— Алло? Скиннер слушает.
      — Уолтер, это я, Скалли!
      — Кто говорит?
      — Скалли, Скалли! Вы сегодня были у моего дома?
      — Прошу прощения?
      — Вы приезжали ко мне. Уолтер! Я так поняла, что вы хотели со мной о чем-то поговорить?
      — Ничего не понимаю! Чушь какая-то!
      — Я видела, как вы спустились с крыльца моего дома! Час назад!
      — Какой номер вы набираете?
      — Уолтер-р-р! Я что, не помню номера своего начальства?! Пусть и бывшего! И не узнаю голос?! Это же вы, Уолтер! Уолтер? Мистер Скиннер? Винни?
      — Вы ошиблись. Всего вам доброго.
      Отбой. Короткие гудки.
      Всего вам доброго!
      И вам того же, срань господня! Ошиблась она! Ничего она не ошиблась! Пусть мир сошел с ума, но она-то — нет!.. Хотя, судя по результатам визита к доктору Померанцу, это самонадеянное утверждение с легкостью необыкновенной подвергается сомнению. И, гм-гм, с легкостью необыкновенной опровергается.
      Да нет же! Номер она набрала правильный. И это был Скиннер, но… какой-то неправильный. Как бы дал понять сквозь зубы, что отныне знать не знает никакую Скалли… Да? И зачем тогда приезжал час назад? Чтобы в глаза сказать, мол, отныне знать тебя не знаю? Стоило специально приезжать! Нет, не то, не так.
      А что? И как?
      Вариант — Скиннер был у себя в кабинете не один и при постороннем счел разумным не озвучивать Скалли. И кем мог быть этот посторонний? И кому он посторонний?
      Посторонний, рассевшийся в кабинете помощника директора ФБР.
      Посторонний, знающий Дэйну Скалли, не озвученную Железным Винни именно потому, что Скиннер в курсе — посторонний знает Дэйну Скалли.
      Посторонний, которому лучше не знать, что Железный Винни ищет контакт с уволенным агентом Скалли, а та — в свою очередь…
      Скалли почудилось, что из телефонной трубки завоняло горелым. Смрадный табачный дым. Смрадный сукин сын! Мистер Никотин! Спать, Скалли, спать! Утро вечера мудреней.
      Нигде и везде, никогда и всегда Без пространственных и временных координат.
      Сон
      Алберт? Алберт Хостин! Что вы здесь делаете, Алберт?
      — Я вам снюсь. Я так и решила!
      — Но это не сон. Что за бред?!
      — Это не бред. А что?
      — Вы все равно не поймете. Ну да! Я круглая дура!
      — Нет. Но не поймете. Или не поверите. После сегодняшнего сеанса у психотерапевта я готова поверить во что угодно.
      — Во что угодно не надо. Не буду.
      — Просто смотрите и слушайте. Будете? Буду.
      — Слушайте меня, а картины, возникающие при этом у вас в воображении, — просто иллюстрация к моим словам.
      Хорошо.
      — Я начинаю… Для индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающихся и на навахо, земля и все сущее на ней очень сильно влияют на жизнь человека. История всего сущего передается изустно из поколения в поколение. Эта история помогает понять нам, дене или навахо, почему происходят слезы радости и слезы горя. И такие существа, как медведь, паук или даже койот — равны нам, а мы равны им. И святые-здешние равны нам, а мы — им. И Гила-монстр равен нам, а мы — ему.
      Гила-монстр?
      — Не перебивайте. Слушайте… Гила-монстр, бывший задолго до святых-здешних и сейчас существующий, и да пребудет он вовеки веков. Гила-монстр, воплощение исцеляющей силы знахаря. Древнее предание индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо, гласит о Гиле-монстре: он создал человека, а потом, испытывая на прочность свое детище, разорвал его на куски. Гила-монстр опечалился, но недолго длилась его печаль. Пустое занятие — предаваться чувствам и ничего не предпринимать. Гила-монстр собрал человека по кускам, совместил в местах разрыва. Пролитую кровь человека собрали муравьи. Зрение и слух человека принесло Солнце. Разум человека принесло говорящее эхо. Потом гром и молния вернули человека к жизни. И он снова стал жить, плодиться и размножаться. А Гила-монстр возрадовался, но навсегда ушел в небо, чтобы снова не подвергнуться неодолимому искушению испытать на прочность свое детище… Но детище на то и детище, чтобы перенять от пращура своего некоторые черты. И вот люди с той поры веками и веками испытывают друг друга на прочность, разрывая на куски.
