Венец желаний

— Обручен? С ней? Я прошу прощения, ваше величество, но почему вы ей разрешили?

На сей раз изменился в лице Филипп.

— Потому что благодаря вам у меня не было выбора, — прорычал он и крепко стиснул зубы, чтобы удержать себя и не броситься с кулаками на Фулка де Лангра. При одном воспоминании, как Ричард заставил его дать согласие, Филипп каждый раз впадал в ярость.

— Прошу прощения, ваше величество… — с запинкой произнес Фулк. — Я был очень взволнован и сказал, не подумав. Но мне всегда казалось, что вам этот союз не по сердцу.

Фулк сумел взять себя в руки, и по его ровному тону нельзя было даже предположить, какой гнев и какое разочарование терзали его душу. Рейнер, решил он, умрет мучительной смертью за то, что покусился на его собственность.

— Конечно, не по сердцу, — признался Филипп, — а что я мог поделать? Ричард поймал меня за руку. К тому же обручение еще не венчание, хотя, будьте уверены, моя очаровательная сестричка уже не девственница. Я надеялся… Ну, да обстоятельства складываются так, что красивому англичанину недолго осталось жить. — Не отрывая взгляда от Фулка, он вопросительно поднял бровь, и де Лангр уверенно ответил:

— Можете положиться на меня, ваше величество.

— Раньше я тоже так думал, — сказал король, замахиваясь на муху. — Что у вас там еще?

— Ухо Саладина. — Филипп насторожился, и Фулк, не дожидаясь приглашения, уселся на одну из множества разбросанных на полу подушек. — После того как вы изгнали меня из Мессины, я не терял времени даром, — продолжал Фулк после недолгого, но многозначительного молчания. — J Приехал в Палестину и добился встречи с великим Салах-ад-Дином, намекнув ему на наше с вами близкое родство… Ведь так оно и будет, сир, когда ваш гнев уляжется, — добавил он торопливо, внимательно наблюдая за выражением лица Филиппа. — Я буду вашим посланцем. Подумайте, ведь вам выгодно договориться с Саладином, пока нет Ричарда. А там вы встретите англичанина с fait accompli, и вся слава достанется вам, а не ему, или сохраните ваш союз в тайне, чтобы использовать его наилучшим образом,

— Да… хмм… — Филипп постучал пальцами по столу, стоявшему рядом. — А что вы хотите за ваши услуги?

— И за это, и за убийство де Уинслейда я прошу лишь руки леди Алуетт, — сказал Фулк. — И конечно, восстановления моих прав на земли, когда вы их завоюете.

— Мой милый Sieur de Langres, — промурлыкал Филипп, — до чего же вы скромны. — Вы думаете, я попался на вашу приманку? И Саладин тоже так думает? Неужели я поверю, что он ничего не обещал вам за услуги ? Придется за вами последить… хорошенько последить. — Вы не можете появиться при нашем дворе, пока Ричард в силе, — продолжал Филипп. — Пусть он думает, что мы с ним союзники… пока. И я не скажу ему, что виделся с вами. — Когда Филипп убедился, что Фулк не проявляет никакого неудовольствия, он спросил: — Вы где-нибудь поселились на то время, пока де Уинслейд не повергнут?

— Да, сир. Саладин нашел для меня дом, откуда я могу легко проникать и к христианам, и к мусульманам.

«Не сомневаюсь», — подумал Филипп, не зная лишь, за какую цену его вассал продал его вождю сарацин, если не отложил расплату напоследок. Невыносимая жара напомнила Рейнеру, как старая Гризельда вытаскивала из раскаленной печи свежие хлебы, только здесь в отличие от Уинслейда не уйдешь из кухни и не закроешь за собой дверь. От жары так же, как от слепящего солнца, нельзя было никуда деться, и кольчуга невыносимо жгла тело.

Когда корабли зашли в бухту и появилась вдали гора Кармель, возле Акры у всех сразу повеселело на душе. Где-то между Бейрутом и Сидоном они наткнулись на большой трехмачтовый корабль, с которого до них донеслись приветственные крики. Капитан сказал, что корабль из Генуи, однако один из матросов Ричарда заподозрил неладное. А когда калеонов отправился за ним вдогонку, «гнуэзцы» открыли огонь, подтвердив тем самым, что они не генуэзцы, а турки.

