Глава 2

Незнакомец пялился на нее до тех пор, пока она не почувствовала, что больше не может выдержать его взгляда.

— Я друг вашего мужа, — тихо произнес он неприветливым тоном. — Можно сказать, по-настоящему добрый друг. Мы со стариной Техасом давние закадычные друзья.

— Неужто? — ледяным тоном отозвалась Брайони, окидывая наглеца откровенно презрительным взглядом. — Ладно, в таком случае нам, видимо, остается лишь найти моего супруга и дать ему возможность возобновить знакомство с вами. Если только, — продолжала она, — вы и вправду знакомы.

— Минуточку, мисс Спесивица.

Она не успела отвернуться, как он схватил ее за локоть. То, что она увидела в его глазах, было омерзительно.

— Мне почему-то захотелось узнать вас покороче, прежде чем мы отыщем старину Джима, — глумился он, рывком пытаясь прижать ее к своему грубому, насквозь пропитанному потом телу. — Кажись, Техас обзавелся настоящей красулей, и мне просто охота…

Он не успел закончить свою речь. Брайони еще только намеревалась оттолкнуть его, как железная рука рванула ее назад, а мощный кулак с сокрушительной силой врезался в физиономию ковбоя. Брайони изумленно ойкнула и увидела перед собой лицо мужа. Выражение, написанное на нем, ужаснуло ее. С того самого дня, как они покинули Аризону, девушка еще не видела его в таком гневе, и поняла, что, если бы в этот момент он оказался при оружии, непрошеный гость уже был бы на пути в преисподнюю.

— Все в порядке, Джим, — поспешно начала она, схватив его за руку, но он отмахнулся, не обернувшись и продолжая впиваться взглядом в шелудивого парня, распростертого на полу веранды. — Пожалуйста, не устраивай сцену…

— Убирайся из моих владений, Честер! — приказал Джим, и, хотя он не повысил голоса, его чеканные слова, как пули, прошили октябрьскую ночь. — Если ты когда-нибудь еще посмеешь приблизиться к моей жене, тебе не сносить головы.

Грязноволосый незнакомец полз на карачках. Из его рта капала кровь, половина лица превратилась в один сплошной багровый синяк. Его глаза затравленного зверя вперились в холодное, жесткое лицо Техаса Джима Лога-на. Затем резким неловким движением он выхватил из-за пояса пистолет и прицелился.

— Я убью тебя, Логан, — прорычал он.

Брайони побледнела, ее сердце замерло от страха.

— Нет! — вскрикнула она, бросаясь вперед и пытаясь встать между мужем и незнакомцем. — Это было бы самым настоящим убийством безоружного человека!

Ей хотелось прикрыть собой Джима, защитить его от этого трусливого агрессора, но прежде чем она успела сказать или сделать что-нибудь еще, Джим схватил ее за руку и грубо оттащил назад, прикрыв своей широкой спиной.

— Оставайся там, где стоишь, черт возьми! Не двигайся! — резко сказал он. Затем снова обернулся к незнакомцу, и на его худом лице явственно проступило крайнее презрение.

Долговязый ковбой с неимоверным усилием встал на ноги, вцепившись в тяжелый кольт трясущимися руками. Он нагло ухмылялся, глядя на высившегося перед ним стрелка.

— Думаю, тебе ничего не стоит совершить убийство, Честер, — холодно обронил Джим. — Но чтобы сделать это в открытую, при свидетелях? Не думаю, что даже ты способен на такую глупость.

Глаза незнакомца сузились и превратились в безобразные щелки.

— X-м, значит, глупость? — Он зыркнул на толпу гостей, суетившихся у накрытых столов. — Ладно, может, ты и прав. Убить тебя сейчас — значит, отправиться на виселицу. Но я сделаю это, Техас, вот увидишь.

Услышав тревожный возглас Брайони, он снова взглянул на нее.

— Позвольте представиться, мадам, — прохрипел он. — Попомните имя Вилли Джо Честера. Вы еще обо мне услышите.

