Earth & Moon Today, 3 октября 2115 года
      Сегодня группа исследователей из Медицинской школы при Университете Джона Хопкинса влилась в ряды тех, кто подтверждает открытие Филена-Даффи. Доктор Ричард Степп, глава факультета экспериментальной психологии, объявил о своих выводах на пресс-конференции. "Я был настроен так же скептически, как и другие, – заявил собравшимся доктор Степп, – но я действительно больше не вижу возможности для сомнений. Экстрасенсорная перцепция больше не фантазия или вероятная возможность – это факт".
      The Miami Herald, английское издание, 5 декабря 2115 года
      Сегодня папа римский Пий XV публично заявил, что ряд до сих пор не названных священников добровольно прошли тесты на телепатию. "Всем нам должно стать ясно, – сказал Папа, находясь в Каракасе, – что неожиданное появление среди нас этих людей суть чудо – у научного сообщества нет объяснения. Господь даровал нам мужчин и женщин, которые могут заглянуть в наши души, и мы должны с радостью принять это благословение божье. Телепаты – божий дар нам, напоминание о Его любви, путь к истинному покаянию и спасению". Его Святейшество осудил насилие и подозрительность, окружающие открытие телепатии, и призвал мир объединиться и "мирно и радостно принять наших новых собратьев".

* * *

      Снег больше не был мил, он стал просто ледяным. Его брюки замерзли и натирали ноги.
      – Мама, мне больно. Я хочу остановиться.
      Она крепче сжала его руку. "Пока нельзя", сказала она их тайным способом. "Мы должны закончить нашу игру".
      "Я не хочу заканчивать ее. Я хочу домой".
      От Мамы полетели многие вещи, множество фраз, которые он не понимал. Некоторые были блестящими и заставляли его плакать, другие просто делали больно. Сжав ее руку, он чувствовал себя высоким и больным, ощущал зудящую слабость в своем боку и острую боль, когда пытался вдохнуть.
      Снег повалил сильнее, он с трудом мог различить красные утесы, окружавшие их.
      И он услышал что-то еще. Маленькие голоса, которые говорили лишь о голоде и нужде, голоса посильнее, которые были голодными и жесткими. Слишком далекие, чтобы разобрать слова, но они ему не понравились.
      "Не понравилось что?" спросила мать.
      "Люди и собаки", он надулся. "Мне не нравится эта игра".
      Ощущение от мамы, похожее на то, когда он проснулся от сна, в котором падал. Ее сердце билось с трудом, словно ей чем-то придавило грудную клетку.
      Она остановилась и прижала его к себе. Ее одежда была ледяной и твердой, как и его, но ее щека стала теплой всего через секунду. Затем она повела его к одному из утесов.
      – Давай заберемся туда, – сказала она вслух.
      Скала была гладкой, пусть и не очень крутой, и карабкаться по ней было трудно. В самых сложных местах Мама подталкивала его сзади и показывала, где хвататься руками.
      "Кто-то сделал эти опоры очень-очень давно", сказала она ему. "Может быть, твой пра-пра-много-пра-пра-дедушка. Ты знал об этом?"
      "Зачем? Они тогда тоже играли в прятки?"
      Он подумал, что она засмеялась внутри себя, – смех, который не означал, что она счастлива или она считает что-то забавным. "Да", сказала она.
      "Они выиграли?"
      "Нет".
      Последняя часть пути была самой крутой, но затем они оказались внутри пещеры. Она была очень большой, но не слишком высокой. Мама могла встать только в нескольких местах. В пещере находилось что-то, похожее на домик, построенный из множества плоских камней. Мама отвела его за одну из стен и села там.
      – Иди сюда, – произнесла она звуками, но очень тихо. На ее губах виднелись красные пятнышки.
      Он залез ей под руку.
      – А теперь нам нужно вести себя очень тихо, – сказала она. – И когда они придут, тебе придется играть как можно лучше. Тебе нужно думать, что пещера совершенно пуста – думай обо мне и себе просто как о валунах. Справишься? Похоже на то, как ты играл с другими ребятами?
      "Да".
      – Говори звуками, – с трудом произнесла она. – И помни, тихие слова используй только со мной. Больше ни с кем. Никогда. Ты понял?
      – Да, мама.
      – Хорошо.
      Они сидели очень долго, и Мама заснула. Он знал, что снаружи люди и собаки подходят ближе. Он ощущал, что они тщательно проверили пещеру, но он делал, как ему сказали, и притворился, что он и Мама – просто камни, просто часть старого дома. И вскоре они ушли.
      Он заметил, что голос Мамы слабеет. Он взял ее за обе руки – это всегда помогало, – но голос становился слабее. Он закричал на нее – не вслух, а про себя, но то, что она говорила, не имело никакого смысла, поэтому он начал прислушиваться как можно старательнее и напряженнее.
      "Прощай. Я люблю тебя", услышал он, наконец.
      А затем нечто иное, подобное бегущей воде – не просто звук, а ощущение чего-то обволакивающего все вокруг. Чье-то пение, бой барабанов, как в танцах Шалако. А затем у его ног словно разверзлась пропасть, и он падал, падал сквозь грозу и черные облака, молнии бушевали вокруг, вниз и вниз. У него словно что-то вынули из груди, он слышал голос своей матери, но не понимал, что она говорит, а затем ничего… ничего.
      Кроме того, что он все еще падал и видел себя изнутри, словно носок, вывернутый наизнанку, и это было все, что он думал, ощущал и знал. И еще был Шалако, сияющий ослепительнее солнца и что-то рассказывающий ему. И Мама с Шалако, и все они летели вниз, в танцевальные залы мертвых, и он замерзал, и ему уже не было больно…
      Но потом Мама передала ему нечто. Шалако дал ему нечто. И это причинило ему боль.
      Он вскрикнул и начал проталкивать себя вверх, словно всплывая. И он плыл, и колотил руками, и тянул за что-то. Или, возможно, он нашел опоры, подобные тем, что показала ему мать, но уже не в скале, и, цепляясь за эти опоры, он карабкался вверх. Он выбрался из облаков, из-под водяных струй, гром и молнии слабели позади него, и тогда вокруг него образовалась темнота, но уже иная, не причинявшая боли.
      Он проснулся в объятиях своей матери. Она крепко держала его, и он не мог заставить ее разжать руки. Наконец ему удалось выбраться, а она продолжала держать руки так, словно он еще был там. Он хотел расплакаться, но плакать было нечем. Все свои слезы он выплакал в грозу, вместе с матерью.

