Одинокого Волка мучила жажда. Лошадь его умерла в пустыне, как раз перед горячими источниками. И сейчас он, едва держась на ногах, шел к горизонту, где, как он знал, его ждала река.
      Рука его все еще болела, тело стало словно ломтик мяса, провяленный на солнце.
      Когда-то в нем говорила жажда мести. Теперь это чувство прошло. Одинокий Волк больше не думал ни о Зеленоглазой Женщине, ни о чем другом. Он перестал видеть вещие сны. Мозг его иссушило солнце.
      Он шел, и все. Шаг за шагом, шаг за шагом.
      Солнце поднялось часа два назад. Одинокий Волк помедлил, вдыхая сухой ветер тонко очерченными чувственными ноздрями. Кажется, пахнет водой.
      Еще несколько шагов. Да, это вода. Он был недалеко от реки. Он рисовал ее в своем воображении, и это придавало ему силы. Он будет идти, пока не достигнет реки. Что произойдет потом, уже не имело значения.
 
      Прошел еще час, полный напряженного ожидания. Поиски не давали результатов. К огромной радости Эмеральды, Гертруде разрешили подоить корову и накормить малыша. Кальф сосал с удовольствием, но руки Гертруды, державшие его, дрожали.
      Билл не возражал, когда Эмеральда начала обыскивать его собственную повозку, он только подозрительно взглянул на Зика.
      Солнце пекло нещадно. Зик все время держался поближе к Эмеральде, ни на минуту не упуская ее из виду.
      Дважды он сгонял женщин в круг между повозками и тщательно обыскивал каждую в поисках оружия, гораздо дольше, чем необходимо, задерживаясь на груди, бедрах, ягодицах. Даже Сюзанна была подвергнута досмотру. Зик объявил им, что если он обнаружит у кого-нибудь пистолет или нож, то пристрелит на месте.
      Женщины переглянулись, и вновь Труди встретилась глазами с Эмеральдой.
      Поиски продолжались. Вскоре все пространство между повозками покрылось выброшенными из повозок вещами.
      – Эмеральда, – шепнула Труди. – Я спрашиваю себя, здесь ли вообще оно?
      – Оно должно быть здесь.
      – Но где? Где? Может быть, его закопали где-то по дороге?
      – Мы должны продолжать искать.
      Зик явно терял терпение. С каждым разом, как Эмери проходила мимо него, его глаза останавливались на ней со все большим вожделением.
      Как бы в подтверждение ее опасений Зик стал все громче высказывать сомнение в эффективности ее плана.
      – Ну что, красотка? Ты вроде бы говорила, что вы, женщины, знаете каждый дюйм повозок и все возможные тайники? Что-то мне так не кажется.
      – Мы знаем. Видите, мы работаем. Нам требуется время.
      – Да? Что-то вы больно долго копаетесь.
      – Прошу вас, потерпите, – взмолилась Эмери. – Мы найдем его, я вам обещаю!
      Эмеральда растерянно смотрела на повозки. Насколько она понимала, каждый дюйм их был уже осмотрен.
      Труди выбралась из повозки Бена. Откинув за спину соломенную шляпу, она устало смахнула пот.
      – Я ничего не нашла, – сказала она тихо. – Я не знаю, по скольку раз обшарила каждую повозку. Боюсь, у нас ничего не выйдет.
      – И я ничего не нашла, – печально сказала Эмеральда.
      Может, Труди права, и слитка в лагере нет. Тот, кто украл его, мог спрятать его где-нибудь на дороге и оставить метку, чтобы потом вернуться. Если так, то они никогда не найдут того, что ищут.
      Труди вытерла руки о платье, и Эмеральда снова обратила внимание на колесную мазь на юбке девушки. И вдруг ее осенило.
      – Бочки с дегтем! – воскликнула Эмери. – Мы ведь там не искали. По крайней мере я. А ты?
      – В бочках с дегтем? Но я… Кто бы мог придумать…
      Посмотрев друг на друга, они, не сговариваясь, побежали к заднику повозки Бена. Схватив пустое ведро, Эмери принялась выливать деготь.
