16

Черт побери, королевские слюни — это дурной знак, подумал Гордон.

Оставшись с Яковом наедине в его королевских покоях, он понимал, что сейчас потребуется вся его ловкость и хитрость, чтобы уговорить его величество проявить милосердие по отношению к отцу и тестю.

Гордон взял со стола два хрустальных кубка и, одарив сердито расхаживающего по кабинету короля невинной улыбкой, поставил их на пол. Потом наклонился к королевской сумке для гольфа и достал две короткие клюшки и несколько мячей.

— Мы могли бы немного размяться, пока обсуждаем этот сложный вопрос, — сказал он, протягивая одну из клюшек королю.

Напряжение спало, и медленная улыбка, прогоняя раздраженное выражение, расползлась по бледному лицу короля. Ничто на свете не успокаивало его лучше, чем охота и гольф.

Взяв клюшку, он подождал, пока Гордон установит на полу мяч, и замахнулся, стараясь загнать его в кубок. На лице короля расползлась довольная ухмылка, когда мяч попал точно в цель.

— Твоя родня, что, намерена ввязаться в войну с Англией? — сварливо спросил Яков, глядя, как его друг устанавливает на полу свой мяч.

Гордон искоса посмотрел на молодого монарха, потом взмахнул клюшкой и тоже попал в цель.

— Мой отец и эти двое всего-навсего старые вояки, живущие воспоминаниями о прошлом, — возразил он. — Ослепленные жаждой мести, они не понимают, что значит для вас добиться вожделенной цели — стать преемником Елизаветы. Ведь эта старая дева не вечна, в конце концов.

— Вот это удар — тот, что ты сделал только что! — похвалил его король.

— Благодарю вас, государь. — Гордон почтительно поставил перед королем другой мяч.

— Я любящий сын, — сказал Яков и прицелился клюшкой. — Первым моим побуждением после известия о смерти матери было объявить войну. Ведь Елизавета могла бы просто отослать ее домой, а не казнить.

«Яков предал свою мать, — вспомнил Гордон слова жены. — Англия предлагала вернуть ее в Шотландию, но сын отказал ей в убежище, не желая делить с ней корону». Легким ударом король загнал мяч в кубок и добавил:

— Война не сможет воскресить ее, но уничтожит для меня всякую возможность стать преемником Елизаветы. В конце концов, я думаю, что лучшей памятью о ней будет то, что ее единственный сын наследует ту самую корону, которой она так домогалась.

— В этом пункте я полностью с вами согласен, — сказал Гордон, в свою очередь попав мячом в кубок.

— Вот именно поэтому твоих мятежных родственников и надо наказать за подстрекательство к войне.

— При всем уважении к вашему величеству, в этом пункте я с вами не могу согласиться, — сказал Гордон, сохраняя очень почтительный тон. — Мой отец и его родственники не заслуживают слишком уж строгого отношения. Кроме того, шурин Макартура — граф Басилдон, один из самых влиятельных людей в Англии, не говоря уж о том, что и самый богатый… Не хотите ли сделать небольшую ставку на эту игру?

Яков кивнул:

— Один золотой?

Гордон улыбнулся и бросил на стол золотую монету. Потом поставил мяч на пол перед королем.

Яков старательно прицелился и загнал мяч в кубок. Гордон тоже попал в свою цель.

— Очень хороший удар, — похвалил его король. — Ты играешь все лучше.

— Я играю все лучше, потому что учусь у самого лучшего игрока — у вас, — вкрадчиво сказал Гордон.

Яков улыбнулся, явно довольный лестью, и попал следующим мячом в кубок. Гордон сделал то же самое.

— Как я уже говорил, Басилдон на вашей стороне и рад, что вы станете преемником Елизаветы, — продолжал Гордон. — У него какая-то сверхъестественная способность набивать золотом свои и чужие сундуки. Черт возьми, все, к чему ни прикоснется этот человек, тотчас превращается в золото.

Услышав это, вечно нуждающийся в деньгах Яков просиял. Гордон кинул на стол еще одну монету и поставил перед королем другой мяч. Украдкой взглянув на него, он с облегчением заметил, что королевской слюны поубавилось.

— Расскажи мне о нем, — приказал Яков, загоняя в кубок еще один мяч.