* * *

      Марвин медленно поднял голову и выплюнул зуб. Лианг – этот гигантский сукин сын – вытянул руку вниз, чтобы снова поднять Марвина. Самое ужасное заключалось в том, что он не чувствовал никаких эмоций Лианга – ни гнева, ни страха, ничего. Лианг был холоден как камень.
      Но с другими было иначе. Даже через всю комнату он мог ощутить их отвращение.
      – Лианг, послушай, что я сделал?
      Лианг пожал плечами.
      – Босс знает, парень. Он знает, что ты такое. Он наблюдал за тобой, когда играли в покер.
      – Да, я хорошо играю в покер. Ну и что?
      Лианг снисходительно улыбнулся, поднял его и снова ударил.
      – Один из этих чертовых чтецов мыслей, приятель.
      – Да ты что…
      На этот раз его ребро сломалось.
      – Нет? – повторил Лианг, вытаскивая пистолет.
      – Ладно, ладно, да. Самую малость.
      – Хватает, чтобы мухлевать в покере. Хватает, чтобы надувать босса.
      – Да.
      – А что случается с теми, кто надувает босса?
      – Бог мой, Лианг, давай…
      Лианг вставил патрон и приложил холодное дуло пистолета к шее Марвина чуть ниже подбородка.
      – Послушай, парень…
      Он подождал.
      Лианг взъерошил ему волосы.
      – Вот тебе сделка, Марвин. Босс – добрый католик, так что ты будешь жить, если ты этого хочешь. Но прямо сейчас ты станешь его сучонком, усек? Мы будем давать тебе задания, а ты будешь работать на него.
      – Да, да, я справлюсь. Помогу ему. Искать федералов – все, что нужно. Только не убивай меня, парень.
      Лианг продемонстрировал свою "зубастую" улыбку.
      – Ну, я скажу боссу, что мы пришли к соглашению. Но, Марвин…
      – Да?
      – Я – не добрый католик. Если ты засветишь босса, то будешь мечтать, чтобы я застрелил тебя…

