В тамбуре, к счастью, никого не оказалось, и Максим встал справа, в самом углу, прислонившись к стенке. Он содрал с пачки целлофановую обертку и взглядом поискал, куда ее можно бросить. Почти напротив него к стенке крепилась темная пластмассовая пепельница, сочно-коричневая, с откинутой вверх крышкой. Пепельница была пустой и чистой. Не зная толком, всегда ли так бывает в поездах, или он встретился с исключительным явлением, Максим запихнул целлофан в пепельницу и достал из пачки сигарету. Прикуривая, он вдруг обратил внимание на плавную сглаженность линий пепельницы, на густоту и мягкость ее цвета… в примитивной дешевой пластмассе вдруг обнаружилось нечто притягательное донельзя… Впрочем, решил он, это скорее всего обман зрения. В тамбуре не слишком светло, потому что стекла маленьких узких окошек покрыты толстым слоем пыли… да, это все из-за недостатка освещения. На самом деле перед ним примитивная вещица, штамповка, которой снабжают все до единого поезда российских железных дорог…

Он прижался лбом к стеклу — изнутри оно было чистым, пыль насела на него только снаружи, — и уставился прямо перед собой. И тут же его взгляд уперся в круглые железные прутья решетки, наваренной на вагонную дверь.

Клетка…

Клетки, заключенные одна в другую, как матрешки… бесконечный клеточный объем, охватывающий собой все живое… вырвешься из одной — попадешь в другую, из нее — в третью… и в конце концов очутишься в такой огромной, что поддашься иллюзии полной свободы… но твое пространство все равно останется ограниченным…

Он встряхнул головой и затянулся горячим сигаретным дымом, словно пытаясь выжечь из себя страх перед замкнутостью бытия, перед невозможностью стать действительно свободным… но откуда пришел к нему этот страх? Все люди живут одинаково, то есть в том смысле, что все они обладают лишь небольшими степенями реальной свободы… он ничуть не сомневался в том, что никому и в голову не приходит искать чего-то другого… то есть не то чтобы совсем никому, но — большинству…

Но ведь есть и другие?

Наверное, есть.

Но он и этого не знает.

Что же все-таки скрылось в глубинах его потерянной памяти, в тысячный, наверное, раз попытался угадать он, как это случилось, почему? Куда он едет, зачем? В последние часы, занятый необычностью попутчицы, он как-то расслабился, ему вроде бы стало безразлично, что с ним происходит… но вот он остался на несколько минут один — и оказалось, что все обстоит совсем не так. Да, собственно, разве могло быть иначе? Человек, потерявший и прошлое, и настоящее, не может не размышлять об этом.

Сунув окурок в обтекаемую пепельницу, он немножко подумал. Ему хотелось выкурить еще одну сигаретку — и в то же время хотелось поскорее вернуться в купе, к Лизе… чем-то притягивало его это невероятное существо, рассуждавшее, как старый многомудрый философ… Пока он размышлял, в тамбур с шумом вывалились два молодых парня, весело гоготавшие и явно слегка «под шафе». Это сразу сдвинуло его с места. Курить рядом с оглушительно ржущими жеребцами… нет, в этом не может быть никакого удовольствия.

Пока он курил, Лиза переоделась. Надела вельветовые джинсы — красновато-коричневые, тертые-перетертые, и к ним — ярко-голубую растянувшуюся футболку, размера на три больше, чем ей могло бы потребоваться. Спереди на футболке красовалась надпись: «Уйми себя», причем крупные белые буквы располагались не на груди, как это бывает обычно, а по подолу, и, учитывая длину одежки, приходились как раз на уровень интересного места. Максим фыркнул.

— Где это ты такую оторвала? — спросил он, рассматривая надпись.

— На заказ, — коротко ответила девчонка. — Ну что, идем в ресторан?

— Идем.

Лиза тут же схватила фотоаппарат и повесила его на шею. В задний карман джинсов она запихала белый замусоленный кошелек, извлеченный из-под подушки, и завертела головой, словно пытаясь вспомнить, что же она забыла. Взгляд девчонки упал на граненый шар. Секунду-другую Лиза стояла неподвижно, словно решая, не прихватить ли шар с собой, — но в итоге осторожно взяла его со столика и положила на подушку, точно в центр. И отступила на шаг, любуясь деянием рук своих.

Максим взял бумажник, и на этом его сборы закончились. Вообще-то ему тоже не мешало бы переодеться, только не хотелось прямо сейчас извлекать из-под полки гигантский чемодан и наугад рыться в нем, не зная, что там может найтись. Ну, может быть, Лизе снова взбредет в голову сфотографировать что-нибудь на ходу, и она надолго застрянет в тамбуре под охраной бдительного проводника… тогда и заглянем в того монстра, решил он.