— Надеюсь, нет! — возразила Брайони, делая шаг вперед и встав рядом с мужем. От страха и гнева ее пробирала дрожь, а в гагатово-зеленых глазах, устремленных на незваного пришельца, сквозило ядовитое презрение. — Мне думается, вы уже затянули свое пребывание здесь в качестве нашего гостя, мистер Честер, и вам давно пора покинуть наш гостеприимный дом. Доброй вам ночи! — В лунном свете ее лицо казалось неподвижным и холодным, как лед.

Вилли Джо Честер фыркнул. Он посмотрел на Брайони, стоявшую спокойно и горделиво, опершись своей изящной ручкой на мускулистую руку Джима Логана. С минуту его взгляд задержался на грациозной фигуре прелестной девушки, в последний раз отметив блестящие, эбенового оттенка волосы, мерцающие зеленые глаза и кремовые полные груди, отчасти выступавшие над бледно-желтым шелком платья. В его взгляде похоть смешивалась с ненавистью. Затем он перевел взор на Техаса Джима Логана, такого высокого, мощного и высокомерного. Проклятый стрелок выглядел сейчас таким холодным и бесстрастным, что казалось, это он был вооружен пистолетом. Светло-голубые глаза Джима были ледяными и проницательными, а лицо не выражало ни малейшего страха, одно лишь презрение. Ярость с еще большей силой закипела в душе Вилли Джо. Рукавом рубахи он утер окровавленный рот.

— Ладно, я ухожу… — невнятно пробормотал он, — но ты заплатишь мне за это, Логан. Как пить дать, заплатишь.

Ненависть, с которой он прохрипел это, потрясла Брайони. Расширившимися глазами в ужасе девушка смотрела на него, а он продолжал расточать свои угрозы в адрес Джима, и глаза его отсвечивали, как горящие уголья.

— Я еще не забыл про Томми, и Фрэнк тоже не забыл. В ближайшее время мы заставим тебя заплатить за это.

— В твоем распоряжении осталось ровным счетом пять секунд, чтобы убраться отсюда, Честер, — мрачно ответил Джим.

То напряжение натянутой тетивы, которое Брайони ощутила в нем, когда он нанес удар Вилли Джо Честеру, спало, и теперь Джим был бесстрастен и полностью контролировал себя.

— И не забывай о том, что я сказал, — протянул он. — Я тут же отправлю тебя в преисподнюю, если только ты снова посмеешь заговорить с моей женой или окажешься на территории моего ранчо. И от тебя тогда не останется даже ошметок, которые можно было бы похоронить. А теперь выметайся!

Честер взглянул в безжалостные голубые глаза Джима и невольно отступил на шаг назад. Затем было приоткрыл рот, чтобы сказать что-то еще, но с лязгом закрыл его, по-видимому, решив больше не провоцировать Джима Логана.

Он побрел прочь, все еще вытирая кровь, струившуюся изо рта. Брайони не могла оторвать от него взгляда, и от выражения его лица девушку то и дело пробирала холодная дрожь. Вилли Джо Честер ненавидел Джима и, судя по всему, ненавидел и ее. Но почему?

Она пыталась найти ответ на этот вопрос, пока Честер седлал косматого мустанга, привязанного к мескитовому дереву за двором ранчо. Затем в облаке пыли он галопом умчался прочь. Брайони перевела дух и вопрошающе глянула на мужа.

— Джим, этот человек ненавидит тебя, — шепотом вымолвила она. Голос ее дрожал. — Но за что? Что ты ему сделал?

— Потом, Брайони. — Джим поглядел на встревоженную жену, и жесткие черты его лица смягчились. — Не волнуйся, моя куколка. Тебе нечего опасаться Вилли Джо Честера. Это просто болтун. За его пустой болтовней ничего нет. Я никогда не допущу, чтобы он снова оказался поблизости от тебя.

— Я не беспокоюсь за себя, — начала она, придвинувшись к мужу и глядя на него изучающим взглядом. — Я боюсь как раз за тебя…

Неожиданно он рассмеялся, и его руки сомкнулись вокруг ее талии.