      О, да, Алберт! О, да!
      — Не перебивайте. Слушайте… Гила-монстр оставил человеку по наследству не только неодолимое искушение разрывать себе подобного на куски, но и умение собирать по кускам и вдыхать жизнь. Оно не каждому дано, это умение, но лишь тому, кто не просто слепо верит, но зряче знает — Гила-монстр был, есть и пребудет вовеки веков… Индейцы, называющие самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо, изустно передавая предание из поколения в поколение, верят — Гила-монстр был, есть и пребудет вовеки. Но в подавляющем большинстве своем верят слепо. И лишь избранные — зряче знают. Я — знаю. Я могу собрать человека из кусков и вдохнуть в него жизнь. Я смог. Белый человек из ФБР жив.
      Молдер?! Жив?! Жив?!! Но, Алберт… Как же… От него не осталось… кусков… Только пепел. Он стучит в моем сердце, Алберт!
      — Не перебивайте. Слушайте… Он не пепел. И даже не куски. Он плоть и кровь…
      Но уставшая плоть и остывшая кровь… Три раза поднималось и опускалось Солнце. И все это время мною непрерывно совершался исцеляющий ритуал Путь Благословенных. Белого человека из ФБР непрерывно бросало из обжигающего жара в леденящий холод. И святые-здешние смилостивились! Не от себя они смилостивились, а от пославшего их. От Гилы-монстра… На исходе третьих суток белый человек из ФБР открыл глаза и попросил воды. Он был слаб и не мог шевельнуть языком. Зато у него зашевелился Жезл Жизни. Зашевелился, распрямился и так замер, чуть раскачиваясь, как гремучая змея, изготовившаяся к броску. И я понял — он родился заново, он переродился. Жезл Жизни так шевелится, распрямляется и замирает, когда готов выполнять и выполнять свое предназначение. У Жезла Жизни одно предназначенье — множить жизнь. Как завещал великий Гила-Монстр, как учат святые-здешние: плодитесь и размножайтесь…
      Но, Алберт! Он же сгорел! Его не нашли! Он сгорел дотла! Как ты его нашел?! Где?!
      — Не перебивайте. Слушайте… Я нашел его в каменной пещере далеко от сожженного вагона. Как он оказался там… вот не знаю. Это для меня остается загадкой. Может быть, у белого человека из ФБР. есть свои верховные покровители, как у индейцев, индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающихся и на навахо, есть Гила-монстр и святые-здешние.
      Он атеист, Алберт.
      — Не перебивайте, сказал! Значит, так было угодно его верховным покровителям — сотворить белого человека из ФБР атеистом. Что мы знаем о чаяниях верховных покровителей, если нам самим не дано предугадать, как слово наше отзовется. Как бы там ни было, но он жив. Я предал ему талисман. Он будет хранить его, талисман белого человека из ФБР. Надеюсь, что и наоборот… Правда, для полного восстановления сил — и астральных, и физических — ему еще четыре дня надлежит придерживаться правил по ритуалу Путь Благословенных. Еще четыре дня не производить тяжелой работы, не переодевать одежду, не омывать лицо и тело. Четыре дня и до того три — всего неделя… Я сказал ему об этом, но проследить за ним я не могу. Так что…
      Я прослежу! Я сама прослежу! Где он?! Я хочу его видеть!
      — Он ушел от нас. От индейцев, называющих самих себя дене, но отзывающихся и на навахо, он ушел, стоило ему почувствовать в себе силы, достаточные для передвижения. Я дал ему одежду, которую носим мы, индейцы, называющие самих себя дене, но отзывающиеся и на навахо… Другой одежды у нас нет, а его прежняя выглядела еще хуже. Для ритуала же Путь Благословенных он вообще был полностью обнажен.
      Куда он ушел?! Почему вы его отпустили, Алберт?!
      — Я его не отпускал. Я его просто не удерживал. Вы пробовали его удержать, когда он был рядом с вами?
