— Прощаться с прошлым всегда нелегко, — глубокомысленно произнес Халид.

Эстер смотрела на удаляющийся берег и уменьшавшуюся с каждым гребком весел фигурку Эйприл у кромки воды. Обернувшись, она видела мощные спины гребцов и ятаган, пристегнутый к поясу Халида. Этот этап она проиграла, но отчаиваться было еще рано. Так утешала себя Эстер.

Высокий борт «Саддама» представлял собой отвесную стену, с которой свешивалась тонкая веревочная лесенка.

Легко вспрыгнув на плечо Халида, выпрямившись и ухватившись за нижнюю ступень, Эстер принялась взбираться на борт, как истая дочь морей, а вернее, как цирковая акробатка.

Турецкие матросы и гребцы подивились ее ловкости и одобрительно зацокали языками. Впрочем, смолкли тотчас же, заметив неодобрение во взгляде Халида, Эстер добралась почти до палубы, но тут силы ее иссякли. Халид, следующий за ней по веревочной лестнице, слегка пошлепал ее по заду, а затем, перекинув, словно охотник свой трофей через плечо, доставил девицу наверх. В награду он получил болезненный след на шее и руках от острых девичьих ноготков.

Поставив свою добычу на ноги, Халид с удивлением вгляделся в ее побледневшее личико.

— Тебе плохо?

— Нет. — Эстер решительно помотала головой и бросила взгляд на опустевший берег. Ее кузина исчезла, будто растаяла в воздухе.

— Ты боишься?

— Я никогда не была так далеко от дома и так одинока, — честно призналась Эстер.

— Тебе нечего бояться. Ты путешествуешь под моей охраной.

— Благодарю. — Улыбка Эстер была ядовитой. — Я чувствую себя прекрасно, когда меня опекает столь доблестный воин.

Халиду хотелось залепить ей пощечину, но он сдержался. В конце концов, добиваться от пленницы, насильно удерживаемой в чужой стране, признательности и полного доверия было бессмысленно.

— Я голодна, — заявила Эстер. — Пожалуйста, разреши мне удалиться в мою каюту. Я займусь стиркой твоих шаровар, чтобы успеть закончить ее до наступления очередной трапезы. Ведь уморить меня голодом не входит в твои планы?

Капитанская каюта была ей уже знакома. За время долгого плавания Эстер вполне освоилась здесь. Во всяком случае, в каюте были стулья и нормальная кровать, а не только подушки и ковры. Через два иллюминатора сюда проникал солнечный свет.

Первым делом, оставшись одна, Эстер приникла к круглому окошку. Никто не махал ей с берега, никто не провожал ее в неизвестность. Когда она еще увидится с кузиной? Скорее всего на небесах после кончины.

Может быть, Эйприл права? Принц гораздо более привлекателен, чем Хорек, а королева, Елизавета вполне способна выдать Эстер замуж за еще большего урода. Кроме того, ее и Халида сковывает одна дьявольская цепочка. На одном конце — узница, на другом — ее тюремщик.

Боже, о чем она думает? Ведь он поганый иноверец и чудовище. С отвращением Эстер избавилась от мерзкого яшмака. Ни в чем не повинную черную ткань она повторно растоптала ногами, затем опустила шаровары Халида в таз с теплой водой, заблаговременно подготовленный слугами, и принялась за стирку, размышляя при этом, какое мрачное ее ожидает будущее.

В положенное для завтрака время Халид сам внес в каюту поднос с кушаньями. Он застал Эстер вновь приникшей к окошку. Замышляет ли она опять бегство — теперь уже с корабля?

— Твои штаны постираны, — угрюмо заявила она.

— Тогда поешь.

— Я не голодна.

— Еще недавно ты утверждала обратное. Капризничать рабыне не дозволено. Учти, что я вношу поднос сюда в первый и в последний раз и больше никто не войдет в каюту до тех пор, пока я не закончу свои дела в Стамбуле и мы не прибудем в мой дом.

— Раз так, я поем.

— Я знаю, что тебе не нравится кушать в одиночестве, поэтому составлю тебе компанию.