      К ее разочарованию, в бочке не оказалось ничего, кроме противной тягучей жидкости.
      – Бежим к другим повозкам! – сказала Труди…Они нашли золотой слиток в бочке Уайта Тетчера. Когда Эмери перелила смазку в ведро, из бочки плюхнулся сверток, завернутый в тряпку, покрытый толстым слоем грязи.
      Эмеральда смотрела на черный, мерзкий, скользкий прямоугольник, за который был убит тот мужчина в банке, из-за которого всех их держали под прицелом столько часов подряд… Как это все ужасно. И что сейчас будет с Уайтом, да и с ними со всеми?
 
      Прошло два часа. Нестерпимо жаркое солнце висело над вершинами деревьев. Эмеральда была привязана к дереву рядом с Мэйсом. Ей казалось, что они провели у реки целую жизнь, а не несколько коротких часов.
      Так многое успело произойти за это время. Вначале был ужасный момент, когда Зик и Билл двинулись на Уайта Тетчера. Маленький кривоногий человечек скулил от страха и обливался потом.
      – Я… Я не хотел ничего плохого, – лепетал он. – Я хотел признаться, честное слово, хотел признаться…
      Его спросили, почему он это сделал.
      – Я… Я не знаю.
      Уайт вел себя, словно ребенок, стащивший леденец и пойманный за руку. Все его бахвальство куда-то испарилось, остался только жалкий, трясущийся от страха маленький человечек.
      – Я просто нашел его и спрятал.
      – Говоришь, просто нашел? – Зик ревел от злости, брызгая вонючей слюной. – Рылся в нашей повозке? А как ты вообще узнал, что мы везем золото?
      – Я знал, что у вас есть что-то ценное. Вы ведь так стерегли свою повозку, как будто там по меньшей мере груда драгоценностей. И я стал думать. Я слышал об ограблении в Чикаго и читал об этом в газетах. Читал, что было украдено золото, что воры сбежали и их ищут. Вот я и подумал, может, стоит попробовать? А после того, как я избавился от собаки…
      – От нашей собаки? Ты избавился от Блэкки? – Глаза Билла стали как льдинки.
      – Я… Бедняга собрался пить ядовитую воду из щелочного источника. Я видел это, но не остановил пса, вот и все. Я не могу никого убить, даже собаку. Я не такой. Но… но мне были нужны деньги. – Уайт просительно взглянул Биллу в глаза. – Человек должен что-то есть, не так ли? Я думал, вы не заметите пропажи одного слитка. Вы же взяли девять, я прочел об этом в газете. Я хотел открыть игральный дом где-нибудь в Калифорнии, может, в Сан-Франциско, где бы уважаемые люди могли сыграть в фараона, черного Джэка, в лото. Но у меня не было капитала…
      Билл дал Уайту сапогом в зубы. Уайт, связанный по рукам и ногам, только задергался в конвульсиях. Кровь темной струйкой стекала из угла рта. Он выплюнул осколки зубов.
      – Прошу вас, не надо! – закричала Эмеральда. – Он беспомощен! Вы не можете издеваться над ним, как…
      – Заткнись, – сказал Билл.
      – Если бы я был свободен, – начал Мэйс. Лицо его исказил гнев.
      – Но ты не свободен, не так ли? – Зик приставил к Мэйсу ружье. – Вы все словно цыплята, приготовленные к поджариванию, и ты в том числе, великий проводник и человек гор, Мэйс Бриджмен. Даже если бы мы вас не связали, вы все равно не стали бы сопротивляться. Потому что все вы трусы. Интересно, как вы будете чувствовать себя завтра, когда солнышко встанет и поднимется над вашими головками, и вам будет нечего попить и покушать?
      Эмеральда увидела, как побледнело лицо Мэйса.
      Это надо было предвидеть. Зик и Билл с самого начала планировали оставить их здесь связанными и уйти, прихватив с собой все что можно.
      Все онемели, и только Эмери не потеряла дара речи.
      – Вы, вы не посмеете так поступить! Это чудовищно. Мы все умрем от истощения.
