб неумолимо приближался к ней. Ее кобыла неслась полным галопом, едва касаясь копытами высокой травы, но жеребец Люка настигал их. Деревья и кусты проносились мимо, небо над головой было сапфирово-голубым, по земле клубилась пыль, поднятая копытами несущихся лошадей. Охваченная страхом, Мэгги понукала Джинджер бежать быстрее, то умоляя, то подстегивая ее. С бумагами Маркуса, зажатыми в кулаке, она изо всех сил вцепилась в луку седла и летела как ветер.
      Впереди уже виднелась скала, находящаяся рядом с тем местом, где она решила искупаться вчера ночью. А еще через полмили хижина – убежище Джейка и ее безопасность.
      Она еще ниже пригнулась к лошадиной гриве, произнося со слезами слова молитвы.
      В воздухе просвистело лассо, метнувшееся как змея, скользнуло через ее голову на плечи и натянулось. Ее ребра хрустнули. Все тело пронзила острая боль.
      Мэгги вскрикнула, когда ее сдернули с лошади.
      С глухим звуком она ударилась о землю. Перед глазами вспыхнули тысячи белых огней, похожих на зажженные спички.
      Словно издалека, Мэгги услышала победный вопль и погрузилась в небытие.

      Тереса не могла работать в Тэнглвуде полную неделю – ей нужно было ухаживать за заболевшей матерью, поэтому Регина, помыв и натерев полы внизу, на втором этаже убирала комнату Джоны, когда увидела в окно, что к дому приближается всадник. Загоны и конюшни были пустыми, ковбои, как обычно, уехали объезжать ранчо и патрулировать изгороди. Засуха заставила всех трудиться от зари до зари, добывая воду для скота, ухаживая за заболевшими или ранеными животными, чтобы сохранить как можно больше тэнглвудского стада. Когда до ее слуха донесся топот копыт, гулко раздавшийся в одуряющей жаре летнего дня, Регги поспешила к окну, чтобы посмотреть, кто это скачет с такой бешеной скоростью.
      Когда всадник подъехал поближе, она разглядела, что это Маркус Граймс. Его голова была повязана окровавленным шейным платком, одежда забрызгана кровью. Регги сразу подумала о Пите Макаллистере и поспешила вниз.
      – Мистер Граймс, что случилось?
      Она встревожилась еще больше, потому что он даже не постучался, а ворвался в дом, прежде чем она дошла до лестницы. Он быстро осмотрел каждый угол дома хитрыми черными глазками. Еще более странным Регги показалась свернутая в кольцо веревка из сыромятной кожи, висевшая на его руке.
      – Ты здесь одна? – Он схватил ее за руку.
      – Да. – Регина со страхом смотрела на него. – Эбби и Джона поехали в город за покупками. А почему вы спрашиваете? Что случилось, мистер Граймс? Это Пит Макаллистер?
      Его напряжение тут же спало, а на губах появилась зловещая улыбка. Он пристально смотрел на девочку, которая была частой гостьей Трипл-Эл с самого раннего детства.
      – Не волнуйся, дорогая. Все будет хорошо. Прежде чем она успела пошевелиться, он заломил ей руки за спину и связал их веревкой.
      Регги кричала, боролась изо всех сил, пинаясь и стараясь вырваться.
      Маркус завязал второй узел и крепко затянул его. Перетащив девочку в гостиную, он рывком усадил ее в кресло.
      Он смотрел на нее сверху вниз, и в его глазах появилось зловещее выражение.
      – Сиди тихо, представление только начинается. – Он подошел к окну и стал внимательно смотреть на пустынные холмы.
      Он не обращал никакого внимания на испуганные вопросы и мольбы Регги. Она напрасно крутила запястья, пытаясь ослабить веревку, и наблюдала за Маркусом Граймсом с беспомощным недоумением.
      Вскоре Люк Ньюкомб доставил Мэгги домой.

* * *

      Пока Джона правил коляской, выезжая из Бакая, Абигейл не переставая восхищалась новым мольбертом и красками, которые она заказала не где-нибудь, а в самой художественной академии Сент-Луиса.
      – Дождаться не могу, когда установлю мольберт и попробую новые масляные краски, – болтала она, отпивая глоток из фляги, которую они взяли с собой. Под соломенной шляпой с широкими полями ее щечки блестели. – Знаешь хижину объездчика на земле Холкомба, где остановился мистер Рид? Мне хотелось бы нарисовать пейзаж с этой хижиной, окруженной мескитовыми деревьями и полевыми цветами. На закате… – Выражение ее лица стало вдохновенным: видимо, картина ясно предстала перед ее мысленным взором, и она начала прикидывать в уме, какие лучше всего выбрать цвета и какие мазки лучше всего помогут ей добиться желаемого эффекта.
      Сидевший рядом с ней Джона презрительно фыркнул.
      – Не советую тебе ехать туда, пока мистер Холкомб не даст на это разрешения, – предупредил он. – Судя по тому, как Грета ведет себя в последнее время, я не удивлюсь, если узнаю, что он приказал Риду стрелять в каждого, кто там появится.
      – Я уверена, что, если ты подъедешь к двери Холкомбов с букетом цветов в руках, Грета не допустит, чтобы кто-нибудь пристрелил тебя, – поддразнила его Эбби. К ее полному удовольствию, Джона покраснел как рак.
      Вернувшись из Нью-Йорка, он по-мальчишески влюбился в Грету Холкомб, маленькую девочку, которую знал почти всю жизнь. Несмотря на то что он видел ее в школе каждый день и пытался вовлечь в беседу или проводить домой и понести ее книги, она больше не хотела иметь с ним ничего общего. Он вспоминал ее каштановые косички и веснушчатое личико, но затянувшаяся война за территории разрушила давнюю дружбу их семей, дружбу, благодаря которой он мог бы бывать рядом с ней на многочисленных вечеринках. Эбби, которая заметила, что Грета, в свою очередь, безнадежно влюблена не в кого-нибудь, а в Джейка Рида, находила эту ситуацию очень забавной. Вместо того чтобы восхищаться знаменитым охотником за бандитами, который по неизвестной причине так долго ошивался в округе Кориэлл, Джона смотрел на него как на соперника.
      Эбби гадала, как поведет себя Джона: обрадуется или удивится, когда узнает правду – Джейка Рида на самом деле интересовала Мэгги.
      Эбби не призналась своей приемной матери в том, что проснулась вчера ночью, когда Джейк привез Мэгги на ранчо, и слышала их приглушенную беседу. Она еще долго не спала после того, как Мэгги уже легла в постель, и к утру пришла к интригующему выводу. Между Мэгги и Джейком Ридом происходит нечто романтическое! Интересно, отвиснет ли челюсть у Джоны, когда он узнает об этом?
      Несмотря на свою художественную натуру, Эбби была практичной девушкой. Как бы ни горевала она об отце, его больше не было, и она не винила Мэгги за то, что ей оказывает знаки внимания другой мужчина. Правда, сначала она почувствовала себя немного неловко, но к утру пришла к выводу, что решения, которые принимает Мэгги, ее не касаются. У Эбби есть картины и музыка, и она могла понять увлечение красивого стрелка ее молодой мачехой. Еще в самом раннем детстве она узнала, что жизнь не останавливается после смерти того, кого любишь, и у нее не возникало желания разрушить будущее счастье Мэгги, как она когда-то пыталась это сделать с отцом. Смутные воспоминания о тогдашней неприязни к Мэгги наполняли ее теперь чувством стыда и сожаления.
      – Ну и почему, черт возьми, я должен принести Грете Холкомб букет цветов? – воскликнул Джона охрипшим от смущения голосом, но, прежде чем Эбби успела ответить, он натянул поводья и остановил лошадей. – Эй, разве это не Джинджер? – Он показал в сторону тополей у речки, где пила лошадь Мэгги. Рядом с ней стоял высокий человек в черной шляпе, держа за уздечку серого в яблоках коня.
      – Да, а это Джейк Рид, – сказала Эбби. Боже, неужели они помешали их прогулке? Но если так, то где же Мэгги?
      – Давай узнаем, что происходит. – Джона направил лошадей к реке.
      Когда Джейк увидел их, он пошел навстречу, ведя обоих коней.
      – Не вашей ли мамы эта лошадь? – спросил он без всякого вступления и приветствия.