* * *

      Ее бросили в яму, и она упала на груду трупов. Она не могла даже разглядеть землю под ними.
      Вокруг нее падали другие. Сверху она слышала трели птиц, рев бульдозера. Начинался дождь.
      – Марта?
      – Боузли!
      Они нашли друг друга и обнялись, словно прикосновение и знакомый запах каждого могли унести их куда-то, в безопасное место.
      "Не смотри, не смотри", сказал он ей, сказал словами, что проникали через ее кожу и кости, впитываясь, словно дождик.
      Но кто-то гневно закричал, и она посмотрела. Джо, старик, пристально смотрел на каждого солдата.
      – Ваши сердца сгниют внутри вас! – кричал он. – Мы будем жить, а вы – нет. Покайтесь! Эти люди не сделали ничего плохого.
      Рыжеволосый мужчина в форме лейтенанта заглянул в яму и нахмурился. Он вытащил свой зловещий пистолет и выстрелил Джо в голову. Раздался булькающий звук, и старик упал.
      – Все вы прокляты дьяволом, – ответил лейтенант. – Я лишь отправляю вас домой – в ад.

* * *

      "Ночь, Ветер, Колдун, наш Владыка".
      Мысли Блад странствовали по залам храма и заставляли всех двигаться. В каждом из них находился крошечный кусочек ее личности – ее черные волосы, ее глаза цвета миндаля. Но ее рост различался – Смоук смотрел на нее сверху вниз, Мерси была почти такого же роста. Она сама в калейдоскопе образов, отраженная любовью, ревностью, страстью, страхом.
      – Они здесь, – сказала она вслух для Мерси. Мерси не была достаточно сильной, чтобы следить за их беседой, если руки не были соединены.
      – Далеко? – спросил Тил, перебирая свою молочно-белую бороду.
      – На мосту, шестью милями выше того места, где мы поставили сигнализацию. Похоже на пару грузовиков. Хорошо вооруженных.
      "Образы людей с оружием, мужчин с очень толстыми ногами и руками, которые с трудом тащатся по дороге". Последний штрих добавил Манки.
      – Манки, ты можешь постараться быть серьезным? – вздохнула Блад. – В лучшем случае эти люди пришли убить нас. В худшем…
      – Для начала им нужно будет прорваться через наших любимых приверженцев, – сказал Манки, улыбаясь своей узкой ухмылкой. Он перебросил за плечо длинные волосы цвета меди.
      Блад ответила кривой улыбкой.
      – Как это могло произойти? – пробормотал Тил. – Почему они хотят убить нас?
      В возмущении Манки испустил звук, мало чем отличающийся от вопля обезьяны.
      – Они хотят нас убить с тех пор, как мы здесь появились. Нельзя бухнуть кучу безмозглых зомби и храм майя посреди такой глухомани, чтобы не нашлось обиженных.
      – Нам не следовало столь откровенно применять наши способности, – продолжал ныть Тил. – Нам не…
      – Да ладно. Откуда мы могли знать, что наука ни с того, ни с сего решит обнаружить нас? Дьявол, мы же считали себя единственными. Мы случайно попадались друг другу в течение двух лет, а потом ничего, сколько бы не искали. До сих пор верующие думали, что мы получили свои способности от предков, а остальные считали нас мошенниками. Достаточно справедливо, но это помогло нам выиграть время. А теперь правила изменились, и таких, как мы, отстреливают. Чем скорее мы научимся жить с этим, тем лучше.
      Смоук, обычно молчаливый, разомкнул свои массивные челюсти для того, чтобы сказать:
      – Мы уходим.
      – Да, парень, мы уходим. Как ты думаешь, Блад, следует ли накачать посильнее наших сторонников?
      Она кивнула.
      – Бейте в барабаны. Представление начинается.

