Опытным, ко всему привычным взглядом киммериец мгновенно отметил две странности: куда ни кинь взгляд, окрест не было видно ни единого трупа, и лишь кое-где почерневшая, прибитая к земле пыль указывала, где пролилась кровь обреченных защитников деревни. А кроме того, как ни старался, он не мог заметить следов грабежа. Между тем, если на селение был совершен налет – будь то грабители, ищущие легкой поживы, или местный нобиль, затаивший зло на крестьян, эти следы непременно бросались бы в глаза. Привычки и тех и других были ведомы Конану лучше, чем кому бы то ни было: мародеры или вольная дружина не ушли бы без добычи, сколь бы скудной та ни была в нищей деревеньке на окраине королевства. Здесь же – осторожно, предусмотрительно обнажив меч, он подъехал к одному из домов и заглянул в окно, – все казалось совершенно нетронутым. Точно хозяева, невесть зачем прихватив всех домочадцев, домашний скот и даже птицу, попросту покинули родные места, не утруждая себя никаким скарбом. В это почти можно было поверить – если бы не частокол. Но, вспоминая чудовищную силу, что переломала, точно лучинки, огромные бревна, киммериец не мог сдержать дрожи. Его не оставляла мысль, что разгадка – если им суждено узнать ее – окажется куда более мрачной и отвратительной, чем все, что рисовало ему воображение.

Четверо наемников неспешно трусили следом за ним, такие же настороженные, готовые в любую минуту дать отпор грозящей опасности, как и их предводитель. Ехали молча, – лишь Невус ровным, невыразительным шепотом сыпал проклятиями, поминая все черное воинство, от Нергала, до Сета и Эрлика. Конан хотел было велеть ему заткнуться, но раздумал. Пусть отводит душу, коли это ему поможет. Лишь бы в бою рука не дрогнула…

Барх, еще один седовласый ветеран, опытный, закаленный в битвах, много чего повидавший на своем веку, указал на черное пятно у дороги.

– Парень, которого тут ранили, не мог далеко уйти. Столько крови потерять – это верная смерть.

Конан согласно кивнул.

– Вот и я так думаю. Но куда же тогда он подевался? Куда все они подевались, Эрлик их побери?!

Невус, выехавший чуть вперед, пожал плечами. Этот, если и чувствовал что-то неладное, не желал обременять себя излишними заботами. Беспокоиться – дело атамана; его работа – исполнять приказы. Двое других также молчали, озадаченно и слегка испуганно. Барх сплюнул под ноги коню.

– Нечисто тут дело, капитан. Надо бы уходить. Нутром чую – неладно здесь.

Один из наемников помоложе, офирец по прозвищу Жук (настоящего имени его никто не знал), презрительно хохотнул:

– Тебе бы за мамкину юбку держаться, Барх, а не Мечом махать. Каждой тени боишься! – Однако голос его звучал не слишком уверенно, и он явно старался придать себе бодрости, поднимая на смех приятеля. —

Отдохнуть же хотели… А тут тебе пустая деревня – живи не хочу! Небось, пошарить если, так и пожрать отыщется. Однако он не сделал и шагу от остальных, чтобы исполнить свое намерение, и Конан, дабы пресечь дальнейшее бахвальство, рявкнул зло:

– По сторонам смотрите лучше – а то как бы навек не наотдыхаться со стрелой в глотке!

Наемники с тревогой покосились на капитана. Им редко доводилось видеть его таким встревоженным, и они уже приучились бояться его гнева, хоть и непродолжительного, но неукротимого.

– Да я-то что… – примирительно пробормотал Жук. – Я только говорю, что в деревне, кажется, пусто. А жрать хочется так, что аж желудок к хребту прилип. Вон, чуете – мясом жареным потянуло…

И правда, порыв ветра донес до них чудесный, ни с чем не сравнимый, сладостный для усталого, оголодавшего путника, аромат готовящегося на углях жаркого. Вмиг позабыв об осторожности, наемники поскакали вперед.

Конан хотел было окликнуть их, – но и ему запах пищи на мгновение вскружил голову. Пахло так сказочно, восхитительно, что он не мог не пустить коня вскачь, следом за приятелями. А те уже что-то горланили во весь голос, Барх зычно хохотал, Жук, обернувшись, кричал, чтобы он поторапливался…

Лишь в последний момент осторожность возобладала, и варвар, обостренным чутьем своим ощутив неладное, заорал своим парням:

– Стойте!

Но они и без того уже застыли, как вкопанные, едва завернув за угол, на улицу, что вела к главной площади деревни. И когда Жук обернулся вновь, смуглое лицо офирца казалось почти серым, и губы шевелились беззвучно, и ни единого звука не слетало с них.

