Глава седьмая

Максим не знал, сколько прошло времени, — он словно бы заснул сидя, но в то же время знал, что это не сон, что просто в глубине его сознания в эти минуты активизировалась борьба за возврат воспоминаний… но он снова вспомнил нечто чужое, не являвшееся эпизодом его собственной жизни… опустошенное и высушенное тело, насквозь пропитанное благовонными маслами, плотно запеленали в бесконечно длинные полосы белого тонкого полотна, насыщенного дубильными ароматами… уложенное в золотой футляр, повторяющий линии фигуры, принадлежавшей когда-то человеку, превратившемуся ныне в невидимого наблюдателя, тело казалось хрупким и почти невесомым, несмотря на плотный кокон стягивавших его пелен… множество золотых украшений легло в футляр вместе с мумией, но для него, следящего за всем из ниоткуда, важен был лишь один-единственный предмет, означающий для него жизнь или окончательную смерть…

— Опять ты за свое, — прозвучал голос девчонки, и Максиму послышалась в ее тоне легкая брезгливость — словно Лизе было до крайности неприятно видеть перед собой человека, неспособного справиться с самим собой и навести порядок в собственной голове. — Лучше бы почитал что-нибудь… дать тебе интересную книжку?

— Спасибо, у меня есть, — машинально ответил он, и так же машинально посмотрел в окно. Закат… — Ты сегодня снимать не собираешься?

— Если тебе нужно, чтобы я вышла, — так и скажи, — сердито бросила Лиза, вскочила, схватила «Никон» и бурей вынеслась в коридор, оставив дверь купе открытой.

Максим усмехнулся. Лизе тоже следовало бы заняться наведением порядка в собственном внутреннем мире. Впрочем, что он знает о ее внутреннем мире… так, увидел какие-то жалкие крохи, случайно всплывшие на поверхность. И, кстати, крохи эти выглядят весьма привлекательно…

Он встал, аккуратно закрыл дверь, перемигнувшись с зеркалом, быстро скатал свою постель и небрежно закинул ее на верхнюю полку, чтобы без помех вытащить кожаного монстра на колесах и порыться в его нутре. При этом Максима вдруг охватило ужасное опасение: а вдруг монстр заперт? Что делать тогда? Ключей у него наверняка нет. Не может же он взламывать замки чемодана, не будучи до конца уверенным, что этот чемодан принадлежит именно ему?

Но чемодан — тяжелый, словно набитый камнями, — к счастью, оказался не заперт. А ключ висел на фасонистой цепочке, небрежно закрученной вокруг какой-то хитрой петли на боку чемодана. Максим поднял на удивление легкую крышку (ему почему-то казалось, что крышка должна весить пару килограммов, не меньше) и увидел, что чемодан заполнен до отказа, но вещи в нем (во всяком случае, те, что лежали сверху) оказались самыми простыми и незатейливыми. Стопка белья — правда, весьма качественного… куча носков, безумное количество рубашек, брюки, джинсы… Максим приподнял верхний пласт и заглянул вглубь. Футболки, спортивные штаны, кроссовки, пляжные тапочки, бейсболки… ну и ну! Куда к черту такое количество одежды? Он что, собрался ехать в дикие края, где невозможно купить трусы? При таком-то количестве денег? И почему то, что могло понадобиться в дороге — всякие там — майки-футболки — оказались запиханными чуть ли не на самое дно? А, пропади оно все пропадом, внезапно рассердился Максим, черт знает, что это такое!

Он наугад, не глядя, выхватил какую-то футболку (оказавшуюся впоследствии уж слишком оранжевой) и темно-синие спортивные штаны (тут он проявил больше внимания и выбрал вариант с карманами), носки, пару белья, торопливо переоделся и затолкал в угол чемодана снятое с себя барахло. Потом буду разбираться в подробностях, решил он, — когда доберусь до того неведомого края, куда тащит меня неведомо кто и неведомо зачем.

Поставив чемодан на место и приведя в порядок постель, он почувствовал, что ему стало немного легче. Мягкая чистая футболка касалась его кожи с осторожностью, словно боясь показаться навязчивой. Спортивные штаны — новые, но не слишком, — были легкими и удобными. Максим вздохнул, подумал — и пошел в правый тамбур, посмотреть, как там дела у Лизы.

