Простыня казалась синей от цветного освещения. Космы седых волос, крючковатый нос, вызывающе выброшенный вперед пук бороды и черный провал рта делали лицо спящего похожим на отвратительные и наивные изображения князя тьмы на картинах Дюрера29. Резкий, как вопль младенца, звонок и яркий сиреневый свет ворвались в комнату одновременно: косматый старик вскочил и взмахнул рукой, как фокусник. В его руке появился револьвер. В ярко освещенной двери стальной шлюзовой камеры, оказавшейся частью стены этой комнаты, стояли два металлических чудовища. Левые руки их были указующим жестом направлены на косматого старика. - Спокойно - сипловатым, чуть приглушенным голосом деда Андрейчика сказал по-немецки один из стальных великанов. - Положи револьвер! Он бесполезен. Не вздумай бежать. Косматый старик недоверчиво взглянул на левые руки водоходов, направленные на него: пулеметные дула смотрели из стальных рукавов недвусмысленно и грозно. Все было ясно... Косматый старик, не сведя глаз с неожиданных гостей, медленно отложил револьвер. - Кто вы такие? - тихо спросил он. - Это несущественно, - сказал дед Андрейчик. - Кто бы я ни был, я ликвидирую тебя на месте, если ты вздумаешь бежать, позвать на помощь и вообще... - Что вам нужно? - спросил старик. - Что нам нужно? Это другой разговор. Кому поручена охрана мальчика? строго спросил дед Андрейчик. - Ворсу. - Включи микрофон и прикажи Ворсу немедленно привести мальчика сюда. Старик пошарил ногами, надел туфли и сказал небрежно: - Разрешите надеть пенсне. - Нет! - резко сказал дед Андрейчик. - Но я ничего не вижу. - Найдешь ощупью. Косматый крестовик пожал плечами и пошел к микрофону, стоявшему на кабинетном столе. - Стоп! - приказал дед Андрейчик. - Запомни. Приказать нужно: немедленно привести мальчика. И больше ничего. Ворсу запрети входить сюда. Пусть доведет мальчика только до двери. Понятно? - Понятно. - Помни, - угрожающе сказал дед Андрейчик, - возьмут нас твои друзья или нет, но тебя в живых не будет, если хоть одно лишнее слово или какую-нибудь кнопку... Старик презрительно скривил губы. - Я не так глуп, как вы воображаете. - Я в этом уверен. Говори только по-русски, английски, немецки. Старик включил настольный радиофон, затем набрал на диске какую-то цифру. Спустя несколько секунд в репродукторе кто-то завыл, зевая, засопел и опять зевнул. - Ворс! Старый крестовик оглянулся на своих бронированных караульных и спросил по-немецки: - Ты меня слышишь? - Так точно, ваша святость, - прохрипел невидимый Ворс. - Что делает мальчик? - Я полагаю, он спит, ваша святость. - Приведи его ко мне, Ворс... мне нужно его кое о чем расспросить. - Слушаюсь, ваша святость. - Постой, Ворс... Крестовик еще раз оглянулся. - Ты, Ворс, это... когда приведешь мальчика... останься за дверью. - Слушаю, ваша святость... - Пусть мальчик войдет один. - Микрофон... - зашипел дед Андрейчик. Косматый старик выключил микрофон. Дед Андрейчик отбросил иллюминатор и внимательно вгляделся в мертвенно-серое лицо старого крестовика. Так вот оно какая, "красивая немка Лилиан", обольстительная архиепископесса апостольской разведки! Следователь Померанцев не ошибся. Каким нужно быть ловким авантюристом, чтобы морочить весь мир, создавая вокруг своей разведки ореол тайны и поддерживая легенду о "красивой немке"! В бородатой "Лилиан" дед Андрейчик по старым портретам признал самого вождя крестовиков, бывшего унтера и бывшего "апостола", Петера Шайно. "Красавица неважная, - думал дед Андрейчик, разглядывая заспанного лохматого старикашку. - Но мерзавец высшего сорта. Факт". Шайно не любил, видимо, когда его разглядывали в упор; он двинул плечом и сказал деланно-беспечным тоном: - Ну вот, как будто все в порядке... Ответа не последовало. Молчание тяготило старого авантюриста. Он подтянул кальсоны, переступил с ноги на ногу и осторожно спросил: - Вас интересует только мальчик? - Пока