Ему не составило труда проследить за маршрутом каравана. Одинокий Волк спешился и принялся разглядывать борозды от колес повозок. Носком мокасина он дотронулся до грубого красного рубца, оставленного на каменистой земле. Сколько же таких шрамов оставили повозки белых людей на его земле, сколько ожогов от костров…
      Одинокий Волк сжал губы. Два дня назад белые люди, покидая лагерь, не затушили костер, и он все еще дымился. Неужели они не понимают, как опасен пожар в прериях? Огонь может полыхать три, четыре дня подряд, уничтожая траву, сжигая землю, животных, обрекая на голод охотников.
      Проезжая, белые люди выбрасывали много предметов. Некоторые из них были знакомы Одинокому Волку: остатки пищи, странная обувь. Он узнал о них в свою семнадцатую весну, когда был найден в лесу белым охотником. Тогда же в силу необходимости он выучил язык белых людей.
      Несколько вещей, выброшенных из повозок, он привез к себе в лагерь. Среди них был деревянный ящик с белым кругом и черными отметинами на нем. Внутри ящика, если открыть крышку, было много металлических частей, издающих звук, похожий на щелчки. На языке белых людей этот ящик назывался часами.
      Он принес часы Встающему Солнцу, вдове его брата, чтобы позабавить ее их странным щелканьем. Она была тихой и молчаливой с тех пор, как вернулся Перо, и только шептала о том, что белых надо убить. Ее слова повторяли и другие.
      Однако Одинокий Волк советовал подождать. Он сказал, что должен увидеть сон, который скажет им, что делать. Тем более что сейчас большинство воинов ускакали на север, и оставшимся нужно соблюдать осторожность.
      Но сам он следовал за караваном и ждал пророческого сна, который подскажет ему, как поступать дальше.

* * *

      Караван, выбиваясь из сил, подошел наконец к Сладкой реке. Здесь, на поляне, покрытой густой травой, изобилующей ручейками со сладкой водой, в окружении красных скал с одетыми снегом вершинами, они могли спокойно передохнуть, поохотиться на бизонов и антилоп, водившихся тут в изобилии, поесть свежего мяса и набраться сил.
      – Как будто сам Бог привел нас сюда, – сказал Оррин.
      Он успел немного отойти после пережитого. То, что Тимми все время молчал, погруженный в депрессию, казалось, не слишком беспокоило его. Оррин был больше озабочен другой проблемой: как быть, если падет еще один вол. Тогда придется запрягать в повозку молочную корову.
      Они миновали место, носящее название Ворота Дьявола, где реку перегораживали скалистые откосы с абсолютно ровными стенами. Только узкий проход пробила река в скале. Им довелось увидеть странное явление, ледяную низину, где под слоем жидкой грязи был лед, не тающий даже летом. Жан, Боб и Труди вместе с ними веселились, вытаскивая из-под грязи лед и кидая его друг в друга. Но Эмери, отягощенная заботами о Тимми, не разделяла их забав.
      Однажды, когда Эмери подбрасывала в костер дрова, готовясь к приготовлению завтрака, к повозке подошел Мэйс. Заглянув к Тимми, он вернулся к костру. В глазах его была едва сдерживаемая печаль.
      – Он мне не нравится. Если верить Колту, нога его заживает хорошо, даже быстрее, чем можно было ожидать. Но мальчик не стал выглядеть лучше. Я бы сказал, что ему стало хуже, если говорить о его настроении.
      Эмеральда услышала в его словах лишь подтверждение своих мыслей, и сердце ее заныло.
      – Когда я жил в Чарлстоне, – медленно заговорил Мэйс, – рабы говорили между собой о странном явлении: будто с человеком, если он очень стар или утратил интерес к жизни, несмотря на молодость, что-то происходит. Все жизненные процессы в нем замедляются, сердце стучит все глуше и медленней, и наконец он умирает.
      – Но Тимми… Ты же сам сказал, что рана на ноге затянулась…
      – Тимми не поправляется. – Голос Мэйса звучал резко. – Им овладела апатия. И если в ближайшее время что-то не произойдет, что выведет его из этого состояния, то… – Он взял в руки надтреснутый камень и разломил его.