* * *

      Ее кровь осела брызгами на бумаге, а боль расплескалась среди прихожан, остальные подобрали ее и отбросили как можно дальше. Она протянула по своему языку колючую веревку, благодарная судьбе за то, что делает это в последний раз. Приятно быть темной богиней, за которую готовы идти в огонь и воду, выжимать последний грош из идиотов-прихожан, наблюдать, как растет их стадо рабов-нормалов, но, видимо, оно не стоило всех этих мучений. Впрочем, теперь этот вопрос – чисто теоретический.
      Она почувствовала легкое головокружение, когда Манки поджег бумагу и начал свою речь. Она оглядела остекленевшие глаза двух сотен людей и чуть не рассмеялась над ними. Жалкие овечки.
      – Пришло время, приближается завершение катуна и начало нового цикла, – говорил он нараспев. – Черви мира придут пожрать свое мясо. Как они пришли в прерии, чтобы убить буйволов, как они пришли к Амазонке, чтобы оголить нашу мать-землю, так придут они и сюда. Но хотя колесу времени суждено повернуться, все не бывает прежним. Происходящее можно изменить. Буйволы могут вернуться. Леса из красного дерева могут вырасти. Амазонская долина может вновь зазеленеть, как и раньше. Наши предки, сражавшиеся и умиравшие ради вас, наблюдают. Вы можете видеть их глаза в ночном небе. Опозорите ли вы их, когда придет враг? Откажетесь ли вы защитить их?
      Звуковой ответ толпы нельзя было разобрать, но все их разумы закричали: "Нет!".
      – Мы уйдем вглубь, чтобы укрепиться там. Мы появимся в самом конце, когда вы проявите себя.
      "Ты в порядке, Блад?"
      "Слегка кружится голова. В порядке".
      Естественно, что именно Манки настоял на запасном выходе. И опять он оказался прав.
      "Ну, твое желание исполнилось", сказал ей Манки, когда они шли по туннелю. "Хотя бы ненадолго. Книга "Человек, который хотел стать королем" всегда была твоей любимой".
      "Хм. Я просто вспомнила, чем она закончилась".
      "Но не на этот раз", пообещал Манки.
      Через десять или пятнадцать минут они осторожно вышли из туннеля и оказались в чаще лесов Аляски. Издалека до Блад донесся знакомый резкий треск автоматных очередей – она не слышала его с тех пор, как они занимались торговлей на Камчатке. Она обнаружила, что почти обрадовалась ему. Было в нем что-то искреннее.
      Но Мерси была бледна. В те времена ее не было с ними, и, вероятно, она никогда не слышала звука перестрелки.
      Блад взяла Мерси за руку. "Не волнуйся", сказала она. "С нами все будет в порядке. Но мы должны двигаться очень тихо".
      Мерси кивнула и взяла за руку Смоука. Блад достала пистолет, чтобы убедиться, заряжен ли он.
      Она знала, что впереди их ждут люди, и увидев их среди деревьев, она слегка прикоснулась к их разумам. Порой кровопускание давало ей подобное ощущение – словно она испарялась, становилась разреженной, но очень большой, заполненной туманом ощущений. Растянувшись над ожидающими людьми, она просмотрела их разгневанные, крошечные и глупые поросячьи мозги. Вот этого переполняла злоба, потому что он не умел испытывать других чувств, вот этот не был зол, но делал, что ему приказали.
      Неожиданно она ощутила ледяной гнев. Нормалы. Она видела выпуски новостей, этих подонков в телешоу, этих пустоголовых брехунов. Посмотрите, что вы натворили. На всей планете гибнут люди только потому, что нормалы глупы и трусливы.
      Она даст им образ, которого следует бояться.
      Гнев придал ей сил, так что когда она вышла на прогалину, солдаты увидели вовсе не изящно сложенную женщину. Они стояли вокруг полноприводного "Кортеса" и дули пиво. Втроем. Словно охотились на оленя.
      Их лица резко изменились, когда они увидели ее, Кали, Габриель, череп и серп, расправленные крылья налетающего ястреба. Они в панике хватались за свои винтовки, пока она спокойно стреляла каждому в голову, получая удовольствие от ощущения, как умирают их грязные маленькие мозги. Только последний сумел открыть огонь, но он промахнулся, и ее выстрел разбрызгал его кровь по корпусу машины.
      Потом все вернулось, и она оказалась совершенно пустой, ни один из ее мускулов не мог напрячься, чтобы удержать ее. Она упала на землю и ощутила, как та задрожала.
      – Классная стрельба, – похвалил Манки.
      – Что это за взрыв? – спросила Мерси.
      – Должно быть, наш храм, – ответил Манки. – Шестьдесят кило пластида.
      – Боже мой, – задрожала Мерси. – Наши приверженцы…
      Она разрыдалась, и ее слезы омыли их всех.
      – Больше не следуют за нами, – сказал Манки, обняв Блад и поднимая ее. – Игра окончена. Пришло время идти вперед.