      – Да, а что вы с ней делаете? – Джона выпрямился на своем сиденье, и его голубые глаза вызывающе сверкнули.
      Джейк вряд ли обратил внимание на поведение мальчика – он был слишком занят тем, что пытался заглушить нараставшую в нем тревогу.
      – Я нашел ее, – сказал он, обеспокоенно оглядываясь вокруг. – Уздечка запуталась в ветвях тополя у реки. Ее не было со вчерашнего дня? – Он был уверен, что лошадь Мэгги утром сама придет домой после того, как испугалась вчера ночью. Если она снова была здесь без седока, это значило только одно – произошло несчастье.
      Эбби поняла его невысказанные сомнения: очевидно, он не хотел признаться, что видел Мэгги вчера ночью.
      – Джинджер вчера куда-то убежала, но она вернулась сегодня утром, мама отвела ее в конюшню, сама почистила и покормила, – сказала она.
      – Тогда что лошадь делает здесь? – требовательно спросил Джона. Он сердито смотрел на Джейка. – Вы уверены, что не видели мою мать?
      – Сынок, лучше бы я ее видел.
      Лошадь была вся в пене, когда он ее нашел, как будто ее хорошо гнали. Джейку не нравилось неприятное предчувствие, которое у него возникло.
      – Давайте поищем отсюда и до моей хижины. Может быть, она захотела навестить меня, и лошадь ее сбросила.
      Он вскочил на своего жеребца и поехал, ведя лошадь Мэгги за уздечку.
      – Почему моя мама должна вас навещать? – строго спросил Джона.
      – Поехали, – торопливо произнесла Эбби, ткнув брата локтем, в то время как Джейк уже тронулся. – Не будем терять время на вопросы. Может быть, мама лежит где-нибудь здесь раненая.
      Услышав ее слова, Джейк пришпорил Педро. На его скулах играли желваки. Ему не нравился такой поворот событий. Где, черт возьми, Мэгги?

* * *

      Джейку казалось, что на землю опустилась мертвая тишина. Ветер стих. Воздух над прерией дышал жаром. Даже птицы перестали петь под воздействием невероятной тишины, которая казалась ему предвестницей беды.
      Когда они подъезжали к хижине, то увидели, что к ним бежит Грета Холкомб.
      – Мистер Рид! – закричала она, и ее голосок прозвучал как печальный крик журавля высоко в небе. – Мистер Рид, мама послала меня сказать вам… – Увидев Джона и Эбби, она остановилась. – Ваша мама, – задыхаясь, сказала она, когда подбежала к повозке, и расплакалась. – Она попала в какую-то ужасную неприятность!
      Грете казалось, что сейчас ее легкие лопнут, и она опустилась на землю, ловя ртом воздух и вытирая кулачками глаза.
      Джейк склонился над ней, а Джона и Эбби, спрыгнув с повозки, поспешили к ним.
      – Скажи, что случилось, Грета. Только быстро! – Голос Джейка звучал жестко и повелительно, и девочка смотрела ему в глаза как загипнотизированная. Все еще всхлипывая, она кивнула и схватила его за рукав.
      – Мы с мамой готовили у-ужин. Приехала миссис Граймс…
      – Аннабел Граймс приехала в ваш дом? – прервала удивленная Абигейл. Ведь Холкомбы и Граймсы не разговаривали друг с другом с тех пор, как началась война из-за изгородей…
      – Да, да и… она выглядела странно. У нее глаза распухли, как будто она плакала несколько часов…
      Джейк взял девочку за подбородок и повернул ее лицо к себе.
      – Что она сказала, Грета? Расскажи скорее.
      – Она сказала, что миссис Блейк попала в беду, в большую неприятность, и что мама должна позвать папу, чтобы они выручили ее.
      – В какую неприятность, Грета? – Голос Джона дрогнул.
      – Где она? – воскликнула Эбби.
      Взволнованная девочка снова всхлипнула. Она находилась под впечатлением важности своей миссии и не успевала переваривать вопросы, которые сыпались на нее. Посмотрев на Джейка, она беспомощно пожала плечиками и ответила:
      – Она сказала, что папа и его люди должны немедленно отправляться в Тэнглвуд. Но, мистер Рид, папа уехал в Остин, чтобы поговорить с какими-то адвокатами об изгородях, а мама послала меня, чтобы я нашла вас, потому что вы сказали, что будете здесь.
      Джейк встал.
      – Хорошо, возвращайся к своей маме, Грета. Ты нам очень помогла.
      – Но, мистер Рид… – Теперь девочка вся дрожала, и слезы снова ручьем полились из ее покрасневших глаз. – Мамы нет дома, она поехала в Тэнглвуд, чтобы помочь миссис Блейк! Она сказала, что не станет дожидаться, пока кто-нибудь придет, и поэтому приказала мне найти вас и тут же уехала.
      – Она взяла ружье? – спросил Джейк, оглядываясь через плечо – он уже вставил одну ногу в стремя.
      – Да, это самое странное! Мама всегда боялась оружия – что-то случилось, когда она была еще молодой, и с тех пор она даже боится прикоснуться к оружию. Но сегодня взяла револьвер. – Ее голос дрожал. – Я даже не знаю, умеет ли она стрелять.
      Джейк отрывисто скомандовал:
      – Джона, отвези сестру и Грету в дом Холкомбов и оставайтесь там, пока не получите от меня известие. Заприте все двери и окна и будьте внимательны.
      Но у Джоны были совсем другие идеи. Он схватил Джинджер за уздечку и вскочил в седло с легкостью, которой всегда так гордился Сойер.
      – Я еду с вами, Рид!
      Он объявил Джейку свое решение тоном, не терпящим возражений. Его юное, загоревшее на солнце лицо было напряженным, но в голубых глазах не было ни следа страха и сомнений.
      Джейк быстро взвесил ситуацию. Мальчик, не мигая и упрямо сжав губы, выдержал его взгляд. Джейк кивнул.
      – Эбби, принеси ружье из хижины и дай его брату. – Он резко развернул Педро, чувствуя, как его все больше охватывает тревога.
      Через несколько минут они уже мчались через холмы. Мужчина и мальчик ехали, объединенные общей целью, через перевалы и лощины, и из-под копыт их лошадей в воздух взлетала трава, камешки и клубы пыли, пока они под безжалостным солнцем вместе мчались к Тэнглвуду.

* * *

      – Мистер Граймс, пожалуйста, разрешите мне подойти к ней. Она ранена, и ей нужно помочь. – Слезы бежали по щекам Регги, когда она смотрела на Мэгги, всю исцарапанную и покрытую кровью, лежавшую на полу гостиной. Она не двигалась с тех пор, как Люк притащил ее сюда. По рыжеватым волосам струилась кровь, пропитывая клетчатую рубашку и суконную юбку для верховой езды, ее руки и ноги были странно вывернуты. Регги сходила с ума от ужаса.
      – Пожалуйста, развяжите меня, разрешите подойти к ней! – просила она, и ее голос срывался на истерические ноты.
      Маркус не обращал на девочку никакого внимания. Люк, Хэнк и другие ковбои, которые работали на него, стояли и ждали приказов, в то время как он раздумывал, что предпринять. Наконец он подошел к письменному столу у окна гостиной, вынул букет колокольчиков из маленькой китайской вазы и бросил их на пол. Ковбои молча наблюдали, как он стал лить воду из хрупкого сосуда на покрытое пылью и залитое кровью лицо Мэгги Блейк.
      Когда холодные капли упали на нее и струйки воды побежали по щекам и шее на ковер, она наконец зашевелилась и тихо застонала.
      – Поднимите ее. Отнесите на диван, – приказал Маркус. Когда Люк выполнил приказ, зеленые глаза Мэгги открылись. – Ну что, дорогая, думала, что ты очень умная? – скривился Маркус. – Перехитрила саму себя! Я забрал свои бумаги назад, – он похлопал по нагрудному карману измятого, запятнанного кровью костюма, – и у меня есть вполне приличный вариант получить контроль над Тэнглвудом. Видишь ли, когда ты и, к несчастью, Регги умрете, то у бедных Эбби и Джоны не хватит сил и смелости управлять ранчо. Думаю, мне не составит больших трудов убедить их продать его мне. О, я могу позволить им здесь жить, если они сильно захотят, хотя, учитывая то, что их мама и бесценная сестричка умерли прямо здесь, в этом доме, они вряд ли захотят остаться. Я уверен, что старина Колин будет более чем счастлив заполучить Джону, а может, и Эбби тоже. Кто знает? Может быть, она найдет себе какого-нибудь богатого муженька на востоке и проживет жизнь счастливо, как жаворонок, за исключением, конечно, того, что она вас всех потеряет. – С его губ сорвался смешок: – Плохо все обернулось, я имею в виду – для вас.