      – Да нет, нас убьет не голод, быстрее это сделает жажда, – с горечью заметил Мэйс.
      Эмеральда посмотрела на реку. Она красиво изгибалась среди деревьев совсем рядом.
      – Жажда! Но что будет с Кальфом? Кто покормит его? И кто нас развяжет?
      Мэйс молчал.
      Зик откинул назад голову и захохотал.
      – Может, индейцы, кто знает? Они могут вас найти. Или другой караван. – Зик веселился. – Тогда вы уже будете не на нашей совести, не так ли?
      – Не думаю, что наши смерти как-то расстроят вашу совесть или что там от нее осталось! – выпалила Эмеральда. Тупая, безнадежная ярость безысходности овладела ею.
      Итак, им суждено погибнуть. А Зик и Билл спокойно доберутся до Калифорнии со своим золотом и всем, что успели награбить у эмигрантов.
      – Если Кальф не получит молока, он погибнет, – сказала Эмеральда.
      – Мы оставим ему молочную корову. – Съехидничал Зик.
      – Но что толку от коровы, если мы связаны и не можем…
      – Перестань унижаться перед ними, Эмеральда, – резко одернул ее Мэйс. – Они собирались убить нас, так что не трать зря силы.
      – Но…
      – Я сказал, сиди тихо. Оставь их в покое. Они все равно сделают так, как решили.
      Эмери заставила себя замолчать. Невыносимо было пассивно наблюдать за тем, как привязывают детей и женщин к прибрежным деревьям и колесам повозок. Кэтти постоянно плакала. Лицо ее покраснело и опухло. Гертруда побледнела как мел, Марта продолжала смотреть в одну точку.
      Мужчины в большинстве своем хранили молчание. Бен Колт старался не смотреть на Эмеральду. «Трус!» – хотела она крикнуть ему, но зачем? Все равно вскоре все они умрут.
      Только Тимми Уайлс попытался оказать сопротивление. В тот момент, когда Зик проходил мимо, он лягнул его деревянной ногой, и Зик скорчился от боли.
      – Эй, что ты делаешь, проклятый ублюдок! Лежи смирно или пристрелю на месте!
      – Ты сам проклятый ублюдок, убийца собак!
      Но Зик еще крепче затянул веревку, и мальчик замолчал.
      За Тимми настала очередь Сюзанны. Связанная, она казалась маленьким испуганным зверьком, слишком слабым для той толстой просмоленной веревки, что обвивала ее руки и ноги. Зик брезгливо придвинул корзину с Кальфом поближе к Сюзанне. Кальф заплакал.
      – Ну, – сказал Зик, – осталось последнее дело. Последнее, перед тем как покинуть вас.
      Он посмотрел на Эмеральду.
      Кровь отлила от ее лица. Она взглянула на Мэйса. Губы его шевелились. Что он ей сейчас говорил?
      – Пошли, красотка, а то я задеру тебе юбки прямо здесь, у всех на виду. Как тебе это понравится? – Он отвязал ее от дерева.
      Эмеральда слышала Зика, но его слова больше не трогали ее. Это был просто шум, ничего не значащий шум.
      – Иди, Эмеральда, не бойся. Просто закрой глаза, и все кончится очень быстро, – прошептала ей сзади Труди.
      Эмери посмотрела на Труди. Когда-то она не любила ее, считала, что она отняла у нее Мэйса. Как давно это было!
      – Проклятье, я сказал, пошли! – И Зик рванул ее за руку.

      Через час Зик привел Эмеральду обратно и привязал к небольшому тополю. Потом они с Биллом ушли.
      – Эмеральда, – прошептал Мэйс, – скажи мне, с тобой все в порядке? Когда я увидел, как он тебя уводит…
      – Да, со мной все в порядке, – печально произнесла Эмеральда и опустила голову, с трудом подавляя слезы. Ей хотелось умереть от стыда. Ведь все знали, что произошло с ней.