Халид примостился на миниатюрном стуле, и они в молчании приступили к еде.

Эстер первой нарушила тишину:

— Как долго ты будешь держать меня в заточении?

— А как долго ты собираешься прожить на этом свете? — задал Халид встречный вопрос с улыбкой, которая привела ее в бешенство.

— Значит, я стану твоей рабыней до конца жизни?

— Ты ею уже стала.

— Я отказываюсь быть заточенной в твоем гареме, — объявила Эстер.

— Я не держу гарем.

— Почему же? — удивилась Эстер. Со слов кузины она знала, что местные мужчины имеют множество жен.

— Я не могу сейчас позволить себе полюбить женщину, — поведал Халид то ли всерьез, то ли в шутку.

— Воистину несчастна будет та, кто все же займет когда-нибудь место в твоем угрюмом сердце, — высказалась Эстер.

— К твоему сведению, женщина, у меня вообще нет сердца.

Дверь за ним захлопнулась.

«Разумеется, у такого бесчувственного зверя и не должно быть сердца», — пришла к выводу Эстер.

Халид пробыл на палубе несколько часов, пока из-за горизонта не показались минареты и крыши Стамбула. Зрелище гавани Золотой Рог и величественного дворца его дяди-султана всегда вызывало в нем восторженные чувства. Но сейчас слишком много проблем занимало ум Халида, и он не обращал внимания на разворачивающиеся перед его взором картины городской жизни и на красоты пейзажа.

Он усилием воли избавился от навязчивых дум о прекрасной, но слишком острой на язык пленнице и сосредоточился на размышлениях о том, кто мог пожелать смерти его двоюродному брату. Было ли это неудавшееся покушение делом рук какого-то одинокого фанатика, или имеет место заговор? Мурад возложил на Халида бремя добраться до истины.

Кто с нетерпением ожидает сейчас прибытия Халида во дворец Топкапи? Разумеется, Мурад. Его жизнь и будущее Оттоманской империи поставлены на кон, и ставки запредельно высоки. Нур-Бану? Да. Ведь ее единственному сыну угрожает опасность. Султан Селим? Возможно, если он еще не успел накачаться вином и не свалился с ног. Михрима? Незачем даже задаваться вопросом насчет нее. Мать Халида всегда будет в гуще событий, там, где плетутся заговоры и ведется грызня за власть. Несомненно, она на месте и, вероятно, первой встретит его.

Когда Халид возвратился в каюту, то услышал, как стонет его пленница во сне. Кошмары снова мучили ее. Халид поднял девушку на руки и приказал:

— Просыпайся!

Эстер открыла глаза. Узнала ли она Халида или нет, трудно было сказать. Взгляд ее был почти безумным, лицо блестело от пота. Она бессознательно прильнула головкой к его широкой груди, ища в нем защиты.

«Несмотря на все наши размолвки, она все-таки не так уж боится меня и мне доверяет», — подумал Халид. Он ощутил себя заранее виноватым в том, какую участь уготовил ей в ближайшем будущем.

— Когда я буду отсутствовать, Рашид встанет на страже за дверью, — сказал Халид и успокаивающе погладил ее по спине, потом опустился на кровать и достал золотую цепочку.

— Не приковывай меня! — взмолилась Эстер. — Дверь заперта, и я никуда не денусь, ведь я не умею плавать.

Халид присел на край кровати, взял ее за подбородок, поднял вверх ее личико, чтобы заглянуть в зеленые обезоруживающе трогательные глаза.

— Ты настолько мала, что сможешь пролезть сквозь игольное ушко, а уж через иллюминатор и подавно. А затем утопиться мне назло. Слишком много женщин нашли свою смерть в этих водах. Я не позволю тебе разделить с ними это мрачное ложе на морском дне.

Эстер, понемногу пришедшая в себя, вновь; вздернула носик.

— Ты не стоишь того, чтобы из-за тебя топиться.

— Кто знает?.. — Халид пожал плечами.

— Тогда делай свое черное дело. — Эстер зажмурилась. Побледневшая и дрожащая, она протянула ему руку.