      Ли громко зааплодировал вместе со всеми, когда сине-голубое свечение крошечной новой звездочки возникло над лунным горизонтом.
      На самом деле зонд был запущен на полчаса раньше из отвратительного хобота масс-генератора, который с трудом можно было разглядеть на фоне космодрома фон Брауна на расстоянии около километра. Достаточно дешевые запуски с помощью масс-генераторов происходили без звуков и пламени. По давно установившейся традиции первая вспышка включившихся двигателей ракеты означала успешный старт.
      По-прежнему аплодируя и улыбаясь, Кроуфорд повернулся лицом к репортерам.
      – Я просто хотел сказать, как благодарен судьбе за то, что я здесь, – начал он, и гудение сразу стихло до легкого бормотания. – Мне дано особое право, и я бесконечно взволнован. Были те, кто говорил, что этот момент никогда не наступит, – что умирает любопытство, вынудившее человечество двигаться от континента к континенту и от планеты к планете. Вот доказательство, что они ошиблись.
      Когда он сделал паузу, вверх взметнулось множество рук.
      – Да уж, – сказал он, – я запланировал долгую речь, но, похоже, вы настроены решительно. – Он выбрал Роберта Танаку, одного из ведущих журналистов. – Боб? Чем могу помочь?
      – Я просто хотел узнать, каково, сенатор, чувствовать себя реабилитированным. И как, на ваш взгляд, буду выглядеть инопланетяне?
      – Ну, Боб, соответствуя высокому званию сенатора Земного Содружества… – черт возьми, ощущение очень приятное.
      Он подождал, пока смешки вокруг затихнут.
      – Но давайте посмотрим на нашу ситуацию в перспективе. Наши знания в области тахионного излучения довольно ограничены, и нам известно лишь то, что источник сигнала, обнаруженный DeepProbe, может иметь естественное происхождение. Но все равно, именно об этом я – и многие другие – мечтали долгое время. Сеть зондов DeepProbe была создана через четыре года после того, как было доказано существование тахионов. Проект Heimdal позволит усовершенствовать систему с небольшими затратами, и уверен, что однажды – возможно, раньше, чем вы думаете, – он ответит на ваш второй вопрос.
      – Благодарю вас, сенатор.
      – Всегда рад. А что спросите вы, госпожа Бощ?
      – Да, сэр, Izvestia International. Я хочу спросить, как вы ответите на недавнее заявление сенатора Токаша о том, что вы неправильно разрешаете проблему телепатов.
      Он почувствовал, что улыбка застыла на его лице.
      – Да, а я надеялся, что смогу еще немного поболтать о надеждах и будущем человечества до того, как мы вернемся в неандертальскую пещеру политиканства. Но если нужно вернуться, то давайте, по крайней мере, сохраним то, что мы видели сегодня, – надежду и веру в себя как в расу. Сенатор Токаш имеет свою собственную точку зрения, это несомненно. Мы с ним значительно отличаемся друг от друга – к примеру, в отношении проекта Heimdal, против которого, как многие из вас могут помнить, он выступал совсем недавно. А что касается "проблемы" телепатов – мы стараемся решать этот вопрос со всей возможной осторожностью.
      – Многие обвиняют вас в том, что вы превращаете телепатов в граждан второго сорта.
      – Да, с одной стороны. А с другой меня критикуют за то, что я не поймал их всех и не посадил в концлагеря. Очень просто бросать огульные и категоричные заявления. Значительно труднее иметь дело с реальностью. Правда в том, что мы вынуждены регулировать телепатов и одновременно должны уважать их права как граждан. Как было бы замечательно, если бы нам удалось избежать печальных инцидентов последних нескольких месяцев, и я молюсь, чтобы они как можно скорее прекратились.
      – Сенатор, в отношении вашего предложения о создании специального комитета по телепатам…
      – Да. Комитет по технологиям и правам личности – это временная затычка, но телепатия – это не технология. Это отдельная проблема, которая требует особого внимания. Я предложил создать Комитет по метасенсорному регулированию.
      – Вы можете прокомментировать слухи о том, что сенатор Токаш уже назначен главой комитета вместо вас?
      Ли остался горд собой – он сумел сохранить улыбку.
      – Уверен, что президент назначит того, кто, по ее мнению, выполнит задачу наилучшим образом. Если это Токаш, то я доверяю ее суждению.

