При мысли о возлюбленном, как обычно, тоска и жажда ее сделались невыносимы. Она отдала бы все что угодно, лишь бы он очутился сейчас рядом с ней. Пусть даже хмурится, пусть отстраняется от нее, не отвечает на вопросы, как в последние дни. Пусть говорит слова, что так больно ранят сердце. Пусть. Только бы был рядом! Релата стиснула зубы, пытаясь сдержать рвущийся с губ стон. Тело ее переполняла горячая тяжесть, лоно точно горело огнем…
Где он был эту ночь? Почему не вернулся к ней? Оторванная от всего мира, Релата ничего не знала о последних событиях во дворце. Ей лишь показалось, что ближе к вечеру Лурд охватила какая-то нездоровая лихорадочная суета, но ей не хотелось посылать никого из слуг узнавать, в чем дело. Она легла спать с уверенностью, что, когда проснется, Валерий будет рядом, и все наваждения и страхи рассеются, как дым. А вместо того…
Поняв наконец, что заснуть больше не удастся, Релата со вздохом села на постели, натянув накидку на плечи. В комнате было не холодно, однако озноб по-прежнему пробирал ее, и на миг она испугалась, что заболела. Подумалось, что неплохо бы позвонить служанке, что нанял специально для нее Валерий, потребовать горячего травяного отвара от простуды, но самая мысль о том, чтобы протянуть руку к звонку над кроватью, вызывала почему-то отвращение.
Возможно, все дело в этой девице.
Вся какая-то неопрятная… Крупная, пышущая здоровьем крестьянка. Одно ее присутствие лишало Релату последней энергии, словно та выпивала из нее все силы. И как она косилась на Валерия, когда была уверена, что госпожа ничего не видит… Однако та даже спиной ощущала жадные взгляды наглой девки. Она даже попыталась однажды заговорить с Валерием о том, чтобы выгнать ее прочь и нанять другую горничную, – но он лишь бросил на нее один из своих сумрачных взглядов, от которых душа уходит в пятки, и отвернулся, не соизволив ответить. Почему-то в следующий раз Релате показалось, будто в глазах служанки мелькнул торжествующий огонек… но то, наверняка, лишь почудилось ей. Последние дни она в любом человеке готова была усмотреть врага. В каждом случайном движении – угрозу.
Не удивительно, должно быть, что Валерий стал так холоден с ней. Кутаясь в одеяло, Релата стиснула руки так, что хрустнули пальцы, и прикусила губу, точно надеясь, что боль физическая поможет заглушить телесную. Впрочем, тщетно. Гнусные, отвратительные страхи, явившись однажды, не желали отступать, и лишь росли и множились в трепещущей душе ее, заволакивая липкою мглою.
Все так и есть, прошептала она обреченно. Он сторонится меня. Чурается меня. И винить в том некого, кроме себя самой.
Да, она узрела – или думала, что узрела, – в глазах мужчины отголосок собственных страданий и преисполнилась любви и сострадания. Возжелала помочь, укрепить… Но кто, во имя светлого Митры, сказал, что она окажется способна на это?! Что ей под силу окажется растопить лед, наросший на сердце за долгие годы. Что сумеет она осветить чужую душу, до самых сумеречных уголков ее, выгнать все тени и оставить лишь покой и радость. Как глупа она была, когда думала, что сумеет сотворить чудо силою любви своей!
Любовь оказалась бессильна. Она принесла свое сердце, протянула его на ладонях, но не ярким факелом оказалось оно, а лишь тлеющей лучиной, и было отвергнуто с насмешкой и презрением.
Напрасно! Все напрасно! Ее жертвы, мучения… Релата всхлипнула, с трудом втянув воздух. Грудь свело так, что она дышала лишь с огромным трудом. Все напрасно! Дар ее любви оказался тщетным. Она ничем не сумела помочь Валерию – да он, должно быть, и не желал этого. Этот человек упивался собственными горестями, собственной ночью. Ему дела не было до тех, кто с ним рядом! И чистая любовь той, что была готова на все, лишь бы спасти его из темнице, где он запер себя по собственной воли, оказалась бессильна.
