Глава 15

Они ехали шесть дней подряд, пока не сделали остановку в Кугар Джанкшн, чтобы купить продукты и переночевать в захудалом отеле этого грязного городка. Казалось, что Кугар Джанкшн каким-то неведомым случаем занесен в центр бескрайней, выжженной солнцем прерии.

Сначала Брайони только моргала, увидев кучку жалких строений и тощих понурых псов, рыскающих по единственной в городке пыльной улице. Прикрыв глаза рукой от солнца, она пыталась рассмотреть открывшуюся перед ней картину. Да, это городок. Маленькая грязная дыра и все же городок. Казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она видела человеческие существа, помимо Фрэнка и Вилли Джо Честеров, и у нее заболели глаза, когда она силилась разглядеть старого мексиканца, притулившегося на крыльце отеля в своем выцветшем серапе[14], и темно-бордового пьянчужку, ковылявшего из салуна. Но при мысли о том, что ее ждут приличная еда, настоящая постель и крыша над головой, ее сердце учащенно забилось. Она последовала за Фрэнком к отелю с чувством нетерпеливого ожидания, какого она уже давно не испытывала.

Брайони лишь смутно помнила о долгих, изнурительных днях, проведенных в седле. Если тело ее ломило от усталости, то с головой было еще хуже. Испытывая ужасное головокружение и страх, она все делала по указке Фрэнка: бесконечно томительными часами тряслась на пегом пони, на которого ее усадил Фрэнк; не ощущая никакого вкуса, пила воду из его фляги, варила кофе на костре, готовила зайчатину и бисквиты по вечерам; все ее действия были автоматическими. Она спала на жесткой земле подле Фрэнка, вознося хвалу Небу за то, что он не проявлял к ней внимания.

Девушка все еще не вышла из состояния шока и старалась преодолеть кошмар, мучивший ее. Смятение царило у нее в голове, из-за чего у Брайони постоянно болели виски. Она мало ела и почти не разговаривала. По большей части Фрэнк и Вилли Джо не обращали на нее никакого внимания; они либо ехали, либо закусывали, либо спали без задних ног. Она была рада этому. Ей вовсе не хотелось разговаривать. Изнуренная и переполненная ужасом, она хотела лишь одного — чтобы ее оставили в покое.

Когда они добрались до Кугар Джанкшн, было около семи вечера. Отель представлял собой крайне нуждающееся в покраске трехэтажное каркасное здание с жалюзи на окнах и крышей из дранки и выглядел древнее окружающих холмов. Но усталой Брайони было не до этого. Она последовала внутрь за Фрэнком, презрев крысу, шмыгнувшую мимо, когда они проходили по скрипучему полу веранды. Хотя солнце уже село, в грязном отеле с дощатым полом было невыносимо жарко.

В маленьком вестибюле имелись лишь стойка, у которой стоял пожилой служитель, и одна скамья. Дальше виднелась столовая с четырьмя столами, простенькими стульями и буфетом, набитым тарелками и блюдцами с отбитыми краями. Над остатками чьей-то трапезы кружил рой мух. В воздухе стоял запах жареного. На стене, у основания лестницы, ведущей наверх, красовался выцветший натюрморт с изображением вазы с розами. Проходя в столовую с Фрэнком, девушка на секунду задержалась у картины, но «муж» подтолкнул ее в спину.

— Пошли, пошли, Катарина, я просто умираю с голоду. Давай что-нибудь перекусим.

Она прошла с ним к столу и понуро уселась на жесткий стул возле него.

После еды Фрэнк повел ее к лестнице. На этот раз Брайони даже не взглянула на картину, ей пришлось крепко держаться за перила, чтобы взойти по узким ступенькам и добраться до комнаты. Ей было плохо. Она чувствовала тяжесть в желудке от жирного стейка и пережаренных бобов. Голова раскалывалась. Девушка едва передвигала ноги. Наверху она поскользнулась на неровной половице и чуть не упала. Фрэнк, стоявший рядом, хмыкнул и схватил ее за руку, помогая ей сохранить равновесие.