      Да… Да, вы правы, Алберт. Но… когда он придет?! Ко мне. Он ведь придет ко мне?!
      Что мы знаем о чаяниях белого человека из ФБР!
      Но я хочу его видеть! Хочу говорить с ним! Хочу… нет, просто видеть и говорить!
      — Видеть и говорить — пожалуйста. Когда?!
      — Хоть сейчас. Здесь и сейчас. Но учтите, здесь и сейчас он в том виде, в каком над ним совершался ритуал Путь Благословенных.
      Хочу!
      — Ты сказала, женщина… Алберт? Алберт?! …Нет, не Алберт.
      Это не Алберт Хостин.
      Это уже не индеец, называющий сам себя дене, но отзывающийся и на навахо…
      Это… Молдер! Молдер!!!
      Ни-ког-да больше она не увидит Молдера… наяву.
      И все-таки никогда не говори никогда.
      Но это же сон?
      — Это не сон, Скалли. Что за бред?!
      — Это не бред, Скалли. А что?
      — Все равно не поймешь, Скалли. Ну да! Круглая дура!
      — Ты сказала, женщина…
      На себя посмотри! Черт-те что и сбоку бантик!
      …Ну не сбоку. И… н-не бантик. Жезл Жизни. Шевелящийся, распрямленный, замеревший, чуть раскачивающийся, как гремучая змея, изготовившаяся к броску.
      Партнер Скалли, вас не мучают эротические сны?
      Ну почему сразу мучают, партнер Молдер!..
      Давняя присказка промеж партне… все-таки напарников. На грани допустимого.
      Впрочем, во сне… или в бреду… или… где мы, напарник?., допустимо все!
      В том числе абсолютно бесстрастное лицо Молдера, абсолютно не соответствующее степени возбуждения Жезла Жизни. Или у него, у Молдера, абсолютно невероятная выдержка!
      Молдер?
      — Молдер, Молдер. Где ты был?!
      — Я был на мосту, соединяющем два мира, связующем наши души.
      Наши с тобой?
      — Не обольщайся, Скалли. Наши — в смысле, человеческие. По этому мосту мы пересекаем пропасть между собой-сделанным и нашей истинной природой. Я пересек эту пропасть. Я искал правду, которую у тебя отняли. Правду, которую нельзя высказать словами, но связавшую нас воедино общей опасной целью.
      Связавшую нас с тобой?
      — Да. Теперь ты попала. Нас с тобой. Господи! Ну, хоть этим я с тобой связана!
      Спасибо, напарник. Обнявшись и в пропасть, что называется!
      — Ты против? За!
      — Вот я и вернулся. Я иду к тебе, Скалли, чтобы работать вместе. Чтобы оградить тебя от опасности, которая все ближе и ближе. Я ее вижу.
      Что это за опасность, Молдер?
      — Словами не передать. Но на карту поставлена жизнь. Теперь — твоя. Стараюсь оградить. Не думай, я не умываю руки!
      Не умывай! Ни в коем случае! Алберт сказал, еще четыре дня тебе нельзя…
      — Я помню. Я сейчас не о том… Я спешу, я иду, Скалли. Продержись!
      Иди! Иди ко мне, Молдер!
      — Иду. Но боюсь, что опаздываю, что уже опоздал.
      Молдер! Мо-о-о…
      …ох-х-х!..
      Ох! Пробуждение смерти подобно. Маленькой смерти — по старине Фрейду. Ужас и восторг. Загнанное дыхание.
      Приснится же такое!
      Это не сон.
      Сон не сон, а постель перестилать придется…
      Надо же! Так осрамиться! На старости лет!
      Ну почему на старости?! Почему осрамиться? И — надо, надо, надо!!!
 
      Бостон, Массачусетс «Сад отражений», Кладбище 21 апреля, утро
      Похороны — они и в Африке похороны. Обряды могут разниться — африканские от европейских, европейские от азиатских, азиатские от американских. Но, по сути, одно и то же — человек пришел из ниоткуда в мир себе подобных, и вот подобные ему расстаются с ним навсегда. И неважно, как именно расстаются…
      Варят тело на медленном огне и напоследок употребляют в пищу. «Тушенка по-африкански».
      Обкладывают горюче-смазочными материалами и возжигают на башне. «Очаг по-азиатски».