«Два вагона назад», сказал проводник, когда его спросили о ресторане. Ну, это совсем недалеко.

Оба вагона, которые пришлось миновать им с Лизой, оказались купейными, в них было тихо и благолепно. Жара вынудила людей открыть двери своих маленьких клеточек, и на этот раз Максим не избегал мгновений чужих жизней, а наоборот, с какой-то даже жадностью косил глазом в вертикальные щели — то очень широкие, то совсем узкие, — стараясь понять, как существуют люди, знающие, кто они таковы… ну, наверное, на самом-то деле мало о ком можно сказать, что он знает о себе все, но по крайней мере другие, в отличие от него, не лишены воспоминаний…

Но ничего интересного в чужих купе не происходило. Люди читали, ели, разговаривали, играли с детьми… Максиму не удалось увидеть ничего такого, что пробудило бы в нем хотя бы намек на воспоминания. Жаль, подумал он, следом за Лизой входя в ресторан. Жаль, но ничего не поделаешь.

На первый взгляд ресторан выглядел неплохо. Чистые бледно-голубые скатерти на столиках, приспущенные шторки, светящиеся не слишком ярко плафоны без единого следа мух на стеклах, свежевымытый пол… Явно не хватало тихой музыки, однако ее вполне заменял стук колес.

Лиза окинула внутреннее пространство вагона-ресторана наметанным взглядом и решила:

— Сядем вон там… слева, за четвертый столик.

Максим оценил выбранную девчонкой дислокацию по достоинству. Народу в ресторане было не слишком много, и почему-то основная часть едоков в количестве шести штук сконцентрировалась в правой части, ближе к тому входу, через который они с Лизой проникли в железное кормилище на колесах. И если Лиза сядет по ходу поезда, вся эта масса окажется у нее на виду. А Максиму достанутся лишь две расфуфыренные тетки за спиной Лизы, да по другую сторону прохода — странноватого вида молодой человек с длинными пегими волосами, стянутыми в хвост на самой макушке. В два раза меньше фигур на его доске. Что ж, и это картинка…

Картинки, возникающие из пустоты… темно-синяя глубина, то ли это ночное небо, то ли тяжелая холодная плоть воды… а может быть, это просто пустота сама по себе, реализовавшаяся в цвете и ощущении абстракция…

Максим поймал внимательный взгляд девчонки и улыбнулся.

— Что, Лиза?

— У тебя странные мысли, — сказала Лиза и схватила лежавшее на столике меню в темно-зеленой лидериновой папке. — Так, что у них тут имеется? Надо полагать, на луковый суп в горшочках нам с тобой рассчитывать не приходится, а? Ты как думаешь?

— Думаю, не приходится, — согласился Максим. — Но лично я вполне согласен и на что-нибудь попроще.

Поскольку официант не возник рядом с их столиком как по мановению волшебной палочки, Максим сделал совершенно естественный в данном случае вывод: Лиза вагон-ресторан еще не посещала. Но ведь она находилась в поезде весь вчерашний день… она сама так сказала. Почему же… впрочем, неважно.

Пока Лиза изучала меню, Максим разглядывал то, что лежало на столе. Белоснежные льняные салфетки, свернутые пирамидками. Мельхиоровые столовые приборы. До полной ослепительности начищенный судок… похоже, в металлических цилиндриках и в самом деле можно было обнаружить и соль, и перец, и горчицу… впрочем, Максим не знал, почему он предположил нечто противоположное. С какой стати в ресторане должны быть пустые судки?

Засохшие много веков назад желтые следы горчицы на стенках грязной фаянсовой плошки… тысячелетние пятна на клетчатой рваной скатерти… темно-серые макароны с вонючим пригоревшим луком…

— Борщ… — наконец задумчиво произнесла Лиза. — Я вообще-то ужасно люблю борщ, вот только когда я в последний раз заказывала его в вагоне-ресторане… ну, это давно было, конечно… мне подали нечто невообразимое. Папа тогда устроил скандал, заявил, что его ребенка хотят отравить, что это самый что ни на есть террористический акт.

— Но ведь тот борщ не взорвался? — уточнил Максим.

— Борщ — нет, это я могла взорваться, если бы его съела, — пояснила Лиза. — Может, лучше куриный суп закажем? Правда, я его терпеть не могу…

— Давай лучше рискнем, — предложил Максим. — В конце концов, мы в любой момент можем потребовать замены блюда, ведь так?