— Осторожно, дорогая. Не повреди себе чего-нибудь. Только не сегодня. У нас же с тобой особые планы на эту ночку, правда?

Его смех прогремел по всему сумрачному коридору и эхом отозвался внизу. Ее всю передернуло; она подумала о том, слышал ли лохматый служитель в очках у стойки внизу его замечание. Когда Фрэнк повел ее к двери их номера в отеле, Брайони едва волочила ноги.

— Фрэнк! — Вилли Джо, долговязый, темноволосый, в грязнющей рубахе, которая когда-то была голубой, а теперь стала похожей на засаленный половик, стоял позади них у другого номера с ключом в руках.

Его разъяренное лицо и потемневшие от злости глаза заставили Брайони тревожно напрячься. В ее «девере» было что-то такое, что все эти дни беспокоило ее. Ей был противен его обшаривающий взгляд, а когда ему случалось дотронуться до нее, если он помогал ей слезть с пони или передавал жестяную кружку, чтобы она налила кофе, все ее тело трепетало от отвращения. И теперь его голос был хрипл, и он едва сдерживал себя.

— Нам надо поговорить, Фрэнк! Это нечестно!

— Заткнись, Вилли Джо! — Фрэнк предупреждающе нахмурился. — Если ты скажешь еще хоть слово…

— Но ты не имеешь права…

Фрэнк бросился к нему, как разъяренный медведь. От удара его здоровенного кулака Вилли Джо врезался спиной в стену. Брайони с ужасом смотрела, как он зашатался. Она не имела никакого представления, почему они подрались и что так взбесило Вилли Джо, но насилие потрясло ее. Она вцепилась в стену, беспомощно наблюдая, как Фрэнк встал перед братом.

— Я сказал, чтобы ты заткнулся! — прорычал Фрэнк. Затем его голос превратился в тихое шипенье, такое тихое, что Брайони не могла разобрать слов. — Ты все хочешь испортить, ты, проклятый дурень? Я не могу делить ее с тобой! Она считает себя моей женой! Тебе просто нужно подождать!

— Это нечестно, Фрэнк! — отходя от стены, Вилли Джо слизнул кровь с губы. Он так же понизил голос, но было очевидно, что его переполняет бешеная злоба, когда он глядел на старшего брата. — Я тоже хочу ее, и у меня точно такие же права на нее, как и у тебя…

— Твоя очередь подойдет.

Внезапно широкое лицо Фрэнка скривилось в ухмылке. Он по-дружески похлопал Вилли Джо по руке:

— Дьявольщина, Вилли Джо, наша маленькая шутка не может длиться вечно. В конце концов я отдам ее тебе, и ты сможешь делать с ней все что угодно. Но сейчас подумай о Логане. — Он наклонился к брату, и его масленые глаза загорелись от удовольствия. — Подумай только, как мы ему подсуропили: захватили его жену, заставили ее считать, что она моя жена. Это же великолепно, парень, просто великолепно! В один прекрасный день Техас Джим Логан узнает об этом. Это убьет его, Вилли Джо, наверняка убьет. А потом, когда мы с ней наиграемся, мы можем либо прикончить ее, либо сбыть в какой-нибудь бордель во Фриско или еще куда-нибудь. Но пока давай договоримся: пусть она считает себя моей настоящей женой. Давай поиграем в эту игру подольше.

Вилли Джо перевел взгляд с брата на девушку, которая наблюдала за ними, облокотившись о стену. Он облизнул губы. Ему вовсе не хотелось ждать, но в словах Фрэнка было рациональное зерно. Проклятие. Его глаза сузились, когда он подумал о том, как удачно все сложилось и как они отомстят Техасу Джиму Логану.