— Моя жена — племянница Басилдона, — продолжал Гордон, ставя на пол перед собой новый мяч. — Я гостил в его доме, когда был в Англии. Много раз за время моего пребывания там Басилдон говорил мне о том времени, когда вы наследуете трон вслед за Елизаветой. Но если вы подвергнете опале его шотландских родственников, не знаю, поддержит ли он вас. Он пользуется значительным влиянием на Елизавету. Вероятно, вам следовало бы проявить те благородные качества, за которые вас прославляют.

Давая королю время обдумать его слова, Гордон тщательно прицелился и ударил по мячу. Он скрыл довольную улыбку, когда мяч в самый последний момент отклонился вправо и не попал в цель.

— Ага! Я выиграл! — воскликнул Яков. Он сгреб золотые монеты и сел, облокотившись о стол. — Так на какие мои благородные качества ты намекаешь?

— На терпение и милосердие, ваше величество. — Гордон взглянул на короля и с облегчением увидел, что углы рта почти сухие.

— Очень хорошо, друг мой, — сказал Яков. — Но Кэмпбел и Макартур должны повиниться в своем проступке — и сейчас, и потом, прилюдно, на поминальной службе. Завтра прибудет посол от Елизаветы. Из-за твоих родственников мне придется заставить его прождать лишний день.

— Ну и что? — Гордон удивленно поднял брови. — Вы только покажете этим, что держите под контролем ситуацию. Вам нет нужды проявлять к Елизавете особое внимание именно сейчас. Пусть она корчится на своем троне после того, что натворила, отправив на плаху Марию Стюарт. — Гордон взял еще один мяч и спросил: — Вы дадите мне возможность отыграться, ваше величество?

Довольный выигрышем, король Яков ухмыльнулся:

— Сыграем завтра после заупокойной службы. А вечером, за ужином, можешь представить мне свою жену.

— Ваше величество, почту за честь, — склонив голову, ответил Гордон. — А сейчас я пойду и притащу сюда этих старых вояк.

Выйдя в коридор, он застал там ожидавших его отца и родственников, уже снявших старые доспехи. Вместе с ними был и граф Хантли.

Прежде чем заговорить, Гордон с тяжелым вздохом достал из кармана носовой платок и демонстративно принялся вытирать пот со лба. Наконец, бросив на них недовольный взгляд, он сказал:

— Мне пришлось выдержать из-за вас очень тяжелый разговор с королем. А теперь пойдем вымаливать прощение.

— Я никогда ни перед кем не унижался, даже перед королями, — заявил герцог Магнус.

— Я тоже, — сказал Макартур.

— И я, — добавил Перси.

Граф Хантли хмыкнул и скрестил руки на груди. В раздражении Гордон потер ладонью подбородок и, вздохнув, покачал головой.

— Моя жена готовится произвести на свет наследника Инверэри, — сказал он, смерив их холодным взглядом. — Вы что, собираетесь лишить его будущего из-за своего никому не нужного гонора?

Все трое почувствовали, что и впрямь слишком далеко зашли. Арест, опала — этим не вернешь королеву Марию с того света, а карьера Гордона и будущее его сына будут погублены.

Этот довод решил все дело. Один за другим, все трое согласно кивнули, и Гордон повел их в королевские апартаменты. Граф Хантли последовал за ними.

— Хантли, а ты что тут делаешь? — спросил, завидев его, король Яков.

— С вашего разрешения, ваше величество, я бы хотел остаться, — низко склонившись перед королем, проговорил тот. — Не каждый же день выдается возможность посмотреть, как мой зять, известный своей гордыней Кэмпбел, признает свои ошибки.

— Ну что ж, оставайся, — ухмыльнулся король. — Полюбуемся этим зрелищем вместе.

Словно по команде, трое старых вояк одновременно преклонили колени.

— Я очень сожалею, что нарушил торжественность королевской церемонии, — первым произнес герцог Магнус.

— И я тоже, — сказал Йен.

— И я, — добавил Перси.

— Вы готовы извиниться публично? — спросил король.

Все трое кивнули. Но Гордон заметил отвращение в их глазах.

Король Яков удовлетворенно улыбнулся:

— Тогда вставайте. Вы прощены.

Герцог Магнус и Перси поднялись, но Йен Макартур остался стоять на коленях. Когда король удивленно посмотрел на него, тот сказал:

— Я хотел бы просить ваше величество о смягчении участи моего старшего сына, объявленного вне закона.