Релата подняла полные слез глаза, словно впервые оглядывая комнату, совершенно ее не видя. Почему же она поняла все это лишь теперь? Как могла оказаться столь слепа? Она же видела с самого начала, что Валерий не любит ее. И даже когда он набрасывался на нее, подобно дикому зверю, срывая одежду, покрывая тело жадными ласками, шепча безумные лживые слова о том, как она нужна ему, что она его последнее спасение – как могла она не понимать, что то лишь самообман с его стороны. Он использовал ее, как пьют больные маковый отвар, чтобы хоть на пару часов притупить боль. Она дарила ему лишь забытье. Не свет – но вечную тьму.
Не в силах выдержать более этой муки, Релата всхлипывая повалилась на постель. Простыни мигом промокли от слез. Она зашлась в душераздирающих рыданиях.
Валерий не любит ее! Эта кровь во сне ее – то ранена была душа ее. Это его рука нанесла ей смертельную рану! Она знала это с самого начала. Как только пробудилась – знание это было с ней, пришедшее ночью, подобно небесному откровению, не оставив место сомнениям. Нестерпимая тоска охватила ее сердце.
Валерий ее не любит. Подолом ночной рубахи из тончайшего батиста девушка промакнула распухшие глаза. Щеки стягивало от подсыхающих слез, веки щипало, точно в глаза попал песок, но она уже не плакала. Сумрачным, ничего не выражающим взглядом она уставилась в потолок.
Валерий не любит ее… Ну что ж.
Она долго скрывала эту истину от себя, надеялась до последнего, прятала лицо, страшась взглянуть правде в глаза, но теперь пути к отступлению не было. Реальность, от которой она столь тщательно отгораживалась наяву, настигла ее во сне, и более не было возможности не слышать голоса истины. Она отдалась мужчине, который попросту использовал ее, не питая к ней никаких чувств. Более того – теперь она была уверена в этом – как не остановили его приличия и воспитание от того, чтобы принять ее нескромный дар, точно также ничто не остановит его, если выгода заставит предать возлюбленную.
Что может сделать с ней Валерий, Релата не знала. Точнее, зажмуривалась, страшась увидеть картины, что рисовало пред внутренним взором услужливое воображение. Лишь сейчас она осознала всю глубину пропасти, куда забросила ее страсть и безрассудство. Без стыда и мысли о последствиях отдалась она мужчине, которого полюбила, – но в этот миг и стыд, и гнетущие мысли наконец настигли ее, и от них не было спасения.
Впервые за эти дни Релата задалась вопросом – что будет с ней теперь? И поняла, что у нее не хватит мужества самой себе ответить на него. Даже если Валерий возьмет ее в жены – что прежде мыслилось ей как недосягаемая вершина блаженства – ныне ей уже не верилось, что они хоть миг смогут быть счастливы вместе. Мельчайшие детали поведения принца возвращались к ней, его жесты, слова, взгляды… все говорило, что этот человек занят лишь собой, своими неведомыми никому страданиями, и не было никакой надежды, что он подпустит ее достаточно близко, чтобы дать хоть малейший шанс эту боль излечить. В его жизни и мыслях не было для нее места. Лишь в его постели – но возможно ли истинное счастье на столь крохотном островке?
Но даже и такой исход удрученной внезапно открывшимися ей истинами Релате представлялся крайне маловероятным. Не случится ли скорее так, что, пресытившись ею, Валерий попросту постарается отделаться от наскучившей возлюбленной? У нее не было иллюзий, что она сможет надолго удержать его… Она не блистала ни остроумием, ни живостью характера, ничем, что могло бы хоть ненадолго сделать его существование светлее и радостнее. Она и сейчас замечала – упорно отказываясь в это верить, – что его утомляет ее постоянная печаль и задумчивость, что порой он едва сдерживает раздражение, когда ловит на себе ее тоскливый умоляющий взгляд… И что же дальше?