Это была лучшая месть, какую только можно себе представить, и поделом этому паршивому стрелку, убившему их брата Томми. Вилли блаженно думал о том, что жена Логана находится в их распоряжении и верит, что замужем за Фрэнком. Он глядел на нее раздевающим взглядом, и кровь заиграла в его жилах от желания овладеть ею. Только посмотреть на нее теперь. В ней не осталось ни грана спеси, которая переполняла ее в тот вечер на ранчо. Нет, теперь в ее глазах все время был страх. И она ведет себя, как мышка. Он усмехнулся про себя. Да-с, она уже расплачивается. И Логан тоже. Так зачем портить обедню? Как говорит Фрэнк, подойдет и его черед. Он подождет. А тогда… уж он заставит ее пожалеть, что она велела ему убраться из Трайпл Стар. Он заставит ее пожалеть, что она в тот вечер смотрела на него как на ничтожество, как на кусок дерьма, которое можно пнуть ногой, не размышляя. И он медленно кивнул головой в знак согласия.

— Ладно, Фрэнк. Я подожду. — Он хмуро потрогал распухший от удара подбородок. — Но я бы все отдал, лишь бы эта идея пришла мне первому в голову. Я был бы на седьмом небе, если бы она считала меня своим мужем!

Фрэнк осклабился:

— У тебя будет шанс приголубить ее, Вилли Джо, можешь не беспокоиться, но только не сейчас.

Он подмигнул и повернулся в сторону Брайони. Шагая по коридору к «жене», он бросил брату через плечо:

— Почему бы тебе не сходить в салун и не подыскать одну из тех крашеных красоток, чтобы провести с ней ночку?

При взгляде на хрупкую девушку, с дрожью наблюдавшую за его приближением, он ухмыльнулся.

— Не гляди так озабоченно, Катарина, — посоветовал он ей, добродушно шлепнув по спине, отчего она чуть не распласталась на полу. — Мы утрясли с Вилли Джо все вопросы. Он не побеспокоит нас этой ночью.

— Почему он так разозлился? — тихо спросила она озабоченным тоном.

Фрэнк нетерпеливо пожал плечами:

— Ничего такого, о чем следовало бы беспокоиться. Ему просто нужно подыскать себе хорошую женщину, вот и все.

Он издал короткий смешок, и Брайони поняла, что Фрэнк считает вопрос исчерпанным. Она последовала за ним в жалкую темную спальню, взирая сквозь мутную пелену усталости на убранство номера. Пол был некрашеным, бюро из соснового дерева ободранным, запыленное зеркало криво висело на стене с отслаивающимися, блеклыми зелеными обоями. Она тоскливо поглядела на большую кровать с заплатанным покрывалом. Как она мечтала поспать, неподвижно и долго-долго лежать в постели! Мышцы ног сводило судорогой, живот болел.

Фрэнк и Вилли Джо чуть ли не загнали ее и лошадей до смерти, делая в последние шесть суток по сорок миль за день. И за все это время они впервые заночевали в городе, и это местечко, Кугар Джанкшн, не выходило за пределы одной-единственной улицы, по сторонам которой располагались полдюжины деревянных строений, салун и этот трехэтажный отель с фасадом, покрашенным облезлой желто-зеленой краской, и жалюзи на окнах. Она мечтала о том, чтобы принять ванну. Ее одежда из оленьей кожи была грязной и мокрой от пота. В жаркой комнате, где не хватало воздуха, она чувствовала себя еще более неуютно. Фрэнк тут же шагнул к жалюзи и открыл их настежь, а Брайони устало села на кровать.

— Можно мне… заказать ванну? — спросила она в тот момент, когда он встал перед ней со странным, возбужденным блеском в глазах.

Фрэнк наклонил голову набок.

