Наконец нащупал очки-светофильтры, надел их и только тогда спокойно огляделся вокруг. Затем напялил канареечную пижаму и направился в смежную комнату. Гостиницы в поселке острова Седова не было, но зато здесь существовала прекрасно оборудованная больница, и второй этаж жилого дома медперсонала при больнице заменял приезжающим гостиницу. По старой памяти, люди, живущие в Арктике, считались до известной степени подвижниками, и им полагался здесь, в виде компенсации за злющие морозы, полугодовые ночи и пургу, такой комфорт, о котором советские полярники первых десятилетий Октябрьской революции даже и мечтать не могли. Полагался он и в той части жилого дома больничного персонала, которая была отведена для корреспондентов, профессора Британова, его ассистентов и прочих неожиданных гостей на острове. Каков был этот комфорт, можно было судить хотя бы по той комнате, в которую вошел Мере. Называлась она "ванной". Здесь находились ванна и великолепный мраморно-зеркальный умывальник, с потолка свешивались гимнастические кольца, в углу стояли штанги, с пола поднимался и вился змеевиком вверх спиральный душ. Тут же в стене устроена была воздушная ниша, теплыми струями воздуха заменявшая простыню. Эта светлая, просторная, сверху донизу выложенная фаянсовыми арабесками13 комната как бы делилась на две части: в одной помещались все уже перечисленные блага гигиены, в другой изразцовый пол был опущен на два метра в глубину, - таким образом половина комнаты, отгороженная барьером и сообщавшаяся с верхней ее частью небольшой лесенкой, превращена была в бассейн. Мерс заглянул в бассейн, отвернул один из пяти кранов и вышел. Затем он вызвал по внутреннему радиофону буфет и попросил подать завтрак в его комнату. Через пятнадцать минут молодой, необыкновенно белокурый и кудрявый санитар с разбитными глазами остановился у двери пятнадцатой комнаты и, вежливо улыбаясь в рамку комнатного стереовизора, вделанную вместе с микрофоном в дверь, сказал: - Вы, если не ошибаюсь, просили подать завтрак... Санитару никто не ответил. Парень переступил с ноги на ногу, покосился вверх на репродуктор и уже громче повторил: - Алло! Если не ошибаюсь, вы просили завтрак... Он уже поступил к вам в комнату. Разрешите накрыть стол. Никто не отозвался. Санитар тронул дверь, - она оказалась незапертой, - вошел, оглянулся: никого. На столике стоял изящный портативный фонограф, похожий на флакон духов с небольшим раструбом вместо горлышка. - Накройте стол и можете идти, - сказал сухим, потрескивающим голосом фонограф. Санитар подмигнул фонографу и открыл в стене дверку конвейера: завтрак, посланный из буфета, был уже в конвейерной нише. Затем он поставил поднос на маленький столик, расставил приборы и завтрак и хотел уже уйти, но в этот момент из ванной послышался плеск воды. Санитар прислушался и сказал негромко: - Товарищ Мерс, завтрак в номере. Ответа не последовало. Из ванной опять послышались фырканье и плеск. Парень постоял в раздумье. Он успел уже узнать, что жилец из пятнадцатой комнаты отличается нелюдимым характером и неприятными манерами. То, что Мерс и сейчас отмалчивается, очевидно входило в его обычную манеру обращения с персоналом больницы. Подумав с минуту, санитар решил все же дать о себе знать Мерсу. - Стол накрыт. Вам больше ничего не нужно? - громко спросил он. Но и на этот раз в ответ раздалось только продолжительное сопенье. Санитар недоуменно взглянул на дверь ванной: странно, он никогда не слыхал, чтобы купающийся человек мог так долго и громко сопеть. Не случилось ли чего? Он тихонько толкнул дверь ванной, - эта дверь также оказалась незапертой, заглянул: никого. Шагнул смелее, приблизился к бассейну и испуганно попятился к двери... То, что он увидел, было так необычайно, что санитар на минуту остолбенел от неожиданности: в бассейне, до краев наполненном водой, на бледно-розовом мозаичном дне