В тамбуре он застал интересную картину. Левая дверь была распахнута настежь, и девчонка, широко расставив тонкие ноги, зависла на самом краю подножки, глядя в видоискатель «Никона», — а проводник, напряженный и сосредоточенный, стоял в полушаге за ее спиной, крепко держа в руках концы длинного и широкого вязаного шарфа, надежно охватившего детскую талию Лизы. Как щенок на шлейке, насмешливо подумал Максим, не зная, впрочем, где и когда он видел щенка на шлейке. Ветер, врываясь в тамбур, легко и просто выметал из него запах железной дороги, заменяя мазутно-железистую вонь свежим духом скошенной травы. Лиза снимала закат, развалившийся прямо напротив повернувшего на юг поезда, — алый, вишневый, малиновый, горько-оранжевый, сплошь просеченный золотыми искрами и полосами… Над безумием оттенков красного цвета раскинулось небо, медленно наливавшееся плотным ультрамарином, темнеющее на глазах… Прямо над невесть куда торопящимся составом клубились ночные уже облака, почти черные, но еще горящие по краям фестонами невыносимого закатного света.

Грубо сколоченные деревянные лесенки, прерывистые, ведущие все выше и выше… несколько шагов по узкому настилу лесов, проложенному по самому краю огромного купола… снова лесенка… и наконец перед ним открывается вид, от которого захватывает дух… Город… река… купола и шпили… далеко-далеко внизу — крошечные люди, автомобили… и прямо напротив — другой купол, пониже, с ослепительным кружевным крестом…

Максим остановился сбоку от проводника, чуть сзади, не желая мешать сложному процессу, в который оба они — девчонка и проводник — вовлеклись с азартом и искренним интересом к предполагаемому результату. Он понимал, что пока в небе останется хотя бы единое алое пятно, Лиза не угомонится. И так оно и вышло. В аппарате кончилась пленка, и Лиза быстро сменила ее, достав новую из отвисшего кармана мутно-зеленой кофты (девчонка, похоже, переоделась во время последнего перекура Максима, а он и не заметил, что на ней другая одежка), а отснятую кассету старательно запихнула в задний карман джинсов, на этот раз почему-то темно-розовых (и это Максим заметил только теперь). Проводник молчал, его роль сводилась к страховке отчаянного фотографа, и на большее он не претендовал. Максим подумал, что за такую работу ста рублей, пожалуй, маловато будет, и что Лиза явно недоплачивает мужику. Ну, без него разберутся.

Прошло, наверное, около десяти минут, и Максим почувствовал, что, несмотря на теплоту летнего вечера, начинает замерзать на ветру. И забеспокоился — не простыла бы девчонка. Но тут Лиза наконец отступила на шаг назад, налетев на проводника, и заявила:

— Хватит на сегодня.

Проводник первым делом закрыл и тщательно запер дверь, изгнав из тамбура стремительные воздушные вихри. Потом вздохнул и сказал:

— Ох, девка, намучается с тобой кто-то!

— Это вы кого имеете в виду? — с едва заметным высокомерием в голосе спросила Лиза.

— А мужа твоего, — серьезно пояснил проводник.

— Я не намерена выходить замуж, — холодно произнесла девчонка, и проводник усмехнулся. — И у меня есть к тому причины. Это не детская глупость.

С этими словами Лиза извлекла из нагрудного кармана кофты сотенную и вручила ее проводнику.

— Спасибо. Чайку бы, если можно, а? Согреться.

— Через минутку принесу, — кивнул проводник. — А вам тоже чай? — посмотрел он на Максима. — А то у меня и кофе есть. Растворимый, конечно.

— Да, мне лучше кофе, если можно, — ответил Максим. — Спасибо.

— Я так и подумал, — сказал проводник. — Вид у вас… не чайный.

Лиза уже ускользнула из тамбура, следом за ней ушел проводник, а Максим задержался еще на минуту-другую, обдумывая слова проводника. Что значит — «не чайный вид»? Что это такое — «чайный вид»? И вообще — разве «чайные» люди внешне как-то отличаются от «кофейных»?…

Так ничего и не поняв, он вернулся в купе. На столике уже стоял поднос, нагруженный всякой всячиной. Девчонка пила чай, обхватив стакан ладонями, и вид у нее был весьма замерзший (но если по виду человека можно понять, что он замерз, то, наверное, можно понять и то, чем он предпочитает питаться — чаем или кофе? Ну, при известном опыте, конечно…) и довольно жалкий.