— Видишь ли, дорогая, — протянул он, — меня пробирает нетерпение, как петуха в курятнике. Однако… — хмыкнул он. — Однако, думаю, могу подождать, пока ты смоешь с себя грязь и будешь вкусно пахнуть. В конце концов ты же моя милая маленькая женушка, не так ли? И вот что я тебе скажу: я схожу к тому служителю, чтобы сюда быстренько принесли тазик с водой, а сам тем временем сбегаю в лавку купить тебе кое-какую одежку. Мне до смерти надоело видеть тебя в этом индейском тряпье. Жаль, что шайены уничтожили всю твою одежду, когда напали на нас в ту ночь. Но я куплю тебе кое-что, чего тебе хватит на время, пока мы не доберемся домой в Калифорнию. И тут же вернусь, чтобы полюбоваться, как ты принимаешь ванну, моя милая, а уж потом… — Он положил ей руки на плечи. — Мы продолжим наш медовый месяц. Уже прошло слишком много времени с той поры, как у меня был шанс предъявить свои супружеские права. Он внезапно наклонился и впился губами в ее рот долгим поцелуем. От него разило жиром и крепким табаком. Брайони съежилась от страха, ее тело одеревенело, когда он поднял ее с постели и крепко прижал к себе. В ней кипело отвращение, но она поборола острое желание вырваться из его рук, оставаясь спокойной, но неподвижной. Через мгновение он отпрянул и вгляделся в нее с мрачным блеском в своих оливково-карих глазах.

— Так не пойдет, Катарина, — прорычал он. — Ты неподвижна, как истукан. Так мы не повеселимся, моя милая.

— Из-звини, — прошептала она с горящими от смятения глазами. — Но…

— Но что?

— Я… не помню тебя, — застонала она, и горестные слезы полились по ее щекам. — У меня такое ощущение, что мы… даже не знакомы.

— Какое там не знакомы, — резанул он. — Я твой муж! — Фрэнк сердито посмотрел на нее и крепче сжал ее руки. — Я говорил тебе уже сто раз: мы встретились в Эль-Пасо. Ты преподавала там в школе. Ты без ума влюбилась в меня, и мы сразу же поженились. Я вез тебя обратно домой в Сан-Диего, когда эти индейцы напали на наш лагерь и увезли тебя с собой. Но я отвоевал тебя обратно, ведь так? Я, Вилли Джо и несколько наших приятелей-охотников на бизонов выследили и застрелили краснокожих, умыкнувших тебя. Потом те парни отправились в Гайд Таун, а мы этим путем к себе домой. Теперь ты в безопасности, Катарина. Ты должна вбить это себе в голову. Я твой муж и я твоя защита. И ты не можешь не дать мне то, на что я имею законное право. Мы женаты, все сделано правильно и по закону. И ты говорила мне тысячу раз, что любишь меня. Знаешь, милая, нечего ждать у моря погоды! Так что расслабься, и нам с тобой будет куда как славно.

Он обхватил ее за талию и приблизил свое лицо вплотную. Она задрожала, не в состоянии унять слезы, вызванные смятением и неприязнью.

— Как насчет ванны?.. — прошептала она, все еще неподвижная в его объятьях. — Сначала… я хочу принять ванну.

Фрэнк чертыхнулся. Он так сжал ей плечи, что она закричала от боли. Тогда он отпустил ее.

— Ну, ладно, — с угрозой в голосе бросил он. — Ты искупаешься, милочек. А потом, когда будешь помытой и сладко пахнущей, я получу то, что мне надо.

Он вышел из комнаты, хлопнув дверью. Брайони молча и с тоской наблюдала, как он уходит. Оставшись одна, она упала на кровать, рыдая. Что делать? Что она могла сделать? Она не хотела, чтобы он касался ее, целовал ее и трогал своими грязными лапами. Ей хотелось остаться одной. Но ведь он ее муж! У него все права!

«Наверно, я когда-то любила его, — говорила она себе, и ее хрупкие плечи содрогались от плача. — Но почему? Как? Как я могла вообще полюбить такую скотину?»

Больше, чем прежде, она мечтала найти хоть какую-то ниточку, ведущую в ее прошлое. Но в ее памяти была одна темнота.

Стук в дверь заставил ее оглянуться. Вероятно, пришла горничная с водой. Если она поспешит, то, возможно, искупается до возвращения Фрэнка. Может, тогда она сразу сможет заснуть, и он не захочет будить ее… Стоило попытаться.

К тому времени, когда Фрэнк Честер вернулся в отель, Брайони успела смыть грязь и пот с тела и промыла волосы густой мыльной пеной. Затем она вытерлась тонким изорванным полотенцем, выдаваемым постояльцам отеля, и расправила свои угольно-черные волосы так, что они влажной волной упали вдоль спины.