      – Но что? Что может вывести его из этого состояния? – раздраженно воскликнула она. – Он не хочет читать, не хочет смотреть на мои рисунки, не хочет видеться с другими мальчиками. У него даже нет желания играть со своей собакой!
      – Значит, мы должны что-то придумать.
      – Если бы мы могли придумать ему другую ногу, – с горькой усмешкой сказала Эмери, – если бы мы могли… – Внезапно она оживилась. – Но если мы не можем сделать для него живую ногу, то почему бы не попробовать искусственную?
      – Протез? Это может сработать.
      – Конечно! – воскликнула она. – Что, если нам обратиться к Саулу Ригни? Он оружейник, делает приклады, работает с деревом, он сможет помочь. Я уверена, что у него есть при себе инструменты. И… Мэйс, я верю, что у него получится!
      Эмеральда не могла понять, как эта мысль не пришла ей в голову раньше. Тимми так долго лежал в повозке беспомощный, и все привыкли считать его неспособным передвигаться самостоятельно. Неудивительно, что у него депрессия.
      Эмери решительно направилась к повозке Ригни, чтобы поделиться своей идеей. Саул с выгоревшими на солнце волосами, облупившимся носом и потрескавшимися губами поднял взгляд от туши антилопы, разделкой которой занимался.
      – Я никогда не делал подобных вещей, – возразил он.
      – Но это не значит, что у вас не получится. Тимми должен как-то передвигаться, и никто, кроме вас, не сможет ему помочь.
      – Ты же знаешь, человеческая нога не похожа на ружейный приклад.
      – Но… Это же почти одно и то же, я хочу сказать…
      – Кроме того, мне понадобится для этой работы хорошее дерево, а где я, по-твоему, найду его здесь? Мы с собой не прихватили выдержанной древесины. Впрочем… – Саул задумчиво почесал подбородок. – Если бы у кого-нибудь нашелся хороший кусок дуба или кленовой древесины…
      – О, я найду что-нибудь! – заверила его Эмери. – Но только вы пообещайте мне взяться за работу. Ладно? – И она улыбнулась ему своей самой очаровательной улыбкой.
      – Принесешь дерево, я сделаю ногу.
      Эмеральда пустилась на поиски. На помощь пришла Труди Вандербуш, пожертвовавшая дубовый стол с витыми ножками.
      – Его сделал мой дед, – сказала она. – Но возьми его. Сейчас, когда мама и Кэтти постоянно в повозке, быки и так надрываются от тяжести. Мы облегчим им жизнь.
      – Благодарю тебя, – с трудом произнесла Эмеральда. – Если Тимми сможет ходить, он поправится.
      – Я тоже так думаю. Куда веселее смотреть на белый свет, чем постоянно сидеть в повозке, – сказала она, помогая Эмеральде донести стол до повозки Ригни.
      Саул работал над протезом весь полуденный перерыв и целый вечер. Вокруг него собрались другие эмигранты и стали делиться своими соображениями. Странно, но лучшее решение предложил Зик Йорк. Он был знаком с человеком на деревянной ноге еще в бытность в Чикаго и помогал ему снимать протез, когда тот напивался до бесчувствия. Тогда-то он и понял механизм его устройства.
      – Вот тут должно быть много набивки, а здесь – несколько ремней, – советовал он.
      Наконец Саул протянул Эмери странный предмет, и она сердечно поблагодарила его.
      – Не знаю, подойдет ли… – Саул покачал головой, – хотя, может быть, он поможет мальчику почувствовать себя лучше.
      Марта сказала, что в таком виде протез будет причинять ребенку боль.
      – Вот, возьми.
      Эмери развернула сверток и увидела, что это тщательно сшитая из фланели набивка. Должно быть, Марта долго трудилась над ней.
      – Спасибо! – горячо воскликнула Эмери. – Огромное вам спасибо.
      Радостная и воодушевленная, Эмери побежала к повозке Уайлсов.
      Тимми лежал на стопке одеял, неподвижный и безучастный. Так он лежал уже много дней подряд.
      – Тимми!
      Он не ответил.