да... - не сводя с него глаз, ответил дед Андрейчик. Рума тоже отбросил свой иллюминатор и не отрывал сумасшедших от ненависти глаз от щуплой фигурки своего кровного врага. Шайно молчал; видимо, он над чем-то размышлял. Наконец заговорил, пощипывая бороденку: - Я не знаю, кто вы. Но это неважно Раз вы сюда проникли, я должен пойти на компромисс. Я предлагаю: давайте разойдемся по-деловому. Я даю вам третий скафандр для мальчика. Вы оставляете меня в покое и уходите так же, как и пришли. Через двадцать четыре часа вы можете этил же ходом привести своих людей, но не раньше. Я должен уйти отсюда. Даю слово, что я уйду один. Судьба остальных меня не интересует. Дед Андрейчик с интересом разглядывал старого предателя. - Узнаю архиепископа "епархии святого духа" и апостола Лиги военизированного христианства, - криво усмехаясь, сказал он. - Факт. Шайно с беспокойством упер в него подслеповатые глаза. - Вы меня знаете? Дед Андрейчик засопел и сказал сухим, потрескивающим голосом: - Да, я знаю тебя. Я помню тебя. Ты дурной сон человечества. Теперь я тебя вижу наяву. Крестовик нетерпеливо повел плечом. - Оставим это. Сейчас здесь будет мальчик. Я даю третий водоход, вы мне двадцать четыре часа на эвакуацию. - Нам хватит двух скафандров. А с тобой я поступлю так, как поступил бы на моем месте всякий коммунист и старый радист Мурманского порта, - резко сказал дед Андрейчик. - Например? - тревожно спросил крестовик. - Унтер Шайно! Оставить разговоры! Стоять смирно! - крикнул дед Андрейчик. За дверью послышались шаги. Дед Андрейчик кивнул Руме: - В сторону, Рума... стань к стене... - К-х стене, - угрюмо сказал Рума и отвел свой водород в сторону. Шаги затихли. Кто-то негромко стукнул в дверь. - Говори!.. - шепотом приказал крестовику д Андрейчик. - Это ты, Ворс? - неестественно громко спросил Шайно. Дед Андрейчик шевельнул рукой-пулеметом. - Так точно, ваша святость. Вы изволили приказать... - раздалось за дверью. - Пусть мальчик войдет! - крикнул Шайно. Дверь чуть вползла в стену, и в комнату вошел худой, бледный мальчик. В нем трудно было узнать краснощекого вихрастого неусидчивого пилота "Полярного жука". Усталым, недружелюбным взглядом он обвел комнату и остановил глаза на двух стальных гигантах. Оба стояли неподвижно и указывали толстыми круглыми ручищами, с короткими дулами на конце, на заспанного "апостола" крестовиков, стоявшего в одном белье у кабинетного стола. Юра широко открыл глаза... - Ворс! - сказал Шайно. Дед Андрейчик прищурился и навел дуло своего пулемета прямо в рот авантюристу. - Ты... можешь идти, Ворс, - внезапно осипшим голосом сказал Шайно. - Дверь... - зашипел дед Андрейчик. Шайно протянул руку к стене, и дверь поползла из стены. - Рума! - позвал дед Андрейчик. Юра вздрогнул и испуганно глянул на стального великана. Только теперь он заметил, что из иллюминатора выглядывает человек. - Смотри... - сказал дед Андрейчик. - Смо-три... - мрачно повторил Рума и, сделав неуклюжий шаг вперед, навел свой пулемет в грудь лохматому крестовику. - Дедушка! - крикнул Юра и бросился к водоходу. Из иллюминатора смотрели на него подернутые слезой знакомые голубые глаза. Дед Андрейчик шевелил усами и громко кряхтел, чтобы окончательно не расплакаться. - Ну, ну... ты это... тово... - бормотал он. - Сейчас надо уходить... - Дедушка! - Юра привстал на носки, заглядывая в иллюминатор. - Он жив? Дед Андрейчик настороженно глянул на внука. - Кто? - Амундсен. Я нашел его. Рука во льду... черная... Разве его не подобрали? - быстро заговорил Юра, хватаясь за иллюминатор. Старик улыбнулся. - Того, кого ты нашел, мы подобрали. Оживили. Все в порядке. - Где он теперь? - свистящим шепотом произнес Юра. - Вот он... Дед Андрейчик кивнул на своего стального спутника. Юра обернулся и сделал шаг к водоходу Румы. Маленький курунга не сводил глаз с крестовика. Уже несколько раз Руме казалось, что пора стрелять, что