— Что это было? — выдохнула Скалли.
      Малдер, не отвечая, выбрался из машины. Открыл багажник. Вынул чемодан. Достал аэрозольный баллон с краской. Отошел на несколько шагов назад и нарисовал на асфальте большой красный крест.
      — А это зачем? — спросила Скалли.
      Малдер положил на место баллон, поставил чемодан, закрыл багажник. Огляделся. Провел ладонью по лбу.
      — Не знаю, — сказал он. — Может быть, и незачем…
 
       Бельфлёр
       7 марта 1992 года
 
      Городок Бельфлёр нельзя было назвать типичным маленьким городком — из тех, которые представляют собой два ряда домов вдоль главной улицы. Потому что вдоль главной улицы Бельфлёра стоял только один ряд домов: по другую сторону улицы сразу начинался пляж. Пустой, холодный, серый, прилизанный дождем и прибоем пляж… Две яхты покачивались у далекого пирса. Еще несколько лежали на песке, склонив голые мачты. Самым старым зданием в городе был, пожалуй, консервный завод. Похоже, он переживал и лучшие, и худшие времена. Дощатый забор недавно покрасили, но фасад стоял облупившийся. Двое рабочих привинчивали над решетчатыми воротами новую вывеску. Наверное, завод только что сменил владельца. У маленького кинотеатра сидел, сложив на коленях огромные руки, седой коричневолицый лесоруб. Скалли показалось сначала, что это манекен, по потом манекен повернул голову и равнодушно посмотрел на проезжающую машину. Наверное, он кого-то ждал. В мотеле, получая ключи от комнат, Малдер спросил портье, женщину лет тридцати со странно асимметричным измятым лицом:
      — А что у вас говорят об этих смертях в лесу?
      — О каких таких смертях? — посмотрела на него портье.
      — Девочка умерла. Карей Форсман. Не слышали разве?
      — Нет. Ничего не слышала…
      — В газетах было. Трое прошлым летом, она сейчас. Все одноклассники…
      — Ничего не знаю. Спросите полицию.
      Скалли послышалась фальшь в ее голосе, по фальшь — это отнюдь не доказательство…
      Кладбище городка располагалось на пологом склоне, местами заросшем белой сиренью и дикими розами. Сирень цвела, и густой ее запах смешивался с гарью дизельного топлива, исторгаемой маленьким кладбищенским экскаватором. Человек восемь стояли на склоне холма и молча наблюдали за работой машины.
      — Мистер Малдер? — по склону быстрым шагом спускался коренастый мужчина в расстегнутом пиджаке и съехавшем набок светлом галстуке. На руке его болтался хороший кожаный черный саквояж. — Джон Труи, патологоанатом графства. Приступим?
      — Знакомьтесь: агент Скалли. Бакалавр медицины, — представил ее Малдер.
      Скалли пожала руку доктору Труи. Рука была твердая и прохладная.
      — Помещение для проведения вскрытия нам предоставят, — продолжал Труи, — там тесновато, правда, по лучше поблизости ничего пет, в этом я вас заверяю.
      — А что, с помещением были проблемы?
      — Да, видите ли, патологоанатом местной больницы — большой скандалист, я вам скажу — в отпуске, а без него никто не решался… Но теперь все в полном порядке, я уговорил кого нужно.
      — Чью могилу вскрываем?
      — Рэя Сомса. Поскольку вы не конкретизировали, мы решили именно так. Видите ли… семьи девочек остались жить здесь, и… могли возникнуть трудности. Семья же Сомсов вскоре после несчастья переехала в Айову: отец, мать и две младшие сестры. Мы известили их и получили согласие. Очевидно, на расстоянии это не настолько трудно пережить, как вблизи… — он говорил это, глядя в основном на Скалли.
      Скалли кивнула.
      Позади скрипнули тормоза, сдвоенно хлопнула дверца машины, и сердитый голос произнес:
      — Эй, черт возьми, что здесь происходит?