      – Тимми, посмотри, что я тебе принесла. Саул Ригни сделал для тебя искусственную ногу. Я хочу тебе ее показать.
      В ответ тишина. Лицо его стало еще бледнее, чем обычно. Он отвернулся.
      Внезапно весь оптимизм Эмери испарился. И хотя ее идею поддержали Маргарет и Оррин, сердце ее упало, когда она поняла, что все будет зависеть только от Тимми. Насильно вытащить его наружу на протезе они не смогут.
      – Тимми, прошу тебя. Мы… Мы прикрепим к твоей ноге эту искусственную ступню, и ты сможешь снова гулять и… – Она выпалила одним духом: – И ты снова сможешь кататься на Ветерке. Разве ты этого не хочешь?
      Тимми не ответил. Если бы он только заговорил с ней! Если бы только позволил ей прикрепить к ноге протез!
      – Тимми, – взмолилась она, – ты же не можешь постоянно лежать в повозке. Мэйс Бриджмен сказал, что мы скоро будем проезжать Большой водораздельный хребет. Ты увидишь горы в заснеженных шапках! Тимми, ты увидишь снег! Я уверена, что тебе понравится. Но для этого надо надеть это…
      – Нет, – хрипло ответил мальчик.
      – Тимми. – Она обняла его. Но мальчик отстранился.
      – Но почему, Тимми? Почему ты не хочешь даже попробовать? Ведь с помощью этого протеза ты сможешь делать все, что захочешь.
      – Я не хочу пристяжную колодку.
      – Колодку?
      Эмери почувствовала себя бессильной убедить Тимми. Она была так воодушевлена своей идеей, что даже не заметила, как называли протез эмигранты. Она представила, какие мысли бродили сейчас у него в голове: беспомощный калека, вызывающий жалость и смех окружающих.
      – Тимми, Тимми, это не колодка, это настоящая искусственная ступня. Она поможет тебе, как ты не хочешь понять? Ты не должен бояться…
      Но уговоры были бесполезны. Мальчик лежал неподвижно, не подавая никаких признаков жизни, и только тупо смотрел на парусиновую стену.
      – Не хочу колодку.
      – Но, может быть, ты передумаешь, Тимми? Взвесь все еще раз, – молила его Эмери, уже не веря в успех своей затеи.
      Опустошенная, она вышла из повозки.
 
      Смеркалось. Еще один день прошел в бесполезных уговорах. Эмеральда спешила к реке набрать воды. Маргарет решила подогреть воды, чтобы искупать Тимми. Кроме того, хотелось сварить настоящего кофе, может, это немного взбодрит мальчика, и он решится на то, чтобы надеть протез.
      Какая странная эта земля, думала Эмери. Ночь наступала мгновенно. Минуту назад светило солнце, а уже в следующую – проваливалось за горы. И так же быстро холодало. Вчера утром она заметила изморозь на палатке. За ночь вода в ведре покрывалась тонким слоем льда.
      Эмери остановилась у кромки воды, глядя на быстро меркнущее за громадами скал розоватое свечение. При всей суровости этого края природа здесь была необыкновенно красивой. От гор веяло спокойным величием.
      Однако последние дни ей было не до любования пейзажем. Что-то постоянно отвлекало ее: то собственная усталость, то рутинная работа, то забота о Тимми. Временами она смотрела на тонущие в голубоватой дымке горы и не видела их.
      Она набрала полные ведра воды и остановилась, размышляя, не искупаться ли ей. Греть воду и мыться в лагере – слишком долго и хлопотно.
      Почему бы и нет, решила она наконец. Рядом не было ни души. Все уже давно принесли воду к своим кострам. В этом месте течение было сильным, но ниже был разлив, где она могла бы чувствовать себя вполне комфортно.
      Эмери спустилась вниз по каменистой тропинке с тяжелыми ведрами в руках и тут увидела Мэйса.
      Он стоял обнаженный в реке. Вода едва доходила ему до бедер, открывая его мускулистые плечи и грудь, его плоский живот и темный треугольник внизу живота.
      Сердце ее сжалось. Он был так прекрасен в своей наготе. В его фигуре была та грациозность, которую он так выразительно умел передать в изображаемых им оленях или антилопах.