— Он похитил англичанку, — веско заметил король.

— Это не так, ваше величество. Даб спас ее от насильственного брака, — возразил Йен. — Кроме того, недавно я получил сведения, что мой сын загладил свой проступок, женившись на этой девушке.

— Ну, это отчасти меняет дело, — проговорил Яков довольно уклончиво и неопределенно. Казалось, он не знал, как ему в этом случае поступить.

— Смешанные браки, ваше величество, были бы весьма кстати сейчас, — вставил Гордон, пользуясь этой заминкой. — Браки между шотландской и английской знатью будут способствовать объединению двух стран под вашим будущим руководством.

— Что ж, отличная мысль, — согласился король Яков. — Я поговорю об этом с посланцем Елизаветы, и, возможно, она возьмет обратно свой официальный протест. А теперь все свободны.

Четверо пожилых мужчин поклонились королю и, пятясь, вышли из комнаты. Гордон двинулся было вслед за ними, но король окликнул его:

— Горди, не забудь о нашей завтрашней партии в гольф.

— Государь, я уже считаю часы до нее, — сказал Гордон, вызвав улыбку у молодого монарха. — Надеюсь, завтра мне больше повезет, и я смогу отыграть свои золотые.

— Пока живу — надеюсь, — ответил ему латинской поговоркой Яков.

Гордон склонил голову и исчез за дверью. Оказавшись в коридоре, он смерил отца и тестя хмурым взглядом и, не сказав ни слова, зашагал по коридору.

Решив, что жена, должно быть, ждет его возле церкви, Гордон направился туда. Но, пересекая лужайку, отделяющую дворец от монастыря, он услышал, как кто-то окликает его. Это были граф Босуэл, Мунго Маккинон и Лавиния Керр.

— Горди, а мы встретили твою жену, — словно бы мимоходом обронила Лавиния. — Когда мы виделись с тобой этим утром, ты ни словом не упомянул, что она ждет ребенка.

Черт побери, подумал Гордон, обратив к ней ледяной взгляд. Час от часу не легче. Сначала король вознамерился арестовать его родственников, а теперь вот бывшая любовница познакомилась с его женой. Можно себе представить, что за разговор произошел между ними!

Отвернувшись отЛавинии, он бросил укоризненный взгляд на Мунго, но тот как ни в чем не бывало пожал плечами.

— Как прошла аудиенция у Якова? — спросил Босуэл.

— Все кончилось хорошо, — ответил Гордон. — Но извините, жена ждет меня в аббатстве.

— Ее там нет, — сообщил ему Босуэл.

Гордон удивленно поднял брови.

— Леди Роберта пожелала удалиться к себе, — сказал граф. — И я проводил ее во дворец.

— Благодарю вас, милорд.

И, не прибавив больше ни слова. Гордон отправился обратно. Подойдя к своим апартаментам, он остановился у входа в раздумье. В каком настроении найдет он свою жену? Знакомство с Лавинией Керр едва ли ее обрадовало. Впервые в жизни он пожалел, что раньше заводил интрижки с придворными красотками, вроде Лавинии. Но что сделано, то сделано. Не в его силах изменить прошлое, а значит, надо иметь дело с настоящим, каким бы оно ни было.

Войдя, он увидел, что Роберта сидит у окна спиной к двери и, казалось, поглощена своим рукоделием. Но она услышала, что он вернулся, — это было видно по едва заметному движению плеч.

Гордон улыбнулся про себя. Значит, она готова к баталии. Ну что ж, никогда его жена не бывала так очаровательна, как в те минуты, когда сердилась.

Бесшумно пройдя через комнату, он приподнял сзади ее пышные волосы и слегка поцеловал в шею.

— Я неравнодушен к твоим черным локонам, — хрипловато-чувственным голосом проговорил он.

— А к чему ты был неравнодушен прежде? — спросила Роберта тоном более холодным, чем хайлендская пурга. — К локонам блондинок, брюнеток или рыжих?

— Не понимаю тебя, ангел. — Гордон прислонился к простенку между окон и скрестил руки на груди. — Объяснись.

Подняв горящий негодованием взгляд, Роберта посмотрела ему прямо в глаза.