Лиза встретила его несколько неожиданным вопросом:

— Ну что, в ресторан пойдем?

Максим окинул взглядом расставленные на подносе тарелочки с печеньем и вафлями, металлическую вазочку с каким-то то ли джемом, то ли конфитюром (а чем они отличаются друг от друга?), бутерброды с сыром… и удивленно спросил:

— А это тебе что, не ужин?

— Нет, я хочу в ресторан, — упрямо сказала девчонка. — Надо мне туда!

— Ну, пойдем, — пожал плечами Максим, садясь к столику и беря с подноса чашку с черным-пречерным дымящимся кофе. Попробовав напиток, он поискал глазами сахар. Сахар обнаружился в металлической сахарнице — сверкающей и приплюснутой.

Они долго молчали, наслаждаясь каждый по-своему, но наконец девчонка изрекла:

— А после ужина продолжим тему исследования собственного ума.

— С удовольствием, — кивнул Максим. — Вопросы… ты говорила о том, что постоянно задаешь себе вопросы. Но ведь это очень трудно, наверное? Каждую секунду следить за тем, что происходит в тебе, в твоем сознании.

— Кому, понимаешь, как, — ответила Лиза. — Ладно, пошли в кабак. Ничего стишок вышел?

Он встал и взял бумажник.

Глава восьмая

В ресторане оказалось на этот раз довольно шумно — там ужинали сразу две компании смуглявых южан, горбоносых и мелкорослых. На столе южан справа от прохода плотными рядами стояли бутылки с «Цоликаури», громоздились мясные деликатесы и сыры, некое пряное горячее блюдо испускало аромат на весь вагон. На столе южан слева в общем виднелось то же самое, только этикетки на бутылках были другие — «Цинандали». Официант — не тот, который обслуживал их с Лизой днем, а другой, постарше и посолиднее, — в момент появления в ресторане Максима и девчонки как раз откупоривал бутылку вина для правого стола (похоже, вечерняя смена не знала о запрете на штопоры в обеденном зале). Левый стол загомонил, требуя, чтобы официант поторопился, — там тоже остро нуждались в аналогичном напитке.

— Ну и ну, — пробормотал Максим. — Пожалуй, мы не вовремя.

— Чушь, — отмахнулась Лиза. — Идем-ка вон туда, в дальний конец.

Девчонка снова выбрала удачную для себя позицию — с ее места отлично просматривались обе компании, а Максим оказался сидящим ко всем спиной. Он мог видеть лишь столик справа от себя, по другую сторону прохода, — и за этим столиком обнаружил давешнего парня с пегим хвостом на макушке. Если бы парень не сидел на другом месте, Максим решил бы, что тот и не выходил из ресторана, потому что увидел все тот же процесс поедания длинных тонких макарон, политых ярким соусом… он что, одними макаронами кормится, недоуменно подумал Максим, и если так — почему такой тощий?

Материализовавшийся рядом с ними официант оказался тем же самым, с которым Лиза завела непонятную игру днем.

— Добрый вечер, — задушевно сказал он. — Чего бы вы желали на ужин?

— Устриц в белом вине, — фыркнул Максим. — Но вообще-то чего-нибудь полегче.

Официант вопросительно посмотрел на девчонку. Та подтвердила идею:

— Да, что-нибудь легкое и непритязательное… что вы можете предложить?

Она демонстративно отодвинула от себя тяжелую папку с меню, показывая официанту, что полностью доверяется его выбору. Официант постарался доказать, что девчонка в нем не ошиблась.

— Картофельный салат с редиской… телячья печенка по-деревенски, в сметане, с луком… тушеная морковь с черносливом, под белым соусом… печеные яблочки со сливками… бананово-молочный коктейль…

Под тихое журчание голоса официанта Максима вновь одолели сомнения. Вагон-ресторан… здесь должна быть совсем небольшая кухня, маленькие холодильники… откуда такое меню?

— Мне — морковку с черносливом, — решила Лиза. — А ему — картофельный салат. Редиски побольше. А потом — печеные яблоки. И еще сто грамм коньяка. Не для меня, естественно. Для меня — ананасный сок. Есть у вас?