Она лежала в неудобной постели, когда вошел Фрэнк. Ночная лампада у кровати давала тусклый свет, а через жалюзи пробивались лучи звезд, которые чуть касались хрупкой фигуры девушки, съежившейся под простыней. Брайони крепко закрыла глаза и вся дрожала.

«Пожалуйста, оставь меня, — молча молилась она. — Пожалуйста, дай мне время привыкнуть ко всему этому».

Сердце ее ныло. Тело было напряжено, фаланги пальцев на руке, лежавшей под подбородком, побелели от судорожного сжатия.

Фрэнк, не отрываясь, смотрел на нее. Его лицо раскраснелось от выпивки, которую он успел перехватить. Он купил Брайони кое-какую походную одежду, потом заходил в салун, чтобы выпить и проиграть часть денег, вырученных от продажи бизоньих шкур. Чуть ковыляя, он подошел к постели и поглядел на девушку, которая тихо там лежала.

Какая же она красавица! Вилли Джо прав. Фрэнку еще не доводилось встречать подобных женщин. Ее черные волосы выглядели при отсвете ночного неба такими темными и блестящими. Ее кожа была гладкой и белой, черты лица тонкими. Губы были такими мягкими, когда он целовал ее перед уходом. А как она пахла! Ну просто мед!

Фрэнк бросил связку купленной для нее одежды на пол и поспешно расстегнул рубаху. Он весь дрожал от возбуждения и нетерпения. Каким наслаждением будет спариться в эту ночь с женой Джима Логана! Это будет двойное наслаждение, ибо он не только крепко отомстит своему старому врагу, но и насладится одной из самых очаровательных женщин на свете. Дыхание Фрэнка стало учащенным, и он наконец сбросил с себя всю одежду и, пошатываясь, добрался до другой стороны кровати. Пружины матраса застонали под весом его грузного тела. Он скользнул ближе к спящей рядом девушке и протянул дюжие ручищи, чтобы схватить ее.

Когда он дотронулся, Брайони одеревенела. Она лежала нагая под простыней, так как у нее не было чистой смены после ванны. Когда Фрэнк прикоснулся к ее нежной коже, она отчаянно вскрикнула. Он повернул ее лицом к себе, затем сел и, отбросив прочь простыни, впился глазами в ее блестящее обнаженное тело.

— Уф, как долго я ждал этого момента, — пробормотал ковбой, и глаза его заблестели похотливым огнем.

Смрадный запах алкоголя и крепкого табака в его дыхании вызывал у нее отвращение, но Фрэнк не давал ей ни отпрянуть, ни прикрыть наготу.

— Я следил за тобой каждый день. Я хотел тебя. Ты соблазнительная женщина, Катарина. Ты моя женщина. И я хочу обладать тобой.

Она лежала тихо-тихо, лишь ее кремового цвета груди часто вздымались и опадали. Массивная рука Фрэнка скользнула по белому горлу, плечам и остановилась на розовом соске груди. Он глубоко вдохнул в себя воздух.

— Какая же нежная у тебя кожа, Катарина! Ну просто шелк. — Он медленно приподнял ее, вглядываясь в ее бледное лицо. — Поцелуй меня, — тихо велел он, придерживая ее перед собой. — Только по-настоящему, не так, как до этого. Поцелуй так, как женщина целует своего мужа.

Она не хотела этого. Не хотела. Но ведь он ее муж.

Дрожа, она наклонилась и прислонилась к его лицу губами. Его лицо было влажным и теплым. Он жадно впился в ее губы. Она заставила себя поцеловать его, заглушив переполнявшее ее отвращение, а Фрэнк раздвинул ее губы и погрузил в полость рта свой язык. Он прижал ее к себе так, что ее груди оказались втиснутыми в его крутую грудь, и она даже могла слышать биение его сердца рядом со своим. Он продолжал целовать ее с жадным восторгом, все время прижимая ее хрупкое тело к себе. Наконец отпустил ее и ухмыльнулся, когда она прикрыла дрожащей рукой себе рот.