      – Перестань терзать себя, Эмери, – услышала она хриплый голос Мэйса. – Тебе нечего стыдиться. Тебя взяли силой. К сожалению, женщины нередко попадают в подобные ситуации, не ты первая, не ты последняя. Но ты сильная и переживешь это.
      Она подняла голову и посмотрела на него.
      – Как ты можешь так говорить? Как только ты можешь…
      – Я сказал, что тебе нечего стыдиться. Ты не сделала ничего плохого. Ты сделала то, что должна была сделать.
      Голос его звучал сурово. Она дернулась в своих путах, будто ей вылили на голову ушат холодной воды.
      – Но я…
      Мэйс поднял подбородок. Губы его потрескались от жары, но были крепко сжаты.
      – Не стоит тратить время на жалость к себе, Эмери! Давай лучше думать, как нам выбраться!
      – Мне вовсе себя не жаль! Мне просто не хочется жить!
      – Тогда сделай вид, что ты хочешь жить. Заставь себя думать в этом направлении. У нас не так много времени.
      Эмери взглянула на Кальфа и поняла, что он имеет в виду. Кальф уже давно кричал. Он был мокрый, голодный, ему было жарко. Видеть страдания беспомощного младенца и не быть в состоянии помочь – вот это настоящая пытка.
      Эмери отчаянно старалась освободиться от веревок, стягивающих за спиной ее кисти. Костяшки пальцев царапались о кору, но ничего не получалось. Зик слишком крепко связал ее.
      Прошло полчаса с того момента, как Зик и Билл покинули лагерь. Они прихватили с собой шесть лошадей, нагрузив их сумками с водой и пищей, взяв столько, сколько смогли унести. Портфель Мэйса с его рисунками валялся в песке. Не обремененные повозкой, они смогут быстро пересечь горный массив Сьерры. Эмери от всей души желала, чтобы они никогда не добрались до Калифорнии. Она потрясла головой, пытаясь избавиться от проклятых воспоминаний, но картины, одна омерзительней другой, всплывали в памяти: вот Зик затаскивает ее в тень деревьев, задирает юбку, она дрожит от отвращения, сопротивляется, но он грубо насилует ее. Наконец он насытился. Она успевает зачерпнуть пригоршню воды и проглотить ее. Зик, наблюдая за ней, издевательски посмеивается.
      – Умница, девочка, – сказал он, застегивая штаны. – Пей сколько влезет, ведь больше у тебя такой возможности не будет.
      Она отвернулась от него.
      – Могу я принести воды остальным? – спросила она.
      – Нет, черт возьми, зачем?
      – Но они хотят пить. Они…
      – Заткнись. Мне на них наплевать. Черт возьми, хотел бы я захватить тебя с собой. Такую женщину чертовски жаль оставлять койотам, – с сожалением добавил он.
      Уйти с Зиком? Страшно даже представить такое. Да и зачем жить, если здесь останутся умирать и Мэйс, и Тимми, и Сюзанна, и Кальф?
      – Эмери, – прошептала Сюзанна, – мне хочется пить.
      – Мы все хотим пить, Сьюзи. Но надо подождать пока… пока мы не придумаем, как нам выпутаться из этих веревок.
      – Не думаю, что мы сможем выпутаться, – печально сказала девочка. Она казалась еще меньше и слабее на фоне толстой крепкой веревки, что стягивала ее руки и ноги.
      – Тихо, Сьюзи, – тоном старшего сказал ей Тимми, – мы придумаем что-нибудь, вот увидишь!
      – Конечно, – как можно увереннее сказала Эмеральда, прекрасно сознавая, что помощи ждать неоткуда. И если Зик связал остальных так же крепко, как и ее, надеяться не на что.
      И все же каждый из них пытался освободиться от веревок. Даже Бен Колт очнулся от летаргии и стал яростно дергаться.
      – Старайтесь изо всех сил. – Сказал им Мэйс. – От этого зависит наша жизнь. Может, какая-нибудь из веревок порвется, или вы сможете найти что-нибудь острое, чтобы перетереть ее. Если животное способно перегрызть собственную ногу, чтобы освободиться от капкана, то почему бы нам, людям, не попытаться?..