      Голова Мэгги болела так, как будто по ней промчалось стадо мустангов, тело пульсировало от непереносимой боли. Словно сквозь туман, она видела Маркуса, Люка и смуглолицых мужчин, заполнивших гостиную. Она обратила внимание, что у одного из них, худого парня с лохматой бородой и длинными сальными волосами, рука была на перевязи. Значит, он был среди тех, кто напал ночью на хижину Джейка.
      Слова Маркуса звенели у нее в голове. Тут она увидела Регги, сидевшую в кресле, мертвенно-бледную. Ее красивые темно-синие глаза были наполнены ужасом. Регги была связана и пыталась подняться с кресла, но каждый раз, как только она вставала, огромный рыжеволосый ковбой толкал ее назад.
      – Убери от нее руки, – пробормотала Мэгги хриплым голосом, едва двигая распухшими губами.
      – Что? – Маркус оглянулся через плечо на темноволосую девочку, сидевшую в кресле. – Какая разница, дотронется он до нее или нет? Очень скоро она умрет.
      – Нет! – Мэгги с трудом села и убрала волосы с лица. Кровь измазала ее пальцы – да, теперь она вспомнила все. Ее стащили с седла, и она упала на землю. – Маркус, – она облизнула губы и заставила себя говорить медленно и тихо и смотреть прямо в его холодные черные глаза, – я продам тебе Тэнглвуд. За любую цену, какую ты хочешь, – по дешевке. Мне все равно. Только отпусти нас. Развяжи Регги и отпусти ее.
      – Слишком поздно, Мэгги.
      – Никто никогда об этом не узнает. Клянусь тебе. Маркус, я никогда не расскажу об этом. Никто из нас не расскажет.
      Она видела, что он колеблется. На какой-то миг в его глубоко посаженных глазах мелькнуло сомнение.
      Мэгги продолжила свои мольбы с надеждой, зародившейся в сердце. Для того чтобы спасти Регги, она была готова встать на колени.
      – Маркус, ты можешь получить все это без того, чтобы замарать свои руки кровью. Я подпишу бумаги прямо сейчас. Мы можем решить это.
      Он сомневался: медленно втянул носом воздух и медленно выдохнул. Его широкое лицо на миг приняло такое выражение, как будто он взвешивал слова. Когда он принял решение, она увидела многозначительный блеск, появившийся в его глазах.
      – Я не могу рисковать, Мэгги. – Он сделал шаг вперед, изучая ее стройную фигуру. Грязь, покрывающую ее лицо. Затем покачал головой, словно с сожалением. – Слишком многое случилось. Я не могу доверять тебе и не могу повернуть назад. Ты видела документы, ты предашь меня и будешь болтать о них…
      – Не буду!
      Он продолжал говорить, не слушая ее:
      – Вся беда в том, что тебя уважают в здешних местах. Люди будут прислушиваться к тому, что ты болтаешь, и кто знает, что из этого выйдет? Я не могу допустить, чтобы мои слова подвергались сомнению или оказалось под угрозой мое положение в обществе. Поэтому мне придется покончить с этим так, как я и планировал с самого начала.
      – Вас поймают! – воскликнула Мэгги. Регги закусила губу так сильно, что из нее потекла кровь. – Вы попадете под подозрение, если убьете нас. Я больше не враждую с теми, кто портит изгороди, – заборы Тэнглвуда не являются препятствием для них, – поэтому кому еще, кроме вас, выгодна наша смерть? Все знают, как вас разозлил мой выход из синдиката. Вас заподозрят в первую очередь.
      – А вот здесь ты ошибаешься, милочка. Не я убью тебя и Регги.
      Люк Ньюкомб, стоявший за его спиной, заржал.
      – Это сделает Пит Макаллистер. Посмотри-ка сюда. – Маркус поманил пальцем Хэнка, и рыжий ковбой схватил мешок, лежавший на столе. Он раскрыл его и достал армейский револьвер «ремингтон» 44-го калибра с рукояткой из орехового дерева и шляпу с широкими полями, которую Мэгги сразу узнала. Это была шляпа Пита Макаллистера. – После того как убили Сойера, мои ребята отправились на охоту за Питом, помнишь? В отличие от того, что я болтал тогда, они нашли его, Мэгги. Люк пристрелил его, когда он пытался сбежать. Кажется, его обнаружили в заброшенной хижине неподалеку от Рио-Гранде. Я подумал, что неплохо некоторое время держать смерть Пита в тайне. Он угрожал вам, и все знали об этом. Я решил, что это когда-нибудь мне пригодится. – Маркус проверил барабан револьвера. – Три пули. – Он закрыл барабан, поднял револьвер и прицелился в Мэгги, решительно поджав губы. – На этот раз старина Пит забудет здесь свою шляпу, чтобы все знали, кто сделал эту грязную работу. И на этот раз мой отряд найдет его и, разумеется, похоронит у Рио-Гранде. В качестве вещественного доказательства мы привезем его револьвер, его арапник и кусочек калифорнийского золота, который он всегда таскал с собой на удачу. – С губ Маркуса сорвался язвительный смешок. – Хотя он принес не так уж много удачи бедняге Питу!
      – Не делайте этого, Маркус! Вспомните, сколько лет мы знали друг друга, подумайте о Сойере и о нашей дружбе. Аннабел никогда не простит вас, если узнает, что вы сделали с Регги или со мной…
      Он не слушал ее.
      – Пора, – сказал он, передавая револьвер Люку, который выступил вперед с волчьим оскалом.
      – Я уже давно мечтал расквитаться с вами за то, что вы помешали нам повесить того негодяя, – сказал Ньюкомб, обращаясь к Мэгги и повернулся к Регги. Он нацелил «ремингтон» на девочку, сидевшую в кресле. – Можете сначала посмотреть, как умрет ваша дочь.
      Мэгги собрала все силы, которые еще у нее оставались. Страх за Регги поднял ее с дивана, и она бросилась к Люку Ньюкомбу. Она ударила по револьверу в тот миг, когда он нажимал на курок. Пуля вонзилась в деревянный пол. Мэгги стала яростно бороться с Люком, пытаясь выхватить револьвер, и ковбои подскочили к ним, чтобы ее оттащить.
      В комнате царил настоящий ад. Регги вскочила с кресла и стала изо всех сил пинать мужчин, обступивших Мэгги. Кто-то схватил Мэгги, Люк Ньюкомб ударил ее по лицу, а темноволосый усатый ковбой в желтой рубашке поволок ее к дивану. Она ударила его коленом в пах, однако Хэнк дернул ее за волосы, закинул ее голову назад и прижал руки к бокам.
      – Пристрелите девчонку! Пора с ними кончать, – прорычал Маркус.
      Мэгги беспомощно смотрела, как Регги одним ударом сшибли на пол. Люк стоял над всхлипывающей девочкой, приставив дуло «ремингтона» к ее голове.
      – Нет! – закричала Мэгги, но ее голос потонул в грохоте раздавшегося выстрела, от которого разлетелась каминная полка из полированного дуба. Ковбои повернулись в сторону выстрела. Мэгги, которую Хэнк повалил на диван и удерживал, удивленно ахнула.
      На пороге гостиной стояла Дотти Мей, широко расставив ноги и держа в руках поднятое ружье. Ее узкое изможденное лицо блестело от пота, светлые волосы в беспорядке рассыпались по плечам, по рот был упрямо сжат, а глаза сверкнули, когда она перевела ружье в сторону Маркуса Граймса и облизнула губы.
      – Скажи ему, чтобы он отпустил Мэгги. – Она качнула головой в сторону Хэнка. – Говори сейчас же, Маркус, иначе я пристрелю тебя на месте.
      – Она блефует, – раздался голос Люка, но Маркус Граймс понял, что Дотти Мей не шутит. Его охватила паника, пока он смотрел на эту хрупкую женщину в поношенном платье, мужа которой, доставлявшего ему столько неприятностей, он приговорил к смерти.