      Пакуют в деревянное вместилище и забрасывают землей, предварительно произнеся проникновенные пространные речи. «Игра в ящик по-европейски».
      Не суть. Детали, в которых на сей и единственный раз дьявол не кроется. Он не кроется. Он, почти явственный и осязаемый на сей и единственный раз, потирает когтистые лапы и в нетерпении бьет копытцами: «Заканчивайте, заканчивайте, народы! Только время зря теряем! Все равно это мой клиент. Каких бы дифирамбов вы ему ни воспели, не вознесется. Грешен человек. Путь его от пеленки зловонной до тлетворного савана!.. Ну?! Долго вы там еще?!»
      Да вот буквально через некоторое время.
      Разлапистые каштаны.
      Анилиново-зеленая трава.
      Красно-коричневый гроб.
      Геометрически выверенная яма.
      Люди в черном.
      «Сад отражений».
      — Мы пришли почтить память Вильяма Молдера, покинувшего нас. Жизнь его была богатой и полной. И сам он сделал богаче и полней жизнь своих друзей и своей семьи. К несчастью, его сын, Фокс Молдер, не смог сегодня присоединиться к нам, чтобы разделить нашу общую скорбь и печаль . И это еще одна, дополнительная, наша скорбь и печаль…
      Слова, слова, слова…
      Нет слов. Просто нет слов. Просто нет таких слов, не найти таких слов, сколько не ищи, которые были бы искренними по-настоящему при подобном действе и… ободряющими, что ли…
      Хотя… Кто ищет, тот всегда найдет. Не всегда, впрочем, то, что ищет, но все же…
      — Миссис Молдер?
      — Да.
      — Я — Дэйна Скалли.
      — Благодарю вас, мисс, что вы пришли почтить память моего несчастного мужа.
      — Я пришла не для этого… О, простите, роди бога! Я имею в виду, что пришла не только для этого. Я хотела сказать вам несколько слов. Несколько ободряющих слов, что ли. По-настоящему ободряющих.
      — Что может ободрить вдову, потерявшую мужа и только что на ваших глазах похоронившей его, мисс?
      — Например, известие о том, что зато сына она не потеряла и рано его хоронит.
      — Мисс?
      — Я работала с вашим сыном. Я долго вместе с ним работала.
      — Погодите! Как, вы сказали, вас зовут?
      — Скалли. Дэйна Скалли. ФБР.
      — Как же, как же! Скалли… Так вот вы какая, Дэйна Скалли.
      — Какая?
      — Да нет, ничего-ничего… Вы пришли одна? Без провожатого?
      — Единственным моим провожатым по жизни всегда был ваш сын.
      — Благодарю вас, мисс… А вон тот пожилой джентльмен? Он разве не с вами?
      — Какой джентльмен?
      — Вон тот, у каштанов.
      — Впервые вижу.
      — Мне кажется, он с нетерпением ожидает, когда мы закончим разговор, чтобы подойти и увлечь вас с собой.
      — Впервые вижу.
      — Ну не знаю, не знаю. Он, правда, староват для вас, пожалуй, но, зная нынешних де-виц-геронтофилок…
      — Впервые вижу. Я здесь одна, мисс Молдер. Я пришла разделить ваше горе…
      — Верю. Я вам верю, верю… Кстати, черный цвет вам не очень идет. Старит.
      — Я сегодня выбрала черное соответственно горестному событию…
      — Понимаю. Нет, если вас одеть в «маленькое черное платье», то еще ничего. Не сегодня, а вообще.
      — Вообще у меня есть «маленькое черное платье», но сегодня я… не в нем.
      — Понимаю. А вы, значит, и есть та самая Дэйна Скалли.
      — Та самая. Простите, какая — та самая?
      — Фокс не слишком откровенничал со мной, но про вас рассказывал, рассказывал. Описывал. Не без вдохновения. У моего бедного мальчика всегда была слишком богатая фантазия и тяга к преувеличениям.
      — Миссис Молдер?
      — Да нет, ничего-ничего… Впрочем, ваш нос… Тут он, пожалуй, не преувеличил… А что у вас с глазами?
      — Что у меня с глазами?!
      — Да нет, ничего-ничего. Вы так посмотрели…
      — Как я посмотрела?!
