– Ли Хуа, подай мне, пожалуйста, лист почтовой бумаги. Я хочу написать письмо, а ты подожди здесь. Отнесешь его сама по адресу и отдашь лично в руки.

Глаза Ли Хуа заблестели. Она бросилась к письменному столу, осмотрела его и принялась выдвигать ящики и перебирать бумаги. Стол был забит ненужным хламом. Корри терпеть не могла ничего выбрасывать.

– Нет, не здесь. Внизу, в правом ящике.

– Здесь?

Ли Хуа вытащила лист бумаги.

– Нет, дай другой. Этот какой-то мятый. О Господи, ты ничего не можешь сделать как следует.

И, забыв о своем болезненном состоянии, Корри вскочила с постели. Вдруг она почувствовала сильное головокружение, перед глазами замелькали черные точки, как снежинки в метель. Колени подогнулись. Точки зарябили сильнее и превратились в сплошную черную пелену.

Она очнулась лежащей на полу. Над ней склонилось испуганное лицо Ли Хуа.

– Корри! Корри! С тобой все в порядке? Ты упала.

– Ничего, все прошло. Я видела какие-то черные точки.

– Ты упала в обморок! Тебе нельзя вставать. Так сказал доктор. Твоя тетя будет в ярости, когда узнает, что произошло.

Ли Хуа стала тянуть Корри за руки, чтобы поднять. Но она была меньше и легче, чем Корри, и потому все ее усилия оказались напрасными.

– Нужно позвать миссис Ралей. – Нет, не надо. Я сама поднимусь.

Корри была совсем беспомощной, как выброшенная на берег рыба. Как ей удалось так ослабеть за эти дни?

– Миссис Ралей говорит, что ты должна лежать, не вставая, еще шесть недель. Тебе предписан полный покой!

– Ерунда.

Корри пыталась оторвать себя от пола. Руки дрожали, мышцы были дряблыми и не хотели напрягаться, на лбу выступила испарина.

– Доктор ошибается. Чем больше я лежу, тем слабее становлюсь. Стой!

Ли Хуа бесшумно подбиралась к двери.

– Не надо звать тетю! Девушка послушно остановилась.

– Иди сюда и помоги мне. Если я начну падать, поддержи меня. Остальное я сделаю сама, я не собираюсь быть инвалидом! А ты ни слова не скажешь тете, я не хочу, чтобы она волновалась.

Через несколько минут Корри лежала в постели белая как полотно и вспотевшая, как будто пробежала много километров.

– Ну вот. Я встала и сама вернулась в постель. Вечером я снова попытаюсь это сделать. И завтра тоже. А сейчас я напишу письмо.

Сочинение письма к Эвери не заняло много времени. Она чувствует себя намного лучше. А как он? Все ли с ним в порядке? Почему он не дает о себе знать? Не болен ли он? Она его любит. А он? Вопросы текли рекой из-под ее пера.

Корри запечатала конверт и написала адрес.

– Ну вот, возьми. И… пожалуйста, если ты его не застанешь, постарайся разузнать, где он и все ли с ним в порядке.

Ее голос задрожал.

– Я только хочу знать, что с ним, не болен ли, не ранен…

– Хорошо.

Ли Хуа с пониманием посмотрела на свою госпожу, улыбнулась и ушла. А Корри цритянула к себе поднос и жадно, не различая вкуса, стала есть.

Ли Хуа без труда нашла улицу, где жил Эвери Курран. Она бежала по тротуару, погоняемая ветром, который трепал кружева ее передника.

Ей нравилось служить в доме Стюартов. Они добры к ней, и потом, она любит Корри. Но всю жизнь быть горничной она не собирается. Мама говорила ей, что если бы они жили на родине, в Китае, она с детства носила бы колодки на ногах, чтобы ступня оставалась маленькой. Мама мечтала о том, чтобы ее дочь была похожа на изящную, фарфоровую куколку.

Ли Хуа не хотелось быть куколкой, не хотелось ходить в колодках. Она была американкой. С тех пор, как ее дедушку убили здесь, в Сан-Франциско, только за то, что он был китайцем, а бабушку с маленькими детьми на руках выгнали из собственного дома на улицу, времена изменились. Ли Хуа была уверена, что с ней не может произойти ничего похожего, она не допустит этого.