«Словно овечка перед закланием», — с жалостью подумал Халид, глядя на обреченное выражение ее личика. Пробормотав невнятно какое-то проклятие, он выронил поводок на пол и заключил Эстер в объятия.

Ее глаза вновь широко распахнулись и уставились на него с немым укором, но у Эстер не было ни сил, ни желания сопротивляться.

Халид завладел ее губами в страстном требовательном поцелуе. Дыхание ее замерло, сознание расплылось, стало неясным. Настойчивые его губы заставили ее губы раскрыться и впустить в рот его язык, откуда он черпал сладость. Дрожь ответного желания пронзила ее.

Первый в жизни поцелуй Эстер зажег огонь, которого нельзя было загасить. Не помня себя, не сознавая, что она делает, Эстер обвила руками его шею, замкнула руки в кольцо и вернула ему поцелуй.

Халид, удовлетворенный этим страстным порывом, слегка отстранился и прошептал, щекоча ее личико жарким своим дыханием:

— Обещай, что ты не причинишь себе вреда.

— Клянусь, — сказала Эстер и, опустив веки, приготовилась к следующему поцелую.

Халид улыбнулся и на мгновение приложил ладонь к ее пылающей жаром щечке.

Затем он покинул каюту.

Ошеломленная, Эстер потрогала губы кончиком пальцев. Ее первый настоящий поцелуй. Мужчина поцеловал ее. Она закрыла глаза, мечтательно вздохнула и постаралась восстановить ощущения, только что ею испытанные, но безуспешно.

В следующее мгновение она уже вспыхнула от стыда. О боже! Негодяй поцеловал ее, и она получала от этого удовольствие, даже стонала в истоме и желала повторения. Неужели он так же воздействует на всех женщин? Или только на нее? Как она теперь сможет смотреть ему в лицо?

Бледно-лиловые сумерки окутали гавань, когда Халид покидал корабль. Спустившись в шлюпку, он дал знак гребцам, и те дружно налегли на весла. Обернувшись, принц поглядел на закатное небо, на здания и минареты величественного Стамбула, города, полного тайн, жестокости, коварства и интриг.

Но сейчас Стамбул оставался у него за спиной, а шлюпка направлялась к восточному берегу, где возвышался дворец его дяди.

Топкапи занимал господствующее положение на холме, откуда открывался вид на Золотой Рог, Босфор и Мраморное море. Топкапи означало на турецком «пушечное жерло». Название оправдывало себя, ибо вокруг дворца по всему периметру его стен были установлены громадные пушки. Местоположение, могучие башни и стены превращали дворец в неприступную твердыню.

Халид издали разглядывал Топкапи. Последние лучи закатного солнца освещали квадратную башню султанских бань и изящные строения гарема.

Гарем! Халид вспоминал всегда о нем с отвращением. Как он не любил посещать гарем! Коварные и безжалостные обитательницы гарема походили на красивых, но смертельно ядовитых змей, ползающих у ног господина, шипя и источая отраву, упорно добиваясь для себя каких-то милостей, чтобы утолить свое подленькое тщеславие. Их постоянная междоусобица ради знаков внимания от султана нередко приводила к ужасающим по своей нелепости и жестокости последствиям. Смерть частенько наведывалась в гарем.

Халид миновал двойные двери, инкрустированные перламутром. Ага-кизлар проводил принца по запутанным коридорам в гостевой покои его тетушки и оставил там. В ослепляющем своим пышным убранством помещении собрались все, кто был посвящен в тайну последних событий, — Нур-Бану, султанская баскадин, Мурад, наследный принц, и Михрима, мать Халида и сестра султана.

— Итак, ты наконец-то соизволил прийти нам на помощь, — не очень-то приветливо встретила Михрима своего единственного сына.

— О, Халид! Как хорошо, что ты здесь, — наоборот, с искренней радостью и облегчением в голосе воскликнул Мурад.

— Привет, племянник, — Нур-Бану тоже была обрадована его появлением.