его, разбросав в стороны руки и ноги, лежал великан с огромной стальной головой и с железными клещами вместо кистей рук. На поверхность воды головастое чудовище выбрасывало с громким плеском и сопеньем пенистый фонтан. Затем внезапно сопенье прекратилось, и великан затих. Санитар выпрыгнул из ванной, растерянно метнулся по комнате, заколотил кулаком в стену соседней комнаты, а потом, видимо вспомнив о внутренней сигнализации, набросился на кнопку у кровати с надписью "Экстренный вызов". Через минуту в пятнадцатую комнату ворвались сразу трое: дежурный врач, уборщица и старик Андрейчик, поселившийся по соседству с Мерсом после выписки из больницы. - Там... - заплетающимся языком сказал санитар и указал на ванную. Посмотрите... Дежурный врач решительно шагнул вперед, а за ним двинулись остальные. Вошли и застыли с изумленными лицами: великан с металлической головой продолжал лежать на дне бассейна. Потом он шевельнул железной клешней, уперся ею в дно и сел. Для всех уже было ясно, что перед ними водолаз; но кто именно находится в скафандре и зачем этому чудаку понадобилось опускаться в комнатный бассейн в костюме водолаза, - этого ни врач, ни санитар, ни уборщица понять не могли. По лицу старика Андрейчика трудно было догадаться, понимает ли он что-нибудь в этой забавной истории, или нет: дед Андрейчик стоял, опершись на барьерчик, и с видимым интересом следил за поведением водолаза. Водолаз между тем довольно легко встал в воде на ноги и пошел по дну бассейна к ступенькам. Тяжко ступая высокими свинцовыми подошвами, взошел он по лестнице, остановился перед изумленными "спасателями" и стал распадаться у них на глазах. Сперва на пол упал один рукав с клешней, потом другой, затем, повозившись у подбородка, комнатный подводник, как крышку, откинул назад тяжелый шлем. Под шлемом оказалась круглая фарфоровая физиономия Мерса с неизменными желто-зелеными очками на носу. Сердито сопя и бросая косые взгляды из-под очков на непрошеных гостей, антарктический корреспондент отцепил укрепленный у него за плечами баллоновидный аппарат. Это была последняя модель скафандра, выпущенная несколько месяцев назад заводом подводных приборов и механизмов "Океанстрой". Назывался скафандр "водоходом", и назывался так не случайно. Это была уже не только защитная одежда водолаза. Водоход был самостоятельным механизмом, он передвигался по дну моря вместе с человеком, стоящим в нем. Двумя верхними конечностями, снабженными автоматически выдвигаемыми инструментами, водоход мог рыть дно, переносить различные предметы, сверлить, долбить, освещать, фотографировать и делать многое другое. Немного похожий внешне на гигантский комплект рыцарских доспехов, водоход сооружен был из высококачественной легкой стали, способной выдержать давление до трехсот атмосфер и удар разрывной пули электронной "пращи Давида". Плотно закрытый водоход сохранял внутри себя нормальное давление и обогащал воздух необходимым для дыхания кислородом "собственного производства": он электролизовал и разлагал воду при помощи компактной аппаратуры, заключенной в баллоне. Выделяющийся при разложении воды газ аргон использовался водоходом для освещения дна и для получения электроэнергии от фотоэлемента, которым был снабжен. Каскадный усилитель наделял это стальное морское чудовище огромной силой. Это был скафандр и батисфера14 в одно и то же время. По желанию водолаза он мог моментально всплыть в любом месте, даже посреди открытого океана, и в случае надобности плыть по воде, как закрытая лодка, при помощи винта. Каучуковый скафандр со стальным креплением и с запасом сжатого воздуха, бывший в употреблении до водохода, выглядел по сравнению с ним так, как выглядел бы воздушный шар Монгольфье15, случайно залетевший на газопонтонную станцию "Арктания". Мерс вылез из воды и тотчас же стал освобождаться от своего громоздкого одеяния. Освободившись, он