Ричарду удалось захватить корабль, на борту которого он нашел множество турецких воинов, плывших на помощь осажденным в Акре, порох, провиант и две сотни ядовитых змей для уничтожения христиан в их лагере. Отобрав несколько эмиров, за которых можно было получить неплохой выкуп, Ричард приказал утопить корабль с остальными турками.

Этой своей победой он несколько заглушил боль, доставленную ему отказом Тира открыть для него ворота. Конрад Монферрат, союзник Филиппа, не захотел превратить свой город в еще один оплот англичан, наподобие Кипра. Ричард пришел в ярость, но мысли о мести улетучились из его золотоволосой головы при виде неподдельного восторга, с каким его встречали крестоносцы возле стен Акры.

Все крестоносцы — и французы, и фламанцы, и германцы, и генуэзцы, и швабы — вышли на берег. Они дули в трубы и размахивали знаменами. Шум стоял невообразимый. Рейнер смотрел, как даже Филипп вошел в воду, широко раскрыв объятия. Все обнимались, кричали от радости на дюжине языков и плакали от счастья. И все было бы хорошо, если бы не виселица с качающимся на ней трупом, свидетельствовавшим, что в лагере крестоносцев не все в порядке, и не вонь, поднимавшаяся из глубокого рва возле самой городской стены.

— Фу! Что это? — скривившись, спросил оруженосец Рейнера.

Стоявший поблизости бургундец с радостью удовлетворил его любопытство.

— Это? Это то, что во рву, мой друг. Мы заполнили его всем, что попало под руку, чтобы выкурить негодяев из города. Там много шкур всяких животных… Ну разве не по-рыцарски сразу показать тебе, где будет твой труп, когда ты умрешь? А тут многие умирают от жары, от ран и от leonardie. Таких больше всего.

— Леонарди? — переспросил Рейнер. Бургундец был вне себя от радости, что сумел привлечь внимание такой важной особы из свиты Ричарда.

— Милорд, леонарди убивает всех, кого еще не достали неверные. Выпадают волосы, отваливаются пальцы, кожа покрывается чешуей…

В эту минуту Рейнер в сердцах проклял короля, пославшего свою невесту, свою сестру и его, Рейнера, Алуетт в эту убийственную страну, пока сами они еще оставались на Кипре. Они бы и теперь еще оставались там, если бы до Ричарда не дошел слух, что Акра вот-вот падет, а ему уж очень не хотелось отдавать победу другим.

— А где королевы Англии и Сицилии, приятель? — спросил Рейнер, желая убедиться, что с Алуетт ничего не случилось. Пусть она ненавидит его, только бы с ней было все в порядке! Бургундец показал на корабль, ставший на якоре недалеко от французского лагеря.

— Они там, милорд. Иногда только сходят на берег и встречаются с Филиппом. Слишком опасно, ведь Саладин часто нападает на лагерь. Один раз я их видел. Красивые. Даже их дамы сущие небесные ангелы, особенно одна, слепая. Ее зовут Алуетт. Жаворонок…

— В самом деле, — пробормотал Рейнер, мысленно благодаря того, кому хватило здравого смысла не лезть на рожон.

Значит, Алуетт в безопасности и в полном здравии. Интересно, когда они увидятся? Если она еще сердится на него, он это поймет по высокомерному выражению на ее лице и холодному тону. Ему все еще было больно от ее отказа выйти за него замуж. Может, она поняла свою ошибку за эти две недели? Попросит у него прощения? А как тогда поступить ему? Сразу принять ее в свои объятия или немного подождать, чтобы она не думала, будто будет командовать им после свадьбы? Долго ждать он все равно не сможет. Зато потом их ждет неземное блаженство.