— Не бойся, дорогая. — Его глаза весело сверкали. — Я умею управляться с такими людьми, как Вилли Джо Честер. Он просто шелудивый злобный пес, которому время от времени нужно дать пинка, вот и все. Выбрось его из головы.

Быстрым движением он запечатлел легкий поцелуй на кончике ее носа.

— А теперь, моя куколка, обрати внимание, что к нам спешат дорогие гости. Кажется, мы вызвали некоторое замешательство на нашем маленьком празднестве.

— Именно так, — вздохнула Брайони. — Как раз этого я и хотела избежать.

В смятении Брайони поняла, что стычка с Вилли Джо Честером грозила подорвать все ее труды. Пытаясь исправить положение, она сделала над собой усилие и изобразила веселую улыбку, когда супруги Креншо, Прескоты и кое-кто еще из гостей поспешно приблизились к веранде.

— Дорогая, все в порядке? — требовательно вопросила Мэри Прескот, проницательным взглядом окинув лицо Брайони. — Кто это был? Ручаюсь, я опасалась, что Техас пристрелит его на месте!

— Это было бы несколько затруднительно, мадам, поскольку я безоружен, — холодным тоном заметил Джим.

— Абсолютно не о чем беспокоиться, — быстро заговорила Брайони. Ее голос журчал, как ручеек. — Просто мы завернули пьяного непрошеного гостя. Пожалуйста, — продолжала она с теплой, обаятельной улыбкой, простирая руки к гостям, — давайте продолжим празднество. Угощайтесь чем Бог послал, и пусть будет музыка. А что касается меня, я иду танцевать со своим дорогим деверем — ковбойчиком Дэном Логаном.

С этими словами Брайони быстро повернулась к Дэнни, стоявшему несколько в стороне от собравшихся. Остальные, ухмыляясь, расступились, чтобы девушка могла подойти к нему, и она крепко взяла его за руку.

— Давай, Дэниэл, ты не можешь отказать мне сейчас, — тихо сказала она ему, когда он уставился на нее в смятении.

Он покраснел так, что даже на его шее, выступавшей из воротничка ситцевой рубахи в горошек, появились красные пятна.

— Ой, Брайони… — начал было он, попятившись, но, заметив умоляющее выражение ее глаз, сделал глоток воздуха и напялил широкое белое сомбреро на свою каштанового цвета шевелюру. — Черт возьми, а почему бы и нет?! — громко воскликнул он, и из толпы собравшихся послышались одобрительные выкрики.

Он повел свояченицу в центр двора, и, когда музыканты заиграли бодрую мелодию виргинской кадрили, Брайони и Дэн пустились в пляс.

Брайони ощутила на себе взгляд Джима и, обернувшись, заметила в его глазах восторженный блеск. Она рассчитывала, что ее уловка заставит гостей забыть о неприятном эпизоде на веранде и, возможно, спасет вечеринку от провала. Поэтому она вложила в танец всю свою энергию, грациозно перемещаясь по двору в своем развевающемся шелковом платье, а ее глаза колдовски сияли в свете фонарей. Вокруг них с Дэнни образовался круг притопывающей и хлопающей в ладоши толпы, и, когда Брайони вихрем крутилась вокруг своего партнера, на ее губах играла веселая улыбка.

— Прости меня, Дэн, — шепнула девушка, сознавая, что оказаться в фокусе внимания массы любопытных глаз было пыткой для ее робкого деверя. Но в ее глазах мерцали озорные искорки, поскольку было ясно, что Дэн Логан испытывал от танца такое же наслаждение, какое испытывала она сама. Он ухмылялся, глядя на нее, а затем, инсценировав глубокий поклон и театрально взмахнув шляпой, начал удаляться в сторону зрителей, оставляя Брай-они одну крутиться в центре двора. Аплодисменты зазвучали громче. Заметив его исчезновение, Брайони жестом притворного отчаяния опустила руки вдоль бедер и пошла из центра пятачка к зрителям. Однако собравшиеся хором упрашивали ее продолжать танец.

— Давайте, маленькая леди, потанцуйте еще! — ободряюще выкрикнул Большой Боб Уокер, владелец ранчо Кривое Т.