Киммериец подъехал ближе. И даже он, повидавший на своем веку множество такого, что могло бы любого обычного человека превратить в слюнявого, боящегося собственной тени идиота, замер при виде открывающегося зрелища, не в силах поверить собственным глазам.

– Кром всемогущий… – прошептал он чуть слышно. Площадь была полна трупов.

Их было много. Очень много. Должно быть, несколько сотен, ибо именно столько народу, вместе с детьми, женщинами, седыми старцами и взрослыми мужчинами, проживало в селении. И все они были здесь. Сложенные аккуратными штабелями вокруг трех гигантских костров, – отдельно мужчины, младенцы, старики, женщины… В багровых отсветах пламени Конан видел, что почти все они изуродованы, в крови, у многих не хватает рук или ног, или зияют на теле ужасные раны. Ужаснее же всего было видеть детей… но даже киммериец отвернулся поспешно, не в силах вынести подобного зрелища.

Отдельной грудой свалены были туши животных, – козы, коровы, даже собаки и птица. И Конан вновь поразился той невероятной силище, которой должен был обладать тот, кто сотворил все это. Но он не успел сказать об этом своим спутникам, ибо в тот самый момент Невус вдруг прошептал, дрогнувшей рукой указывая куда-то вперед:

– Митра милосердный! Смотрите, там, над костром… Они сперва не заметили этого, ибо уже сгущалась тьма.

И глаза их не желали видеть подобного, а мозг не в состоянии был воспринять такую картину. Но теперь – теперь они смотрели, не в силах отвести взор, точно прикованные цепями. Смотрели вперед, туда, где над дальним из костров, насаженное на грубый вертел, поджаривалось, шипя и скворча, испуская изумительное благоухание готовящегося на углях жаркого, тело человека. Жук захлебнулся. Его начало тошнить. Второй офирец, его приятель, немой Сабрий, перегнувшись с седла, последовал его примеру; более закаленные бойцы также с трудом удерживали позывы к рвоте.

– Мясом жареным потянуло… – со свистом втягивая сквозь зубы воздух, пробормотал Невус. – Да что же здесь творится такое, Нергал их всех разбери?!

Конан ничего не ответил. Несколько мгновений понадобилось ему, чтобы преодолеть дурноту, – и он всадил своей лошади пятки в бока, направив ее прямо к костру. Наемники что-то закричали ему сзади… он не слышал их. Даже связно думать он был не в состоянии – но этот человек над костром… видеть это было невозможно. Даже если несчастному уже ничем не поможешь, – киммериец не мог оставить его так. Во весь опор подлетев к огню – омерзительный запах крови и горелого мяса ударил ему в нос – он осадил испуганно храпящего, упирающегося скакуна, и ногой попытался свалить наземь чудовищный вертел. Тот не поддавался, и Конан, соскочив с седла, обеими руками обхватил вбитую в землю огромную рогатину, на которую тот опирался, – но в этот миг сзади донесся истошный, полный дикого ужаса, нечеловеческий крик. Конан обернулся рывком.

Кричал немой. Точнее – он мычал, из самых глубин существа своего исторгая утробный вопль, непохожий ни на что, слышанное варваром доселе. Тот был настолько поражен, что сперва даже не разглядел во тьме, что привело несчастного офирца в такое исступление; а, заметив, ринулся вперед, позабыв и о трупе над огнем, и о перепуганной, гарцующей среди огней лошади.

Когда-то он слышал о подобных чудовищах. На далеком севере обитали они, в стране ванов, или еще дальше, в ледяных горах, среди вечных снегов. Трольхами именовали их легенды. Трольхами трехглавыми. И сейчас один из них был перед ними.

Огромное, в два человеческих роста чудовище двигалось тяжело, опираясь невероятно длинными передними лапами о землю, помогая ими при ходьбе, и Конану это невольно напомнило огромных обезьян-людоедов, которых доводилось ему встречать на далеком юге. И в остальном, если не считать размеров, трольх походил на них: такое же мощное, поросшее клочковатой рыжей шерстью тело, те же кривые ноги, тот же злобный оскал… Вот только скалилась на него не одна, а одновременно целых три головы.

Были они гигантскими, каждая – с низким лбом и крохотными, глубоко посаженными глазками, горевшими красным в отблесках костра, с выдающейся вперед челюстью и выступающими обломанными клыками; головы эти на мощных коротких шеях, фыркая и всхрапывая, озирались во все стороны, и длинные желтые языки по очереди облизывали черные губы.