Однако служба есть служба, и, вместо того чтобы быть на празднике, устраиваемом Беренгарией и Иоанной, он, мучаясь от жары, скакал бок-о-бок с Хьюбертом Уолтером вдоль стен Акры, чтобы найти удобное место для английского лагеря. Потом ему пришлось выслушать доклады разведчиков о численности войск Саладина в горах и шпионов о положении дел в городе. Рейнер никак не мог понять, почему сарацины предают своих же сарацин, до тех пор, пока не увидел, как с ними расплачиваются хлебом и сыром.

Уже поздним вечером он покончил с делами, и когда нашел раскинутый для него шатер и приказал Томасу помочь ему снять кольчугу и пропахшую потом кожаную куртку и приготовить голубую тунику, то понял, что безнадежно опоздал.

Он бы еще больше огорчился, узнав, что Алуетт решила не попадаться ему на глаза. Она все еще боялась встречи с ним, потому что его презрительно произнесенные слова звучали у нее в ушах всю дорогу от Кипра до Палестины. С приездом Ричарда их встреча была неизбежной, но Алуетт трусливо отдаляла ее.

Она даже вызвалась присмотреть за Хлоей, младшей дочерью Исаака, пока Иоанна и Беренгария будут на берегу, потому что Беренгария хотела взять непоседливую тринадцатилетнюю девочку с собой. Хлоя сделалась ее любимицей, и она изливала на нее всю нежность и заботу, которые предназначались в первую очередь для Ричарда, не будь они ? разлуке две недели. Беренгария ни в чем не отказывала «прелестной Хлое», чтобы «бедный ребенок» не страдал за грехи своего отца.

Иоанна и Алуетт поддерживали ее в этом, и Хлоя чувствовала себя как нельзя более счастливой, избавившись от деспотичного и жестокого отца и обретя доверчивую и терпимую воспитательницу. Однако они считали, что было бы намного лучше, если бы Беренгария меньше закармливала ее сладостями и больше уделяла внимания ее весьма сомнительной благовоспитанности.

Стоя позади Алуетт в каюте, Иоанна сказала, что вряд ли Ричард обратит внимание на труды Беренгарии, которая в это время, медленно подбирая греческие слова, объясняла Хлое, что отдает ее на один вечер под начало леди Алуетт, и мечтала о том, как на крыльях радости полетит к своим сундукам. — Не думаю, чтобы ей так уж нужен был язык «грифонов», — заметила Иоанна, когда в каюте остались она, Алуетт и Хлоя. — Ты ведь уже все понимаешь, правда, Хлоя? Хлоя подняла на нее сердитые глаза. — Я немного понимаю по-французски. Целый вечер надзирать за Хлоей, от которой можно ждать чего угодно, особенно когда вокруг веселятся необузданные крестоносцы, — наверняка зачтется ей в чистилище. Так думала Алуетт, не представляя, удастся или нет ей совладать с непоседливой девочкой. Может, ей поможет Инноценция, но как только они сошли на берег и встретили Анри, рассчитывать на ее помощь не приходилось. Всего через несколько минут, когда было покончено с вежливыми приветствиями и они пошли по лагерю, Анри и Инноценция стали удаляться и вскоре их голоса вовсе пропали за веселым стрекотанием Хлои.

В первый раз Анри обратил внимание на Инноценцию, когда та приехала с Алуетт из монастыря, и с тех пор уделял ей много внимания.

Со слов Иоанны Алуетт знала, что Инноценция превращается в красавицу с великолепной фигурой и сияющими глазами. Однако разве у нее был такой румянец до того, как Анри де Шеневи, навещавший Алуетт, стал вести с ней шутливые беседы?

Алуетт надеялась, что служанка не лелеет несбыточных надежд. В самом деле, она не принадлежит к знати, не девственница, по ее собственным признаниям, но ведет себя достойно с тех пор, как появилась в монастыре, и Алуетт не хотелось, чтобы Анри разбил ей сердце. Конечно, ее брат рыцарь с головы до пят, но Алуетт привыкла реалистично смотреть на вещи. Знатные молодые люди, хотели они того или нет, не считали служанок равными себе.

Когда же Алуетт пыталась поговорить с Инноценцией, та словно не слышала ее.

— Милорд Анри добр ко мне, — возражала Инноценция по-французски, но с сильным сицилийским акцентом. — Он знает, что я скучаю по дому, и он тоже скучает. Здесь почти нет белых женщин. И он со мной только шутит.