Лица окинула его каким-то странным оценивающим взглядом и кивнула.

— Давай рискнем, — согласилась она. — Думаю, с тобой они спорить не решатся.

Максим расхохотался. Вот оно что… значит, Лиза втайне подозревает его в способности набить морду персоналу, ежели в том возникнет необходимость.

Лиза, увидев подошедшего к одному из столиков в правой части ресторана официанта, взмахнула рукой и неожиданно резким тоном сказала:

— Поспешите, пожалуйста. Мы уже давно ждем.

Официант небрежно кивнул, не поворачивая головы, но в следующее мгновение, краем глаза обнаружив полуобернувшегося Максима, сорвался с места и очутился рядом с их столиком.

— Да, добрый день, рады видеть вас в нашем ресторане… что желаете заказать?

— Желаем два борща, — заявила Лиза, — но только в том случае, если он у вас съедобный. Два салата из свежих помидор. А на второе… тебе что? — вдруг поинтересовалась она мнением попутчика.

— А я не знаю, что там есть, — весело ответил Максим. — Ты мне меню так и не дала.

— Имеется ромштекс, антрекоты, отварная осетрина, гуляш, — бодрым тоном отрапортовал официант.

— Вот как? — удивленно поднял брови Максим. Он не был уверен… однако ему почему-то казалось, что в железнодорожных пунктах питания меню должно быть попроще. — А осетрина хорошая?

— Первой свежести, — с ухмылкой сообщил официант. — Под яично-лимонным соусом, с петрушечкой.

Лиза взвизгнула от восторга и закричала:

— Давай ее сюда! А почему у вас прентаньера нет?

— Суп прентаньер будет завтра, — заговорщически склонился к девчонке официант. — Специально для вас.

— Ой, не могу! — простонала Лиза. — Так, а что мы возьмем на десерт?… Здесь у вас написано — «блан-манже». Это в самом деле настоящее полосатое пирожное?

— Полосатее не бывает! — клятвенно произнес официант, прижимая к груди правую ладонь. — И слаще тоже!

Максим со все возрастающим недоумением наблюдал за девчонкой и официантом, которые словно играли в какую-то совершенно неизвестную ему игру. Но эти двое явно понимали друг друга, причем понимание возникло внезапно и углублялось с каждой долей секунды… и он положился на выбор Лизы.

— Значит, сыр «гауде», два блан-манже и чай. Нет, мне — чай, а ему — кофе, — тут же передумала Лиза. — И бутылочку белой «Алазанской долины».

Ненавижу чай… я от него распухаю и тупею… но ведь пью же иногда…

Официант, кивнув, умчался выполнять заказ, а Лиза хихикнула и сказала:

— Ну чего ты? Все нормально!

— Не сомневаюсь, — откашлявшись, сообщил он. — Нисколечко не сомневаюсь, что все нормально. С твоей точки зрения. Но уверена ли ты, что происходящее выглядит таким же нормальным в глазах нормального обывателя?

Лиза вытаращила глаза и выдохнула:

— Ух ты! Вот это оборот! А ты не мог бы всегда так разговаривать? Это же просто кайф!

— Всегда — не могу, — отказался он. — Для этого нужно особое вдохновение.

— И что же тебя вдохновило на этот раз?

— Сама знаешь.

Лиза подумала немного и кивнула.

— Да, пожалуй, знаю. Ладно, это все неважно. Вон уже и борщ несут.

Официант бесшумно выставил перед ними два здоровенные блюда, а на них водрузил две глубокие тарелки с горячим борщом. И блюда, и тарелки были, конечно, железнодорожные — не бьющиеся и не мнущиеся, отлитые на века из нержавеющей стали.

— Уж извините, — тихо сказал официант, — фарфора не держим… по техническим причинам.

После этого он поставил в центр стола почему-то уже открытую бутылку «Алазанской долины», литровую бутылку минеральной воды и четыре высокие толстостенные стакана из отличного чешского стекла. Лиза не преминула отметить нарушение протокола:

— Почему открыта? Воды долил?

— Как можно! — обиделся официант. — Мы себе такого не позволяем. Но у нас, видите ли, инструкция по безопасности… штопором в зале орудовать запрещено.

— Что за бред? — изумилась Лиза.

— Ну, я тут ни при чем, — развел руками официант. — Приятного аппетита.

Он ушел — вроде бы даже на цыпочках, — а Лиза, деловито схватив ложку, погрузила ее в малиновый густой борщ. Осторожно поднеся ложку к губам, девчонка попробовала первое блюдо — и ее глаза радостно расширились.