— Вот так-то лучше, Катарина, — тихо сказал он. — Так-то гораздо лучше.

Неожиданно он переместился так, что она оказалась под ним. Его руки протянулись к ее грудям и сжали их с грубым вожделением. Его глаза упивались ее глазами, а страсть осветила все мясистое лицо. Он нажал на нее так, что пружины матраса застонали, а его твердая мужская плоть близко подошла к ней.

— Фрэнк… нет! — Брайони попыталась сдвинуть с себя эту массу, огорошенная этой неожиданной грубой яростью. Ее тело беспомощно шевельнулось под ним, когда она начала борьбу. — Остановись… пожалуйста… ты делаешь мне больно. Пожалуйста, остановись. Фрэнк, я… я не хочу… Я не готова…

— Заткнись! — Он схватил ее за волосы и прижал ее своим тяжелым корпусом. — Я не хочу слышать никаких отговорок от женщины, на которой женился! — рявкнул он.

Кряхтя, он распластал ее бедра под своими ногами. Затем безо всяких промедлений он вошел в нее, вошел глубоко, несмотря на то, что она кричала от боли.

— Да ты просто расслабься, Катарина, радость моя, и у нас все будет превосходно, — хрипло шептал он, надавливая все глубже и глубже. Широкая ухмылка царила на его потемневшем от страсти лице, освещая его сияющие глаза. — Уф, сладость моя, все будет превосходно.

Брайони крепко зажмурилась, когда он зарылся лицом в ее локонах. Рыдания душили ее. Она чувствовала себя так, словно у нее вырывали внутренности, разрывали ее на части. Ей хотелось умереть. Но бесполезно. Она не могла бороться с ним, а главное, у нее на это даже не было права. Они были мужем и женой. Это была ее супружеская обязанность.

«Наверно, я любила его когда-то, — в отчаянии говорила она себе, когда его массивное тело давило на ее слабую плоть. — Если бы я только могла вспомнить!»

Казалось невозможным, что она когда-то любила этого грубого, жестокого мужлана. Или что он когда-то любил ее. Он делал ей больно и не обращал на это внимания. Она громко рыдала, ее кости трещали под тяжестью его тела. Каким-то шестым чувством она понимала, что все было не так, что это дикое, животное совокупление было отнюдь не таким, каким должно быть у любящих друг друга людей. Оно должно быть прекрасным, головокружительным и всепоглощающим…

Смутное воспоминание шевельнулось в ее мозгу — скорее ощущение, нежели воспоминание. Само ее тело как бы вспомнило, что чувствовало, когда его касались с нежностью, как оно воспламенялось от желания. А вовсе не так, как сейчас. Но когда-то — она могла бы поклясться — когда-то она знавала нечто иное, она знала экстаз и восторг в объятиях мужчины… Девушка содрогнулась, так как воспоминание и согревало, и насмехалось над ней, муча ее своим таинственным покровом. Был ли тот мужчина Фрэнк? Было ли между ними именно так до того, как она потеряла память, до того, как индейцы захватили ее?

Когда Фрэнк покончил свое дело с ней и лежал, храпя, рядом, она тихо рыдала в подушку. От его грубого обращения у нее болело тело, и она знала, что наутро увидит на себе синяки. От отчаяния ее трясло. Она чувствовала себя заброшенной, как если бы была во власти мужа, а не под его защитой.

«Я должна постараться, — говорила она себе, скрежеща зубами, по мере того как ночные тени заполняли крошечную комнату. — Я должна постараться снова полюбить его, восстановить то, что когда-то было между нами. Это мой долг. Я обязана сделать это!»

Но она продолжала чувствовать себя несчастной. Казалось, что в долгих, беспросветных днях, которые ждут их впереди, нет никакой надежды на радость. Тоска щемила сердце. Брайони тосковала о чем-то таком, чего сама не могла назвать. Однако ее душа стремилась к этому, скорбя и надеясь на утешение, необходимость которого Брайони не могла понять, но без которого она не видела просвета.