Бывший воин, Валерий замер, и что-то встрепенулось в его душе. Если бы не запрет Вилера брать на службу Вольные отряды, он готов был бы поклясться, что навстречу ему идут наемники.

Он ускорил шаги, торопясь пройти мимо, – ибо почему-то вид этих крепких, мускулистых воинов с обветренными, иссеченными шрамами лицами, был ему неприятен. Раздражало то, как переговаривались они между собой, грубовато и насмешливо, как беззаботно звучали в ночи их голоса.

Ему вспомнились невольно иные ночи, куда более жаркие, чем нынешняя, когда даже тьма не приносила облегчения, и звезды, огромные, точно белые хризантемы, расцветали на густо-синем небе… Все тогда было иначе. В то время ему и в голову не пришло бы таиться в ночи, подобно конокраду, или красться, надеясь не попасться никому на глаза. Тогда не было ни этой горечи на душе, ни усталости, до срока погасившей огонь в глазах и заставившей согнуть плечи.

Но что осталось ныне от гордого воина, каким он был прежде?!

Погруженный в мрачные раздумья, Валерий двинулся вдоль галереи и не заметил, как чья-то массивная фигура выросла у него на пути. Он очнулся, лишь когда незнакомец оказался прямо перед ним и он едва не столкнулся с ним.

Валерий отшатнулся, пытаясь восстановить равновесие… и возглас изумления сорвался с его губ.

Наемник был необычайно высок ростом, – даже принц, отнюдь не слывший коротышкой, был ниже его на добрых полголовы. Свет факела, горевшего у него за спиной, окутывал статную, широкоплечую фигуру облаком оранжевого сияния, но Валерию не нужен был свет, чтобы узнать этого человека.

– Киммериец, – прошептал он чуть слышно.

Варвар надменно склонил голову, всем своим видом показывая, что, хотя и признал в случайном встречном знатного вельможу, но отнюдь не собирается заискивать перед ним.

– Ты ищешь кого-то, приятель?

Ах, как был знаком ему этот говор!

Вызывающий, чуть тягучий, горделивый… Валерий содрогнулся, чувствуя, как побежали по коже мурашки. Дважды он был уверен, что навсегда расстался с киммерийцем, – в первый раз, когда думал, что тот погиб, распятый на кресте в пустыне, второй, когда сам бежал из Хаурана, от скорби и тоски, коими полон там стал для него каждый вздох, от мук совести и самоуничижения.

Но, значит, не только воспоминания последовали за ним через полмира. Прошлое не желало отпускать его от себя, не давало покоя, – и Валерий стиснул зубы от внезапного приступа слабости.

Киммериец ждал ответа.

И принцу показалось вдруг, что в глазах варвара он видит знакомый огонек презрения… все повторялось! Он попытался сказать как можно небрежнее, сознавая в то же время, как натянуто звучит его голос:

– Кто вы такие, и откуда вы здесь? Северянин чуть помедлил, прежде чем ответить. Валерий заметил, что рука его легла на рукоять меча, – и это удивило принца. Неужели бесстрашный Конан кого-то опасается? Но кого? И что тому причина? Наверняка, не их встреча, тем более, что варвар, похоже, до сих пор его не узнал.

– Мы – Вольный Отряд, на службе вельможного принца Нумедидеса, – отозвался наконец тот. – Я капитан отряда. Мое имя – Конан из Киммерии!

При этих словах Валерий почувствовал, как сжимается у него горло. Все и впрямь повторялось…

– Но зачем вы здесь? – спросил он быстро. – И как могло случиться, что король нарушил собственный эдикт и позволил принцу нанять вас?

Черноволосый гигант чуть заметно пожал плечами во тьме.

– Принц нанял нас – и платит деньги! Что до прочего, спроси у него сам! Но я хочу знать, кто говорит со мной! Я не привык болтать с незнакомцами!

Валерий ощутил замешательство.

Он не хотел, чтобы киммерийцу стало известно его имя. Он боялся даже помыслить об этом! Но одновременно он не мог не почувствовать ядовитого укола досады. Сам-то он узнал Конана с первого взгляда!

Неужели их встреча так мало значила в его жизни, – встреча, что перевернула всю жизнь аквилонского принца… Противоречивые чувства терзали его, и он почти готов был выкрикнуть свое имя варвару в лицо – но что-то удержало его. Возможно, так и впрямь будет лучше.