      – Подожди, Дотти Мей, – успокаивающим голосом сказал он и бросил Хэнку через плечо: – Сделай так, как она говорит.
      Как только Хэнк разжал руки, Мэгги вскочила.
      – Бросайте оружие, все до одного, – приказала Дотти Мей. – Иначе ваш босс отправится прямиком в ад.
      Усатый ковбой был искусным стрелком, кроме того, терпеть не мог, чтобы им командовали женщины. Он выхватил револьвер, и через долю секунды раздался выстрел.
      На плече Дотти Мей показалась кровь. Ее глаза удивленно расширились. Затем, не издав ни звука, она повернула винтовку в его сторону и стала лихорадочно нажимать на курок. Ковбой упал, заливаясь кровью. Дотти Мей покачнулась и рухнула лицом вниз, Мэгги закричала, ковбои схватились за револьверы. И тут началось что-то невообразимое.
      Джейк ворвался в комнату, как грозный бог войны. Он прицельно стрелял из «кольта» с каменным, спокойным лицом. Следом за ним вбежал Джона с винтовкой. В гостиной непрерывно гремели выстрелы, кругом метались мужчины в поисках укрытия, и куски их плоти, осколки раздробленных костей и мозги разлетались по начищенному деревянному полу. Регги, невзирая на путы, удалось спрятаться за креслом, но Хэнк схватил Мэгги и прижал ее к дивану. Другой рукой он стрелял, выкрикивая проклятия.
      Джейк убил Маркуса Граймса с одного выстрела, попав ему между глаз. Следующая пуля попала прямо в сердце Люку Ньюкомбу. Третья покончила с ковбоем с повязкой. Все трое умерли меньше чем за две секунды. Джейк двигался со свободной грацией пантеры. В его теле совершенно не чувствовалось напряжения или усилий, а рука, нажимавшая на курок, была спокойной и уверенной, как у хирурга. В миг смертельной опасности он был ужасающе спокоен. Участвуя в этой разрушительной сцене, он действовал с такой легкостью и так искусно, что это выглядело почти естественно, хотя точность и молниеносная быстрота были достигнуты за долгие годы борьбы. В мгновение ока Маркус Граймс и его люди оказались мертвы – все, за исключением одного.
      Далеко в прерии послышались крики и щелканье кнута – ковбои ранчо Тэнглвуд возвращались по одному или парами после объезда. Слышался топот копыт. Ржали лошади. Летний воздух стал будто гуще, поднялся ветер – судя по всему, собирался дождь.
      Толстый рыжий ковбой медленно поднялся из-за дивана, держа Мэгги перед собой.
      – Брось пушку, Рид. Или эта красотка умрет. – Хэнк был испуган. Его голос немного дрожал. Но это не помешало ему приставить дуло револьвера к боку Мэгги. – Не двигайся! – рявкнул он, больно вцепившись пальцами ей в руку. – Не делай глупостей – или я начну нервничать. Понимаешь, что я имею в виду?
      Она слышала, как всхлипывает Регги за креслом. Девочка пыталась держаться спокойно, но ее душили рыдания. Вдруг она ранена? Дотти Мей лежала под окном и стонала. В гостиной, прекрасной и с такой любовью обставленной гостиной Мэгги, сейчас валялись трупы.
      Джейк стоял неподвижно напротив дивана. Рука, в которой он держал револьвер, застыла. Он прищурил желтые глаза, его лицо выражало наводящее ужас спокойствие.
      – Отпусти леди и уйдешь отсюда живым. – Сквозь туман дурноты и страха Мэгги поймала себя на мысли, что даже его голос был спокойным и расслабленным. В черной рубашке и брюках, в черной шляпе, надвинутой низко на лоб, и в сером шелковом шейном платке, свободно повязанном на шее, Джейк представлял грозное зрелище. Она с тоской смотрела на него, захотев вдруг больше всего на свете очутиться в безопасности в его сильных руках. Она не обращала внимания на боль, пронизывающую все тело, не обращала внимания ни на что, кроме неприятного ощущения от револьвера, упиравшегося ей в ребра, кроме плача Регги и железной хватки человека, державшего ее.
      – Я могу прикончить тебя прямо сейчас, Рид! – закричал Хэнк.
      Джейк сразу понял, что это бравада.
      – Ты так думаешь? – Он усмехнулся, отчего его смуглое лицо стало походить на маску демона. – Что ж, давай.
      Хэнк шумно втянул воздух. По его лицу бежали струйки пота.
      – Бросай пушку, – прохрипел он, – или я застрелю ее!
      – Отпусти ее, приятель, или я вышибу тебе мозги.
      – Ты не сделаешь этого… не рискуя ее жизнью! – закричал ковбой.
      Джейк прямо носом чуял, что он боится. В воздухе стоял вонючий запах страха, которым смердели все трусы в любом дешевом пограничном городке по эту сторону от Миссисипи. Он увидел, как рыжего охватила минутная паника, и точно определил тот момент, когда ковбой решил стрелять. Джейк выстрелил, когда револьвер Хэнка только начал отодвигаться от бока Мэгги.
      Пуля Джейка безошибочно попала в цель – в левый глаз противника.
      Мэгги завизжала и вместе с убитым рухнула на диван. Ее охватил панический ужас, будто петлю накинули на шею. Она закричала и не могла остановиться…
      Потом она почувствовала, что Джейк держит ее, прижимая к себе. Он поднял ее с мертвеца, вывел на единственное чистое место, где не было крови и мертвых тел, и прижал ее голову к своей груди. Он что-то шептал ей нежно, долго, и его голос проник в сознание Мэгги сквозь пелену кошмара, охватившего ее.
      – Джейк, – выдохнула она, как молитву, и подняла наполненные слезами глаза.
      – Все в порядке, Мэгги, все кончено.
      Мэгги закрыла глаза, слишком уставшая и одурманенная, чтобы говорить. Но вдруг она вспомнила:
      – Регги… Дотти Мей… – И, шатаясь, побрела к ним.
      Джейку потребовалась всего одна секунда, чтобы вынуть нож и перерезать веревку, стягивающую руки Регги. И как только он это сделал, Мэгги с плачем опустилась на колени и обняла испуганную девочку. Джейк тем временем подошел к Дотти Мей, которая тихо стонала, но, судя по всему, ее рана не была серьезной.
      Когда он склонялся над ней, то увидел мальчика, лежащего лицом вниз в луже крови.
      Джона!
      – Мэгги! – крикнул он, но она уже увидела. Обняв Регги за плечи, она подошла, чтобы помочь Дотти Мей, и увидела рядом неподвижное тело сына.
      – Боже мой! – Мэгги кинулась к нему. Ей казалось, что какой-то дикий зверь вырывает ее сердце из груди. Она опустилась на колени, но Джейк уже был рядом с Джоной, осторожно перевернул его и стал нащупывать пульс.
      – Он не… не может быть…
      – Он жив, Мэгги. Но еле дышит. Я сейчас поеду за доктором, но…
      Он не мог заставить себя сказать ей, что Джона вряд ли протянет до его возвращения. Мальчик лежал неподвижно и не издал ни звука. Джейк поднял его пропитанную кровью рубашку и увидел зияющую рану в груди.
      – Доктор Харви – привези его! – закричала Мэгги. Лицо ее было залито слезами, и она пыталась носовым платком остановить кровь, льющуюся из раны сына.
      Джейк уехал, пустив Педро в галоп, в сторону Бакая. Его вина! Он будет виноват, если Джона умрет. Зачем он разрешил мальчику ехать с ним?
      Он мчался все быстрее, погоняя коня, и проклинал свою судьбу, немилостивое небо и себя самого.

      Так начались ночные бдения.
      Джона перенес осмотр, который провел доктор Харви, и операцию, но ночью так и не пришел в себя. Он лежал в кровати в голубой комнате, которая когда-то была его детской. Его восковое лицо было белее простыни, натянутой до самого подбородка. На мертвенно-бледной коже еще четче проступили веснушки. Дыхание было слабым и едва слышным. К ужасу Мэгги, даже после всех ее усилий, предпринятых по совету врача, сын оставался неподвижным. Час проходил за часом…
      – Ждите, наблюдайте и не оставляйте надежду, – сказал Мэгги доктор Харви, но не мог смотреть ей в глаза.
      Ждите и наблюдайте…
      Тэнглвуд превратился в место ожидания.