Сколько бы раз не бывал в гостях у тетушки Халид, он всегда поражался роскоши, которой она себя окружала. Потолок был щедро украшен резьбой, стены завешаны драгоценными коврами, невероятных размеров и вычурной формы бронзовая жаровня источала тепло и одновременно благоухание от курительных палочек. Будучи матерью престолонаследника, Нур-Бану пользовалась особым расположением супруга.

— Благодарю за теплый прием, тетушка, — обратился Халид к баскадин султана.

С кузеном Мурадом он в знак дружбы традиционно расцеловался. Наконец он оказал внимание и матери, спросив:

— А где Тинна?

— Твоя сестра там, где ей положено находиться, — ответила Михрима. — Не хочешь же ты, чтобы она присутствовала на семейном совете, когда речь идет об убийстве.

— Нет. — Халид вновь обратил свой взгляд на султаншу. — А где дядюшка Селим?

— У Линдар, — с нескрываемым презрением сообщила Нур-Бану. — Она недавно произвела на свет колченого уродца и нарекла его Каримом в честь твоего покойного брата.

— Расскажи Халиду про покушение, — приказала Михрима племяннику.

— Где это произошло? — спросил Халид.

— На базаре.

— Кому могла быть на руку твоя смерть?

— Вероятно, Кариму? — неуверенно произнес Мурад.

— Ты подозреваешь младенца? — изумился Халид.

— Младенец тут ни при чем, но вот его мать… — вмешалась Нур-Бану. — Линдар готова на все, лишь бы добиться власти для своего щенка.

— А что ты думаешь, мать? — поинтересовался Халид.

— Линдар слишком тупоголова, чтобы устроить западню и додуматься нанять убийцу, — высказала свое мнение Михрима и ту же сменила тему. — Отсюда, где я сижу, твой шрам совсем не заметен. И все же жаль! — Она вздохнула. — Ты был красивым мужчиной. И жаль твоего брата, который безвременно сошел в могилу.

Халид стиснул зубы, а шрам, пересекавший его щеку, побелел от гнева.

Как он мог хоть на мгновение забыть, что мать винит его в гибели брата. Слова матери ранили его так, как не смог бы и вражеский ятаган.

— Халид все равно красив, шрам вовсе не портит его внешность, — миролюбиво произнес Мурад. Ему претило то, что женщина оскорбляет в его присутствии своего единственного оставшегося в живых сына. — Карим доблестно сражался и пал на поле боя. И в том нет вины Халида.

— А мой шрам никакого отношения не имеет к тому, о чем мы собрались поговорить, — добавил Халид. — Я убежден, что в покушении не замешана женщина. Оружие женщин не ятаганы и копья, а злые языки.

Михрима притворилась, что не заметила стрелу, пущенную в ее адрес. Ее не так легко было заставить замолчать.

— По закону, сыновья султана с врожденными увечьями не имеют права занимать трон. Что выиграла бы Линдар, устранив Мурада?

— Специальная обувь могла бы скрыть от глаз подданных империи, что у ребенка одна нога короче другой. А легкую хромоту можно объяснить тем, что он растянул лодыжку, — продолжала Нур-Бану.

Мурад со снисходительной улыбкой взглянул на мать.

— Твоя любовь ко мне столь велика, что тебе мерещится опасность даже там, где ее нет и быть не может.

— А что думаешь ты сам? — обратился Халид к кузену.

— Я полон веры в твою способность докапываться до правды и наказывать виновных, — без колебаний ответил Мурад.

Тут все четверо замолкли, потому что служанки внесли подносы с угощением. Девушки расставили на столе вазочки с вареньем, засахаренными фруктами и пирожными, а также крохотные чашечки с крепчайшим кофе.

После того как прислуга удалилась, Михрима поинтересовалась:

— Разве Малик не сопровождает тебя, Халид?

— Нет, но он скоро прибудет в Стамбул. А ты сделала то, о чем я тебя просил?

— Евнух уже ожидает тебя в твоем доме. Но зачем тебе вдруг понадобился евнух, говорящий по-французски и по-английски?

— Чтобы опекать мою пленницу-англичанку, — поведал Халид равнодушно, как о факте, не заслуживающем внимания.

— Твою пленницу? — раздались одновременно три голоса.