Алуетт очень сомневалась, что Анри такой уж добрый. Инноценция была слишком лакомым кусочком, чтобы молодой француз обошел ее стороной, несмотря на множество шлюх всех национальностей, собравшихся под стенами Акры.

— Вот мы и пришли, леди Алуетт! Дядя Филипп хочет с нами поздороваться! — взвизгнула Хлоя, когда они приблизились к шелковому шатру, под которым могла собраться тысяча крестоносцев.

Здесь Филипп накрыл столы для прибывших с Кипра.

«Дядя Филипп! Ну и ну! Надо будет поговорить с Хлоей о том, что неприлично называть короля Франции дядей, что бы он ей ни говорил».

— Все правители в каком-то смысле братья, — сказал Филипп вполне взрослой на вид кипрской принцессе, когда ее представили ему. — А если мы с вашим отцом братья, то для вас я — дядя. Правильно?

Беренгария была в восторге от его доброты к юной заложнице, а Алуетт услышала совсем не дядюшкины нотки в его сладких речах. Надо предупредить Беренгарию, потому что на здравый смысл Хлои рассчитывать нечего. Может, Филиппу надоела Перонелла, и он ищет себе любовницу помоложе? Он не постесняется завладеть прелестной девицей, тем более что пострадает при этом честь Ричарда.

— Вы прекрасно выглядите, милая Алуетт, — повернулся к ней Филипп после того, как засвидетельствовал свое благорасположение к Хлое, расцеловав ее по-галльски в обе щеки. — По-моему, даже жара вам на пользу.

Погода и здоровье европейцев были самой безопасной темой.

— Я… Я благодарю вас, ваше величество. Да… Кажется, аппетит вернулся. — Замечательно! Надеюсь, сегодня мы услышим вас? Осчастливите нас своими песнями? Блондель наверняка не откажется одолжить вам свою лютню. Ричард усадил Хлою рядом с Беренгарией из уважения к ее королевскому происхождению. И пока Беренгария вынужденно делила внимание своего мужа с молоденькой девицей, Алуетт наслаждалась покоем, найдя себе место рядом с Анри и Инноценцией.

Она напряженно вслушивалась в голоса крестоносцев, в любой момент ожидая, что рядом зазвучит милый норманнский выговор Рейнера де Уинслейда. Заговорит ли он с ней, пряча за учтивостью свое недовольство? Пир начался и, не услышав знакомого голоса, Алуетт немного расслабилась, вдыхая восхитительные запахи разносимых слугами кушаний. 1 Филипп умел принимать гостей. Одни блюда | сменялись другими, причем многие из них были незнакомы европейцам. Журавли, каменные козлы, косули с перцем, горчицей и чесноком, с гарниром из артишоков, спаржи и огурцов. Резные деревянные и серебряные блюда с фруктами стояли на отдельных столах. Тут были бананы (которые крестоносцы называли их «райскими яблоками»), апельсины, фиги, персики, сливы, айва и миндаль, щедро посыпанные сахаром.

Алуетт наслаждалась незнакомой едой, вполуха слушая велеречивые приветствия Филиппа, Жиля Амори, магистра ордена тамплиеров, Конрада Монферрата и Леопольда, герцога Австрийского. Все были настроены мирно и дружелюбно, но это не значило, что завтра ее королевский братец не будет бороться за свою выгоду, пренебрегая интересами Ричарда. Алуетт не сразу заметила исчезновение Хлои.

Глава 22

В то время, как крестоносцы усаживались за пиршественный стол, Фулк ждал аудиенции.

Шатер Салах-ад-Дина Юсуфа ибн-Аюба, известного крестоносцам как Саладин, был просторнее, чем у его воинов, но не богаче. Фулк слышал множество историй о роскоши во дворцах султана в Каире и Дамаске, но в шатре он увидел только несколько подушек, кровать, стол возле кровати, блюда, чаши из меди и дерева и сундук, в котором хранилась одежда султана. Единственная вещь, напоминавшая о том, что хозяин шатра — властелин исламского мира, великолепный Коран из самой тонкой кожи, переписанный выдающимся каллиграфом. Саладин сражался за свою землю, и ему не нужны были ни шелковые одежды, ни жены, ни рабыни. Все это еще будет, когда победит христиан и крест перестанет угрожать его землям.