Она подошла к дому, где жил Эвери. Напротив маленькой боковой двери была свалена куча отбросов. Ли Хуа направилась к парадному, кивнула, проходя по лестнице, бронзовым грифонам, которые, казалось, были удивлены, что служанка хочет войти в дом с главного входа, и смело постучалась.

Прошло довольно много времени, прежде чем шелковая занавеска шевельнулась и стеклянная дверь открылась.

– Что вам?

На пороге стояла средних лет женщина, завернутая в цветастый халат, от которого шел несвежий, затхлый запах. Седые волосы были заплетены в две косички, уложенные вокруг головы. Женщина выглядела отвратительно. «В любом возрасте нельзя быть неряхой и совсем не следить за собой», – подумала Ли Хуа.

– Я принесла письмо для Эвери Куррана. Он живет здесь, не так ли?

– Жил.

– Вы сказали – жил?

– Да, он уехал. На прошлой неделе. Сел на пароход и уехал.

Ли Хуа нахмурилась. Она представила, как расстроится Корри, когда получит письмо обратно.

– Вот как! А у меня для него письмо…

– От кого?

На Ли Хуа опять пахнуло затхлостью, так что ее хорошенький носик недовольно сморщился.

– От мисс Корделии Стюарт. Она велела отнести письмо и узнать, что с мистером Курраном, не болен ли он…

– О, он в прекрасной форме. Здоров, как жеребец. Но, похоже, вернется нескоро. Кстати, он оставил у меня письмо и попросил его отправить. Я еще не успела это сделать, так что если вы действительно пришли от этой женщины, Корделии Стюарт, то я отдам его вам. И сэкономлю на марке.

– Да, я от нее.

– Тогда подождите, я поищу. По-моему, я сунула его в корзинку с вязанием.

Ли Хуа снова пришлось ждать. Женщина вернулась с конвертом, таким грязным и засаленным, что противно было взять в руку.

– Вот.

Ли Хуа взяла письмо, выдавила из себя улыбку и поблагодарила. Губы женщины в ответ тоже расползлись в подобие улыбки.

– Не стоит. Этот господин остался мне должен пять долларов. Обещал выслать, как только появятся деньги. Ха! Вряд ли это случится когда-нибудь. Он красавчик и больше ничего, ваша госпожа рано или поздно убедится в этом.

В глазах женщины Ли Хуа заметила любопытство. Ну конечно, письмо не заклеено, и она наверняка прочла его. Ли Хуа нахмурилась и, не простившись, направилась к ближайшей трамвайной остановке.

Рука, в которой Корри держала письмо, безжизненно повисла. В горле образовался теплый сладковатый комок, предвещающий приступ тошноты. Корри постаралась проглотить его.

Эвери отправился на Юкон.

Он стал золотоискателем, или старателем, как их еще называли, и не собирался возвращаться до тех пор, пока не разбогатеет. В письме он пишет, что вернется и осыплет ее дождем золотых самородков.

Золотые самородки!

Корри закуталась в одеяло. Она не могла в это поверить. Неужели Эвери думает, что она может променять его на полный подол самородков? Что богатство важнее, чем…

Перед глазами плясал его ровный, аккуратный почерк. «Любимая моя Корри, я чувствую себя мерзавцем, оставляя тебя больной, без сознания. Но я говорил с твоей тетей, она считает, что ты непременно скоро поправишься. Мне представился случай достать билет на «Аляска Куин». Я попросил свою квартирную хозяйку отправить это письмо и надеюсь, что оно благополучно попало к тебе в руки. Я был потрясен смертью твоего отца и вижу теперь, что наша свадьба может состояться только, если мы откажемся от радужных надежд и…»

Дальше он писал о том, что познакомился с людьми, которые, как и он сам, собираются на Север, чтобы поправить свои денежные дела. Они приехали в Сан-Франциско из Энн Арбора, штат Мичиган. Один из них, Мэйсон Эдвардс, помог ему попасть на корабль.