— Аллах неожиданно подарил мне возможность отомстить Форжеру.

— Ты упустил возможность расправиться с ним раньше. Почему же ты уверен, что тебе удастся совершить это благое дело сейчас?

— У меня припасена наживка, на которую он непременно клюнет. Малик захватил в море его корабль, а вместе с грузом и невесту Форжера, весьма своенравную особу, родом из далекой Англии. Он подарил ее мне, и я волен распоряжаться ею как мне вздумается. А мне пришло в голову известить Форжера, что он может купить ее на торге, который состоится через месяц.

— А как выглядит эта англичанка? — поинтересовался Мурад, всегда озабоченный пополнением своего гарема. Если девица хороша собой, то он купит ее для себя и за ценой не постоит.

— Маленькая дикарка обладает острым язычком, почти как у моей матери. — Вторая стрела была пущена сыном в адрес Михримы. Халид знал слабость Мурада к женскому полу и принялся дразнить его: — Волосы ее ниспадают ниже округлых ягодиц, и цвета они, как у зрелого апельсина. Груди, как налитые соком яблоки, а глаза, как зеленый виноград.

— Неплохо, — кивнул Мурад, а Халид продолжал:

— Однако носик ее покрыт желтыми точечками, что зовутся веснушками, а ведет она себя за столом по-дикарски, так что я не мог вкушать пищу в ее присутствии. Но для Форжера она вполне подходящая пара.

— Что-то я не пойму, красавица она или уродка? — Мурад был озадачен. — Или ты хочешь отговорить меня от покупки рабыни, или…

— Я хочу, чтобы на торг явился Форжер, — таков был быстрый ответ Халида.

— А если я приму участие в торге? Ты помешаешь мне?

— Я тебе не советую этого делать.

— А если Форжер махнет рукой на свою невесту и не явится на торг? Как ты поступишь с пленницей?

Женщины с любопытством следили за беседой двух принцев. Особое чутье, унаследованное от прародительницы Евы, подсказывало им, что подчеркнутое равнодушие, с которым Халид отзывался о пленной англичанке, доказывает лишь, что он в ней весьма заинтересован.

Много стараний эти женщины приложили, чтобы женить Халида, но он был всегда занят войной, политикой и усмирением мятежных племен. Он избегал женщин и был скрытен, когда речь заходила о его пристрастиях.

— Моя рабыня не подходит для приличного общества, — заявил Халид. — Она нападала на меня с кинжалом и даже с ятаганом. Она роняла кушанья на мои шаровары, и манеры ее как у свиньи. Совесть не позволяет мне продавать это дикое существо кому-либо, кроме мерзкого Хорька. Недели две — не меньше — потребуется, чтобы обучить ее хорошим манерам. Пока я держу ее прикованной, чтобы она в порыве ярости не разрушила мой дом и не потрясла основы нашей великой империи.

— Ты ее приковал? К чему? — изумился Мурад. — Надеюсь, не к стенке в сыром подземелье?

— Пока лишь к своей кровати. Мурад расхохотался.

— А она что, кусается? — развеселилась и Нур-Бану, любимая из женщин султана, а Михрима, угадав, что сын не шутит, а говорит правду, посоветовала:

— Если ты ее приковал, то выброси ключ от оков подальше в море, чтобы не было соблазна ее освободить.

Халид пожалел, что был так откровенен, но, однако, не посмел лукавить с матерью. Он поделился своими горестями:

— По ночам ее мучают кошмары. Ее крики не дают мне спать, и тогда я обнимаю ее, чтобы успокоить.

Он выдал себя и тотчас это понял, потому что все уставились на него с удивлением.

— Я бы тоже не отказался утешать ее по ночам, — заявил Мурад. — И хотел бы увидеть женщину, которая смогла увлечь нашего Халида! Ведь он…

Халид прервал его на полуслове. Это было невежливо — даже хуже, это было нарушением этикета, но раз он попал в ловушку, то надо было из нее выбираться.

— Мы, кажется, собрались здесь, чтобы обсудить важное государственное дело. Прежде всего, Мурад, советую тебе не покидать дворец и не посещать многолюдные сборища.