От самого Саладина, несмотря на отсутствие предметов королевской роскоши, веяло истинным величием. Фулк был поражен тем, как Саладин непохож ни на английского, ни на французского короля. Он был довольно высок для сарацина, но все же не меньше чем на фут ниже англичанина и смугл в отличие от белокурого и светлокожего гиганта. По росту он был ближе к Филиппу, но в отличие от тучного француза крепок телом. Да, в Саладине гораздо больше королевского, чем в королевских посягателях на его владения, и в его облике нет ни Ричардова самодовольства, ни Филипповой жестокости.

Фулк опомнился только, когда взгляд карих глаз Саладина стал твердым как мрамор. Он тотчас повалился на пол, стукнулся лбом о землю, как полонено, и пробормотал:

— О султан, живи вечно.

Хотя из-за тюрбана его никто не расслышал, но обряд можно было считать исполненным.

— Встань, неверный.

Фулк подавил негодование, напомнив себе, что для каждой из сторон другая — неверная. Когда-нибудь он добьется того, что служить будут ему, а сам он будет только повелевать.

Голос, отдавший приказ по-арабски, принадлежал приведшему его в шатер курдскому солдату. Сам Саладин молча сидел на подушках рядом с двумя стариками — мавром и евреем с ястребиным носом. Фулк плохо их разглядел. Все его внимание было поглощено сверкающими глазами Саладина.

— Solaam alicum… мир с тобой, — вежливо сказал Саладин, зная, что Фулк не может заговорить с ним первый.

— Ваше величество… милорд… — сказал Фулк по-арабски. Он не знал, как надо обращаться к Саладину, а Саладин сам ничего не говорил ему. — Я пришел с докладом. Сегодня утром Ричард прибыл в Акру. У него тринадцать рыболовных кораблей и сто транспортных и пятьдесят галеонов.

Фулк замолчал, ожидая похвалы.

— Ты не сказал мне ничего, чего бы я не знал, — ответил Саладин на безупречном французском языке.

Фулк с радостью перещел на родной язык и продолжил:

— По дороге в Акру Ричард встретил подозрительный корабль и напал на него. Корабль оказался турецким, милорд, и английский король потопил его вместе с восьмьюстами воинами, оружием и змеями. Взял он только провиант, одежду и несколько твоих эмиров.

— Весьма прискорбно, но и об этом мне известно. Требования о выкупе от Melech-Ric, так мы называем английского короля, уже дошли до меня. В дополнение к его требованию вернуть Святой Крест и пленных. В ответ он обещает мне гарнизон Акры, который еще не в его руках.

Саладин не нуждался в донесениях Фулка, у него была собственная великолепная сеть сарацин-разведчиков, доставлявших ему информацию. По тону султана Фулк понял, что ему надо как можно быстрее подтвердить свою ценность.

— Король Франции дал мне аудиенцию. Он мне доверяет, — сказал он и даже надулся от гордости незаметно для себя самого. — Я сказал ему, что могу быть посланцем между ним и тобой, могущественный Саладин. — И он, по мусульманскому обычаю, коснулся рукой груди.

— Что ответил Филипп Капет? — Ни взгляд, ни бесстрастный тон Саладина не выдали его мыслей.

— Он был очень доволен и просил меня, правитель ислама, заверить тебя в его уважении. Если ты захочешь заключить с ним мир, он весь к твоим услугам.

Саладин невесело рассмеялся.

— Если бы он в самом деле уважал меня, то не был бы здесь. Разве не так? Но все равно, это хорошо, что я могу соотноситься с королем Франции с твоей помощью, Фулк де Лангр. Я позову тебя, когда ты мне понадобишься.