      Хэтти Бенсон, Сара Мур и другие женщины из города примчались на ранчо, как рой прилежных пчел, и мыли, скребли и полировали все вокруг. Их голоса звучали в гостиной, как печальные колокольчики. Они уничтожили все свидетельства кровопролитной бойни, Джейк позаботился о похоронах. Дотти Мей, которая лежала дома, оправляясь от раны в плече, прислала Грету с запиской для Мэгги. В ней было всего три слова: «Молюсь за Джону».
      Часы тянулись мучительно медленно. На второе утро Джона проснулся, и Мэгги, которая все это время не отходила от его постели, тут же склонилась над ним, схватила его за руку и позвала, полная надежд.
      Но он не мог ответить матери, а только смотрел на нее с такой болью и такой разрывающей сердце беззащитностью, что она с трудом удержалась от слез. И все долгие часы, которые последовали за этим, его непроходящая слабость была для нее невыносима.
      На третий день у Джоны начался жар. Из его горла вырывался сухой жесткий кашель, и он шептал, что у него болит грудь. Его постоянно знобило, и на смену восковой бледности пришел неестественный румянец. Он смотрел на Мэгги лихорадочно блестевшими глазами и не узнавал ее. Температура все поднималась, и мальчику с трудом давался каждый вдох.
      – Пневмония, – сделал заключение доктор Харви. Регги и Абигейл дежурили по очереди у его постели, а Мэгги постоянно была рядом с ним, не позволяя девочкам помочь ей.
      – Я боюсь за маму, – призналась Эбби Джейку как-то днем, когда он пришел узнать, как Джона. – Она вообще не отдыхает, не спала в кровати с того самого дня, когда Джону ранили. Боюсь, у нее будет удар.
      – Можно мне поговорить с ней?
      – Она не выходит из комнаты Джоны.
      – Тогда я поднимусь туда.
      Когда он вошел, Мэгги сидела в кресле-качалке рядом с постелью Джоны. Она держала спящего сына за руку и неотрывно смотрела ему в лицо. Ее милое личико с высокими скулами было изможденным и бледным. Она страшно похудела. Она не принимала ванну, не переодевалась и не расчесывала волосы уже несколько дней.
      Чувство вины, преследовавшее Джейка, усилилось, когда он ее увидел. В его душе все перевернулось.
      В углу возле окна сидела Регги и шила новую накидку на диван: Хэтти и Саре не удалось удалить пятна крови со старой. Регги, обычно такая непоседа, утратила свою живость. Притихшая, она только взглянула, когда он вошел, и едва улыбнулась. Он сделал девочке знак, чтобы она оставила их с Мэгги наедине, и она собрала свою корзиночку с шитьем.
      Мэгги, казалось, не почувствовала его присутствия, и только когда он положил ей руку на плечо, взглянула на него. В ее покрасневших глазах мелькнуло что-то вроде улыбки.
      – Джейк, хорошо, что ты пришел.
      Неужели она не знала, что он бывал здесь каждый день? Похоже, она находилась на грани нервного истощения, и не было смысла приукрашивать действительность.
      – Мэгги, ты ни на что не похожа. Иди поспи, прими ванну и не возвращайся, пока нормально не поешь.
      Она покачала головой:
      – Я не могу оставить Джону.
      – Несколько часов ничего не изменят.
      – Нет, изменят.
      Он мягко взял ее за руки и заставил встать.
      – Я посижу с ним. И Регги тоже. Неужели ты не понимаешь, что сделаешь ему только хуже, если заболеешь сама, свалишься от изнеможения и голода?
      – Не свалюсь, – запротестовала она, вырываясь. – А сейчас уходи! Я остаюсь!
      Он снова с решительным видом взял ее за руки, но, увидев панику в ее глазах, отступился.
      – Мэгги, когда Джона проснется, ему будет нужна полная сил и здоровая мама, которая позаботится о нем. Ты готова к этому?
      Она закусила губу и опустила глаза. Он усилил натиск:
      – Неужели ты не веришь, что ему станет лучше? На этот раз ее пронзила дрожь.
      – Не знаю, – прошептала она и посмотрела на него с полной беспомощностью. – Просто не знаю. Мне кажется, я теряю веру.
      Он прижал ее к груди, его страх был не меньше, чем ее.
      – Он поправится, – сказал он с убеждением, которого на самом деле не чувствовал. Он обнимал ее, гладил по голове, слегка массировал шею, пытаясь хоть немного снять напряжение ее уставшего тела. – Он победит, Мэгги. Я знаю, победит. Ты должна верить! Джона нуждается в твоей вере гораздо больше, чем в твоем присутствии. Покажи ему, что ты веришь, – оставь его со мной и Регги хотя бы на пару часов.
      – Я боюсь, – умоляющим шепотом произнесла она. Джейк поднял ей голову за подбородок, и она смотрела теперь прямо ему в глаза.
      – Я побуду здесь с ним. А ты иди. Ты вернешься, когда он проснется… А теперь иди, малышка…
      Мэгги позволила Эбби отвести себя в постель. Она поспала, приняла ванну и проглотила немного тушеного кролика с кусочком свежеиспеченного хлеба. Когда она вернулась в комнату Джоны, была почти полночь, но Джейк все еще находился там, а Эбби сменила Регги. Они играли в карты при притушенном огоньке лампы.
      – Вот так-то лучше, – одобрительно сказал Джейк, оглядывая ее вымытое лицо, белый кушак, повязанный на тонкой талии, маленькие босые ножки и распущенные волосы.
      – Мама, Джоне не хуже, – доложила Эбби. – Я дала ему немного воды, и он несколько часов спал.
      Мэгги подошла к постели, чтобы лично во всем убедиться. За ней последовал Джейк, который, когда она взглянула на него, поднял брови, словно говоря: «Ну, что, я был прав?»
      – Спасибо, – пробормотала она. Ее взгляд ненадолго задержался на его лице в полумраке комнаты.
      Когда Абигейл нашла повод, чтобы удалиться, Джейк решил, что лучше высказать то, о чем он думает. Он должен сказать ей правду, независимо от последствий. Но когда он начал объяснять, будто он виноват в том, что Джона ранен, потому что разрешил мальчику поехать с ним, хотя и знал, как это опасно, она остановила его:
      – Не вини себя, Джейк. Я не думаю, что тебе удалось бы остановить его – конечно, если бы ты не связал его.
      Он улыбнулся.
      – Я могу быть очень убедительным, когда хочу. Но в этом случае я был совершенно не прав. Назови это неправильным суждением, глупостью, назови как хочешь. Я пойму тебя, даже если ты меня возненавидишь.
      – Ш-ш-ш. – Она приложила палец к губам и улыбнулась, пронзив его сердце. – Я никогда не смогу ненавидеть тебя. – Когда он потянулся к ней и обнял ее, она тихо продолжила: – Пойми, первое, что сделал бы Сойер, – взял бы Джону с собой. Он воспитал Джона таким и очень бы гордился им за этот поступок. Я не виню тебя за то, что мой сын смелый и решительный и готов помочь матери. Не переживай.
      Она прислонила голову к его плечу. Серебряный лунный свет проникал в окно, и шелковые пряди ее медных волос блестели. Джейк провел пальцами сквозь мягкие локоны и внезапно охрипшим голосом произнес:
      – Ты изумительная женщина, Мэгги Блейк.
      Она отстранилась от него, когда Абигейл открыла дверь и снова зашла в комнату.
      – Предупреждаю, – сказал он Мэгги с улыбкой, – она все время выигрывает.
      – Вы уже уходите? – разочарованно спросила Абигейл. Мэгги было приятно, что он так быстро сдружился с ее старшей дочерью.
      – Я скоро вернусь, – пообещал Джейк, но, говоря это, смотрел на Мэгги.
      Ночью Джона пошевелился и позвал ее слабым голосом между приступами кашля. Мэгги держала руку сына, шептала успокаивающие слова, но ее сердце снова наполнилось страхом: она ясно видела, что его состояние ухудшилось.
      В последующие дни приехал Колин Вентворт. Наблюдая, как он с обеспокоенным видом дежурит у постели Джоны, Мэгги поняла, что он искренне беспокоится о мальчике. Видимо, Джона умел пробуждать в людях лучшие чувства. Поток друзей и соседей, которые все приходили, чтобы поддержать семью и помолиться, не иссякал. Лучший друг Джоны, Джед Хайат, приходил каждый день, Грета Холкомб тоже. Пришла Дотти Мей со слезами на глазах, следом за ней явился Сэм.