— Еще, хозяюшка! — вопил один из работников их собственного ранчо Трайпл Стар.

Дэн сложил ладони рупором и крикнул:

— Потанцуй для нас, Брайони! У тебя это получается гораздо лучше без меня, постоянно наступающего тебе на ноги!

Раздались взрыв смеха и гром рукоплесканий, что заставило Брайони рассмеяться и вернуться на пятачок. Гитаристы, улыбаясь и кивая в такт головами, ускорили темп, скрипачи запиликали на своих инструментах с удвоенной энергией, и Брайони в бледно-желтом платье с развевающимися черными локонами легко закружилась под вибрирующие звуки музыки. Ее гибкий, изящный стан грациозно изгибался, а ножки, обутые в аккуратные вечерние туфельки-лодочки, порхали, как крылья птицы. Она полностью отдалась страсти танца, музыке, которая воспламеняла ее кровь, и красоте бархатно-черной октябрьской ночи. Над головой девушки простиралось безбрежное небо; она протянула вверх руки, как бы пытаясь обнять небеса, вихрем крутясь, наклоняя и сгибая свой стан, веселя душу и вознося хвалу всему, что есть на свете дикого, прекрасного и свободного.

Когда она остановилась, сделав низкий грациозный поклон под бурные аплодисменты, сердце ее чуть не выскакивало из груди, и его гулкие удары эхом отдавались в лифе ее платья. Джим большими шагами подошел к ней и поцеловал ей руку. Гости приветствовали их одобрительными возгласами. Затем он привлек ее к себе и устремил взгляд в ее вспыхнувшее лицо.

— Ты танцуешь так же хорошо, как стреляешь, моя куколка, — сказал он. — А есть ли вообще что-нибудь, чего ты не умеешь?

Ее глаза мерцали зеленым пламенем.

— Я не умею не любить тебя, — шепнула она и подставила губы для его поцелуя.

— Лучше и не пытайся разлюбить! — ворчливо пробурчал он ей на ухо, крепко прижимая к себе. — Я никогда не отпущу тебя, Брайони! Я буду преследовать тебя до края земли!

Их губы встретились в неистовом и страстном поцелуе. Видя это, ухмыляющиеся зрители вернулись к столам, оставив слившуюся в поцелуе пару на залитом лунным светом пятачке двора. Прошло несколько долгих минут, прежде чем новобрачные пришли в себя после страстных объятий и присоединились наконец к общему веселью.

Вечеринка продолжалась допоздна, гости веселились, пели, отплясывали; мало кто из них мог припомнить более чудесный вечер за многие годы. Когда последний фермер закончил последнюю длинную байку о Пекосе Билле и его суженой Слу-фут Сью и когда был спет заключительный куплет «Стенаний ковбоя», последние гости потянулись к своим фургонам и повозкам, причем по большей части они были то ли слишком навеселе, то ли слишком счастливы, чтобы заметить, что небо уже становилось бледно-лиловым, как это бывает перед самым восходом солнца.

Дэнни чмокнул Брайони в щеку и энергично потряс руку Джима, а затем, спотыкаясь, пошел наверх, напевая себе под нос не очень приличный припев походной песни. Джим и Брайони медленно прохаживались по дому, прикидывая, какие усилия придется затратить, чтобы привести все в порядок после такой вечеринки. Росита устало собирала в гостиной тарелки и стаканы на поднос. Джим остановил ее.

— Хватит на сегодня, Росита, — твердо сказал он. — Уже светает. Иди спать.

— Но, senor, не в моих правилах оставлять такой беспорядок… — запротестовала домработница. — Мне осталось совсем немного.

— Нет. — Джим забрал у нее поднос и сам понес его в кухню. — Уже наступает утро. Я отпущу и слуг, прислуживавших на кухне.

Судя по властному тону его голоса, спорить с ним было излишне.

Росита покачала головой и улыбнулась Брайони:

— Senor очень добр.

— Да, но ведь ты очень хорошо поработала и великолепно все сделала, — возразила Брайони. — А теперь, пожалуйста, иди спать. Утром мы вместе приведем все в порядок.