Страх, охвативший девушку, был настолько чудовищен и необъятен, что душа ее онемела под непосильной тяжестью. На сердце стало холодно и пусто. Мир объяла непроглядная тьма. Куда ни глянь – она не видела выхода нигде, и мысль о смерти вошла в душу спокойно, без стука, хозяйкой, а не гостьей.
Да! Познать наконец тишину и покой. Познать отдохновение! Забыть и боль, и страх существования, весь этот морок и кошмар!
Глаза Релаты вспыхнули угрюмой решимостью. В душе не осталось места ни опаске, ни сомнениям. Отец и братья мертвы. Она никому не причинит страданий. Да, пожалуй, отец был бы первым, кто одобрил ее шаг. Превыше всего в этой жизни старый воин страшился позора…
Релата встала и сделала несколько шагов по комнате. Остановилась у окна и глубоко вздохнула, наслаждаясь свежим воздухом. Как ни парадоксально, теперь, когда решение было принято, она почувствовала себя странно ожившей и бодрой. В движениях и взгляде появилась уверенность, которая давно уже покинула девушку. Сторонний наблюдатель, должно быть, счел бы ее сейчас почти веселой.
Вернувшись к постели, она с силой дернула за шнур звонка.
Через несколько секунд за дверью раздались торопливые шаги, и без стука в комнату вбежала горничная. Релата обернулась, полная решимости учинить наконец негодяйке разнос – но слова замерли у нее на языке при виде перепуганного лица служанки.
– В чем дело, Цинтия? Как ты смеешь являться ко мне в таком виде?
Но та не успела ответить, как вдруг дверь в опочивальню распахнулась вновь, и четверо мужчин с обветренными грубыми лицами, в доспехах и с мечами, возникли на пороге.
– Ага-а! – расхохотался первый, бесцеремонно разглядывая онемевшую от столь дерзкого вторжения Релату. На девушке не было ничего, кроме ночной сорочки, и она стыдливо прижимала руки к груди, в тщетной попытке прикрыться. – Похоже, нам здорово подфартило, ребята! Видали, какая куколка?
Побледневшими губами Релата выдавила:
– Кто вы такие, и что вам нужно здесь? Вы что, не понимаете, в чьи покои явились?!
Эти негодяи, кажется, приняли ее за девицу из Квартала Утех и решили, что, в отсутствие хозяина дома, вольны вести себя с ней, как им заблагорассудится. Ну ничего, сейчас она скажет им!
– Да знаете ли вы, кто… – И тут же осеклась, зардевшись. Она не могла назвать им своего имени, если не желала скандала, который погубит и Валерия, и ее. – Убирайтесь прочь! Вам не место здесь.
Но наглец, нимало не смутившись, обернулся к своим приятелям.
– Вы слышали, ребята?! Красотка говорит, нам здесь не место. – Он ухмыльнулся, и Релата с отвращением заметила, что во рту у него недостает половины зубов. – Да только, милочка моя, у нас приказ от капитана Черных Драконов. Велено обыскать покои преступника, нет ли чего предосудительного. Правда, по мне, все, что можно, мы уже нашли…
Вскипая от гнева и унижения, девушка вскинула голову.
– О чем вы говорите? Какой преступник? Это апартаменты принца Валерия, наследника престола Аквилонии!
– Может, оно и так, – неожиданно миролюбиво отозвался стражник, подходя ближе и похотливым взглядом окидывая девушку. Релата едва успела отскочить, чтобы он не коснулся ее своей грязной ручищей.
– Да только то раньше было. А теперь он не принц и не наследник. Убийца он, твой Валерий!
– Убийца?! – У девушки защемило сердце. Так вот почему его не было всю ночь! И проклятый этот сон не зря все не шел у нее из головы… – Кого же он мог убить? Неужели дрался на поединке?