      – Ты уже выздоровела? – спросила Мэгги, выбегая навстречу подруге, когда та поднималась по ступенькам крыльца. Она увидела из окна комнаты Джоны, как Холкомбы подъехали к дому в коляске; Грета сидела сзади, держа в руках большую корзину, накрытую салфеткой.
      – Плечо иногда еще побаливает, но… О, Мэгги, это совершенно не важно! Только бы ты простила меня!
      – Дотти Мей, ты спасла жизнь Регги. – Мэгги обняла ее. – И мою тоже. Как ты можешь спрашивать, простила ли я тебя?
      – Я не пришла на похороны Сойера. Мне так стыдно. – Дотти Мей отступила на шаг от Мэгги и схватила ее за руки. – Как ужасно, что неприятности на ранчо встали между нами! С моей стороны это было глупо, эгоистично и совершенно неправильно. Я сказала Сэму, что больше этого не будет! Мэгги, только подумай, как долго мы были подругами, через что мы вместе прошли… Я как представила, что могу потерять тебя, когда Аннабел сказала, что ты в опасности…
      – Даже Альма гордилась бы тем, как ты обращалась с винтовкой, Дотти Мей! – Глаза Мэгги наполнились слезами. – Я благодарна тебе! Этот случай сказал мне больше о нашей дружбе, чем те месяцы, когда мы были врозь.
      – Как Джона? – спросил Сэм, кладя руку на плечо Мэгги.
      Она улыбнулась, набираясь смелости, которой ей явно не хватало.
      – Держится. Мы уверены, что скоро он начнет набираться сил и все будет хорошо.
      Грета принесла в корзине подарки от соседских детей: стеклянные шарики, шашки, игры, самодельные дудочки, фигурки лошадей, вырезанные из дерева, головоломки, свистки и карты.
      – Как только Джона почувствует себя лучше, ему ведь нужно будет заняться чем-нибудь, пока ему не разрешат встать с постели, – рассудительно заметила девочка и добавила, что корзина с подарками была ее личной идеей.
      – Грета, Джона обязательно понравится то, что ты принесла. А то, что ты думаешь о нем, будет для него самым лучшим подарком – Мэгги наклонилась и обняла девочку с тоненькими косичками.
      Ночью – десятой с тех пор, как у Джоны началась пневмония, – ему стало хуже. Температура поднялась, и кашель стал лающим. Мэгги была в полном отчаянии. Они с Колином стояли рядом, когда после десяти часов приехал доктор Харви, а когда они услышали его прогноз, то инстинктивно прижались друг к другу, ища поддержки.
      – Все выяснится к утру. – Доктор взял свой черный чемоданчик и со щелчком захлопнул его. – Либо Джоне станет значительно лучше, либо…
      Ему не нужно было заканчивать фразу. Мэгги и Колин знали ответ.
      Это была самая долгая ночь в жизни Мэгги. Она вытирала сыну слюну, осторожно опускала его назад на подушки после каждого изнурительного приступа кашля, ложечками давала бульон. Но самым трудным для нее оказалось делать вид, что все нормально, держаться спокойно и уверенно, чего она, увы, совсем не чувствовала.
      – Все хорошо, дорогой, очень скоро тебе будет лучше, – успокаивала она его, кладя на лоб влажную холодную салфетку.
      – Помоги мне, ма, – задыхаясь, сказал он, потянувшись к ее руке.
      – Конечно, дорогой, именно поэтому я здесь. Для того, чтобы тебе стало лучше. И тебе будет хорошо уже утром. Потерпи немного, Джона.
      Ее сердце переполняла тревога, каждый нерв был напряжен до предела. И когда на черные холмы за окном комнаты Джоны пошел тихий дождь, она склонилась над постелью сына и пристально смотрела на его пылающее лицо. Длинные светлые ресницы трепетали на его запавших щеках, испарина покрывала шею. У Мэгги перехватило горло от страха.
      Ему должно стать лучше!
      Мэгги думала о людях, которых потеряла в своей жизни: об отце, Бене, Амелии, Сойере… Слезы щипали глаза. Только не Джона! Пожалуйста, только не Джона!
      Прохладный ветер ворвался вдруг в комнату больного, раздувая занавески. Запахло прохладой и горами. Мэгги набрала в грудь побольше освежающего воздуха и закрыла глаза в молчаливой молитве. Прошел час, два часа. Когда она в очередной раз взглянула на Джону, то чуть не вскрикнула от радости.
      Он проснулся и смотрел на нее ясным взглядом, ужасный лихорадочный румянец исчез с лица. Дыхание было легким, грудь больше не вздымалась от усилий. Он улыбнулся ей и прошептал:
      – Ты была права, мама, я действительно чувствую себя лучше.

* * *

      Колин остался в Бакае до середины сентября, когда Джона поправился настолько, что мог совершать по холмам короткие прогулки верхом. И вот, вернувшись после очередной такой прогулки, они сказали Мэгги, что заключили соглашение. Колин будет приезжать на Запад каждую весну и осень, чтобы провести месяц или два в Техасе, а Джона будет ездить в Нью-Йорк после Дня благодарения и жить месяц в городе.
      – Мы собираемся продолжить знакомство и с каждым разом будем узнавать друг друга все лучше, – сказал Колин, вертя в руках шляпу и наблюдая за Мэгги, которая замешивала тесто в кухне, в тот день, когда он собирался уезжать.
      Ее руки уверенно месили тесто: разминали, переворачивали его. Она вполне одобрила этот план. Она уже не была похожа на измученную сиделку, которая все время проводила у постели больного. Ее щеки порозовели, глаза сияли, пышные волосы, зачесанные назад, были перехвачены желтой лентой, а желтая блузка и яркая цветастая юбка подчеркивали изящные изгибы тела.
      Джона сидел на стуле и с аппетитом ел черничный пирог, который Мэгги поставила на стол остывать. Несмотря на то что он очень похудел после перенесенной болезни, он уже восстановил практически всю свою мальчишескую энергию.
      – Ну и манеры! – воскликнула Мэгги и, отложив тесто в сторону, наполнила молоком кувшин и поставила его на стол. – Почему бы тебе не предложить отцу кусок пирога, или ты собираешься съесть его сам?
      – Регги убьет меня, если я это сделаю, – со смехом ответил он. – Хотите, Колин? – Джона вопросительно посмотрел на Колина, от которого не укрылось, как назвала его Мэгги.
      – Сейчас, когда ты сказал об этом, я понял, что наша прогулка разбудила аппетит. Похоже, твоя мама печет замечательные пироги.
      – Самые лучшие! – заверил его Джона, набивая рот.
      – Тогда я, конечно, возьму кусок побольше. Отрезая ему кусок пирога, Мэгги думала о том, как странно все обернулось. Разве она могла представить когда-нибудь, что они с Колином Вентвортом вдруг окажутся в ее кухне вместе с Джоной и будут вести приятную беседу о черничном пироге? Ее удивляло то, что между ними совершенно не было натянутости, но потом она подумала о том, что в последние недели они много часов разделяли беспокойство о Джоне и нашли точку соприкосновения в общих заботах о нем. И все же, несмотря на их вновь обретенную дружбу, она знала, что всегда будет уставать от Колина. Его кажущаяся податливость в любой момент могла испариться, стоило только ему возразить, и тогда на поверхность выходили упрямство и эгоизм. С ним надо было вести себя осмотрительно.
      Вспоминая прошлое, Мэгги удивлялась, почему она была так влюблена в Колина Вентворта много лет назад. Конечно, он был красив, да и сейчас все еще оставался привлекательным, очаровательным и воспитанным. Но все это было только на поверхности. Почему ее так впечатлило тогда его внимание и почему так потряс его обман? Вот сейчас она смотрела на него, на растрепанные светлые волосы и загорелое красивое лицо, но сердце нисколько не забилось быстрее от того, что он улыбался ей. Она была одинокой, и Колин был первым мужчиной, который заметил ее и отнесся к ней с подкупающим вниманием и уважением. Теперь-то она понимала, что именно это являлось главной причиной ее привязанности к нему. Точно так же как доброта Сойера, которую он проявил к ней в дилижансе после того, что произошло на станции «Бандит Рой», явилась основной причиной любви, которую она испытывала к нему. Но несмотря на то что Сойер был ей небезразличен, он никогда не владел ее сердцем и никогда от одного его взгляда у нее не замирала душа.