      И тут же:
      — Папа, не надо…
      Скалли оглянулась. Из остановившегося синего «чероки» вверх по склону быстро шел, почти бежал решительный высокий мужчина в мягкой бежевой куртке. Лицо его было очень знакомым. У машины осталась стоять девушка лет двадцати с красивыми, слегка вьющимися волосами.
      — Что вы себе позволяете? — громко заговорил мужчина. — Вы что, считаете, что приехали — и можете распоряжаться здесь, как вам левая нога прикажет?
      — Кто вы такой? — приподняв брови, спросил Малдер.
      — Доктор Джейк Немман, и я делал вскрытие…
      — А, — вспомнила Скалли, — вы делали вскрытия погибших прошлым летом молодых людей… — его фотография была подклеена к делу. Правда, там он был в академической шапочке и мантии…
      Доктор Труи предостерегающе кашлянул, однако Немман на него даже не взглянул. Он был то ли взбешен — непонятно чем, — то ли так же непонятно чем испуган.
      — Но тогда вы должны быть в курсе, что мы приедем, — сказал Малдер.
      — Нас не было в городе…
      — А-а! То есть тело Карен Форсман вскрывали не вы. Теперь ясно, откуда такое расхождение в диагнозах, — Малдер позволил себе усмешку.
      — Что за инсинуации? — взвился доктор Немман. — Вы хотите сказать, что мы здесь халатно относимся к исполнению своих обязанностей?!
      — Никаких инсинуаций, — отрезала Скалли.
      — Например, из тела погибшей Карен Форсман были взяты образцы тканей, — сказал Малдер. — Чего в предыдущих случаях вы сделать не удосужились.
      Он повернулся, чтобы идти, и вдруг доктор Немман схватил его за плечо и повернул к себе.
      — В чем бы вы меня ни обвиняли, — прошипел он, — вам придется запастись настоящими доказательствами!..
      — Папа, — громко и отчетливо позвали от машины. У девушки теперь было очень напряженное и встревоженное лицо. — Папа. Поедем. Пожалуйста. Домой.
      Доктор Немман взглянул Малдеру в глаза… и Малдер вдруг прочел в этом взгляде отчаяние и обещание. Такой человек будет идти до конца… Потом доктор резко повернулся и побежал вниз. Девушка чуть расслабилась. «Чероки» нервно тронулся — и покатился к городу. Скалли подумала, что и отец, и дочь выглядели слишком изможденными для людей, возвращающихся с отдыха…
      — Этому парню нужен отпуск подлиннее, — будто подхватив ее мысли, сказал Малдер, глядя вслед машине.
      Доктор Труи кашлянул.
      — Э-э.. мистер Малдер…
      — Да?
      — Я тут поговорил кое с кем… Понимаете, я хоть и не здешний житель, но все-таки бываю здесь часто, как бы наполовину свой… так что со мной говорят. — Он замолчал и посмотрел на Малдера в сомнениях.
      — Я слушаю, доктор.
      — Да. Так вот: это маленький город. А в маленьких городах ведь как: дети выросли — и уехали…
      — Как правило.
      — Да, как правило. И здесь это обычное дело. Только вот из того класса… ну, в котором все эти смерти… дети не уезжают. Крутятся здесь. Все, понимаете? Или в самом Бельфлёре, или где-то рядом. Работу находят… хотя какая тут, если разобраться, работа…
      — Спасибо, доктор. Надо будет поговорить с родителями.
      — О-о! Думаю, это окажется потруднее, чем вытащить этот гроб…
      Этот гроб уже зацепили тросами.
      — Рэй Сомс был третьей по счету жертвой, — докладывала Скалли, будто отвечая заданный урок; учитель знает, конечно, что такое пестики и тычинки, но нужно доказать, что и ты тоже знаешь… — Окончил школу с отличием, занимался гимнастикой и баскетболом, был некоторое время кандидатом в сборную школы, но не попал. Потом лечился в психиатрической больнице графства…
      — Видимо, он признался в первых двух убийствах, — предположил Малдер. Арахиса в его кармане почти не осталось, одна шелуха. — Наверняка причины смерти девушек высосаны из пальца. Маленький город, все на виду, все друг друга знают и все друг друга покрывают. Как в хорошей патриархальной семье, где родители сдохнут, но никогда не проговорятся о том, что у сынка триппер, а дочка спит с трубочистом… Парня заперли в больнице, но улик, судя по всему, так и не нашли.