– Если бы. – Видя ее страх, воин неожиданно смягчился и посмотрел на девушку почти с сочувствием. – Короля он убил. Его Величество Вилера Третьего – понимаешь?!
Релата без чувств рухнула на пол.
Служанка засуетилась вокруг, брызгая на нее водой, обмахивая веером… Но Релата, даже очнувшись, продолжала воспринимать окружающее, как в тумане. Словно внезапно она оказалась под водой, в царстве морского царя, о котором в детстве сказывала ей нянюшка, в мире, где все движения были такими замедленными, мысли текли едва-едва, а звуки доходили, точно из бесконечного далека…
Она слышала, как один из стражников окликнул в возбуждении своего командира из другой комнаты – но у нее даже не было сил полюбопытствовать, что они могли там найти. Кажется, коллекция деревянных фигурок, что вырезал принц в свободное время, заинтересовала их, хотя чем могли они привлечь солдат, Релата не могла и предположить…
Все погибло, только и успела подумать она, прежде чем вновь погрузиться в забытье. Все погибло.
И во сне вновь лилась кровь.
Аой.
ВРЕМЯ ВСТРЕЧ
В гулкой тишине тюремного коридора любые звуки отдавались отчетливо, многократно отражаясь от каменных стен, и двое наемников у окованной железом двери успели подскочить с места, спешно рассовывая по карманам кости и выигранные медяки, и подхватить недавно выданные им алебарды наизготовку, едва заслышали скрежет отворяемой внешней решетки, ведущей в темницу королевского замка.
Жук покосился на факел, чадивший в стальной скобе слева от двери, – тот не сгорел и на треть, а значит, время смены караула еще не пришло. Сообразив, кем может быть их неурочный гость, наемник выпрямился, придавая своей смуглой уродливой физиономии самое суровое выражение и выпячивая колесом грудь. Барх, его напарник, едва успел последовать примеру приятеля, как в дальнем конце коридора, за поворотом, послышались шаги и отголоски разговора.
Посетители – их оказалось двое – подошли ближе. Одним из них был их капитан Конан, одетый в просторную кожаную куртку и теплый плащ. Он был почти безоружен, только длинный меч, с которым он никогда не расставался, как обычно висел на левом бедре. Он коротко кивнул из-за спины грузного вельможи в богатых одеждах, и Жуку показалось, в уголке губ его мелькнула усмешка.
Его спутник был здешним принцем, по крайней мере так представлялось Жуку. За несколько дней солдат удачи не успел разобраться до конца в хитросплетениях местной политики. Тучный нобиль в пестром костюме с многочисленными украшениями, уловив что-то неладное, повернулся и вытянул шею, стараясь заглянуть в лицо своему провожатому. Похоже, смотреть на того снизу вверх было не очень удобно, и на обрюзгшем лице появилась гримаса досады.
– Не мало ли людей ты поставил на страже, киммериец?
Тот вместо ответа лишь пожал широченными плечами, всем своим видом показывая, какое презрение вызывают у него вопросы невежд. Принц, заметив это, сдвинул брови.
– Когда я задаю вопрос слуге, я рассчитываю получить четкий ответ, киммериец! И тебе бы лучше это запомнить.
Стражники переглянулись украдкой, едва сдерживая веселье. Отлично зная бешеный норов своего капитана, они не сомневались, что сейчас последует взрыв. Однако, к их досаде и разочарованию, ответ Конана оказался сдержанным и кратким.
– Если ты недоволен, то можешь нанять другой отряд! Но, пока мы здесь, придержи язык за зубами, а то придется поучить тебя вежливости, клянусь Кромом!
Северянин сжал свой огромный кулак – принц осекся и побрел по коридору, бормоча что-то себе под нос как потревоженный еж. И хотя толстяк не переставал ворчать о наглецах-варварах, которые слишком быстро забывают свое место, видно было – он побаивается грозного наемника и, поджав хвост, больше не будет тявкать. Стражей это не удивило. Если аквилонская политика и была для них сферой слишком сложной и недоступной, то уж в том, что касалось расстановки сил военных, они разобрались моментально.