* * *

      Наедине с собой он не был настолько спокоен – осколки пустого графина усеяли пол в его номере, словно снежинки. Разбивать стеклянные предметы на Луне было не так приятно, как на Земле, но относительно слабый эффект компенсировался самим мигом раскалывания, когда мельчайшие фрагменты взлетали вверх, напоминая облако пыли. Ему пришлось отступить в маленькую ванную, пока воздухоочистители не ликвидировали мелкую пыль, опасную для легких.
      Уже очень давно он не улетал с Земли, слишком давно. Органы чувств предавали его.
      Когда он вышел из ванной и подобрал разбросанные вещи, он почувствовал себя спокойнее. Он проверил почту и обнаружил среди новых сообщений нерадостное письмо от Тома Нгуйена. Почти наверняка Токаш получит комитет.
      Это было несправедливо – все началось с его слушаний, ему голосу внимал весь мир. А теперь Токаш хочет забрать у него все это.
      Но что он мог сделать?
      Ничего – не на Луне, а он застрял здесь, как минимум, на несколько дней. К тому времени как он вернется на Землю, решение уже будет принято.
      Он взял гантели и занялся гимнастикой, безжалостно третируя свои мускулы. Неважно, известно ли это людям, но они лучше реагируют на мужчину, который выглядит по-мужски. Пот уже начал собираться в невероятно крупные капли, когда раздался сигнал коммуникатора номера.
      – Только звук, – приказал он. – Да? Сенатор Кроуфорд слушает.
      Короткая пауза, и затем:
      – Сенатор Кроуфорд? Говорит Элис Кимбрелл.
      – Доктор Кимбрелл, рад вас слышать. Чему обязан подобной честью?
      – Я хотела бы поговорить с вами как можно скорее.
      Его брови поднялись. Никакой привычной трехсекундной задержки – Элис Кимбрелл была на Луне.
      – И о чем?
      – Об одном очень важном деле.
      – Хорошо. Как насчет Ix Chel, через час?
      – Я бы предпочла что-нибудь менее людное.
      – Уступите мне, если не возражаете. В любом случае уже почти время обеда.