      Снова и снова звучал голос Мэйса, ободряющий, не дающий потерять надежду. И Эмеральда пыталась снова и снова. Кисти ее рук были стерты до крови. И другие делали то же самое. Лицо Труди покрылось испариной от непомерных усилий. И даже Уайт, все лицо которого было в крови, изо всех сил дергался.
      Но веревки не поддавались, словно стальные наручники.
      – Трите! Трите веревки о кору! – подсказывал Мэйс. – Рано или поздно они перетрутся!
      Шло время. Солнце клонилось к западу, красный, расплавленный шар завис над горизонтом. Кэтти снова заплакала, тихонько завыла Марта, унылая, сосредоточенная, целиком погруженная в себя.
      Кальф заходился от крика, сжимая кулачки и тряся головкой. Его мучили и голод, и жажда, тельце саднило – никто не мог его перепеленать.
      – Эмери, – сказала Сюзанна, – Кальф голоден. Он хочет молока.
      – Я знаю, милая, – ответила, проглотив слезы, Эмери.
      Но девочка не унималась:
      – Но кто его покормит, Эмери? Кто подоит Босси?
      – Никто, если мы сдадимся, – просто и ясно ответил Мэйс. Он посмотрел на девочку, будто увидел ее впервые.
      – Ты выглядишь словно маленькая стрела, Сюзанна, – сказал он задумчиво. – У тебя тоненькие ручки. Ты можешь покрутить кистью, девочка?
      – Я… я не знаю.
      – Покрути кистью, – приказал он. – Если ты сможешь это сделать, веревка соскользнет с руки.
      Пока Сюзанна пробовала провернуть руку в веревочной петле, все напряженно наблюдали за ней. Девочка работала сосредоточенно, поджав губы. Один раз она вскрикнула от боли. Эмеральда подумала о той малышке, которую увидела в Сент-Луисе, цепляющуюся за мамину юбку. Как давно это было! И вот теперь от пятилетнего ребенка зависит жизнь взрослых людей.
      Сюзанна без устали крутила рукой, морщась от боли, а Кальф все надрывался…
      Эмеральде хотелось заткнуть уши. «Прошу тебя, Господи, – молилась она, – пожалуйста, помоги нам. Помоги нам всем!»
 
      Одинокий Волк подошел к реке с севера от эмигрантов, как и рассчитывал.
      Он долго и жадно пил, пока не напился, затем сам окунулся в прохладную воду. Наполнив кожаный мешок для воды, он пошел вдоль берега к каравану.
      Без умолку трещали сороки, жужжали насекомые. Солнце садилось.
      Скоро, думал Одинокий Волк, он найдет того белого человека, которого преследовал так долго. До рассвета он подождет в засаде. И тогда он нападет, сделав то, что должен сделать. Он будет действовать быстро, и у него будет много удачных попаданий. Может, он возьмет заложников…
      Образ Зеленоглазой Женщины вновь возник перед ним, и он почувствовал возбуждение, которое становилось все сильнее. Душа его пела, как флейта. Он чувствовал то же, что всегда на охоте, когда добыча была близка. Напряжение. Волнение. Упорство.
      И тут он увидел двоих мужчин в клубах белой пыли. Одинокий Волк спрятался за ствол тополя, машинально вытащив из кожаного чехла свое старинное ружье, достал порох и дробь. Их было только двое, и они вели с собой еще четверых лошадей. Все лошади были тяжело нагружены.
      Мужчины ехали не спеша. Похоже, что они спорили о чем-то. Один из них, бородатый, отчаянно жестикулировал. Другой, выше и тоньше, сердито смотрел на него.
      Лошади тоже медлили, как и всадники. Бородатый, вероятно, собирался вернуться в лагерь. «Что он там забыл?» – подумал Одинокий Волк. Его любимое ружье?
      Одинокий Волк поднял свое ружье, оглядывая лошадей. Они выглядели неплохо, немного ослабевшие, но хороший отдых исправит дело. А ему нужна лошадь.
      Зарядив ружье, он положил запасную пулю в рот. Если пуля будет во рту, он успеет выстрелить и перезарядить ружье на полном скаку.