поправил очки и холодно спросил: - Чем обязан? Врач и санитар переглянулись. - Мы думали, случилось что-нибудь... - Нас вызвали... - Чепуха! - небрежно сказал Мерс и надул свои белые щеки. - Я опробовал кислородный прибор в этом скафандре. - Вы подводник? - вежливо спросил врач. - Любитель, - нехотя ответил Мерc. Он явно ждал, чтобы непрошеные гости убрались восвояси. Уборщица и санитар, извинившись, вышли. Дежурный врач задержался. Он наклонился над фаянсовыми плитами пола: некоторые из них были выщерблены металлической обувью скафандра. - Если вы, товарищ, станете когда-нибудь любителем-археологом, не вздумайте здесь у нас в доме заниматься опытными раскопками, - сказал дежурный врач. - На этот счет можете быть спокойны, - ответил деревянным тоном Мере. - Постараюсь. - Врач критически взглянул на беспокойного постояльца. - Хам! - сказал Мерс, когда дверь закрылась за врачом. Затем он направился к себе в комнату. Разложил здесь огромный чемодан и стал упаковывать в него легкие стальные части скафандра. Кто-то кашлянул за его спиной. Мере быстро обернулся: перед ним стоял дед Андрейчик. - Вы... вы разве не ушли? - спросил Мерс. - Нет, - кротко сказал старик. - А я вам уже надоел? - Я сейчас ухожу, мне некогда. - Я тоже ухожу. Гулять идете? - Да. - Где вы раздобыли этот скафандр? - Здесь. На острове... - Давно? - Вчера. - Купили? - Нет, взял для ознакомления. - У кого? - Это неважно. - Знаете, товарищ Мерс, о чем я хочу вас попросить? Пока вы будете гулять, дайте мне рассмотреть данный подводный костюмчик. Это что-то новое. Я тоже такого еще не видел. А? Как вы на этот счет? Старик говорил просительным тоном, но смотрел он на своего соседа отнюдь не просительно, скорее даже испытующе, словно проверял: даст или не даст? - Нет, - резко сказал Мерс. - Я должен его сегодня вернуть. - Жалко... - Я сейчас буду переодеваться, - нетерпеливо сказал Мерс. - А-а... Ну-ну. Переодевайтесь. Старик пошел к двери. - Да, - вспомнил он. - Вы сегодня в больницу придете? - А что? Мерc насторожился. - Интересный сеанс предстоит. Известный бразильский языковед дель-Грасиас будет по радио беседовать с ожившим мальчишкой. Дед Андрейчик взялся за ручку двери. - В какое время? - спросил Мерс. - В двенадцать по Гринвичу... - Старик постоял с минуту. - Ну, я пойду. Вы здесь переодеваться хотели. Через несколько минут после ухода старика Мерс уже спускался по лестнице в вестибюль. В руках он держал тяжелый большой чемодан. - Съезжаете? - спросил дежурный. - Нет. Отлучаюсь. Прикажите подать аэросани. Поеду без водителя. Дежурный связался с гаражом и попросил подать к подъезду аэросани. Через минуту под самую дверь больничного дома подкатил изящный пепельный лимузин обтекаемой формы, маленький и изолированный, как старинная танкетка, юркий и тихий, как мышь. Это были аэросани последнего выпуска Горьковского автозавода. Вернее, это были ракетосани, но назывались они "аэросанями" по старой памяти, в честь пропеллеровых снеговых самокатов, появившихся еще в первые годы Октябрьской революции. Водитель вылез из саней, помог Мерсу укрепить позади кабины его чемодан, закрыл в нем дверку и отошел в сторону. Сани легким птичьим полетом пошли по снеговой дорожке по направлению к берегу. Маршрутом саней Мерса никто не интересовался в тот день. Лишь один человек стоял у окна на втором этаже жилого дома больницы и не выпускал из поля биноскопа удалявшийся к морю изящный пепельный лимузин. Это был дед Андрейчик. Он видел, как аэросани Мерса, нырнув за темную, со снеговыми отметинами скалу, выпрыгнули прямо на береговой лед и пошли прочь от острова. Отъехав около полукилометра, Мерс вылез из саней и скрылся за ближайшим торосом. Старик отнял от глаз свой телескопический бинокль. - Факты интересные, - сказал он и отошел от окна.