— Я познакомилась с леди Элиот, леди Армстронг и леди Керр.

Это было хуже, чем он ожидал. Искушенный в придворных интригах, Гордон знал, что самая лучшая защита — это нападение. Он твердо посмотрел на жену и спокойным голосом произнес:

— Ну и что?

— Ты и теперь будешь утверждать, что экономку особняка Кэмпбелов зовут Лавинией?

Гордон криво ухмыльнулся и подмигнул ей:

— Нет, не буду, ангел. Я кругом виноват.

— Ты мне лгал! — вскричала она.

— Перестань, — поморщился Гордон. — Если бы ты знала, как я устал. Я провел битый час, целуя королевскую задницу, лишь бы наших отцов не бросили в тюрьму.

Роберта опустила взгляд на свое вязанье. Ее мысли было очень легко прочесть. По тому, как она закусила нижнюю губу, Гордон понял: сердясь на него, жена все же чувствует себя виноватой, что не подумала сначала об их отцах. Теперь уже он сам вполне мог позволить себе великодушие.

— Успокойся, ангел, — сказал он. — Наши старики вне опасности. Мне удалось поладить с Яковом. — Он встал перед ней на одно колено и, глядя прямо в глаза, поклялся: — Все эти красотки вроде тех, которых ты сегодня видела, — мое прошлое. А ты — мое настоящее и мое будущее. Отныне будет так, как написано на наших кольцах: «Ты, и никто другой».

— Я видела, что сегодня утром ты целовал Лавинию Керр.

— Я не целовал Ливи. Это она поцеловала меня при встрече, — настаивал Гордон. И, взглянув в окно, вдруг сменил тему: — Давай отправимся на Хай-стрит? Я знаю одну симпатичную таверну, где можно пообедать и чего-нибудь выпить.

— Ты пытаешься загладить вину? — капризно подняв черные брови, спросила Роберта. — Меня такими штучками не купишь.

Гордон покачал головой, одарив ее своей неотразимой улыбкой:

— Я пытаюсь обольстить тебя, ангел.

Это вызвало некое подобие улыбки и на ее губах — Гордон понял, что гроза миновала.

— А ты что, вяжешь Смучесу новую попонку?

Роберта отрицательно покачала головой и протянула ему свое рукоделие.

— Это одеяло для нашего сына.

— Гм, я совсем не против. Но Гэвин заказал нам именно сестренку, — напомнил он. — Ну а теперь — на Хай-стрит, дорогая?

Через полчаса они уже выехали со двора королевской конюшни. Искоса поглядывая на Гордона, Роберта чувствовала, что больше не может сердиться на него. Он был красив, по-мужски обаятелен и на несколько лет старше ее. А поскольку они поженились совсем юными, как он мог оставаться верен своей девочке-жене в ожидании, пока она подрастет?

Повернув на юг, они проехали по Кэннонгейту, и по пути Гордон показывал ей достопримечательности города. Справа, окруженный садами и обширными службами, располагался особняк Кэмпбелов. Чуть дальше возвышалась Кэннонгейтская тюрьма, где томились узники, а позади нее дом Джона Нокса и собор Святого Джайлза.

Менее чем в миле виднелся Эдинбургский замок. Внимание Роберты привлекло возведенное рядом с ним какое-то бесформенное деревянное сооружение.

— Что это такое? — указала она на сооружение, резко остановив коня.

Гордон не ответил. Роберта повернулась в седле и посмотрела на мужа. Лицо ее было мрачным.

— Что это? — повторила она.

— Эшафот, где палач душит и сжигает тех, кто обвинен в колдовстве, — нехотя ответил он.

Роберта заметно побледнела. Она взглянула на свою левую руку, прикрытую перчаткой для верховой езды, но даже не подумала посмотреть на ожерелье — в последние дни ее звездный рубин постоянно оставался темным. У нее было предчувствие грозной опасности, которая подстерегает ее в Эдинбурге.

В одном из модных магазинов Гордон отобрал для Роберты несколько нарядных платьев и велел прислать их во дворец Холируд. В ювелирной лавке он купил ей серьги с изумрудами, а на Лоун-маркет Роберта присмотрела ткани и кружево на приданое их малышу.

— Ты проголодалась? — спросил Гордон, когда они покончили с покупками.

— Ужасно! Умираю с голода.