      — Да нет, ничего-ничего. У меня вот тоже щитовидка…
      — У меня не щитовидка, миссис Молдер! У меня известие о вашем сыне, миссис Молдер! О том, что вы рано его хороните!
      — Хотите сказать, что мужа, в отличие от сына, я похоронила вовремя?
      — Я этого не говорила!
      — Но хотели сказать.
      — Не хотела!
      — Но сказали.
      — Когда?
      — Только что.
      — Миссис Молдер, как трудно с вами разговаривать!
      — Вы сами подошли ко мне и представились. Я этот разговор не начинала. Если угодно, возвращайтесь к своему кавалеру и чешите языком вдоволь.
      — К моему кавалеру?
      — Пожилой джентльмен у каштанов не сводит с вас глаз. О! Спрятался! И вы еще будете меня уверять, что впервые его видите?
      — Впервые! Да я его и не вижу. Где?
      — Да спрятался же!.. О! Выглянул! Видите?
      — Вижу. Впервые.
      — Бог вам судья, вам и вашему лукавству, мисс.
      — Миссис Молдер!
      — Что угодно, мисс Скалли… или как вас там?
      — Мисс Скалли. Вы не ошиблись. Мне угодно сообщить вам новость о вашем сыне Фоксе Молдере, если вам угодно.
      — Что нового вы можете сообщить?! От вашей конторы мне уже все сообщили! От ФБР! «Пропал без вести. Ищем. Ни на минуту не прекращаем поиски. Не отчаивайтесь. Как только найдем, непременно известим». И я должна верить? Ждать и надеяться? Все вы там хороши, в ФБР!
      — Миссис Молдер, я больше не в ФБР.
      — Что, даже оттуда выгнали? Я их понимаю.
      — Я сама выбрала, мисс Молдер. И ваш сын одобрил бы мой выбор.
      — А вот я его выбор не одобряю.
      — То есть, миссис Молдер?!
      — То и есть, мисс Скалли!
      — Да-а уж. К сожалению, матерей не выбирают. Бедный Фокс! Что-что, а эдипова комплекса он был лишен начисто.
      — То есть, мисс Скалли?!
      — То и есть, миссис Молдер!
      — Вы явились сюда, на кладбище, чтобы оскорблять безутешную вдову у могилы ее мужа?
      — И в мыслях не было. Зато теперь уверена — не в вашей безутешности, но в том, что профессор Молдер утешился. Он не с вами, он на небесах. Счастливчик!
      — Он не на небесах! Он в аду!
      — Все равно счастливчик!.. Извините, я пойду.
      — Давай, давай! Иди, иди! К своему старому перечнику. С-сова!.. Бедный Фокс, бедный Фокс!
      — Что вы сказали?!
      — С-сова!
      — Прощайте, миссис Молдер.
      — С-сова!.. Стой! Ты же хотела что-то сообщить про моего мальчика!
      — Больше не хочу.
      — Стой, сказала! А ну вернись!
      — А волшебное слово?
      — С-сова!
      — Не то. Вторая попытка. Волшебное слово?
      — С-сова! Сова, сова, сова!
      Бог вам судья, миссис Молдер, вам и вашему нервному срыву. Видит бог, мисс Скалли изо всех сил старалась быть доброжелательной и искренней. И ни толики лукавства, в котором вы, миссис, мельком упрекнули мисс.
      Хотя, конечно, толика лукавства была, было. Не по отношению к безутешной вдове, но по отношению к пожилому джентльмену, держащемуся на расстоянии. Когда миссис Молдер обратила внимание агента Скалли на «кавалера у каштанов», агент Скалли вполне натурально изобразила недоумение: «Впервые вижу!» Оно так и есть. С тем лишь нюансом, что агент Скалли обратила внимание на «кавалера у каштанов» много ранее миссис Молдер…
      Он не стоял у самого гроба, маячил на втором плане.
      Он не подошел к гробу и тогда, когда священник закончил речь и произнес сакраментальное «Родные и близкие, прощайтесь с покойным…»
      Он и к краю могилы не приблизился, чтобы кинуть традиционную горсть земли.
      Словом, постоянно держался поодаль «кавалер у каштанов». И вместе с тем агент Скалли постоянно чувствовала на себе взгляды «кавалера у каштанов». Взгляды исподтишка — короткие, спорадические, изучающие.