— Si, senora. Buenas noches[6]. — И Росита, подавив зевок и тяжело ступая, отправилась в свою маленькую уютную комнатушку за кухней.

Брайони улыбнулась, когда Джим вернулся в гостиную и взял ее за руку. Вместе они поднялись по широкой лестнице, сколоченной из дубовых досок, в свою спальню на верхнем этаже дома.

А чуть позже Брайони сидела перед трельяжем, облаченная в белую шелковую ночную сорочку с отделкой из французских кружев, расчесывая копну черных волос щеткой с серебряной ручкой. Джим купил ей эту щетку во время их медового месяца в Сан-Франциско. Брайони пристально смотрела на фотографию в серебряной рамке, стоявшую на туалетном столике цвета слоновой кости меж флаконов с духами. Эта фотография была сделана в первый же день пребывания Брайони и Джима в Сан-Франциско. Оба они выглядели счастливыми. Джим обнимал ее за плечи. Она улыбалась ему с кокетливым и одновременно обожающим взглядом, а он смотрел на нее с любовью и гордостью, которую дает обладание.

Фотография притягивала взгляд. Фотографу удалось уловить жизнь и динамизм новобрачных и отразить на снимке любовь и страсть, связывавшие их. Брайони положила щетку и, протянув руку, прикоснулась к серебряной рамочке. В этот миг она почувствовала руку Джима на своем плече и встретилась с его взглядом, отраженным в зеркале.

— О чем ты размышляешь, моя куколка? — нежно спросил он, поглаживая другой рукой ее шелковистые волосы. На нем были только элегантные черные брюки и туфли, в которых он был на вечеринке. Джим наклонился над ней, перебирая пальцами длинные, цвета вороньего крыла волосы, и на его загорелой до бронзы груди заиграли мышцы.

— Я размышляю о том, как счастливы мы были в дни нашего медового месяца и как счастливы мы сегодня, — ответила она, прильнув к мужу. — Я хочу, чтобы мы всегда были так же счастливы. Не хочу, чтобы что-то изменилось…

Она сделала паузу, и тень сомнения заволокла ее глаза. Затем она вновь заговорила, пытаясь подавить участившееся биение сердца:

— Джим, я должна тебе кое-что сказать. Мне… мне кажется, ты будешь доволен. — Она прикусила губу и замолкла.

Почему это оказалось столь трудным? Ведь с той самой минуты, как ей открылось то, что она собиралась сейчас сообщить, Брайони была в таком благостном состоянии, а теперь вдруг разнервничалась. А что, если Джим рассердится, если он будет против такой серьезной перемены в их безмятежной жизни? Мысль об этом прежде не приходила ей в голову, но теперь, поглядев на снимок и вспомнив, как они были поглощены друг другом в дни медового месяца, Брайони засомневалась.

Тот чудесный секретик, знанием которого она наслаждалась весь вечер, поджидая лишь подходящего момента, чтобы поделиться им, был готов сорваться с кончика ее языка, однако она колебалась. Она видела, как глаза Джима, в прохладных голубых глубинах которых отражалась спокойная, выдержанная сила, вопрошающе смотрят на нее.

Неожиданно он приподнял жену так, что она оказалась на ногах, и аккуратно развернул ее лицом к себе. Подставив под ее маленький горделивый подбородок палец, он спросил:

— В чем дело, радость моя?

— У нас будет малыш, — медленно выговорила она и затаила дыхание в ожидании его реакции.

Джим Логан на мгновение замер от изумления. Затем из его груди вырвался радостный вопль. Все черты его худого, на первый взгляд грубоватого лица, вся его фигура выражали неописуемый восторг. С оглушительным возгласом он подхватил Брайони на руки и вихрем закружил ее по комнате.

— Джим! Джим! — визжала она, беспомощно похохатывая, в то время как все кружилось у нее в голове. — Прекрати… ну, пожалуйста.

В дверь спальни бешено застучали. Голос Дэнни заставил Джима остановиться.

— Что там происходит? У вас все в порядке? — крикнул младший брат.