явно подозрительны движения этого ненавистного косматого старика, которым когда-то бил по лицу его и отца Маро и кричал на всех противным, визгливым голосом. Но вдруг перед иллюминатором Румы появилось бледное лицо. Чуть приоткрыв рот и широко раскрыв изумленные глаза, Юра разглядывал суровое лицо незнакомого смуглого мальчика. Дед Андрейчик, прикрыв смеющиеся лукавые глаза густыми бровями, с интересом наблюдал за обоими мальчиками. О косматом крестовике на минуту забыли все трое. Юра стоял спиной к нему, загораживая Шайно от Румы. Вдруг Юра почувствовал, как кто-то сильно схватил его за плечи и поволок назад. Шайно, пригнувшись и прикрываясь Юрой, волок мальчика к двери. - Ни с места! - заревел дед Андрейчик. Но крестовик уже был подле двери. Не успел дед Андрейчик навести на него свою левую руку, как Юра вдруг отлетел в сторону, дверь раздвинулась, и Шайно метнулся в коридор. - Стой! - крикнул дед Андрейчик и бросился к двери. Раздался глухой удар: дверь стукнула по бронированной руке скафандра и отпрыгнула назад. Стальной гигант вывалился в полутемный коридор, похожий на тоннель метро, и остановился. Где-то за поворотом справа замирал топот убегающего. Дед Андрейчик направил скафандр вдоль коридора вслед за беглецом, но, сделав несколько шагов, остановился: погоня была бесполезна, вряд ли он догнал бы Шайно, но заблудился бы в этом подводном лабиринте наверняка. - Назад! - крикнул он Руме, который тоже вывел свой водоход в тоннель. - В люк! Аранга! Юра, беги за ним!.. Через несколько секунд все трое уже были в стальной шлюзовой камере. - Рума! Голову! - скомандовал дед Андрейчик. - Голову! - Голову!.. - крикнул Рума, и шлем его со звоном откинулся назад, словно крышка огромной чернильницы. Теперь Рума выглядывал из скафандра, как водопроводчик из водомерного люка. - Юра, полезай внутрь! Становись позади него! - приказал старик. - Живо! Юра мгновенно вскарабкался на плечи стальному гиганту и влез в его объемистое нутро: для двух мальчиков места в просторном скафандре вполне хватило. - Закрывай! - крикнул дед Андрейчик и прислушался: за стеной, в тоннеле, неистово выла сирена, выла пронзительно, не умолкая, приглушая топот многих ног в далеких переходах тоннеля-коридора. Умолкла сирена внезапно, и тотчас же снаружи загрохотал удесятеренный усилителем голос: - Противник в четвертом повороте! В первом секторе, келья двадцать четвертая! Личный конвой его святости, наверх! Мортиршики, к третьему и пятому повороту!.. - кричал кто-то по-немецки. Дед Андрейчик шагнул к рычагам в стене и только тут обратил внимание, что рычаги все опущены вниз. Уходя, они с Румой оставили их поднятыми кверху. Теперь, для того чтобы закрыть шлюзовую камеру, повысить давление и открыть пол, нужно было опустить рычаги, но они, оказывается, уже опущены. Все еще не доверяя себе, старик захватил правой клешней крайний рычаг и поднял его: рычаг свободно пошел вверх, но тотчас же упал, как только дед Андрейчик его оставил. То же произошло и с другими рычагами. Рума испуганно наблюдал за порывистыми движениями водохода деда Андрейчика. Удивленное лицо Юры выглядывало из-за его плеча. - Гадина! Выключил ток... Дед Андрейчик растерянно смотрел на повисшие рычаги. Простой и четкий план набега на подводный штаб был нарушен. Уверенный в том, что даже после побега Румы и после его оживления профессором Британовым Шайно не открыл тайны своего стального шлюза остальным крестовикам, дед Андрейчик решил: после того как они с Румой проберутся в секретную комнату "апостола", отбить у крестовиков Юру и уйти тем же ходом, забросав своих врагов гранатами со снотворным газом чанзитом. Газ этот только недавно стал применяться при хирургических операциях, и дед Андрейчик был уверен, что противогазов от чанзита в штабе Шайно нет. Остальное должна была довершить экспедиция Ливена, которая уже проникла в заброшенные штольни