Уже в день их появления во дворце, при первом же столкновении с дворцовой гвардией, местный расклад стал им ясен, как собственные пять пальцев. Принц Нумедидес не пользовался симпатией ни в армии, ни тем более среди надменных Черных драконов. Второй принц, который славился боевым прошлым и умением обращаться с людьми, был гвардейцам куда больше по душе. Если бы кто-то спросил мнение самих наемников, то они, пожалуй, согласились с этой оценкой… но, увы, им приходилось служить тому, кто платит. А это редко доставляло удовольствие.
Так что ясно было – этот толстый увалень нигде в столице не найдет поддержки. Иметь же собственную гвардию до сей поры ему не позволял эдикт короля. Поэтому наемный отряд оставался его единственной опорой. Ведь не напрасно же он раскошелился, чтобы киммериец довел численность наемников до трех дюжин. Вольный отряд превратился в грозную силу, которая заставляла считаться с собой даже королевских гвардейцев, и принц не мог позволить себе потерять их.
Капитан отряда, похоже, понимал это лучше всех, и всякий раз, когда он смотрел на вельможу, в его глазах появлялось презрительное выражение. Но служба есть служба, и хозяев не выбирают!
– Двоих здесь достаточно. Еще пару я поставлю у внешней решетки, – небрежно бросил он Нумедидесу.
Принц закивал в знак согласия, не сводя глаз с тяжелой, почерневшей от времени двери, за которой томился со вчерашнего вечера его кузен.
– Поступай, как считаешь нужным.
Конан кивнул, всем своим видом показывая, что и не ожидал другого.
– Не желает ли принц увидеть пленника? – Он уже готов был сделать знак своим парням, чтобы те отодвинули засов. Не в силах устоять перед искушением поизмываться над поверженным противником, Нумедидес сперва кивнул, но, поразмыслив, усмехнулся недобро.
– Нет, пожалуй, не стоит. Пусть поволнуется в неизвестности. – Принц вновь задумался, словно что-то подсчитывая в уме. – Сегодня я официально извещу советников об измене принца Валерия и потребую, чтобы собрался Суд Герольда. Кое-кого это может подтолкнуть к решительным действиям. Так что будьте начеку!
Киммериец пожал плечами.
– Мои парни всегда начеку. Тебе нечего опасаться, принц.
– Хорошо. Когда с допроса приведут того, второго – пусть его запрут вместе с шамарцем.
Конан вопросительно взглянул на принца, сомневаясь в разумности подобного шага, и, заметив это, Нумедидес презрительно передернул плечами.
– Этот мошенник оказался немым, как карп. Эрлик его побери! Да еще, кажется, тронулся умом, когда его начали пытать.
Его передернуло, когда он вспомнил сцену допроса. Запекшаяся кровь. Обвисшее на дыбе тело с вывернутыми конечностями, похожее на огромного белого паука… Бр-р!
– Впрочем, это неважно, ведь тот, кто подослал его, уже схвачен и надежно заперт. У тебя и так не хватает людей, и мы не можем позволить себе роскоши удваивать охрану. Пусть посидят вместе, полюбуются друг на дружку. – Он повернулся к запертой двери каземата.
Внезапно рука его дернулась, вытянулась вперед с растопыренными пальцами, точно принц силился схватить что-то в воздухе, и на мгновение он застыл так, с выпученными глазами, в нелепой позе. Но тут же все прошло, рука упала безвольно, Нумедидес встряхнулся и как ни в чем не бывало продолжил:
– Убийцу ждет четвертование, это ясно и без суда. Так что постарайтесь сохранить его к тому дню в добром здравии. Народ огорчится, ему уж давно не доводилось видеть доброй казни!