Хотя в учтивом тоне Саладина не было ни одной фальшивой ноты, Фулк понял, что он над ним издевается и что это о нем быстро заговорили по-арабски, когда он уходил. Он совершил ошибку… Глупо было думать, что Саладин не знает о численности английского флота и о потопленном корабле. А, ладно, лишь бы жить как эмир и получить в жены Алуетт де Шеневи, внебрачную сестру короля Франции.

— Ты ему доверяешь? — спросил еврей, когда ««« отвесил последний поклон и скрылся.

— Пока он от меня зависит, — сказал сарацинский султан. — Я старею в этой войне с франками, а похвастаться нечем. Да нет, я не доверяю человеку, который ведет себя как Иуда по отношению к своим, тем более из-за женщины. — Он презрительно скривил губы. — Разве женщина может уважать такого мужчину? Но пусть неверный пес и его хозяин Филипп думают, что я ему доверяю и он приносит мне ценные донесения. Я всегда получу от него гораздо больше, чем он от меня. Много что можно выудить из его болтовни. Я использую его… а потом брошу обратно туда, где он должен быть, Маймонид.

Старик, к которому он обратился, был его личным лекарем. Когда-то он бежал от еврейских погромов в Кордове и нашел убежище при дворе Саладина, объявленном наследником Нуредина.

— Хотите шербета, друзья? — спросил Саладин, указывая на красивый кувшин. — Мои гонцы приносят мне каждый день снег с гор, чтобы охладить его.

Старики довольно закивали, и Саладин сам «а — полнил чаши и сам подал их старикам в знак уважения к их знаниям.

— Итак, друг мой Эль-Каммас, ты что-то хотел сказать, когда франк прервал нашу приятную беседу? — спросил Саладин, поворачиваясь к мавру. — Наверное, ты хотел сказать, что думаешь о том, что я вытащил тебя из Акры под предлогом моей болезни?

— Да, — сказал чернокожий мавр, делая недовольный жест рукой. — Чем же это ты мог бы заболеть, чтобы почтенный Маймонид не вылечил тебя без моей помощи? — продолжал он, почтительно кивая головой знаменитому еврею. — Но я не мог не прийти, потому что в твоем послании была настойчивая просьба. Откуда мне было знать, что ты просто хочешь выудить меня из Акры против моей воли? Саладин, в Акре голод. Там скоро все заболеют, если христиане не отойдут от города. Я там нужен, ведь я лекарь! С каждым словом он волновался все больше. — Именно поэтому я вытащил тебя оттуда, — твердо ответил ему Саладин. — Добрый Эль-Каммас я знаю, твое искусство для тебя важно, как оздух. Но мог ли я спокойно смотреть, как ты подвергаешься опасности наравне с другими мусульманами, когда без твоего искусства погиб бы мой брат Сафадин?

— Сафадина мог спасти любой лекарь, — возразил ему мавр. — Я всего лишь обычный человек, сын простого крестьянина (в самом деле, об этом говорило и его имя — Эль-Каммас), которому посчастливилось заслужить твою милость. Но я чувствую себя виноватым, когда думаю о том, что я здесь, в безопасности, а люди там нуждаются во мне.

— Ты правда обеспокоен судьбой Акры? — спросил Маймонид с бесцеремонностью старого слуги.

В глазах Саладина появилась мука.

— Я не беспокоился, пока не узнал о количестве кораблей Мелех-Рика и о том, что он потопил турецкий корабль. А теперь у меня дурные предчувствия, друзья мои. Ричард потребует христианских пленников из Хаттина и Святой Крест, если покорит Акру. А что я ему отвечу? Многие из них проданы в рабство, многие умерли. Да и их святой реликвии у меня тоже нет… Ее нет ни у кого. Думаю, это химера… призрак, ставший причиной смерти многих мусульман и христиан. Поэтому я не мог упустить возможность спасти хотя бы тебя, мой добрый друг!

Сидя недалеко от королей, Алуетт вдруг поняла, что не слышит непрерывной трескотни Хлои и позвякивания ее серебряных браслетов.

— Принцесса Хлоя! — позвала она. — Леди Рамона, вы не видите Хлою? — спросила она фрейлину Беренгарии, сидевшую напротив нее.

— Нет… Странно… Я не видела, когда она ушла… — рассеянно проговорила наваррка.