      Агент Скалли не первый год в ФБР, агент Скалли хорошо усвоила профессиональную методу «слежка за следящим». Она и виду не подаст, что заметила странноватый интерес к собственной персоне, но сама способна на взгляды исподтишка — короткие, спорадические, изучающие.
      «Кавалер», значит? Вряд ли тривиальный «топтун». По роду занятий «топтунам» необходимы физическая форма, выносливость, незаметность. Ни по одному, ни по второму, ни по третьему параметру «кавалер» не годится в «топтуны». Слишком стар, слишком и слишком стар. В чем только душа держится! А тело? А тело держится в отменно скроенном костюме, в весьма и весьма отменно скроенном. Что есть отменная кройка для одеяний человека в летах, для «кавалера у каштанов»? Костюм, скрывающий дряблость-морщинистость ходячего скелета. Посмотреть на «кавалера у каштанов» в костюме — вроде и пристойно. Раздень же «кавалера у каштанов» донага — нормальный кошмар, краше в гроб кладут, не в «Саду отражений» будет сказано…
      То ли дело Молдер, партнер Молдер! Во что бы ни был одет — в драную «джинсу», в покупную «двойку», в… ни во что… — а хорош, хорош! М-м, особенно когда ни во что…
      О-о, не будем об этом, агент Скалли! Гоните мысли, агент Скалли!
      Нет, а интересно все-таки поглядеть на Молдера в одежке, которую ему отдарил Ал-берт Хостин. Интересно, лицо ему тоже разрисовали? А перо, перо воткнули в… волосы? И смех и грех! Поглядеть бы!
      О-о, не будем об этом, агент Скалли! Гоните мысли, агент Скалли! Еще успеете наглядеться на партнера Молдера… если верить его «Я иду! Я спешу»
      А покамест к вам, агент Скалли, идет «кавалер у каштанов», спешит. Таки идет, таки «дозрел»! Ну-ну! Что скажешь, «кавалер»?
      — Здравствуйте, мисс. Такое горе, такое горе… Как я понимаю, вы друг семьи Молдеров?
      — Почему вы так решили, мистер?
      — Вы долго беседовали с миссис Молдер…
      — О, вы так наблюдательны, мистер! Если вы так наблюдательны, то по нашим с миссис Молдер лицам вы, несомненно, пришли к единственно верному выводу: я друг семьи.
      — Я — тоже, мисс Скалли.
      — Что — тоже?
      — Друг семьи.
      Однако совершенно неуязвим для сарказ-i «кавалер». Или, напротив, невозмутимо саркастичен, в свою очередь. Мол, и я такой же друг семьи, как и вы, мисс.
      — У вас найдется несколько минут для беседы теперь со мной?
      — На тему?
      — На довольно животрепещущую тему, мисс Скалли. Я невольно расслышал кое-что из вашего разговора с несчастной вдовой…
      — Невольно?
      — Невольно.
      — Почему я должна вам верить?
      — Почему вы не должны мне верить?
      — Я даже не знаю вашего имени. А вы мое знаете.
      — Полагаю, вам не так важно мое имя, как то, что я вам сейчас скажу.
      — Мой партнер Фокс Молдер говаривал, что как раз подобной фразой когда-то снимал в баре телок.
      — Мы не в баре. И вы… не телка, прошу прощения.
      — Это комплимент или оскорбление?
      — Констатация факта… К тому же, меня давным-давно не занимают способы снятия телок.
      — О, это видно невооруженным глазом!
      — Это комплимент или оскорбление?
      — Констатация факта.
      — И на том спасибо.
      — Пожалуйста.
      — Вернемся к нашим… Молдерам.
      — К нашим?
      — Вы — друг семьи. Я — друг семьи. Почему бы двум друзьям… семьи не поговорить о семье в этот скорбный для семьи день?
      — О ком из членов семьи конкретно? Профессора Молдера я не знала вовсе, только сегодня впервые его увидела… если можно так выразиться. Миссис Молдер я тоже увидела впервые только сегодня, а она — меня. И сдается мне, что мы обе остались недовольны увиденным.
      — Вот вы сами и ответили на свой вопрос. Не поговорить ли нам о Фоксе Молде-ре? Как я невольно расслышал, вы уверены, что сын бедняги Вильяма жив?