Совещание продлилось долго, и когда наконец Халид оказался на свежем воздухе, крупные сияющие звезды усыпали черный бархатный свод над Стамбулом.

Мурад своими неосторожными намеками вонзил занозу в сердце Халида, хотя Халид-бек и отрицал, расставаясь с пленной англичанкой, что у него есть сердце. Правда ли, что он желает неукротимую Эстер держать при себе, прикованной к кровати, и гладить ее нежное тело, избавляя от ночных кошмаров? Что за глупая трата времени для воина, прозванного Мечом Аллаха?

Ведь цель его яснее ясного — выманить Форжера из логова и убить его.

Но тут сомнения охватили опытного воина, племянника султана, знакомого с дворцовыми интригами. Что, если Хорек специально подставил ему эту добычу — корабль, свою невесту? И все это — хитроумный план, сочиненный Хорьком, чтобы каким-то особо коварным способом избавиться от последнего и самого опасного врага? Нет, это смешно! Ни один мужчина не пожертвует такой красавицей ради осуществления подлого замысла.

Халид желал обладать телом своей пленницы. Лгать самому себе было бессмысленно. Но на торгах девственницы ценятся гораздо дороже. Придется Халиду воздержаться, чтобы цена на англичанку не упала. Ведь проверяющие на аукционе бдительны и неподкупны.

Слишком много проблем обрушилось на усталый мозг Халида — и ехидство его озлобленной матери, и покушение на Мурада, и устройство ловушки для Хорька. И что делать с Эстер — дразнить ее по-прежнему ласками и поцелуями или лишить невинности?

Сейчас не время думать о своих личных делах. Если Мурада убьют, позор ляжет на его голову. «А во всем будет виновата эта зеленоглазая ведьма», — решил Халид, и, преисполнившись ярости, ворвался в каюту и скинул с постели хрупкое тело спящей пленницы.

— Убирайся отсюда! — прорычал он, но так как это было произнесено по-турецки, она ничего не поняла.

Оказавшись на полу и не совсем еще проснувшись, Эстер неожиданно спросила:

— Мы вернулись домой?

— Твой дом в Англии, а не здесь! — рявкнул Халид. — Очнись!

Внезапно Эстер полностью пришла в себя и задала резонный вопрос:

— Значит, теперь ты со мной согласен? Халид отвернулся от нее и, укоряя себя за оговорку и чтобы избежать ее взгляда, прильнул к круглому отверстию иллюминатора. За стеклом была чернота, точно такая же, как в его душе. Встречи и разговоры с Михримой, источавшей ядовитые намеки, постоянно нагнетали грозу, и теперь молнии полыхали в мозгу сына, неизвестно чем провинившегося перед матерью. Но девочка, только что сладко спавшая в его постели, чем она провинилась?

— Ну ответь мне, — настаивала Эстер.

— Затни свой рот! — раздраженно бросил Халид. — И спи дальше.

— Ты зачем-то сбросил меня с кровати, а теперь требуешь, чтобы я вновь уснула. Кто из нас безумен — ты или я?

Что мог Халид ответить на это? Конечно, безумен он, но сводит его с ума ее прелестное личико. Из-за легендарной Елены тысячи судов ахейцев атаковали Трою. За эту зеленоглазую девственницу он готов был отправить в поход в десять раз больше судов.

Не оборачиваясь, Халид произнес:

— У меня был трудный разговор во время встречи с родными. Я устал и не сдержался. Прости меня.

«Простить его?» Эстер не верила своим ушам — чудовище запросило у нее пощады. Ей стало его жалко. Неужели она стала для него собеседницей, а не рабыней?

— Родственники часто бывают в тягость. Не всегда отношения с ними складываются гладко, — вполне по-светски произнесла Эстер.

Халид обернулся, и она заметила на его лице улыбку.

— Отношения с матерью не сложились с первого дня, — признался Халид, а Эстер изобразила на лице удивление.

— Вот уж не думала, что такое чудовище родила женщина.

— Ты шутишь?

— Шучу.