острова Брусилова. Главное было вырвать Юру из рук крестовиков, не дать им выместить свою злобу на беззащитном мальчике в момент штурма подводного штаба сверху и отрядом Татьяны Свенсон через тайный ход Шайно. Первая часть набега на штаб удалась блестяще. Дед Андрейчик даже не ожидал, что он в соседней со шлюзом комнате столкнется с Шайно и что ему удастся так легко, без боя, освободить внука. Но теперь путь к секретному тоннелю был отрезан: надо пробиваться к главному ходу. Десяти тысяч микроскопических патронов с разрывными нитроманнитовыми пульками, которыми были набиты магазины обоих левых рук водоходов, и пяти гранат со снотворным газом, прикрепленных к внутренней стенке груди скафандра деда Андрейчика, хватило бы на три таких штаба крестовиков, но... кто знает, какие сюрпризы готовят крестовики врагу, ворвавшемуся в их крепость? Молниеносный полет мыслей старика прервал страшный грохот; столб пыли ворвался в шлюзовую камеру из "кельи" Шайно-Лилиан, и щебень брызнул по стальному полу. Дед Андрейчик сделал шаг к двери и выглянул: большой пролом зиял в наружной стене комнаты "апостола", и сквозь него, занавешенный кисеей пыли, виден был ярко освещенный коридор-тоннель. Крестовики, видимо, стреляли откуда-то справа, под небольшим углом, потому что снаряд разворотил не только наружную сторону, но и левую внутреннюю, обнажив смежную "келью". Стреляли легкими снарядиками (очевидно, тоннельные артиллеристы учитывали, что как полигон30 их подводное жилье мало пригодно). Стальная камера во всяком случае подобные орудийные щелчки должна была выдержать. Эти наблюдения успокоили деда Андрейчика. - Стойте на месте! - крикнул он, и голос его донесся до Юры будто издалека. Юра потрогал за плечо стоявшего впереди него смуглого мальчика и сказал ему на ухо: - Стой! На месте... В это время новый удар потряс комнату Шайно. Громили ее из коридора уже с двух сторон, - второй снаряд разворотил внутреннюю стену слева. Затем резко захлопали щелчки пуль из "пращей Давида". Дед Андрейчик захватил клешней массивную стальную дверь и попытался задвинуть ее, но дверь не поддавалась. Грохнул еще один удар снаряда, и все смолкло. "Та-ак. - дед Андрейчик прислушался. - Значит, артиллерийская подготовка кончилась. Теперь начнется атака Факт". На минуту старик подумал об отряде Татьяны Свенсон. Но он тотчас же вспомнил, что стальной пол плотно прикрыл вход в штаб. Отряд Татьяны мог бы только взорвать нитроманнитом пол, затопить водой весь штаб и лишь таким образом прийти на помощь ему, Руме и Юре. Но это была крайность, к которой дед Андрейчик пока еще не хотел прибегать. Он нащупал первую газовую гранату на груди водохода, снял ее, отправил в правый рукав и крикнул: - Юра! Там у вас над плечами есть две маски. Сними их, дай Руме одну! Надевать, когда скажу! В тоннеле послышался далекий шум. Он приближался, нарастал, и наконец все трое услышали тяжелые шаги и легкое дребезжанье, будто шел по коридору какой-то гигант с огромными чугунными ступнями и волок за собой жестяной детский возок. Дед Андрейчик направил левую руку водохода на пролом в наружной стене "кельи" Шайно, в правой он приготовил гранату. Каково же было его удивление, когда сквозь брешь в стене он увидел своего двойника: водоход точно такой же, в каком был заключен он сам, шагнул к бреши и, беспокойно вертя головой, стал разглядывать через свой иллюминатор разрушенную комнату. Стрелять в него было бесполезно: его броня, очевидно, также бы та непроницаема для пуль; бросать гранату - рано, можно усыпить одного и предупредить других: возможно, в тоннелях существует несколько отсеков с плотно изолирующими воротами-щитами. Захлопнут всех троих тут, в этой норе, а сами через главный ход удерут. Но то, что дед Андрейчик увидел в следующую минуту, превзошло все его ожидания: вражеский водоход попятился назад и стал устанавливать прямо против бреши в стене