Валерий вздохнул, плечи его опустились.

– Неважно, как меня зовут. Довольно и того, что я не враг, а аквилонский нобиль!

Он небрежно махнул рукой, отпуская наемника.

– Ступай, северянин. Я уверен, мы еще встретимся! Не говоря ни слова, воин развернулся на каблуках и бесшумно, точно огромная кошка, скользнул во тьму. Вскоре откуда-то издалека до Валерия донесся его звучный голос: он отдавал своим солдатам какие-то распоряжения насчет дежурства.

Постояв еще немного, принц продолжил путь.

…Этот случай не давал ему покоя и сегодня. Даже здесь, в храме Митры Валерий ощущал смутную тревогу, определить источник которой был бессилен. Безусловно, встреча с Конаном-киммерийцем выбила его из седла, заставив вспомнить времена и вещи, о которых он надеялся забыть навсегда, – однако было что-то еще, какая-то смутная мысль, подозрение…

Валерий раздраженно тряхнул головой, досадуя на усталость, что лишала его способности мыслить трезво и анализировать происходящее. Все та же проклятая усталость, что стала его постоянной спутницей в последние дни.

Погруженный в свои думы, он и не заметил, что действо, разыгрываемое жрецами, подошло наконец к завершению. Окруженный служителями Митры, король двинулся к аркаде, ведущей на жертвенный двор. Придворные, утомленные, зевающие, потянулись следом. Валерий же замешкался немного и, когда двинулся вперед, вдруг заметил левее знакомую фигуру, которую прежде безуспешно искал глазами.

– А, барон, – окликнул он немедийца негромко. – Я что-то не видел вас…

Амальрик Торский повернул к нему улыбающееся лицо. Валерий на миг задержал взгляд на его высокой шапке, сделанной из мерлушки – шкуры новорожденного ягненка. В серых глазах посланника плясали смешинки, и это показалось принцу особенно странным. Барон словно смеялся над какой-то шуткой, доступной лишь ему одному.

– Ну что вы, Ваше Высочество, – произнес он на утонченном лэйо, приберегаемом им специально для таких случаев. – Всю церемонию я простоял у вас за спиной. Должно быть, благочестивые думы слишком захватили вас, и вы не обратили внимание на скромного дуайена.

Он согнулся в полупоклоне и, не дожидаясь ответа, быстрым шагом двинулся вперед, нагоняя основную часть процессии, оставив Валерия в одиночестве, странно раздосадованного, обозленного, более чем когда-либо завидующего старому Тиберию.

Тот хотя бы обрел наконец вечный покой.

Немедийский барон спиной чувствовал угрюмый взгляд принца, но даже не подумал оглянуться.

Слюнтяи, все как один, подумалось ему в сердцах. А ведь шамарец еще один из лучших! Он все-таки был солдатом, имеет понятие о дисциплине, должен бы уметь держать себя в руках. И все же малейшая неприятность выводит его из равновесия, лишает уверенности в себе. Амальрику Валерий напоминал бойца, превосходного в нападении, но совершенно неспособного обороняться. Как только в атаку переходил противник, он мгновенно терялся, утрачивал инициативу, заранее готов был счесть себя побежденным.

На его месте, барон знал, он сражался бы до последнего. Любыми средствами, любым оружием. Зубами и когтями бы рвал глотки врагам, но не позволил им загнать себя в угол. Он скорее погиб бы, сражаясь, чем признал поражение. И потому в этот миг к аквилонскому принцу он не испытывал ничего, кроме брезгливого снисхождения. Нумедидес, по крайней мере, при всей его шакальей подлости и ослиной тупости, точно знал, чего хочет, и готов был добиваться своего.

Выйдя на жертвенный двор, Амальрик отыскал взором второго принца. Нумедидес стоял в окружении придворных, мрачно и недовольно взирая на мир. За то время, что они были в храме, погода испортилась еще больше, пошел дождь со снегом, и наследник трона ежился, переминался с ноги на ногу, всем своим видом показывая, как невмоготу ему затянувшаяся церемония.

«Потерпи, – усмехнулся Амальрик про себя. – Недолго тебе осталось». Он знал, что скоро Нумедидесу станет жарко как никогда.