      15 Мальчик говорит на языке племени "Золотая улитка" В четвертой палате больницы острова Седова ждали появления на экране стереовизора известного бразильского языковеда Мартина дель-Грасиас. В палате присутствовали: профессор Британов, знаменитый ирландский психиатр профессор О'Фенрой, главный врач островной больницы и Ася. Шесть корреспондентов, в том числе и Мере, помещались в смежной комнате. Открытая дверь и дублетный экран стереовизора позволяли корреспондентам слышать и видеть все, что будет происходить в соседней комнате, и задавать в случае необходимости вопросы. Подлинным виновником этого несколько необычайного собрания был, конечно, не бразильский языковед. Внимание всех в четвертой палате и в соседней комнате приковано было к загадочному пациенту профессора Британова. Он, этот пациент, тоже находился в палате, и с ним должен был беседовать бразильский языковед. Худенький мальчик, на вид лет тринадцати, одетый в белое больничное белье, укрытый до груди легким шерстяным одеялом, полусидел на койке, обложенный подушками со всех сторон. Смуглое, будто подернутое табачным загаром лицо его казалось сонным и усталым. Большие черные глаза были прикрыты густыми длинными ресницами, - казалось, он дремал. Это и был тот самый мальчик, которого нашли 21 мая летчики противоштормового дивизиона замерзшим в глыбе льда. Профессор Британов блестяще довел до конца свой исторический опыт оживления замерзшего человека; и вот он, этот первый в мире человек, вырванный из холодного, никогда не разжимавшегося кулака смерти, тело которого всего несколько дней назад издавало почти металлический звук при ударе, - этот человек сидел теперь на больничной койке. Он дышал, он видел, он слышал, он осязал, он обонял. Единственное, что отличало его от прочих людей, это общая слабость, постоянная сонливость и апатия. Профессор О'Фенрой тщательно изучил мальчика и пришел к выводу: физически мальчик вполне нормален, апатия и сонливость суть следствия общей слабости, которая в свою очередь вызвана применением радия при реставрации клеточной ткани. - Вполне возможно, что у мальчика отсутствует полностью или частично память. Но это мы сможем проверить лишь после того, как кто-нибудь побеседует с мальчиком, - сказал однажды профессору Британову ирландский психиатр. Однако побеседовать с мальчиком оказалось не таким легким делом. Мальчик молчал и на все вопросы на всех языках отвечал лишь удивленным взмахом своих изумительных ресниц и долгим напряженным взглядом. Затем его взгляд рассеянно скользил по стенам комнаты, и мальчик впадал в дремоту. За десять дней своего пребывания в больнице острова Седова он не произнес ни одного слова. Заговорил молчаливый пациент профессора Британова три дня назад, то есть на тринадцатый день своей жизни. Собственно говоря, он даже не заговорил, он только произнес несколько слов. Случилось это благодаря Асе. После отъезда Ветлугиных Ася и дед Андрейчик не покинули острова. Старик воспользовался отпуском и остался здесь по каким-то своим таинственным соображениям. Асе мать разрешила остаться с дедушкой Андрейчиком при условии, если она будет его слушаться. Дочь долговязого гидрографа полюсной станции, лишившись единственного друга, Юры, всю свою привязанность перенесла на смуглого и молчаливого обитателя палаты № 4. И потому Ася с большой радостью и безоговорочно подчинилась совету деда Андрейчика: никуда не отлучаться от мальчика из четвертой палаты и обо всем вечером рассказывать ему, деду Андрейчику. В первые дни врачам не нравилось, что рыжая курносенькая болтушка вертится под руками у знаменитых профессоров, съехавшихся в больницу ради невиданного больного, но, после того как профессор О'Фенрой как-то шутя сказал: "Держу пари, что эта щебетунья разговорит нашего молчальника", после этого Асю беспрепятственно стали допускать к ее молчаливому другу. И он, видимо, узнавал ее: стоило Асе куда-нибудь надолго отлучиться или с утра прийти