— Все в ажуре! Заходи! — велел Джим.

Дэнни отворил дверь. На нем были лишь домашние брюки, которые он поспешно натянул, услыхав вопль Джима. На его щеках все еще пылал румянец от горячительного, выпитого на вечеринке.

— В чем дело? — недоуменно спросил он, взирая на брата, стоящего в центре спальни с Брайони на руках. — Что, черт побери, здесь происходит?

— Скоро ты станешь дядей, Дэн! — объявил Джим, и в тот же миг из груди Дэна Логана вырвался точно такой же вопль, какой за минуту до того издал его старший брат.

— Мои поздравления! Ну и как с этим делом? Когда ждать появления маленького парнишки?

— В мае, — ответила Брайони и, качнув головой, добавила: — И не будьте так уверены, что малыш обязательно будет парнишкой! Я вполне могу подарить своему мужу славную малышку.

— Дочь! Вот это нечто, а? — с изумлением тихо произнес Джим. Его глаза сияли от радости, и он снова закружил Брайони по комнате, невзирая на ее протестующий визг.

— Оставлю-ка я вас отпраздновать это событие вдвоем, — хмыкнул Дэн и вышел, закрыв за собой дверь спальни.

Как только он ушел, Джим осторожно, опустил Брайони и заключил ее в свои объятия. Он целовал ее до бесчувствия.

— Когда ты узнала об этом, хитрая лисичка? — требовательно спросил он. — Почему ты не сказала мне об этом раньше?

— Доктор Уэбстер только вчера утром подтвердил мои подозрения. Я собиралась преподнести тебе сюрприз на вечеринке. — Она обвила руками его шею, внимательно глядя на мужа. — Джим, ты и вправду доволен? Я… я так боялась сказать тебе об этом. Не знала, как ты отреагируешь.

— Доволен? — ухмыльнулся он. — Радость моя, да я чуть не свихнулся от восторга, узнав об этом. Малыш! — Он тряхнул головой. — До встречи с тобой я никогда серьезно не задумывался о продлении рода, о семье. Мне на все было наплевать. А теперь… — Ладонями он обхватил ее лицо и нежно поцеловал. — Теперь я хочу пустить корни, создать с тобой большую семью. Хочу видеть, как растут мои дети, и мне страшно хочется, чтобы мои отношения с ними были не такими скверными, какие были у меня с моим собственным отцом. — В его голосе слышалась решимость. — Понимаешь ли, Брайони? Появляется шанс что-то сделать для отца, последний шанс. Я могу вывести его внука или внучку в мир, воспитать его или ее на этом ранчо, на сооружение которого он затратил столько сил. Это дар, дар потомства, который я смогу передать своим родителям даже после их смерти. Возможно, это хоть отчасти искупит то, что я много лет назад убежал из дома и вернулся лишь тогда, когда их уже не было на свете. Не знаю. Знаю лишь, что хочу этого малыша, это дитя, которое мы вырастим вместе и с которым разделим свою любовь. О, Брайони, ты сделала меня самым счастливым человеком в мире!

Слезы радости заискрились на ее ресницах:

— А я самая счастливая женщина. О, Джим, я так тебя люблю!

Она притянула голову Джима к себе и расцеловала его со всей любовью, переполнявшей ее душу. А он крепко обнял жену и прижался губами к ее губам. Ее окатило жаром, когда руки мужа заскользили по шелковой рубашке и ловко спустили бретельки. Рубашка, подобно прозрачному облачку, опустилась на пол. Он дотронулся своими теплыми, сильными и нежными руками до обнаженной груди, лаская ее, а Брайони крепко прижалась к нему бедрами и медленно покачивалась. Желание кипело в ее крови, когда она, расстегнув брюки Джима, нежно обхватила его твердую мужскую плоть.