У них с Орастом все прошло благополучно, да он, собственно, и не сомневался в этом. Как всегда в минуты опасности, веселое презрение ко всему на свете овладело им; он словно торопил смерть, подзадоривая ее, вызывая на бой, из которого, был уверен, что выйдет победителем. Уж его-то, в отличие от Валерия, ничто не могло лишить воли к победе, остановить или заставить свернуть с однажды избранного пути. Со злым безрассудным задором он шел прямо навстречу любой угрозе.

А как перепугался Ораст, когда тот жрец наткнулся на них! Он вспомнил перекошенную, позеленевшую от ужаса физиономию с выпученными глазами, рот, судорожно открывающийся и закрывающийся, точно у выброшенной на берег рыбы, и едва удержался, чтобы не расхохотаться. Сам он ощутил приближение жертвы задолго до того, как та показалась в поле зрения – обостренное чутье никогда не подводило его в таких случаях, – и он намеренно тянул у двери, выжидая, пока служитель Митры подойдет ближе.

Дальше все случилось так, как и было задумано.

Он убил его быстро и чисто, так что жрец не успел даже пикнуть. Достаточно было сказать пару слов, которые ошеломили его, чтобы несчастный служитель застыл. Всего на миг. Но этого хватило для молниеносного броска – и в правую глазницу ему вонзился стилет, который барон носил в особых ножнах на предплечье.

Рот служителя раскрылся в немом вопле – но он умер прежде, чем хотя бы звук слетел с исказившихся уст.

Амальрик не без гордости взглянул на плоды своих рук. Даже его суровый наставник в Торе не нашел бы, в чем упрекнуть питомца. Убийство свершилось молниеносно и, главное, бескровно. Одеяние жреца осталось незапятнанным, а это именно то, чего добивался барон.

Он вспомнил, как Ораст тряс перед ним своей старой рясой, которую притащил из Амилии. Мол, Марна приказала ему взять ее. Амальрик с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. Ну ладно, ведьма, она слепая, да и столько зим не вылезала из своей норы – ей простительно! Но этот-то, этот храмовый тихоня! Неужели он не помнит, что в Немедии у жрецов рясы желтые? Он представил себе заговорщика в охряном облачении на фоне белоснежных риз и фыркнул.

Ему вспомнилось, что негодная ряса так и осталась лежать у камина, где Амальрик собирался, да так и не успел сжечь ее. Не забыть бы спалить эту тряпку, когда вернется}..

Распахнув дверь, что вела, как ему было известно, в подсобные помещения храма, он втащил внутрь труп, когда услышал, что Ораста, оставшегося снаружи, выворачивает наизнанку.

Ему пришлось отхлестать этого слизняка по щекам, прежде чем тот пришел в себя.

Поняв, что от незадачливого чернокнижника помощи ждать не приходится, немедиец сам раздел труп, после чего отволок его к маленькой кладовой, вскрыть которую не составило труда. Он втиснул в тесное, захламленное помещение мертвое тело и набросал сверху садовые инструменты и мешочки с удобрениями.

Волей Митры, до вечера его не обнаружат…

Отдуваясь и утирая выступивший пот на лбу, барон обернулся наконец к своему спутнику, с возмущением увидев, что тот стоит, как стоял, точно впечатавшись в стену, глядя в никуда пустым, ничего не выражающим взором. Неслышным шагом Амальрик подошел к жрецу и с такой силой встряхнул за плечи, что у того едва не оторвалась голова.

– Щенок! – прорычал барон. – Возьми себя в руки, слюнтяй!

Постепенно взгляд Ораста сфокусировался на нем. Он часто-часто заморгал, точно приходя в себя от шока, но губы его шевелились по-прежнему беззвучно, и он не мог выдавить из себя ни единого слова. Без лишних церемоний Амальрик сунул ему в руки одеяние жреца и резные ножны красного дерева, на длинном шелковом шнурке, в которых покоился ритуальный нож.

– Пошевеливайся.

Неловкими движениями Ораст принялся натягивать на себя платье, и барон с презрением заметил, как дрожат его руки. Порывшись в кошеле на поясе, он извлек маленькую черную коробочку и, открыв крышку, выкатил на ладонь зеленоватую пилюлю. Затем, оценивающе взглянув на Ораста, добавил вторую и протянул жрецу.