— Найдется, — пообещал официант и как сквозь пол провалился.

Максим оглянулся. Куда он подевался, этот тип в белой курточке? Ну, неважно…

Только теперь он обратил внимание на то, что окна вагона-ресторана закрыли к вечеру занавесками в желто-коричневую вертикальную полоску. Темные коричневые линии, прочертившие стены, снова вызвали у него мысль о клетках… и в ту же минуту Лиза негромко сказала:

— Мы здесь как будто в клетке

Он вздрогнул.

Решетки, решетки… Клетки чистые, дорогие и нарядные, украшенные витиеватыми орнаментами… клетки бедные и грубые, полные нечистот и мусора…

— Почему — как в клетке, Лиза? — осторожно спросил он. — Знаешь, что странно? Я в последнее время тоже постоянно думаю о клетках… и никак не пойму, в чем тут дело.

— О! — черные глаза девчонки вспыхнули, но Лиза тут же уставилась в стол, явно не желая, чтобы собеседник угадал ее мысли (но он и не был на это способен). — Значит, и ты…

— Что — и я, Лиза?

В этот момент хвостатый парень отодвинул от себя недоеденные макароны и, небрежно отерев рот грязной салфеткой, встал и в одно мгновение очутился рядом с их столиком. Впрочем, их и разделяло-то от силы три шага…

— Привет, Лолита! — тихим хриплым голосом сказал парень, наклонившись к Лизе. — Как жизнь?

— Елизаветой меня зовут, — тихим шипящим голосом ответила девчонка, и Максим ощутил вспыхнувшую в глубине ее ума ярость. — Е-ли-за-вета!

— Ну и что? — возразил парень. — Я же не об имени, я о сути.

Кто такая Лолита? Максим не знал, но чувствовал, что с этим именем связано нечто такое, что может взбесить любую девчонку… а может, и не любую… и что парень уловил в Лизе что-то такое… недоступное ему самому. Но что именно?…

— Лучше бы ты исчез, — посоветовала парню Лиза, беря себя в руки и каким-то чудесным образом полностью избавляясь от злости. — Не нравишься ты мне. Глупый ты очень.

— Ну, положим, о качествах моего ума не тебе судить, — язвительно произнес парень. — Нос не дорос. Ты до конца едешь?

— Не твое дело.

— Да ведь все равно узнаю.

И парень ушел из ресторана, забыв, похоже, про макароны.

— Ты с ним знакома? — спросил Максим, почему-то не сомневаясь в положительном ответе.

— В первый раз вижу, — огрызнулась Лиза. — Ох, как мне дураки надоели!

— Извини, — осторожно сказал он, — я вижу, что он тебя обидел… но я не знаю, кто такая эта Лолита.

— Что?! — по-мышиному пискнула девчонка. — Ты не знаешь…

И тут же умолкла, задумавшись с открытым ртом.

Каким— то образом на столе вдруг очутились тарелки с заказанным ужином, но ни Максим, ни Лиза не заметили появления официанта… может быть, он обладал свойством становиться невидимым, когда ощущал, что люди слишком заняты своими мыслями?

Максим, не испытывая ни малейшего аппетита, лениво ковырнул вилкой салат, — но салат неожиданно оказался настолько вкусным, что он, выпив коньяк, принялся за еду всерьез. Лиза так же деятельно расправлялась со своей морковкой. Потом они съели по печеному яблоку, залитому пышными взбитыми сливками, и вот уже пришла пора возвращаться в свое купе.

Заплатив по счету, они осторожно прошли по проходу между столами, вдруг обнаружив, что обе смуглолицые компании развеселились не на шутку… но почему они оба не слышали ни звука, пока ужинали? Словно вокруг и не было никого…

Или это они сами потерялись на несколько мгновений?

Потерять себя может кто угодно… Это случается, в этом нет ничего страшного… только нужно вовремя спохватиться и отправиться на поиски…

Что за бред…

Купе встретило их тишиной и уютом обжитого пространства. Поднос с остатками чайного дела, оставленный ими на столе, исчез. Лиза плюхнулась на смятое одеяло и заявила:

— Надо подумать.

— Я не помешаю? — поинтересовался Максим.

— Ни капельки! Наоборот, твое присутствие стимулирует работу моей мысли.