кургузую пушечку распылитель "святой воды", страшной жидкости кармонзит, испепеляющей все живое. Дед Андрейчик и сам не помнил, как включил он свой водоход на максимальную быстроту, как ворвался в коридор, опрокинул кармонзитовую пушечку и стал пулеметным ливнем хлестать в иллюминатор врага. Пули не брали стекло вражеского скафандра. Водоход с двумя мальчиками делал крутые внезапные повороты и держал под обстрелом весь тоннель-коридор, и, очевидно, небезуспешно, ибо крестовики удрали и слева и справа в глубь тоннеля, побросав свои мортиры. Дед Андрейчик совсем прижал к стене водоход крестовика. Но вдруг крестовик занес руку своего водохода, взмахнул, и старик увидел, как жирная желтая жидкость заструилась по стеклу его иллюминатора, затем стекло стало оранжевым - пламя бушевало на всем скафандре. Водоход деда Анрейчика, облитый жидким термитом и подожженный крестовиком, на минуту застыл на месте, потом он отступил два шага назад и вдруг ринулся на врага. Тот не выдержал бокового удара, опрокинулся, горящий термит со скафандра деда Андрейчика переполз на него. Задыхаясь и чувствуя, что раскаленная сталь жжет все ею тело, старик отбросил шлем, выпрыгнул из водохода и бросился в разрушенную комнату. Рума, назад! - заревел он. Но Рума не спешил, он подождал, когда полуобгоревший остроносый человечек выбрался из своего поверженного наземь, объятого пламенем водохода, и расстрелял его из пулемета в упор. Затем, пятясь и грозно поводя своей огнестрельной левой рукой, водоход с двумя мальчиками стал задом отступать к разрушенной комнате. - В камеру! - крикнул дед Андрейчик. Два мальчика в одном скафандре едва успели ввалиться в бронированною камеру, как раздался оглушительный взрыв: это в горящем водоходе деда Андрейчика взорвались сразу все пять газовых гранат. Сильный аромат не то шалфея, не то ромашки ворвался в ноздри деду Андрейчику. Его рука лихорадочно забегала по одежде: маски не было, она осталась там, в горящем водоходе. - Маски надеть! - крикнул он и в ту же минуту почувствовал, как внезапная слабость отяжелила его руки, ноги, все тело. Старик опустился на колени, потом стал на четвереньки, постоял так секунду и повалился на бок. Юра рванулся за спиной у Румы, чуть было не сорвал свою маску и по спине и плечам Румы выбрался из водохода, подбежал к деду, наклонился: старик спал, оглушительно храпя. "Теперь конец, теперь убьют", - мелькнуло в голове у Юры, и в этот момент вся шлюзовая камера чуть наклонилась вперед, как каюта корабля от легкой волны. Сильный подземный гул наполнил всю стальную комнату...
      27 "Я увидел здесь необычайные вещи" Старик, с седой, давно не бритой щетиной на тонком бледном лице, сидел перед большим ящиком, заменявшим ему стол. Старик писал. Неуютные пещерные стены окружали его. Колбочка с мерцающим газом тускло освещала это странное помещение без окон и дверец. Несомненно, здесь кончалась штольня, и хижина, отгороженная ящиками от ее ствола, была тупиком этой штольни. Между ящиками и стеной возникла темная фигура. - Это вы, Силера? - спросил небритый старик, не отрываясь от своего "стола". - Я, - ответил вошедший. - Кто это шумел сейчас там, в штольне? - Хьюз. Он говорят, что привык петь во время работы. - Вы его предупредили, что нужно соблюдать тишину? - Да, профессор. - Что он вам ответил? - Он просит разрешения свистеть, профессор. - Свистеть? Профессор Ливен удивленно взглянул на Силера. В небритом старике, наряженном в серую спецовку горняка, трудно было узнать всегда тщательно выбритого, старомодно, но со вкусом одетого начальника испано-марокканской экспедиции. - Если ему так хочется, пусть свистит, но не громко. Скажите Хьюзу, что через четверть часа он сможет петь, танцевать и делать все, что ему заблагорассудится. Но не раньше. - Хорошо. Я ему скажу. Профессор встал и стал разминать руки и плечи. - Предупредите всех участников экспедиции, что тератом будет пущен в глубь земли через десять минут. Раздайте всем маски. - Свенсон раздает маски. - Очень хорошо. Вы проверили систему охлаждения в снаряде, Силера? - Да. Я только что проверил. Охлаждение оболочки идет нормально. - Отлично. Прикажите всем собраться у выхода из штольни. Кто с нами остается у снаряда? - Хьюз. - Великолепно! Идите к снаряду. Я сейчас туда приду.