– Проглоти. Это тебя взбодрит.

Не рассуждая, Ораст повиновался. Не прошло и нескольких мгновений, как немедиец отметил с удовлетворением, что мертвенная бледность отступила, руки перестали трястись, а взгляд жреца понемногу обрел осмысленность.

Он вздохнул с облегчением. Средство это было крайне опасным, и он берег его на крайний случай, ибо, как предупреждал его продавец пилюль, хитрый старый шемит Мана, стоит хоть чуть-чуть переборщить, и лекарство превратится в яд. Интереса ради, в Торе барон испробовал его на одном из рабов. От пяти горошин с ним сделался припадок, он задышал часто, точно собака, бежавшая под палящим солнцем, на губах выступила пена, и он рухнул замертво. Амальрику понадобилось провести еще несколько опытов, чтобы доподлинно убедиться, в каких дозах снадобье безопасно, зато теперь он мог без страха воспользоваться им.

Пока жрец натягивал на себя белое с черной каймой облачение, немедиец собрал в охапку одежду пажа, облил ее маслом из светильника и поджег. В огонь полетели и накладные кудри. Дождавшись, пока одежда догорит, барон затоптал умирающее пламя ногами и разметал по сторонам пепел.

Да простит его Митра за то, что он загваздал пол в святилище!

Он внимательно оглядел жреца с головы до ног. Вроде нет ничего, что отличало бы его от вереницы таких же белоризников. Тем более, что юнец, похоже, начал приходить в себя.

На вид, состояние Ораста не внушало опасений, разве что возбужден он был сильнее обычного, и, поправив ножны, висевшие, как того требовал обычай, у жреца на шее, Амальрик удовлетворенно кивнул. Он выполнил все, что требовалось от него. Снабдил планом храма, помог проникнуть внутрь незамеченным, дал возможность попасть в святая святых и принять участие в церемонии, смешавшись с остальными жрецами. Дальше Орасту предстояло идти одному.

– Справишься? – спросил он, когда они подошли к развилке, где пути их должны были разойтись. – У тебя теперь есть все необходимое. И главное – не забудь подменить кинжал. В самом конце, как я тебя учил! Чтобы по рукояти никто не заподозрил неладного.

Ораст кивнул. Глаза его в последний раз с мольбой задержались на немедийце. Видно было, что он отчаянно трусит при мысли, что дальше ему надлежит двигаться самому, однако просить Амальрика идти с ним и дальше не позволяла гордость. К тому же накануне дуайен объяснил, почему это невозможно. Так что теперь, какие бы опасности не поджидали жреца впереди, ему предстояло встретить их в одиночку. И, резко развернувшись на каблуках, он стремительно, точно чтобы не растерять остатки решимости, двинулся вперед по темному коридору.

И сейчас, стоя на открытом дворе в ожидании, пока выйдут из дверей храма жрецы, барон мысленно прочерчивал путь, который надлежало проделать Орасту.

Он не испытывал тревоги. Ибо они с Марной полагались не на слабые силы человеческие, над которыми властна любая случайность, любая превратность судьбы, но на безупречность магии, для которой не существовало ничего невозможного.

Так, его собственное заклинание, пущенное в ход, когда они только подъезжали к храму, безошибочно, точно лису на охотников, вывело к ним одного из служителей Митры, что должен был принять участие в церемонии, дабы Ораст мог занять его место.

Но на этом его миссия закончилась. Дальше дело было за магией Марны.

Чары, что наложила она на кинжал жреца, были столь сильны, что даже мертвым Ораст выполнил бы свое предназначение. Клинок поведет его руку, словно ученый пес – слепца.

Он не достигнет цели только в том случае, если ему отрубят конечность.

Но Амальрик был уверен, что это не произойдет.

Медленно и плавно, с торжественным пением, окутанная дымом благовоний, процессия жрецов выплыла наконец из дверей храма. Зоркий взгляд Амальрика различил в хвосте колонны знакомую фигуру, и он ободряюще, одними уголками губ улыбнулся Орасту.

Последний раз мы видимся с тобой, подумал он.

Но, прежде чем умереть, ты совершишь то, что должен!

Аой.