— Ух ты! — воскликнула она, облизываясь. — Вкусно-то как!

И принялась за еду.

Максим последовал ее примеру. Борщ и в самом деле оказался настоящим……тихий летний сад, под развесистым старым абрикосовым деревом, сплошь усыпанным ярко-оранжевыми плодами, — деревянный стол, гладко оструганный, пахнущий смолой… глиняные миски, полные обжигающего темно-красного борща… душистые куски свежего ноздристого хлеба, серого, с хрустящей корочкой……острым и вкусным, но откуда он знал, каким бывает настоящий борщ? Вспомнить бы, где и когда он приобрел это знание…

Нет, вспомнить не удавалось.

Борщ съели молча. Наконец Лиза, положив ложку на подставленное под тарелку блюдо, вздохнула и сказала:

— Да, неплохо… а не пора ли нам по чуть-чуть?

— Эй, ты что, вино пить собираешься? — удивился Максим. — Тебе сколько лет?

— Ну, четырнадцать с половиной, — с достоинством ответила девчонка. — И что? Вино сухое, легкое… к тому же я не собираюсь хлебать его ведрами. Я — на греческий манер. Чуть-чуть, и разбавленного.

— Ну ты и гречанка, — покачал головой Максим, наливая в Лизин стакан вина примерно на палец. Лиза тут же указала ему на ошибку:

— Сначала надо было немножко себе плеснуть, а потом — мне, а потом — снова себе.

— Извини, я, наверное, недостаточно светский человек, — ответил он, наполняя свой стакан. — Но я надеюсь, что ты меня простишь.

— Да уж конечно, — кивнула Лиза. — Воду-то открой!

Официант, принесший вино открытым, почему-то не позаботился проделать ту же процедуру с бутылкой минералки. Максим, решив не вникать во все те странности, что постоянно возникали во время путешествия (ему вполне доставало странностей собственного положения), молча открыл воду и вопросительно посмотрел на девчонку. Та приложила палец к своему стакану:

— Вот до сих.

Налив ей воды, Максим взял свой стакан и пригубил вино. Отлично… вкус «Алазанской долины» явно пытался пробудить что-то в его памяти… но Максим уже перестал надеяться на мгновенное чудо. Впрочем, выпить все равно не мешало.

Он не заметил, как исчезли пустые тарелки из-под борща, потому что засмотрелся на парня, сидевшего в поле его зрения.

Парень задумчиво жевал тоненькую длиннющую лапшу, наматывая ее на вилку целыми пучками. Золотисто-белые хвосты во множестве свисали с вилки, и парень, запихав в рот основную массу, осторожно всасывал эти хвосты, вытянув губы трубочкой. По его длинному острому подбородку стекал яркий томатный соус, и парень время от времени вытирал его салфеткой, уже запятнанной до такого состояния, что ее первоначальная белизна угадывалась с трудом. Пегий хвост покачивался на макушке парня в такт движениям узкой, словно приплюснутой с боков головы. Глаз парня Максим не видел — тот смотрел в тарелку, не отвлекаясь на окружающие его мелочи. Зато мог хорошо рассмотреть руки, и именно они приковали его внимание, зачаровав и ошеломив. Максим подумал, что он, наверное, ни разу в жизни не видел подобных рук — иначе почему бы они произвели на него такое впечатление? Белокожие пальцы, длинные и тонкие (как лапша, подумал вдруг он), казалось, не имели суставов, они извивались подобно змеям… коротко подпиленные округлые ногти безупречной чистоты выглядели чуть широковатыми, но все же были красивы. Узкие кисти, переходящие в еще более узкие запястья, виднеющиеся из-под плотных манжет серого блейзера… Скрипач, что ли, принялся гадать Максим, или пианист? А может быть, художник? Во всяком случае, ему казалось, что подобный человек должен заниматься каким-то нестандартным делом. Он не мог бы представить себе этого парня сидящим в конторе…

Офис, светлый и просторный… экран, по которому бегут слова и цифры вперемешку с непонятными заковыристыми символами…

Максим вздрогнул — и тут же до него донесся голос официанта, как раз в этот момент ставившего перед Лизой тарелку с огромным куском сочной разварной осетрины, от которого поднимался пар:

— Уверяю вас — вы никогда ничего вкуснее не пробовали!

Поставив тарелку и перед Максимом, официант коротко поклонился и ушел.

Воспоминание, готовое вот-вот всплыть на поверхность, снова ушло в глубину растерянного сознания.