* * *

      Как и все на Луне, ресторан Ix Chel был невелик, но претендовал на элегантность. Он был вырыт в склоне горы и накрыт плотным куполом, благодаря которому зал заливало мягкое синеватое сияние Земли. Свет отражался водой, струящейся по одной из каменных стен. Вода на Луне была сокровищем, ее добывали из пылевых морей – останков давно погибших комет. Запасы воды в колонии составляли несколько тонн, но редко можно было увидеть больше кружки жидкости за один раз. Возможность находиться рядом с водопадом казалась чудом, и Кроуфорд мысленно поднял бокал за предприимчивость владельца ресторана, который пристроил свое заведение к одному из перегонных узлов по переработке воды.
      Ресторан был заполнен полностью, когда Элис Кимбрелл вошла в зал, но она сразу же обнаружила Кроуфорда. Он с восхищением смотрел на нее, пока она приближалась. Ему понравились взгляд ее глаз и манера носить строгий серый костюм, похожий на униформу.
      – Доктор Кимбрелл, – сказал он, протягивая руку. Она сухо пожала ее.
      – Сенатор.
      – Прошу вас, садитесь. – Когда она села, он одарил ее улыбкой. – Какое совпадение, что мы оба оказались на Луне в одно время. Вы видели запуск зонда Heimdal? Я бы смог обеспечить вам место в переднем ряду.
      – Я прилетела, чтобы повидать вас.
      Его бровь поднялась.
      – Я польщен. Для частных лиц прогулка дороговата.
      Она признала его правоту легким кивком.
      – Я узнала, что вы здесь.
      – Через шесть дней я буду в Женеве. Или вы могли бы позвонить мне.
      – Вопрос слишком важен, чтобы ждать – или доверять обычной связи.
      – Вот как.
      – Да. И я по-прежнему предпочла бы, чтобы мы разговаривали бы в менее людном месте.
      Его улыбка стала еще шире.
      – Мой отец часто говорил, что на тыквенном поле соседа не следует наклоняться, чтобы завязать шнурок.
      – Что это значит?
      – Ну, тыква – это такой большой…
      – Я знаю, что такое тыква. Я спрашиваю, на что вы намекаете?
      Он лениво потыкал вилкой в жареный картофель.
      – Сколько журналистов вы видите в настоящий момент?
      Она огляделась вокруг.
      – Ни одного.
      – Здесь двое, по крайней мере. Если я хочу встретиться с женщиной, которая перевернула весь мир вверх тормашками, я сделаю это в том месте, где все смогут нас видеть. Если вы придете в мой номер, то они могут задаться вопросом – а какими тайнами мы обмениваемся. И, что еще хуже, они могут подумать, что мы вступили в клуб семьянинов в отставке. Вы хотите, чтобы это появилось в газетах?
      Официантка, маленькая женщина с почти белыми волосами и сильным австрийским акцентом выбрала именно этот момент, чтобы подойти к их столику.
      – Что-нибудь выпить?
      – Скотч. Laphroaig.
      – Принесите мой Evan Williams.
      Бровь Элис поднялась.
      – Они хранят бутылку для меня. Знаете, я ведь герой этой колонии.
      – Да, но поправьте меня, если я ошибаюсь. Разве Evan Williams не очень дешевый и отвратительный по вкусу бурбон?
      – Дешевый – да, отвратительный – да. Но старейшая винокурня в Северной Америке, а это кое-что значит. Если ближе к вопросу – он напоминает мне, откуда я родом и кто я есть. А Laphroaig – это дорогой и вкусный виски.
      – Он напоминает мне, кто я есть, – ответила Элис.
      Принесли бокалы.
      – Остается узнать, откуда вы родом, – сказал Ли, они чокнулись и выпили оба.
      – Полезная штука, – отметил он. – От нее и в лунной почве что-нибудь выросло. – Он заинтересованно наклонил голову. – Так о чем мы должны поговорить, доктор?
      – Нас могут услышать? Журналисты?
      Он пожал плечами.
      – Подслушивание запрещено законом. Мне следует знать, я ведь вхожу в Комитет по технологиям и частной жизни. – Он наклонился вперед. – Вы должны чувствовать себя реабилитированной. Последние из ваших критиков окончательно умокли, верно? Теперь, когда столько опытов подтвердило результаты исследования, которое вы опубликовали.
      Пораженная, она уставилась на него.
      – Реабилитированной? Как я могу чувствовать себя реабилитированной после гибели более десяти тысяч человек? После резни в среду в китайской Шаньси? Бомбежек в Юте? Восстания в Чикаго – линчевания в Армстронге?
      – Хорошо, – он постарался сгладить впечатление. – Я понял. Доктор Кимбрелл, вы должны знать, что любое новое открытие имеет свою цену. Эти результаты были бы опубликованы – с вашей помощью или без нее.
      – Я понимаю это, сенатор. Но очень простой факт заключается в том, что это была я.
      Она сделала довольно большой глоток из бокала.
      – Вас вываляли в грязи за эту публикацию. А теперь, когда дело сделано, вы сами вываливаете себя в грязи.
      – Нет. Просто осознаю свою ответственность.
      – И это привело вас ко мне? Я не могу вообразить, что вы совершили перелет на Луну, чтобы воспользоваться моим талантом психотерапевта.
      Эта фраза заставила ее слегка улыбнуться.
      – Нет. Я прилетела увидеть вас, потому что хочу принять участие. Участие в решении проблемы.
      – А вы думаете, что я и есть решение? Это очень лестно, доктор. Но вы не думали так раньше, когда я приглашал вас стать консультантом. Что изменилось?