      – Эмеральда? – Мэйс резко обернулся. – Это ты? Я думал, что это гризли, и уже готов был убежать.
      – Я… Мне надо принести Маргарет воды… – пробормотала она смущенно.
      – Да? – Мэйс откинул голову и рассмеялся. – Мы, кажется, поменялись местами. Сначала я застал тебя купающейся в реке, теперь ты.
      – И ты тоже выставил сторожевой пост? – спросила она дерзко.
      – Нет, дорогая. – Он вышел из воды и проворно натянул кожаные штаны. Затем, тряхнув головой и разбросав каскад брызг, подошел к ней.
      – Эмеральда, – прошептал он, – тебе понравилось то, что ты увидела?
      – Я…
      – Я знаю, что понравилось, моя зеленоглазая девочка.
      Одним быстрым движением он притянул ее к себе. Она не сопротивлялась. Он коснулся губами ее шеи, и мурашки побежали у нее по спине. Она почувствовала, что слабеет, что-то тает у нее внутри.
      – Эмеральда, я хочу тебя. Я хочу быть с тобой, как тогда, помнишь? Боже, как я хочу тебя. Я все время думаю о тебе, не перестаю думать, как ни пытался гнать эти мысли прочь.
      – И Труди тоже в твоих мыслях? – Вопрос сам собой сорвался у нее с языка. – Ты и ее стараешься выбросить из головы? Или ей ты позволяешь управлять твоими мыслями?
      Мэйс внезапно оттолкнул ее от себя.
      – Я уже говорил тебе о Труди! Мы друзья, добрые друзья и все!
      – Друзья и партнеры по сексу! Мэйс вздохнул.
      – Да, это так. Понимаю, тебе трудно это понять. Труди прекрасный человек, хорошая женщина, но… – Он замолчал. – О тебе я думал с того самого дня, как увидел в Каунсил Блафсе. Но ты, ты очень молода и ждешь от мужчины совершенно иного, того, чего я не смогу тебе дать. – Мука и ярость отразились в его глазах.
      Ей хотелось упасть к нему на грудь и прижаться изо всех сил. Мэйс обнял ее, его рука скользнула по ее спине, пронзив током.
      – Мэйс, – хрипло прошептала она, – я… мне все равно.
      – Эмери, милая…
      Он целовал ее губы, все сильнее прижимая к себе, пока тела их не слились в одно.
      Мэйс потянулся к застежке ее платья. Быстро, не отдавая отчета в том, что делает, она стала помогать ему, и вскоре оба, обнаженные, упали на траву, и деревья накрыли их своими кронами, словно покрывалом…
 
      – Тебе лучше одеться. – Мэйс сел и принялся собирать разбросанную рядом одежду.
      – О… – Эмеральда тоже села и провела рукой по волосам, стараясь пригладить их. Шпильки куда-то делись и лента тоже.
      – Мои волосы и мой наряд… Я, должно быть, выгляжу ужасно.
      Мэйс нежно рассмеялся.
      – Нет, Эмеральда. Ты красива. Красива и в платье, и без него, и душой, и телом. И не важно, причесаны или нет твои волосы и есть ли пятна на платье.
      – Но, – начала она, – вдруг Маргарет или еще кто-нибудь из наших заметят, что они подумают?
      – Не волнуйся, уже темно, никто не увидит, как ты возвращаешься в лагерь. В крайнем случае скажешь, что оступилась и упала. Притворись, что хромаешь, а для большей убедительности попроси Бена Колта перевязать тебе коленку. Будь уверена, он сделает это с удовольствием.
      Перестав застегивать платье, Эмеральда обернулась к нему, пораженная его тоном.
      – Бен? – повторила она.
      – Разве ты не заметила, Эмеральда? Он ведь в тебя влюблен. Уже давно.
      – Бен Колт? В меня? Не может быть! Ты ошибаешься. В нем слишком много желчи. Он не способен любить.
      – Может быть, а может, и нет. – Голос Мэйса звучал мрачно и многозначительно. – В любом случае пора в лагерь. Я провожу тебя. Постарайся выспаться, Эмери. Завтра трудный день.

      Наконец они пересекли Большой водораздельный хребет.