Он захохотал и, заметив, что наемники не реагируют, обвел их грозным взглядом. Стражники натянуто заусмехались, но лицо Конана оставалось недвижимым, точно высеченное из камня. Принц нахмурился.
– В общем, запомни, киммериец, за жизнь обоих твои громилы ответят головой! – отчеканил он, обращаясь к северянину.
Конан коротко кивнул. Солдатам его без слов ясно было, что их работодатель не вызывает у капитана ни уважения, ни симпатии. Да и этот налет на замок… Они были закаленными вояками, каждый из них много чего повидал на своем веку, и хорошего, и дурного, но та работа оставила в душе неприятный осадок. Хоть им и обещали, что дело это благое, и едут они выкорчевывать гнездо колдунов – но все свелось к грязной резне.
Конечно, если бы не проклятый гандер Бернан, все обернулось бы иначе. Было бы меньше крови. Так думал каждый, но между собой они не обсуждали тот вечер и старались делать вид, будто ничего не произошло. Но было видно, что новая служба угнетает их всех, и прежде всего, их капитана.
«Чем-то все это кончится?» – хмуро подумал про себя Жук, угрюмо оглядывая грузного принца в роскошных одеждах. Разумнее всего, пожалуй, будет смотаться отсюда, как только им заплатят. Надо будет поговорить с командиром…
Словно читая его мысли, Конан взглянул ему в глаза и улыбнулся ободряюще.
– Вернусь – поговорим, – бросил он коротко. И двинулся вслед за Нумедидесом к выходу из темницы.
Валерий проснулся неожиданно резко, точно его толкнули, с ощущением невидимой опасности, и несколько мгновений лежал неподвижно. Мускулистое тело напружинилось, как в былые времена перед боем. Однако сейчас он был не на поле брани. И, насколько мог судить, сейчас ему ничто не угрожало. По крайней мере, в данный момент.
Темница его была совершенно пуста, – и на первый взгляд, все в ней оставалось так же, как накануне, а значит, никто не заходил сюда, пока он спал. Нетронутым оставался и вчерашний ужин: накануне он так и не нашел в себе сил прикоснуться к еде, и поднос остался стоять на полу у двери. Валерий сел, пытаясь поудобнее устроиться на соломенной подстилке, опираясь спиной о стену. Пожалуй, поесть действительно стоило, – однако пока он не мог найти в себе сил пошевелиться. Да и спешить, впрочем, было решительно некуда.
Крохотное зарешеченное окошко под самым потолком пропускало достаточно света, и по положению солнца он определил, что время близится к полудню. Лучи светила падали почти отвесно, бросая белесо-желтые блики на гладкую каменную стену и пол у самой стены. В узилище не было ничего, кроме единственной подстилки – хвала Митре, достаточно чистой и плотной, чтобы не пропускать сырости, – колченогого табурета да деревянного ведра в противоположном углу для отправления естественных потребностей.
Сама камера небольшая: тридцать локтей в длину, и пять в ширину, – однако сравнительно чистая и не холодная. Валерий не сомневался, что в замке имелись темницы и похуже, хотя при Вилере почти все они пришли в запустение, и оставалось лишь гадать, чем вызвано столь неожиданное милосердие со стороны его кузена.
Впрочем, Валерий ни на миг не сомневался, что и здесь кроется некий весьма тонкий расчет.
Подтянув поднос поближе, он принялся за еду. Это, по крайней мере, отвлекало от необходимости думать о чем бы то ни было. Принц стыдился в душе своего малодушия… однако в последние годы он слишком привык потакать собственным слабостям, чтобы обрести нужную силу духа сейчас. Все равно волнения и страхи ничего не решат, философски сказал он себе. Рано или поздно судьба его прояснится.
Оставалось только ждать.
О прочих возможностях он предпочитал не задумываться. Мысль о побеге мелькнула непрошенной гостьей, – но он тут же отогнал ее прочь. Бежать невозможно, сказал он себе твердо. Но, скорее, истинная причина была в ином. Побег необходимо было спланировать, осуществить… но мало того. Необходимо было решить, что делать затем. Предпринимать какие-то действия, прятаться, искать сторонников, возможно даже, собирать армию и вести ее против брата.