      «А когда смотрит Джейк Рид…» – вдруг подумала она и покраснела.
      – Что случилось, мама? Ты выглядишь так, как будто тебя застукали на воровстве кур. – Джона вытер губы салфеткой и внимательно посмотрел на нее. Колин тоже смотрел на Мэгги, но в его глазах читалось совсем другое выражение. Она как раз собиралась ответить Джоне, когда голос, раздавшийся от кухонной двери, заставил ее подпрыгнуть и резко повернуться.
      – Пьете чай? И не пригласили меня? Я обижен, мэм, очень обижен.
      Джейк Рид, одетый во все черное, стоял, прислонившись к косяку двери, его черные волосы блестели, как уголь, и на губах блуждала насмешливая улыбка, пока он внимательно разглядывал Мэгги, а потом бросил быстрый взгляд на Колина.
      Эбби проговорилась ему, что Колин Вентворт был отцом Джоны, рассказала это однажды, когда он пришел навестить мальчика, но, прежде чем он успел задать ей хоть один вопрос, она испугалась и стала умолять, чтобы он ни о чем не расспрашивал ее. Он не стал настаивать. Но это объяснило многое – например, почему глава синдиката объединенных скотопромышленников проделал весь этот путь до Бакая, чтобы дежурить у постели больного сына одного из своих бывших партнеров, и почему он ежедневно приезжал в Тэнглвуд, пока Джона выздоравливал.
      Джейку не нравилось присутствие Колина и то, как он смотрел на Мэгги. И от того факта, что у этого человека есть жена на востоке, ему было ничуть не легче. Наблюдая за дружной компанией, сидевшей в кухне, он с трудом боролся с искушением размазать остатки черничного пирога по лицу Вентворта.
      – Джейк, представляешь, – взволнованно сказал Джона, прожевывая вкусный пирог, – войну за территории отныне можно считать законченной. Колин купил Трипл-Эл и все земли Граймса у миссис Джи и собирается убрать все изгороди, которые были построены нелегально или преграждают путь к источникам и колодцам. Вчера вечером в городе было большое собрание и… Эй, а почему тебя там не было?
      – Я был. Просто рано ушел.
      – Ну ладно, мог бы подойти и поздороваться. Интересно было, да? Колин взял быка за рога, и к тому времени, когда собрание закончилось, все трясли друг другу руки и хлопали друг друга по спинам. Похоже, мирные времена наконец-то вернулись в Бакай.
      – Да. – Джейк сухо кивнул Колину Вентворту. – Пора бы уж, – проговорил он. – После стольких убийств.
      Колин враждебно взглянул на стрелка:
      – Для вашего сведения, мистер Рид, у меня не было ни малейшего представления, что Граймс способен на такое некрасивое поведение или на откровенную жестокость. Поверьте, как только его вдова появилась в Нью-Йорке и выразила желание прекратить наши деловые контакты и продать Трипл-Эл – а мой адвокат подтвердил ее намерения, – я обратился к ней и купил землю в мгновение ока.
      – Это так, Джейк. Ты не должен винить Колина во всех неприятностях, которые мы пережили. Я предупреждала его, но он не поверил, каким коварным стал Маркус… – Мэгги вдруг замолчала на полуслове, когда он вызывающе посмотрел на нее.
      – Как скажете, мэм. – Наступила пауза, во время которой она не могла понять выражение его глаз. Потом он вдруг повернулся к Джоне и подмигнул ему. – Не будешь возражать, если я украду твою маму на пару минут?
      Не ожидая ответа, он взял Мэгги за руку и потащил к двери.
      – Джейк, что ты делаешь? Что происходит? – воскликнула она, смеясь и немного стесняясь. Джона и Колин удивленно смотрели им вслед.
      Когда Мэгги оглянулась, то увидела, что Джона, улыбаясь, стоит у окна и наблюдает, как Джейк ведет ее к амбару. Колин хмурился.
      Мэгги вдруг поняла, что она не очень-то сопротивляется.
      – Это сумасшествие, – спохватилась она. – Что это ты делаешь?
      – Мне срочно нужно поговорить с тобой наедине, больше не могу ждать ни минуты.
      – Но… в амбаре?
      – Там достаточно уединенно, верно? – бросил он через плечо, увлекая ее внутрь и, после того как убедился, что амбар пустой, закрыл дверь.
      Мэгги нервно разглаживала юбку, когда он к ней подходил. У нее на сердце было удивительно легко, пока она наблюдала за ним, отметив, как решительно блестят в полумраке его глаза. Не говоря ни слова, он обнял ее за талию, притянул к себе и стал целовать. Его поцелуй был таким настойчивым, что она невольно запрокинула голову назад. Он целовал ее до тех пор, пока она не начала задыхаться и не задрожала в его объятиях.
      – Я думаю, этим все сказано.
      Она смотрела на него, пытаясь сквозь восхитительное чувство, захватившее ее, сообразить, что же все-таки происходит.
      – Не уверена, – пробормотала она и в предвкушении наслаждения подумала, не поцелует ли он ее еще.
      – Тогда разреши мне сказать еще одну вещь. – Джейк крепко прижал ее к себе и пытливо заглянул ей в глаза. – Выходи за меня замуж.
      – Что?
      – Не ломайся. – Он снова поцеловал ее. – Ну и?.. Тепло разлилось по всему ее телу.
      – Почему ты хочешь, чтобы я вышла за тебя замуж?
      – А ты как думаешь? – воскликнул он, и золотистые пятнышки в его кошачьих глазах засветились в полумраке амбара. – Почему я остался в этих местах и болтаюсь здесь уже почти год? Почему я работал на ранчо Холкомба – Я, который ни разу еще не задержался ни на одной работе? Для того, чтобы иметь удовольствие зарабатывать по тридцать восемь долларов в месяц? Или чтобы съесть воскресный обед в кухне Дотти Мей Холкомб и попробовать ее клюквенный пудинг?
      – Я тоже приглашу тебя на воскресный обед, Джейк.
      – Что? – возмутился он.
      – Ты был для нас хорошим другом… Спас мою жизнь и…
      – К черту спасение жизни! – Он потряс ее за плечи, впившись в них железными пальцами. На его лице появилось такое решительное выражение, что Мэгги оторопела.
      – Я не хочу, чтобы ты выходила за меня замуж, потому что я оказался хорошим другом или потому что я спас твою жизнь. Забудь об этом! Ты мне ничем не обязана. Абсолютно ничем, понимаешь? Вероятно, ты вышла замуж за Сойера Блейка, потому что была ему чем-то обязана, а может быть, и нет. Но на этот раз такое не повторится, если, конечно, ты ценишь себя. И вот еще что, малышка, мне совершенно все равно, каким образом Колин Вентворт оказался отцом твоего сына, хотя, конечно, ты можешь когда-нибудь объяснить, если захочешь. Понимаешь, о чем я говорю? Меня абсолютно не интересует прошлое – ни твое, ни мое. С того самого момента, когда я встретил тебя, все изменилось – нет, это я изменился, хотя сначала этого и не понял. Я помогу тебе. Есть только одна причина, почему я здесь остался, только одна причина, почему хочу повесить на стену эти проклятые ружья, и только одна причина, почему я хочу сделать тебя своей женой. Догадаешься, или, Мэгги Блейк, да поможет мне Бог, нужно произнести это по буквам?
      Радость заполнила ее – чистая и светлая, как солнечный свет в горах. Ей двадцать семь лет, она полна сил, она хозяйка огромного ранчо. У нее трое прекрасных, здоровых, замечательных детей, и судьба подарила ей друзей и хорошую, нормальную жизнь.
      Когда-то она думала, что всего этого более чем достаточно.
      Она никогда не мечтала найти любовь – любовь от всего сердца, всепоглощающую, искреннюю, которая основывается не на необходимости, удобстве или доброте, а только на потребности души. И вот она нашла ее!
      – Могу поклясться, ты еще никогда не говорил так много слов подряд, – с улыбкой сказала она Джейку.
      – Мэгги, предупреждаю, мне нужен ответ, – угрожающим тоном сказал он, ласково гладя ее по голове.