Алуетт это вовсе не показалось странным. Леди Района была так поглощена беседой с гасконским рыцарем и так громко смеялась от выпитого вина, что пьяные комплименты гасконца становились все смелее и откровеннее. Алуетт прокляла себя за свою слепоту. И зачем ей надо было брать на себя ответственность за Хлою!

Она торопливо рассказала о своих подозрениях Анри и Инноценции, и они все вместе поспешили вон на поиски пропавшей принцессы. Беренгария сияла, купаясь в славе Ричарда, но рано или поздно она вспомнит о своей подопечной. Скоро разнесут сладости, и Филипп попросит Алуетт спеть. Блондель уже начал развлекать крестоносцев, хотя его нежный тенор был почти не слышан за криками пирующих.

— Не думаете ли вы, что ее утащил какой-нибудь сладострастный рыцарь? — спросил Анри, ведя Алуетт по тропинке между морем и шатрами.

— С , ней все может быть, — мрачно ответила Алуетт, представляя себе, какой поднимется скандал, если узнают, что дочь Исаака, взятая заложницей, была изнасилована крестоносцем. — А если она подкупила кого-нибудь и уже плывет по направлению к Кипру?

— Успокойтесь, сестра, на это у нее не хватило бы времени… Да и денег у нее нет! — постарался успокоить ее Анри.

— Она могла заплатить своими браслетами, которые так противно звякали… Или собой! — возразила Алуетт.

Неожиданно ее мрачные размышления были прерваны веселым лаем, и она еще не успела ничего понять, как ее рука была уже облизана мокрым языком.

— Зевс! — крикнула она.

Значит…

— Рейнер! — радостно воскликнул Анри. — А я-то никак не мог понять, куда вы делись. Ну, да это к лучшему! Ваш пес может найти человека?

Рейнер только что вышел из шатра и собирался присоединиться к пирующим, чтобы отыскать там женщину, которая стояла сейчас перед ним, удивленная не меньше его самого. Он молчал, глядя на Алуетт и не слыша ее брата.

Взяв себя в руки, Рейнер поздоровался с Анри и попросил его повторить то, что он сказал раньше.

Благородный Анри де Шеневи не забыл о том, что привело его с Алуетт на берег моря.

— У вас еще будет время для амуров, — пошутил он, не зная о ссоре влюбленных. — А сейчас нам надо знать, ваш Зевс может найти Хлою, младшую кипрскую принцессу? Кажется, она сбежала от моей сестры…

Рейнер сразу все понял.

— Так я и думал, что мы не оберемся хлопот с этой красоткой. Зевс, конечно же, может найти кого угодно. Один раз он держал след разбойника через весь Хокингемский лес, а потом еще переплыл реку Меон! А у вас есть что-нибудь? Какая-нибудь ее вещица, чтобы дать Зевсу понюхать?

Алуетт от души порадовалась, что девчонка обращалась с ней, как со служанкой. Когда они садились за стол, Хлоя сбросила ей на руки легкую накидку, чтобы она не мешала ей есть и танцевать. При этом она же еще раздраженно заметила, что не надо было вовсе брать ее с собой, и Алуетт пришлось напомнить ей о холодных ночах на побережье. Торопясь разыскать Хлою, она совсем забыла, что все еще держит накидку в руках. Тенерь ей оставалось лишь протянуть руку сэру Рейнеру.

— Милорд, это пойдет?

— Будем надеяться. — Он поднес накидку к носу Зевса, и тот хорошенько обнюхал ее. Похоже было, что волк знает, чего от него ждут. — А теперь нам лучше вернуться туда, где ее видели в последний раз…

В шатре все еще пел Блондель, а из бокового выхода вынырнула пьяная парочка, решившая отметить праздник на свой лад. Алуетт слышала, как Зевс бегает то туда, то сюда, ища след. Сердце у нее едва не выскакивало из груди, и виновато в этом было не столько исчезновение Хлои, сколько присутствие Рейнера. По его голосу она не разобрала, что он думает об их ссоре. Все еще злится, что она отказалась стать его женой? Неужели он не понимает, что она всецело, душой и телом, принадлежит ему до самой смерти? Как ей убедить его, что только из любви к нему она приняла такое решение? Что она не желает портить ему жизнь?