Принц Шамарский не чувствовал в себе сил даже просто думать об этом. Наконец был избавлен от необходимости делать что бы то ни было, чего, похоже, ждали от него все окружающие, что-то решать, проявлять активность, пытаться разобраться в так немыслимо запутавшемся своем существовании. Слишком много узлов завязалось… одна мысль о том, чтобы пытаться развязать их, вызывала душевную усталость. Теперь же он мог с чистой совестью позволить себе не предпринимать ничего.
Засохший сыр, краюха хлеба и вода стали его завтраком. Он был рад и этому. В его полной превратностей жизни приходилось довольствоваться и худшим. И, закинув руки за голову, принц Шамарский откинулся на подстилку, следя бездумно за тем, как медленно ползет по стене пятно солнечного света.
Внезапно послышался скрежет засова.
Узник вздрогнул. Похоже, сам того не заметив, он задремал… Валерий сел, хмуро косясь на дверь. Кто бы это ни был, он сомневался, что ему принесли добрые вести. Говорить ни с кем не хотелось. Пожалуй, даже больше, чем прихода Нумедидеса, он опасался появления кого-то из друзей. Они примутся ободрять его, строить планы освобождения, утомлять пылкими речами, поносить коварство кузена.
Ничего этого не хотелось.
Однако судьба оказалась к нему милосердна. На пороге, когда дверь наконец распахнулась, оказались двое стражников. Первый опустил на пол перед Валерием поднос с едой и вышел, унося пустые плошки. Другой втащил и бросил в противоположный угол камеры еще одну подстилку. Принц с недоумением проследил за ним взглядом.
– Эй, послушай… – обратился он к вошедшему, но тот, не обращая ни малейшего внимания на пленника, выпрямился и махнул кому-то рукой.
Пораженный, Валерий увидел, что в камеру к нему вносят человека. Тот был без сознания. Увидев следы запекшейся крови на лице и одежде, принц понял, что его подвергли пыткам. Он невольно содрогнулся. При Вилере пытать пленников было запрещено и, насколько ему было известно, до сих пор приказ этот ни разу не нарушался.
Стражники опустили юношу на ложе из соломы. Третий, войдя вслед за ними, поставил у стены ведро с водой, и Валерий подумал, что, когда солдаты уйдут, надо будет смыть кровь и посмотреть, насколько плох раненый. Едва ли можно рассчитывать, что к нему позовут лекаря…
Но зачем этого человека бросили к нему? Неужто нет больше свободных камер? Но, чтобы забить до отказа темницу, Нумедидесу пришлось бы арестовать полгорода.
Нет, здесь было что-то иное.
Внезапно он обратил внимание на одежду пленника, грязную, превратившуюся в лохмотья. Но в тряпье этом смутно угадывался белый с черной каймой балахон.
Митра, да ведь это тот самый безумец, что заколол короля! Валерий сжал кулаки. Он готов был наброситься на мерзавца, удушить его голыми руками… Лишь присутствие стражников остановило его.
Двое первых вышли, тяжелая дверь со скрежетом закрылась за ними. Принц обернулся к оставшемуся.
– Зачем вы принесли сюда этого человека?
– Это приказ! – раздался ответ.
Как знаком показался ему этот голос…
Как ужаленный, Валерий вскочил – и оказался лицом к лицу с Конаном из Киммерии.
Несколько томительных мгновений он молча смотрел на выходца из давнего прошлого, не в силах поверить своим глазам. Мимолетную их встречу ночью во дворе он выбросил из головы, почти убедив себя, что ошибся во тьме, встретив кого-то похожего на северянина.
Но теперь сомнений быть не могло. Перед ним действительно был киммериец. И, судя по всему, варвар поступил на службу к Нумедидесу, его ненавистному кузену!