Но вот трольх заметил добычу. Одним прыжком он оказался рядом с остолбеневшими от ужаса наемниками. Мощные руки с острыми, с хороший кинжал длиной, когтями, сжались на шее у лошади Барха. Животное истошно заржало. Наемник потянулся было за мечом – но трольх дернул коня к себе, и он вылетел из седла и растянулся на земле. Чудовище же неторопливо, словно и не замечая суеты вокруг, подтащило упирающуюся всеми ногами лошадь и одним точным, уверенным движением переломило ей шею. С такой легкостью, как человек мог бы скрутить голову, к примеру, цыпленку…

Так же неспешно трольх отволок труп коня чуть в сторону, туда, где свалены были туши остальных животных – похоже, чудовище отличалось завидной методичностью, – и медленно, словно бы в предвкушении, обернулось к остальным наемникам. Видно было, что с этими невесть откуда взявшимися людьми трольх намеревается расправиться столь же хладнокровно и неумолимо, как с обитателями деревни…

И тогда Конан бросился вперед.

Он сделал это почти инстинктивно, не раздумывая, как делал многое в своей жизни, в чем позже раскаивался, упрекая себя за излишнюю горячность. Но эти горы окровавленных трупов, этот несчастный на костре, это пронзительное ржание убитой лошади, – он не мог этого вынести спокойно. Ярость, бесконтрольная, огненная, полыхнула в нем, затмевая рассудок.

– Ио-хааа-аа! – издал он воинственный клич киммерийцев и бросился на трольха сзади.

Тот, как видно, не заметил приближения противника, и атака киммерийца застала его врасплох. Острый меч, просвистев дугу в воздухе, полоснул его по лопатке… и истошный вопль, полный ненависти и боли, вырвался сразу из трех глоток.

Трольх развернулся к нему. Огромные руки протянулись к варвару, и тот едва успел отскочить прочь, так что когти лишь слегка зацепили сапог. Не давая чудовищу опомниться, едва приземлившись, Конан прыгнул вновь и нанес колющий удар сбоку. Трольх вновь зарычал, – однако варвар заметил в отчаянии, что ни первый, ни второй его удар, несмотря на то, что он вложил в них всю силу, не нанесли чудовищу особого вреда. Кожа его, загрубевшая, была подобна коре тысячелетнего дуба, а под ней был настоящий панцирь мускулов, – так что почти невозможно было достать клинком жизненно важные органы, и Конан понял, что может лишь разъярить чудовище мелкими порезами, но, если не найдет иного способа, никогда не сумеет расправиться с ним.

Он вновь увернулся от удара огромных лап, но уже с трудом. Чудовище было слишком велико, и размах более чем вдвое превосходил длину руки киммерийца, даже вместе с мечом. Силы были слишком неравны. И, тщетно попытавшись ударить трольха по одной из трех шей, Конан вынужден был вновь отступить.

– Нергал вас побери, дармоеды! – заорал он наемникам. – Да проснетесь вы наконец?

«Возможно, впятером им удастся одолеть чудище…» – мелькнула мысль.

Но, хотя бойцы его, очнувшись наконец от оцепенения, в которое повергло их появление чудовища, поспешили на помощь командиру, толку от них оказалось немного.

Жук с Невусом налетели на трольха сзади, размахивая мечами. Конан хотел крикнуть им, чтобы не тратили силы зря и били только в шею или по глазам, – но предупреждение его опоздало. Их удары лишь раздразнили чудовище, не причинив особого вреда, но когда в слепой ярости оно развернулось к обидчикам, у тех не осталось почти никаких шансов. Лошадь Невуса, заржав, взметнулась на дыбы… левой лапой трольх поймал ее за переднюю ногу и, не обращая внимания на удары копыт, дернул и переломил, точно щепку. Несчастное животное рухнуло оземь и забилось в судорогах, придавив собой всадника. Конан видел, что Невус еще жив – он отчаянно извивался, пытаясь выбраться на свободу, – но помощи от него ждать было нечего. Барх, сброшенный с коня еще ранее, до сих пор не пришел в себя. Так что это оставляло лишь Жука и Сабрия.

Но теперь лошади стали им только помехой. Верный скакун Жука успел увернуться от трольха, но теперь кони совершенно обезумели от ужаса и не слушались ни узды, ни хлыста. Киммериец видел, как всадники тщетно пытаются совладать с перепуганными животными. От них ему напрасно было бы ждать помощи.