попозже, мальчик беспокойно ворочал головой во все стороны, отыскивая ее. Ася вбегала к нему в палату и, не обращая ни на кого внимания, принималась поправлять постель, поднимала у него со лба тяжелые кудри, щупала лоб и говорила, говорила: о каком-то Андрюшке Голикове с Новой Земли, который всякий раз, когда она разговаривает по радио с учителем, показывает ей на экране язык; о своей станции, о дедушке Андрейчике. Три дня назад произошла сцена, которая стала уже обычной для четвертой палаты: мальчику принесли обед; он безразлично взглянул на янтарный бульон и устало опустил свои удивительные ресницы. Тогда Ася приступила к своим обязанностям: - Почему ты не хочешь кушать? - спросила она, забывая, что мальчик может не знать русского языка. - Не кушать - вредно. Ты больной, и тебе нужно кушать. Вот доктор говорит, что ты умрешь, если не будешь кушать. Правда, доктор, он умрет? - Обязательно, - ответил ирландский психиатр, с интересом наблюдавший эту сцену. - Вот видишь, - тоном взрослой сестры сказала Ася. - Ты уже раз умер и опять умрешь... Только теперь уже на самом деле. Мальчик поднял тяжелые веки, в глазах у него появилось выражение не то недоумения, не то внимания. Он следил за выразительной мимикой Аси, за ее широко открытыми глазами, в которых она хотела отразить весь свой ужас перед его неминуемой голодной смертью. Обычно подобные увещевания кончались тем, что Ася насильно всовывала мальчику в руку одну ложку, сама брала другую и, причмокивая и закатывая глаза от наслаждения, которое ей якобы доставляет бульон, показывала, что она уже ест, что уже сыта и что теперь очередь за ним. Мальчик зачарованно глядел на нее, он, как автомат, опускал ложку в тарелку, подносил ко рту, снова опускал. Несколько глотков он, во всяком случае, делал. Но три дня назад, глядя на уморительные гримасы маленькой хлопотуньи, мальчик вдруг слабо улыбнулся и пошевелил губами. Тихо, едва слышно, он произнес несколько слов. Может быть, это были даже не слова, а лишь нечленораздельные и не связанные между собой звуки, но необычайно чувствительный фонограф, постоянно висевший у него над койкой, в точности записал эти звуки. Третьего дня фраза, произнесенная мальчиком, была отделена от других звуков и несколько раз с пленки передана по радио. В самых различных уголках мира ее внимательно выслушали люди всех племен и национальностей. Ответы поступали тридцать часов подряд. За исключением одного человека, никто не понял языка мальчика. Лишь один бразильский языковед Мартин дель-Грасиас, известный знаток языков Южной Америки, сообщил, что он понял значение слов, сказанных мальчиком. Фраза, как утверждал Грасиас, произнесена на языке индейского племени курунга, некогда открытого в лесах Боливии этнографом Венгером, но затем бесследно исчезнувшего. Всех слов четыре: "Та гра бай нгунко..." Одно из слов ("гра") означает еду, другое ("нгунко") - желание с отрицательным предлогом ("бай"), аналогичным русскому "без" или "не". "Та" есть местоимение, в зависимости от ясности произношения гласной "а" означающее либо "я", либо "мы". В целом вся фраза означает: "Я не хочу есть..." Заявление бразильского языковеда произвело ошеломляющее впечатление на этнографов и языковедов всего мира. Ошеломило ученых, конечно, не содержание фразы мальчика, расшифрованной Мартином дель-Грасиас, а то обстоятельство, что обнаружен живой индеец племени курунга. Нужно знать, что курунга (так называли себя люди этого племени, что означало на их языке "Золотая улитка") в свое время очень заинтересовали ученых. Курунга были открыты этнографом Вентерем случайно в самых непроходимых тропических дебрях Южной Америки. Никто не успел хорошо изучить это племя. От Венгера ученые узнали, что он нашел племя курунга "Золотая улитка"- в сельвасах16 восточной Боливии, что оно вымирает от гриппа и ведет довольно примитивный образ жизни. Вот