      — Кстати, о причинах смерти, — продолжала Скалли с выражением. — Причина смерти Рэя Сомса: общее переохлаждение.
      — Седьмого июля? В Орегоне? Как можно умереть теплой летней ночью от переохлаждения, Скалли?
      Скалли хотела ответить, что нельзя и что это в высшей степени странно, но тут дизель экскаватора взвыл, и трос начал наматываться на лебедку. Рабочие с двух сторон придерживали гроб — хороший красный лакированный буковый гроб, с которым за девять месяцев пребывания в вечно сырой земле Орегона ничего не случилось.
      Зато подвел трос. Он лопнул.
      Кто-то вскрикнул, а кто-то успел среагировать — толкнул уже начавший падать гроб вбок, в сторону от разрытой могилы. Он покатился по склону, переворачиваясь с боку на бок, кувыркнулся так раза три и врезался в массивный, вросший в землю могильный камень. С громким треском отскочили болты; крышка сама собой приоткрылась.
      Все было до чертиков похоже на кадр из фильма ужасов.
      Малдер и внезапно запыхавшийся доктор Труи оказались у гроба одновременно.
      — Это отступление от формальной процедуры, — сказал доктор, когда Малдер взялся за угол крышки. Галстук доктора сполз куда-то на плечо.
      — Ну и что? — Малдер пожал плечами. Он смотрел на Труи, и поэтому первой увидела то, что было в гробе, Скалли.
      — Ып, — сказала она и сглотнула.
      Волна смрада, исходящая от тела, была совсем не похожа на обычный трупный запах, уж это-то она могла сказать с уверенностью. Но что еще хуже — тот коротенький обрубок, нашедший себе упокоение в этом гробу, еще меньше походил на человеческое тело…
      — Да, — сказал Малдер, пытаясь заслониться от смрада, — теперь понятно, почему Рэй Соме не попал в сборную школы по баскетболу.
      Доктор Труи перевел дыхание. Ему хотелось что-то сказать, но все мысли превратились в мелкий серый порошок. Малдер посмотрел на него.
      — Здесь все опечатать, — распорядился он. — Никто не должен ни видеть этого, ни прикасаться.
      Доктор Труи коротко кивнул.
      Скалли казалось, что они тонут в зыбучем песке. Кругом тишина и спокойствие, кричи — не кричи… Даже получить в школе список учеников оказалось делом непростым. Разумеется, никто не отказывал, но вот беда: в новый компьютер эти данные не вносили, они хранятся на дискетах в сейфе, а ключи от сейфа у мисс Хилл, а мисс Хилл должна прийти попозже… А поискать обычные классные журналы? Ой, вы просто не знаете, там такой беспорядок… Наконец список возник. Но без адресов.
      Адреса очень неохотно дали в полиции. Опять же вроде бы не потому, что не хотели, а что-то мешало…
      — Миссис Хастингс?
      — Да-а… А вы кто?
      — ФБР. Специальный агент Малдер, агент Скалли. Мы хотели бы задать вам несколько вопросов.
      — Мне не о чем говорить с ФБР. Я не нарушала никаких законов.
      — Речь идет не о нарушении законов. Нам нужно выяснить некоторые вопросы о жизни вашего прекрасного города. Если вы не против…
      — Против. Это ведь вы копались на кладбище? Так вот и проваливайте…
      — Мистер Шлурман? Я из ФБР, и мне хотелось бы задать вам один вопрос…
      — Так. А теперь послушайте. Меня. Я не знаю, чего вы там затеваете, но на меня можете не рассчитывать, ясно? Я ясно выразился?
      И так далее — почему-то чем дальше, тем короче и грубее. Малдер решил не доводить дело до коротких энергичных слов с одной гласной…
      — Слушай! — и Скалли вдруг, повернувшись на каблуках, встала перед ним. — Тебе никогда не приходило в голову, что все агенты ФБР — тупые вырожденцы?