      * * * Ливен сидел над своими чертежами еще около пяти минут. Затем быстро встал и стал застегивать пуговицы своей серой горняцкой куртки. - Хьюз хочет петь... - Ливен оглянулся. Безмолвные каменные стены окружали его. Улыбка всколыхнула худое, бледное лицо профессора. - Я это понимаю... Но ведь можно свистеть... Ливен быстро собрал бумаги, в последний раз оглянул свои кабинет-штольню и, насвистывая бравурный марш из "Вильгельма Телля", двинулся в глубь шахты. Через несколько минут он уже был подле своего снаряда. Если бы вместе с Ливеном сюда пришел любопытный наблюдатель, ему так и не удалось бы увидеть знаменитый снаряд профессора Ливена, о котором во всем мире рассказывали легенды. Тератом находился внутри небольшого металлического сооружения, высотой около полутора метров, формой своей напоминавшего старинный водолазный колокол, плотно поставленный краями на земляной пол высокой просторной комнаты пещерного вида. Очевидно, какая-то сложная аппаратура внутри "водолазного колокола" должна была швырнуть в землю снаряд Ливена. Непреклонная человеческая логика родила идею этого снаряда. В свое время ученые-геофизики доказали, что горообразование, поднятие и опускание почвы происходили в прошлом и происходят сейчас благодаря присутствию в глубинах земного шара радия. Ливен сделал отсюда вполне логический вывод: если привнести на ту или иную глубину земных недр радиоактивные элементы, то можно будет вызвать искусственный геологический процесс: поднятие и опускание поверхности земли или дна моря, вулканическое извержение и так далее. Придя к такому выводу, профессор Ливен стал работать над своим снарядом, который, как некая подземная торпеда, должен был унести в глубь земли радий и совершить задуманный человеком геологический процесс. Прежде всего Ливен собирался применить такой снаряд для осуществления замечательной идеи своего отца при сооружении гибралтарской плотины. Десять лет Ливен работал над созданием своего тератома и все же создал это чудо геофизической техники. Тератом был уже испытан: он выровнял знаменитую долину за хребтом Варада у Новороссийска, в которой веками рождался смертоносный ледяной ветер "бора". Следующим на очереди был затонувший в доисторические времена горный хребет на дне Гибралтарского пролива. Но события в Арктике поставили на очередь вместо гибралтарского хребта подводную скалу крестовиков. И вот он, этот сказочный снаряд, стоит здесь, в штольне на острове Брусилова, заключенный в металлическое сооружение, похожее на малый водолазный колокол... Подле металлического футляра стояли Силера и Хьюз. Когда появился Ливен, испанский инженер, наклонившись, заглядывал в глазок, сделанный в верхней части сооружения, и, легко передвигая в боковой стенке рычажок, диктовал Хьюзу: - Тридцать восемь... тридцать восемь и один-тридцать восемь и восемнадцать сотых... Хьюз записывал цифры в блокнот. - Ну как? - спросил Ливен. - Очень хорошее испарение. Я полагаю, что снаряд придет в текучую зону с температурой оболочки минус пятьдесят, - сказал Силера, отрываясь от глазка. - Скажите, профессор, а потом, когда ваш пломбир там, в земле, начнет кипеть, он разнесет вдребезги остров имени лейтенанта Брусилова? - сказал Хьюз. - А вы что, боитесь взлететь на воздух? - спросил Ливен. - Наоборот! - с ноткой деланного протеста воскликнут Хьюз. - Мне так надоело сидеть в этой норе, что я готов взлететь хоть сейчас. - Никто не взлетит, Хьюз. Перестаньте балагурить, - сказал Силера. - Итак, профессор... Ливен