«Я собираюсь разбогатеть, Корри. Я чувствую, что на этот раз у меня получится». А потом я вернусь к тебе, осыплю Тебя золотым дождем, мы поженимся и будем жить счастливо. Любимая, пойми, я не могу всю жизнь чувствовать себя твоим бедным родственником и не иметь возможности купить тебе все, что ты только пожелаешь…».

Письмо на этом не кончалось, но у Корри не было сил читать дальше. Она вспоминала его губы, такие страстные и умелые, его тело, такое сильное и близкое.

Корри поймала себя на том, что яростно сжимает в руке письмо, которое уже давно превратилось в бумажный комочек. Ровный почерк изменился до неузнаваемости и поплыл перед глазами. Она плакала.

Корри не помнила, как закончился этот день. Она заставила себя поужинать, встать с постели и сделать круг по комнате. С каждым шагом ноги все меньше дрожали, походка становилась тверже. В конце концов, она ведь не может пролежать в постели всю жизнь! Но какой смысл ходить по земле, если рядом нет Эвери? Почему он не взял ее с собой? Ведь могут пройти годы, прежде чем он вернется!

Вечером зашла тетя Сьюзен и сообщила, что на завтра назначено чтение завещания.

– На завтра!

Внезапно животный страх охватил Корри. Она совсем забыла о завещании. Папа обещал изменить его, но смерть помешала ему выполнить обещание.

– Да, дорогая моя. Мистер Бардлей не сделал этого раньше из-за твоей болезни, что было очень тактично с его стороны. Но он не может откладывать до бесконечности, и поскольку ты уже почти поправилась… Что с тобой, ты плачешь?

– Это из-за папы…

Тетя обняла Корри и поцеловала ее в лоб.

– Я знаю, как тебе тяжело, моя девочка. Но поверь, как только завещание будет прочитано, ты почувствуешь облегчение. Мистер Бардлей собирается прийти сюда сам, чтобы не вынуждать тебя выходить из дома. Он очень добр.

– Да, конечно.

На следующий день все собрались слушать завещание в библиотеке – огромной комнате, отделанной темным дубом и пропахшей кожей и сигарным дымом. Корри любила полки, заставленные книгами, журналами и диковинными вещицами, которые папа имел обыкновение привозить из каждого путешествия. Огромное количество книг было собрано здесь вовсе не для красоты, папа прочитал их все. Корри тоже любила читать, поэтому библиотека стала ее любимым местом. А теперь ей было страшно сидеть в удобном кожаном кресле и знать, что папа больше никогда не войдет сюда!

Дональд с утра был на верфях и опаздывал, все его ждали.

– Мисс Корделия, смею заметить, что вы превратились в очаровательную юную леди.

Эмос Бардлей отказывался принимать во внимание последствия ее болезни – бледность и худобу, синяк на виске, оставшийся после удара. Корри слабо улыбнулась. Мистер Бардлей вот уже пятнадцать лет был поверенным отца и каждый раз при встрече обращался к ней с одними и теми же словами.

Наконец Дональд появился. С ним вместе в тишину библиотеки ворвался запах суетливого, шумного города. На нем был элегантный сюртук, который плотно облегал его мускулистое, сильное тело. Бурый шрам на запястье показался Корри еще более уродливым. Мистер Бардлей начал:

– Теперь вы появились, мистер Ирль, и я могу…

Дональд смотрел на Корри, не замечая никого вокруг.

– Я рад, что вы настолько здоровы, что смогли встать.

– Вы очень любезны.

Корри было не по себе от его взгляда. Он смотрел на нее, как на бесценный алмаз, во имя обладания которым готов был красть и убивать. Корри не могла избавиться от этого неприятного ощущения на протяжении всего чтения.

– «Я, Кордел Старр Стюарт, находясь в здравом уме и трезвой памяти и желая сделать распоряжение относительно наследования моего имущества, движимого и недвижимого…»

Корри не слушала. Зачем? Завещание было жестоким, несправедливым, ущемляло ее права. Папа умер прежде, чем успел изменить то, что написал по глупости.