— Как мне легко с тобой, — сказал вдруг Халид. — Но если ты так обо мне думаешь, скажи, как, по-твоему, я появился на свет?

— Из яйца. Из яйца, снесенного огромной страшной птицей. А гнездо ее на отвесной скале.

— У вас в Англии знают арабские сказки?

— Нет, но мне приснилось, что ты проклюнулся, разбив скорлупу, и тотчас не запищал, а заорал: «Я Меч Аллаха!»

— Мне в детстве рассказывали подобную сказку.

Только она была добрая. — Халид совсем не обиделся на слова Эстер.

— Чего уж тут доброго?

— Сказки все добрые, потому что у них обычно добрый конец. Но я уже успел забыть о том счастливом времени. Слова, которые я слышу от матери, ранят меня, как и твои иногда.

Эстер показалось, что с нею говорит обиженный одинокий мальчик, а не истязающий ее палач.

— Я всегда говорю то, что думаю, — попыталась оправдаться Эстер.

— Надеюсь, что не всегда, — сдержанно возразил Халид. — Часто твой язык забегает вперед, и ему нет удержу.

Он опустил ладонь на ее темя, черпая у нее тепла, погладил волосы, спустился на пленительную ложбинку на спине, похожую на русло реки, протекающей меж пологих холмов.

— Ты хочешь поцеловать меня? — спросила Эстер и затаила дыхание.

— Нет. Уже поздний час, тебе пора спать. Прости, что прервал твой сон.

Эстер не разобралась в своих чувствах, — принес ли его отказ ей облегчение или обидел. Впрочем, она не долго размышляла над этим. Уютно устроив головку на широкой груди Халида, она забылась сном.

Она уснула мгновенно, и ей снилось, что губы мужчины касаются ее губ, а сильные руки ласкают ее тело.

Ей показалось, что ночи вообще не было, а вслед за вечером сразу же наступило утро.

Дневной свет раздражал ее, и Эстер поспешила укрыться с головой. Ей хотелось, чтобы сладостные видения продлились еще.

— Вставай, Дикий Цветок! — раздался голос Халида.

— Отстань! — раздалось невнятное бормотание из-под одеяла.

— Мы дома, — сообщил Халид.

Эстер, охваченная радостным возбуждением, тотчас вскочила, протерла глаза и увидела, что по-прежнему она находится в каюте пиратского корабля. Сжав кулачки, она повторила извечную свою фразу:

— Мой дом в Англии.

— Твой дом там, где я. Поднимайся и надень яшмак, — произносимые Халидом слова были лишены какого-либо выражения, будто говорило механическое создание.

Как Эстер ненавидела этот яшмак. Но к чему сопротивляться? Она целиком во власти этого изверга, и к тому же ей адски хочется есть.

— Я голодна.

— Ты вечно голодна. Может, ты собираешься вновь испортить мои шаровары соусом и вареньем? — усмехнулся Халид.

— Нет, честно. Я хочу есть.

— На берегу тебя ждет обильный завтрак, — пообещал Халид.

Он тщательно завесил ее лицо темной тканью, вывел на палубу, усадил Эстер себе на плечо и спустился по веревочной лестнице в шлюпку.

Когда нос шлюпки уткнулся в песчаный берег, он выпрыгнул на берег и перенес туда же закутанную в черное девицу.

— Мой дом ждет тебя, Дикий Цветок! — Халид показал на вершину утеса.

Эстер глянула вверх и обомлела. Даже в зыбком предрассветном освещении логово «чудовища» выглядело твердыней, способной выдержать тысячелетнюю осаду и атаки любой, самой многочисленной армии. Убежать из такой крепости не было никакой надежды.

— Ты рассчитываешь, что я взберусь на эту скалу? — с дрожью в голосе спросила Эстер.

— Туда ведет вполне безопасная тропинка.

— Добро пожаловать!

Эстер оторвала взгляд от неприступных крепостных стен и оглянулась. Писклявый голосок принадлежал круглому как шар человечку, который в коленопреклоненной позе подполз по песку и прижался лбом к сапогам принца.