      — Я так не говорила.
      — Это следует из контекста.
      — Допустим. Но все же — кто вы?
      — Друг семьи.
      — А кроме того?
      — Скажем, член некоего консорциума, представляющего определенные глобальные интересы.
      — И какие именно?
      — Интересы, которые были бы поставлены под угрозу злополучной дискетой с икс-файлами… которой, впрочем, у вас больше нет.
      — Ну наконец-то слово произнесено! Все-таки дискета. Я все ждала, когда вы ее упомянете!
      — Видите, я не обманул ваших ожиданий.
      — И эти, как вы изволили выразиться, поставленные под угрозу интересы достаточно… интересны, чтобы ради них жертвовать человеческими жизнями?
      — Господи, ну разумеется! Человеческая жизнь! Безделица какая, право!
      — Что вы знаете про Фокса Молдера?
      — Знаю, что он мертв.
      — Вы добросовестно заблуждаетесь. Или недобросовестно лжете.
      — Я никогда не заблуждаюсь. И пришел сюда, в «Сад отражений», не для того чтобы лгать вам.
      — Тогда зачем же? Я-то думала, проститься с профессором Вильямом Молдером. Нет?
      — Я пришел, чтобы предупредить… Ваша жизнь тоже под угрозой, мисс Скалли.
      — Это угроза?
      — Это сообщение.
      — Вот что! Оставьте меня в покое!
      — Вас оставят в вечном покое. Вас убьют одним из двух способов. Нашлют на вас профессионального киллера. Не исключено, выходца из вашей же конторы. Он прикончит вас либо в доме, либо в гараже. Незарегистрированное оружие останется на месте преступления. С фальшивыми документами, неотличимыми от подлинных, он в сорок восемь часов покинет пределы страны. Занавес!
      — Безделица какая, право… как вы тут выразились… Ладно. Первый способ. А второй?
      — Он или она, которых вы считаете очень близким человеком, назначит вам встречу или без приглашения появится у вас дома. Очень близкие люди могут ведь являться без приглашения? И мы им всегда рады, не так ли? Сюрприз, сюрприз! Вы же не заподозрите в очень близком человеке собственного убийцу, не так ли?.. Ну и далее — смотри первый способ. С поправкой на то, что отпадают фальшивые документы и выезд из страны. Очень близкий человек вне подозрений роняет скупую слезу на вашей могиле. Занавес!
      — Браво! Мистер…
      — Гантенбайн.
      — Вы были очень близким человеком профессору Молдеру? Не уронили сегодня скупую слезу?
      — Мисс Скалли, у вас безупречная логика, но она женская. Зачем бы я стал вас посвящать во все это?
      — Зачем кому-то желать моей смерти?
      — Элементарно, мисс Скалли! Вы желаете того, чего не желают эти кто-то. Вы желаете справедливости, как вы ее понимаете. Они, эти кто-то, понимают справедливость иначе. И будучи не до конца уверены в том, что злополучная дискета с икс-файлами все-таки не в ваших руках… Мне продолжать?
      — Спасибо, достаточно. Позвольте вопрос?
      — Извольте.
      — С какой стати вы меня предупреждаете?
      — Я считаю, что мои коллеги действуют необдуманно. И ваша смерть привлечет ненужное внимание к нашему консорциуму… Можете сегодня переночевать не у себя дома? Поймите меня правильно, я просто стараюсь вас защитить.
      — Вы не просто меня защищаете. Вы себя защищаете.
      — Вас это удивляет? Поступки людей никогда не альтруистичны на все сто. В лучшем случае — эгоизм на пятьдесят процентов.
      — Члены вашего консорциума, конечно же, исключение из правил!
      — Почему же? Наш консорциум — это лучший случай, пятьдесят на пятьдесят.
      — Чем все-таки вы занимаетесь? Вы все?
      — Предсказываем будущее, мисс Скалли. Самый лучший способ предсказать будущее — сотворить его.
      — Оригинально! Итак, вы предсказали, что меня убьют одним из двух способов. А лучший способ предсказать, по вашим словам, это…
      — Вы педант, мисс Скалли.
      — До свиданья, мистер… Гантенбайн, м-м?
      — Вы разве не останетесь помянуть беднягу Вилли? Профессора Вильяма Молдера?