Он фыркнул, не сдержавшись, и девчонка вдруг тоже расхохоталась и упала на спину, задрыгав ногами. Вот уж дитя-жеребенок, подумал Максим… а иной раз кажется совсем взрослой.

— И о чем же ты собираешься размышлять? — спросил он. — Или это секрет?

— Нет, ничего такого, особенно тайного, — покачала головой Лиза. — Это все та же тема вечного вопроса… вопроса, который мы задаем себе. Понимаешь, я ведь и в самом деле спрашиваю себя… ну, нельзя сказать, что каждую секунду, иногда и отвлекаюсь, конечно… но это бывает редко. В смысле забываю себя спрашивать редко.

— Какой вопрос, Лиза?

— Почему. — Лиза произнесла это слово без малейшего намека на вопросительную интонацию. Это было утверждение утверждений — «ПОЧЕМУ».

— Почему — что? — Вопросительная интонация в голосе Максима невольно получилась слишком подчеркнутой.

— Почему я это сказала? Почему я сказала именно это, а не что-нибудь другое? Почему я так подумала? Где корень этой мысли? Почему я рассердилась? Почему обиделась? Обрадовалась? По-че-му.

Ну и ну, изумленно подумал Максим, глядя на сидящую напротив него обыкновенную девчонку — тоненькую, живую, красивую, — напичканную необыкновенными идеями… впрочем, он не был уверен, что это необыкновенно. Может быть, на самом деле все девчонки таковы, просто он и это забыл? Он ведь забыл так много…

— Ну и… почему? — спросил наконец он, видя, что девчонка вроде бы не намерена продолжать.

— Ох… — тяжело, по-старушечьи вздохнула Лиза и уселась поудобнее, оперевшись локтем о столик и опустив голову на ладонь. — Тут, видишь ли, как ни думай — всегда приходишь к одному и тому же. Если, конечно, думаешь честно. Не пытаешься сам себя обмануть, не стараешься выглядеть в собственных глазах попригляднее. Тут именно честность важна, понимаешь?

— Ну… пока не очень, — признался он. — К чему ты ведешь?

— Да к самому простому выводу, совершенно очевидному! — воскликнула Лиза. — Как ты плохо соображаешь… нет, не то. Ты, наверное, просто никогда по-настоящему не копался в себе. Вот признайся, не копался?

— Понятия не имею, — честно (именно честно, по-настоящему честно!) ответил он. — Не помню.

— А, ну да… — как-то рассеянно бросила девчонка. — Ты ведь… ну, неважно. В общем… в общем, если на каждый свой вопрос ты отвечаешь искренне, то в итоге видишь: все причины твоих собственных бед — в тебе самом.

Она замолчала, и Максим тоже молчал, не зная, как оценить слова девчонки. Все причины бед — в тебе самом? Ну, если хорошенько подумать… черт, и в самом деле так! Он уловил это на уровне ощущения, легкого, едва заметного… и пока что не мог сформулировать и передать словами, но уже не сомневался: это действительно так, и по-другому просто не может быть. Если я злюсь на что-то, прикинул он, то почему? Потому что считаю себя несправедливо обиженным, или непонятым, или не оцененным по заслугам… ну, что-то в этом роде…

— Да, — внезапно сказала Лиза. — Именно так. Если мы начинаем выяснять, например, причину собственной ненависти к какому-то человеку, что мы находим? Что этот человек в чем-то обманул наши ожидания. Или, наоборот, намного их превысил и оказался, так сказать, уж слишком «над нами» в чем-то, или даже во многом. Но ведь на самом-то деле мы все ужасно высокомерны. А тут сразу рождается ощущение собственной неполноценности. Он художник, а я карандаш в руках держать не умею, о чем ему со мной разговаривать? Он писатель, значит, умный, наверняка меня дураком считает. Он богатый, а у меня свитер на локтях протерся, и новый купить не на что, он меня презирает, пожалуй. Примерно так. Ну, и мы начинаем защищаться. А лучшая защита — это нападение, как известно. Отсюда агрессивность и желание оскорбить, унизить, «поставить на место». А если он не ставится на это самое место?

Максим улыбнулся. Да, Лиза права. Если не удается взять агрессией — рождается лютая ненависть. Это он знал. Неважно, откуда. Знал — и все.