      – Что ж, мистер Джейк Рид, мой ответ – да! Да, я выйду за вас замуж, потому что получилось так, что я тоже полюбила вас.
      На этот раз он прижал ее к себе с такой страстью, что она задохнулась, но ей было все равно. Она взяла его лицо в ладони и поцеловала его, чувствуя, как в ней нарастает желание, заглушившее все сомнения и тревоги и вовлекающее ее в сладкий водоворот любви.
      Они вышли из пропахшего сеном амбара, только когда закат позолотил небо и окружил вершины холмов огненным, бордовым и розовым ореолом.
      Колин Вентворт уже давно уехал в Бакай. Ковбои Блейка возвращались домой. Из открытого окна кухни доносился запах мексиканского рагу, который приготовила Регги.
      Джейк и Мэгги направились к белым ступенькам Тэнглвуда.

       Эштон, Канзас, 1883 год
      – Только послушайте, мама, Энн. Мэгги пишет, что вышла замуж. За того стрелка, который приезжал сюда искать ее, чтобы сообщить печальные новости про Бена.
      – Вот так дела! Только представьте себе, – произнесла Виллона, сидевшая в кресле-качалке. Она потрогала пальцами теплый темно-синий бархатный халат, который пришел по почте вместе с письмом, – самый последний подарок от Мэгги. – Ты помнишь, Энн, ведь это я сказала этому парню, как найти ее, – добавила она. Пока ее старшая дочь, поджав губы, помогала ей надеть халат, который скрыл ее хрупкие кости и морщинистую кожу, глаза старухи Виллоны странно блестели. Голос Коры стих, пока она молча пробегала глазами конец письма.
      Кора Белден – теперь Кора Брент – превратилась в милую женщину с каштановыми волосами, добрым лицом и золотым сердцем. Несмотря на то что прошло много лет, она все еще помнила кузину, которая была так ласкова с ней в детстве. Теперь, когда ее собственный ребенок спал в колыбели, когда-то принадлежавшей ее брату Эвану, и снег падал за окнами домика Белденов, Кора искренне радовалась тому, что Мэгги счастлива.
      Энн, которая тоже пришла сегодня навестить Виллону и выслушала первую часть письма Мэгги, прочитанную вслух, скривила гримасу, ставя воду для чая на печку.
      – Не долго она ждала после того, как убили ее муженька, – съязвила она, когда Кора подняла глаза от письма.
      Коре удалось скрыть свою досаду, и она, проигнорировав замечание Энн, сказала:
      – Похоже, она действительно счастлива. Джейк Рид основал конезавод в Тэнглвуде и собирается помочь Джоне в селекции скота… а Абигейл решила изучать искусство на востоке… А что касается Регги…
      – Ты хочешь сказать, он переехал к ней в дом? В дом ее мужа? – Энн презрительно скривилась, подавая матери чашку чая.
      «Ничего хорошего из этого брака не выйдет, – про себя злорадствовала она, – он обречен на провал!»
      – По правде говоря, – спокойно продолжила Кора, – он построил совершенно отдельный дом рядом с основным домом на ранчо, – построил своими руками, как пишет Мэгги. И соединил его с основным зданием крытым переходом, как это принято в Техасе, поэтому они связаны с главным домом, с детьми. Мне кажется, он разумный мужчина.
      Наливая сестре чай, Энн обожгла себе палец и, вскрикнув, засунула его в рот.
      – Разумный, говоришь? Ты его не видела, Кора! Этот человек может доставлять одни неприятности. Он не останется на одном месте. Знаменитый Джейк Рид, прославившийся на весь Запад? – Она многозначительно покачала головой. – Да у него в крови страсть к бродяжничеству. Люди такого сорта нигде надолго не задерживаются, помяните мои слова.
      – У Мэгги тоже есть страсть к путешествиям, – сказала Кора, аккуратно складывая письмо и передавая его матери. – Она была и у дяди Джоны, и у Бена, судя по тому, что я слышала, но Мэгги свою страсть переборола. Она счастлива в Тэнглвуде. Там ее дом, и, я уверена, он станет домом и для Джейка Рида.
      – Этот человек не принесет ей ничего, кроме несчастий! – настаивала на своем Энн, но ее слова звучали так, будто она пыталась убедить себя.
      Виллона пила чай и смотрела в окно на падающий снег. В ее слезящихся глазах застыло мечтательное выражение.
      – Ты ошибаешься, дочка, насчет Джейка и Мэгги. – Она улыбнулась и покачала седой головой. – Я рада, что могу это сказать: мои старые кости подсказывают, что ты очень сильно ошибаешься.
 
       Ранчо Тэнглвуд, Техас, 1883 год
      Холодная белая луна светила с пурпурного, бархатно-фиолетового неба. Мягкий серебристый свет разливался над темными холмами и прерией Техаса. Вокруг стояла тишина – приближалось самое глубокое, самое темное время зимней ночи. Время, когда рассвет был еще отдаленным сном, вечер затерялся в памяти, а ночная душа земли, луны и неба трепетала в бездне необъятной Вселенной.
      Огоньки пламени танцевали в камине в спальне, которую Джейк построил для себя и Мэгги. Это была просторная комната с высоким потолком, полом из золотистого дуба и широким окном, из которого открывался вид на далекие горы на западе за рекой Пекос. На окнах висели темно-синие бархатные шторы такого же оттенка, как и шелковая накидка на огромной кровати под пологом. Радовали глаз накрытый салфеткой туалетный столик, голубые с кремовым обои, подходящие по цвету к дубовому бюро, и огромная ванна из мрамора с голубыми прожилками, стоявшая за японской ширмой. Женская фантазия здесь сочеталась с мужской практичностью, образуя уникальный и неповторимый стиль. Когда Джейк бросил свежее полено в камин, оно зашипело, затрещало и занялось ярким янтарным пламенем, согревая комнату и борясь с зимней стужей, царящей за окном.
      Мэгги, лежавшая в постели, повернулась на бок и наблюдала за мужем у камина. Его обнаженная фигура впечатляла. Огненные блики играли на его выпуклых мускулах и золотили темные волосы. Она поднялась и подошла к нему. За заиндевевшим окном завывал ветер. Подходя на цыпочках к огню, она почувствовала, как воздух холодит ей кожу. Шелковая ночная рубашка облегала ее полные крепкие груди и тонкую талию.
      – Джейк, я люблю тебя, – прошептала Мэгги, обнимая его. Оранжевые язычки пламени танцевали, посылая мигающие отблески огня, смешанного с лунным светом, пронизывающим комнату.
      – И правильно делаешь. – Он улыбнулся, смотря на нее с искренним восхищением. Мэгги затрепетала от удовольствия.
      Этот мужчина, эта комната и этот миг принадлежали ей! Так же, как и сердце Джейка Рида. А ему принадлежало ее сердце.
      Их любовь была чистой и радостной, как золотистый солнечный луч, согревающий прерию на рассвете. Она потушила томление, которое всегда жило в самых укромных уголках ее души. Все это принадлежало ей, подумала она с тихой радостью, когда Джейк подхватил ее на руки и понес в постель.
      – Я бы советовал тебе любить меня, Мэгги Рид, потому что я-то уж точно люблю тебя, – сказал он, перебирая пальцами ее мягкие шелковистые волосы, блестевшие ярче пламени. Он наклонился над ней, неторопливо и с наслаждением целуя в губы, смакуя ее всю без остатка, впитывая ее запах… Как он счастлив оттого, что она принадлежит ему!
      Мэгги притянула мужа к себе, прижалась к нему и выбросила из головы все мысли, отдаваясь ему. Джейк, Джейк.
      Темная, дикая и прекрасная ночь окружила их.
      – Я буду любить тебя вечно, – прошептал Джейк, когда тьма начала сменяться рассветом.
      «Вечно. Да», – подумала Мэгги, лежа с ним рядом на смятой постели и обводя пальцем контуры его лица. Они будут вместе вечно, как земля, небо и солнце, которое сейчас робко поднималось в лиловом тумане, возвещая о начале нового дня.
      – Правильно делаешь, – сказала она, слегка укусив его палец, которым он водил по ее губам. – Иначе ты мне за это заплатишь.
      – Ты уверена?
      – Еще как! – Она улыбалась, глядя в его смеющиеся глаза.
      Над Тэнглвудом занималось утро.