описание индейцев курунга, опубликованное пятьдесят лет назад Венгером: "Все курунга удивительно красивые люди: у них темная, почти негроидная кожа и необычайно правильные, если так можно выразиться, "эллинские"17 черты лица. Они великолепно сложены, и взрослые мужчины у них ростом не ниже двухсот сантиметров. Волосы у курунга не жесткие, а мягкие и волнистые, глаза большие, у женщин и детей весьма выразительные. Одежды курунга не носят, на лбу у детей выжигают красное пятно, отдаленно напоминающее улитку (для курунга улитка - священное, покровительствующее племени существо)". Венгер записал все слова, которые ему удалось услышать от индейцев курунга. Кроме того, этот этнограф вывел из лесов Боливии попугая, говорящего на языке курунга. Попугай был необычайно старый, сморщенный и голый; он был похож на большого дряхлого птенца. Затем племя "Золотая улитка" внезапно исчезло; ни знаменитая экспедиция Карльса, ни другие этнографические экспедиции не могли обнаружить следов этого племени. Ученые решили, что грипп доконал боливийских лесных великанов и красавцев. В руках у этнографов и языковедов остались лишь записи Венгера и полумертвый от старости попугай Эти записи и болтовня столетнего попки помогли восстановить язык племени курунга - "Золотая улитка" - бразильскому этнографу и знатоку индейских наречий Южной Америки Мартину дель-Грасиас, появления которого на экране стереовизора в четвертой палате и ждали профессор Британов, ирландский психиатр О'Фенрой, главный врач и шесть корреспондентов, расположившихся в соседней комнате. Мало значения его предстоящему появлению придавала лишь Ася. Она сидела подле койки и, нимало не заботясь о том, понимает ли ее мальчик, рассказывала своему новому другу, как они с Юрой нашли сперва дохлого моржонка, а затем револьвер, а потом летчики на том же месте нашли его самого и не нашли Юру. Ровно в 12 часов по гринвичскому времени радиофонная и стереовизорная станция острова соединила больницу с Рио-де-Жанейро, и Мартин дель-Грасиас, маленький человек с чахлым лицом, необычайно живыми глазами и вздыбленной шевелюрой, заулыбался с экрана. Профессор Британов был уже знаком с ним по вчерашним переговорам и потому представил бразильца О'Фенрою и главному врачу. - Очень приятно, очень приятно, - на чистейшем русском языке сказал дель-Грасиас и чопорно раскланялся с ирландским академиком и арктическим врачом. - Ну, а с нашим молодым курунга, мы надеемся, вы сами познакомитесь, улыбаясь, сказал московский профессор. - Да, да, конечно. Но где же он? Дель-Грасиас, вытягивая шею и вставая на носки, стал издали разглядывать койку с мальчиком. - Вам видно? - спросил главный врач. - Да, благодарю вас. А это кто сидит рядом с ним? - Это приятельница нашего курунга, та самая девица, которая заставила заговорить неразговорчивого молодого человека, - смеясь, сказал профессор Британов. - Ax! Очень приятно, - дель-Грасиас галантно поклонился Асе, на что она ответила ему традиционным приветствием пионеров. Наступила тишина. Бразильский языковед, ероша свою и без того взвихренную шевелюру, с минуту присматривался к мальчику. Вдруг, внезапно, почти одним горлом, дель-Грасиас выкрикнул какую-то короткую фразу. Мальчик шевельнулся, поднял веки, повел глазами и остановил их на пышной серебряной бороде Британова. Московский профессор энергично замотал головой, отступил на шаг и указал мальчику на экран. Несколько раз Грасиас выкрикивал непонятные, похожие на заклинание слова. Наконец мальчик обратил внимание на тщедушную фигурку косматого языковеда. Бразилец сигнализировал ему самой эксцентрической жестикуляцией с другого конца комнаты. Оба профессора и врач внимательно следили за выражением лица мальчика. Для них было ясно, что он не ощущал экрана. Маленький индеец пристально смотрел на языковеда, видимо собирая свои разбегающиеся мысли и стараясь понять, чего