      День начался с утомительного подъема по относительно пологому южному склону. Их путь пролегал по довольно широкой и гладкой, открытой ветрам поляне, совсем не живописной, и поэтому никто не заметил, когда они достигли вершины. Однако открывшийся вид на заснеженные горы на севере был таким впечатляющим, что уставшие, утомленные дорогой люди ахнули.
      Сюзанна дергала Эмери за юбку:
      – Только взгляни, Эм! Эти горы, они совсем белые наверху!
      Эмери улыбнулась девочке. «Как жаль, что рядом нет Тимми. Он непременно должен увидеть эту красоту», – подумала она.
      Повинуясь внезапному порыву, она побежала к повозке.
      – Маргарет, давай вынесем Тимми на воздух. Пусть он посмотрит.
      Маргарет исчезла внутри и через минуту выглянула, качая головой.
      – Он отказывается. Но я надела ему эту… эту искусственную ногу. Наверное, с моей стороны было жестоко, но я сказала, что рано или поздно ему придется носить протез. Эмери, я тоже хочу его заставить выйти.
      Эмери кивнула. Сердце ее сжалось. Казалось, они ничем не могут помочь Тимми. Даже препараты доктора Бена не могли вывести его из депрессии.
      На спуске они разбили лагерь. Эмеральда разводила костер, когда увидела Мэйса. Он, улыбаясь, приближался к ней верхом на своем коне, ведя под уздцы еще одну маленькую лошадку.
      Эмеральда быстро пригладила волосы и провела рукой по груди, проверяя, застегнуты ли маленькие перламутровые пуговички, украшавшие ее платье.
      Когда Мэйс подъехал ближе, она увидела, что он ведет Ветерка.
      – Мэйс, с ним что-то случилось? Почему ты ведешь его к нам?
      – Привет, малышка!
      Эмери залилась краской. Что с ней происходит? Она вся загорелась только оттого, что он поздоровался с ней.
      – Что случилось? – спросил Мэйс. – У тебя жар?
      – Вовсе нет. Мэйс усмехнулся:
      – Ну я рад, что ты не больна. И Ветерок здоров. Я как раз затем и пришел, чтобы сказать об этом Тимми.
      – Тимми? Зачем?
      – Он давно уже не катался на своей лошадке. Эмери удивленно уставилась на Мэйса.
      – Но ты же знаешь, что Тимми не в состоянии ездить верхом. Он даже не встает, не желает никого видеть и ни с кем разговаривать. Если тебе и удастся усадить его в седло, он упадет от слабости.
      – Он поедет, вот увидишь. – Мэйс соскочил на землю и тряхнул шляпой, сбивая с нее пыль. – Предоставь это мне.
      – Тебе? Но…
      Они подошли к повозке. Маргарет сидела на раскладном стуле и причесывала Сюзанну. Волосы девочки спутались, и она изо всех сил вертела головой, стараясь увернуться от гребешка, вскрикивая каждый раз, когда Маргарет неосторожно причиняла ей боль.
      – Привет, Мэйс, – сказала Маргарет, взглянув на него.
      При виде Ветерка глаза ее удивленно расширились.
      – Кофе будет готов через пару минут, – добавила она. – Может, останетесь поужинать? Эмери вчера испекла вкусный хлеб.
      – Спасибо, миссис Маргарет. Мне всегда нравится все, что готовит Эмери, и я с удовольствием останусь на ужин, но сначала я бы хотел поговорить с Тимми, если вы не возражаете.
      – Почему я должна возражать? Проходите, он в повозке.
      Мэйс пролез внутрь, и Маргарет обессиленно опустила гребешок. Сюзанна выскользнула из-под маминой руки и тряхнула кудряшками.
      – Эм, я не знаю, что будет с Тимми. – Маргарет взглянула на Эмери. – Я каждый день молю за него Бога. Он должен услышать меня, если только… – Она вдруг запнулась. – Если только Богу было угодно, чтобы мы пустились в этот путь и преодолели его, – горестно добавила она.
      Прошло несколько минут. Вокруг, как всегда на стоянках, было шумно. Вдруг со стороны повозки раздался непривычный звук. Обе женщины подняли головы. Они услышали ободряющий голос Мэйса, а потом тот же звук.