– Что тебе здесь надо? – сдавленно промолвил он наконец.
Варвар чуть заметно пожал плечами.
– Хозяин приказал поместить сюда этого парня.
– Хозяин? – Валерий не смог сдержать язвительной насмешки. – С каких это пор у тебя появились хозяева, варвар? Я что-то не припомню за тобой такого подобострастия!
Тот несколько секунд молчал, оценивающе разглядывая пленника. Еще мгновение назад Валерий готов был поручиться, что киммериец узнал его, но теперь по лицу варвара невозможно было прочесть ничего. Оно было бесстрастным, точно лик древнего идола.
– Ты прав, шамарец, у меня нет хозяев, – невозмутимо промолвил он, словно и не заметив издевки в словах Валерия. – Но этот… – он презрительно кивнул в сторону двери, – …этот отныне хозяин во дворце. И пока он платит, я выполняю его приказы.
Нумедидес – хозяин во дворце! Валерий сжал кулаки.
– И какие приказы ты выполняешь? Приказ разорить мирный замок и сжечь его вместе со всеми обитателями, не щадя ни женщин, ни детей?!
Принц и сам не мог сказать, откуда пришло к нему это прозрение, однако теперь он был уверен, что не ошибся, даже хотя единственной реакцией Конана были на мгновение опущенные веки. Но он знал!..
– Раньше ты был другим, киммериец! Капитан наемников пожал плечами.
– Все мы были другими, Валерий из Аквилонии. Принц Шамарский…
Последнее прозвучало с явной насмешкой, но Валерий не принял вызова, сознавая, что задел киммерийца, и тот лишь старается сейчас ранить его в ответ:
– Пути Митры меняют человека, что идет по ним.
– Да? Только ты, похоже, двинулся по путям Сета!
Конан угрожающе надвинулся на него. На миг у Валерия перехватило дыхание – ему показалось, что тот сейчас ударит его. Но варвар лишь с шумом втянул в себя воздух, стараясь успокоиться, и опустился на колченогий табурет. И голос его, когда он заговорил, звучал почти спокойно, лишь с тенью скрытого напряжения.
– Клянусь Владыкой Могил, я выполнял приказ, принц! Нам было сказано, что в замке свили гнездо чернокнижники, готовящие погибель Аквилонии. И поверь, мы нашли тому доказательства! Но и тогда мы не намеревались убивать безоружных. – Он нахмурил лоб, точно собирался добавить еще что-то, но передумал. – И вообще, не тебе судить меня, шамарец И не тебе вспоминать о Сете. Потроха Нергала, можно подумать, это я, а не ты продал душу Тьме.
Валерий сел на свою подстилку, отворачиваясь, чтобы лицо не выдало его истинных чувств.
– Я не продавал душу Тьме, киммериец, – произнес он глухо. Боль вновь нахлынула на него, такая же пронзительно-острая, как и в те далекие дни. – А виноват я лишь в том, что живу прошлым и не вижу, что творится кругом. Не проходит дня, чтобы я не вспомнил… ее.
Аромат волос Тарамис. Черные глаза с поволокой. Высокая грудь и острые соски, бесстыдно просвечивающие сквозь тонкое одеяние радужного шелка. Память о ней жила в его сердце, такая яркая, точно он не больше часа назад расстался с принцессой. И представить грубые лапы варвара, касающиеся ее кожи, обнимающие гибкий стан… Он стиснул зубы, – и был поражен, заметив удивление на лице киммерийца.
– Кого? Саломею? Крепко, видать, запала тебе в душу проклятая ведьма!
Валерий недоуменно уставился на наемника.
– Я не о ней. Ты разве не помнишь ту, другую… – Даже сейчас он не мог заставить себя вслух произнести ее имя.
Конан задумчиво нахмурил брови.
– Ах, да! Королева Тамис…
– Тарамис, – чуть слышно поправил Валерий, но тот даже не расслышал его.