Уж очень ты любишь умного из себя строить!… Мы тоже не глупее других… нам таких ученых не надо… найдем и получше тебя…

— И как живется человеку, который всех ненавидит? — продолжила девчонка. — Плохо ему живется. Тяжело. Он всегда злобится, ему не до веселья… болеет, бедняга, мучается… и никто ему не может помочь. Только он сам. Пока в себе не разберется — нормальным человеком не станет. Согласен?

— Полностью, — твердо ответил Максим. — Вот только… Лиза, неужели ты действительно постоянно думаешь о таких вещах? Ты ведь еще такая молодая!

— А о таких вещах чем раньше начнешь думать, тем лучше, — уверенно заявила девчонка. — Жаль, что мало кто это понимает.

— А подобное заявление не свидетельствует ли о присущем тебе высокомерии? — поинтересовался Максим.

Лиза выпрямилась и уставилась на него, разинув рот; ее тонкая рука упала на столик. Максим с любопытством следил за сменой выражения ее глаз. Непонимание… обида… удивление… восторг!

— Ой! — выдохнула она. — Ну, ты даешь! А ведь и правда, если хорошо подумать… — И внезапно, каким-то непонятным и сложным внутренним путем придя к мысли о срочной необходимости хоть какой-нибудь внешней, материальной перемены — ради успокоения волны вспыхнувших эмоций, — бесцеремонно приказала: — Иди-ка ты покури. Я переодеться хочу. Спать пора. А кстати, подумай вот о чем: почему в поездах никто и никогда не умывается и не чистит зубы перед сном?

— Тут и думать нечего, — весело ответил Максим. — Они и дома не умываются.

Лиза расхохоталась, а он взял сигареты и вышел из купе.

Было уже и в самом деле очень поздно, двери всех купе плотно закрылись, откуда-то доносился приглушенный храп, такой же смачный, как дневной… Максим не спеша добрался до тамбура, почти уверенный в том, что страдающий внезапными мыслями курильщик по-прежнему стоит у левого окна, держа сигарету наотлет… однако курильщика в тамбуре не оказалось. Без него явно чего-то не хватает, насмешливо подумал Максим, тамбур выглядит незавершенным, как дом без крыши. Ну, переживу как-нибудь.

Он не спеша выкурил одну сигарету, вторую… потом ему отчаянно захотелось спать, и он, зайдя по дороге в туалет, кое-как добрался до купе и упал на одеяло, заснув, похоже, прямо на лету. Не умывшись и не почистив зубы перед сном.

А потом он вдруг проснулся — как-то уж очень быстро, не успев еще даже толком рассмотреть едва начавшийся интересный сон про что-то непонятное и яркое. Дверь в купе была открыта, из коридора сочился слабый свет, а над его полкой нависла темная неуклюжая тень…

— Вы что, передумали выходить? — свистящим шепотом спросил проводник, через плечо оглядываясь на укутанную в одеяло Лизу. — Сарань через полчаса. Стоянка — две минуты. Помочь вам с чемоданчиком?

— Через полчаса? Нет, я не передумал…

Пусть будет Сарань. Не все ли равно?

Он встал, собрал постель и забросил ее на верхнюю полку. Взял стоявшую там тяжелую сумку с надписью «Puma» (или это все-таки была «Рита»?), поставил ее на пол, открыл. Уложил в нее небольшую сумку с туалетными принадлежностями и все то, что весь день пряталось под его подушкой. С трудом застегнул молнию и шагнул к двери купе, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Лизу. Он собирался выставить сумку в коридор, потому что она мешала ему добраться до громадного чемодана, дремавшего в хранилище. Рука проводника, протянувшаяся навстречу, подхватила «Риту» и отставила в сторону.

— Спасибо, — машинально пробормотал Максим и поднял полку.

Вытаскивая наружу чемодан, он сам удивился собственной силе… надо же, он, оказывается, мужик тренированный! Чемодан взлетел в воздух, как пушинка… и словно бы сам собой выскочил в коридор, где его ожидал настороженный проводник.

Максим осторожно опустил полку оглянулся на Лизу.

И увидел горящие в полутьме черные огромные глаза. Девчонка проснулась и следила за ним.

— Пока, Лиза, — тихонько сказал он. — Я приехал.

Лиза резко поднялась, села на постели — Возьми… — прошептала она. — Возьми. Ты все вспомнишь. Ты вспомнишь, и очень скоро.