      — Каждое утро, когда я бреюсь…
      — Возможно, в Академии им отсасывают мозги через ноздри — так, кажется, поступают твои инопланетяне?
      — Ты это к чему?
      — Учитель! Который все знает про детей, который неравнодушен к ним — и в то же время человек достаточно посторонний…
      — Я думаю, что далеко не всем в ФБР отсасывают мозги, — сказал Малдер, с любопытством глядя на нее.
      Мисс Пола Лебье, невысокая худенькая дама нескрываемых шестидесяти лет, выслушала Малдера внимательно и будто бы заинтересованно.
      — Я преподавала у них французский, — сказала она немного в нос. — А заодно и мировую литературу. Кроме того, в мой класс дети приходили иногда рисовать — потому что окнами он выходит на север. Знаете, я не верю, что поколения портятся. У нас выросли очень хорошие дети. Я подозреваю, что они лучше нас. Правда, говорят, когда на земле появляется такое поколение, Бог очень быстро забирает его к себе… И поэтому то, что произошло с выпуском восемьдесят девятого, для меня было потрясением. Хотя — почему было? Оно и сейчас потрясение.
      — Расскажите, а что именно произошло?
      — Они вдруг все стали другими. Я их вижу постоянно — и вижу, как их что-то гнетет. У всех у них какие-то несчастья. Полли Маттисон несколько раз пыталась вскрыть себе вены, потом травилась… Билли Майлз и Пегги О'Делл разбились на машине, поначалу казалось, что отделались испугом — но вот до сих пор не могут выйти из больницы. Я уже не говорю, что у кого-то несчастья чисто семейные… не хочется пересказывать слухи, но очень вероятно, что Белла Немман умерла не от сердечного приступа, как принято считать…
      — Это жена доктора?
      — Да. Сказочно красивая была женщина. И никогда у нее не болело сердце. Нет, просто что-то произошло с этими детьми, будто… будто их упростили.
      — Упростили?
      — Да. Я не могу объяснить, почему мне так кажется, но у меня создалось совершенно четкое ощущение: буквально за несколько дней эти дети стали проще. Я не говорю: грубее. Или: примитивнее. Но какая-то благородная сложность из них исчезла.
      — Но, может быть, это просто вхождение в самостоятельную жизнь так на них подействовало?
      — Только на один этот выпуск? Нет, что вы. Я знаю, как меняет детей выход во взрослую жизнь. Нет-нет. Они все — будто чем-то помеченные…
      — Чем же?
      Учительница молча покачала головой.
 
       Бельфлёр
       7 марта 1992 года
       22:45
 
      Несмотря на всю энергию Малдера и Труи, подготовка к вскрытию заняла довольно много времени, и закончить всю эту достаточно кропотливую процедуру удалось лишь без четверти одиннадцать ночи. Малдер методично обходил распростертое на столе и уже зашитое тельце, делая ракурсные снимки примерно через каждые десять угловых градусов — одна пленка на полный круг.
      — Поразительно, Скалли, — бормотал он. — Знала бы ты, что все это означает…
      — Означает это только одно: перед нами примат длиной… — Скалли еще раз приложила к трупу измерительную ленту, — пять футов, с весьма необычным строением лицевого черепа. Несомненно, что это не человек.
      — И что значит выражение «не человек»?
      — Пришелец из космоса… — Скалли чуть наморщила нос, давая понять тем самым, что плоско и не слишком удачно пошутила. — Какая-то большая обезьяна. Возможно, детеныш гориллы или орангутан.
      — Что? Орангутан — на кладбище? Ты хочешь сказать, что кто-то вместо мальчика похоронил орангутана? Ничего себе шуточки в этом городе… Так, — Малдер на секунду задумался. — Нам будут нужны образцы тканей для полного генетического анализа… И даже не так. Мы потребуем провести анализ здесь, на месте, а когда нам неизбежно откажут, потому что произвести такой анализ они здесь не смогут, мы потребуем разрешения вывезти труп.