      Он навел ружье на бородатого, который все еще старался что-то доказать своему приятелю. С удовольствием он наблюдал, как бородач упал в седле навзничь и конь понес его, уже мертвого. Он упал, но нога застряла в стремени, и лошадь потащила его по земле.
      Но как только Одинокий Волк выстрелил, другой всадник обернулся и поднял ружье. Одинокий Волк спрятался за ствол. Еще один белый, с удовольствием подумал он.
      Он быстро перезарядил ружье и, подняв его, выстрелил снова.
      Второй белый выстрелил в ответ.
      Одинокий Волк не видел, как его пуля достигла цели, страшная тяжесть сдавила живот, боль пронзила его, словно тысячи охотничьих ножей.
      Он посмотрел вниз и увидел свои окровавленные внутренности, и, прежде чем погрузиться во мрак, он понял, что все его сны были об одном. И Зеленоглазая Женщина была только частью той цели, средством достижения этого конца. Одинокий Волк прорицал собственную смерть, он искал ее.
      Мрак накрыл его глаза, словно толстая бизонья шкура…
 
      – Я… Я не могу продеть руку в петлю, – заныла Сюзанна. – Эмери, мне так больно.
      – Но ты должна, понимаешь, Сьюзи, должна!
      – Я стараюсь, очень стараюсь, но у меня ничего не получается.
      Вдруг выражение сосредоточенного усилия на лице девочки сменилось радостным удивлением.
      – Вот моя рука! – воскликнула она. И, словно не веря своим глазам, удивленно уставилась на собственную руку.
      – Постарайся высвободить другую, Сюзанна, – сказал Мэйс.
      Девочка извивалась так и эдак, но усилия ее были напрасны.
      – Я не могу.
      – Ты можешь, можешь. Ты должна! Ты единственная, кто может освободиться. Ты должна постараться!
      – Я стараюсь!
      Как все изменилось, подумала Эмеральда, ребенок, который не мог самостоятельно застегнуть платье, теперь пытается справиться с узлами, затянутыми с такой силой, что их невозможно было развязать даже взрослому.
      – Ну же постарайся, Сюзанна, – подбадривал ее Мэйс.
      – Я стараюсь. – Глаза девочки наполнились слезами и потекли по щекам.
      – Эмери, я больше не могу. У меня нет сил.
      – Все в порядке, Сьюзи. – Эмеральда старалась сохранить спокойствие и уверенность в голосе. – Передохни минутку. У нас полно времени. Мы вовсе не спешим.
      Все напряженно и сочувственно смотрели на Сюзанну.
      – Намочи свою кисть, – вдруг сказал Мэйс, – поплюй на нее.
      Сюзанна вопросительно подняла глаза, но тут же послушно поднесла кисть ко рту и плюнула на руку.
      – Теперь, – продолжал Мэйс, – разотри слюной другую руку.
      Сюзанна растерла слюну. На мгновение глаза ее вспыхнули в улыбке.
      – Мама мне говорила, что плеваться нехорошо, – сказала девочка.
      Эмеральда не могла не улыбнуться.
      – Уверяю тебя, это тот самый случай, когда можно плеваться и при этом остаться леди.
      Девочка не ответила. Лицо ее перекосилось от усилий. Затем медленно и неуверенно она вытащила левую руку.
      – Я сделала это, Эмери! Все получилось!
      – Молодец, – сказал Мэйс. – Теперь я хочу, чтобы ты развязала себе ноги, зашла в повозку Бена и принесла мне один из его докторских ножей, Держи его лезвием вниз и неси аккуратно.
      После некоторых усилий Сюзанна справилась с узлами на ногах и, освободившись от веревок, вприпрыжку побежала к повозке Бена.
      – Бог был с нами! – воскликнула Гертруда. – Я знала, что он где-то близко.
      Через полчаса все были на свободе.
      – Милый, милый, – рыдала Эмеральда на шее у Мэйса.
      – Эмери, все хорошо! Мы все живы. Благодаря твоей храбрости и мужеству Сюзанны.