Однако Конана это смутило не более чем на мгновение. Ему столько раз приходилось в одиночку идти в бой с самыми грозными противниками, что он давно привык рассчитывать лишь на свои силы и не ждать никогда помощи со стороны. Стоит только положиться на кого-то, как ты пропал. Неминуемо утратишь бдительность, оступишься, а того, кто должен был подстраховать, именно в этот миг не окажется рядом… вот и пиши пропало. И потому, осознав, что остался с трольхом один на один, Конан, вместо отчаяния, испытал лишь мстительную, злую радость, упоение битвой истинного берсерка. То была его стихия, и он знал, что победит.

Развернувшись, северянин с криком побежал назад, к кострам, увлекая за собой чудовище. Трольх последовал за ним, тяжело ступая, так, что от шагов его шел гул по земле. Но когда он настиг человека, тот был уже во всеоружии.

Костер, разведенный трольхом (должно быть, благодаря трем головам, он все же соображал несколько лучше, чем простое животное), был сложен из огромных поленьев, в которых Конан без труда узнал обломки частокола. И теперь, когда огромное чудовище, вытягивая вперед лапы с топорщащимися, точно десяток кинжалов, когтями, приблизилось к нему, он поднырнул вниз и, ухватив в прыжке огромную головню, ткнул горящим концом прямо в живот трольху.

Тот завопил так истошно-пронзительно, что у киммерийца невольно заложило уши, но, не обращая внимания на судорожно молотящие воздух лапы, мелькавшие перед самым лицом его – так что лишь невероятная ловкость и подвижность спасали от гибели – боец сделал еще один выпад. На сей раз удар пришелся по глазам правой головы. И новый яростный вопль сотряс густую ночь, застывшую над миром.

Ударом лапы у Конана вышибло из рук факел. Когти задели его запястье, глубоко вспоров кожу, но он даже не заметил этого. Безумие битвы овладело им – то самое невероятное состояние, когда воину кажется, будто само время замедлило бег, движения противника делаются тягучими и предсказуемыми, и каждый шаг его известен наперед, точно в прекрасном, полном глубинного смысла танце. Ничто тогда не может повредить берсерку, ничто не может причинить ему вреда, и нет такой силы, что способна заставить его отступить… Не глядя ухватив новую головню из костра, не обращая внимания на языки пламени, жадно лизнувшие кулак, Конан вновь перешел в наступление.

Он знал, что так будет. Что в руках у него окажется совершенное оружие, которое и требовалось ему сейчас – Длинный, остро отточенный кол, подобный тому, на который насадил трольх несчастного над огнем. В этом был смысл. Была высшая справедливость.

Взмахнув полыхающим факелом прямо перед двумя уцелевшими мордами чудовища, киммериец вновь заставил того отступить. Он уже научил трольха бояться огня, и теперь тот даже не пытался сражаться, лишь оглашал хриплым воем окрестности, отчаянно, не глядя бил по воздуху лапами и отступал… отступал…

Незаметно, ловко орудуя полыхающей головней, Конан заставил чудовище описать круг. И вот уже оно стояло спиной к костру. Еще выпад – и, отпрыгнув, трольх угодил прямо на середину огненного круга. Омерзительное зловоние паленой шерсти заполнило все вокруг. Монстр попытался выскочить из огня, но в этот миг Конан вновь нанес удар. Не удержавшись, трольх рухнул прямо в костер.

В тот же миг киммериец, не думая об опасности, вскочил ему на грудь. Огромные руки взметнулись, но было поздно. С оглушительным хрустом заостренный кол вошел меж ребер чудовища. Конан с силой налег на огромное копье, вонзая его все глубже и глубже, пока не почувствовал, что острие его дошло до самого сердца. И, дернувшись в последний раз, трехглавый трольх затих под ним.

Конан спрыгнул на землю и двинулся к своим спутникам; ноги его дрожали. Наемники не сводили с него глаз, точно не их капитан и предводитель, с которым столько раз они делили воду и хлеб и ночевали у одного костра, шел им навстречу, но некое существо иного порядка, полубог или демон, перед которым возможно было лишь трепетать, испуганно опуская глаза. Киммериец обвел их тяжелым взглядом.

– Вам бы детей в люльке качать, – сплюнул он презрительно. – Вояки… – И, свистом подозвав свою лошадь, вскочил в седло. – С завтрашнего дня буду гонять вас, пока не спущу лишний жир, иначе проку не будет! А теперь давайте-ка убираться отсюда!

Пристыженные, наемники оседлали по двое уцелевших лошадей – Жук с Невусом, и Сабрий с Бархом – и последовали за своим капитаном. Отъехав на пару шагов, Конан остановился и обернулся, дожидаясь. В конце концов, они были его отрядом. И он отвечал за них.