      — Ты все еще всерьез думаешь, что это действительно какой-то пришелец? Скорее, все-таки просто чья-то идиотская шутка.
      — И… рентген, — Малдер ее не слушал. — Да. Конечно. Как мы забыли…
      — Рентген? Сейчас?
      — А почему нет? Почему бы нам не сделать рентген? И какие у нас есть причины, чтобы не сделать это сейчас? Какие, Скалли? — он помолчал и вдруг обезоруживающе улыбнулся. — Ты не думай, что я такой уж маньяк. Я тоже сомневаюсь, как и ты. Только…
      Но что «только», он не договорил.
      В пятом часу утра уже в своей комнате мотеля «Буковый дом» Скалли записывала на диктофон последние итоги исследования: «…совершенно атипическое строение черепа, позволяющее предполагать далеко зашедшую мутацию организма. В правой гайморовой пазухе обнаружен артефакт неизвестного происхождения: предмет из серого матового металла длиной один и восемь десятых дюйма, шириной четыре десятых дюйма, сложной формы, напоминающий прорезь в лезвии безопасной бритвы, с мелко зазубренными краями…»
      Скалли выключила диктофон и взяла в руки стеклянный пузырек с заключенным в нем артефактом. Подняла на уровень глаз. Почему-то вид этого предмета завораживал. Так завораживает змея — даже если находится за стеклом. От стука в дверь Скалли вздрогнула.
      Поставила пузырек на стол.
      — Кто там?
      — Стивен Спилберг! — но на пороге стоял, естественно, Малдер. — Не хочешь побегать? Лично я собираюсь.
      Он был в спортивном костюме и с пиратской повязкой на волосах.
      Из двери тянуло ощутимым холодом. Скалли покачала головой.
      — Ну как? — продолжал он. — Догадалась, что за дрянь была у Рэя Сомса в носу?
      — Еще нет, — фыркнула Скалли, — и тратить время для сна на разгадывание этих мелких тайн не собираюсь.
      Она закрыла дверь. Ей почему-то показалось, что за дверью Малдер показал ей язык. Что они все себе позволяют…
      Спать она, вопреки собственной декларации, не легла. Взяла в одну руку пузырек с артефактом, в другую — рентгеновский снимок черепа анфас, и стала переводить взгляд с одного на другое, втайне надеясь, что сейчас где-то глубоко в недрах ее сознания звякнет серебряный колокольчик и чей-то голос скажет: «Вы отгадали, получите приз!» Но колокольчик подло молчал…
      Малдер обежал мотель четырежды. Получилось чуть больше мили. Прохладная глубокая ночь, соленый ветер, светлая полоска неба над горами. Луна зашла, и сквозь черные кроны над головой проглядывали частые звезды. Шоссе, проходившее выше городка, было почти пустынным; за все время проехало лишь несколько легковых автомобилей и пронесся тяжелый грузовик. «Спать она собралась, — с хмуроватой веселостью подумал Малдер. — Ну-ну».
      Сам он на расследованиях не спал. Не мог, и все. Поначалу это его тревожило. Потом он привык.
 
       Рэймон, штат Орегон
       8 марта 1992 года
 
      Психиатрическая больница графства располагалась в старинном трехэтажном доме на окраине Рэймона. От города больницу отделял обширный парк. Наверное, когда зацветут все эти яблони, здесь будет просто прекрасно… Доктор Флинт, лечивший Рэя Сомса, встретил Скалли и Малдера у ворот. На территорию больницы автомобилям въезда не было.
      — Мы запираемся, — сказал он, будто бы извиняясь за причиненные неудобства. — На ночь. В этом смысле мы несколько старомодны…
      — Хорошо тут у вас, — улыбнулся Малдер. — Очень тихо.
      — Да, с местом у нас все в порядке. Чувствуете, какой воздух? С трех сторон национальный парк, шоссе в полумиле, ручей, в ручье форель. Действует умиротворяюще…
      — Расскажите нам о Рэе Сомсе, — попросил Малдер.