      Он с нежностью гладил ее по щекам, терся об ее волосы.
      – Живы, но… – всхлипывала она.
      – Успокойся, моя зеленоглазая девочка. Давай не будем вспоминать об этом. Ты для меня всегда будешь самой чистой, и ничто не сможет изменить моего отношения к тебе. Я люблю тебя, Эмеральда, и буду любить всегда.
 
      Опустились сумерки, наполненные запахом реки, шалфея и сухой травы.
      Эмери и Мэйс разыскали Босси и покормили Кальфа. Затем занялись раной на губе Уайта. Потом все искупались в реке, а Труди приготовила еду из припасов, оставленных Зиком и Биллом.
      Словно мираж, думала Эмери, глядя вокруг. Казалось, несчастье объединило всех в одну сплоченную семью. Совсем по-другому относились они теперь друг к другу. Мэтт Арбутнот о чем-то тихо разговаривал с отцом и братом, обняв их за шеи. Пьер и Уайт Тетчер помогали Тимми собирать хворост. Даже Марта Ригни словно оттаяла. Она несмело улыбалась Эмеральде. Только Бен не вписывался в эту общую атмосферу благожелательности. Он избегал Эмеральду и ни слова не сказал ей с тех пор, как его развязали.
      – Эмеральда. – Мэйс легко коснулся ее щеки. В нескольких футах от них журчала вода. – Эмеральда, если бы ты знала, как долго я ждал, чтобы вот так сидеть с тобой…
      Она подумала о Бене и неохотно отстранилась от Мэйса.
      – Но мой муж – Бен. Я не должна быть с тобой, Мэйс. Я не имею права.
      – Нет, Эмеральда, ты ошибаешься, это он не имеет права и, думаю, прекрасно знает это. Ваш брак не может считаться законным. Вы не подписывали никаких бумаг. И обряд совершал мародер, вор и убийца. Разве может иметь силу закона этот фарс как в глазах Бога, так и людей?
      – Но…
      – Ты боишься его, дорогая? Не надо. Я обещаю, он не посмеет обидеть тебя. И как только мы доберемся до первого островка цивилизации, он вообще потеряет над тобой всякую власть, потому что я собираюсь жениться на тебе.
      – Жениться на мне?! – повторила Эмери, словно не веря своим (ушам.
      Мэйс гладил ее волосы, все еще влажные после купания.
      – Да, моя хорошая. Я женюсь на тебе. Я всегда любил тебя, с той минуты, как только увидел в Каунсил-Блафсе, когда ты выходила из воды, такая красивая и пленительная и такая невинная и неприступная. Я сразу почувствовал, что ты моя женщина, ты создана для меня. Но я считал, что не имею права ни с кем связывать свою жизнь. И на протяжении всего пути только и делал, что старался убежать от неизбежного. Я боролся с судьбой, Бог знает, как я боролся, любыми средствами и даже…
      – …Даже с Труди, – закончила она за него. Но сейчас в сердце ее не было обиды на другую девушку. Ей было только жаль ее: Труди никогда не знала настоящей любви. – Но… – Она замялась, но все же решила задать мучивший ее вопрос: – А как насчет того, что ты не создан для семейной жизни и никогда не хотел иметь жену? Он рассмеялся.
      – Да, я действительно так считал. – Он потянулся к ней и крепко обнял. – Милая, этот брак не будет легким для тебя, я путешественник, и работа всегда будет занимать основное место в моей жизни, но, может, нам все же стоит попробовать? Ведь мы любим друг друга, а это – самое главное.
 
      Они сидели на берегу, прижавшись друг к другу, и слушали мелодичное журчание воды. Мэйс нежно гладил ее волосы, и Эмери вся трепетала от счастья.
      Впереди еще был долгий и трудный путь. Им предстояло преодолеть горные хребты Сьерры, пока не ляжет снег, форсировать не одну реку и пройти через множество испытаний, прежде чем они доберутся до Калифорнии.
      Но все это уже не пугало Эмеральду, ведь теперь с ней был Мэйс…