Сунув что-то ему в ладонь, она тут же нырнула под одеяло, натянув его на голову.

Часть вторая. ЖИЗНЬ КРИСТАЛЛА

Глава первая

С хрустальным граненым шаром, зажатым в кулаке левой руки, он остался на широкой асфальтированной платформе, а рядом с ним твердо стоял на четырех колесах огромный кожаный чемодан и завалилась набок спортивная сумка. Поезд, оглушительно прогремев мимо, мигнул на прощание парой красных фонариков и исчез в темноте, неведомо куда увозя Лизу.

Он посмотрел направо, налево… вот это место называется Сарань? Отлично. Но что это? Маленький городок или огромный населенный пункт, развалившийся на равнине где-то посреди России? Платформ несколько… он попал примерно в середину их бетонных полос. Справа над платформами нависал пешеходный мост, но Максим не видел необходимости подниматься на его ажурную высоту, таща за собой невыносимый груз огромного чемодана. Проще было дойти до конца платформы и двинуть напрямик к вокзалу, чье маленькое компактное здание, кирпичное, темно-красное, виднелось прямо перед ним, — окруженное высокими старыми деревьями, черными в ночи, мягко светящееся высокими узкими окнами, освещенное двумя фонарями, направлявшими свет на верхнюю часть фасада… да, старая постройка, очень старая. Он не знал, по каким признакам определяется возраст здания… точнее, знал, конечно, раз у него сразу возникло ощущение седой старины, просто не помнил. И это тоже — не помнил.

Он еще раз огляделся. Какой путь короче? Да, надо идти под мост, сразу за ним платформы заканчиваются. А потом что? Ну, видно будет…

Он сунул хрустальный шар в карман, повесил сумку на плечо и со вздохом протянул руку к чемодану — и только теперь заметил, что на толстом кожаном боку висит крепкая длинная петля. Чемодан можно было тащить за собой на поводке. Замечательно… так гораздо удобнее. Оставалось надеяться, что явно заграничного производства колеса выдержат специфические неровности русского провинциального асфальта (почему он решил, что чемодан импортный?…).

Осторожно шагая по растрескавшейся плоскости к мосту, он смотрел под ноги, стараясь не наступить на острые камешки, в изобилии валявшиеся вокруг. Последний фонарь из тех трех или четырех, что бросали жалкий рассеянный свет на центральную часть платформы, остался позади, и Максим наблюдал, как постепенно сливается с темнотой его длинная уродливая тень, еще несколько шагов назад бывшая густо-черной. Тень поначалу словно бы влекла его вперед, тащила за собой, понукая… но теперь утомилась, ей стало безразлично, куда он пойдет… ей хотелось нырнуть в ночь и отправиться по своим делам.

Но вот наконец платформа кончилась. Впереди смутно просматривалось обычное железнодорожное пространство — рельсы, то расходящиеся, то сплетающиеся, испачканная мазутом жесткая трава… С платформы вниз, к обожженной примитивными технологиями земле, вели бетонные ступени. Максим тщательно пересчитал их, спускаясь, — восемь.

Местные власти позаботились о том, чтобы жители города Сарани (если это был город) не ломали попусту ноги, карабкаясь на мост… впрочем, власти, безусловно, понимали, что никто из жителей без особой необходимости на этот самый мост не полезет, а пойдут жители напрямик, через рельсы. И потому поперек опутанной железными полосами земли проложены были деревянные мостки — неровные, местами провалившиеся от старости… но тем не менее вполне пригодные для хождения по ним.

Чемодан радостно завяз двумя левыми колесами в первом же провале старых досок, и Максим, негромко чертыхаясь, принялся давить на него и толкать, стараясь одолеть ситуацию с наименьшими потерями для чемодана и для мостков. Отлетела в сторону пара гнилушек, и чемодан наконец согласился катить дальше. Покатили. Сумка то и дело изо всех сил била Максима по почкам, но он терпел и сдачи не давал.

Наконец мостки довели их — Максима и чемодан — до основной массы асфальта, распластавшегося вокруг здания вокзала. Максим остановился, переводя дыхание — даже ведомый на поводке, чемодан отнял у него слишком много сил, взбрыкивая и бросаясь из стороны в сторону на каждом шагу. Да еще драчливая сумка…