хочет взъерошенный человек, разговаривающий с ним издали. Наконец губы его шевельнулись. - Та бай сгино, - тихо сказал он. Дель-Грасиас просиял и обвел всех взглядом победителя. - Он понимает язык курунга. На мой вопрос, как его зовут, он ответил: "Я не знаю". Это настоящий язык "Золотой улитки"! Профессор и врач переглянулись. О'Фенрой выразительно поглядел на Британова. - Спросите мальчика, кто его родители, - обратился к бразильцу О'Фенрой. - Кхаро! - крикнул Грасиас и защелкал пальцами у себя над головой. Мальчик поднял на него глаза. - Простите, что означает это слово? - спросил профессор Британов. - Этим словом курунга окликали друг друга. Нечто вроде европейского "алло" или русского "эй". Грасиас вновь заговорил с мальчиком на своем горловом языке. Корреспонденты в соседней комнате внимательно следили за переговорами. Вряд ли кто-нибудь из них мог похвастать, что он когда-либо уже присутствовал при переговорах с представителем вымершего племени. Можно поэтому представить душевное состояние этих потомков никогда не вымирающего племени репортеров. Они ходили на носках, делали большие глаза, перешептывались и поминутно кидались к своим фонографам, установленным на столике подле самой двери. Спокойнее всех вел себя Мерc: он ничего не записывал, его фонограф не стоял на столике, он не ходил на носках по комнате. Засунув руки в карманы, неподвижно стоял он подле двери и, шевеля ушами, вслушивался в разговор бразильца с мальчиком. Мартин дель-Грасиас между тем, по просьбе профессора, задал мальчику еще несколько вопросов. На все вопросы - об имени, о родителях, о родине, обо всем, что с ним случилось, - мальчик вяло отвечал: - Та бай сгино... Это означало: "Я не знаю". То же самое он ответил, когда Грасиас взял у себя со стола книгу и, подняв ее над головой, спросил мальчика, как называется предмет, который он держит в руках. Далее оказалось, что мальчик не знает, как называется одеяло, подушка, стакан и много других вещей. Профессор и главный врач подошли к экрану, поближе к стереовизору, и тут все, в присутствии Грасиаса, составили небольшой консилиум. Профессора и врач приходили к выводу, что мальчик одержим психической болезнью, именуемой в науке "провалом памяти". - Курунга, если не ошибаюсь, были обитателями тропической местности, - в раздумье сказал профессор Британов. - Совершенно верно, - подтвердил Грасиас. - Тогда я никак не пойму, каким же все-таки образом очутился во льдах у полюса этот представитель давно вымершего экваториального племени? - Будем надеяться, коллега, - сказал ирландский психиатр, - что ваш пациент когда-нибудь сам об этом расскажет. Провал памяти - это не кретинизм. Память может вернуться к нему совершенно внезапно при столкновении с таким обстоятельством, которое напомнит ему прошлое. Возможно, что припоминать прошлое и запоминать настоящее он станет постепенно, при хорошем лечении. - Что касается меня, то я просто сбит с толку, - сказал дель-Грасиас, с искренним недоумением глядя с экрана на своих собеседников. - Я полагал, что являюсь единственным человеком на земном шаре, говорящим на языке курунга. Ваш феноменальный пациент, профессор, разубедил меня в этом. Вы себе не представляете, какое значение для этнографов имеет появление этого мальчика. Он опровергнет все предположения о судьбе племени курунга. Ведь нельзя же предполагать, что голые, беспомощные курунга совершали полярные экспедиции, прихватывая с собой детей и запасшись водолазными скафандрами довольно усовершенствованных глубинных моделей. - Факт. Я слышу мудрые слова... Изображение Грасиаса перекосилось. Дед Андрейчик отодвинул экран, как портьеру, и шагнул в палату. Неизвестно почему, но старик решил воспользоваться дверью, прикрытой экраном и выходящей в коридор. - Товарищ Грасиас говорит сущую правду, - сказал он, подходя к ученым и приветствуя их поднятой рукой, сжатой в кулак. - Никаких данных насчет индейских полярных экспедиций нет. Но есть другие данные. Во-первых, усовершенствованный, но устаревший уже после появления водохода скафандр и, во-вторых... Старик опустил руку в карман и извлек электронную "пращу Давида". - ..