— Встань, — распорядился Халид по-турецки. Коротышка выпрямился, отчего, впрочем, почти не стал выше ростом. Доброжелательная улыбка, казалось, была шире его лица. Он был смугл, темноволос, а глаза его походили на два спелых чернослива.

— Меня зовут Омар, и я готов всем, чем могу, услужить вам.

— Это Эстер, Дикий Цветок, — Халид перешел на французский. — Служа ей, ты послужишь и мне. Омар опять согнулся в низком поклоне.

— Позвольте проводить вас, — обратился он к Эстер.

Эстер инстинктивно прильнула к Халиду. Поступок этот удивил его. Ее поведение доказывало, что эта девушка — может быть, единственная на свете — не питает отвращения к его уродству. Как же он сможет расстаться с нею, выставить на торги и продать ту, которая доверяет ему свою защиту? Халид обнял ее за плечи и сам повел вверх по тропе. Омар следовал чуть позади.

— Омар будет прислуживать тебе, — объяснил Халид. — Не бойся его.

— Это значит, что я его госпожа? — уточнила Эстер.

— Тебе стоит лишь приказать, и он исполнит любое твое пожелание.

Когда они вошли во дворец. Омар полностью взял на себя попечительство над Эстер. Он был вежлив, но настойчив и, не дав ей рассмотреть как следует обширный, освещенный факелами холл, сразу же провел девушку наверх, в приготовленные для нее покои.

Эстер скинула с себя яшмак, сладко зевнула и, присев на краешек кровати, принялась осматриваться. Комната была просторной, пол выстлан толстыми коврами, в очаге горел огонь, создавая уют.

Слова извергались изо рта Омара неиссякаемым ручьем, однако это не помешало ему обследовать весьма споро содержимое двух сундуков Эстер, заблаговременно внесенных в комнату. Он выбрал в конце концов шелковую ночную сорочку, которую Эстер должна была бы надеть в первую брачную ночь в замке Форжера.

— Ты счастливейшая из женщин! — заявил Омар. — Только тебе, госпожа, выпала удача пленить принца Халида.

— Это Халид захватил меня в плен, — поправила его Эстер.

— Неважно. — Омар решительным жестом отмахнулся от ее возражений. — Ты доставишь принцу наслаждение и родишь ему сыновей. И это принесет нам с тобой неслыханную удачу.

— Ты что, свихнулся? — уставилась на евнуха в изумлении Эстер. — О чем ты говоришь, коротышка?

Омар в ответ лишь расплылся в улыбке и потянул ее за одежду. Она шлепнула его по руке.

— Что ты себе позволяешь?

— Раздевать тебя, госпожа, это моя работа.

— Не дотрагивайся до меня!

— Не бойся, — объяснил ей евнух, — я не мужчина по сути своей, хоть и выгляжу как мужчина. У меня есть мужские желания, но, увы, нет возможностей для их удовлетворения, если выражаться прилично.

Тут он комично развел руками.

Пребывая в полном невежестве и не понимая, о чем он толкует, Эстер все же решила отказаться от его услуг.

— Я предпочла бы обойтись без твоих услуг. Я могу раздеться сама. Пожалуйста, оставь меня.

— Как пожелаешь, — фыркнул Омар в знак того, что глубоко уязвлен. Он покинул спальню, но остался дежурить у закрытой двери.

Одевшись и плотно завернувшись в одеяло, Эстер с удобством устроилась на кровати. Ни один мужчина, будь он даже лишен необходимых мужских принадлежностей, не увидит ее голой. С такими мыслями и, глядя на гипнотически действующий на нее ласковый огонек в очаге, она погрузилась в сон.

Целый час Омар терпеливо ждал и мерз в коридоре. Наконец он чуть приоткрыл дверь, заглянул в образовавшуюся щель и перестал тревожиться. Его подопечная мирно спала, раскинувшись на кровати.

Омар бесшумно вошел в комнату и прикрыл за собой дверь. Взглянув на свою госпожу, объятую сном, он, словно в молитвенном восторге, сложил на груди полные, совсем не мужские руки. Такая красавица, несомненно, принесет ему невиданное богатство.