      — Я его почти не знала. Только со слов его сына. И мне что-то не хочется еще раз общаться с миссис Молдер.
      — Миссис Молдер не устраивает поминок. Они с Вилли уже много лет были в разводе, и отношения между ними были… сложными. Я имею в виду — помянуть беднягу Вилли в узком кругу, без несчастной вдовы. Только вы и я. Друзья семьи. Кроме того, сегодня не только день похорон Вилли, сегодня и день рождения одной выдающейся исторической личности…
      — Поздравляю вас, мистер… Гантенбайн. М-м?
      — Ну что вы, мисс Скалли! Я не о себе! Вам ничего не говорит дата — 21 апреля?
      — Нет.
      — Да-а, молодежь, молодежь…
      — Меня пока устраивает мой возраст, мистер… Гантенбайн. М-м?
      — Вот доживете до моих лет… Если доживете… О, нет, мисс Скалли, никакого подтекста, ни малейшего!
      — И на том спасибо, мистер… Гантенбайн.
      — Зовите меня все-таки мистер Нопфлер.
      — Это имя столь же подлинно, сколь и предыдущее?
      — Любое моё имя подлинно. А с Гантен-байном я пошутил. Полагал, что вы начитанная дама, мисс Скалли.
      — Я начитанная дама, мистер… Нопфлер.
      — И на том спасибо.
      — Так что насчет узкого круга «вы и я»? Здесь неподалеку есть приличная ресторация. Лучшие калифорнийские вина.
      Или предпочитаете чилийские? Лобстеры. Свечи.
      — Спасибо, нет.
 
      Западный Тисбари, Массачусетс «Виноградники Марты»
      21 апреля, день
      Несчастная вдова, миссис Молдер действительно не устраивает поминок. Оставьте ее одну. Всем спасибо, все свободны. Но оставьте ее одну.
      Одна…
      Как давно ее не было в этом доме, в доме мужа. С той поры, как развелись…
      Одна… Никого. Ни Вильяма, ни Саманты, ни Фокса. Никого. Лишь фотографии на стенах…
      Профессор Молдер в мантии Кембриджского университета. При полном при параде… Век бы тебя не видеть, Вильям! Век бы тебя не видеть!.. Теперь и не увидеть…
      Ангелочек-Саманта. Господи, господи… Как мало, как мало… И фотография черно-белая, плохонькая… Вильям, век бы его не видеть, всегда любил Саманту меньше, чем Фокса. Никогда в этом не признался, но — так.
      Фокс. Сын. Цветной портрет, поясной. Уже взрослый. Какой уже взрослый! Как живой. Того и жди сейчас скажет: «Ма?»
      — Ма?
      — О, Господи!!!
      Так недолго и с инсультом рухнуть!
      — Тихо, ма, тихо… Ну, успокойся, ну не надо… Это я, я. Я живой. Я здоровый.
      — Сына! Сына!.. Господи!!! Мне сказали, что с тобой случилось… случилось нечто ужасное…
      — Всё, ма, всё… Ничего со мной не случилось. Ты же видишь. Я живой. Я здоровый. Ну всё, ма, всё… Ну успокойся, ну не надо… У нас мало времени, ма…
      — Что ты такое говоришь, сына?! Наконец-то мы вместе, сына!
      — У нас действительно мало времени, ма, пойми и поверь. И мне нужна твоя помощь.
      — Погоди. Дай хоть посмотреть на тебя, насмотреться… Как ты похудел, как ты осунулся. Что ты кушаешь? Ты совсем ничего не кушаешь, я же вижу!.. Господи! А в каком ты виде?! Что это за тряпье на тебе?! Ты что, ушел в индейцы, как Марлон Брандо?!
      — Я пришел от них, ма. Я не как Марлон Брандо. Ма, какая разница, в каком я виде!
      — Нет, погоди. Тебе надо переодеться! У Вильяма должны были остаться приличные костюмы. Еще я ему их покупала. Погоди, я посмотрю. А ты — марш в ванну! Сейчас же! Господи, когда ты последний раз мылся?! А запах!.. Ты ведь никогда не был неряхой, сына! Господи, до чего тебе не хватает заботливой женской руки… Кстати, знаешь, я сегодня познакомилась с этой твоей…