во-вторых, вот эта бесшумная хлопушка. В соседней комнате возникло движение. Мерс вылез почти до половины в дверь, нарушив общий уговор корреспондентов не мешать консультации ученых. Корреспонденты сдержанно загудели, не Мерс, не обращая на них внимания, стоял в дверях, исподлобья разглядывая револьвер в руках деда Андрейчика. - Я слыхал ваш разговор с мальчиком по отводному репродуктору, - продолжал старик. - Мне кажется, что вы его не про те вещи спрашивали. Факт. Давайте спросим его, как называется данный предмет, найденный моим внучком Юрой на льду. - Пожалуйста, - сказал Грасиас. - Но профессор О'Фенрой определяет у мальчика провал памяти. Вряд ли вы добьетесь от него чего-нибудь кроме "Та бай сгино"... - Нет, нет, - перебил его О'Фенрой. - Это очень важно. Покажите мальчику это оружие, - я о нем знаю: есть предположение, что револьвер когда-то принадлежал ему. Только не давайте в руки, если револьвер заряжен. А вы, товарищ Грасиас, медленно и ясно задайте мальчику три вопроса подряд: "Вспомни, что это. Где ты это видел? Как это называется?" - Вот-вот. Только пусть кто-нибудь другой покажет мальчику данный предмет. Ну, хотя бы... Старик оглянулся. Мерс отпрыгнул от двери и отошел в глубь соседней комнаты. - Ну, зачем же вы прячетесь, товарищ Мерс? А я вас как раз и хочу призвать на помощь, - сказал старик. - Товарищ Мерс! Молчание длилось несколько секунд. Мерс не отзывался. Наконец он медленно подошел к двери и засунул руки в карманы брюк. - Что вам от меня нужно? - резко спросил он по-английски. - Ничего особенного, - со смиренным видом сказал старик. - Я стар, руки дрожат. Револьвер заряжен. Факт. - Разрядите... - Не умею. Мерс шагнул к старику, взял револьвер. С минуту он держал его как бы в нерешительности, затем твердым шагом направился к мальчику. Подойдя вплотную к койке, Мере снял очки. Щурясь от света, он уставился в лицо мальчику блеклыми водянистыми глазами и высоким горловым голосом выкрикнул какую-то непонятную фразу. Мартин дель-Грасиас обеими руками рванул свои вихры и встал на экране на носки, как танцор, исполняющий лезгинку. Казалось, в следующее мгновенье бразилец выпрыгнет с экрана. Оба профессора и врач удивленно переглядывались. Ася испуганно смотрела на злое бледное лице Мерса. Корреспонденты заглядывали в дверь. - Что он сказал? - спросил дед Андрейчик. - Он говорит на языке курунга! - крикнул дель-Грасиас. - Он спросил: "Как ты сюда попал?" - Друмо! - раздраженно крикнул Мерс. - Он приказывает мне молчать, - жалобно сказал дель-Грасиас. - Я не приказываю. Я прошу, - уже спокойнее сказал Мерс. - Я тоже языковед и знаю язык "3олотой улитки". Не мешайте мне. Я сам поговорю с мальчиком. - Пожалуйста, - сказал О'Фенрой. - Мы все очень заинтересованы. - Факт замечательный! - патетически воскликнул дед Андрейчик, ни на секунду не сводя зорких, наблюдающих глаз с Мерса и с револьвера в его руке. Между тем мальчик, словно загипнотизированный, тоже не сводил широко открытых глаз с белой прищуренной физиономии Мерса. Он дышал глубоко и порывисто, бестолково хватаясь худыми руками за одеяло. - На тум га тархо? - угрожающим тоном спросил Мере, исподлобья глядя на мальчика. Грасиас подпрыгнул на экране. Он был возмущен: - Позвольте! Вы ругаетесь!.. - Друмо!.. - сказал Мерс, покосившись на экран. Бразилец развел руками. - То чхо разро? - обратился Мерс к мальчику и ткнул пальцем себе в грудь. - Раз... ро... - тихо повторил мальчик, не сводя с него глаз. - Узнал... - прошептал бразилец. - То чхо разро? - вновь спросил Мерс, медленно поднимая руку с револьвером и нацеливаясь мальчику в голову.