Зевс взял след и радостно залаял, после чего быстро побежал прочь, чуть не утыкаясь носом в землю. Через несколько минут он привел их обратно на берег, где они увидели Хлою, поглощенную переговорами с матросом.

Вздохнув с облечением, Алуетт нашла в себе силы прикрикнуть на свою подопечную.

— Испорченная девчонка! Разве вы не знаете, что могло бы случиться? Да вас бы утащили сарацины!

Алуетт не видела ни обращенный на нее злой взгляд, ни недовольно скривившийся рот, но все — таки поняла, что Хлоя вне себя от ярости.

— Ну и что, леди Алуетт? Мой отец дружил с Саладином! Однако вы могли не волноваться, я всего-навсего просила Жака перевезти меня на корабль. Я устала и хочу лечь. От вашей музыки у меня голова болит! — Она стукнула крошечной ножкой. — Как вы смеете разговаривать со мной, словно с ребенком, сбежавшим из детской? Разрешите напомнить, что я принцесса.

— Тише, принцесса, а то я положу вас поперек колена и настегаю, как простую крестьянку, — прорычал Рейнер, которому надоел ее издевательский тон. — Анри, друг мой, не будете вы столь любезны и не проводите вместе с Инноценцией принцессу Хлою на корабль? Может, она тогда немного утихомирится, — сказал он, подмигивая Анри и делая вид, что не замечает злости киприотки. — Я позабочусь о том, чтобы Алуетт живой и невредимой вернулась к вам немного попозже.

Буквально через несколько мгновений Алуетт уже осталась одна с Рейнером на скалистом берегу моря. В стороне собрались у костра французские крестоносцы, и воздух время от времени взрывался оглушительным хохотом. Рейнер и Алуетт, поглощенные своими непростыми мыслями, не слышали их.

Прохладный ветерок шевелил кудри Рейнера и легкую накидку Алуетт. Солнце медленно скрывалось за горами, где прятались воины Саладина, освещая их последними золотыми лучами и оставляя позади себя алое сияние. Никакой витраж в соборе не мог бы сравниться с этой небесной красотой, но и она полиняла в глазах Рейнера, когда он взглянул на стоявшую рядом с ним прелестную Алуетт. Сегодня на ней не было обычного плата и он видел, как бьется жилка у нее на шее. Он считал, что еще не пришло время простить ее, но больше всего на свете ему хотелось поцеловать ее дрожащие губки и разгладить нахмуренный лоб, поэтому, ни о чем больше не думая он схватил ее в свои объятия.

Она хотела было спросить его, не сердится ли он на нее, но тут их губы встретились, и они мысленно сказали друг другу: «Забудь о будущем, любовь моя… Потом. Есть только сейчас, и самое главное, что я обнимаю тебя и целую тебя, и касаюсь тебя…» Она прижалась к нему, как всегда поражаясь тому, что их тела будто специально созданы друг для друга. Вырезаны из одного дерева. Однако ничего деревянного не было в их поцелуях, которые жгли ее огнем желания, в том, как он нежно взял в ладонь ее грудь и не забыл двумя пальцами приласкать сосок, тотчас затвердевший от его прикосновения. Если бы она была деревом, то наверняка сгорела бы в пламени страсти, когда он прошептал ей на ухо:

— Пойдем в шатер, любимая. Там нас никто не потревожит. Я хочу тебя.

Но они не сделали и трех шагов, как услышали в темноте голос Томаса:

— Сэр Рейнер, король Ричард приказал мне разыскать вас. Рейнер ругнулся шепотом, и Алуетт с удовольствием сделала бы то же самое. Ей не оставалось ничего другого, как, поблагодарив рыцаря, сесть в лодку и отправиться на корабль.

Пока они на Святой Земле, по крайней мере пока крестоносцы не освободили Иерусалим, им придется забыть о своих желаниях ради великой цели, уведшей их за сотни лье от дома.

Глава 23

Ричард распорядился сделать подкоп под городскую стену и заложить в него все, что может гореть.