Обнаженные и трепетные, они опустились на кровать. Джим целовал ее медленно и со вкусом, начав с век, рта, шеи, затем перейдя к трепещущему телу и доведя Брайони до лихорадочного состояния восторга, когда добрался до отдающего медовым ароматом лона. В восторженной муке Брайони постанывала. Она перебирала пальцами его волосики, пока ее бедра совершали колебательные движения. Когда он мощно вошел в нее, она встретила это страстным восклицанием. Слившиеся воедино, они покачивались и изгибались, увлеченные бурей страсти, потрясавшей до самого нутра и оставившей их полностью изнуренными, когда вихрь наконец улегся.

После того как все было кончено, они молча лежали в темноте. Их тела в залитой лунным светом кровати блестели от пота, а руки и ноги все еще были тесно сплетены. Брайони ласково покусывала плечо Джима, ощущая губами соль на его коже.

— Спасибо. — Его голос прозвучал хрипло и спокойно в глубокой ночной тиши, успокаивая ее, как всегда, своей силой, теплом и нежностью.

— За что? — Она положила голову ему на плечо, и ее волосы защекотали ему грудь.

— За то, что любишь меня. — Мощные руки Джима обняли девушку. — И за то, что ты подаришь мне ребенка.

— Это подарок нам обоим, — пролепетала Брайони, не отпуская его. — Драгоценный, прекрасный дар любви.

Наступал час зари. Ночные тени уже покинули равнины. Джим и Брайони покойно отошли ко сну, счастливые и довольные тем, что их ждало впереди. Но вскоре, в ранний утренний час, когда мрачные серо-желтые тени и ночные существа поспешили в свои убежища до восхода солнца, Брайони пробудилась. Ей было страшно — неведомо от чего. Кожа покрылась холодным потом. Брайони ощутила порыв ветра, ворвавшегося через открытое окно. Она задохнулась, пытаясь успокоить сердцебиение, но ей это не удалось. Сердце, казалось, внимало какой-то таинственной страшной угрозе. У Брайони пересохло во рту, руки дрожали, когда она поднесла их к своим побледневшим щекам. Она боролась с беспричинным страхом, пристально глядя на Джима, безмятежно спавшего подле нее.

Что это было? Что так неожиданно разбудило ее, наполнив паническим страхом, от которого застыла кровь? Затем она услышала этот звук. В ночи завыл койот, и его печальный вой пронизал застойный, тяжелый воздух. Она и прежде неоднократно слышала этот вой, но по какой-то неведомой ей причине теперь он пробудил в ее душе страх. И пока она сидела в кровати, вслушиваясь в стенания зверя, в ее мозгу забрезжило видение. Ей привиделось грязное, небритое лицо Вилли Джо Честера. Она, казалось, видит его маленькие темные глазки, подмигивающие ей, ощущает исходящий от него зловонный запах.

И пока выл койот, ей представилось, будто бы она чувствует прикосновение отвратительных рук Вилли Джо, прижимающих ее все ближе и ближе, пока… Ужас вновь охватил ее, и она задрожала всем телом. Чтобы не закричать, она заткнула себе рот своим маленьким кулачком.

За всем тем, что произошло этой ночью, она напрочь забыла о Вилли Джо Честере и не расспросила Джима о нем. Девушка все еще не имела ни малейшего представления о том, кто он такой и почему так дико ненавидит Джима. И теперь, в тихий час утренней зари, она не могла заставить себя не думать о нем, обеспокоенная тем, что он может быть опасен. Она принудила себя снова лечь, поправила одеяло и прильнула к Джиму, чтобы согреться и успокоиться. Однако ее беспокойство не улеглось. Брайони прилагала все силы, чтобы забыться. В конце концов, уговаривала она себя, дрожа под одеялом, Джим ведь не боится его. Он заверял ее, что Вилли Джо не может причинить им вреда. И все же что-то не давало ей успокоиться.

«Вероятно, — думала она, — это объясняется тем, что ненависть этого человека была такой необузданной и дикой. Это сильно подействовало на нервы, и по какому-то странному совпадению вой койота за окном пробудил в памяти образ этого неопрятного, заросшего коростой человека. Нет, я валяю дурочку. Как не стыдно, ведь бояться абсолютно нечего».