выпрямил свой указательный палец с перстнем-хронометром, взглянул на него, затем поднял голову: - Включайте! Силера нажал на рычаг в стенке металлического сооружения. Раздалось сердитое жужжание, потом глухой удар потряс земляной пол, жужжание усилилось, переходя в гул... - Вперед! К выходу! - крикнул Ливен. Сильный подземный гул дал знать всей экспедиции, собравшейся у выхода из штольни, что подземная торпеда профессора Ливена отправилась в далекий путь к недрам земли. Постепенно гул перешел в отдаленный стон: будто какое-то огромное раненое пещерное животное зарывалось глубоко в землю, и по мере того, как оно уходило все глубже, стон его становился глуше и глуше. Наконец стон замер совсем, и тотчас же штольня качнулась из стороны в сторону, как трюм парохода от легкой волны... Вдоль штольни, с магниевыми факелами в руках, спотыкаясь, бежали Ливен, Силера и Хьюз. У выхода с тревогой и нетерпеньем их ждали остальные участники экспедиции. Все тотчас же бросились вон из тоннеля и врассыпную побежали к берегу. Первым на берег прибежал Хьюз, последним Ветлугин. (Начальник "Арктании" бежал с портативной походной рацией в руках.) Пролив между островами Брусилова и Седова уже несколько дней как очистился от льда; лишь редкий ледяной припай кое-где болтался по обоим берегам. Вдали виднелись серые утесы острова Седова, покрытые корой льда. - Я ничего не вижу, профессор! - крикнул Хьюз. - Спокойно, Хьюз. Через двадцать секунд начнется поднятие нашего острова и подводной скалы, - сказал Ливен. - Море! - вдруг крикнула Ирина. - Смотрите! Действительно, на поверхности пролива происходили странные вещи: вода внезапно почернела, стала клокотать, как кипяток в огромной кастрюле, и покрылась пеной. Высокая волна ударила в берег и отошла далеко назад, обнажая дно. - Сигнал! - крикнул Ливен. - Володя, сигнал! - задыхаясь, закричала Ирина. Ветлугин припал к микрофону: - Остров Мальмгрена? Алло! Говорит остров Брусилова. Давайте машины! Да! Да! Дно поднимается! Через пять?.. Стратопланы в воздухе, - крякнул он, будут через пять минут! - А я жалел, что поздно родился, - сказал Хьюз, не отрывая взгляда от клокотавшего пролива. - Оказывается, еще можно увидеть гражданскую войну. - Это не война, а экспедиция по спасению мальчика, - вразумляющим тоном сказал Силера. - Да, но для этого нашей милиции пришлось обобрать несколько военных истерических музеев, - ответил Хьюз и тотчас же закричал: - Позвольте! Но ведь мы поднимаемся! Наш остров!.. Профессор! Море медленно уходило прочь от берега, яростно рыча и оставляя обнаженное дно, покрытое водорослями, грязной пеной и копошащейся морской мелкотой. Едали, в бурлящих потоках обмелевшего пролива, росла перед изумленными взорами людей черная точка, превращаясь в утес, в новый остров. Берег, на котором стояли участники экспедиции, медленно уходил от воды, торжественно, без малейших толчков, вознося их на все возрастающую высоту. Величественное явление: рождение новой горы здесь и суши - там, внизу, где еще несколько минут назад клокотал холодный кипяток пролива. И люди, завороженно глядя перед собой, забыли, что это они послали в глубь земли чудесный снаряд тератом, заряженный мощными запасами радия, этого извечного творца материков, морей и горных хребтов. Оглушительный свист заставил всех поднять головы кверху: огромные самолеты почти под прямым углом шли на снижение. Их было несколько десятков. Небо, внезапно покрытое геометрическими силуэтами машин, на несколько секунд потемнело. Машины сразу же взяли направление на новый скалистый островок, появившийся вдали, и скоро окружили его, как стая гагар. Вдруг один за другим раздались два сильных взрыва... - Товарищи! Наденьте маски! Милиция взорвала вход в убежище контрреволюционеров! Сейчас туда будет пущен снотворный газ чанзит! крикнул кто-то позади группы. Все обернулись. В нескольких шагах от них