      — Он пролежал у нас около года, — начал доктор Флинт. Когда он говорил, кончик его носа смешно двигался. И еще Скалли показалось, что доктор все время к чему-то не то принюхивается, не то прислушивается. — Шизофрения, так называемая простая форма. Частичный, но прогрессирующий уход от мира. Кажется, развилась на фоне посттравматического синдрома — он попал в автомобильную аварию…
      — Умершие девочки тоже лечились у вас? — спросила Скалли.
      — Совершенно верно, у меня. Шизофрению я им не диагностировал, но психозы были глубокие у обеих… Не знаете ли, причину их смерти установили? Если я правильно помню, с этим тогда возникли какие-то трудности…
      — Да. Аневризма мозга и диабет.
      Доктор Флинт нахмурился, посмотрел на Малдера искоса: не шутят ли над ним. Но не сказал ничего.
      — Вы не использовали гипноз при лечении этих детей? — спросила Скалли.
      — При лечении простой формы гипноз попросту бесполезен. Видите ли, хотя эта форма и называется простой, на самом-то деле именно она — самая злокачественная из шизофрений, самая безнадежная. Лоботомия еще давала какие-то практические результаты, но с тех пор как ее запретили… Психозы же неплохо поддаются медикаментозной терапии. Нет, не применял.
      — Чем вы объясняете такой высокий процент заболеваемости шизофренией и психозами именно в этом школьном классе?
      — Как вам сказать… Ничем. Если бы мы знали, чем вообще шизофрения вызывается… С другой стороны, подобные случаи не редкость. В двадцать первом году зафиксирована вспышка шизофрении в Принстоне: в группе из двадцати одного студента госпитализированы шестнадцать. На эсминце «Индианаполис» в тридцать шестом году — двадцать два внезапно заболевших моряка. Случай с министром обороны Форрестолом вообще вошел в учебники: сам министр, три адъютанта, секретарша, два стенографиста… В каком-то смысле шизофрения заразна. В конце концов, неспроста всех психиатров считают слегка — или не слегка — сумасшедшими…
      — Сейчас из этого класса есть кто-либо на излечении? — спросил Малдер.
      — Да, двое. Билли Майлз и Пегги О'Делл. Они лежат уже третий год.
      — Что с ними?
      — Все то же. Простая форма шизофрении, развившаяся на фоне посттравматического синдрома. Они попали в аварию на шоссе. Кажется, через неделю после Сомса. Билли в сопорозном состоянии, не движется и не разговаривает, Пегги тоже не ходит, но вполне контактна — хотя и весьма неадекватна, разумеется. В рамках заболевания.
      — Можно с ними поговорить? — спросил Малдер.
      — Пожалуйста. Хотя вы вряд ли сумеете допросить Билли. Мне это покуда не удалось сделать…
      В просторной палате стояли три койки, но занята была лишь одна. Пожилая женщина в синей форме парамедика меняла постели на свободных, и можно было полагать, что они тоже кем-то заняты, только из ходячих больных. Из тех, кто гуляет сейчас в саду… Билли Майлз был рыхлым юношей с одутловатым лицом. Само лицо казалось загорелым и даже слегка обветренным, но вокруг глаз лежали голубовато-бледные круги, и Скалли догадалась, что здоровый цвет лица — это результат облучения кварцем. Рядом с кроватью Билли в кресле-каталке сидела девушка в светло-розовом махровом халате с книгой на коленях.
      — Пегги, Пегги, — позвал доктор Флинт, — к вам посетители. Можно мы оторвем тебя ненадолго?
      — Я читаю, — капризно сказала Пегги. — Билли хочет, чтобы я читала.
      Голос у нее был как у восьмилетней девочки.
      Малдер присел перед нею на корточки, заглянул в глаза:
      — Билли любит, когда ты читаешь ему?
      — Да. Я нужна Билли. Я должна быть рядом с ним.
      — А что ты читаешь?
      — «Кагэро никки». Билли любит японские романы.
      — Доктор, — Малдер встал, — вы не будете возражать, если мы обследуем этих детей?