      – Тимми, – прошептала Маргарет.
      Мальчик показался за пологом повозки, бледный и прозрачный, словно маленькое привидение. Мэйс поддерживал его под руки, ребенок был слаб, но глаза его светились радостью.
      – Смотрите, мама, Эмери…
      Тимми качнуло, теперь только улыбка Мэйса поддерживала его. Эмери забыла о его искусственной ступне и смотрела лишь в глаза ребенка, яркие, как два лазурных огонька.
      – Я могу ходить, – удивленно произнес Тимми. – И я смогу оседлать своего Ветерка. Мэйс сказал, что я смогу это сделать.
      Женщины уставились на Мэйса, который усаживал Тимми в седло. Заходящее солнце золотило рыжие волосы мальчика. Мэйс поправлял стремена, как будто скакать на лошади без ступни было совершенно естественным делом.
      – Нет! – воскликнула Маргарет, подаваясь вперед. – О чем вы думаете? Тимми еще слишком слаб! Ветерок много дней не чувствовал на спине всадника. Он сбросит мальчика…
      Мэйс мягко, но настойчиво отстранил Маргарет.
      – Конь нуждается в выездке, миссис Уайлс. А кто это сделает лучше хозяина? Тимми не упадет, уверяю вас, все будет хорошо.
      – Гей! Давай, давай, Ветерок! – Мэйс похлопал пони по крупу, и Ветерок послушно потрусил по лужайке.
      Эмеральда с замиранием сердца смотрела, как лошадка делает круг за кругом, огибая повозки и возвращаясь назад. Если Ветерок почувствует искусственную ступню или Тимми вдруг ослабнет…
      Мэйс смеялся.
      – Неужели тебе не страшно? – удивилась Эмери. – Ты не боишься, что мальчик упадет? Ведь Ветерка много дней не объезжали.
      – Нет. Его объезжали регулярно. Я сам это делал.
      – Но…
      – Нельзя же было позволить лошадке одичать! Я понял, что однажды Тимми сможет сесть в седло, и готовил к этому пони. И сегодня перед тем, как прийти сюда, я занимался с Ветерком выездкой. Не волнуйся. Он не пустится в галоп. А Тимми держится молодцом. Он чувствует ответственность, понимаешь?
      – Ответственность? – Эмери взглянула на Маргарет.
      – Конечно. Мальчик знает, что о своей лошадке должен заботиться сам. Каждому путешественнику известно, что его жизнь зависит от того, в какой форме находится его конь, и он знает, что должен поддерживать эту форму в надлежащем состоянии.
      – Так вот о чем вы говорили с Тимми, – сказала она тихо.
      – Я думаю, с ним слишком много нянчились. – Мэйс взглянул в сторону Оррина, в молчаливом изумлении взиравшего на собственного сына верхом на Ветерке. – И еще он был запуган. Запугивание не лучший метод воспитания будущего мужчины. У него должно быть чувство ответственности, умение постоять за себя.
      – Да?
      Эмери вдруг почувствовала, словно они с Мэйсом одни на свете. Ей захотелось дотронуться до его лица, погладить по щеке, провести пальцем по подбородку.
      – Мне припомнился день, когда я побывал в объятиях медвежонка гризли, – сказал он. – Я лежал на своем одеяле и думал, что никогда не смогу подняться. Связки были порваны, сухожилия повреждены. Мой партнер, Джим Врискин, притащил меня в шалаш и промыл мне раны кипящей водой.
      Однажды у нас кончились припасы, и Джим пошел половить рыбу. Прошло полдня, но он не возвращался. Я стал думать о медвежонке. Где-то поблизости должна быть его мать. Где же Джим, уж не повстречался ли он с мамашей-медведицей? В конце концов, превозмогая боль, я поднялся с одеяла. Мне пришлось не один раз перевести дух, прежде чем я смог взять ружье. Я был слаб, каждое движение приносило неимоверные страдания, но я пошел искать Джимми.
      – И ты нашел его?!
      «Прежде позаботься о себе», – вспомнила она слова Мэйса. Как это не вязалось с тем, что он рассказывал ей сейчас.