Она дотронулась до руки Джима, напомнив себе: вместе они в безопасности и счастливы, и ничто не может повредить им. У них будет чудесная жизнь и будет прелестный, здоровый малыш…

Понемногу ей удалось снова погрузиться в сон. Но это уже не был глубокий, безмятежный сон. Это была беспокойная дремота, нарушаемая мрачными видениями, в которых она в страхе бежала одна-одинешенька, пробиваясь через мглистый туман. И несмотря на тепло, излучаемое телом Джима, лежавшего подле нее, несмотря на теплое одеяло, прикрывавшее ее хрупкое тело, ей было холодно. Она дрожала, ее знобило, до костей пронизывал холод от невыразимо ужасного, кошмарного, омерзительного страха.

Глава 3

Октябрьская погода была сухой и мягкой. Брайони, чувствовавшая себя счастливейшей из женщин, ежедневно выезжала верхом на великолепном жеребце по кличке Шедоу[7], чтобы насладиться ароматами высоких трав, усладить взор чудесными дикорастущими цветами, ковром покрывавшими прерию. На холмах в изобилии росли горные гвоздики, маргаритки и васильки, а в долинах ярко пламенели вербены и примулы. Бездонная голубизна неба была оторочена редкими пушистыми прозрачно-белыми облаками. Однако с наступлением ноября все вокруг понемногу начало изменяться. Воздух стал более прохладным, и ветер резко хлестал ее по лицу, когда она галопом мчалась по холмистой гряде, а в сильно оголившейся прерии остались лишь высокие колышущиеся травы, мескиты и кактусы. Приближалась зима. Ее дыхание чувствовалось и в воздухе, и на земле. Уже скоро снег белой шапкой покроет вершины гор за Рио-Гранде и прерию насквозь будет пронизывать северный ветер.

Глядя как-то в полдень на расстилающуюся внизу равнину с вершины невысокого холма в нескольких милях от ранчо и упиваясь бодрящим ноябрьским воздухом, Брайони, счастливая, чувствовала, как ее пробирает дрожь нетерпения. Зима. Потом весна. А затем совсем скоро у нее родится малыш.

Для нее это будет первая зима в этих краях после приезда из Сент-Луиса. Брайони уже мерещились долгие уютные ночи у камина вместе с Джимом. Она будет вязать крошечные вещички для малыша и составлять планы по уходу за ним. Живот у Брайони только-только начал припухать, и в ее изящной фигурке наметилась симпатичная округлость, которая, казалось, делала девушку еще более очаровательной в глазах мужа. Их жизнь, и прежде наполненная радостью, стала еще более радостной после того, как она объявила о своей беременности. Их еженощные любовные игры были затяжными и прелестными, и зачастую Джим встречал жену в облюбованном ими укромном местечке на гряде холмов, и они лежали там рядышком, наслаждаясь минутами украденного у осени удовольствия.

Купающаяся в атмосфере счастья, Брайони тем не менее все не могла забыть о том странном леденящем ужасе, который охватил ее после вечеринки в Трайпл Стар. Тогда, наутро, она спросила Джима о Вилли Джо Честере, и спокойное объяснение мужа развеяло ее тревогу.

— Вилли Джо Честер и его брат Фрэнк — это дрянные людишки, живущие не в ладах с законом, — как всегда коротко и без обиняков объяснил Джим. — У них был младший брат по имени Томми, парнишка примерно одного возраста с Дэнни, лет восемнадцати-девятнадцати. Два года назад на территории Нью-Мексико я играл в карты в одном паршивеньком салуне. Томми Честер участвовал в этой игре. Я поймал его на жульничестве и заявил об этом во всеуслышание. Он был мальчишкой, Брайони, хотя и дрянным, и я не стал бы стрелять в него, если бы он просто бросил свои карты и ушел, как я велел ему. Но он схватился за пистолет. У меня не было выбора. — Лицо Джима поскучнело при воспоминании об этом. — Я полагал, что с этим покончено, но приблизительно месяц спустя два типа по имени Вилли Джо и Фрэнк Честер, старшие братья этого воинственного парнишки, объявились в моем номере, который я снимал в Альбукерке. Они застали меня врасплох и собирались избить до смерти.