      Доктор Флинт задумчиво посмотрел на него, и в этот момент — Скалли видела все с какой-то преувеличенной четкостью — Пегги в приступе внезапной ярости, с побелевшими и остановившимися глазами, разорвала пополам книгу, толкнула изо всех сил прикроватную тумбочку — и вскочила на ноги. Из носа ее волной хлынула кровь. Женщина-парамедик бросилась к ней, с другой стороны бежала медсестра, доктор тоже сделал шаг вперед… Пегги усадили обратно в кресло, приложили к носу полотенце — она оттолкнула всех и вновь вскочила — и теперь уже грохнулась на пол. Халат ее задрался, Малдер, не обращая внимания ни на кого, еще больше откинул полу — и взору Скалли предстали две багровые отметины, два следа каких-то загадочных присосок на пояснице девушки, чуть выше резинки трусиков…
      Малдер нагнал Скалли на высоком крыльце больницы:
      — Что с тобой?
      — Ненавижу, когда меня считают дурой! Зачем этот спектакль? Ты ведь заранее знал про отметки!
      — Боже мой, откуда?! Я впервые вижу эту девушку…
      — Вот что, Малдер. Я хочу знать правду.
      — Да? По-моему, ты еще не готова… писать свой доклад.
      — Что ты знаешь про этих детей?
      — Я знаю почти наверняка, что их похищали.
      — Кто?
      — Как тебе сказать… Не люди.
      — Неужели ты в это веришь?
      — А у тебя есть объяснение получше?
      — Объяснение чего? Девушка помимо психического страдает неким функциональным расстройством… носовые кровотечения… да. Правда, эти отметки… я не знаю… но на подобном основании утверждать, что их возили куда-то на летающей тарелке, — это безумие, Малдер!
      — Да, — грустно кивнул Малдер, — ни одной улики…
      — Ни одной научной улики. Объяснение должно быть, и это будет разумное объяснение. Есть четыре жертвы. Все они умерли в лесу, так? Ночью. Карен Форсман нашли в пижаме, за десять миль от дома… Что все эти дети делали в лесу, Малдер? Что?
      — Надо просто пойти и посмотреть, — пожал Малдер плечами.
 
       Рэймон, штат Орегон
       8 марта 1992 года
 
      Остаток дня ушел па улаживание всевозможных бюрократических препон, связанных с вывозом тела несчастного Рэя Сомса. Да и идти в лес днем, похоже, не имело смысла. Днем там наверняка бродили стада туристов, приехавших насладиться нетронутой природой Орегона. Путь к месту всех странных происшествий вел через небольшую речку под названием Датский ручей. То есть небольшой была сама речка, текущая вялой темной стрункой где-то внизу. Каньон, промытый ею, получился на славу. Через каньон был переброшен крытый коробчатый мост; такие строили лет сто назад. Он висел над пустотой, не опираясь ни на быки, ни на тросы — просто расклинясь между двух монолитных утесов. На том утесе, который стоял ближе к лесу, кто-то нарисовал огромную кривую пацифистскую «лапку» и написал: «Занимайтесь любовью, а не улетом! Хиппи против наркотиков». Под мостом, еле видимый в сумерках, сидел человек с удочкой.
      После захода солнца температура упала до плюс шести, при дыхании изо рта шел пар. Необыкновенной яркости луна поднялась над горами. В ее свете листва казалась серебристой. И без фонаря было видно почти все. Странно вел себя ветер. Он будто бы не мог решить, с какой стороны дуть.
      Скалли и Малдер сверили часы и компасы.
      — Расходимся метров на пятьдесят и идем строго на юг, — сказал Малдер. — Чуть что — шуми.
      Этого можно было не говорить. Скалли никогда не стеснялась нарушить тишину, если того требовала необходимость. Вместо ответа она проверила свои «убернаделли», вогнала патрон в ствол и осторожно, придерживая шпору пальцем, спустила курок. Теперь можно было не ставить оружие на предохранитель; для выстрела же требовалось одним нажатием на спусковой крючок взвести и тут же спустить курок. Усилие прилагалось значительно большее, чем при спуске заранее взведенного курка, но все равно времени на производство этого первого, самого важного выстрела уходило заметно меньше.
      — Вас так учили в Академии? — спросил Малдер.