стояла пассажирская машина. Пилот, махнув приветственно рукой, стал напяливать маску, похожую на намордник, с миниатюрным пятаком репродуктора на месте рта. Увлеченные необычайным зрелищем, развернувшимся перед их глазами, все участники экспедиции Ливена даже не заметили, как за их спиной на крохотную песчаную площадку, бесшумно опустившись на роторе, присел автожир. - Прошу садиться! - крикнул пилот через свой миниатюрный репродуктор, вкомпонованный вместе с маленьким индивидуальным передатчиком в маску. Все бросились к самолету, извлекая из карманов и напяливая свои маски, розданные Свенсоном еще в штольне. - Это нечестно, профессор! - загудел неугомонный Хьюз из своего пятачка-репродуктора прямо в ухо Ливену, усаживаясь в машине. - Мы подняли со дна новый материк, а другие люди уже поселились на нем и придумывают для него название. - Не скулите, Хьюз: мы летим туда же, - сказал Свенсон. - Предлагаю назвать новый остров именем Хьюза! - крикнул практикант Бельгоро. Ответить Хьюз не успел: нужно было вылезать, машина уже стояла у самого подножия огромной серой скалы, острой, как готический собор. Прямо против машины, у черной пещеры, поросшей ракушками и поникшими водорослями, сновали вооруженные милиционеры и санитары с носилками. Резко и неприятно заголосила сирена. Милиционеры и санитары застыли. - Подрывной взвод! В третий проход налево! - загрохотал громкоговоритель с командорской машины, когда умолкла сирена. - Первая рота, за ним, остальные немедленно в воздух! Команда подрывников и рота милиционеров едва успели добежать до входа в пещеру, как подле самой скалы один за другим раздались два сильных взрыва. К счастью, никто не пострадал. Через две минуты остальные люди, в том числе и все участники экспедиции Ливена, были уже в машинах, а машины - в воздухе. Взрывы продолжали раздаваться внизу; казалось, взрывались сами подводные камни и песок вокруг скалы. Ветлугин сидел рядом со Свенсоном в той самой машине, которая только что перенесла их с острова Брусилова на этот поднятый со дна океана скалистый островок и теперь снова унесла в воздух. - Как ты думаешь, Эрик, что это значит? - спросил начальник полюсной станции, глядя вниз на мелкий щебень, разлетающийся от взрыва вокруг скалы. - Простая штука, - безразличным тоном сказал Свенсон. - Мины с замедленным действием. Быстро работают гренландские налетчики! Успели эту гадость расшвырять. - А зачем подрывной взвод? Неужели чанзит не уложил спать весь этот подводный сброд? - Не уложил, так уложит. В какой-нибудь келье закрылись наглухо. Не иначе. Взрывы раздавались не только вокруг скалы, но и внутри штаба крестовиков. Глухие толчки отчетливо слышны были на далеком расстоянии. Пилот кругами стал набирать высоту, и перед глазами участников экспедиции Ливена предстала необычайная картина: отряды самолетов кружились над мокрой сумрачной скалой, словно потревоженная стая птиц; миниатюрные, как игрушки, танки-вездеходы, увязая в иле, подбирались к пещерному входу в штаб крестовиков; полсотни стальных головастых человечков выходили из воды и, неуклюже передвигая свои трубчатые ноги, шли на штурм последней твердыни контрреволюционеров. Это был подводный отряд Татьяны Свенсон, сопровождавший под водой деда Андрейчика и Руму. Не рискнув взорвать стальной пол в тайной шлюзовой камере Шайно, Татьяна Свенсон вела своих бронированных подводников в обход, к главному шлюзу штаба. Взрывы и удары внутри скалы прекратились почти одновременно. Свенсон не ошибся, - уже потом выяснилось, что Шайно, Курода, папа-полковник Ансельмо Граппи, химик Кармон и прочие главари крестовиков успели опустить в одном из отсеков тоннеля непроницаемый металлический щит, который плотно закупорил их в нескольких кельях, но подрывной взвод двумя минами вдребезги разнес металлический щит и, как сусликов, обдал "апостола" и его "архиепископов" успокоительной волной чанзита.