Эмос Бардлей закончил читать. Тетя Сьюзен сидела, выпрямившись в кресле, слегка склонив голову набок, ее глаза блестели. Лицо Дональда было бесстрастным.

– Вот и все. Я позабочусь о том, чтобы деньги слугам были выплачены незамедлительно. Специально для этой цели выделены наличные…

Слуги – Ли Хуа, миссис Парсонс, Беа Эллен и другие – приглашались для ознакомления с размером вознаграждения. Их лица, как заметила Корри, были торжественны и серьезны.

Она поднялась, не в силах больше выносить этой процедуры. Папа умер, а его последняя воля продолжала жить и понуждала Корри к неукоснительному ее выполнению. Она подобрала юбки и выбежала из комнаты, хлопнув дверью.

Корри добежала до лестницы и схватилась за перила, чтобы подняться к себе наверх и запереться ото всех. В это время кто-то поймал ее за руку.

– Корри! Ты куда?

Это был Дональд. Она слышала голоса в библиотеке и с ужасом подумала, что все домашние еще там, в том числе слуги, и никто не придет ей на помощь.

– Пожалуйста, Дональд, я плохо себя чувствую…

Корри говорила правду. Все ее силы ушли на то, чтобы пробежать расстояние от библиотеки до лестницы. К тому же она не завтракала, так что теперь одновременно чувствовала голод и тошноту. Дональд схватил ее и поднял на руки.

– Ты плохо себя чувствуешь? Я же говорил этой твоей тетке, чтобы она получше смотрела за тобой. Ты сейчас упадешь в обморок! Я отнесу тебя наверх.

– В этом нет необходимости.

– Есть. Я не могу допустить, чтобы моя жена валялась где-нибудь на полу, как куль с мукой.

– Но я не твоя жена!

Корри готова была закричать от отчаяния и беспомощности. Долгое лежание в постели сделало ее совсем слабой, она не могла сопротивляться грубой силе этого человека, который легко нес ее вверх по лестнице.

Корри почувствовала головокружение и закрыла глаза. У нее не было сил бороться!

Они оказались в ее комнате. Дональд положил девушку на постель, но не ушел, а сел рядом.

– Мы одни. Ты понимаешь, что я могу в одну минуту сорвать с тебя платье и…

– Дональд!

Собрав остатки сил, Корри уперлась рукой в его грудь, чтобы не дать приблизиться.

– Ты не смеешь говорить со мной в таком тоне! Оставь меня. Я больна. Я не хочу, чтобы ты находился в моей спальне, и не намерена…

– Может, ты и не намерена, зато я намерен, моя дорогая. Придет время, и ты не посмеешь оттолкнуть меня.

Он встал.

– Так, значит, твой любовник бросил тебя?

– Мой любовник?

– Да, этот Эвери Курран. Соблазнил тебя и бросил.

Как же Корри ненавидела его в эту минуту!

– Пойми, я хочу тебя, мне необходимо, чтобы ты стала моей.

Он взял ее за руку.

– А где мое кольцо? Я же велел тебе носить его?

Корри видела лицо Дональда расплывчато, как в тумане.

Откуда он знает про Эвери? Дональд с такой силой сжал ей руку, что хрустнули пальцы.

– Дональд, мне больно!

– Скажи, где кольцо? Я выложил за него хорошие деньги и имею право знать, где оно.

– Я не знаю.

Корри не переставала думать о завещании, которое позволяло Дональду вести себя так грубо, сковывало их невидимой цепью.

Он бросился на нее, его грузное тело вдавило ее в перину, дыхание стало тяжелым и прерывистым.

– Где кольцо?

Дональд загнусавил, как капризный мальчишка.

– Я выбросила его.

– Что? Что ты сделала?

– Выбросила на помойку! И не раскаиваюсь в этом! Не раскаиваюсь, слышишь? И в следующий раз поступлю так же!

Все вокруг, даже лицо Дональда, погрузилось во мрак. Корри больше ничего не чувствовала, кроме поднимающейся в ней тошнотворной волны. Она успела повернуть голову набок. Ее жестоко и неудержимо рвало.