      — Нет, — сказала Скалли, — там меня от этого не смогли отучить.
      Она не стала рассказывать, как отец обучал ее премудростям стрельбы. У него были свои взгляды на жизнь, не слишком схожие с общепринятыми.
      На опушке лес был значительно гуще, чем в глубине. Сухая прошлогодняя листва шуршала под ногами. Заросли ежевики и малины местами были абсолютно непроходимы. Кто-то — да отец, кто же еще? — рассказывал Скалли, что однажды в таких вот зарослях нашел скелет оленя. Даже олень не сумел пробиться через сплетение миллионов ветвей…
      Минут через десять ходьбы стало казаться, что вся эта затея бессмысленна. Начались неглубокие, но крутые лощины с топким дном, заросшие по краям мелкой ракитой. Серые стволы деревьев выплывали из темноты, похожие на колонны греческих храмов. Скалли перебралась через одну лощину, через другую… Шорох листьев под ногами вдруг пропал. Ноги ступали будто по войлоку. Скалли присела, посветила фонарем. Пепел? Кострище? Она зацепила пригоршню странной субстанции, похожей на древесную золу, но — только похожей. И почему куст, растущий буквально из этой квази-золы, не обгорел? Она осмотрелась вокруг. Пятна — более светлые, чем палые листья — были разбросаны повсюду во множестве. Стремительная тень вдруг пронеслась косо и исчезла. Скалли припала к земле. Шелест сухих листьев… короткий громкий писк — и довольный хохот. Сова… Скалли выдохнула — и некоторое время слышала только биение собственного сердца. Наконец она встала — и вдруг поняла, что переменился свет: луну забросало тучами, но откуда-то слева возник другой, более яркий. И звук — такой, будто где-то не слишком далеко работает электрический генератор. Или мощный мотор на холостом ходу. Свет исходил из-за гряды слева — чуть более высокой, чем та, на которой она сейчас находилась.
      — Малдер! — позвала Скалли.
      Молчание в ответ.
      Нет, не молчание. Шаги. С той стороны, где свет. Уверенные тяжелые шаги.
      — Малдер!
      Услышал. Легкий треск сзади и справа — где Малдер и должен находиться. Бежит.
      Но раньше, чем подбежал Малдер, на гребень гряды вышел человек с многозарядным дробовиком на плече.
      — Стоять! — крикнула Скалли. — ФБР, агент Скалли. Я приказываю вам стоять.
      — Мне наплевать, кто вы, — ответил человек. — Я работаю в управлении шерифа. Вы находитесь на охраняемой территории. У вас есть пропуск?
      — Это место преступления! — подоспел Малдер.
      — Ничего не знаю, — сказал человек и передернул затвор. — Если у вас нет пропуска, подписанного шерифом, — немедленно убирайтесь, или я вас арестую. Вам понятно? Повторять я не буду. Садитесь в машину и уезжайте.
      «А он неплохо держится под прицелом двух пистолетов», — подумала Скалли вскользь. Человек вскинул дробовик на плечо стволом вверх — и Скалли показалось, что грохнул выстрел. Но на самом деле это была молния и очень быстрый гром — короткий, оглушительный, над самой головой… Они садились в машину — сзади ее подпирал джип, весь увешанный фарами и прожекторами, и просвечивал, просвечивал их машину насквозь, навылет, — когда хлынул ливень. Человек с дробовиком сел в джип. Скалли подумала, что он поедет за ними, будет их… конвоировать? следить?.. нет: почти все фары джипа погасли, мотор умолк. Джип остался стоять на лесной дороге. Их же «шевроле» еле успел выбраться на асфальт, прежде чем лесная дорога превратилась в ручей…
 
       8 марта 1992 года
       Ночь
 
      — Что, интересно, он мог делать в лесу — один, в такое время? — сказал Малдер задумчиво. Ливень заливал стекло, струи падающей воды пылали в свете фар, не позволяя видеть ничего дальше сотни футов, и потому агент вел машину медленно, склонясь к рулю — как бы пытаясь разглядеть что-то за этими струями.